Текст книги "Трамонтана. Король русалочьего моря"

– Лучше позови ее подружку, хоть не обожжешься.

– Нет, эту бессмысленно, – легко отозвался Адриано. – Танец – это страсть и огонь, мой друг, а тут этого не будет.

– Откуда ты знаешь?

Адриано фыркнул, как будто вопрос был редкостно дурацкий.

– Кому, как не мне. И потом, знаешь ли, танцевать по-нормальному с ней – ну, не инцест, конечно, но где-то по ту сторону извращений…

Ксандер почувствовал, как у него запылали уши.

– Какой инцест, ты о чем?

Адриано с мгновение смотрел на него, нахмурившись, а потом хлопнул себя по лбу.

– Я кретин, – сказал он с подкупающей искренностью. – Я ж не сказал. Тем более там все так драматично развивалось… Она моя сестра.

– Одиль? Одиллия де Нордгау?

– Одиллия де Нордгау Мочениго, – поправил венецианец. – А я Адриано Мочениго ди Нордгау.

– Подожди, – Ксандер остановился сам и тоже ухватил Адриано за рукав для верности. – Но раз вы на одном курсе – вы же не близнецы?

Адриано расхохотался так, что с ближайшей крыши с шумом снялась целая стая голубей. Ксандер и сам прыснул: по здравому размышлению, он знал мало людей более друг на друга непохожих, чем призрачно-бледная Одиль и этот сын адриатических лагун.

– Нет-нет, ты что, – отсмеявшись, ответил венецианец. – Дали меня на полгода старше даже. Нет. У нас один отец, это да, только матери разные. Я и вырос при маме, а он меня к себе забрал, когда она умерла, а нам с сестрой по семь было, и признал. Ты не подумай, я сестренку люблю, и она меня, но просто – ну, не так, чтобы… как в танцах.

Уши Ксандера на этом всерьез вознамерились отгореть напрочь, судя по ощущению.

– Что ж ты не сказал?

– А я не знал, прошла ли она, – пожал плечами Адриано. – Я ж так, украдкой сюда, отец сказал, что не пустит, что я не пройду и помру. Собственно, я и учиться-то не думал особо, точнее, не думал дальше испытания. Кстати, об учебе – у нас сегодня-то что?

Ловкость Адриано в нырянии и поклонах загадочным образом не распространялась на полезную деятельность, как выяснил Ксандер сначала на уроке истории будущего, где простейший расчет завтрашней погоды закончился взрывом, а потом на уроке артефактологии, который шел вполне мирно до того момента, пока из статуэтки быка минойского периода не поползли змеи, стоило Адриано покрутить ее в руках. Впрочем, надо было отдать должное мадам Энкоссе, урок она не прервала, только позвала профессора Скотта зачаровать змей, а от класса потребовала порассуждать, почему вдруг безобидная тысячелетиями штука могла так отреагировать и на что.

После урока Исабель хотела было подойти к Ксандеру, но Одиль ее утащила, и он подошел к Адриано. Венецианец печально сидел и тыкал пальцем в почти уснувшую змею, которую Майкл Скотт деловито укладывал на плечи. Еще пара змей устроились на его руках и, похоже, замечательно там себя чувствовали.

– Ничего, моя хорошая, сейчас выйдем, и выпущу тебя, – проворковал рыжий профессор. – Ван Страатен! А что это вы тут делаете?

– Так у нас сейчас обед будет, профессор, – пояснил фламандец, чуть улыбнувшись и кивнув в ответ просиявшему Адриано.

– А это вас двоих не касается, – бодро сообщил им Скотт. – У вас ориентация. Ректор хотел сам зайти, но послал меня, а тут как раз Шарлотта со змеями, вот и сложилось…

– Ориентация? – это они сказали в унисон, и скептическое лицо Скотта смягчилось.

– В нормальной ситуации вы все этот год посещаете одни и те же занятия, – объяснил он, – чтобы мы точно знали, что все будут знать необходимую базу. А потом, по идее, ученики уже могут более уверенно определиться в том, чего хотят в будущем. Но! Он поднял вверх палец, вокруг которого обернулся самый кончик змеиного хвоста. – Есть и те, кто уже определился, – как вы, ван Страатен, если я правильно понимаю, и вы, Мочениго. Поэтому вас, – палец ткнул Адриано в грудь и, видимо, чувствительно, потому что венецианец поморщился, – я отведу к ректору. А вас, – тыкать Ксандера Скотт не стал, но указал в его сторону, – уже ждут в лазарете.

Лазарет Академии оказался на поверку небольшим каменным строением под вытянувшимися ввысь крепкими, как колонны, соснами. Ксандер постучал, но ему никто не ответил, и тогда он вошел, осторожно оглядываясь, но внутри по-прежнему не обнаруживалось никого живого. Зато обнаружился ряд уютных комнаток, в одной из которых он не отказался бы полежать, и кабинет с полками едва не до потолка, где нижняя половина была сплошь уставлена крайне любопытными склянками и бутылочками.

– Так ты, возможно, мой новый ученик.

При первом же звуке этого шелестящего голоса, внезапно раздавшегося у него над ухом, Ксандер, за размышлениями забывший о времени, вскочил на ноги, опрокинув стул. Почти беззвучный смех был ему наградой. Несколько обескураженный, он обернулся, чтобы посмотреть на своего неожиданного собеседника. Точнее, собеседницу. Миниатюрная – она едва доставала ему до подбородка, – худенькая и какая-то вся хрупкая, она потирала тонкие, несколько высохшие руки и все смеялась. Волосы ее соперничали белизной с простым льняным платьем, лицо, когда-то несомненно красивое, с правильными крупными чертами, теперь расчерчивали морщины, но удивительно большие, темные и влажные, как у оленя, глаза смотрели ясно и зорко.

– Господин Сидро говорил мне, – проговорила она, еще посмеиваясь, и взялась обходить его кругом, – что один из новых учеников уже сейчас знает, что хочет заниматься врачеванием. Значит, это ты Ксандер ван Страатен?

– Да, – выдавил он.

– Это хорошо… ты здоровый. Ты ведь здоров?

– Да, – ответил он, невольно глянув на свои руки.

Либо собеседница отметила этот взгляд – хотя ему-то казалось, что ее больше заинтересовали в тот момент его ботинки, – либо его выдало что-то еще, но ее сухая лапка деликатно, но твердо отодвинула длинную манжету. С минуту темные глаза изучали представший им шрам, а потом она так же мягко поправила рукав.

– Это несчастный случай.

– Можно сказать и так, – почти неслышно, явно самой себе, сказала она. – Да, ты здоров. Это хорошо. Мой учитель говорил, что лучшие целители выходят либо из тех, кто воплощает здоровье, либо из тех, кто привык сам бороться с болезнью и смертью.

На это Ксандеру было нечего ответить, поэтому он просто дождался, пока это странное существо не закончит свою инспекцию и не встанет вновь перед ним.

– Хм-м, – сказала она тогда, глядя ему в лицо и чуть наклонив набок голову, как птица. – Скажи, а ты ведь из того… морского народа с дамбами?

– Да, из Фландрии… – В его памяти вдруг всплыл вчерашний вечер, певучий голос нового соседа, перечисляющего провинции, а одновременно с этим потеплела ушибленная пощечиной щека, и, улыбнувшись с вызовом, он поправился: – Нет. Из Нидерландов.

Дерзость ответа его собеседница либо не заметила, либо проигнорировала.

– Я тоже в некотором роде из Нижней страны, – безмятежно сообщила она ему. – Только южнее твоей. Меня зовут Мерит-Птах.

Он сморгнул.

Потом сморгнул еще раз.

– Сколько же вам лет? – вырвалось у него прежде, чем он успел прикусить язык.

– Много, – все так же спокойно отозвалась она, но веселье все еще пряталось в морщинках у миндалевидных глаз. – Очень много, наверное. Поэтому я и знаю много, и буду хорошо тебя учить. А вот будешь ли ты хорошо учиться – это уж твое дело.

Завороженный, он только кивнул.

– Скажи мне, ты хочешь научиться ради себя, ради всех или ради кого-то одного? Отвечай, не бойся: каждого приводит свой путь, но приходят все к одной цели. Но мне хотелось бы, чтобы тебе сразу было интересно.

– Мне интересно будет, наверно, все, – осторожно сказал он. – Но нужнее всего…

– …как лечить ожоги, – закончила она. – Договорились, Ксандер. Ты же не против, если я буду звать тебя по имени?

Он помотал головой, понимая, что попросту пялится во все глаза на нее, и снова услышал ее смех, и почувствовал, как сухая узкая ладонь легонько коснулась его щеки, той самой, по которой пришлась пощечина.

– Как же вы краснеете, северяне! Никак не привыкну!

Он не мог не улыбнуться.

Первым, что он услышал, подходя к Башне Воды спустя два часа – два восхитительных часа того, что он решил записать в память как инициацию в профессию, – была гитара. В небольшом дворике замка звон ее струн разносился на диво, а еще – стук каблуков по камням, легкий, словно кто-то отбивал ритм. Иберийская гитара и иберийский танец, хотя во дворике, на нагретых за день солнцем камнях, сидели все его однокурсники.

И играл к тому же вовсе не ибериец, а Адриано. Он играл, вовсе не глядя на танцующих и слушающих, словно говорил наедине со своей гитарой и пел словно вполголоса только ей одной, хотя пел хорошо, надо было признать. И только когда Алехандра, весело тряхнув кудрями, крикнула ему прямо посередине песни, в той бесцеремонной иберийской манере, к которой Ксандер так и не смог привыкнуть, какое-то ободряющее восклицание, венецианец поднял голову с неожиданно доброй и смущенной улыбкой, будто его застали целующимся с любимой девушкой, и хоть и не посмеялись, но…

Из тех двоих, кто танцевали, иберийка была только одна. И это была Белла.

Ксандер хмыкнул, вспомнив слова Адриано про страсть: вот уж чего тут не было, того не было. Сеньора танцевала будто сдавала экзамен: как всегда прямая, решительная и чуть поджав губы в напряжении. Вообще она ничего так не напоминала, как птицу, обнаружившую что-то у ног и аккуратно переступающую, чтобы никак не коснуться неожиданной находки.

А вокруг нее с гибкой грацией лебедя на воде скользила Одиль – и каждый изгиб был мягким, и каждый шаг – естественным, будто никакого другого и сделать было нельзя, и это было очень красиво, но и в этом страсти не было ни капли.

Только в середине танца они, видимо, как-то приспособились друг к другу – во всяком случае, Белла подняла глаза, улыбнулась, немного расслабилась – и наконец последнюю часть танца они уже исполнили весело и гордо, похваляясь каждая умением другой и словно празднуя друг друга.

Дотанцевав и получив аплодисменты, они отошли в сторонку, но Адриано остался там, где сидел, и Ксандер присел рядом с ним.

– Решил не танцевать с сеньорой?

Адриано поднял голову от гитары и подмигнул.

– Я пригласил! Это она отказалась. Ну ничего, еще успеется. Как твоя ориентация? Кстати, я забыл спросить, кем ты…

– Врачом, – отозвался Ксандер.

– Дело стоящее, – одобрил тот.

– А ты?

На лице венецианца опять появилась та смущенная улыбка.

– Я хочу летать.

Ксандеру сразу вспомнилась первая лекция профессора Скотта, который наверняка уже услышал про желания Адриано и наверняка уже и ему объяснил, почему это невозможно.

– Это как птица, что ли?

– Я буду авиатором, – пояснил венецианец. – Понимаешь, в самолете. Не будешь смеяться?

Ксандер бы, может, и посмеялся, но вспомнил и другое: маленькую племянницу Филиппу и ее сокровище – жестяной сундучок, куда половину ее жизни, целых три года, вся семья добавляла все больше и больше открыток и фотографий странных летательных аппаратов, в которые она влюбилась в тот же час, как увидела один из них в небе над Амстердамом.

– Не буду, – серьезно сказал он.

Адриано кивнул, словно этого и ждал, и облокотился на гитару.

– Знаешь, меня ждет самолет. Правда, я не вру. Четыре года назад я упросил отца съездить в Милан, там была большая выставка и столько самолетов, – он каждый раз любовно выговаривал это слово. – И с двумя крыльями, и с одним даже…

– Это как это – с одним? – засомневался Ксандер, представив себе эдакую несуразицу.

– Так у них два крыла, – Адриано провел ладонями параллельно земле, будто гладил эти воображаемые крылья, – это одно на самом деле, цельное. Это у птиц их два, а самолеты-то летают, но крыльями не машут.

– Всегда думал, как это у них получается.

– И я, – рассмеялся Адриано. – И всех там расспрашивал. Правда, по-настоящему мне отвечал только один. Он был с востока, его звали Алессандро, почти как тебя, кстати, и он был совсем молодой, наверное, поэтому и не возражал, что пацан какой-то под ногами вертится. Даже фотографию мне надписал, вот.

– Здорово, – сказал Ксандер, которому как раз было довольно-таки все равно, как эти странные громыхающие железяки держатся в воздухе, но уж больно Адриано был в этот момент похож на маленькую Филиппу. Вот уж кто бы после такого рассказа сразу потребовал показать ей и фото, и подпись, и еще в подробностях пересказать объяснения молодого инженера.

– И Алессандро вдруг меня по плечу хлопнул и говорит, мол, парень ты дельный, видно, приезжай к нам, как подрастешь, будешь летать, если отец, конечно, отпустит. А отец и говорит: «Отпущу, чего ж не отпустить, но только вы мне обещайте, синьор Яковлев… его так звали, смешное имя… что сделаете ему самый лучший самолет на свете. А то тут тевтоны, нет, немцы, вот они говорят, что ваши самолеты куда хуже их, а так, чтобы с одним крылом – так и летать не смогут». Это правда, был там один такой, все прыгал, орал и говорил, что у тех, с востока, макеты стоят на выставке, а не настоящие самолеты. А они настоящие, я точно знаю, я трогал, они летали…

– А Алессандро что? – Ксандер почему-то немного даже посочувствовал неведомому своему тезке.

– О, он просто рассмеялся и сказал, что в небе его самолеты еще себя покажут и немцев там побьют. И обещал сделать мне самый лучший самолет, как только выучусь. Видишь, значит, мне надо крепко учиться…

– Я видела этих, с одним крылом, – вдруг сказал над ними скрипучий голос Леонор. – Они правда самые лучшие. Но все равно они не победили.

Адриано ободряюще ей улыбнулся.

– Ничего, еще победят. Увидишь.

Ксандер чуть подвинулся, чтобы Леонор могла сесть, если захочет. Это была единственная иберийка, какую он знал, кому было наплевать на этикет и церемонии, и со всеми ее странностями он ей сочувствовал больше, чем остальным, да и ей, похоже, не казалось зазорным побыть в его компании.

– Нет, – отмахнулась она, – спасибо, но я уж побегу. Меня тут в библиотеку отправили. – Она выудила из кармана косо оторванную бумажку, которую, чуть охнув, расправила и которая на поверку оказалась убористо написанным списком. – Я ж меньше остальных знаю, надо догонять.

– Так ты подожди, – подобрав гитару, встал Адриано. – Нас тут тоже поутру, – он подмигнул Ксандеру, – в библиотеку отправили. Не знаю, туда ли, но пошли, хоть вид сделаем.

Строго говоря, Адриано-то никто никуда не отправлял, но Ксандер оценил готовность разделить его неудачу.

– Пошли, – согласился он, тоже вставая. – А куда…

– Эй, Мочениго! Айда к нам!

От группки иберийцев отделился Мигель – ого, неужто сам взялся, не послал никого послом, честь-то какая – и приветливо махал рукой. Остальные тоже вовсю изображали радушие и единство с мнением своего негласного лидера. В центре их компании, как королева, сидела Белла, а сбоку расточала всем улыбки Алехандра. Катлины рядом с ней не было, но мало ли, побежала за чем-то, порадовать сеньору. С ними не было и Одили, что даже удивило Ксандера: за эти пару дней он как-то привык видеть ее рядом с Беллой, неотлучно, как тень.

Адриано, уже закинувший гитару за плечо, чуть замер. Ксандер тоже умолк, ожидая, как сейчас сосед отбреет зазнаек.

– Давай! – продолжил уговаривать Мигель. – Ты здорово играешь, вот бы еще чего сыграл?

Адриано чуть тряхнул головой и повернулся к Ксандеру.

– Давай тогда в библиотеке встретимся? Я тут поиграю еще немного и приду. – И, не дожидаясь ответа: – Сейчас, ребята!

Ксандер проследил взглядом, как тот, кого он уже счел пусть и не другом, конечно, но все-таки приятелем, чуть не вприпрыжку помчался на зов тех, кого фламандец по праву считал если не врагами, то недругами. Может, конечно, и не вприпрыжку. Но с ничуть не меньшей готовностью, чем собирался составить компанию ему. А то и с большей. Еще бы.

Сплюнул и пошел.

– Ксандер!

Он оглянулся. Ни в какую библиотеку он не пошел, конечно, сейчас от одного этого слова его воротило с души, а просто пошагал подальше от веселой компании и звенящей гитары куда глаза глядят. Так он дошел до главной площади, с вызовом посмотрел на готический донжон, где помимо главного зала, как он успел узнать, и находилось проклятое книгохранилище, обошел его и побрел дальше, особенно не разбирая дороги.

– Ксандер же!

Катлина почему-то пряталась в каком-то кусте, отчаянно на него шипела и манила к себе. Это было на нее не очень-то похоже, поэтому, заинтригованный, он тоже шагнул в небольшой проем в живой изгороди. За изгородью виднелся изящный двухэтажный особнячок с крепкими каминными трубами, уютными даже на вид мансардами и легкими балконами. Архитекторы, должно быть, старались придать ему какое-то родство с монументальным главным зданием, приделав ему декоративные башенки и украсив оконные своды гербами, но от этого два дома были похожи скорее, как суровый пожилой отец и кокетливая дочь на выданье.

Впрочем, при виде домика на сердце у Ксандера немного потеплело: такие иногда попадались на родине и были, в отличие от могучих замков, которых за всеми войнами не очень-то во Фландрии осталось, как раз тех времен, когда Нижние провинции решили завоевать свободу.

– Это учительская, – пояснила все так же шепотом на фламандском Катлина, хотя никого рядом он не заметил. – Тут они живут.

– А нам сюда зачем?

– Сейчас увидишь.

– Что вы, в сборе? – зашипели из соседнего куста, опять же на их родном языке.

Пока Катлина продолжила изображать из себя змею, Ксандер вгляделся в темноту, где виднелось два силуэта, по всему – парень и девушка. Фламандскую стать не скрыть: парень уже был выше Ксандера едва не на голову, хотя и немного нескладен, словно еще не приноровился к своему росту. Девушка тоже была крепко сбита, и даже в неверном свете фонарей от учительской угадывалась розоватая бледность ее кожи, какую дают детям Фландрии прохладное северное солнце и густое молоко лучших коров их родины.

– Пошли, – дернула его за рукав Катлина.

– А кто это? – шепнул он ей.

– Пока не дойдем до тайного места, имен не называем.

Он чуть не фыркнул, так ему это напомнило игры дома с Морицем в индейцев и следопытов, но предусмотрительно удержался: судя по мрачному и торжественному виду их спутников, шутки бы тут никто не понял и не оценил. Ничего не оставалось, кроме как последовать за высокой парочкой дальше в кусты, в обход уютного и удобного крыльца, увенчанного резными мантикорами, поддерживавшими упрятанный в завитушки и полустертый до неузнаваемости герб. Наконец, прошелестев по прошлогодним листьям куда-то за угол, незнакомый парень повозился, судя по скрипу, с замком и распахнул перед ними низкую дверь над вросшим в мох порогом.

– На порог не наступай, перешагни, – подсказала девушка, оказавшаяся во время этих манипуляций за спиной Ксандера, – чтобы мох не примять. Это нас выдаст.

Ксандер искренно сомневался, что их компания уже не протоптала достаточную дорожку, чтобы выдать их любому мало-мальски внимательному глазу, благо ведущему в силу своих габаритов не раз приходилось проламываться сквозь кусты. Но хозяевам этого странного места было виднее, да и инструкции на родном языке было как-то приятнее выполнять, чем приказы на иберийском, поэтому он чуть пожал плечами и послушно сделал так, как ему сказали.

Внутри стояла сущая темень, даже пробираться пришлось наощупь, чтобы не поскользнуться на ведущих вниз ступеньках и чтобы дать Катлине и неведомой парочке пройти внутрь следом за ним. Наконец парень задвинул дверь на место и зажег свечу, освещая небольшую комнатку без единого признака окон – должно быть, в подвале. Комнатку явно использовали как кладовую: тут и там стояли окованные железом сундуки, в одном углу уместился заброшенный шкаф со сломанной дверцей и весь в резных завитках, тоже частично обломанных. А еще все это было щедро сдобрено пылью, отчего Ксандер едва не чихнул, но взглянув на испуганное этой перспективой лицо неизвестной девицы и вспомнив про всю сопутствовавшую их приключению конспирацию, сумел удержаться.

– Добро пожаловать в наш клуб, – торжественно и наконец-то не шепотом сказал парень. – Я Вендель ван Гарет. Вассал, – это слово он чуть не сплюнул, – Летисии Тофаны. А это моя сестра Вита. Мы близнецы и оба с курса Огня.

– Катлина ван Тасселл, – Катлина даже чуть присела в небольшом учтивом реверансе. – А это…

– Ксандер ван Страатен. Мы знаем. – Девица, Вита, вдруг опустилась в низком поклоне, не книксену Катлины чета. – Мы вас так долго ждали, мой король!

О нет. Только не это.

– Я пока не король, – сказал он твердо и четко. – И давайте вы сначала расскажете нам, что это за подвал и зачем вы нас сюда притащили.

Близнецы – оба рыжие, как стало видно в неверном свете свечи, только Вита потемнее – переглянулись, но, похоже, не удивились.

– Это наш клуб, – охотно ответил Вендель. – Точнее, это место тайных собраний. Все фламандцы, кто попадал в школу со времен Клятвы, в нем состояли. Мы передаем знания о нем и посвящаем в него тех, кто младше. Иногда, когда здесь появлялись новички, на старших двух курсах не было никого, чтобы поделиться знанием, и тогда им оставляли записки или еще как-то сообщали, что здесь место для своих, и здесь безопасно.

– Здесь нас никто не найдет, – словно эхом отозвалась Вита. – Как бы ни искали. Даже сеньоры. Особенно они.

Ксандер огляделся еще раз. В то, что здесь никого не искали, и наверняка с основания Академии, он мог легко поверить.

– И что… мы, – он осторожно сказал это слово, – здесь будем делать?

– Как что? – вскинул на него изумленные глаза Вендель. Глаза эти были голубые, как апрельское небо в погожий день. – Теперь, когда здесь ты, мой король, мы можем думать, как освободить нашу страну. Мы готовы тебе помочь во всем, пока здесь.

– А раньше что делали?

– Раньше… – Вита чуть запнулась. – Раньше мы просто собирались. Можно было поговорить о доме на родном языке… помечтать даже немного, – она смущенно улыбнулась, – утешить тех, кто пострадал от сеньоров.

Последнее она сказала так, что стало ясно: кого бы ни доводилось ей утешать, и доводилось ли вообще, но сама она в таком утешении нуждалась часто. Ксандер попробовал вспомнить Летисию Тофану – вроде же видел ее даже; да, точно. По матери она была авзонийка, и по ней это было заметно: не по возрасту фигуристая, жгуче черноволосая и темпераментная девица. А вот по отцу – иберийка, так и вассалами обзавелась, и по тому же отцу приходилась какой-то давней кузиной Альба, потому и довелось как-то ее увидеть. Доброго он, впрочем, припомнить не мог.

Но и поощрить надежду в глазах Виты, которая смотрела на него так, будто он сейчас невесть какое чудо совершит, а если не сейчас, то точно завтра после обеда, он, по чести, тоже не мог. А уж эти постоянные поклоны…

– Ребята, – сказал он вслух, – давайте без всех этих королей и прочего. Сами подумайте, какой из меня король? У Нидерландов есть королева.

– Хранитель земли – ты, – отпарировал Вендель.

– Когда я стану совершеннолетним, то перестану им быть, как и отец перестал когда-то, и как дядя Герт. Потому что нельзя быть рабом Клятвы и при этом хранителем. Так я всю страну под службу иберийцам подведу.

Вендель неожиданно покладисто кивнул.

– Оно понятно. Но ты же не только ключ к Клятве. Ты и ключ к свободе. Только наследник твоего рода может…

Ксандер, было присевший на один из сундуков, встал.

– А ты помнишь как? Это очень просто, знаешь ли! Достаточно, чтобы мой род прервался – а думаешь, этого никто раньше не пробовал сделать ради родины и все такое? И что из этого получается, когда ты целиком, понимаешь, целиком подневолен тем, кто кровно заинтересован в том, чтобы именно этого не случилось, – это тоже знаешь, да?

Повисла неловкая тишина.

– Есть и другой способ, – тихонько сказала в эту тишину Катлина, а когда все глаза оборотились на нее, покраснела. – Только я не знаю какой. Но знаю, что есть.

– Рассказывай, что знаешь, – сказал Ксандер как мог мягко.

– Как-то… это было недавно, после Рождества… к сеньору де Мендоса приехала донья Инес де Кастро и дон Луис Альварес де Толедо, – слегка запинаясь, начала она. – А я вышла… я вышла взять воды на ночь, у Алехандры болела голова… в общем, я проходила мимо, а они были у хозяина в кабинете. Я не подслушивала, честное слово!

– Мы верим, верим, – успокаивающе сказала Вита, легонько погладив ее по руке. – Так что ты слышала?

– Сеньора де Кастро кричала, я потому и услышала. Ну как кричала… просто громко так сказала: «Вы совсем сошли с ума, дон Луис! Как вы смеете!» А он, он же обычно такой спокойный, по крайней мере, мне так всегда казалось…

– Не казалось, – поддержал Ксандер.

– Да, так он резко так сказал: «Прекратите кричать, еще ничего не случилось». А она: «Как вы можете рисковать Клятвой, да всей Иберией! Что, если мальчишка ван Страатен сможет…» И тут заметила, что дверь открыта, и так ее захлопнула, что дом сотрясся. Потом они еще спорили, но расслышать я уже не смогла. Но ведь… это же значит, что есть способ?

Вендель медленно и торжественно кивнул, и глаза у него сияли поярче той свечи.

– Похоже на то, Катлина. Ты молодец.

Ксандеру тоже было похоже на то, и это было прекрасное чувство, но он хорошо знал, что прекрасные чувства обманывают, и притом легко. Но глядя на просветлевшего Венделя, на восторженную Виту, на радостную Катлину, он не мог им этого сказать. Как и уточнить, что на самом деле ничего такого Катлина не услышала, и что загадка, к которой ты не имеешь ключа, никак тебе не поможет. Нет, физически мог, но это бы сразу превратило их вновь в робких, измученных, лишенных будущего жертв, а такого он со своими людьми не мог сделать, просто язык не поворачивался.

Они все смотрели на него, с верой и надеждой, и в этом месте, где им так много рассказывали о чудесах, которые творит вера, убивать ее было нельзя.

– Какая бы ни была возможность, – осторожно сказал он, – мы про нее пока ничего не знаем. Узнаем – тогда будем думать, что делать. Но если есть, я не отступлю. Обещаю.

– Мы будем ждать, мой король, – тихо сказала Вита.

Ксандер вздохнул. Но возразить ему было нечего.