Текст книги "Сенека. Собрание сочинений"

Действие четвертое

Кормилица

Кормилица

Душа трепещет в ужасе; большая

Грозит беда. С невероятной силой

Растет и разжигает сам себя

Медеи гнев. Видала часто я

Ее, богам бросающую вызов,

Колеблющую небо, но теперь

Она готовит большее злодейство.

Когда она трепещущей стопой

Вступила в дом заклятий сокровенных,

Она прибегла к чарам всем, которых

Боялась раньше, и пустила в ход

Все тайные, безвестные заклятья

И, осенивши левою рукой

Алтарь печальный, вызвала все язвы,

Рожденные на пламенных песках

Пустынь Ливийских и под вечным снегом

Морозами окованного Тавра,

И всех чудовищ. Пением волшебным

Привлечена чешуйчатых чудовищ

Таившаяся в сумраке толпа.

Здесь страшный змей тяжелое, большое

Волочит тело; языком тройным

Вращает, ищет жертвы, но, услышав

Волшебные напевы, цепенеет,

Свивая тело в кольца и узлы.

«Нет, – говорит Медея, – это мало:

Орудия земли и преисподней

Негодны мне, достану яд небес.

Пора, пора обычное коварство

Мне превзойти. Пускай сюда сойдет

Змея небес, подобная потоку.

Сжимающая крепкими узлами

Зверей небесных двух (из них большой

Сияет над пелазгами, а меньший

Сидонянам); пусть лапы разожмет

Сам Змиедержец, яд изливши свой;

Пускай Пифон придет на зов волшебный,

Дерзавший нападать на двух богов,

И гидра Лерны, с головами всеми,

Сраженными Геракловой рукой.

И ты приди, бессонный страж Колхиды,

Под песнь мою уснувший в первый раз».

И, вызвав все змеиные породы,

Она берет отравленные зелья:

Все, что рождает каменистый Эрик,

Что на хребтах, покрытых вечным снегом,

Растит Кавказ из крови Прометея,

И яд, которым стрелы напояют

Богатые арабы, легкий Парф,

И Мед колчаноборный, и все соки,

Которые под небом ледяным

В Гирканских рощах свевы собирают;

Все, что зима весною гнездотворной

Произращает и когда зима

Стряхает с рощ красу, сковавши все

Оковами мороза ледяными,

Все травы, яд таящие в цветке

И в чьих корнях струится сок смертельный

Она в руках своих перебирает.

Вот эти зелья возрастил Афон,

Те – Панд огромный; эти нежный цвет

Под злым серпом сложили на Пангее;

Те возрастил глубоководный Тигр,

А те – Дунай; а эти – по равнинам

Сухим струящий теплую волну

Гидасп жемчугоносный; эти – Бетис,

Своей стране дающий имя, воды

Несущий в Гесперийские моря,

Слабеющий замедленным теченьем.

Вот эта травка срезана была

Перед рассветом, та – глубокой ночью,

А эту ногтем подсекла сама

Волшебница, шепча свои заклятья.

Срывает смертоносные растенья,

Змеиный выжимает гной, прибавив

Совы зловещей сердце и утробу

Совы ушатки. Чар художница

Кладет их врозь; одним присуща сила

Огня, другие – холодны, как лед.

Она слова над ядами бормочет,

Не менее ужасные. Но вот

Я слышу шум ее шагов… она

Запела: мир дрожит при первых звуках.

Медея. Кормилица

Медея

Заклинаю тени мертвых и подземных всех богов,

Темный дом глухого Дита и тебя, слепой хаос,

Смерти мрачные пещеры в преисподних берегах,

Души! Казни позабывши, собирайтесь к нам на брак.

Иксион, пади на землю! Стань недвижно, колесо!

Пусть и Тантал беззаботно пьет Пиренскую струю.

Пусть Сизиф свой камень скользкий катит вспять средь вечных скал.

Также вы, кого терзает тщетный труд дырявых урн,

Соберитесь, Данаиды: здесь работа есть для вас.

Пусть достанутся все казни тестю мужа моего.

И на зов моих заклятий, ночи ясная звезда,

Подымись в зловещем виде, ликом тройственным грозя.

Воззвав к тебе и кудри распустив,

Вошла я в рощу тайную босая

И вызвала струю из туч сухих.

Понизила моря, и океан

Вернулся вглубь, смирив свои приливы,

Увидел мир в одно и то же время

И солнце, и звезду; коснулись моря

Созвездия Медведиц. Изменила

Я ход времен: от пенья моего

В исходе лета зацвела земля.

И средь зимы Церера видит жатву,

К своим истокам Фазис возвратился,

И Гистр, текущий множеством ручьев,

Едва струит скудеющие воды.

Взгремели волны, море взволновалось

Без ветра, роща древняя стряхнула

Листы по приказанью моему.

На полпути остановился Феб,

Гиады падают с небес. Пора,

Приди к твоим священнодействам, Феба!

Рукой окровавленной венки плету,

Их обвивают девять змей.

А вот Тифея члены, потрясавшего

Юпитера могучий трон.

Здесь Несса, перевозчика коварного,

Кладу отравленную кровь.

Здесь пепел древний от Этейского костра,

Испивший Геркулесов яд.

Алфеи, грешной матери, святой сестры,

Здесь видишь мстительный огонь.

А эти перья Гарпия оставила,

Что Дзета убегала рук.

Прибавь к ним перья Стимфалиды, раненой

Лернейской гибельной стрелой.

Гудит алтарь: я вижу, что треножник мой

Богиня движет грозная.

Колесница Гекаты, я вижу, плывет…

Не такая, какую на небе ночном

Она гонит, сияя полным лицом,

Но как будто низринута с чистых небес

Фесаллийских колдуний заклятьем ночным,

Приближает она к омраченной земле

Свой ущербный, зловещий, краснеющий серп.

Так разлей же печальный и бледный твой луч,

Устрани ты народы! На помощь тебе,

О богиня сетей, пусть звенит и гремит

Коринфский кимвал – драгоценная медь.

Тебе приношу на кровавой траве

Торжественный дар;

Тебе зажигаю ночные огни,

Похитивши светоч из самых могил.

Тряся головой,

Со склоненною выей тебя я зову.

Для тебя повязала я кудри мои

Погребальным венцом; для тебя потрясу

Я печальную ветвь от стигийской волны.

Для тебя поражу мои руки ножом,

Обнажив, как менада, дрожащую грудь.

Пускай моя кровь потечет на алтарь!

Привыкайте, о руки, мечи обнажать,

Привыкайте струить дорогую мне кровь!

Каплет влага святая из раненых рук.

А что слишком я часто тревожу тебя

Мольбами и чарами, ты мне прости.

Причина того, что так часто тебя

Я зову, Персеида, все та же всегда:

Всегда Язон.

Окрась же одежду Креузы теперь,

Чтоб, как только ее наденет она,

Ползучее пламя прошло до костей.

В сияющем золоте заперт огонь,

Потаенный и жгучий; его мне вручил

Прометей, заплативший за кражу огня

Терзанием вечным утробы своей,

И искусству владеть тем огнем научил.

И Мульцибер тайные дал мне огни,

Сокрывши их тонкою серой от глаз.

И молнии жгучие я собрала

От низверженных с неба останков твоих,

Мой родной Фаэтон; и Химеры

Я имею огонь.

Есть огонь у меня и из груди быка,

Колхидского стража; смешала их все

Я с желчью Медузы, и тайное зло

Велела хранить.

Усиль мои яды, Геката, храни

В дарах моих скрытое семя огня.

Пусть обманут и зренье, и руки они,

Пусть жар проникает и в жилы, и в грудь;

Пусть члены расслабятся, кости чадят;

Пусть пламя в кудрях новобрачной жены

Превосходит сиянье венчальных свечей!

Заклятья услышаны; трижды вдали

Геката пролаяла грозная: вот

Она посылает святые огни. (К кормилице.)

Обряд волшебный кончен. Позови

Сюда детей; я через них пошлю

Подарки драгоценные невесте.

Те же и дети Медеи

Идите, дети матери несчастной,

Умилостивьте даром и мольбами

Владычицу и мачеху свою.

Идите и скорее возвращайтесь,

Чтоб обняла я вас в последний раз.

Хор

Разъярена любовью,

Кровавая менада,

Куда летит? Какое

Готовит злодеянье?

Лицо пылает гневом,

И гордой головой

Она грозит престолу.

Ну кто бы мог поверить

В изгнание ее?

Пылают взором щеки,

Но бледность гонит краску;

И бледность и румянец

Сменяются мгновенно.

Туда, сюда несется.

Как, потерявши деток,

Тигрица в роще Ганга

Блуждает, разъярясь.

Ни гневом, ни любовью

Медея не владеет.

Теперь перемешались

Любовь и гнев. Что ж будет?

Когда поля пелазгов

Колхидянка покинет,

Освободив от страха

Семью царей и царство?

О, Феб, без промедления

Гони коней по небу.

Пусть ночь сойдет благая!

Вождь ночи, Геспер ясный,

Потопит страшный день.

Действие пятое

Вестник. Хор. Кормилица

Вестник

Погибло все, разрушен царский дом,

Отец и дочь смешались в общем пепле.

Хор

Какая ж казнь сгубила их?

Вестник

Обычно

Губящая царей: подарки.

Хор

В них

Какое же коварство заключалось?

Вестник

Я сам дивлюсь, едва могу поверить.

Хор

Как бедствие случилось?

Вестник

Жадный пламень,

Как будто по приказу, весь дворец

Охватывает, дом уже разрушен,

За город опасаются.

Хор

Пускай

Вода потушит пламя.

Вестник

Вот что дивно:

Вода питает пламя, и чем больше

Препятствий, тем сильней горит огонь;

Он охватил сторожевые башни.

Медея. Дети

Кормилица

Скорей беги из Пелопова края,

Ищи себе, Медея, стран других.

Медея

Чтоб я ушла? Нет, если бы я прежде

Бежала, возвратилась бы теперь;

Вот предо мною новый брак. Что медлишь,

Моя душа, осуществить порыв?

О, велико ли это отомщенье?

Безумная, должно быть, до сих пор

Язона любишь ты, когда довольно

Тебе его безбрачия! Ищи

Неведомой, необычайной кары.

Исчезни, стыд, исчезни, весь закон!

Ничтожна месть, когда невинны руки.

О, разожги твой задремавший гнев

И ярости старинные порывы

Со дна души смятенной зачерпни!

Пускай все то, что я досель свершала,

Покажется святым! Я то свершу,

Что назовут обычными, пустыми

Мои злодейства прежние. Я в них

Лишь упражняла гнев мой. Что могли

Осуществить неопытные руки

И девичье безумие? Теперь

Медея – я: мой ум созрел средь бедствий.

Отрадно брата голову отсечь

И члены разрубить его; отрадно

Украсть отца священное руно

И руки дочерей вооружить

На гибель старца. Гнев, ищи добычи!

Для всех злодейств годна моя рука.

Какие стрелы, гнев мой, ты готовишь

Коварному врагу? Не знаю, что

Душа внутри решила, в чем не смеет

Сама себе признаться. Слишком я

Поторопилась, глупая. О, если б

Он от твоей соперницы детей

Уже имел! Но все равно: Креуза

Твоих детей Язону родила.

Я избираю это наказанье

И вижу в нем венец моих злодейств.

Душа, готовься! Дети, что моими

Когда-то были, вы падете жертвой

За преступленья вашего отца.

Но ужас сердце сжал, и холод – в членах,

И дрожь – в груди. Ушел куда-то гнев,

Вернулась мать, супругу прогоняя,

Уже ль пролью я кровь моих детей?

О, нет! Придумай что-нибудь получше!

Пускай уйдет подальше от меня

Безбожное, неслыханное дело!

За грех какой прольют бедняжки кровь?

За то ль, что рождены они Язоном

И матерью Медеей? Пусть падут!

Ведь не мои они, пускай погибнут…

Они мои, и нет на них вины,

Они так непорочны… Это – правда…

Но разве был виновен брат? Зачем

Колеблешься, душа моя, и слезы

Кропят лицо? Зачем любовь и гнев

На части рвут взволнованную душу?

Как яростные ветры бой ведут,

Со всех сторон гоня морские волны,

И море неуверенно кипит,

Так и в моем забушевавшем сердце

Любовь и гнев друг друга гонят прочь.

Гнев, уступи любви! Сюда, о дети,

Единая утеха для семьи

Разрушенной, скорей сюда придите,

Чтоб потонуть в объятиях моих.

Пусть вас живых отец имеет, только б

И матери иметь вас. Но гнетет

Изгнание и бегство. Скоро, скоро

От груди материнской оторву

Их, плачущих, рыдающих. Пускай же

Не тешатся лобзаниями отца,

Когда они для матери погибли.

Вновь гнев растет и ненависть кипит.

Старинная Эринния невольно

Толкает руку, следую за ней.

О, если б вышла из моей утробы

На свет толпа надменной Танталиды

И дважды семь я родила детей!

Была бесплодна я для наказаний,

Но двух детей я родила – довольно,

Чтобы отмстить за брата и отца.

Куда стремятся эти толпы фурий?

Кому готовят пламенный удар?

Кому грозят кровавыми огнями

Отряды преисподней? Извиваясь,

Огромный змей гремит своим бичом.

Кому грозит ужасная Мегера?

А это чья растерзанная тень?

А! Это – брат: он требует отмщенья,

И я отмщу. Погасни, свет любви!

Терзай и жги, открыта грудь для фурий!

О брат, уйди, богиням отомщенья

Сокрыться в преисподней прикажи

И мне самой оставь меня. Вот этой

Моей рукою, обнажившей меч,

Воспользуйся, о брат, и этой жертвой

Смирю я тень твою. (Убивает сына.) Но

что за шум?

Оружие готовят и изгнаньем

Грозят мне. Чтоб убийство довершить,

На кровлю дома нашего взойду я!

(Кормилице.)

И ты, кормилка, шествуй вслед за мной.

(К убитому сыну.)

Твой этот труп с собою захвачу.

Ну, ну, душа! Что втайне тратить

доблесть!

Яви ее перед народом всем. (Взбирается

на крышу.)

Те же. Язон. Воины

Язон

Сбегайтесь все, кто верны, кто состраждет

Несчастию царей, чтобы поймать

Виновницу ужасного злодейства!

Сюда, сюда, воинственная рать,

Разрушьте дом до самых оснований!

Медея

И скипетр мой, и брата, и отца

Вернула я, владеешь вновь, Колхида,

Добычею барана золотого.

Возвращено похищенное девство,

О, наконец смягчились божества!

О, этот день мой – праздничный и брачный!

Но нет, не все отмщенье свершено,

Так продолжай, пока послушны руки.

Что медлишь и колеблешься, мой дух?

Мой гнев упал, раскаяние, стыд

Владеют мной. О, что я совершила,

Несчастная! Но пусть терзает стыд,

Что сделано, то сделано. Невольно

Огромное блаженство поднялось

В моей душе, оно растет все выше.

Недоставало только одного:

Вот этого свидетеля. Доселе

Я ничего не сделала. Без цели

Злодейства все, что были без него.

Язон

Вот, вот она грозит с обрыва крыши.

Огней сюда скорее, чтоб она

В своем погибла пламени!

Медея

Могилу,

Могилу для детей готовь, Язон,

И холм надгробный. Я похоронила

Твоих жену и тестя. Этот сын

Уже погиб, второй погибнет также,

Но на твоих глазах.

Язон

Молю тебя

Богами всеми, нашим общим бегством

И верностью супружеской моей,

О, пощади дитя! Коль кто виновен,

Так я один: убей меня скорее,

Рази мою преступную главу.

Медея

О нет! Там, где всего тебе больнее,

Вонжу я меч. Иди теперь, гордец,

И домогайся девичьих объятий,

Бросая мать.

Язон

Довольно одного!

Медея

Когда б одним насытиться убийством

Могла моя рука, ни одного

Она бы не свершила. Слишком мало

И двух убийств для гнева моего.

Когда сейчас в утробе материнской

Скрывается залог твоей любви,

Его мечом я вырву из утробы.

Язон

О, продолжай! Я больше не прошу,

Но хоть отсрочку дай моим мученьям.

Медея

Нет, наслаждайся медленно, мой гнев!

День этот мой, я пользуюсь отсрочкой.

Язон

Меня, меня убей, ужасная!

Медея

Взываешь ты о жалости? (Убивает

второго сына.) Готово.

Окончено, и утолен мой гнев.

О, подыми, Язон неблагодарный,

Сюда глаза, опухшие от слез.

Ты узнаешь жену? Ведь мне привычно

Так убегать. Открылся в небо путь.

Два змея мне чешуйчатые шеи

Подставили. Отец, прими детей,

А я помчусь в крылатой колеснице.

Язон

Несясь в пространстве горнего эфира,

Свидетельствуй, что в нем уж нет богов!

Федра

Действие первое

Ипполит. Охотники

Ипполит

Рассыпьтесь, друзья, по тенистым лесам,

По снежным вершинам Кекроповых гор!

И быстрой стопой пробегайте луга,

На которые тень простирает свою

Скалистый Парнеф,

Где Кефис стремительный вечно шумит,

Текущий во мгле Триазийских долин.

Ликуйте холмы, что вечно Рафейским снегом белы.

А вы устремитесь к ольховым лесам,

Где Зефир росоносный ласкает луга,

Вызывая весенние травы на свет,

Где Илие легкий лениво течет

По прелестным полям и скудной волной

Омывает и гложет бесплодный песок.

А вы к Марафонским дебрям густым

Направьте шаги,

Где матери ищут для маленьких стад

Подножного корма и пастбищ ночных.

А вы, где открытый для южных ветров

Ахарней суровый смягчает хлад,

Один на Гимета сладостный склон,

В Афидны пускай устремится другой.

В том месте давно не звучали рога,

Где смотрит на моря извилистый брег

Сунийский утес.

Кто славы охотника ищет, того

Призывает Флий.

Ведь там обитает гроза поселян,

Прославленный многими ранами вепрь.

Молчаливым псам

Ослабляйте вожжу, но молоссов злых

Не спускайте с ремня, а критские псы

Пусть рвутся истертою шеей из уз.

Спартанских псов

(Смела их порода, жадна до зверей)

Держите на привязи ближе, ближе к себе.

Наступит пора,

Их лай отзовется под сводом пещер.

Теперь же, носы наклонивши к земле,

Пусть нюхают воздух и ищут берлог,

Пока полумрак и на влажной земле

Хранятся следы пробегающих ног.

Один поскорей

Широкие сети для лова готовь,

Другой расставляй тугие силки.

Пусть перья багряные страхом пустым

Загонят в тенета смятенных зверей.

Ты издали легкие копья метай,

А ты и правой и левой рукой

Направляй отягченный железом дрот.

А ты из засады зверей выгоняй

Пронзительным криком, а ты, победив,

Утробу вскрывай согнутым ножом.

О дева-богиня, с любовью приди

К слуге твоему,

Царящая в сумраке тайном лесов,

Разящая верной стрелою зверей,

Которые пьют

Холодный Аракс

И резвятся зимою на петровском льду.

Ты львов гетулийских десницей разишь

И критских преследуешь ланей. А то

Ты стрелы бросаешь в стремительных серн

Своей легкой рукой.

Тебе подставляют и спину, и грудь

Рогатые зубры, косматый бизон

И пестрые тигры. Все звери пустынь,

Что живут в Аравийских роскошных лесах

И в скудной земле гарамантов, и те,

Что ютятся на диких Пирены хребтах,

Скрываются ль в дебрях Гирканских густых

И в степях, где кочует дикий сармат, —

Трепещут, Диана, пред луком твоим.

Кто, имя имея твое на устах,

Вступает в леса,

У того переполнены сети зверьем,

Ни один не уйдет, разорвавши силки,

Телеги скрипят под добычей лесной,

И рдеют от крови морды собак.

С весельем и шумом толпа поселян

Возвращается в хижины праздновать пир.

Богиня, ты здесь:

Пронзительно лают веселые псы,

Призывая в леса. Сюда, сюда,

Помчимся, друзья, где тропа сократит

Утомительный путь.

Федра. Кормилица

Федра

О Крит великий, царь морей безбрежных,

Чьи корабли несметные покрыли

Широкий Понт до края, где Иерей

Стремит суда на Ассирийский берег!

Зачем меня наложницею дал

В немилый дом, где я женой врага

В слезах мой век печальный коротаю?

Мой муж бежал, и верен он жене

Той верностью, что свойственна Тезею.

Отважного любовника соратник,

Спустился он во мрак озер подземных,

Чтоб вместе с ним похитить Прозерпину

С престола преисподнего царя.

Ни страх, ни стыд его не задержали:

И в Ахеронте беззаконных лож

Готов искать родитель Ипполита!

Но есть другая, большая печаль,

И от нее меня не отрешают

Ни мрак ночной, ни сон глубокий.

В сердце

Растет беда, пылая, как огонь

В пещерах Этны. Празден мой станок,

Из рук невольно пряжа выпадает.

Охоты нет почтить дарами храм

И, замешавшись в хор аттидских жен,

Пред алтарем, в молчанье тайнодейства,

Метать огни и чистыми мольбами

Богиню чтить, владычицу Земли.

Хочу зверей преследовать бегущих,

Метать копье изнеженной рукой!

Зачем, мой дух, зачем ты любишь дебри?

Я матери несчастной узнаю

Преступный Рок. Всегда, всегда в лесах

Грешили мы. О, как мне жаль тебя,

Родительница! В страсти нечестивой

Дерзнула ты отдать любовь вождю

Свирепых стад. Твой обольститель был

И диким, и ярма не выносящим,

Но все же он любил… Но бог какой,

Какой Дедал мое угасит пламя?

Нет, если б сам афинянин искусный,

Что в темном доме запер Минотавра,

Вернуться мог, он не помог бы мне.

Возненавидев всех потомков Солнца,

На нас оковы Марса своего.

Да и свои Венера вымещает

И Фебов род обременяет весь

Постыдными грехами: ни одна

Из дочерей Миноса не любила,

Чтоб к той любви не примешался грех.

Кормилица

Тезеева супруга, славный отпрыск

Юпитера! Из груди непорочной

Скорее изгони огонь греха

И не давай себя ласкать надежде.

Тот, кто любовь в начале подавил,

Воистину бывает победитель.

Но кто питал и возлелеял зло,

Нести ярмо, которому подпал,

Отказывается, но слишком поздно.

Мне хорошо известно, что цари

Не любят правды, в гордости своей

Пред истиной склоняться не привыкли;

Я понести ответственность готова

За мой совет: ведь близкая свобода

Рождает храбрость в старческой груди.

Наш первый долг – идти прямой дорогой,

А уклонившись, меру знать в грехе.

К чему идешь, несчастная? Зачем

Бесславный дом еще бесчестишь, мать

Желая превзойти? Здесь больший грех,

Чем зверь ее. Там был виною Рок,

Твоя ж любовь о сердце развращенном

Свидетельствует. Если безопасным

Проступок ты считаешь потому,

Что твой супруг не видит свет небесный,

Ты заблуждаешься. Пускай Тезей

Сокрыт навек Летейскою пучиной,

А об отце забыла, что законы

Дает морям и сотни городов?

Столь страшный грех оставит он сокрытым?

Отцовская забота прозорлива.

Но пусть его мы хитростью обманем,

Забыла ты о деде, чьи лучи

На целый мир сиянье изливают,

Отце богов, что сотрясает землю

И мечет пламя Этны? Неужель

Ты скроешься от пращуров всезрящих?

Но пусть на связь греховную твою

Небесные посмотрят благосклонно,

Соблазну покровительство дадут, —

Что скажешь ты о совести смятенной,

Душе, виною полной, вечном страхе

Перед собой? Злодейство безопасным

Бывает, но спокойным – никогда.

О, погаси огонь любви преступной

И грех, какого варварские земли

Не видели, ни негостеприимный

Суровый Тавр, ни скифы кочевые!

Ужасное злодейство изгони

Из чистого ума и, вспомнив мать,

Страшись любовных связей небывалых.

От ласк отца стремясь к объятьям сына,

Ты смешанный зачнешь во чреве плод?

Так продолжай и опрокинь природу

Огнем преступным! Что ж чудовищ нет?

Что ж пуст дворец, где брат когда-то жил?

Что ж всякий раз увидит чудищ мир,

Природа все законы преступит,

Когда полюбит критянка?

Федра

Я знаю,

Кормилица, ты правду говоришь.

Но страсть меня на худший путь влечет:

Сознательно душа стремится к бездне,

Ища вотще спасительных советов.

Так мореход противу встречных волн

Коль правит челн, его напрасен труд:

Уносится корма теченьем бурным.

Что может разум? Побеждает страсть

И бог могучий всей душой владеет.

Крылатый этот бог царит над миром

И самого Юпитера палит.

И Марс воитель ведал это пламя,

И бог – создатель молнии трехзубой —

И он, всегда вращающий золу

В пещерах Этны, тем огнем пылает;

И Феба, с лука мечущего стрелы,

Пронзает мальчик верною стрелой,

Летает он, тяжел земле и небу.

Кормилица

Постыдная, потворствуя пороку,

Решила похоть, что любовь есть бог,

И чтоб свободней быть, снабдила страсть

Названьем бога ложного. С небес,

Извольте видеть, сына посылает

На землю Эрицина; стрелы он

Рукою нежной сыплет, и владеет

Громадным царством меньший из богов.

То выдумка пустая душ безумных:

Венеры божество и лук Амура.

Кто в счастии живет чрезмерном, тот

Стремится к необычному. Тогда

Большого счастья страшная подруга

Приходит похоть. Повседневный стол

И здравый нрав становятся постылы.

И почему той похоти чума,

Дома изысканные выбирая,

Щадит пенатов скромных? Почему

Свята Венера в хижинах убогих

И здравы страсти у людей простых,

Держась в своих пределах? И, напротив,

Богатые, особенно цари,

Стремятся к беззаконному? Кто слишком

Могуч, тот хочет мочь, чего не может.

Ты знаешь, что царице подобает:

Страшись возврата мужа твоего.

Федра

Одной любви покорно сердце Федры,

Я не боюсь возврата: никогда

Не возвращался тот под свод небесный,

Кто потонул в молчанье вечной ночи.

Кормилица

На Дита не надейся. Пусть запрет

Свое он царство, пусть стигийский пес

Хранит врата, Тезей найдет дорогу.

Федра

Быть может, он простит мою любовь.

Кормилица

Безжалостен он был к супруге чистой,

И дикая узнала Антиопа

Его руки жестокость. Но допустим,

Что сможем гнев его переломить, —

Кто сломит сына дух неукротимый?

Возненавидев даже имя женщин,

В безбрачье он свои проводит дни,

Бежит любви. Не забывай, что он

Из рода амазонок.

Федра

Вслед за ним

По высям снежным легкою ногой

Бегущим, прыгающим через камни,

Хочу лететь по рощам и горам.

Кормилица

Чтоб он твоим ласканьям уступил

И чистоту нарушил для Венеры?

И полюбил тебя, когда, быть может,

Из-за тебя всех женщин ненавидит?

Нельзя его мольбами победить.

Он дик!

Федра

Любовь и диких побеждает.

Кормилица

Он убежит.

Федра

Я вслед за ним хоть в море.

Кормилица

Отца не забывай.

Федра

И мать я помню.

Кормилица

Весь род наш он презрел.

Федра

Так нет соперниц.

Кормилица

Придет супруг…

Федра

Кто? Спутник Перифоя?

Кормилица

Придет отец.

Федра

Он кроток был к сестре.

Кормилица

Вот этими седыми волосами

И грудью, изнемогшей от забот,

Сосцами, дорогими для тебя,

Молю, остановись в своем безумье.

Желанье выздороветь – часть здоровья.

Федра

Не вся стыдливость вышла из души.

Старушенька, я слушаюсь. Любовь,

Которая не хочет управляться,

Побеждена да будет. Доброй славы

Не оскверню. Один исход из бед:

За мужем я последую и смертью

Предотвращу несчастье.

Кормилица

О питомка,

Умерь души разнузданный порыв:

Ты потому-то и достойна жизни,

Что смерти мнишь достойною себя.

Федра

Смерть решена; вопрос о роде смерти:

Окончу ль петлей жизнь или железом,

Иль брошусь вниз с Палладина Кремля.

Кормилица

Ты думаешь, моя позволит старость

Тебе погибнуть? Яростный порыв

Останови. Вернуться к жизни трудно.

Федра

Ничто погибели не помешает,

Коль решено и должно умереть.

Моя рука отмстительницей будет

За чистоту.

Кормилица

Единая утеха

Моих годов преклонных, госпожа,

Когда так сильно страсть душой владеет,

Презреть молву: она ведь неправдива

И часто лучше или хуже дел.

К его душе, суровой, неприступной,

Я путь найду. Моя теперь забота

На юношу сурового напасть

И ум его сломить неумолимый.

Хор

О богиня, дочь грозового моря,

Что зовется мать двойных Купидонов!

Сильный и огнем вместе и стрелами,

Сладострастья полн и веселья мальчик.

О, как метко он выпускает стрелы!

Страсть проникнет внутрь, в глубину суставов,

Все опустошит тайный пламень жилы;

Раны мальчик вширь не наносит вовсе,

Но она мозги пожирает тайно.

Не знает покой этот отрок: всюду

Стрелы сеет он как легко по миру!

Та земля, что зрит восхожденье солнца,

Иль вечерний брег на его закате,

Или жаркий край под созвездьем Рака,

Иль Медведицы подо льдом созвездья,

Зрящий лишь одни кочевые орды,

Знает этот огнь. Он воспламеняет

Юношей сердца пылких, воскрешает

Жар у немощных стариков угасший,

Пламенем сердца дев, им незнакомым,

Поражает вдруг. Побуждает он, с неба

В ложном зраке чтоб бог снисшел на землю:

Феб, начальник стад фессалийских, долго

Пас свои стада и, свой плектр оставив,

Созывал быков полевой свирелью.

Сколько раз был зрим во обличье смертном

И сам вождь небес и всех туш гонитель.

То крылами он замахал, как птица,

Слаще пел он, чем перед смертью лебедь,

То играл бычком со свирепым взором —

Подставлял хребет свой девичьим играм,

Вздумал посягнуть он на царство брата,

Греб копытом он, в подражанье веслам.

Укротил он мощь глубины пучинной,

Трепеща за жизнь дорогой добычи.

Страстью разожглась и богиня ночи,

Светлая во тьме; она, ночь покинув,

Лучезарную колесницу брату

Отдает, и он, колесницей ночи

Правя, сократил весь свой круг привычный.

Но дрожат оси колесницы грузной,

Слишком ночь свое позабыла время,

И замедлил день своим восхожденьем.

Бросил Геркулес свой колчан и стрелы,

И большого льва, свой доспех грозящий;

Перстнем скрасил он изумрудным руку,

Дал закон кудрям, непокорным гребню,

Чистым златом он обвязал голени,

На ноги надел он красны сандальи,

Нити он рукой, знавшей лишь дубину,

Прял веретена при вращенье быстром.

Узрела Персида, богатый край

Лидийский узрел,

Как сброшена шкура свирепого льва,

Как на тех плечах, что держали свод

Высоких небес,

Краснеет тирийская тонкая ткань.

Всем жертвам поверьте: священ тот огонь

И чрезмерно могуч. Над пучиной морской,

Опоясавшей землю, под небом самим,

Где текут лучезарные сонмы светил,

Безжалостный отрок всевластно царит,

Не спасутся от этих язвительных стрел

В пучине стада голубых Нереид,

Огня не угасит морская волна.

Природе пернатых знаком тот огонь;

Ужален Венерой, готов воевать

За целое стадо смелый бык.

Испуган за жизнь подруги своей,

И робкий олень вступает в бой.

Потрясают гривой пунийские львы

Под властью любви: лишь вспыхнет любовь,

О страсти зачатой вещает их

Неистовый рев.

Индеец пред тигром пестрым своим

Трепещет тогда.

Клыки заостряет свирепый кабан,

Готова на раны вспененная пасть.

Чудовищ морских покоряет любовь

И луканских быков. Природу всю

Побеждает она, изъятий нет.

По веленью Любви угасает вражда,

Уступает огню застарелый гнев;

Что больше мне петь: и мачех злых

Смиряет любовь.