Текст книги "История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 4. Часть 1"

После демонстраций настал черед объяснений. Наполеон ободрил Фридриха-Августа насчет последствий войны, поделился с ним своей уверенностью и вернул ему спокойствие настолько, насколько король был способен его испытывать среди повсеместного бряцания оружия. Единение вновь было полным, и Наполеон хотел, чтобы оно таковым и казалось.

Главной выгодой от присутствия короля в Дрездене стало то, что Наполеон вновь получил его войска. Великолепная саксонская конница, после пополнения включавшая 3 тысячи всадников, была вверена доблестному Латур-Мобуру. Пехота же, запертая в Торгау, подверглась опасному испытанию. Генерал Тильман, один из самых пламенных и искренних германских патриотов, весьма скомпрометировал себя своим поведением. Он посетил в Дрездене императора Александра, засвидетельствовал ему свою преданность, но не посмел сдать ему Торгау, имея приказ короля открыть крепость только австрийцам. Вернувшись в Торгау, он пришел в отчаяние, когда узнал, что после Лютценского сражения его король вновь попал в руки французов, а кроме того, он испугался за себя. Под действием патриотических чувств и страха генерал пытался поколебать преданность войск и убеждал их перейти на сторону русских, ссылаясь на то, что король несвободен и приказы вырывают у него силой. И хотя его патриотические настроения находили отзвук в сердцах офицеров, он не смог их увлечь: все офицеры, как и солдаты, остались верны своему государю. После этой бесплодной попытки Тильман бежал в лагерь Александра, бросив свою пехоту, которая без затруднений вернулась под командование Ренье, к талантам и характеру которого испытывала заслуженное уважение.

В это время маршал Ней, сообразуясь с полученными инструкциями, прошел через Лейпциг, передвинулся в Торгау и присоединил саксонцев. Несколько левее, в Виттенберге, маршала ожидал герцог Беллунский (Виктор) с его реорганизованными батальонами, правее – генерал Лористон, расположивший свой корпус в Мейсене. Себастиани, подводивший восстановленную в Ганновере конницу и дивизию Пюто, еще не прибыл. Однако вместе с Ренье, Виктором и Лористоном маршал Ней обладал уже достаточными силами, чтобы двигаться на Берлин, и с нетерпением ожидал соответствующего приказа.

Прежде чем его посылать, Наполеон хотел располагать точными сведениями о замыслах союзников. Он уже отправил корпус Евгения, перешедший после его отъезда под командование Макдональда, за Эльбу, на город Бишофсверду, куда тот вступил, уничтожив неприятельский арьергард и заняв пылающий город. Русских обвиняли в том, что они ведут себя в Германии, как в России, то есть сжигают оставляемые города. Достоверно известно лишь то, что городок Бишофсверда был подожжен, но, возможно, снарядами и без какого-либо злого умысла. Из Бишофсверды Макдональд направился на Бауцен. Там его донесения стали более точными: русские с пруссаками, похоже, готовились дать второе сражение.

Так оно и было. Несмотря на понесенные потери и опасность нового поражения, необходимость еще раз сразиться между Эльбой и Одером не вызывала у союзников сомнений. Отступать дальше значило оставить три четверти прусской монархии и, главное, Берлин, для обороны которого не могли отправить отдельный корпус, но который был до некоторой степени защищен сильной позицией в Лаузице. Отступать значило признаться Германии и всей Европе, что под Лютценом союзная армия была разбита и не имела средств остановиться ни за Эльбой, ни даже за Одером. Поэтому следовало победить или погибнуть, но не отрываться от Богемских гор, у подножия которых остановились, покинув Дрезден, и воспользоваться для обороны одним из многих водных потоков, спускающихся с гор Ризенгебирге и дробящих пространство, заключенное между Эльбой и Одером. В Бауцене, где протекает Шпрее, имелась сильная и в некотором роде двойная позиция, ибо она предоставляла два поля битвы – перед Шпрее и позади нее. На этой позиции, прославленной Фридрихом Великим во время Семилетней войны, можно было дать одно и даже два оборонительных сражения, опершись левым флангом на Богемские горы, а правым – на обширные болота. И союзники решили занять позицию в Бауцене и сражаться на ней. Из 92 тысяч человек, которых они смогли собрать 2 мая на равнинах Лютцена, почти 20 тысяч были потеряны под огнем и на марше, но их заменили 30 тысячами других, найденных в Силезии в подготовленных Пруссией резервах, а также привлеченных из корпуса, блокировавшего крепости на Висле. Это был корпус Барклая-де-Толли в 15 тысяч русских, только что захвативший Торн у гарнизона, состоявшего большей частью из баварцев, измученных болезнями и ютившихся в укреплениях, почти не годных к обороне. Торн был единственной павшей крепостью на Висле и Одере, и союзникам показалось гораздо полезнее выиграть большое сражение, чем блокировать крепости, захватить которые почти не было шансов. Поэтому перед Бауценом и позади него, у Шпрее, под защитой обширных засек и многочисленных редутов, собрали около 100 тысяч пруссаков и русских, весьма воодушевленных и почти недосягаемых на этой позиции, и готовились дать решающее сражение. Прусским генералам Бюлову и Борстелю поручили прикрыть Берлин и Бранденбург, а казакам Чернышева и Теттенборна предписали держаться в низовьях Эльбы, есть и пить за счет германцев, разоряя тех, кого они явились освобождать, и тем временем решить великий европейский вопрос под боком у Австрии, у самого подножия ее гор. Австрии послали прекраснейшее описание занятой позиции и собранных сил и умоляли ее не поддаваться ни запугиванию, ни обольщению тирана Европы, который вскоре, говорили они, будет доведен до полного изнеможения.

Таковы были подробности, сообщавшиеся отовсюду лазутчиками и разведчиками, которые после прироста французской кавалерии могли отправляться в дальние рейды. Проведя в Дрездене только семь дней, понадобившихся для водворения короля Саксонии в его столице, присоединения кавалерии и выдвижения корпусов на линию, Наполеон принял решение выдвигаться и сам. Макдональд был уже в виду Бауцена; император приказал ему опереться справа на Удино, а слева на Мармона и Бертрана. В то же время он удерживал Нея и Лористона перед Эльбой в готовности передвинуться либо вправо к Великой армии, либо влево к Берлину. В день получения достоверных разведданных, 15 мая, Наполеон предписал генералам без промедления двигаться на город Хойерсверду, дабы дебушировать во фланг и в тыл Бауценской позиции, на которой неприятелю будет трудно удержаться, если ее обойдут 60 тысяч человек. Желая использовать все силы, в которых не было насущной необходимости в других местах, Наполеон предписал Ренье следовать за Неем и Лористоном. Маршала Виктора он оставил перед Виттенбергом, для постоянной угрозы Берлину, которая будет реализована позже, по обстоятельствам, и приготовился отбыть к Бауцену, как только предписанные движения будут в значительной мере исполнены и его присутствие на месте станет необходимым. Как ни сильна была позиция союзников, Наполеон мог не тревожиться о результате, располагая 160–170 тысячами человек против 100 тысяч. Предписанный Нею маневр стоил всех позиций в мире, и французская армия, чтобы победить, могла бы обойтись, даже в ее нынешнем состоянии, без численного превосходства.

Наполеон собирался покинуть Дрезден, когда вечером 16 мая наконец прибыл Бубна. Наполеон тотчас дал ему аудиенцию и, хотя решил притворяться в отношении Австрии, оказал ему в первую минуту несколько суровый прием. К счастью, Бубна был слишком умен, расположен к своему славному собеседнику и желал мира. Он ничуть не встревожился и сразу достал из портфеля письмо императора Франца зятю. Письмо было написано отцом и честным человеком и заключало в себе чистую правду. Теплым и искренним тоном император указывал Наполеону на серьезность его положения и опасность необдуманных решений; ясно показывал ему черту, за которой его отцовский долг уступал месту долгу государя; и с достоинством, но и с настойчивостью призывал выслушать, ради собственных интересов и интересов всеобщих, предложения, доставленные Бубной.

Письмо было способно взволновать чувствительную натуру Наполеона и действительно произвело на него благоприятное впечатление. Оно явно смягчило его, не привнеся, правда, существенных перемен в его решения. Наполеон выслушал предложения, которые Бубна имел сообщить ему, но не в качестве условий, а в качестве предположений о том, чего можно было бы добиться от воюющих держав. Все эти предложения, уже известные Наполеону, он выслушал с вниманием, притворившись, будто слышит впервые. Он сохранял спокойствие, пока говорил Бубна, но в ходе дальнейшей беседы дал понять подлинную причину своих отказов. Причиной этой являлась гордость – гордость, страдавшая от оставления титулов, которые он присвоил себе с великой пышностью, и территорий, которые он торжественно присоединил к Империи. Великое герцогство Варшавское было потеряно, оно погибло в Москве, и Наполеон уже вынес на его счет окончательное решение. Он не выказал категоричности и по другому, еще более важному предмету (что глубоко удивило Бубну), каковым была Испания. Он не сказал, что именно готов уступить, но дал понять, что готов пойти на уступки, и, дабы привлечь Англию, объявил, что готов допустить на переговоры испанских повстанцев.

В этом обнаружила себя, притом что Бубна не смог ее распознать, новая политика Наполеона – договариваться скорее с Россией и Англией, нежели с германскими державами. Бубна, не надеявшийся на столь многое в испанском вопросе, был удивлен и восхищен. Но те самые пункты, которыми более всего дорожила Австрия, как раз и вызывали у Наполеона самые мучительные переживания. Особенно неприятно было ему вознаграждать Пруссию за ее измену. Однако, поскольку он был скор и на гнев, и на прощение, в этом вопросе он еще мог смягчиться. Но отказ от титула протектора Рейнского союза, а также от ганзейских департаментов, конституционно присоединенных к Империи, казался ему непереносимым унижением. В отношении ганзейских департаментов Наполеон привел довод, на который Бубна не нашел ответа: Франция, как оказалось, нуждается в них как в средстве обмена, дабы заставить Англию вернуть ей ее колонии. Бубна отвечал, что привез только предварительные, а не окончательные предложения и их еще можно обсудить и изменить по взаимному согласию; что в случае участия Англии Любек, Гамбург и Бремен можно будет сделать противовесом Гваделупе, Иль-де-Франсу и Мысу и уступить первые только в обмен на вторые. Посланник также горячо настаивал на необходимости собрать конгресс, к примеру, в Праге, куда прибудет и сам император Франц, чтобы быть ближе к воюющим державам и иметь возможность оказать им добрую услугу.

Встреча продолжалась несколько часов. Наполеон казался смягчившимся, не позволяя, однако, думать, что поколеблен; договорились, что он встретится с Бубной на следующий день, прежде чем отбудет в армию. Хотя он решил не принимать условий Австрии, считая себя способным навязать всем другие условия, если только у него будет два-три месяца для завершения вооружений, он счел полезным созыв конгресса, прежде всего для того, чтобы показать союзникам, Франции и всей Европе свои мирные расположения; во-вторых, чтобы запастись двумя-тремя месяцами для пополнения сил;

и в-третьих, чтобы найти случай завязать с Россией и Англией прямые сношения, которыми он надеялся воспользоваться, чтобы договориться с этими державами без вмешательства германских государств.

Так Наполеон отплатил бы Австрии за то, что она совершила. Воспользовавшись Австрией, чтобы договориться на конгрессе с наиболее враждебными державами, он поведет переговоры без нее и до некоторой степени против нее. Дипломатические победы нравились Наполеону не меньше военных, он одинаково гордился выигрышем и в той, и в другой игре. Кроме всего прочего, если бы Австрия, учтя его замечания, как обещал Бубна, достаточно сильно надавила на державы коалиции и добилась от них более удовлетворительных условий, то принять мир из рук тестя было бы столь же прилично, как из рук любого другого. Поэтому Наполеон решил показать Австрии, что тронут ее доводами, согласиться на конгресс в Праге или в другом месте, и не только на конгресс, но и на перемирие, о котором договорятся переговорщики, посланные к аванпостам. До заключения перемирия он надеялся выиграть еще одно сражение, что весьма улучшило бы его положение на будущем конгрессе. Перемирие же предоставит ему время завершить вооружения (после чего он сочтет возможным диктовать Европе собственные условия) и случай вступить в сообщение с императором Александром, чем Наполеон был озабочен не меньше всего остального.

На следующий день, 17 мая, он вновь встретился с Бубной и, сделав вид, будто принимает одни его предложения и скорее умрет с оружием в руках, чем согласится на некоторые другие, объявил, что согласен на созыв конгресса, заключение перемирия и участие в переговорах представителей испанских повстанцев. Последнее всегда оставалось для Англии главным и предварительным условием всяких переговоров. Удивленный и восхищенный тем, что неожиданно добился столь многого, особенного последнего пункта, Бубна предложил тотчас написать Штадиону, отправленному в русскую штаб-квартиру, и проинформировать его об официальном согласии императора Наполеона на созыв конгресса и на заключение перемирия. Письмо Бубны к Штадиону, подправленное рукой самого Наполеона, по существу говорило, что ничуть не возгордившийся недавней победой Император Французов, горя нетерпением положить конец невзгодам Европы и как можно раньше остановить кровопролитие, согласен на немедленный созыв конгресса в Праге и даже готов послать комиссаров к аванпостам для переговоров о кратком перемирии. Последний пункт, столь восхищавший Бубну, был более всего желателен и Наполеону, по причинам нами уже изложенным.

Бубна отправил письмо с курьером, который должен был срочно доставить его в русскую штаб-квартиру и без промедления вручить Штадиону. Затем он просил разрешить ему вернуться в Вену, дабы порадовать императора Франца и Меттерниха рассказом о том, в каком превосходном расположении духа он нашел Наполеона, и, главное, убедить их изменить некоторые из предложенных условий. Наполеон одобрил отъезд, искренне заверил Бубну в том, что только поправки и могут привести к миру, и наверняка приведут, если будут достаточными, и вручил ему письмо для своего тестя. В этом письме, столь же теплом и сыновнем, сколь дружеским и отеческим было письмо императора Франца, Наполеон давал понять, какая рана у него кровоточит; он говорил, что готов к миру, но скорее умрет с оружием в руках вместе со всеми благородными сынами Франции, чем сделается посмешищем врагов, приняв их унизительные условия, и что он вручает в руки тестя свою честь, которой дорожит больше, чем могуществом и самой жизнью. Затем, осыпав Бубну знаками благорасположения, он отпустил его в Вену.

Так были открыты переговоры, отчасти искренние со стороны Наполеона, отчасти притворные, но совершенно добросовестные со стороны представителя Австрии, который полагал, что своим искусством сблизил самые грозные державы мира, готовые к новому столкновению.

Тотчас после отправки Бубны Наполеон и сам приготовился к отъезду, но прежде чем покинуть Дрезден, он решил извлечь из начатых переговоров главный результат, на который надеялся и который состоял в возможности договориться непосредственно с Александром, дабы избежать влияния Австрии. Под тем предлогом, что переговоры о перемирии должны начаться незамедлительно и на виду обеих армий, он задумал отправить к аванпостам Коленкура, самого подходящего для сближения с русскими человека, ибо он пользовался не только уважением, но и полным благорасположением Александра. Коленкур, можно сказать, подходил даже слишком, ибо один его вид мог самым явным образом обнаружить намерения Наполеона, встревожить Пруссию, насторожить Австрию и, возможно, ускорить принятие ею роковых решений. Будучи нерасчетлив под воздействием желания скорее сблизиться с Россией, Наполеон совершенно не учел неприятные стороны, на которые мы указали, и при отъезде из Дрездена отправил Коленкура с письмом для Нессельроде, датированным, как и письмо Бубны для Штадиона, 18 мая. В письме говорилось, что император Наполеон, во исполнение договоренностей, достигнутых с Бубной, спешит прислать комиссара к аванпостам для переговоров о перемирии, каковые кажутся ему срочным делом ввиду соседства обеих армий; и что для этой миссии он постарался выбрать из своих высших офицеров человека, наиболее приятного императору Александру.

После этого Наполеон отбыл из Дрездена и направился к Бауцену, исполненный уверенности и надежды и живущий среди опасностей и крови, страданий других и своих собственных, как другие живут среди развлечений и удовольствий.

Ранним утром 19 мая он оказался перед Бауценом, куда уже прибыла гвардия и где его с нетерпением ожидали войска, рассчитывая на скорую победу. Он тотчас вскочил на коня, чтобы произвести, по своему обыкновению, рекогносцировку местности. Вот какова была позиция, на которой французам предстояло новое сражение с европейской коалицией.

Как мы уже говорили, позиция опиралась на Ризенгебирге, самые высокие Богемские горы, – нейтральную территорию, на которую безопасно могли опираться обе воюющие стороны, ибо ни та, ни другая не испытывала соблазна оттолкнуть от себя Австрию, нарушив ее территорию. Итак, на нашем правом фланге высились горы, поросшие черными елями, с их склонов меж обрывистых берегов стекала Шпрее и протекала мимо Бауцена, проходя под забаррикадированным каменным мостом. Прямо перед нами находился Бауцен, окруженный старой зубчатой стеной, фланкированной башнями и оснащенной пушками. Слева от нас Шпрее огибала лесистые высоты, намного более низкие, чем горы справа, и внезапно широко разливалась среди усеянных прудами зеленых лугов, простиравшихся вдаль, насколько хватало глаз.

Такова была первая линия, линия Шпрее. Справа, на склонах высоких гор виднелись засеки, из-за которых выглядывали пушки, штыки и множество русских мундиров. В центре, выше и ниже Бауцена, также виднелись русские войска, а слева, на лесистых холмах, через которые Шпрее пробиралась на равнину, можно было заметить массы пехоты и конницы, развернутые в линию или укрывшиеся за полевыми укреплениями. По снаряжению можно было определить, что это прусская армия.

Наполеон решил форсировать линию Шпрее, то есть дать первое сражение, на следующий же день, 20 мая. Затем он предполагал дать второе, чтобы форсировать вторую линию, видневшуюся позади первой и казавшуюся еще более грозной. Он решил, что на следующий день Удино справа перейдет через Шпрее у гор – либо вброд, либо по свайному мосту, – и оттеснит неприятеля на вторую позицию; Макдональд в центре завладеет каменным мостом через Шпрее перед Бауценом и захватит город штурмом; Мармон переправится через Шпрее на понтонах между Бауценом и деревней Нимшюц и займет удобную позицию на другом берегу; слева Бертран переправится в Нидер-Гуркау, напротив холмов, омываемых Шпрее перед выходом на равнину, и завладеет холмами или хотя бы закрепится рядом с ними. Такова была задача первого дня. Тем временем Ней с 60 тысячами человек должен был прибыть в низовья Шпрее, в Кликс, находившийся четырьмя лье ниже Бауцена, и на следующий день уже мог бы, переправившись в Кликсе, атаковать с фланга вторую позицию, которую Наполеон намеревался атаковать с фронта.

На следующий день Наполеон, оценив, сколько времени ему понадобится для форсирования первой линии, решил начать сражение только в полдень, дабы ночь принесла вынужденную передышку между первой и второй операциями. Утро ушло на переброску мостов на козлах и сбор лодок, необходимых для переправ через Шпрее.

В полдень Наполеон дал сигнал, и тиральеры, рассредоточенные вдоль Шпрее, открыли огонь, дабы удалить с берегов реки тиральеров неприятеля. Справа Удино, в соответствии с приказом, подошел к Шпрее с дивизией Пакто. Две пехотные колонны, спустившись почти незамеченными к обрывистому руслу, перешли реку вброд и по мосту и, под прикрытием уступа правого берега, дебушировали на него прежде, чем неприятель обнаружил их присутствие. На другом берегу Шпрее они оказались прямо перед русскими войсками, формирующими левое крыло союзников, находившееся под командованием Милорадовича и состоявшее из бывшего корпуса Милорадовича, корпуса Витгенштейна и дивизии принца Вюртембергского. Обе бригады генерала Пакто были немедленно атакованы пехотными колоннами, но выстояли, так что французская дивизия Лоренсеза (вторая дивизия Удино) успела подойти и расположиться на их правом фланге. Обе дивизии закрепились на захваченном участке. Удино переправил следом за ними баварскую дивизию и, объединив все три дивизии, выдвинулся к самому подножию гор на нашем правом фланге, прямо к главной из них, называвшейся Тронберг. Он попытался взобраться на нее под огнем неприятеля, опираясь левым флангом на деревню Йессниц, а правым – на Клейнкуниц.

Тем временем в центре Макдональд с тремя дивизиями атаковал Бауцен, начав с атаки каменного моста, забаррикадированного и обороняемого пехотой. Дабы поколебать храбрость защитников моста, он приказал одной колонне спуститься к Шпрее и перейти через реку по мосткам, после чего бросился на каменный мост, без труда овладел им и двинулся на город, окружив его силами двух дивизий. Третью дивизию, дивизию генерала Жерара, он направил на дивизию принца Вюртембергского, которая, казалось, хотела двинуться на помощь Бауцену. В то же время он приказал атаковать ворота города с помощью артиллерии, дабы обрушить их и прорваться в город штыковой атакой.

Несколько ниже Бауцена, у Нимшюца, Мармон также переправился через Шпрее с тремя дивизиями и выдвинулся на назначенный ему участок между центром и левым флангом позиции. Но чтобы закрепиться на нем, нужно было захватить деревню Бурк, обороняемую прусским генералом Клейстом. Мармон атаковал Бурк с дивизиями Боне и Компана и не без труда завладел ею. За ней начиналась вторая позиция союзников. Топкий и глубокий ручей представлял собой первую линию ее обороны. Три деревни, Надельвиц справа, Нидер-Кайне в центре и Базанквиц слева, занимали берег ручья. Клейст отступил на эти деревни и призвал на помощь Йорка. Слева на лесистых холмах Мармону противостоял сам Блюхер с 20 тысячами человек, а позади справа от него находился город Бауцен, который еще не был взят. Поэтому Мармон не думал покушаться на вторую позицию союзников и желал только удержаться на захваченном участке. Он стойко держался и отражал все атаки пруссаков. Клейст вышел из Базанквица на левом фланге и атаковал его в штыки, но Боне с моряками отразил атаку и победоносно потеснил его. В ту же минуту кавалерия Блюхера обрушилась на доблестное войско, которое уже билось с прусской пехотой; 27-й легкий и 4-й морской встретили ее, встав в каре, с непоколебимой твердостью. Продолжая держаться таким образом, Мармон, чтобы не опираться на Бауцен, который был атакован, но еще не захвачен, отрядил на правый фланг дивизию Компана, которая обнаружила, что часть стен Бауцена вполне доступна, вскарабкалась на них и помогла войскам Макдональда вступить в город.

Тем временем генерал Бертран переправлялся через Шпрее в Нидер-Гурке, у подножия холмов, где находился лагерь Блюхера. Ему удалось перебраться через реку, которая в этом месте разделяется на несколько заболоченных рукавов, но когда он взобрался на высокий правый берег и дебушировал перед корпусом Блюхера, то вынужден был остановиться, ибо оказался перед чрезвычайно сильной позицией, обороняемой самой энергичной частью прусской армии. Тем не менее он занял один из холмов на правом берегу Шпрее и расположил на нем 23-й полк, который прикрывала с левого берега вся наша артиллерия.

К шести часам вечера первая линия неприятеля полностью перешла в наши руки. Справа Удино перебрался через Шпрее и захватил у русских гору Тронберг; в центре Макдональд захватил каменный мост Бауцена и сам город, а Мармон, перейдя через Шпрее, закрепился на берегу ручья перед второй линией неприятеля. Слева Бертран обеспечил себе выход за Шпрее перед холмами, занятыми Блюхером и образующими важнейшим пункт второй позиции. Результат, к которому стремились французы, был достигнут, и без больших потерь. Первый бой закончился так, как желали французы, и поскольку Ней тем временем прибыл в Кликс, всё обещало успех и на следующий день, хотя сражение ожидалось тяжелейшее.

Наполеон вступил в Бауцен в восемь часов вечера, ободрил перепуганных жителей и разбил лагерь снаружи, среди своей гвардии, вставшей в несколько каре. Он всё подготовил к завтрашней атаке.

С участка, захваченного после перехода через Шпрее, можно было составить более точное представление о второй позиции, которую предстояло захватить. Намечавший основные ее очертания ручей Блезауэр спускался с темных гор справа и огибал возвышенность, на которой располагался Бауцен, протекал среди ив и тополей мимо Надельвица, Нидер-Кайне и Базанквица, перед которыми расположился накануне маршал Мармон. Добравшись до нашего левого фланга у Креквица, ручей поворачивал к лесистым холмам, на которых занял позицию Блюхер, огибал их сзади и у деревни Прейтиц поворачивал к Шпрее через просторную равнину, усеянную лугами и прудами.

Левый фланг русских, состоявший из бывшего корпуса Милорадовича, корпуса Витгенштейна и дивизии принца Вюртембергского, отошел на одну из гор в истоках Блезауэра и оборонял ее от нашего правого фланга, расположившегося на Тронберге. Центр, состоявший из русской гвардии и резервов и оборонявший середину позиции, разместился за Блезауэром в Башюце, на возвышенном участке за Надельвицем и Нидер-Кайне, расположившись под защитой множества редутов и сильной артиллерии. Центр союзников представлял собой амфитеатр, ощетинившийся пушками, и, чтобы атаковать его, Мармону, гвардии и Макдональду, формирующим наш центр, нужно было спуститься с плато Бауцена, перейти через Блезауэр в Нидер-Кайне или Базанквице, пересечь под ужасающим навесным огнем заболоченный луг и без всякого прикрытия захватить увенчанную редутами высоту Башюца.

Правый фланг союзники расположили не за Блезауэром, а перед ним. Придавая большое значение лесистым холмам, меж которыми Шпрее пробиралась на равнину и позади которых протекал Блезауэр, они оставили на них Блюхера, так что оконечность линии не отступала с Блезауэром, а образовывала перед ним выступ. На нем и располагался Блюхер с 20 тысячами человек, поджидая Бертрана. На левом фланге Блюхера в Креквице располагались измученные остатки войск Клейста и Йорка, а позади него на обратной стороне холмов – прусская пехота и часть русской кавалерии, прикрывавшие его тылы. Наконец, на простиравшейся за холмами сырой зеленой равнине, среди которой сливаются Шпрее и Блезауэр, на невысоком холме, увенчанном ветряной мельницей, располагался Барклай-де-Толли с 15 тысячами русских. Он должен был противостоять атакам Нея, всё значение которых союзники еще не могли оценить.

Таким образом, французам предстояло захватить весьма грозную совокупность позиций. На правом фланге Удино должен был удержаться на захваченном Тронберге и даже пройти за него; в центре Макдональд и Мармон, опиравшиеся на гвардию, должны были перейти через Блезауэр, под огнем русских редутов Башюца пересечь луг и захватить редуты. На левом фланге перед Бертраном стояла труднейшая задача: выбить Блюхера с занимаемых им холмов. Выполнение этих трех атак, с форсированием столь многочисленных препятствий, за которыми расположились исполненные решимости 100 тысяч русских и пруссаков, могло оказаться гибельным, если бы французы атаковали позиции неприятеля только с фронта. Но Наполеон рассчитывал на Нея, прибывшего вечером в Кликс с 60 тысячами человек. Маршал должен был перейти через Шпрее в Кликсе, пересечь просторную равнину на крайнем левом фланге французов и на крайнем правом фланге союзников, форсировав все препятствия на своем пути, пройти за холмами, занятыми Блюхером, и двинуться в направлении колокольни Хохкирха, видневшейся в самой глубине поля битвы.

Ней получил приказ выдвигаться ранним утром. Грохота его пушек и ожидал Наполеон, чтобы дать сигнал к атаке Бертрану и Мармону. Если Ней подоспеет в Клейн-Бауцен вовремя, Блюхера можно будет не только оттеснить, но и захватить. Но даже отступление последнего могло предрешить отступление всей неприятельской армии.

Таковы были диспозиции Наполеона накануне второго дня сражения. Войска расположились на ночь на захваченных участках с полной уверенностью в результате завтрашнего дня. Наполеон встал на бивак вместе с гвардией на плато Бауцена, откуда ему были видны все позиции неприятеля, кроме участка, через который собирался пройти Ней, скрытого от него холмами, занятыми прусской армией. Наполеон задавался вопросом, не будет ли предотвращено новое сражение ответом на его письмо от 18-го числа, в котором он предлагал перемирие и сообщал об отправке Коленкура для переговоров. Но к вечеру 20 мая он еще не получил ответа, – то ли потому, что Коленкура не допустили к императору Александру, то ли потому, что предпочли еще раз попытать удачи в сражении. Второе предположение больше нравилось Наполеону, ибо он был уверен, что новое сражение заставит задуматься и самых строптивых его врагов. Как бы то ни было, Наполеон предался отдыху, как имел обыкновение поступать накануне великих сражений.

Прямо напротив его позиции, в почтовом доме Ней-Пуршвица, расположились государи-союзники, которым было совсем не до сна. Они беспокоились, как случается с неопытными людьми перед лицом опасности, и всю ночь обсуждали создавшееся положение. Они твердо решили дать второе сражение. Получив письмо о перемирии и миссии Коленкура, они тотчас вынесли решение по этому предмету. Поняв, что, если допустят к себе Коленкура, Австрия тотчас почувствует сильнейшие подозрения, не преминув увидеть в его миссии вероятность прямого соглашения между Францией и Россией, они приняли решение вежливо отослать Коленкура к Штадиону как к представителю посреднической державы, ответственной за все переговоры, и повременить с ответом до той минуты, когда станет известен результат сражения. Ведь если бы они согласились на перемирие, прежде чем будут принуждены к нему самой настоятельной необходимостью, партия германских патриотов, которая прямо руководила прусской армией и косвенно армией русской, разразилась бы криками негодования.