Текст книги "История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 4. Часть 1"

Решившись на сражение, государи-союзники принялись обсуждать шансы на победу. Король Пруссии не обольщался, однако император России обольщался весьма, будучи исполнен воинского пыла, не дававшего ему покоя. Александр фактически завладел верховным командованием и номинально, дабы осуществлять его с большим удобством, пожаловал его графу Витгенштейну, вдохновляемому Дибичем. Настоящее командование должно было принадлежать несгибаемому Барклаю-де-Толли, по причине его прошлой деятельности и звания, но от него избавились, назначив ему отдельную роль на крайнем правом фланге, на топких участках между Блезауэром и Шпрее, у упоминавшейся ранее ветряной мельницы.

Дискуссия между Александром и многочисленными русскими и прусскими офицерами, по очереди сообщавшими ему свое мнение, коснулась как раз позиции Барклая-де-Толли. Левый фланг под началом Милорадовича чрезвычайно усилили; центр прикрывался редутами Башюца и оборонялся русской Императорской гвардией. Правый фланг на холмах, по словам Блюхера, был неодолим, и пруссаки клялись, что благодаря им эти холмы станут новыми германскими Фермопилами. Но сможет ли Барклай-де-Толли остановить Нея, который, похоже, направляется в его сторону? Вот в чем состоял основной вопрос. Александр был убежден, что Наполеон хочет отобрать у него опору на горы, и поэтому не желал ослаблять левый фланг. Однако Мюффлинг, выдающийся офицер Главного штаба, тщательно разведавший участок, настаивал на том, что Барклаю-де-Толли грозит опасность, и в конце концов вынудил прислушаться к себе Александра, склонного, впрочем, выслушивать всех из доброжелательности характера и честного желания во всем разобраться. Но ответ Витгенштейна о том, что Барклай-де-Толли располагает 15 тысячами человек, успокоил Александра, а вместе с ним и весь Главный штаб, за исключением Мюффлинга. Затем, поскольку уже начало светать, обсуждение пришлось закончить и все отправились на свои посты.

Раскаты ужасающей канонады уже заполняли огромное пространство поля битвы. Маршал Удино на правом фланге находился на высотах Тронберга, которые захватил накануне, и сражался за них с русскими Милорадовича. В центре Макдональд и Мармон стояли неподвижно, соединенные меж собой каре гвардии и опиравшиеся сзади на кавалерию Латур-Мобура, ожидая приказов Наполеона, который сам ожидал успешного завершения маневра, порученного Нею. Слева Бертран, завершив начатый накануне переход через Шпрее, взбирался с тремя дивизиями на обрывистый правый берег под защитой артиллерии левого берега. Но решающее событие дня происходило двумя лье ниже, в Кликсе, где Нею удалось переправиться через Шпрее и оттеснить аванпосты Барклая-де-Толли.

После перехода Нея через Шпрее на его правом фланге оказались холмы, занятые Блюхером, прямо перед ним – позиция с ветряной мельницей, на которой расположился Барклай-де-Толли, а слева – заболоченные берега Блезауэра. Ней решительно двинулся прямо к ветряной мельнице. Направо, к Плисковицу, он отрядил одну из трех дивизий корпуса Лористона под командованием Мезона, дабы она попыталась взобраться на холмы, усеянные артиллерией и прусскими мундирами. Налево Ней послал две другие дивизии Лористона под командованием его самого, дабы они перешли через Блезауэр ниже Глейна и обошли неприятельскую позицию.

Выдвинувшись и перейдя через Шпрее на рассвете, Ней уже ранним утром атаковал позицию Барклая-де-Толли. Последний забросал его ядрами, ибо пушек у него было едва ли не больше, чем солдат. Будучи вынужден охранять весьма протяженную линию, от подножия холмов, где находился Блюхер, до просторных лугов, через которые протекал Блезауэр, Барклай-де-Толли располагал у мельницы не более чем 5–6 тысячами человек. Но ядра не остановили Нея. Он продолжил движение к ветряной мельнице и сумел опрокинуть Барклая-де-Толли. Рядом с Барклаем в ту минуту находился Мюффлинг, так старавшийся привлечь внимание Александра к этой части позиции. Сделавшись свидетелем сопротивления Барклая и грозивших ему опасностей, он отправился к Блюхеру за помощью. Барклай же, опасаясь, что будет отброшен в беспорядке, если попытается продержаться перед Блезауэром, перешел через ручей в Глейне и стал располагаться на склоне высот в глубине поля битвы, дабы защитить от французов дороги на Вуршен и Хохкирх, которыми должна была двигаться армия союзников при отступлении. Там он столкнулся с войсками Лористона, явившимися докучать ему, но выгоды участка позволили генералу держать оборону.

Завладев ветряной мельницей, Ней двинулся вправо, чтобы захватить с тыла холмы, где он заметил массу прусских войск, и оказался перед деревней Прейтиц, расположенной на Блезауэре, как раз в том месте, где ручей, обогнув сзади позицию Блюхера, поворачивает на равнину. Он захватил Прейтиц силами дивизии Суама, но после вступления в деревню начал испытывать некоторые сомнения относительно дальнейших действий. Ней хорошо видел в глубине колокольню Хохкирха, но на пути к ней располагались массы неприятельской конницы, которым он мог противопоставить лишь немногочисленную легкую кавалерию. Слева на выгодной позиции расположился Барклая-де-Толли, а справа на холмах – Блюхер. Будучи отделен от Наполеона расстоянием в три лье и лесистыми холмами, Ней, испытывавший порой, как мы уже имели случай сказать, колебания ума, но не сердца, остановился, чтобы услышать пушки остальной части армии и не вовлекаться в сражение слишком рано.

Тем временем Барклай-де-Толли получил помощь, которой Мюффлинг с большим трудом добился от недоверчивого Блюхера и Гнайзенау. Когда Мюффлинг добрался до них, эти двое были заняты произнесением патриотических речей перед прусскими войсками, рассказывая им о германских Фермопилах, и не хотели верить, что их могут захватить с тыла. Однако по настоянию Мюффлинга Блюхер всё же приказал нескольким батальонам Клейста и двум батальонам королевской гвардии покинуть тылы и идти отбивать Прейтиц.

Повернув обратно, эти войска ринулись на Прейтиц, обнаружили в нем дивизию Суама, которая была не готова к нападению, и отбили деревню и мост через Блезауэр. Захваченный врасплох внезапной атакой, Ней вновь перешел в наступление силами своей второй дивизии, оттеснил, в свою очередь, прусские батальоны и вернулся в Прейтиц. Отбив деревню, он должен был двигаться вперед, соединиться правым флангом с Лористоном и в сопровождении Ренье обойти позицию Блюхера;

отразить, встав в каре, атаки прусской конницы; затем взобраться на склоны, обороняемые Барклаем-де-Толли, и перерезать дороги на Вуршен и Хохкирх. Тогда были бы захвачены 25 тысяч пруссаков и 200 орудий, и коалиция распалась бы. Генерал Жомини, начальник штаба Нея, горячо настаивал, чтобы знаменитый маршал именно так и действовал, но тот хотел дождаться, когда приблизятся артиллерийские раскаты, едва доносившиеся с его правого фланга, и он будет не так одинок на совершенно незнакомом огромном и сложном поле битвы.

Между тем Ней сделал уже довольно, чтобы позиция неприятеля стала непригодна к обороне. Горя нетерпением начать атаку, но никогда не уступая нетерпению на поле битвы, Наполеон приказал открыть огонь только тогда, когда рассудил, что пришло время: генерал Бертран под прикрытием артиллерии левого берега уже вскарабкался на обрывистый правый берег и дебушировал перед Блюхером. Блюхер расположил свой правый фланг на холмах, а левый – у Блезауэра в Креквице, поставив пехоту на крыльях, кавалерию в центре и выдвинув вперед длинную линию артиллерии. Генерал Бертран развернул слева дивизию Морана, справа – вюртембергскую дивизию и оставил в резерве дивизию итальянскую. Между позицией Бертрана и Бауценом располагались Мармон, гвардия и Макдональд, пламенно ожидавшие приказа вступить в бой.

Едва в тылах Блюхера послышались пушки Нея, как Наполеон дал сигнал к атаке. Мармон, располагавший, помимо собственной артиллерии, артиллерией гвардии, открыл сокрушительный огонь по редутам центра, а затем направил часть пушек немного вкось на фланг Блюхера в Креквице. После нескольких минут канонады Бертран начал движение на линию Блюхера. Дивизия Морана, встав в каре, опрокинула ружейным огнем прусскую кавалерию, ринувшуюся на нее галопом, а затем двинулась атакующими колоннами на Блюхера.

Тем временем вюртембергская дивизия двигалась на Креквиц в излучине Блезауэра. Пушки Мармона настолько поколебали охранявшие Креквиц войска, что деревню удалось захватить силами одного вюртембергского батальона. Видя угрозу своей линии с фронта, Блюхер подтянул на линию дивизию Цитена и выдвинул ее против корпуса Бертрана. Цитен не смог оттеснить дивизию Морана, но отвоевал участок у вюртембергской дивизии и захватил в Креквице батальон, завладевший деревней. Тогда Мармон удвоил косоприцельный огонь по Креквицу, Моран перешел от обороны к наступлению, выбил из Креквица дивизию Цитена и оттеснил ее на холмы, служившие опорой Блюхеру.

В эту минуту Блюхер попытался подтянуть к себе королевскую гвардию, корпус Клейста и часть сил русских. Но на просьбы о помощи ему отвечали, что эти войска заняты боем за Прейтиц в его тылах, что они его проиграли и что если он не отступит как можно скорее, прекратив упорную оборону позиции, которую только что называл германскими Фермопилами, весь его корпус будет захвачен Неем. Перед очевидностью опасности, в которой Мюффлингу не без некоторого труда удалось его убедить, Блюхер решился отступить – с отчаянием в сердце, имея большое желание, но не решаясь прямо пожаловаться на Барклая-де-Толли, который, как он сказал, не защитил его тылы, и изливая досаду в тысяче инвектив в адрес Главного штаба русских, бесполезно собравшего в горах силы, столь необходимые на правом фланге.

Итак, Блюхер отступил и прошел в виду Прейтица, совсем близко от Нея. По неслыханной для него удаче, в то время как он спускался через Клейн-Бауцен с холмов, где обещал противостоять всем усилиям французов, Ней, сочтя необходимым их очистить перед выдвижением на Хохкирх, всходил на них из Прейтица с другой стороны. Так, избежав неприятного столкновения, Блюхер отступил через линии русской и прусской кавалерии, оставшейся стоять в боевых порядках позади него.

Тем не менее наша победа была обеспечена. Бертран последовал за отступавшим Блюхером; Мармон с его корпусом, а Мортье с Молодой гвардией, завидев попятное движение неприятеля, спустились на берег Блезауэра, перешли через него и пересекли затопленный луг, простиравшийся у подножия редутов Башюца. Молодая гвардия без больших потерь взобралась на них, ибо попятное движение правого фланга сообщилось всей армии союзников, заодно высвободив на правом фланге Удино. Маршал был осажден на Тронберге всеми силами Милорадовича, вынужден отступить и занять позицию сзади, где нашел поддержку бесстрашного Жерара, командовавшего правым флангом Макдональда. Заслышав о победе, одержанной на всей линии, Удино перешел в наступление и живо потеснил русских. На протяжении трех лье началось преследование союзников, но поскольку участок был неудобен для конницы, да и конницы у французов имелось недостаточно, они собрали только раненых солдат неприятеля и множество разбитых орудий, которых вполне хватало, чтобы придать блеск победе. Победа в самом деле была блистательной: она уничтожила грозную позицию, оборонявшуюся почти сотней тысяч человек, и последние иллюзии союзников, по крайней мере в этой части кампании. Союзники уже не могли надеяться закрыть нам путь на Одер; и, главное, не могли, не заключив немедленно перемирия, оставаться привязанными к территории Австрии, а через ее территорию – к ее политике.

Что до потерь, с нашей стороны они были меньшими, чем со стороны союзников. Те признали потери примерно в 15 тысяч человек убитыми и ранеными за два дня сражения, но на деле они были куда более значительными. Наши потери не превысили 13 тысяч человек убитыми и ранеными.

О победе при Бауцене, как и о победе при Лютцене, предстояло судить не по трофеям, а по последствиям. Наутро 22 мая Наполеон решил преследовать неприятеля, отбросить его за Одер и вступить в Бреслау, где праздновался альянс России и Пруссии, а затем в Берлин. Намереваясь лично преследовать отступавших государей, он счел себя достаточно сильным, чтобы расстаться с корпусом Удино, который больше всего пострадал в сражениях 20 и 21 мая, нуждался в 3–4 днях отдыха и имел достаточный боевой опыт и достаточно сильного командующего, чтобы его можно было бросить на Берлин. Наполеон присоединил к нему восемь батальонов из гарнизона Магдебурга и тысячу всадников из Дрездена, что доводило численность его корпуса до 23–24 тысяч человек – достаточной силы, чтобы одолеть прикрывавшего Берлин генерала Бюлова. Маршалу Удино предстояло энергично атаковать и отбросить на Одер Бюлова и затем двигаться на Берлин, в то время как Наполеон будет теснить союзников на Бреслау.

Утром 22 мая, отдохнув несколько часов, отдав приказы, отправив вперед генералов Ренье и Лористона, почти не сражавшихся накануне, а следом за ними Нея, Наполеон выступил и сам. Он двигался вместе с гвардией, а за ним следовали Мармон, Бертран и Макдональд. После двухдневных потерь и отделения Удино у Наполеона оставалось в целом не менее 135 тысяч человек, а приближение Виктора с реорганизованными батальонами должно было довести численность сил до 150 тысяч. Этого было более чем достаточно, чтобы одолеть неприятеля, насчитывавшего не более 80 тысяч солдат. Итак, Наполеон отбыл утром 22-го, пожелав лично участвовать в погоне, дабы испытать только что реорганизованную конницу.

Союзники отступали из Бауцена дорогой в Гёрлиц. Прибыв к Райхенбаху, французы заметили в глубине котловины линию высот, на которую произвела отступление неприятельская пехота, оставив позади для прикрытия кавалерию. Отважный Лефевр-Денуэтт ринулся на неприятельскую кавалерию во главе польских улан и красных улан гвардии, поначалу живо потеснил ее, но вскоре навлек на себя массу конницы, намного превосходящую его собственную. Наполеон, располагавший 12 тысячами всадников Латур-Мобура, бросил их на неприятеля, и равнина Райхенбаха осталась за нами. Несмотря на преимущество в этом столкновении, Наполеон заметил, что его кавалерия, хоть и смешанная со старыми кавалеристами, вернувшимися из России, будучи сформирована совсем недавно, еще не стоит того, чего стоила раньше. В самом деле, большинство лошадей получили ранения или слишком устали. Наполеон заметил также, что воодушевленных врагов поколебать труднее, нежели врагов деморализованных, воюющих без страсти, вроде тех, кого он преследовал после Аустерлица и Йены.

После кавалерийского боя саксонская пехота генерала Ренье заняла высоты Райхенбаха, и можно было в тот вечер заночевать в Гёрлице, но там пришлось бы вступить в арьергардный бой, и Наполеон, рассудив, что трудов на сегодня достаточно, приказал поставить палатку на уже занятом участке. Когда он сошел с коня, вдруг послышался крик: «Кирженер убит!» При этих словах Наполеон воскликнул: «Фортуна сегодня не на нашей стороне!» Однако за первым криком вскоре послышался другой – «Убит Дюрок!». «Это невозможно, – отвечал Наполеон, – я только что с ним говорил!» Но это было не только возможно, это было правдой. Ударившее в дерево рядом с Наполеоном ядро рикошетом сразило превосходного военного инженера генерала Кирженера, а следом за ним и гофмаршала Дюрока. Ранение Дюрока оказалось тяжелейшим. Ядро разворотило ему внутренности, и его обернули компрессом, пропитанным опиумом, дабы облегчить последние минуты, ибо спасти несчастного не оставалось надежды. Дюрок был вторым из истинно преданных друзей, которых Наполеон потерял за последние двадцать дней. Он был глубоко взволнован этой потерей и тотчас приказал совершить публичную траурную церемонию с произнесением торжественных надгробных речей о маршалах Бессьере и Дюроке. Дочери Дюрока он передал герцогство Фриульское, равно как и все дарения, пожалованные отцу, и назначил ее опекуном графа Моле.

Двадцать третьего мая французы вступили в Гёрлиц и перешли через Нейсе, 24 мая перешли через Квису, а 25-го – через Бобр. Союзники разделились на две колонны. Колонна на правом фланге французов включала войска Милорадовича и русскую гвардию, колонна на левом – пруссаков и Барклая-де-Толли. Наполеон преследовал обе колонны. Корпуса Бертрана и Мармона двинулись вправо через Гёрлиц и Швайдниц, следуя у подножия гор. Корпуса Ренье, Лористона и Нея, гвардия и императорская штаб-квартира двинулись в центре, через Гёрлиц и Бреслау. Слева Виктор и кавалерия Себастиани направились к Одеру, чтобы разблокировать Глогау. Французская армия двигалась через Силезию, по территории Пруссии, щадить которую стоило разве для того, чтобы приберечь для себя местные ресурсы. Однако Наполеон предусмотрительно приказал соблюдать строжайшую дисциплину, чтобы поразить германцев контрастом с поведением русских.

Левая колонна, дойдя до Одера, разблокировала Глогау, где гарнизон, обложенный в продолжение пяти месяцев, радостно бросился в объятия освободителей. Лористон, также вышедший к Одеру, арестовал шестьдесят лодок с продовольствием и боеприпасами, предназначенными для осады крепости и теперь послужившими для ее снабжения. Нею оставалось совершить один марш, чтобы вступить в Бреслау.

Читатель может удивиться, что после письма Бубны к Штадиону и письма Коленкура к Нессельроде, одно из которых предлагало план перемирия, а другое – средства для немедленных переговоров, так и не встал вопрос о перемирии. Но, как мы говорили, Коленкура отослали к Штадиону, представителю державы-посредницы, и Штадион сообщил об этом в письме Бертье, равно как и о том, что готов договориться с Коленкуром и с русскими и прусскими генералами о немедленном заключении перемирия. Этот двойной ответ был отправлен 22 мая и вручен французским аванпостам. Получив его и увидев, как приняты его предложения, Наполеон счел, что не должен торопиться с людьми, выказывающими такую гордость, и отвечал, что когда генералы явятся к аванпостам, тогда они и будут приняты, а затем продолжил движение и прибыл в Лигниц, находящийся в одном-двух переходах от Бреслау.

Тем временем в стане союзников царило смятение. Несмотря на безумную спесь, происходившую оттого, что они противостояли французам чуть лучше, чем прежде, союзники начали ощущать последствия двух поражений. Прусские офицеры, будучи членами Тугенбунда22
  Тугенбунд (от нем. Tugenbund) – Союз добродетели, тайное политическое общество, созданное в апреле 1808 года в Пруссии, после разгрома ее Наполеоном, с целью возрождения национального духа и освобождения страны от французского владычества. – Прим. ред.


[Закрыть], обладали сектантским пылом, но молодые войска не могли оправиться после проигранных сражений и стремительных отступлений. Русские были поколеблены намного сильнее пруссаков. Поскольку после пересечения Польши война для них из национально-освободительной превратилась в войну чисто политическую, они не желали терпеливо переносить ее тяготы. Кроме того, император Александр был вынужден вручить, наконец, командование Барклаю-де-Толли, единственному человеку, способному его осуществлять, хоть и непопулярному среди солдат, и тот попытался навести порядок в своей армии, но не преуспел среди сумятицы отступления. Он думал и с привычной жесткостью говорил вслух, что русской армии грозит распад, если ее не отвести на два месяца в Польшу для восстановления сил, и он не только говорил, но и хотел действовать соответственно. Потребовалось категорическое волеизъявление Александра, чтобы Барклай оставил дорогу в Бреслау, которая вела прямо в Польшу, и перешел на дорогу в Швайдниц. Там и надеялись остановиться, в знаменитом лагере Бунцельвиц, столь долго занимаемом Фридрихом Великим33
  Во время Семилетней войны, в 1761 году, Фридрих занял укрепленный лагерь Бунцельвиц и продержался в нем несколько месяцев, пока русские и австрийцы не сняли окружение. – Прим. ред.


[Закрыть], по соседству с Австрией, на чем продолжали настаивать дипломаты коалиции.

Вскоре союзники были вынуждены признать, что у них нет другого выхода, кроме переговоров о перемирии, уже предложенных дипломатами воюющих держав. Договорились отправить во французскую штаб-квартиру посланников, одновременно попытавшись урезонить самых пылких противников перемирия обещанием отложить оружие только для того, чтобы вскоре вновь за него взяться, и тогда уже не слагать до полного уничтожения врага. Не ограничившись отправкой посланников в штаб-квартиру, отправили Нессельроде в Вену. Он должен был рассказать там об опасностях, которым подвергаются воюющие державы, невозможности для них дольше оставаться связанными с Богемией и о вероятности вынужденного отступления в Польшу, которое неминуемо повлечет за собой распад коалиции и потерю для Австрии уникальной возможности спасти Европу и саму себя. Нессельроде был вооружен мощным средством воздействия на Австрию – угрозой прямого соглашения России с Францией, соглашения, которое император Александр благородно отверг, но мог договориться о нем за считанные часы, ибо для этого ему следовало только допустить к себе Коленкура. Впрочем, на Венский кабинет воздействовало одно появление этого благородного человека на аванпостах, и Нессельроде по приезде в Вену предстояло обнаружить, что впечатление, которое он ожидал произвести этим доводом, уже произведено. Чтобы содействовать Нессельроде, Штадион также написал в Вену, написали и пруссаки, и все запугивали австрийский двор Коленкуром, требуя немедленного решения.

Итак, Нессельроде отбыл в столицу Австрии, а тем временем генерал Клейст со стороны пруссаков и граф Шувалов со стороны русских отправились к французским аванпостам. Они прибыли к ним 29 мая в десять часов утра и были приняты Бертье, тотчас доложившим о них Наполеону.

Тот был связан своим ответом и не мог отказаться от переговоров, хотя ему было выгоднее разбить и в беспорядке оттеснить союзников на Вислу, подальше от Австрии, которая наверняка не сделалась бы в этом случае их союзницей. Однако состояние кавалерии и желание завершить вторую серию вооружений, дабы суметь противостоять даже Австрии и заключить мир по своему усмотрению, склоняли Наполеона к заключению перемирия. Временным соглашением, которое намеревался заключить, он хотел сохранить Силезию до Бреслау и Северную Германию до Эльбы, включая Гамбург и Любек, независимо от того, будут ли эти города отвоеваны французскими войсками или нет. Кроме того, он хотел, чтобы военные операции приостановили не менее чем на два месяца и чтобы в продолжение этого периода гарнизоны крепостей Одера и Вислы не питались своими припасами, а снабжались продовольствием за деньги. Коленкур был отправлен 30 мая в Геберсдорф, расположенный меж двумя армиями, дабы вести переговоры на указанных условиях.

Он нашел прусского и русского посланцев чересчур пылкими и гордыми для их положения и почти непреклонными по трем следующим пунктам. Они не хотели оставлять на время перемирия город Бреслау, ставший второй столицей пруссаков; не желали уступать Гамбург, дабы не создать прецедент для окончательного присоединения ганзейских городов к Франции; и наконец, хотели, чтобы перемирие длилось не более месяца. Коленкур обсуждал с ними эти три пункта в продолжение десяти часов и ничего не добился. Он доложил об этом Наполеону, находившемуся в Ноймаркте, у ворот Бреслау.

Тон и требования союзников чрезвычайно разгневали Наполеона. Он приказал отвечать, что в перемирии нуждаются они, а не он; что если им угодно придать перемирию характер капитуляции, он двинется вперед, отбросит их за Вислу и будет громить с такой частотой, с какой они будут сталкиваться с французской армией. Он сказал, что согласился остановиться только для того, чтобы вернуть Европе надежду на мир, что хочет не меньше половины Силезии, не оставит Гамбург и если откажется от Бреслау, то из чистой любезности, ибо и так им владеет. Тем не менее Наполеон не был категоричен, дав понять, что Бреслау может стать эквивалентом Гамбурга. Но относительно продолжительности перемирия он оставался непреклонен, сказав, что выделять месяц для переговоров о множестве столь трудных предметов – значит заключать его в круг Попилия44
  По преданию, во время Сирийской войны 170–168 гг. до н. э. римский посол очертил вокруг сирийского царя Антиоха IV круг на песке и потребовал дать ответ на ультиматум раньше, чем тот выйдет из круга. – Прим. ред.


[Закрыть], в который он привык сам заключать других. В заключение Наполеон заявил, что, желая созыва конгресса, требует и времени для его результативного проведения.

Посланцы встретились вновь для обсуждения всех этих предметов в деревне Плейшвиц, договорившись о временной приостановке военных действий. Представители союзников продолжали держаться своих притязаний, не выказывая, однако, непреклонности, ибо настоятельно нуждались в перемирии. Наполеон, в свою очередь, получил известие, склонившее его к большей сговорчивости. Министр Маре, недавно прибывший из Парижа в Дрезден, приехал в Лигниц, дабы вернуться к дипломатическим обязанностям при штаб-квартире, и тотчас по прибытии встретился с Бубной, вернувшимся из Вены и привезшим подробные объяснения по всем пунктам, которые обсуждал с ним Наполеон в Дрездене 17 и 18 мая. Вот что рассказал о своей поездке и своих переговорах Бубна.

Вернувшись в Вену, он поведал о неожиданной уступке Наполеона, согласившегося призвать на конгресс представителей испанских повстанцев. Его доклад бесконечно удовлетворил Меттерниха и императора Франца, которым очень хотелось избежать войны. К тому же они были весьма довольны письмами Наполеона и до некоторой степени учли выказанное им отвращение к некоторым из предложенных условий. Они сочли, что Наполеон согласен на упразднение Великого герцогства Варшавского, его раздел в пользу Пруссии, России и Австрии и возвращение Австрии Иллирии, хоть он и не говорил Бубне об этом прямо. Но поскольку Наполеон упорно не желал отказываться от протектората над Рейнским союзом и возвращать ганзейские города, император Франц и Меттерних решились на некоторые поправки к этим двум пунктам и задумали следующие изменения, призванные спасти то, что Наполеон называл своей честью. Ганзейские провинции будут возвращены для восстановления свободных городов Любека, Бремена и Гамбурга только при заключении мира с Англией, тогда как решение вопроса с Рейнским союзом будет приурочено к заключению всеобщего мира, о котором будут договариваться все мировые державы, даже Америка. И поскольку предстоявшие в ближайшее время переговоры будут вестись только с Россией, Пруссией и Австрией, обсуждение двух этих пунктов можно отложить.

И Бубну тотчас вновь отправили во французскую штаб-квартиру с этими двумя поправками, которые в самом деле были весьма важны, а император Франц направил Наполеону новое письмо, в котором, отвечая на его просьбу пощадить его честь, говорил такие слова: «В тот день, когда я отдал вам свою дочь, ваша честь стала моей честью. Верьте мне, и я не потребую от вас ничего, от чего может пострадать ваша слава». Ко всем этим свидетельствам Бубна должен был добавить официальное заявление, что Австрия еще не связана обязательствами ни с кем и если Наполеон согласится на новые условия мира, она готова связать себя с ним присоединением новых статей к договору об альянсе от 14 марта 1812 года.

Таковы были расположения венского двора, когда Бубна пустился в путь, и они были искренними, ибо в ту минуту до Австрии еще не дошли слухи о возможности прямого соглашения между Россией и Францией, а потому у нее не было причин ни для спешки, ни для недовольства. Предлагая эти условия, Австрия была уверена, что посредством одной угрозы присоединиться к Наполеону заставит принять их и Россию, и Пруссию.

Безусловно, подобная новость должна была показаться Наполеону весьма хорошей, ибо от него зависело завершить долгую борьбу с Европой, и завершить ее, получив великолепную империю и морской мир, который компенсировал бы его отказ от Гамбурга и Рейнского союза. К сожалению, это сообщение не удовлетворило Наполеона, а разгневало. Он увидел в нем решимость Австрии немедленно вмешаться и, навязав свое посредничество, не позволить продолжать военные действия. Он вынужден был либо согласиться на условия, которых не хотел ни в коем случае, даже с поправками, либо в тот же миг увидеть Австрию в числе своих врагов, а он мог противостоять ей только через два месяца. Это и предрешило уступку по некоторым спорным пунктам перемирия. Не желая быть сговорчивым с Австрией, требовавшей от него окончательных жертв, Наполеон стал сговорчивым с Пруссией и Россией, требовавшими от него жертв временных, и написал Маре шифровку: «Тяните время, не объясняйтесь с Бубной, увезите его в Дрезден и оттягивайте минуту, когда мы будем вынуждены принять либо отвергнуть предложения Австрии. Я намерен заключить перемирие и выиграть необходимое мне время. Однако если для заключения перемирия будут настаивать на негодных условиях, я доставлю вам новые темы для разговоров с Бубной, дабы вы могли протянуть еще несколько дней, пока я не отброшу союзников подальше от территории Австрии».

В эту минуту, на его и на нашу беду, Наполеон получил известие о том, что маршал Даву подошел к воротам Гамбурга и наверняка вступит в город 1 июня. Было 3 июня; и Наполеон задумал решить проблему Гамбурга, заявив в переговорах, что ганзейские провинции достанутся тому, кто будет владеть ими в полночь 8 июня. Он согласился оставить между двумя армиями нейтральный участок в десяток лье, включавший Бреслау. Что до длительности перемирия, он решил, что оно будет продолжаться до 20 июля, с шестидневным сроком после его отмены до возобновления военных действий, что приводило к 26 июля и составляло почти два месяца. Наполеон отправил эти условия и приказал тотчас прервать переговоры, если они не будут приняты.

Коленкур представил новые условия 4 июня. Посланники, имевшие приказ уступить, если Бреслау не останется в руках Наполеона, уступили, и роковое перемирие, ставшее величайшим несчастьем Наполеона, было подписано 4 июня. Договорились о том, что демаркационная линия между двумя армиями пройдет по Кацбаху, оставив Бреслау на нейтральной территории; после Кацбаха – по Одеру, обеспечив Франции Нижнюю Силезию; после Одера – по старой границе Саксонии и Пруссии, оставив во французском владении всю Саксонию; от Виттенберга до моря – по Эльбе. Кроме того, было оговорено, что блокированные гарнизоны Вислы и Одера будут снабжаться продовольствием за деньги. В тот же день стало известно, что Гамбург и ганзейские города вернулись в руки Даву, что обеспечивало Франции обладание ими на время перемирия.

Таково было роковое перемирие, которое, несомненно, нужно было принять, если хотели мира, но безоговорочно отвергнуть, если его не хотели, ибо лучше было в этом случае незамедлительно довершить уничтожение союзников. Наполеон же, наоборот, принял его потому, что противился миру и желал запастись двумя месяцами и завершить вооружения, отказавшись от условий Австрии. Ошибка Наполеона проистекала из остальных его ошибок, подводила им итог и стала частью роковой череды решений, продиктованных честолюбием и ускоривших конец его правления.