Текст книги "Герои Малахова кургана"
Автор книги: Луи Буссенар
Жанр: Литература 20 века, Классика
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)
Глава II
Новый главнокомандующий. – Капитан Шампобер. – Сорви-голова делается капралом и начальником патруля. – Вольные стрелки. – Бомбардировка. – Гибель русских артиллеристов. – Дама в черном стреляет из карабина.
Прошел месяц со времени победы при Альме. Сент-Арно умер через неделю, 29 сентября, передав командование войсками генералу Канроберу.
Новый главнокомандующий еще молод: сорока четырех лет, энергичный, деятельный, добрый к солдатам, также отвечающим ему любовью, неустрашимый до крайности, он вполне отвечает своему высокому положению. Это человек среднего роста, живой, подвижный, с огненным взглядом. Особая примета: носит длинные волосы, покрывающие воротник его вышитого золотом мундира.
Известен его ответ императрице, подшучивавшей над его шевелюрой.
– Мои волосы, государыня, принадлежат истории!
Увы, он ошибся, история забыла о нем и его волосах.
Прежде всего это человек битвы, бросавшийся в середину врагов, солдат, с безрассудной смелостью рисковавший своей жизнью.
Тяжело раненный в сражении на Альме, он велел посадить себя в седло и, бледный, окровавленный, каким-то чудом остался на лошади до конца битвы. Превосходный исполнитель, он самый нерешительный из всех главнокомандующих.
Огромная ответственность, желание пощадить солдат, переговоры с английским главным штабом, предчувствие всяких затруднений – все это парализует в нем всякую инициативу и отдает его во власть событий. Но теперь, в начале кампании, ничего этого не видно. Дела идут хорошо, на завтра назначена бомбардировка.
Сопровождаемый своим штабом, главнокомандующий обходит траншеи. Он идет пешком, держа руку на перевязи, рядом с Боске, который на целую голову выше всех окружающих. Они подходят к центральной траншее. Двести артиллеристов ждут около орудий. В группе офицеров находится молодой капитан, бледный после недавнего ранения.
Над двумя потертыми галунами на его рукаве нашит третий золотой галун. Это – повышение по службе, столь же недавнее, как рана.
Несколькими секундами ранее прихода генералов прибегают, запыхавшись, пятеро зуавов. С ними мальчик в форме зуава с огромным букетом осенних цветов в руке. При виде их капитан делает дружеский жест, как вдруг раздается команда: – На караул!
Громко звучит Труба, и звуки ее сливаются с громом пушек, мортир, с ружейной стрельбой.
Канробер подходит к капитану, салютующему ему саблей, останавливается подле него и громко произносит:
Именем Императора объявляю вам, поручики, подпоручики, унтер-офицеры, бригадиры, канониры и барабанщики, что вы должны повиноваться присутствующему здесь – капитану Шампоберу, как своему непосредственному начальнику во всем, чего он потребует от вас по долгу службы и по правилам военного регламента!
Потом добавляет ласково:
– Капитан, я счастлив пожать руку такому храбрецу, как вы! Ваша рана вылечена?
– Да, ваше превосходительство!
– Чудесно! Что делают здесь эти зуавы? – добавляет главнокомандующий, улыбаясь им как старым друзьям.
– Они спасли меня там, на Альме, ваше превосходительство, после того как защищались и отбили орудия вместе с капонирами!
– И хотели первыми поздравить вас с повышением? Браво, мои смелые шакалы! Браво!
Затем, остановившись перед статным зуавом, начальником маленького отряда, главнокомандующий замечает на его груди крест Почетного Легиона и говорит ему:
– Как, у тебя крест, и ты еще не капрал?
– Ваше превосходительство, я только сегодня вышел из лазарета!
– Твое имя?
Боске вмешивается и отвечает:
– Генерал, имею честь представить вам Сорви-голову, героя второго полка зуавов, храбреца, который спас нас при взрыве замка графа Нахимова! Старый сержант, прекрасный солдат, умный, но горячая голова…
– Тем лучше… мы сделаем из него офицера! Но так как ты, будучи сержантом, не можешь стоять на часах и нести солдатскую службу, я делаю тебя капралом… в ожидании лучшего… Вольно, ребята! Отдохните теперь и повеселитесь! Завтра утром приглашаю вас к бомбардировке!
– Да здравствует Канробер! Да здравствует отец солдат! До здравствует Боске!
Эти восторженные крики раздаются далеко кругом. Перед уходом оба генерала обмениваются несколькими словами, и Канробер делает утвердительный жест.
– Это хорошо! Превосходная мысль! – добавляет он. – Потрудитесь заняться этим!
Боске кричит своим громким голосом:
– Сорви-голова!
– Есть, ваше превосходительство!
– Завтра на рассвете мы бомбардируем Севастополь! Ты начнешь действовать и повторишь свой маневр на Альме… Понял?
– Точно так, ваше превосходительство! – отвечает сияющий зуав. – Я должен зайти впереди французских траншей и стрелять в русские орудия, в русских артиллеристов!
– Прекрасно! Ты выберешь себе сотню людей из самых лучших стрелков… засядешь с ними… выберешь удобное место… я предупрежу твоего полковника… Остальное – твое дело, и ты устроишься, как захочешь!
– Я устроюсь на спине у русских, генерал!
– Желаю тебе удачи, Сорви-голова!
– Благодарю вас, ваше превосходительство, за вашу доброту!
Гордый своей миссией, Сорви-голова идет к капитану Шампоберу, радушно встречающему его.
– Господин капитан, как я счастлив! Вы знаете, мы пришли к вам от всего нашего полка, видевшего вас на деле и искренне уважающего!
Собачка, испуская радостный визг, скачет, лижет его прямо в лицо и бегает, словно бешеная.
– Митральеза! Милый мой пес!
Тото Буффарик поднимает вверх свои цветы, подает их офицеру и кричит:
– Господин капитан, это от зуавов второго полка и от моей семьи… Мы празднуем ваши эполеты и выздоровление!
Капитан хватает мальчика за плечи и целует в обе щеки.
Артиллеристы оглушительно кричат:
– Да здравствуют зуавы!
И все вместе вопят:
– Да здравствует капитан Шампобер!
Капитан, совсем растроганный, пожимает протянутые руки, хочет ответить ласковыми словами, благодарит, как вдруг трубач зуавов, Смоленый Клюв, яростно кричит:
– Берегись, бомба!
С неприятельской стороны, на высоте тридцати метров, летит металлический шар, из которого курится дымок. Слышно, как свистит воздух в кольцах снаряда. Бомба быстро приближается. Все присутствующие бросаются на землю.
Бум! Снаряд разрывается с грохотом пушки, вырыв глубокую яму в два метра и разбросав целый ливень обломков: железа, камней, щепок.
К счастью, никто не задет. Все поднимаются на ноги, и капитан, смеясь, говорит:
– Ну! Бомба, наверное, желала участвовать в нашем разговоре! Благодарю, зуавы! Друзья мои, спасители! Благодарю, канониры, дорогие товарищи по оружию! Я желал бы выразить вам мои чувства, но время не ждет, эти черти русские не дают передышки. Слушайте! У меня есть кварта крымского вина, несколько окороков и корзина шампанского… поселимся всем этим по-братски, выпьем за ваш успех, за счастье тех, кто думает о нас, за наше отечество, за славу французского знамени!
– Вы правы, господин капитан, – отвечает Сорви-голова, – время не ждет, и минуты бегут. Мне надо идти в полк!
– Но ты едва оправился от ужасных ожогов!
– Как вы от удара саблей!
– Но ведь я капитан, у меня ответственность…
– А я сделан капралом и командующим…
– Как? Уже командующим?
– Да, командующим отрядом, который я должен собрать в несколько часов и о котором вы услышите завтра. На рассвете мы откроем охоту на казаков, пока вы будете истреблять их работу пушками!
– Браво, милый Сорви-голова! Вы пойдете к маркитантам.
– Да, господин капитан! Я обойду торговцев… там, наверно, сидят мои верные товарищи, которые будут отличными рекрутами для нового патруля!
– Вы составите настоящий адский патруль!
– Это название мне нравится, господин капитан! Вы – крестный отец патруля и будете гордиться своим крестником!
– Поблагодарите там за меня сестру Елену, тетку Буффарик, мадемуазель Розу, всех этих самоотверженных женщин, заботы которых спасли и вас, и меня от смерти. Мы лежали там оба, умирающие, измученные лихорадкой, с верной Митральезой около нас!
Дежурный офицер спешно подъезжает к капитану и подает ему конверт.
Капитан разворачивает бумагу и читает: «Приказ командиру третьей батареи. Ровно в шесть часов бросить три бомбы на бастион и продолжать безостановочно огонь».
Он пожимает руку зуаву и говорит:
– Я должен дать сигнал к битве, до свидания, друг мой!
– До свидания, господин капитан!
Вся союзная армия охвачена лихорадкой. Новость облетела войско. Солдаты испытывают дикую радость при мысли о бомбардировке. Никто не сомневается в успехе. На завтра назначают друг другу свидание в Севастополе. Ночь кажется томительно длинной. Никто не смыкает глаз. В три часа утра солдаты выбегают из палаток и закусывают. Через два часа они солидно завтракают, запивая завтрак двойной порцией вина и глотком водки. Последние приготовления закончены.
Пехотинцы осматривают свою экипировку до самых подошв. Кавалеристы седлают лошадей, саперы и понтонеры грузят на повозки доски, помосты, лестницы. Канониры заряжают орудия.
Погода великолепная. Занимается заря. Через двадцать пять минут взойдет солнце.
Явственно доносится бой городских часов в Севастополе. Шесть!
На батарее номер три раздаются три ужасных выстрела с промежутками в десять секунд и разносятся далеко в городе.
Это – сигнал! Весь фронт французских и английских войск заволакивается дымом, и громовой улар следует за тучей дыма. Сто двадцать пять пушек и мортир выпускают целый ураган огня на русские укрепления. Неприятель отвечает непрерывным огнем. В адском шуме ничего не слышно, в густом дыму нельзя ничего разобрать. Стреляют без передышки. Понятно, что неприятель терпит большой урон от огня артиллеристов, но что особенно раздражает и удивляет русских – это потеря большого числа артиллеристов, убитых ружейными выстрелами. Время от времени наступает затишье. Тогда раздается сухой легкий выстрел, потом свист, и русский канонир падает на свое орудие с размозженным черепом, с пробитой грудью, с простреленным плечом. Эта убийственная стрельба продолжается беспрерывно.
Русские внимательно смотрят во все стороны, разглядывают в бинокли все неровности почвы и наконец замечают между батареями и траншеями маленькие насыпи земли, которые прикрывают собой ямы, где укрываются по два человека стрелков. Этих насыпей около полусотни – везде, где вчера не было ни малейшего возвышения.
С русских укреплений видны только концы двух карабинов да красный лоскут, свидетельствующий о засаде.
Там, за этими холмиками, засел адский патруль, так живописно окрещенный капитаном Шампобером и заставивший говорить о себе даже русских.
По приказу генерала Боске Сорви-голова отлично устроился. На его призыв сбежалась толпа волонтеров. При одной мысли об экспедиции с ним, весь полк хочет следовать за любимым товарищем. Сорви-голова выбирает себе семьдесят человек и комплектует свой отряд Венсенскими стрелками. Все это лучшие стрелки в дивизии Боске.
В девять часов вечера они отправляются в путь, – каждый снабжен лопатой, мешком с провизией, патронташем и котелком с кофе, – проходят траншеи и уходят искать удобное место. Сорви-голова заранее заботливо осмотрел из амбразуры все укрепления.
Теперь в темноте он отлично ориентируется и ведет своих товарищей. Вот они ползут по земле, избегая шума, и волокут за собой инструменты, обмотанные тряпками, чтобы не звенели, подходят ближе с безрассудной смелостью, с неслыханным везением.
Готово! Они находятся не далее, как в 400 или 450 метрах от русских бастионов.
Тогда каждый со всевозможными предосторожностями погружает лопату в землю и роет яму. Землю бросают вперед, и она образует холмик.
Сорви-голова в центре линии, вместе со своим товарищем-трубачом.
В четыре часа утра ямы и насыпи сделаны.
– Мы словно в пустой купальне засели! – замечает Соленый Клюв.
– Тише! – говорит Сорви-голова.
– Я закурю трубку!
– Нельзя!
– Ну, выпью…
– Береги напиток… будет жарко!
– Ну, если нельзя ни говорить, ни курить, ни пить, я усну, пока не начнется музыка!
– Как хочешь! Я бодрствую!
– Еще бы! Ты – начальник!
Через пять минут трубач, завалившись на дно ямы, спит как сурок. Его будят три выстрела из мортиры. Он встает и кричит:
– К вашим услугам!
Как человек предусмотрительный, он запасся котелком с водкой, открывает его и подает товарищу, заряжающему карабин.
– Выпей глоток, Сорви-голова, это не повредит!
Совершив возлияние, Сорви-голова берет оружие, прицеливается и стреляет. Трубач следит за полетом пули и радостно кричит:
– Полетел бедняга! Славно!
Действительно, русский артиллерист выронил банник и упал на пушку.
– Хорошо! – добавляет Сорви-голова.
Соленый Клюв делает хороший глоток водки, берет карабин и целится в артиллериста, заменившего собой убитого. Паф! Он падает, убитый наповал.
– Верно, старый товарищ!
– Ну, я пойду подкрепиться…
– Берегись… напьешься!
– Ну, ну! Не теряй надежды! Ничто так не освежает зрение и мысли!
Вправо и влево над засадами поднимаются облачка дыма. Выстрелы из карабинов теряются в громе пушек, мортир и треске гранат.
Но отчаянные головы продолжают безостановочно свою ужасную работу, настолько ужасную, что огонь русских слабеет и прерывается на минуту.
Дым, гром, треск повсюду.
Стрелки спокойно сидят в своих ямах, созерцая ураган огня над собой, курят трубки, выжидая удобного момента.
Вдруг земля дрожит, раздается страшный взрыв. На французской линии появляется столб пламени с тучей дыма. Взорвало пороховой погреб. Двадцать пять человек убито, три орудия исковеркано.
Русские шумно радуются, издавая торжествующие крики.
Через полчаса взлетают на воздух два русских пороховых погреба.
– Ответ пастуха пастушке! – замечает серьезно трубач.
Повинуясь одной и той же мысли, французы и русские замедляют огонь, желая видеть результаты бомбардировки.
Одиннадцать часов. Конечно, потери большие, но не столь важные, как можно было думать.
Русские, под сильнейшим огнем, с неустрашимостью, вызывающей восторженный крик союзных войск, быстро исправляют повреждения.
Это далеко не победа французов – к вящему разочарованию солдат, мечтавших о взятии Севастополя.
Пушки и мортиры гремят издали. Во время этого затишья на русских укреплениях собирается масса любопытных: штатские и дамы в богатых туалетах смотрят в бинокли.
Сорви-голова различает среди них даму в черном с карабином в руках. Она оживленно разговаривает и указывает на засаду стрелков.
– Что она собирается делать? – говорит Сорви-голова своему товарищу.
– Она хочет навести на нас пушки и мортиру! Хорош гарнизон, где командуют бабы! Смотри… берегись!
Бум! Выстрел из мортиры в двух шагах от дамы в черном. Бомба летит вверх быстро, с шумом, потом падает.
Сорви-голова и Соленый Клюв видят, что она летит на них, и одним прыжком, как лягушки, выскакивают из своей ямы.
Снаряд с дьявольской точностью падает в яму и разрывается.
В этот момент раздается выстрел из карабина. Сорви-голова делает быстрое движение и прикладывает руку к груди.
– Задело? – с тоской спрашивает его товарищ.
– Не знаю, – прерывающимся голосом отвечает зуав, – мне показалось… что-то ударило меня…
– Иди… иди скорее в яму… бомба еще глубже вырыла ее… опасности нет…
– Да, да! – бормочет Сорви-голова, бледный, как полотно.
Ползком добирается он до ямы и тяжело падает в нее. Соленый Клюв дрожит с головы до пят, заметив на красной ленточке креста, украшающего грудь его друга, маленькую круглую дырочку.
Глава III
Смерть русского героя. – Семьдесят тысяч пушечных выстрелов. – Смелость русских. – Нападения на батарею номер три. – Сорви-голова отправляется в экспедицию. – На кладбище. – Бегство русских. – Фокусничество. – Тайна.
Сорви-голова видимо слабеет. Трубач открывает свой котелок и вливает ему в рот водки.
– Выпей… это отлично! Молоко тигра! Оно воскресит мертвого!
Сорви-голова тяжело вздыхает и говорит уже окрепшим голосом:
– Мне лучше!
– Ну, снимай куртку… надо видеть, чем тебя задело!
Соленый Клюв снимает с товарища куртку, расстегивает рубашку и замечает на теле, ниже сердца, фиолетовое пятно с черными краями. Но крови нет.
– Царапина! Просто царапина! – серьезно говорит трубач.
Сорви-голова чувствует какое-то твердое тело в своем поясе, ощупывает его и вынимает пулю малого калибра.
– Вот так штучка! Какое-то игрушечное ружье… точность в прицеле, но не в ударе! Твое счастье, нечего тебе жаловаться!
– Да, но выстрел был верно направлен!
– Это – дама! Она подстерегает нас. Погодите минуточку, милая дама!
– Не убивай ее!
– Предрассудки! Потому что дама? Ну, плевать мне на дам! Она ведет себя как солдат, и я смотрю на нее как на солдата!
Во время этого короткого разговора дым снова сгустился, закрыв собой бастион и гордую княгиню. Снова начинается ожесточенная бомбардировка.
Флот также принимает участие в битве. Двадцать семь роенных кораблей открывают огонь, обстреливая укрепления, защищающие рейд. И берег, и море покрыты дымом, в котором сверкают молнии. Шум так ужасен, что кровь брызнет из ушей канониров, и многие глохнут навсегда. У русских несчастье. Убит адмирал Корнилов. Всегда впереди, верхом, он неустанно следил за бомбардировкой с Малахова кургана. Вдруг английская пуля раздробила ему левую ногу. Он падает на руки опечаленных офицеров, смотрит на них потухающими глазами и говорит:
– Поручаю вам защиту Севастополя. Не отдавайте его!
Его относят в госпиталь, где он, несмотря на все старания врачей, умер после долгой агонии.
Последние слова его были: До смерти! Защищайтесь до самой смерти!
Эта катастрофа вместо того, чтобы обескуражить русских, усилила их ярость и энергию.
Город весь в дыму и в огне.
Бастионы обрушиваются на французские батареи целым вихрем огня. Досталось и кораблям. У адмиральского корабля «Город Париж» пробит корпус, попорчен такелаж и грузовая ватерлиния. Бомба опрокидывает адмирала Гамелина, одного из дежурных офицеров и ранит двух адъютантов.
На некоторых кораблях начался пожар. Да, эти русские – бравые и смелые солдаты! Обольщаться нечего, наши дела неважны до такой степени, что генерал Тьери, командир артиллерии, приказывает прекратить огонь.
Никто не помышляет теперь о приступе, тем более что в Севастополе появился князь Меньшиков с тридцатью батальонами войска. Ночью все затихает с обеих сторон.
Каждый считает свои потери и поправляет повреждения.
Со стороны французов – триста человек убитых и раненых. У англичан – около четырехсот. У русских около тысячи человек выбыло из строя. Англо-французская армия насчитывает десять тысяч пушечных выстрелов, русская – двадцать тысяч. Союзный флот бросил тридцать тысяч снарядов на рейд. Русские ответили шестнадцатью тысячами.
За эту бомбардировку с обеих сторон насчитывалось семьдесят тысяч пушечных выстрелов.
Русские понесли особый урон от стрелков из отряда Сорви-головы. Из них самих немногие получили лишь легкие контузии. Сорви-голова был контужен сильнее всех. Вернувшись ночью в лагерь, адский патруль был встречен поздравлениями.
Попытка была исключительно удачна, и отныне адский патруль начал свое официальное существование.
Ночью десять тысяч рабочих поправили русские укрепления, и наутро они высились грознее, чем когда-либо.
Назавтра, как и во все последующие дни, снова начинается яростная бомбардировка. Напрасно союзники роют траншеи, работают с лихорадочной торопливостью – все безуспешно.
– Это значит стараться укусить себе нос! – энергично заявляет Сорви-голове капитан Шампобер.
Несмотря на ужаснейшую канонаду, Севастополь, благодаря гению подполковника Тотлебена и патриотизму защитников, сопротивляется врагу и наносит ему жестокие потери. Зная, что наступление – лучшая защита, русские атакуют безостановочно.
Дерзкие вылазки гарнизона, неожиданность, с которой Меньшиков захватил англичан в Балаклаве и едва не истребил всю кавалерию, – все это заставило союзников призадуматься и понять, что они имеют дело с очень сильным неприятелем.
Битва при Балаклаве была коротка. Инкерманское сражение, где без помощи французов погибла бы вся английская армия, было очень кровопролитным.
Наконец, вещь очень важная и серьезно беспокоящая французский главный штаб – это факт, что система шпионства организована у русских так хорошо, что они знают все происходящее в неприятельских войсках. Движение войска, размещение батарей они знают прекрасно, даже пароль.
На другой день после Инкерманской битвы, когда все были заняты своими делами – перевязывали раны, оплакивали умерших, глубокой ночью было сделано нападение на батарею капитана Шампобера.
Впереди центрального бастиона русские воздвигли люнет с шестью пушками и наделали много хлопот и неприятностей капитану Шампоберу и его батарее.
Капитан, посетовав, обратился к Сорви-голове:
– Ты свободен и можешь распоряжаться собой, можешь маневрировать как угодно, командуя своими приятелями, не боящимися ни Бога, ни черта. Окажи мне услугу, дорогой Сорви-голова!
– К вашим услугам, господин капитан!
– Это очень трудное дело, пожалуй, невозможное…
– Трудное? Может быть! Невозможное… я его сделаю!
– Ну, слушай! Надо пойти заклепать орудия этой батареи, вот там, между южной частью кладбища и выступом центрального бастиона.
– Господин капитан! Сегодня вечером я возьму с собой пятьдесят человек… отвечаю за успех!
– Заранее благодарю тебя от всего сердца, мой смелый друг!
– Ба! Оставьте, господин капитан! Это сущие пустяки!
В десять часов вечера адский патруль во главе со своим умелым начальником, узнав пароль, отправился в путь. Проходит два часа. Полнейшее безмолвие. Тишина прерывается только окриками часовых да лаем собак в Севастополе. Пушки молчат. С обеих сторон полнейшая неподвижность и оцепенение.
Городские часы бьют полночь.
Часовой, стоящий у траншеи, слышит приближение отряда, идущего открыто, не прячась.
– Кто идет? – кричит он.
– Франция! – отвечает голос из темноты.
– Какого полка?
– Стрелки второго полка зуавов!
– Пароль!
– Маренго!
– Проходи! – добавляет часовой.
В этот момент какая-то тень бесшумно скользнула позади часового. Вдруг он получает сильнейший удар топором по голове.
Несчастный падает и бормочет:
– Это не те, не Сорви-голова! Измена!
Его не слушают. Отряд молча бросается вперед в батарею. Капитан чувствует опасность, но поздно. Он вынимает саблю и кричит:
– Живо! Канониры! Сюда! Неприятель!
В один момент в батарее поднимается неописуемая тревога. Артиллеристы быстро готовятся к обороне. Завязывается ожесточенная борьба в темноте. Дерутся, борются, душат друг друга.
Но осаждающие рвутся не к людям, а к пушкам. Некоторые из русских вооружены тяжелыми молотками и длинными гвоздями. Они ощупывают запал пушек, вводят туда гвоздь и вбивают его ударами молотка. Четыре пушки и три мортиры заклепаны и совершенно непригодны к делу!
Капитан видит перед собой гиганта с обнаженной саблей. Шампобер инстинктивно опускается на колено и втыкает свою саблю в живот врага.
– Это в отместку за мой шрам! – говорит он холодно, вставая на ноги.
Помощь спешит со всех сторон, но слишком поздно. Достигнув своей цели, русские перелезают через траншею, толкают часовых и убегают, оставив своих раненых в батарее. Зажигают фонарь. Капитан освещает им лицо своего противника и видит молодого человека своих лет в чине морского лейтенанта.
Он поднимает голову раненого и говорит ему:
– Скажите, что я могу сделать для вас?
– Ничего, – отвечает раненый, – я погиб… все бесполезно!
– Сейчас я позову хирурга!
– Спасибо вам, спасибо… я умираю и прощаю вам свою смерть… Вы исполнили долг так же, как и я! Война!
Раненый приподнимается и кричит:
– Да здравствует русский царь! Да здравствует Россия! – Потом падает мертвый.
В это время, по странной случайности, Сорви-голова проделывает то же самое в русской батарее – с таким же успехом, но с большими затруднениями, потому что не знает русского языка. Ему удалось заклепать шесть пушек и четыре мортиры. Адский патруль возвращался уже домой, оставив четырех человек убитыми в схватке, как вдруг до слуха зуавов донесся топот ног. Трубач, очень наблюдательный, тихо заметил:
– Это стук русских сапог… слышно по звуку!
– Верно!
– Значит, это русские бегут к нам…
– Мы хорошо встретим их! – добавляет сержант Буффарик, в качестве волонтера присоединившийся к патрулю.
Образцовые солдаты вытягиваются в линию и скрещивают штыки. Русские в беспорядке сослепу бросаются на них. Отчаянная схватка, несколько пронзительных воплей, потом команда на незнакомом языке. На земле лежит около пятидесяти человек раненых и убитых, которых зуавы словно проглотили.
Остатки русского отряда смыкаются в линию и отступают вдоль кладбищенской стены. Монументальная решетка, служащая входом в некрополь, открыта. Беглецы, очевидно, знают это, пробегают и запирают ее за собой.
– Смелей! – кричит Сорви-голова. – Смелей! Они у нас в руках!
С ружьем на перевязи, он пытается перелезть через решетку, но гвозди, которыми она утыкана, останавливают его.
– Берегись, – говорит трубач, – разорвешь платье, и это будет скверно!
– Влезем на стену, – говорит Сорви-голова, спускаясь на землю, – они заперты, как в клетке!
Наиболее сильные из зуавов прислоняются к стене и устраивают лестницу для товарищей. Эти упражнения проделываются без всякого шума, без разговоров. Индейцы, выслеживая врага, наверное, не могли бы сделать это лучше.
– Ложись! – командует Сорви-голова.
Зуавы вытягиваются на стене и остаются неподвижными.
Странная вещь! Не слышно ни малейшего шума. Вероятно, русские прячутся, готовясь к битве.
Обеспокоенный этой тишиной. Сорви – голова скользит вниз, исследует почву, ощупывает ее и убеждается, что нет ничего похожего на засаду или западню.
– Тихо спускаться! – командует он.
Зуавы спускаются со стены и собираются около начальника, заинтригованные, почуяв тайну. Кладбище представляет собой широкий прямоугольник в четыреста метров длиной и в сто метров шириной. Сорви-голова решает, что им не трудно будет обшарить все кладбище, несмотря на темноту.
Зуавы продвигаются вперед, держа штык перед собой, строго соблюдая приказ: не стрелять ни в каком случае. Они ощупывают землю, задевая кресты и памятники на могилах, сомкнувшись в одну линию, прислушиваются, поджидают…
Ничего! Ни шуму, ни шороху. Через четверть часа они подходят к другой стене и останавливаются.
– Ровно ничего! – кричит трубач.
Сорви-голова размышляет с минуту и говорит товарищам:
– Пятьдесят человек не могут затеряться, как орехи… Тут какая-то тайна! Здесь нам нечего делать. Пора домой!
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.