Текст книги "Питкернское преступление"

Когда он начал говорить, все взгляды обратились на него.

«Быть может, многие из вас удивляются, что я так долго молчал, я, первый начальник и самый близкий человек к королевскому семейству, но я хотел выслушать, что скажут мои братья, чтобы собрать все мысли, накопившиеся в их сердцах, по поводу этого важного вопроса».

«Я от души рад, что поступил подобным образом, так как теперь у меня появилось много мыслей, которых не было раньше».

«Все начальники, выступавшие до меня, говорили отлично. Но скажите, разве речь Упуару не клонится к тому же результату, что и речь брата Гитоти? »

«Действительно, если мы не можем следовать во всем законам Европы, как этого хотел Гитоти, потому что они идут слишком далеко, то не должны ли мы также избегать мнения Упуару, потому что он тоже заходит слишком далеко».

«Нет лучше советника, чем Библия, говорит он, и я с этим согласен. Но что значат слова: кровь человека, пролившего кровь другого человека, будет пролита человеком? »

«Не заходит ли это правило так далеко, что мы не можем следовать ему, так же, как не можем вполне следовать законам Европы? »

«Все присутствующие здесь отлично знают, что я, Тати, – великий судья. Ко мне приводят человека, пролившего кровь, которого я велю умертвить, т. е. проливаю его кровь. Кто же прольет мою? »

«Тут я останавливаюсь, не будучи в состоянии продолжать далее. Смысл этих слов не может быть таков, но я замечаю, что множество обычаев Ветхого Завета, как многоженство, рабство должников и т. д. , были уничтожены Новым Заветом, может быть, закон о смертной казни был также уничтожен, как многие другие? Во всяком случае я не нахожу в Новом Завете его подтверждения, что должно бы было быть, чтобы служить нам путеводного звездою».

«Но и помимо этого, разве на земле так мало злых людей, проливающих кровь близких, что закон должен следовать им? Неужели это справедливо – делать человека во имя закона убийцей своего ближнего? Поэтому я полагаю, что мы должны ограничиться изгнанием убийцы… Вот и все, что я хотел сказать».

Речь эта заслужила всеобщее одобрение, а ссылка Тати на Новый Завет уничтожила главное препятствие.

Затем поднялся Пати, начальник и верховный судья Мора, бывший некогда верховным жрецом Оро и последовавший первым за Помаре в его отступничестве от веры предков. Он сказал следующее:

«Мое сердце полно мыслей, и я исполнен радости и удивления, когда гляжу на это место, где мы собрались, и думаю о причине нашего собрания. Когда я думаю о том, кто мы такие, то это меня наполняет восхищением».

«Безусловно, Тати отлично поставил вопрос, так как. Новый Завет должен быть нашим руководителем, а где же в нем вы найдете указание на смертную казнь? Я знаю много мест, в которых говорится о запрещении убивать, и ни одного, которое одобряло бы убийство».

«Нам необходимо иметь законы, чтобы наказывать тех, кто совершает преступления, но скажите мне, для чего люди, действительно справедливые, наказывают? Разве ими руководит гнев или удовольствие делать зло, или желание мщения, как на войне? »

«Так я вам скажу, что нет: добрый и справедливый человек не желает ни мстить, ни действовать под влиянием гнева. Там, где есть страдание, не может быть удовольствия, там, где есть зло, не может быть справедливости».

«Наказания, которым подвергают преступников, имеют целью помешать им возобновить преступления и в то же время показать другим людям, чему они могут подвергнуться, если будут поступать так же».

«Скажите мне, разве нам не известно, что быть навсегда изгнанным с Таити, есть наказание более суровое, чем моментальная смерть? Разве изгнанный может снова кого-нибудь убить? Разве подобное наказание не будет ужаснее смерти? Вот поэтому и я полагаю, что Тати прав, и что самое лучшее будет оставить закон таким, как он предложил».

Видя, что никто более не встает, поднялся один Таатарий, начальник простого округа, и его выслушали с таким же вниманием, как и знатных ораторов, говоривших до него.

«Тати говорил хорошо, но он упустил, что один из мотивов наказания есть исправление виновного и если возможно, то превращение его в порядочного человека. Если же мы казним убийцу, то каким образом мы можем его исправить? Если мы отправим его на необитаемый остров, где он будет принужден думать, тогда Те-Атуа (Бог) может быть, уничтожит дурные мысли в его сердце и произведет хорошие. Если же мы его убьем, то куда пойдет его душа? »

Затем говорил еще целый ряд других ораторов, и результат прений был таков, что собрание пришло к единодушному решению ссылать провинившихся.

Нет сомнения, что говорить и действовать таким образом могут только люди, имевшие прошлое.

Сейчас гораздо больше различий между нынешним беззаботным греком, забрасывающим сети в Эгейское море, и современником Перикла, чем между нынешними таитянами и сектором Брамы и Будды. Геологические перевороты, разорвав континент Полинезии и сосредоточив жизнь на островах, не уничтожили преданий, и своими бытовыми легендами, своей мифологией, нравами, физическим и умственным развитием своих обитателей, переживших катастрофу, Полинезия крепко связана с Азией, этой колыбелью человеческого рода.

Интересно то, что в Полинезии древние нравы сохранились с изумительной верностью до появления европейцев. Ограниченная величина каждого острова не допускала ни крупных исторических событий, ни больших завоеваний, которые изменяют и часто даже заменяют совершенно другими преданиями предков. Оттого каждый из этих маленьких уголков земли не имеет новейшей истории.

Когда прибыли европейцы, таитяне сами первые стали смеяться над своими богами, как все состарившиеся народы, которые потеряли всякую веру в смешные сказки своих духовных лиц. Религия была только делом формы, и когда Помаре II ударом ноги столкнул статуи Оро и Тане в реку, то не нашлось ни одного жреца, который среди всеобщего смеха решился бы взять на себя защиту павшей веры.

Жители Таити сделались христианами потому, что им поставили это необходимым условием для принятия подарков от всевозможных обществ пресвитерианских, евангелистских и католических, которые присылались на их острова, но они остались скептиками.

Таитянин очень любит читать и большой оратор, он вам будет говорить речь о добродетели, о невинности и т. д. , как стал бы говорить об искусстве рыбной ловли между рифами, но без всякого убеждения о сущности предмета, о котором говорит. Он, как настоящий афинянин, влюблен в форму, периоды его речи ласкают слух, но он мало заботится об убедительности, не имея сам никакого мнения о вопросах метафизических, на которые он смотрит только как на простые поводы к разговорам.

Более всего он любит померанцевое вино, цветы и солнце. Это человек прошлого, живущий на клочке континента, куске большого материка… Это человек, который сходит со сцены, как сошли с нее древние халдеи и древние индусы, как сходят все черные и желтые расы, так как в новом периоде земного развития будет место только для белой расы.

V

Помаре Великий – История введения христианства на Таити

Выше мне пришлось упомянуть о небольшом количестве населения этих островов. Я полагаю, что как в наше время, так и в древности, количество населения, например, острова Таити, не превышало семи или восьми тысяч душ.

Па этому поводу я должен указать на ошибку мореплавателей, которая до сих пор ставит в тупик многих этнографов. Кук полагал, что количество населения на Таити превышало двести сорок тысяч душ, Форстер считает, что сто двадцать тысяч, и, наконец, миссионер Мильсон полагает, что не более шестнадцати тысяч.

Что касается цифр Кука и Форстера, то они слишком уж преувеличены, так как ни пространство острова, ни количество его произведений не позволяют даже и думать об этом. Прибытие европейцев так подействовало на таитян, что они отправились вслед за европейцами и переходили из округа в округ, что проделывают и до настоящего времени по мере того, как приезжие обходили остров, так что Кук и Форстер принимали за население отдельных округов то, что было населением всего острова.

Если кто-нибудь пройдет всю внутреннюю часть острова, то обязательно найдет во многих больших долинах следы старинных жилищ и кладбищ, которые заставляют предполагать, что было время, когда население сделалось слишком многочисленно, чтобы жить на берегу, и отхлынуло внутрь своей родной земли.

Но пример того, что произошло во время возмущения таитян против Франции, указывает на то, что должно было происходить прежде во время постоянных войн, происходивших до вступления на престол династии Помаре.

Побежденная партия, преследуемая победителями, от которых ей трудно было ожидать пощады, бросала свои дома и поля и скрывалась в глубине долин, где можно было легко защищаться, и куда победители редко решались зайти.

Здесь строились новые хижины, воздвигались Мараи и погребались мертвые, и это происходило до тех пор, пока поворот счастья или мир, часто очень непродолжительный, позволял каждому снова возвратиться в свой округ и увидеть море, которое таитяне так любят.

Некоторые путешественники, желавшие объяснить ошибку Кука, предполагали в следах этих переселений остатки угасшего населения, тогда как они имели перед собою только следы бывших некогда здесь перемещений.

Когда я вижу, что по-санскритски Ра значит солнечный свет, что на Магори, языке Полинезии, Ра значит солнце, и что на старинном языке Египта Ра, будучи поставлено после слова Амон – отец богов – Амон-Ра – значит бог солнца, то я начинаю думать о древности человеческих рас, которую мы начинаем видеть. И этот простой слог, начертанный в храмах Фив, Мемфиса и на Мараи Полинезии, говорит мне более, чем какая бы то ни была книга.

Прошу прощения у читателей, что так надолго остановился на преданиях, легендах, нравах и верованиях древней Полинезии, но дело разрушения подвигается слишком быстро, и, те, которые называют себя бойцами, ломают и бросают в волны океана все памятники древности. Я старался спасти от потопа самое большое количество этих остатков, которые указывают, что тут был большой континент, народ азиатской расы и древняя цивилизация. Через несколько лет Полинезия станет закрытой книгой, и долины Таити будут так же свободны от всяких воспоминаний, как воды Тихого океана, в которые глядится Новая Цитера.

Я говорил уже раньше, что у Полинезии нет истории, поэтому я прямо перешел бы к описанию мест, где совершилась страшная драма, служащая рамкой этому рассказу о Таити, если бы я не находил интересным познакомить читателя в нескольких словах со странной личностью, которая в конце прошлого века неожиданно появилась в Полинезии со всеми признаками того, что люди называют гением. Я говорю о Помаре II, которого прозвали Великим, который принял христианство, как Хлодвиг, чтобы заставить победу вернуться под свои знамена и которому недоставало более обширной арены, чтобы изобразить Александра Македонского или Цезаря в новой истории.

Благодаря его содействию, миссионерам удалось обратить таитян в христианство,

Хотя Помаре II и носил королевский титул, он управлял только двумя округами Таити: Паре и Матаве. Вступив на престол, он не замедлил решиться покорить себе весь остров, поэтому в один прекрасный день войска Помаре неожиданно напали на округ Ага-Уру, разграбили все, что попалось им на пути, прогнали население в горы и на поле битвы песнями и жертвоприношениями возблагодарили Оро за удачный исход сражения.

Однако эта победа не принесла счастья Помаре, начальники Ата-Уру, бежавшие в другие округа, составили против него сильную коалицию. Тогда началась новая война, известная в летописях Таити под названием Тамаи-Арагу-Райа, кровопролитная война Арагу-Райа.

Тота, бывший министр короля и самый отважный из всех воинов архипелага, стал во главе заговорщиков, и одно его имя уже было залогом победы. Когда Помаре узнал, что Тота изменил ему, он понял, что все потеряно, но не хотел уступать без борьбы. По совету верховного жреца Оро он даже принял на себя инициативу и напал на своего противника, имевшего за собою преимущество в численности войска и позиции, но его нападение было отбито, и он принужден был бежать до Паре, откуда бежал на остров Мореа.

Но победители не сумели воспользоваться своей победой, и вместо того, чтобы вернуться к себе, изгнав неспокойного начальника, желавшего подчинить их, они покрыли кровью и превратили в развалины округи Паре и Матаве, все, державшие сторону Помаре, были убиты, а их имущество разграблено.

Помаре, удалившись на Мореа, терпеливо ждал удобного момента, чтобы вмешаться, он обучал своих солдат и сторожил добычу. В это время к нему явился евангелистский проповедник Нот.

Однажды вечером Помаре сидел на обломке рифа на берегу моря и глядел вдаль на туманные очертания гор Таити, высокие вершины которых освещались лучами заходящего солнца. Изгнанник мечтал о средствах возвратить потерянное могущество.

В это время к нему подошел пастор и спросил:

– О чем задумался великий изгнанник?

Помаре вместо ответа протянул руку по направлению к земле своих предков.

– Оро покинул тебя, – продолжал миссионер, – и тебе остается теперь только обратиться к Богу христиан.

Помаре пожал плечами.

– Я могу тебе обещать победу во имя его.

. – Победа, – быстро перебил король, – всегда на стороне того, у кого больше воинов, у меня полон дом жрецов, но я их всех отдал бы за одного хорошего солдата. Сражение нельзя выиграть словами.

– Жрецы Ора бессильны.

– Разве христианские пасторы могут сделать больше?

– Христианские пасторы могут сказать английским кораблям, чтобы они пришли восстановить на троне короля, принявшего их религию.

Последние слова сильно поразили Помаре, и он внимательно поглядел на почтенного Нота.

– Доставь мне ружей, пороху и одну пушку, – сказал он, – и я сам постараюсь вернуться.

– Это христианское оружие, – продолжал Нот, – чтобы употреблять его, надо быть христианином.

– Дай мне то, чего я прошу, и я заставлю весь архипелаг признать твоего Бога.

– Ты станешь христианином?

– Одним из первых.

– А они?

– Я прикажу им поступить также, в промежутках времени между восходом и заходом солнца.

Сделка была заключена.

Нот немедленно обратился к евангелистским общинам королевства, которые послали его в Океанию, и немедленно же во славу Божью ему прислали все необходимое, чтобы Помаре мог снова завладеть островом.

Ружья, порох и пушка были присланы, и два новых пастора сопровождали эту евангельскую присылку в виде подкрепления, так как если бы король сдержал слово, то предстояли тысячи крещений.

Что касается Помаре, то он свято выполнил условие в самый день прибытия военных припасов он крестился в присутствии всех жителей Мореа, которые сначала ничего не поняли в капризе их властелина, но Помаре не делал ничего вполовину и решился сейчас же освятить свое принятие новой веры. Вот как он за это принялся.

Приказав принести себе черепаху, животное, на которое наложено строжайшее табу, и которое можно было приготовлять только внутри Мараи, отняв известную часть для бога, он приказал сварить ее так же просто, как и остальных животных, не сохраняя части для Оро.

Жрецы и народ ожидали, что гром небесный поразит короля за дерзкое нарушение табу, или, по крайней мере, его задушит черепаха, которую он ел таким святотатственным образом.

Верховный жрец Оро был недоволен и старался поддержать народное неудовольствие.

Помаре между тем нашел черепаху отличной, и, вопреки всем предсказаниям, самым спокойным образом переварил ее.

Народ начал смеяться, а жрецы повесили носы.

Дело, однако, этим не кончилось.

Помаре приказал принести на берег моря всех идолов, находившихся в большом Мараи, и, встав с места, сказал народу такую речь:

«Эти статуи, – которые вы видите, – сказал он, – только воображаемые боги, ни добрые, ни злые, одинаково неспособные делать добро или зло… вот, смотрите, делайте так».

Сказав это, он столкнул идолов ногою в воду. Толпа, как всегда, видя бессилие тех, кому она так долго поклонялась, начала осыпать павших богов оскорблениями. Конечно, сказать по правде, таитяне уже давно знали, как относиться к культу Оро и хитрости его жрецов. Однако до знаменитого дня, когда Помаре, благодаря военным припасам, доставленным ему пасторами, открыто принял новую веру, миссионеры не могли приобрести на островах ни одного последователя.

Многих молодых проповедников, державших себя вольно, пришлось удалить, что касается старых, то над ними смеялись, называя их пупуру (обожженные волосы), без сомнения, по причине рыжего цвета волос, которым туманный Альбион наделяет своих детей. Одним словом, обращений не было, старых богов считали за ничто, человеческие жертвы уже давно прекратились, поклонение богам было самое приятное, состоявшее из цветов и обильных возлияний померанцевого вина, народ отлично знал, что подарки богам, состоявшие из плодов и диких свиней, съедались жрецами. Народ еще делал вид, что верит в могущество Оро, в наказания за святотатство, в значение табу, но в сущности он смеялся над всем этим, и так как старых богов видели насквозь, то естественно, что и новый Бог не мог внушить к себе доверия.

Однако, желая подражать королю, а в особенности получить ружье и патроны, весь остров крестился.

В два дня крестилось три тысячи жителей Мореа.

Чтобы ускорить дело, проповедники поставили на возвышение бочки с соленой водой и, вооруженные подобием метлы из листьев кокосовой пальмы, окропляли этой первобытной кропильницей затылки неофитов, проходивших партиями от восьми до десяти человек за раз.

Умнее всех оказались жрецы сверженных богов, привыкнув питаться приношениями, они возымели гениальную мысль: чтобы спасти свое пропитание, бедняки просили у миссионеров позволить им служить новому Богу. Последние поняли всю драгоценность этого союза и были в восторге, после двух недель, употребленных на обучение, им дали в руки Библию и посвятили в пасторы.

Вот каким образом водворилось в Океании христианство, но можно положительно сказать, что это была одна пустая формальность. В сущности туземцы остались так же равнодушны к новой вере, как были равнодушны к той, которую оставили. Впрочем, почтенные проповедники достигли того, чего желали, т. е. возможности мирно торговать на этих островах и посылать в Лондон громадные грузы перламутра, жемчуга и кокосового масла. Они мирно пользовались этой привилегией до того дня, когда католическая миссия, завидуя их успеху, в свою очередь выступила на сцену.

Между тем Помаре обучал своих людей обращаться с оружием, которое ему дали, и ждал удобного случая напасть на Таити.

Как раз в это время с Таити приехали два начальника, предлагая Помаре возвратиться на этот остров, ставший жертвою анархии, и снова овладеть своими древними правами. В наступившем кризисе все партии одинаково желали его возвращения. Со времени его изгнания остров действительно стал жертвою самых ужасных беспорядков. Вместо того, чтобы дать завоеванным местностям какое-нибудь устройство, начальники только и знали, что грабили.

Все полевые работы были брошены, и население принялось с азартом за дистиллирование корня Ти, который давал спирт. Весь остров превратился в обширную дистиллировальную мастерскую, и дикари проводили все свое время в том, что напивались, потом, когда им надоедало пить, они приходили в дикую ярость, бросались один на другого и поднимали резню на месте оргий.

Помаре, слушая все эти подробности, подумал, что настало время возвратиться, не боясь сопротивления, и, действительно, он встретил очень мало препятствий, но, принявшись за прекращение беспорядков, царствовавших на всем острове, он был снова принужден всеобщим восстанием еще раз скрыться на Мореа и даже чуть было не был убит в то время, когда садился в пирогу. С ним не было его воинов с Мореа, которых он не хотел приводить в соприкосновение с таитянами, боясь, что последние заразят их пьянством, и уехал с твердым намерением огнем и мечом уничтожить это гнездо возмущения. Заговорщики, в ярости, что Помаре ушел из их рук, начали обвинять друг друга в измене и от слов скоро перешли к делу.

Жители Помаре и Атагуру, вечные враги Пори-Уну, живущих на северо-западе острова, напали на них, разбили войско и истребили их начальников и лучших воинов.

Тогда появились жители полуострова Терану и, объявив себя на стороне победителей, начали грабить вслед за ними. Так что скоро богатейшие округа, Таити и Фаа, долины Фатагуа, Матаваи и Вапайамо превратились в места скорби и нищеты. Когда все было уничтожено или разрушено, когда не осталось более ни людей, ни хижин, победители стали спорить о добыче и, не будучи в состоянии сговориться, подрались между собою.

Помаре нашел это время удобным для того, чтобы снова вмешаться, он высадился на Таити с тремястами воинами, хорошо вооруженными, а главное, хорошо дисциплинированными, и, чтобы показать им, что надо умереть или победить, Помаре сжег все двадцать пять пирог, на которых они приехали, и оставил из них только две, которые под его начальством отправились скрыться на берегу реки Фаата-гуа. В одной находилась пушка, и при ней англичанин, по имени Джое, которого Помаре назначил адмиралом и командующим артиллерией, в другой пироге находилось тридцать воинов, которые должны были защищать батарею Джое.

Едва окончились эти приготовления, как со стороны Норэ большой отряд хорошо вооруженных таитян явился сразиться с небольшой кучкой воинов Помаре. С другой стороны, через Атагуру, многочисленные банды воинов, с распущенным знаменем Оро, приготовились поставить короля между двух огней.

Но Помаре не растерялся, он разделил свой отряд на три колонны, которыми командовали знаменитые воины Ануа, Упа-Пару и Гитоти. Небольшой же резерв находился под командою Машне и его жены Помаре-вахинэ, одетой в хорошую кольчугу из ромага и вооруженной мушкетом и Никой.

Начался бой. Особенно ужасна была первая схватка, в которой весь авангард Помаре был смят. Множество лучших воинов, составлявших его, были выведены из строя. Упа-Пару спасся, оставив в руках врагов клочки своего передника.

Тогда, по приказанию Помаре, оставшиеся колонны отступили к резерву. Тут началась упорная битва, Скоро у солдат истощился весь запас патронов, и они взялись за холодное оружие.

Среди всех сражавшихся Помаре отличался ростом, храбростью и силою ударов, но и он уступил бы перед численным превосходством. Но вот, испустив воинский крик, он бросился с горстью верных воинов в самую середину боя, после этого условного сигнала, пушка Джое заговорила, искусно брошенная бомба вдруг разорвалась в задних рядах неприятеля и произвела страшный беспорядок, в то же время сидевшие в засаде бросились во фланг таитянам и заставили последних отступить.

Упа-Пару, начальник инсургентов, пал, пораженный копьем, это увидели его воины и бросились к нему.

– Отомстите лучше за меня! – закричал он им.

Таитяне, несмотря на потерю начальника, сделали последнюю попытку, но две новых бомбы, ловко брошенные в них Джое, произвели в их рядах такую панику, что они начали рассыпаться на мелкие отряды и бросились бежать.

Солдаты Помаре хотели преследовать беглецов, но король как человек ловкий решил, что для окончательного утверждения его власти над островом, было лучше не возбуждать против себя народ, поэтому он остановил своих партизан, которые, будучи отлично дисциплинированы, безропотно повиновались. Он велел подобрать раненых и оказать одинаковую помощь как своим, так и чужим воинам.

Тело Упа-Пару он велел похоронить со всеми почестями, полагающимися ему по сану, и вместо того, чтобы, по обычаю, конфисковать его имущество, отдал его сыну.

Затем он объявил всеобщую амнистию и послал в глубь страны членов своего семейства с обещанием, что все начальники, которые немедленно изъявят покорность, получат полное прощение.

Все поспешили воспользоваться добрым расположением короля, и результатом победы и ловких действий было то, что Помаре окончательно утвердился на троне. Но его планы были гораздо шире: он мечтал соединить под своим скипетром архипелаг Помоту, острова Гэне, Борабору, Ройатеа и др. , точно так же, как острова Маркизские, Тонга и архипелаг Мореплавателей. Он мечтал уже о том, что у него будет целый флот, построенный в Европе, и что сам он будет править всеми островами Океании.

– Я буду идти вперед до тех пор, пока не дойду до островов, на которых растет кокосовая пальма, – часто говорил он.

Укрепив свою власть над островом, Помаре понял, что не может составить себе соединенной армии из жителей Мореа и Таити, если последние останутся идолопоклонниками. Тогда он решил их обратить в христианство, военная помощь которого доставила ему победу. Для этого он решился употребить средство, уже удавшееся на Мореа.

Таитяне, еще большие скептики, чем жители этого последнего острова, продолжали поклоняться Оро, более по традиции, чем по убеждению, они уже давно открыли все фокусы своих Ореро и отлично знали, что,когда статуя бога начинала говорить публично, то это делалось или жрецом чревовещателем, или фокусником, спрятанным за идолом.

Недаром в стране существовало по этому поводу множество анекдотов, доказывающих, что на этот гордый и насмешливый народ надо смотреть не как на дикарей, вступающих в жизнь, а как на остатки древней полинезийской нации… Вот один из таких анекдотов.

После победы Помаре жрецы Оро, знавшие, что король принял веру чужеземцев, хотя миссионеры с Мореа не сопровождали его на Таити, поняли, что их царствованию приходит конец. Тем не менее, не желая ускорять события, они назначали большую церемонию, на которую собрались все жители острова. Помаре, нисколько не противясь этой церемонии, позволил отправиться на нее всем начальникам, желавшим этого.

Праздник обещал быть крайне удачным, со всех сторон стеклось множество народа с богатыми жертвоприношениями.

На возвышение был поставлен громадный идол Оро, и когда верховный жрец приблизился, чтобы начать жертвоприношения, он сначала попросил Оро распространить его благовоние на Помаре и все его семейство.

Вдруг идол зашевелился.

– Бог хочет говорить! – вскричал жрец. Наступило всеобщее молчание и послышался голос:

– Да, – Помаре будет королем всех островов океана. В ту же минуту в толпе послышался насмешливый голос:

– Равэ, ты гнусишь…

Всеобщий смех встретил эти слова.

Действительно, жрец, которому поручено было представить голос Оро, назывался Равэ и отличался гнусавым голосом.

Происшествие это вызвало такую веселость, что верховный жрец принужден был сократить церемонию, несмотря, однако, на эту неудачу, народ, столь же добродушный, сколь и веселый, по обыкновению принес свои приношения на жертвенник Оро.

Помаре понял после этого события, что ему будет легко добиться того, чего он желал, он дал народу большой праздник, на который велел принести идолов всех богов, и тогда обратился к народу с речью, говоря, что все эти куски дерева и камня не помешали его воинам прийти на Таити, и что они также неспособны защитить и самих себя. Говоря это, он одним ударом палки повалил статую ужасного Оро, затем пришла очередь Тане и других, толпа, немного возбужденная померанцевым вином, сама докончила начатое королем, движение вскоре распространилось по всему острову, и на Таити не осталось ни одного из древних богов.

Тогда Помаре вытребовал с Мореа трех евангелистских миссионеров так же, как и новопосвященных туземных пасторов, чтобы они крестили его подданных.

Дело упростили еще более, чем на Мореа. Все дикари были собраны по округам, и, заставив их войти в воду по пояс, их окрестили всех вместе.

Помаре не замедлил покорить все соседние острова и архипелаг Помету, но не мог распространить далее своих побед, ему недоставало средств для преодоления больших расстояний… Это так огорчило его, что, не имея пищи для своей неудержимой энергии, он мало-помалу предался страсти к спиртным напиткам до такой степени, что расстроился и физически, и нравственно. Это было как нельзя более на руку миссионерам, которые начали управлять от его имени и устроили на несчастном Таити такое же суровое и бессмысленное управление, как иезуиты в Парагвае, так как нельзя не сознаться, что лютеранские пасторы стоят католических.

С течением времени разум оставил этого человека, который, без сомнения, играл бы большую роль, если бы имел в своем распоряжении более обширные средства, чем те, которыми он мог располагать, а в последнее время его жизни, когда к нему возвращались проблески рассудка, очень часто слышали, как он говорил:

«О, король Таити, о Помаре! Свинья, бродящая в кустах, теперь более способна царствовать, чем ты! »

Когда он скончался, ему еще не было сорока восьми лет.

Такова личность этого необыкновенного человека, который, будучи одарен блестящими способностями, мог действовать лишь в узком кругу. При нем и благодаря ему, как мы видим, христианские проповедники наводнили Океанию. Чисто политическая власть, которую они приобрели над Таити, не была продолжительна, так как сейчас же после смерти короля регентша, его вдова, просила проповедников остаться в их храмах, угрожая в противном случае, восстановить поклонение Оро.

Конечно миссионеры не заставили повторять себе этого и удовольствовались тем, что прибавили к своей славе более выгодное занятие отправки в Лондон хлопчатой бумаги, перламутра, жемчуга и кокосового масла, а таитяне, освободившись от своих опекунов, превратились в то, чем они прежде были, т. е. снова сделались веселым, счастливым народом.

Однако, английские миссионеры не сохранили в этой части Океании свою религиозно-коммерческую монополию. Рим, в свою очередь, пожелал эксплуатировать страну и послал туда своих самых ловких дельцов. И тогда между протестантами и католиками началось самое забавное соревнование. Главная забота заключалась в том, кто приобретет себе более прихожан, чтобы иметь более перламутра, жемчуга и кокосового масла, миссионеры превратились в открытых негоциантов и платили за продукты страны частью молитвами, частью товарами.

Надо сказать, что, к счастью, Таити испытал только комические стороны борьбы.

Прежде чем закончить этот длинный рассказ, который, может быть, даже возбудит интерес, потому что говорит о стране, о которой все слышали, и о которой мало кто что-либо знает, я упомяну еще об одном.

Два римских миссионера на Мореа в течение нескольких месяцев не давали ничего, их церковь была пуста, депо товаров также. Несмотря на все их усилия, они не могли сохранить даже простого слуги, а между тем, отстоявший менее чем в двух милях, евангелистский храм оглашался молитвами, а магазины пасторов, видимо, наполнялись бочками кокосового масла и перламутра. Триумфом своим эти последние были обязаны гениальной выдумке начальника английской миссии: он выписал из Лондона целую партию мужских фуражек и женских платьев с серебряными и золотыми галунами, и все пожелали украситься этими новинками. Чтобы получить этот великолепный убор, надо было быть протестантом раньше или перейти в протестантизм, а затем заплатить за вещь ее стоимость произведениями страны.