Текст книги "Сердар"

ГЛАВА II

Вход яхты в порт Галле. – «Королева Виктория» преследует «Диану». – Дон Жузе – Эммануэл-Энрики-Жоакин Вашку ди Барбассонту и Карвайл, герцог де-лас-Мартигас. – Ловкая мистификация. – Приглашение на праздник. – Приезд заговорщиков в Канди. – Ужин. – Барбассон играет роль джентльмена.

Время близилось к рассвету, и наши герои, дав необходимые указания Сива-Томби, которому они могли слепо довериться, поспешили перебраться на борт «Раджи».

На заре маленькое судно вошло в порт вслед за китайским пакетботом. После посещения санитарной комиссии ему был выдан следующий пропуск:

«Раджа», яхта в 50 тонн, принадлежащая дону Вашкуди Барбассонту и Карвайлу, который путешествует для собственного удовольствия с тремя офицерами (один европеец, два аборигена) и двенадцатью матросами, прибыла из Гоа. Больных на борту нет».

Сердар и его товарищи числились среди экипажа. Бросив якорь почти у самой набережной, потому что яхта неглубоко сидела в воде, они заметили необыкновенное оживление на борту «Королевы Виктории», первоклассного броненосца, готовившегося выйти в море. Да и весь город находился в сильном волнении из-за небывалого случая.

Какое-то неизвестное судно с самого восхода солнца крейсировало перед входом в канал. На конце талей, соединенных с брам-реем, висел труп.

Губернатор отдал приказ, чтобы «Королева Виктория» отправилась за судном в погоню. Так получилось, что броненосец развел пары еще накануне, и поэтому ему было достаточно нескольких минут, чтобы приготовиться в путь.

Все жители, солдаты и офицеры гарнизона собрались на террасах домов и других возвышенных местах у берега, чтобы полюбоваться этой погоней.

Как и в тот день, когда Сердара и Нариндру вели на казнь вместе с бедным Барнетом, вся огромная терраса губернаторского дворца была заполнена дамами и высшими сановниками, включая сюда и многочисленный штаб во главе с сэром Уильямом Брауном.

Поимка морских разбойников и наказание, которое должно было их постигнуть, явились настоящим праздником для всех присутствующих, слышавших, как губернатор сказал капитану «Королевы Виктории»:

– Вы знаете, что на море имеете полное право чинить правосудие, а потому, надеюсь, избавите наши судебные органы от разбирательства дела этих преступников.

– Через час, господин губернатор, они, как четки, повиснут на моих реях!

Вскоре оба судна исчезли из вида на западе. День прошел, и солнце уже заходило, а «Королева Виктория» все еще не возвращалась.

Попав в город, Барбассон отправился передать свою визитную карточку губернатору, как это принято делать у знатных иностранцев. Местный художник выгравировал ему эти карточки на великолепном картоне в десять сантиметров длины и украсил их герцогской короной… Барбассон не задумался бы выдать себя и за принца.

Дон Жузе-Эммануэл-Энрики-Жоакин Вашку ди Барбассонту и Карвайл, герцог де-лас-Мартигас, – пэр королевства.

– Ле-Мартиг, – объяснил Барбассон своим друзьям, – маленькая деревушка в окрестностях Марселя, где я воспитывался у кормилицы. Титул мой, как видите, связан с воспоминаниями детства.

В ответ на посланную визитную карточку губернатор пригласил благородного герцога де-лас-Мартигаса на празднество в Канди, которое должно состояться через два дня.

– Передайте его превосходительству, что я принимаю его любезное приглашение, – отвечал Барбассон дежурному адъютанту, который явился с визитом от имени сэра Уильяма Брауна и передал приглашение на празднество.

– Вы забыли разве, – спросил Сердар после отъезда офицера, – что именно ночью, на исходе праздника… вам, может быть, придется отказаться от участия в нашем деле?

– Напротив, Сердар!.. Но так и быть, признаюсь вам… Хотя я и не такой гурман, как бедный Барнет, но не прочь поприсутствовать на обеде его превосходительства. Англичане хорошо устраивают эти приемы, а с паршивой овцы хоть шерсти клок.. Что касается нашего дела, не беспокойтесь, я успею улизнуть и присоединиться в нужное время.

«Королева Виктория» не вернулась и на следующий день, но происшествие это было не настолько важно, чтобы из-за него откладывать празднество, которое сэр Уильям устраивал по случаю дня своего рождения для сингальских принцев и для выдающихся лиц английской колонии.

Наши герои использовали время, отделявшее их от великого дня, на то, чтобы приготовиться к своим ролям, вжиться в них. Любая неосмотрительность могла стоить им жизни, ибо, в случае неудачи, не было сомнения, что сэр Уильям не пощадит из них никого.

Сердар в последнюю ночь писал своей сестре полный отчет о своей жизни. Он изложил ей, как в предсмертной исповеди, каким образом произошло то роковое событие, которое погубило его карьеру и заставило, как отверженного пария, скитаться по всему миру. Письмо свое он заканчивал подробным описанием попытки, которую они предпринимали. Он писал ей, что в том случае, если письмо дойдет до нее – это означает провал их плана, и они не увидятся никогда больше, ибо неудача – это смерть.

Одновременно с этим он послал ей свое завещание, в котором передавал ей все свое значительное состояние, доставшееся ему после смерти отца.

Кончив письмо, он вложил в него прядь своих волос, кольцо, доставшееся ему от матери и никогда его не покидавшее. Все это он запечатал в конверт, написал адрес и передал одному из членов общества «Духи вод», попросив его доставить по назначению в Бомбей, если по прошествии недели он не заберет его назад.

Закончив все приготовления, он позвал своих друзей и сказал:

– Обнимем друг друга! Сегодня, быть может, последний день, когда мы все вместе. Для меня одного жертвуете вы… – тут голос его дрогнул, – я не прав, быть может, соглашаясь…

Ему не дали кончить. Нариндра и Рама крепко обняли его, а Барбассон в это время клялся и божился, уверяя, что он имеет право распоряжаться своей жизнью как ему нравится, что он никого не оставляет после себя и что, наконец, это не такой уж и хороший подарок, чтобы Сердар так дорого ценил его!

Настаивать больше было невозможно, и Сердар, предполагавший возвратить данное ему слово тому, кто выскажет сожаление, крепко пожал всем руки, говоря:

– Итак, до вечера!..

Обед, предшествовавший балу в загородном доме сэра Уильяма Брауна, был великолепен. Никогда еще Барбассон не присутствовал на подобном празднестве. Он заказал у одного из портных Галле фрак и украсил его, надев через плечо ленту ордена Христа. Можете представить себе нашего провансальца в этой сбруе. Со своим простым лицом, покрытым зарослями взъерошенных бакенбард, черных, как смоль, с шапкой волос на голове, доходивших чуть ли не до самых бровей и остриженных теперь ежиком, с кирпичным цветом лица от загара, с огромными ручищами, сутуловатыми плечами и походкой вразвалку, как при морской качке, он представлял собой настоящий тип матроса с берегов Прованса.

Но этикет имеет такое значение в глазах англичан, что одного его титула, а его считали герцогом и пэром, было достаточно для того, чтобы находить его изысканным в своем роде и, главное, оригинальным.

К счастью для него, никто из присутствующих не знал португальского языка. Но если бы случайно и нашелся такой, то Барбассон, нисколько не смутившись, просто-напросто заговорил бы с ним на провансальском диалекте.

За столом он сидел по правую сторону от жены губернатора, ибо среди присутствующих, за исключением сэра Уильяма, не было никого, равного ему по происхождению и положению, занимаемому в обществе. Всякий на его месте чувствовал бы себя неловко от несоответствия между почетом, который ему оказывали, и его настоящим положением, но Барбассон не удивлялся ничему.

Поведение его весь вечер отличалось поразительной смелостью и фамильярностью, свойственной морякам. Англичане находили это очень оригинальным и приписывали все эти вольности португальским нравам. Понадобился бы целый том для описания этого смехотворного вечера.

Когда в гостиной объявили, что обед подан, Барбассон с торжественным видом встал, поправил свою орденскую ленту, запустил пятерню в волосы и, выделывая ногами танцевальные па, подошел к жене губернатора и предложил ей руку. Привыкнув выбирать по установленному этикету себе кавалера сама, она сначала очень удивилась, но затем по знаку мужа встала и приняла предложение.

Он повел ее к столу, старательно отставляя ноги, чтобы не наступить ей на платье, и держа руки калачиком с таким видом, что, будь здесь французы, они задохнулись бы от смеха. Подведя ее к столу, он отвесил ей великолепный реверанс… какой делал обыкновенно, провожая танцовщиц в кабачках Тулона.

Она грациозно отвечала ему тем же, подумав про себя, что «это один из португальских обычаев». Остальные приглашенные, подражая знатному иностранцу, сделали то же, – вельможа ведь, привыкший стоять, не обнажая головы, в присутствии короля и называющий его кузеном…

– Мы с ним немного родственники, – проговорился он во время обеда.

– Я не знаю португальского языка, – сказала леди Браун, занимая свое место.

– И я также, – отвечал легкомысленный Барбассон, но к счастью на провансальском наречии.

– Но если вы говорите по-французски…

– Немножко говорю, – отвечал Барбассон, улыбаясь, – прошу только извинить за мои ошибки, красавка[60]60
  Барбассон говорит: Belle dame – дословно: прекрасная дама, но собеседница слышит устойчивое словосочетание Belle dame, что переводится, как белладонна, красавка.


[Закрыть].

Англичанка улыбнулась и слегка покраснела. «Это, надо думать, португальское слово», – подумала она.

– Очень рада, это дает нам возможность поболтать немножко, – продолжала она.

– Да! Да! – отвечал Барбассон, – мы можем крошечку покалякать.

И в таком роде весь обед.

– Он неплохо говорит по-французски, – шепотом сказала леди Браун своему мужу, – только примешивает много португальских слов.

Постепенно «герцог» дошел до уморительного состояния, он пил все время крепкие вина и притом полными бокалами, говоря своей соседке:

– Не слишком плохое, ваше винцо… кто вам его поставляет?

По мере того как пустели бутылки, разговор Барбассона становился все более пикантным. Пробуя бокал капского, он конфиденциально заявил своей соседке:

– Ну, этого дьявольского красненького не выхлещешь больше шести бутылок подряд… а если вылакаешь, то так вдарит по башке.

На этот раз англичанка подумала, что он все сказал по-португальски.

Желая показаться еще более интересным и припомнив фокусы, которыми забавляются матросы за общим столом на полубаке, он клал печенье на нос и затем легким щелчком отправлял его в бокал или, положив его на бокал, отправлял тем же манером себе в рот. Затем он проделывал чудеса эквилибристики со всеми предметами, которые попадались ему под руку: ножами, вилками, бутылками, тарелками, к большому удивлению всех присутствовавших, громко выражавших свой восторг:

– Very nice, indeed![61]61
  Very nice, indeed! – Действительно, очень мило! (англ.)


[Закрыть]

Пример его заразил мало-помалу всех, и каждый, в свою очередь, пробовал проделать то же самое, но, конечно, неудачно, а так как англичане всегда преклоняются перед превосходством, то благородный герцог имел поразительный успех.

Ободренный единодушными аплодисментами, Барбассон вдруг встал, схватил стул и, поставив его одной ножкой на нос, обошел таким образом вокруг стола, рискуя убить кого-нибудь из гостей, не удержав равновесия.

Восторженными «браво» приветствовали англичане этот трюк, они кричали «ура» и провозглашали разные тосты. Но что творилось, когда, после подражания крикам животных, он, чтобы закончить свой сеанс, принялся ходить на руках! Крики дошли до неистовства, все принялись поздравлять его, и каждый хотел выпить бокал шампанского за его здоровье. Барбассон чокался со всеми, отвечал на все тосты и говорил:

– Да! Да! Вы хотите споить меня, но это вам не удастся! – И он действительно много пил, вливая вина в себя, как в бездонную бочку, и совсем не выказывал никаких признаков опьянения.

Молодые люди устраивали ему овации, а губернатор говорил с восторгом, что никогда еще у него не было так весело.

Одна знатная старая англичанка спросила нашего провансальца:

– Мосью Барбассонту, неужели все герцоги и пэры у вас такие же веселые, как и вы?

Барбассон отвечал:

– Все, красавка, и король первый подает нам пример.

Все пришли к выводу, что придворная жизнь португальского короля самая оригинальная и самая веселая в мире.

Но наибольшей популярности достиг Барбассон во время бала. Его успех превратился в настоящий триумф. Вместо холодного танца, состоящего из спокойных прохаживаний взад и вперед, принятых в то время в официальных салонах, наш провансалец познакомил англо-сингалов со всеми красотами хореографического искусства более чем сомнительного свойства и, по его выражению, пленил их в одиночку. Это был такой вечер, одним словом, о котором долго помнили на Цейлоне.

Англичане до сих пор еще говорят о знаменитом португальском «гертсоге», а в семьях высшего общества, когда подается десерт, все леди и джентльмены забавляются держанием печенья на носу и многими другими фокусами, которым их научил лузитанский вельможа… Вот что значит сила традиции!

Развеселив, таким образом, все общество, Барбассон и не подозревал, какую большую услугу он оказал делу Сердара. После своей дуэли с Фредериком Де-Монмореном губернатор отдал распоряжение часовым стрелять без предупреждения во всякого, кто попытается проникнуть во дворец.

Вот почему, когда в полночь, в самый разгар бала, губернатору доложили, что три индийских фокусника просят разрешения показать ему двух пантер, специально выдрессированных ко дню рождения его превосходительства, количество военных караулов было удвоено.

– Милорд герцог, – сказала леди Браун, обращаясь к Барбассону, – вы познакомили нас с любопытными обычаями Португалии, позвольте же и нам показать вам зрелище, которое вряд ли встретишь в вашей стране.

– Какое зрелище, красавка? – спросил провансалец, который так называл всех дам и тем приобрел репутацию очаровательного мужчины.

– Мы покажем вам хищников, выдрессированных туземцами.

Барбассон вздрогнул, услышав эти слова. Значит, его друзья скоро прибудут во дворец. До сих пор он забавлялся от души, как в те времена, когда, будучи матросом, сходил на берег, чтобы проесть и пропить свое жалованье, но теперь на сцене начиналось настоящее действие, в котором он сам собирался участвовать.

Этого было достаточно, чтобы прошел весь хмель и вернулось его обычное хладнокровие.

ГЛАВА III

Фокусники. – Танец хищников. – Барбассон-дипломат. – Покупка пантер. – Блестящая идея. – Праздник во дворце в Канди. – Похищение губернатора. – Отплытие с Цейлона.

Известие о новом зрелище, устроенном по словам губернатора в честь его гостя, благородного герцога, заставило всех перейти в один конец зала, тогда как на другом конце его слуги разостлали циновки для предстоящего выступления.

Когда в зал вошли три индийца, сопровождая двух пантер, которые покорно, как собаки, следовали за ними, Барбассон сразу узнал Нариндру и Раму, переодетых фокусниками. Однако ему пришлось долго всматриваться, прежде чем он понял, кто был третий, – так искусно загримировался Сердар.

Невозможно было узнать европейца в человеке с бронзовым цветом лица, с волосами, заплетенными в косы, положенные поверх макушки, как это делают фокусники. Хотя, кроме Сердара, никто не мог быть с махратом и заклинателем.

Костюм Сердара более богатый, чем у его спутников, указывал, что он руководитель труппы, и это позволяло ему играть второстепенную роль и не привлекать к себе пристального внимания публики. Он пошел на эту предосторожность, чтобы не быть узнанным своим врагом.

Пантеры двигались великолепно и по приказу Рамы исполнили много упражнений, которым их обучают фокусники. Изящное общество, собравшееся в зале, показало аплодисментами и количеством рупий, брошенных артистам, с каким удовольствием оно наблюдало зрелище, главная прелесть которого заключалась в том, что хищные животные с такой легкостью повиновались человеку.

Сердар понимал, что после окончания представления им прикажут покинуть дворец, а потому присматривался к расположению комнат, чтобы без лишних затруднений вернуться сюда ночью. Здесь на Месте он убедился, что это будет почти невозможно. Вот тут Барбассонну вновь пришлось доказать свою гениальность. В ту минуту, когда мнимые фокусники собирались удалиться, провансалец остановил их.

– Позвольте, господин губернатор, – сказал он, – удовлетворить мне маленький каприз.

– Пожалуйста, мой дорогой герцог, распоряжайтесь как у себя дома.

Артисты приблизились к ним.

– Скажите мне, добрые люди, не согласитесь ли вы уступить мне за хорошую цену ваших умных животных?

– Ты смеешься над нами, бедными людьми, – отвечал Сердар, радуясь в душе. Он сразу понял значение этого вопроса.

– Клянусь, Бар… нет, честью, я говорю серьезно. В моем парке в Коимбре есть нечто вроде зверинца, выстроенного еще моим отцом. Я мало-помалу обогащаю его новыми экземплярами, которых встречаю в путешествиях, но беру только хорошо дрессированных и спокойных животных. Герцогиня моя настолько боязлива, что я до сих пор еще не нашел для нее покорных пантер, а ваши как раз подходят.

Во всякое другое время Сердар от души посмеялся бы над герцогиней, придуманной Барбассоном, но теперь положение было слишком серьезным.

– Ладно же! – продолжал Барбассон с огромным апломбом, – пользуйтесь моим хорошим расположением духа. Это моя фантазия, и я заранее согласен на любую цену, которую вы запросите.

– Но эти животные – наш единственный заработок.

– Ба! Выдрессируйте других.

– Целые годы тратишь на то, чтобы добиться того совершенства, которое вы видите.

– А если я вам дам столько, что хватит на несколько лет?

– О, тогда другое дело.

– Прекрасно! Цена?

– Это как вашему превосходительству будет угодно.

– Нет, я не люблю торговаться.

– Хорошо, две тысячи рупий за пару.

– То есть пять тысяч франков?

– Если ваше превосходительство находит, что это много…

– Нет… нет! Всякому жить хочется, пойдет за пять тысяч франков. Пантеры мои, и я теперь же оставлю их у себя, чтобы вы не вздумали отказаться. Явитесь завтра на борт «Раджи»… впрочем… да, так будет лучше… есть у вас клетка, в которой вы возите этих животных?

– Да, есть… нельзя же вести пантер по городу свободно?!

– В таком случае, с вашего позволения, сэр…

– Позвольте мне прервать вас, мой дорогой гость, я вам уже сказал, что вы можете распоряжаться как вам угодно.

– Пользуясь вашей любезностью, прошу приказать перенести моих пантер на веранду помещения, отданного в мое распоряжение.

– Нет ничего легче этого, милорд герцог! Пусть даже эти люди остаются с ними, чтобы присматривать до тех пор, – надеюсь, это будет не так скоро, – пока ваше превосходительство не пожелает покинуть нас.

– Вы слишком добры ко мне, мой дорогой губернатор. Итак, решено: следуйте за моими людьми, они укажут вам место, где вы будете помещаться.

– Ваши комнаты рядом с моими, дорогой герцог, – отвечал, смеясь, губернатор. – Позаботьтесь только о том, чтобы наши новые жильцы не съели нас сегодня ночью.

– Во избежание этой маленькой неприятности, потому что они могут начать с меня, – отвечал Барбассон тем же тоном, – я позаботился, чтобы их сразу заперли в клетку. Я боюсь, однако, что они будут стеснять здесь всех, а потому, как только мои слуги отдохнут, я прикажу им свести пантер рано утром на борт, а может быть, даже и ночью. Прошу убедительно сделать распоряжение, чтобы часовые открыли двери и пропустили их.

– Все будет исполнено. Слышите, О'Келли, – сказал сэр Уильям, обращаясь к стоящему около него адъютанту. – Предупредите часовых, чтобы они пропустили в какой бы то ни было час людей герцога.

Адъютант почтительно поклонился и ушел отдавать поручения.

Все было исполнено, и несколько минут спустя Барбассон, спешивший присоединиться к друзьям, спросил у жены губернатора разрешение удалиться к себе.

– Я не замедлю последовать вашему примеру, – сказал сэр Уильям, – я не хочу присутствовать на ужине. Леди Браун займет мое место, а гости извинят меня. Они знают, что год назад я был ранен и теперь не отличаюсь крепким здоровьем.

– Вы стали жертвой какого-нибудь несчастного случая? – спросил провансалец, хотя ему все было прекрасно известно.

– Да, было покушение, попытка убийства, и подлый убийца, до сих пор успользавший от всех, в этот час получил уже, вероятно, заслуженное наказание… он находится на шхуне, которую преследует броненосец «Королева Виктория»… зачем, впрочем, я рассказываю о таких малоинтересных для вас вещах?.. Пора отправляться на отдых!

Они крепко пожали друг другу руки, и Барбассон, не спеша, отправился в свои комнаты, находившиеся в первом этаже правого флигеля дворца. Ему одному из всех приглашенных на бал было отведено помещение во дворце. Остальные, не желавшие возвращаться ночью в Галле, заняли номера в гостиницах Канди. Таким образом, никто из посторонних не мог помешать своим присутствием исполнению планов Сердара.

Этот загородный дом, в котором губернатор жил все жаркое время года, от мая и до октября, находился в небольшой долине. Богатая растительность, тенистые рощи, множество ручейков и маленьких речек, журчащих по склонам гор, делали окружающий пейзаж необыкновенно живописным.

Сразу за домом начинались уступы гор, которые тянулись до знаменитого пика Адама, где, по преданию, появился праотец человеческого рода. Путешественникам до сих пор еще показывают на вершине легендарного пика след ноги, оставленный там Буддой, когда перед восхождением на небо он извлек из своей головы первую человеческую пару.

Дом состоял из главного корпуса, где находились гостиные, праздничные залы, приемные, рабочий кабинет губернатора, столовые и зал совета, в котором по желанию начальника колонии собирались служащие. К главному корпусу примыкали два боковых флигеля. В левом помещались комнаты «леди губернаторши» – так зовут на Цейлоне жену губернатора, а в правом – комнаты сэра Уильяма Брауна. Дети и прислуга европейского происхождения занимали соседний павильон.

Обширная веранда окружала второй этаж, соединяя между собой все комнаты и давая возможность не проходить через внутреннюю часть дворца. Комнаты, отведенные сэром Уильямом для Барбассона, примыкали, как уже сказано, к его собственным апартаментам. Они всегда пустовали за исключением тех случаев, когда губернатор Цейлона принимал у себя своих коллег из Мадраса и Бомбея или вице-короля.

То был, так сказать, личный дом сэра Уильяма, который могли посещать его жена, дети и близкие друзья. Прислуга туда могла входить только, когда раздавался электрический звонок и на табло показывался номер комнаты и имя слуги, который туда требуется.

Поднявшись на второй этаж, Барбассон застал своих друзей на веранде. По обычаю туземцев, они сидели на полу у дверей его комнаты, рядом стояла клетка, предназначенная, по-видимому, для пантер, но тот, кто открыл дверцу, очень удивился бы, найдя ее пустой.

Внизу у веранды на циновках спали четыре матроса из свиты дона Вашку ди Барбассонту… или, вернее, им было приказано казаться спящими. Вскоре появился губернатор в сопровождении двух слуг с факелами в руках.

– Как ведут себя наши новые пансионеры? – спросил он мимоходом.

– С мудростью, достойной высших похвал, дорогой губернатор, – отвечал Барбассон с обычной находчивостью, – не желает ли ваше превосходительство взглянуть на них?

– Не стоит их беспокоить, мой дорогой герцог!

И он прошел мимо, послав ему привет рукой. Спустя несколько минут он сказал своим слугам:

– Передайте господину О'Келли, – а это был его любимый адъютант, – что я прошу его не оставлять всей тяжести приема на одной миледи. Пусть побудет с ней до конца бала.

Таким образом губернатор сам удалял последнее препятствие, которое могло помешать его похищению.

Было два часа утра. Луна серебрила верхушки деревьев, этажами поднимающихся по уступам гор, прорезанных огромными темными впадинами. Тишина нарушалась только звуками оркестра. Его аккорды смешивались с журчанием ручьев, которые каскадами спускались с высоких скалистых утесов. Прохладный ветерок, разнося приятный запах гвоздичных деревьев и корицы, освежал воздух, раскаленный дневным зноем. Все покоилось в мирном сне среди этой тихой природы.

Одна только неутомимая молодежь, опьяненная аккордами вальса, все еще носилась по залам дворца, тогда как заспанные слуги, в ожидании выхода господ, пестрели светлыми пятнами на лужайке и в соседних рощах.

Сэр Уильям уже давно спал глубоким сном. Двадцать раз пробирался Барбассон к дверям его комнаты, и, возвращаясь обратно, он всякий раз сообщал, что ясно слышал спокойное дыхание спящего…

– Хватит колебаться, – шепнул Сердару Рама. – Подумайте о вашей сестре, племянниках, о нас, наконец, которых вы затащили сюда.

Отступать было поздно, и, отогнав сомнения, Сердар сказал друзьям:

– Вперед!

– Давно пора, – отвечал провансалец. – Следуйте за мной! У меня с собой кляп, веревки, платок и… тысячи чертей, никаких колебаний.

Все четверо, медленно скользя по веранде, как тени, двинулись вперед и с этой минуты не произносили ни слова. Роли были распределены заранее. По человеку на каждую руку губернатора; Нариндре, как обладателю геркулесовой силы, достались две ноги, а четвертый, т.е. Барбассон, должен был заткнуть кляпом рот и обвязать голову платком, чтобы сэр Уильям не мог видеть своих похитителей.

Все живущие в Индии, ложась в постель, надевают обычно короткие панталоны из легкого шелка и из такого же материала курточку, опасаясь ночных сквозняков.

Заговорщики быстро добрались до гостиной, которую они прошли, стараясь по возможности не шуметь. Барбассон приподнял портьеру и сделал друзьям знак, говорящий: «Он здесь». Все четверо остановились.

При свете ночника, который в Индии из-за боязни змей не гасят всю ночь, они увидели, что лица их бледны и цветом напоминают гипсовые статуи. Барбассон заглянул в комнату.

– Он спит! – еле слышно прошептал он.

Медлить было нельзя, сэр Уильям мог проснуться каждую минуту и нажать кнопку электрического звонка, находившуюся у него под рукой. Они вошли.

Сразу восемь рук опустились на несчастного. Он не успел еще проснуться, как во рту у него оказался кляп, а на голове платок, и вслед за этим руки и ноги его были так крепко связаны веревками, что он не мог ими пошевелить. Нариндра в одно мгновение подхватил сэра Уильяма на руки и как перышко отнес его на веранду, где уложил в клетку для пантер, снабженную матрасом.

– Возьмите его одежду, чтобы он мог завтра не ходить голым, – приказал Барбассон Раме в тот момент, когда Нариндра уносил пленника… С той минуты, когда сэр Уильям был связан, Сердар не дотронулся до него.

Едва слышное «гм!» предупредило матросов, спавших в саду, что пора отправляться. Четыре малабарца вскочили и мгновенно исчезли. Приближался момент, требовавший наибольшего хладнокровия: надо было на виду у всех, не внушив никому ни малейшего подозрения, спокойно пройти мимо охраны.

– Я все беру на себя, – сказал торжествующий Барбассон.

Клетку несли на палках, прикрепленных с двух сторон. Рама и Нариндра подняли ее и двинулись вперед во главе с Сердаром. Провансалец замыкал шествие. Пока они двигались по веранде, все было хорошо, и пленник не двигался. А между тем, хотя он был крепко связан веревками, он ничем не был прикреплен внутри клетки, и потому ничто не могло помешать ему стучать локтями и ногами по ее стенкам.

В ту минуту, когда они приблизились к самому опасному месту своего пути, т.е. к парадной гостиной, которой, никак нельзя было миновать, внутри клетки послышался шум, и клетка покачнулась так, что Рама и Нариндра еле удержали равновесие. Они были моментально окружены гуляющими, которые вышли из танцевального зала подышать свежим воздухом в перерыве между кадрилями.

– Странно, – послышался женский голос, – почему они не рычат? Можно подумать, что там внутри сидит человек, а не животное.

Сердце Сердара и обоих носильщиков замерло от ужаса. Они подумали, что все погибло.

– Красавка, – не растерялся Барбассон, – да будет вам известно, что пантеры рычат только на свободе!.. Ну, вы там, вперед! – грубо крикнул он на носильщиков. – Вы обманули меня, говоря, что пантеры ваши привыкли к клетке… А если дверцы откроются, кто поручится мне, что обезумевшие животные не бросятся на людей? – И он прибавил еще громче: – Со мною, к счастью, револьвер, и, прежде чем они успеют выскочить, я прострелю им головы!

Он нарочно сделал ударение на последних словах: «я прострелю им головы!»

И несчастный губернатор, несмотря на состояние, в котором находился, принял, вероятно, угрозу к сведению, так как толчки прекратились. Благородный герцог продолжал, явно подчеркивая свои намерения:

– Если бы животные могли понять, что с ними будут хорошо обращаться, они не тратили бы силы понапрасну…

Так или иначе, но веранда осталась позади. Адъютант, провожавший их до дверей, вновь предупредил стоящий у входа караул, и заговорщики очутились на улице. Экипаж, запряженный четверкой лошадей, который привез Барбас-сона и его людей, напоминавший скорее охотничью коляску, стоял наготове, и лошади, раздувая ноздри, фыркали от нетерпения.

– Вы также нас покидаете, господин герцог? – удивленно спросил адъютант.

– О, нет, – отвечал с невозмутимым спокойствием Барбассон, – мне надо только отдать кое-какие распоряжения.

Адъютант из скромности удалился и направился в танцевальный зал.

– А теперь, друзья мои, – шепотом сказал провансалец, – во весь дух вперед! Счастливо же мы отделались, клянусь Богом! «Раджа» стоит под парами… часа через два мы выйдем из порта.

– Нет, – отвечал Сердар, – вы сказали, что не уезжаете, и часовой, слышавший ваши слова, может удивиться.

– Вы правы, чуть не сделал промаха! Садитесь все в экипаж и поезжайте шагом до того места, где вас не будет видно. – И затем он громко добавил: – Сойди сюда, Рама, мне нужно поговорить с тобою… я хочу прогуляться и не прочь пройтись сотню метров.

Заклинатель все понял и поспешил к нему. Экипаж проехал медленно с четверть мили, а затем, когда дворцовый караул не мог больше никого ни видеть, ни слышать, Барбассон и Рама заняли свои места. Лошади почувствовали, что поводья отпущены, и понеслись как стрела по направлению к Галле.

– Спасены! Спасены! – кричал с торжеством Барбассон.

– Пока еще нет! – отвечал Сердар.

– Эх, милейший! Хотел бы я знать, кто догонит нас теперь.

– А телеграф? Не слишком-то хвастайте победой, мой милый! Вы разве не знаете, что кабинет губернатора в Канди соединен проводом с Галле и его береговыми фортами. А потому, если происшествие раскроют раньше, чем мы выйдем в открытое море, нас или арестуют по прибытии в Галле, или пошлют ко дну ядрами из форта.

– Верно, вы ничего не забываете, Сердар! – разочарованно сказал Барбассон. – Но надо больше доверять своей звезде.