Текст книги "Сердар"

Был действительно полдень, и, как сказал факир, светлый круг постепенно изменял свою форму. Затем он исчез, и они снова остались среди безмолвной и зловещей темноты…

ГЛАВА III

Предсмертная тоска. – Никакой надежды на помощь. – Галлюцинации. – Тяжелые сны. – План факира. – Две минуты под водой. – Бегство. – Замурованный в камень. – Браматма. – Спасение. – Поручение.

Остаток дня прошел, не внеся никаких изменений в положение пленников. Кроме того, что им становилось все яснее, что никакая помощь не придет извне, на них давила еще и зловещая тишина, царившая кругом.

Человек благодаря своим органам чувств живет в постоянном единстве с окружающим его миром. В обычное время он не отдает себе отчета, что это единство составляет значительную часть его существования, его индивидуальной жизни и что, лишившись контакта с внешним миром, он будет испытывать необыкновенные страдания от окружающей пустоты.

Шум, доносящийся снаружи, и вид неба, состояние атмосферы и проплывающие облака, щебет птиц и блики солнечного света в ветвях деревьев, начало дня и его убыль, хождение взад и вперед ему подобных, множество предметов, окружающих его дома, по которым время от времени рассеянно скользит его взгляд, и тысяча вещей снаружи дома, которые невозможно и перечислить, – все это вызывает в человеке поток бессознательных мыслей, безотчетных идей.

Эти мысли лишь слегка касаются сознания и не мешают ни серьезным размышлениям, ни обычным занятиям. Но они не могут быть изъяты совсем, чтобы не нарушить при этом деятельность мозга, ибо сознание находит в них нечто подобное гимнастике для своих внешних органов чувств. Оно может без труда и без усталости заниматься ими, подобно живой машине, которая делает перерыв только для сна и останавливается только со смертью… и даже во время сна она приостанавливает работу только частично, ибо мозг продолжает в сновидениях свои взаимоотношения с окружающими вещами. Поговорка, что сон подобен смерти, неверна, поскольку мозг не перестает функционировать и лишь заменяет внешние впечатления, которые он не получает больше от органов чувств, воспоминаниями, предоставленными памятью.

Кромешная тьма и абсолютная тишина окружали Дислад-Хамеда и Утсару. Не было ничего, что могло бы отвлечь их зрение и слух и, следовательно, способствовать активности их мозга. Отсутствие внешних впечатлений заставляло их черпать эти впечатления в резервах собственной памяти, чтобы дать необходимую пищу постоянному движению мыслей, которые, как мы выяснили, останавливаются только вместе с концом жизни.

Благодаря этому естественному явлению, которое испытывают все попавшие в заточение, ум человека замыкается на себе самом и живет своим собственным содержанием, без того, чтобы органы чувств освежили его впечатления. И как результат этого, особенно в полной темноте и тишине, он не замедлит впасть в своего рода сонливое состояние, которое приведет его прямо к галлюцинациям.

Именно это произошло с факиром и падиалом. Мало-помалу их ум возбуждался, и скоро им стало казаться, что они слышат странный шум и жужжание и видят перед собой фантастические призраки. Им чудилось, что к лицу и к телу прикасаются холодные, костлявые руки скелетов. Узники пробовали кричать, но голос, парализованный страхом, не слушался, а язык прилипал к гортани. Покрытые холодным потом, испытывающие муки голода, которые все сильнее терзали их, несчастные впали в полузабытье, перешедшее, к счастью, в глубокий сон.

Утсара проснулся первым. Он не мог сообразить, сколько он спал, но сон явно подкрепил силы. Ровное и спокойное дыхание товарища указывало на то, что он еще спит, а потому, оставив его в этом счастливом состоянии, факир принялся в сотый раз обдумывать способ выбраться из этой страшной тюрьмы.

Он вернулся к этому занятию без особого энтузиазма, ибо ему казалось, что исчерпаны все разумные варианты. Не могло быть сомнения, что на помощь извне нечего рассчитывать, и в сотый раз Утсара приходил к сознанию своей полной беспомощности. Число скелетов, скопившихся наверху, говорило яснее ясного, что подземелье не возвращает своих жертв.

Вдруг в голове его, более спокойной и ясной, чем накануне, возникла мысль, которую он сперва отбросил как неприемлемую. Затем, как это всегда бывает, когда долго ломаешь голову над одним и тем же вопросом, эта мысль мало-помалу стала казаться не столь глупой, а шансы на успех более реальными. И результатом этого размышления у факира явилось желание попытаться исполнить задуманный план. Пусть с опасностью для жизни, но лучше умереть, пробуя спастись, чем ждать, сложа руки, неизбежной смерти.

Придя к такому решению, факир начал будить Дислад-Хамеда, чтобы рассказать ему о задуманном. Он не знал, как отнесется падиал к его плану, и сможет ли он последовать за ним. Он уже протянул руку, чтобы расшевелить спящего, и вдруг остановился…

Бедный падиал видел какой-то сон и громко говорил во сне… Снилось ему, что он на башне исполняет обязанности ночного сторожа, что только что он пробил последний час ночи и объявил о появлении первых проблесков рассвета, – и Утсара услышал, что падиал шепчет чудесное воззвание к солнцу, молитву из Ригведы, которую индийцы читают утром при восходе солнца, совершая свои омовения…

 
Ночь, порожденье дня и мать рассвета,
Буди царевича в пурпурной колыбели.
И пусть природа вся, прося его лучей горячих,
В молитве радостно воскликнет: Бог наш, Солнце!
 
 
Ты каждый день даешь нам на земле
И лотоса тончайший аромат, и вкус плода.
В твоих лучах и камень обретает душу,
И взор твой движет временами года…
 
 
Ушедшие века! Да возродит вас Шива,
Дыханьем вечности в эфире освятив.
Скажите, сколько раз ничтожное людское племя
Бессмертного светила получало поцелуи?
 
 
Вставайте, смертные!.. Ведь вечный дух,
Несущий свет из глубины Вселенной,
Вот-вот появится пред нашими глазами
И землю влажную лучами напоит.
 

При первых же словах, произнесенных падиалом, факир вспомнил, что первый раз в своей жизни здесь, в Колодце молчания, забыл он прочитать молитву, которую каждый индиец должен повторять ежедневно при восходе и заходе солнца.

Поэтому он принял сон товарища за предупреждение богов и, простершись ниц, прочел громким голосом священный гимн, первую половину которого произнес во сне Дислад-Хамед. Потом, спустившись по ступенькам лестницы к самой воде, он совершил ритуальное омовение и прочитал традиционный речитатив, заканчивающий утреннюю церемонию:

 
Божественный источник, Дух Великий,
Сваямбхува, вышедший из яйца золотого,
Плывущий над бездной хаоса,
Дающий всему земному рост и силы,
 
 
Приди взглянуть на совершенство дел своих
Прими, божественный источник жизни.
Молитвы, гимны и обеты смертных,
На каменных, священных алтарях.
 

Укрепив себя молитвой, факир почувствовал прилив новой энергии и уверенности. Он поверил, что не пройдет и дня, как они выберутся на волю. Он поднялся к своему товарищу, еще спавшему, разбудил его и сказал:

– Падиал, во время твоего сна Вишну послал мне мысль и внушил план, от которого зависит наше спасение.

– Кто это говорит со мной? Где я? – спросил ночной сторож, унесенный сновидениями далеко от печальной действительности.

– Это я, Утсара, твой друг… Приди в себя, – отвечал факир.

– О! Зачем ты нарушил мой сон? Я был в своей хижине, в кругу семьи, приносил богам дары, совершал омовения и читал священные молитвы.

– Падиал, теперь не время спать, надо действовать, если ты хочешь увидеть свою семью наяву.

– Но ты сам знаешь, что нет никакой надежды выйти отсюда, мы столько раз пытались… А спать так приятно. Сон – это забвение…

– В том положении, в котором мы находимся, не имея пищи, чтобы подкрепить силы, сон – это смерть! А я не хочу здесь умирать.

– Что же ты хочешь?

– Я уже говорил, что получил внушение свыше. Слушай меня и не перебивай! Время не терпит, и если мы пропустим благоприятную минуту, нам придется ждать завтрашнего дня для исполнения моего плана. А кто знает, хватит ли у нас сил на это…

– Говори, я молчу.

– Ты заметил вчера светлый круг, когда солнце проходило над колодцем. Нет сомнения, что существует проход между водоемом перед лестницей, на которой мы стоим, и колодцем за стенами дворца. Так вот, когда сегодня снова появится этот круг, мы должны воспользоваться теми несколькими минутами, пока свет виден на дне колодца и указывает направление прохода, соединяющего два резервуара. Нырнув в воду, мы доберемся до светлого круга. А попав туда, нам ничего не будет стоить добраться до края колодца по внутренним выступам стен и выйти на свободу… Что ты скажешь о таком внушении? Не само ли небо послало мне его?.. Ты не отвечаешь!

– Увы, мой бедный Утсара! Очень вероятно, что твой план удастся, но…

– Ты не умеешь плавать? – прервал его факир.

– Плавать я умею, – грустно отвечал Дислад-Хамед, – но я никогда не нырял и не в силах буду следовать за тобой.

– Хорошо, – отвечал факир, – я попробую один. А результатом воспользуемся мы оба. Тебе даже легче будет, чем мне…

– Как! Ты хочешь меня покинуть и еще смеешься над моей жалкой участью…

– Клянусь Шивой, падиал! Ты еще не совсем, проснулся… Ребенок понял бы, что я говорю. Неужели тебе неизвестно, что я знаю все тайные ходы во дворце Омра? Никто и не заметит, я вернусь к тебе ночью через верхний люк, как я это сделал два дня тому назад.

– Прости меня, – сказал падиал, уже начавший дрожать всем телом при мысли, что останется один в этом мрачном подземелье, – но я так ослаб от голода, что не понял тебя.

– Знай, падиал, что Утсара не принадлежит к тем, кто бросает своих товарищей в несчастье. Хотя ты и виноват во всем, что произошло, но, клянусь тебе тенями предков, ты будешь спасен. Об одном только я прошу тебя – помоги мне отомстить злодею Кишнае.

– О! В этом охотно поклянусь тебе, – отвечал падиал таким искренним тоном, что исключало сомнения в его преданности.

– Хорошо, Дислад!.. Теперь позволь мне приготовиться… Когда появится световой круг, нельзя терять ни минуты.

Когда факир готовился к похищению ночного сторожа у тхагов, он снял всю одежду, и на нем оставалась только полоса легкой ткани, обернутой вокруг бедер.

Он снял ее и передал товарищу, чтобы ничто не мешало ему, когда он будет плыть вдоль узкой трубы, соединяющей два резервуара. Какой-нибудь самый незначительный выступ мог зацепить за полотно и помешать движению.

Сделав это, он набрал рукой воды и принялся растирать ею все суставы ног и рук, чтобы их не свело в самый критический момент его отважного плавания.

– Как жаль, что вчера я из-за тебя потерял свой кинжал, – сказал он падиалу, продолжая разминать суставы, – я выйду отсюда совсем беззащитный.

– Я нашел его, – отвечал сторож, – но не говорил тебе об этом, опасаясь, что ты снова попытаешься убить себя… Вот он!

– Благодарю… Он пригодится.

Затем он заплел длинные волосы, падавшие ему на плечи, и укрепил их узлом на макушке.

– Вот я и готов, – сказал он, – остается подождать… Главное – не пропустить нужной минуты и успеть воспользоваться этим кратким промежутком времени, когда проход будет освещен. Никогда еще время не было столь драгоценно для меня.

Стоя на последней ступеньке, вглядываясь в черную воду перед собой, факир и падиал с лихорадочным волнением ждали появления светлого круга, который должен был принести им или освобождение, или смерть.

…Они с нетерпением ждали какого бы то ни было конца. Они боялись, что не успеют обменяться впечатлениями до появления солнечного луча, так торопились они, но минуты казались им вечностью.

Готовясь прыгнуть в воду при первом появлении света, Утсара сказал своему товарищу:

– Как только я скроюсь, подымись по лестнице до того места, где лежат кости, и жди меня там. Если кругом дворца все пусто и если есть возможность проникнуть в него днем, я сейчас же приду освободить тебя.

– А если ты не придешь? – спросил падиал, вздрагивая.

– Неужели ты считаешь меня способным забыть свое обещание?

– Нет, но мне пришла в голову мысль…

– Какая?.. Ты колеблешься?.. Не бойся, я готов на все.

– Не может ли случиться, – продолжал нерешительно падиал, – что труба между этим водоемом и колодцем окажется настолько узкой, что ты, попав туда, не сможешь двинуться ни вперед, ни назад… В таком случае…

– Я погибну, захлебнувшись! Ты это хотел сказать?

– Да, я думал именно об этом.

– Так что ж, мой бедный Дислад-Хамед, я тоже думал об этом, но ни ты, ни я ничем здесь помочь не можем, а потому лучше не думать о худшем… Я проплыву или погибну… Если ты не увидишь меня через несколько часов, то напрасно будешь смотреть завтра в эту точку. Свет не покажется на дне водоема, если тело мое закроет собой трубу.

При этих словах, произнесенных факиром с беззаботным видом, сторож Биджапура почувствовал, как снова его охватывает прежний ужас…

И какая, действительно, ужасная смерть ждала его, – медленная, беспощадная и в таком месте, которое его воображение уже населяло призраками и фантастическими существами!

– Я присоединюсь к тебе под водой, – прошептал он факиру, – лучше покончить с жизнью таким способом, чем умереть от голода.

Снова воцарилась тишина под мрачными и сырыми сводами подземелья. Только время от времени у ступенек лестницы слышался звук, как бы от падающего в жидкую грязь камня. Шум этот производили все те же исполинские жабы, которые, привыкнув к виду двух неподвижно стоящих людей, решились выйти из воды и ползали теперь по грязным ступенькам лестницы.

Так прошел целый час, но свет не показывался. Пленники, не имевшие при себе никакого указателя времени, вообразили уже, что во время сна пропустили нужный момент, и с ужасом начинали думать, что попытку факира придется отложить до завтра.

Но вдруг в глубине воды показалось едва заметное беловатое пятнышко, отблеск солнечного света, еще косо падающего в колодец. Крик вырвался из груди пленников, и в него они вложили всю силу своей души. Факир не ждал ни секунды. Схватив в зубы кинжал, он сложил руки и отважно бросился в липкую и грязную воду, сказав на прощанье только два слова Дислад-Хамеду:

– Жди и надейся!

В течение одной минуты падиал мог следить только за движениями тела, происходившими под водой. Светлый круг увеличивался в размерах и становился вместе с тем ярче, и Дислад в продолжение нескольких секунд видел, как к этому кругу приближается черная фигура.

Вот она остановилась, как бы исследуя место. Вот снова двинулась дальше, затем вытянулась, а вместе с тем стало уменьшаться и светлое пространство. Затем все исчезло – факир заплыл в проход.

Дислад-Хамед упал на колени и вознес молитвы за своего товарища, обращаясь к добрым духам, которые покровительствуют людям во всех делах их жизни. Но не успел он произнести и нескольких слов молитвы, как с криком радости вскочил на ноги и принялся плясать как безумный, рискуя потерять равновесие на скользкой лестнице и упасть в воду…

Все страхи его сразу исчезли. Не прошло и минуты – наибольший промежуток времени, в течение которого самый здоровый человек может находиться под водой, – как светлый круг вновь появился перед глазами ночного сторожа… Сомнений нет! Факир успел доплыть до колодца и сделал это с большой легкостью, насколько мог судить падиал… Теперь он должен спокойно ждать прихода своего друга. Освобождение становилось вопросом минут, часов, – смотря по тому, как быстро факир проникнет в замок…

Когда прошли первые минуты радости, падиал поднялся по ступенькам подземной лестницы, вошел в подвал, куда Кишная приказал его запереть, и принялся ждать, готовый ответить на первый же зов своего товарища.

Утсара провел часть своей жизни вблизи океана и был превосходным пловцом и ныряльщиком. Тем не менее он мог бы потерпеть неудачу, встреться хотя бы малейшее препятствие в подводном проходе к колодцу.

Этот проход был расположен на глубине тридцати метров от поверхности воды. Самый искусный ловец жемчуга может нырнуть на глубину не более шестнадцати-восемнадцати метров, а потому Утсара мог только со сверхчеловеческими усилиями, цепляясь за камни стены, добраться до этого прохода… В ту минуту, когда у него не хватало уже дыхания и сдавленная грудь, несмотря на все усилия, требовала нового запаса воздуха, чувство отвращения едва не заставило его открыть рот, и он с трудом подавил это судорожное движение…

Он увидел вокруг себя множество огромных и отвратительных водяных саламандр. Дрожа всем телом и понимая, что малейшая капля воды, попавшая в бронхи, может вызвать обморок и погубить его, он собрал последние силы и благополучно преодолел оставшиеся метры. Отверстие колодца было настолько широко, что в него сразу могли пройти четыре, пять человек. Только благодаря такому устройству лучи солнца, падая перпендикулярно на дно колодца, отражались во втором водоеме.

Этот проход, как мы уже сказали, был устроен, чтобы дать выход зловонным газам, продуктам разложения трупов, брошенных в подземелье – иначе они заразили бы весь замок. Никто, конечно, не думал, что при такой глубине, на которой находилась труба, возможно бегство из подземелья. Как только Утсара очутился в колодце, он тотчас же с помощью рук и ног вскарабкался по стене и оказался на поверхности.

Вздохнув наконец полной грудью, он едва не потерял сознания и вынужден был ухватиться за один из каменных выступов, которые устраиваются каменщиками в колодцах, чтобы в случае ремонта облегчить себе спуск в колодец. После непродолжительного отдыха он начал карабкаться вверх и, достигнув края колодца, внимательно прислушался, прежде чем высунуть наружу голову. Он хотел убедиться сначала, не рискует ли он жизнью, покидая колодец.

Жгучие лучи солнца нещадно палили равнину у подножия дворца Омра, и земля пылала таким зноем, при котором даже туземец не выйдет на улицу без настоятельной необходимости.

Было около полудня – час, когда лучи солнца, достигнувшего зенита, падали в колодец, производя то странное явление, которое и подсказало Утсаре путь к спасению.

Жар в это время в Индии становится удручающим, и все кругом бездействуют. Люди и животные отдыхают в тени густых тамариндов, под лиственными крышами шалашей, внутри домов и дворцов. Любая работа останавливается, всякая деятельность замирает. Легкие вдыхают раскаленный воздух, по жилам течет вялая, бледная кровь. Все ждут, чтобы ветер принес свежесть и жизнь.

Видя, что кругом все безмолвно, Утсара решился покинуть свое убежище и, как змея, пополз в соседнюю рощу молодых пальм, увитых лианами, куда не проникало жгучее солнце.

Он оставался там до тех пор, пока не убедился, что его никто не видел. Дворец Адил-Шаха находился в нескольких шагах от него и был обращен к нему наименее посещаемой стороной. Вокруг дворца шел ров, и в этой части его находился один из потайных ходов, известных только посвященным. Факир скользнул в высокую траву, скрывающую подступы ко входу, и исчез внутри… Он спешил освободить падиала и затем бежать в Джахара-Богх, чтобы успокоить браматму относительно своего исчезновения.

Мертвое молчание царило в этой части дворца, куда редко кто ходил и где находились потайные тюрьмы, подвалы и «каменные мешки», предназначенные для сотен жертв, которых преследовал раджа. Зал, куда выходил Колодец молчания, был также недалеко. Утсара поспешил туда, задерживая дыхание, и осторожно ступая босыми ногами по каменным ступеням.

Факир не знал, что произошло, но инстинктивно чувствовал, что для него было бы опасно встретить кого-нибудь из своих коллег, служащих тайному трибуналу. Он не знал, входит ли в намерения его начальника, браматмы, чтобы факиры замка Омра знали настоящее имя того, кого они принимают за председателя верховного Совета и кто был на самом деле начальником душителей, злодеем Кишнаей.

Факиры бросили падиала в Колодец молчания по приказу тхага. Ясно, что пойманный ими в тот момент, когда он будет освобождать Дислад-Хамеда, Утсара для объяснения своего поступка вынужден будет открыть им тайну Кишнаи. Но, может быть, это пока не согласуется с планами браматмы? Надо быть осторожным.

Утсара без всяких препятствий дошел до зала, где находился люк подземелья, и считал уже, что дело в шляпе. Но, наклонившись, чтобы приподнять плиту, он, к ужасу своему, увидел, что она крепко зацементирована в каменный пол.

Невыразимое волнение сжало ему сердце… Что делать теперь, чтобы спасти падиала?.. Снять плиту, оббив цемент зубилом, невозможно. На это, во-первых, потребовалось бы несколько часов, а затем при стуке молотка о зубило звук бесчисленным эхом разнесся бы по всем направлениям огромного здания, и тогда бы Утсара попал в руки тайного трибунала, не доведя работу до конца…

А несчастный падиал, конечно, уже ждал там, дрожа от радости и полный доверия к слову факира.

– Что делать? Что делать? – шептал Утсара, уверенный, что другого хода в Колодец молчания нет. И он стоял неподвижно, не в состоянии привести свои мысли в порядок… Наконец он вспомнил, что должен был идти к браматме.

– Один только браматма, – сказал он, – сможет решить эту задачу… он должен ее решить. Я не изменю своей клятве! Скорее я вернусь к падиалу, чтобы умереть с ним или чтобы спасти его тем же путем, каким сам вышел…

И он сделал бы это, ибо индиец согласится скорее умереть какой угодно смертью, чем нарушить клятву. Нет ни одного народа, который меньше бы ценил простое обещание и который был в такой же мере рабом своей клятвы.

В ту минуту, когда он уже собирался идти в Джаха-ра-Богх, где рассчитывал найти верховного вождя общества «Духов вод», на лестнице, ведущей в зал, где он находился, послышался какой-то шум… Чтобы не быть застигнутым врасплох, он поспешил к потайной двери прохода внутри стены, соединявшего две части замка. Проход, как было ему известно, вел к террасе седьмого этажа.

Машинально стал он подниматься по ступенькам, с единственной целью добраться до такого места, где он был бы в безопасности и мог бы дождаться ночи. Он пришел к выводу, что днем ему трудно будет пробраться во дворец браматмы, не обратив на себя внимания… Но в ту минуту, когда факир хотел войти в комнату, предшествующую террасе, он остановился и едва не вскрикнул… Там был браматма… Он, казалось, спал, опираясь локтем о стол и поддерживая рукой голову. Восклицание факира вывело его из задумчивости. Он обернулся и увидел своего верного слугу.

– Ты здесь, Утсара? – сказал он с удивлением. – Где ты был? Что ты делал целые сутки?

– Господин, – отвечал факир, – где я был? В Колодце молчания. Что я делал? Я вышел оттуда.

– В Колодце молчания?! – воскликнул браматма. – Ты вышел из Колодца молчания?

– Да, господин! Узнав из разговоров факиров великого Совета, что Кишная приказал запереть падиала, я решил похитить его, чтобы он под пытками не выдал наших тайн. Но едва я попал в Колодец молчания, как пришли факиры, чтобы вести падиала на допрос к Кишнае. Увидя подвал открытым, они подумали, что кто-то приходил на помощь падиалу и тот убежал. Позвав его два или три раза и не получив ответа, – я лежал в самом темном углу подвала, – они положили плиты на место, убежденные в том, что, по их словам, «птица улетела». Так как на помощь извне надежда была мала, мы с падиалом думали, что уже погибли. Но мы искали выход и нашли.

– Другой проход, который ведет туда? – перебил его браматма.

– Нет, – отвечал факир, – мы нашли лестницу, которая идет чуть ли не в самые недра земли.

– Я знаю ее, она ведет к водоему, сообщающемуся с колодцем у рвов северной части дворца.

– Да, господин! Через этот колодец я и вышел.

– Быть не может! – воскликнул Арджуна.

– Клянусь, господин!

– Но как ты это сделал?

– Ведь колодец этот вытяжной и он сообщается с внутренним водоемом. Ну, я нырнул в водоем и, проплыв через соединяющую трубу, вынырнул на свежий воздух в колодце.

– Удивительно! – воскликнул браматма. – Не думаю, чтобы кто-нибудь другой, кроме тебя, исполнил такой сверхчеловеческий подвиг. Я знаю глубину водоема и колодца… Но ты здоров и невредим, а это главное.

– Верно, господин, но падиал не мог следовать за мной.

– Тем лучше! Случай избавляет нас от жалкого человека, и мы должны радоваться этому. Это предатель, всегда готовый предложить свои услуги тому, кто ему больше даст – англичанам, душителям или нам, и я не верю в его искренность, хотя в последнюю минуту он перешел на нашу сторону. Он неминуемо должен был получить наказание за свои измены.

– Господин, я обещал спасти его.

– Так что ж! Не можешь же ты пойти за ним, взвалить его себе на спину и пронести тем же путем, которым ты пришел. Когда невозможно сдержать данное слово, оно ни к чему не обязывает ни перед богами, ни перед людьми.

– А между тем, господин, я вернусь к нему через колодец.

– Ты не сделаешь этого безумства, вы погибнете там оба.

– Я должен сделать это.

– Я запрещаю тебе… ты мне нужен сегодня.

– Господин, – отвечал факир, – я дал страшную клятву.

– Почему ты не сказал этого сразу? – воскликнул Арджуна, быстро вскакивая с места. – Следуй за мной… Через пять минут я верну тебе падиала.

– Неужели?

– Да! Так же легко, как и сам я вышел оттуда всего два часа тому назад, со всеми членами нового верховного Совета, который я созвал третьего дня.

– Что ты говоришь, господин!

– Истинную правду!.. Сегодня ночью Джахара-Богх окружил батальон англичан под предводительством Кишнаи, и всех нас взяли в плен. О! Он хороший игрок, этот Кишная, он ловко перехитрил нас! Он бросил нас в Колодец молчания и приказал заделать цементом плиту подвала. Но он сделал маленький промах. Он не знал, что в колодце есть три тайных прохода, как в подвале, так и на лестнице, а потому через пять минут мы уже были свободны. Теперь мы готовы отплатить ему тем же… Иди за мной, мы освободим Дислад-Хамеда, но если впредь он будет вести себя так же, – ему не остаться в живых! Мы пришли… Нажми рукой эту каменную резьбу.

– Что это? – воскликнул Утсара. – Стена подается.

– Она устроена на стержне… Зови своего друга.

– Дислад-Хамед! Дислад-Хамед! – крикнул факир.

– Это ты, Утсара? – отвечал голос изнутри.

– Да, я пришел с браматмой освободить тебя. Иди сюда на мой голос, мы пришли совсем с другой стороны, а не с той, откуда ты ждал.

– Вот ты и спасен, – сказал он, – я сдержал свою клятву. Постарайся не забыть своей, ибо при малейшей измене…

– Я поклялся никому не служить, кроме тебя, Утсара, если ты спасешь мне жизнь. Ты можешь рассчитывать на мою верность. Я твой до самой смерти и разделю с тобой труды и опасности. Мой сын уже вырос и может заменить меня, а я буду служить тебе.

– И ты не будешь в этом раскаиваться! – с важностью отвечал ему факир.

Ему льстило, что он может распоряжаться и его будут звать господином. В этот день честный Утсара, привыкший только повиноваться, узнал, что такое гордость.

Такие отношения не редкость в Индии, когда один индиец спасает жизнь другому. Последний в порыве благодарности клянется быть преданным своему спасителю и служить ему до конца своих дней. Он делается членом семьи господина, которому отдает себя, а тот взамен его услуг обязан заботиться о нем, кормить, одевать.

Если слуга женится, его жена живет также в доме патрона. Это нечто вроде добровольного рабства, которое не признается законом, но освящено обычаями.

Утсара был в восторге, что у него есть человек, которому он покровительствовал, несмотря на то, что это был такой трус, как Дислад-Хамед.

Видя, что честолюбивые планы его потерпели неудачу, падиал не прочь был обеспечить себя пищей и кровом на остаток дней своих. Условие, заключенное им, давало ему возможность пребывать во дворце Джахара-Богх, а он знал, что людям, служащим у браматмы, жилось хорошо во всех отношениях.

– Ты знаешь, что я отправил нашего друга Анандраена в Пондишери, – сказал браматма факиру, когда все трое вернулись на террасу, – а затем вернул его сюда в Биджапур. Теперь ты со своим помощником отправишься туда и передашь поручение чиновнику, который управляет французской территорией во время отсутствия Сердара. На обратном пути вы будете, по всей вероятности, проводниками полка морской пехоты… Постарайтесь устроить все попроворней, чтобы вернуться сюда дней через десять, не позже. Для обратного пути, как тебе самому понятно, ты выберешь самую пустынную дорогу. Когда вы будете у леса Повюар, в шести милях отсюда, ты скроешь там эту маленькую армию, а затем пошлешь падиала предупредить меня. Я приму необходимые меры, и в следующую ночь мы без боя захватим сэра Джона Лоренса со всем его штабом и свитой. Я не скрываю от тебя своих планов, чтобы ты понял всю серьезность поручения и не терял время в дороге. Я знаю, Утсара, что могу рассчитывать на твою верность, но если падиал вздумает изменить нам, то самой ужасной смерти будет мало, чтобы наказать его за это преступление.

– Не бойся, господин, мы теперь можем поверить ему. Ты знаешь, что ни один индиец не нарушает «страшной клятвы». Дислад-Хамед два раза произнес ее, а он не захочет подвергать себя двойному наказанию и в этой жизни, и в будущей.

Падиал, как и следовало ожидать, рассыпался в заверениях преданности. На него действительно можно было положиться, ибо суеверный, как все люди его племени, он не способен был пренебречь ужасными наказаниями, ждущими клятвопреступника.

Желая успеха их походу, браматма разрешил взять Тамби, великолепного слона из Джахара-Богха, и затем отпустил их.

Факир и падиал пошли в самую отдаленную часть дворца, выходившую к необитаемым развалинам древнего Биджапура, и, выйдя оттуда незамеченными, направились к дворцу браматмы.

Пусть их пролегал мимо хижины падиала. Он зашел туда, чтобы передать обязанности сыну, так как должность ночного сторожа считается в здешних городах наследственной.

Спустя несколько минут оба входили в пустой дворец верховного вождя общества «Духов вод». Когда падиал затем привел свою жену, Утсара доверил ей от имени Арджуны надзор за дворцом Джахара-Богх до тех пор, пока обстоятельства не позволят верховному вождю вернуться обратно.

Странное дело, самое роскошное жилище может считаться в безопасности от воров до тех пор, пока находится под защитой женщины. Это подтверждают старые традиции Востока. Если вы должны отлучиться куда-нибудь, вам достаточно оставить в своем доме женщину с ребенком, чтобы бродяги не тронули его, даже если он открыт. Таковы нравы Декана.

После довольно плотного обеда, в котором пленники нуждались после их продолжительной голодовки, Утсара и Дислад-Хамед отправились в корраль[77]77
  Корраль (исп.) – скотный двор; загон.


[Закрыть] слона Тамби.

С удивлением они нашли там погонщика, не бросившего своего слона. В ту ночь, когда англичане арестовывали не только браматму и членов Совета семи, но и всех слуг, они оставили в покое корнака Синьясами, опасаясь беспокойного поведения слона. Пять минут спустя на спине Тамби поместили хоуду, а затем его подвели к амбарам и кладовым дворца, где нагрузили всякой провизией, чтобы путникам не приходилось останавливаться в дороге.