Текст книги "Человек закона"

Так и большинство. Считают его за недотепу – развел таинственность, когда все объясняется так просто. Борден Чантри опустил глаза в пустую чашку и не мог вспомнить, как делал эти последние глотки. Оттолкнул стул и поднялся. Пора повидать Мэри Энн.

– Присси, – попросил он, – попадется судья, скажи, что я хочу с ним поговорить. Скоро приду.

– За почтой еще не спускался, так что, по моим расчетам, здесь ты его и поймаешь. Он заправляется кофе всегда, как получает чего-нибудь: читает и пьет. Но я ему скажу. Только ты вернись к его приходу.

Выстрел услышали все.

Он прозвучал на расстоянии, звук донесся четко, не оставляя сомнений, ворвавшись в разговоры, заставив всех онеметь, заморозив все взгляды.

Ночная пальба не была здесь такой уж редкостью, случалась она и днем, но в предвечерний час, когда охотники уже прибыли – если прибыли – а выпивохи еще не вошли в раж, вероятность, что кто-то разрядит оружие, была очень невелика.

Этот выстрел поразил всех присутствующих. Какую-то долю секунды они попросту глядели прямо перед собой. Перепуганные и недоумевающие.

Борден Чантри сдвинулся с места и вышел из ресторана. Он знал, что произошло, как если бы видел это своими глазами.

Еще кто-то расстался с жизнью.

Глава 6

Он лежал, разбросав ноги, у двери конюшни. Лицом зарылся в свежую солому, одна рука откинута, сжимает уздечку, другая у бока, пуста.

Работа покрыла эти руки складками и буграми. Даже месяцы беспробудного пьянства не сгладили этих следов. С самого раннего детства Джонни Маккой знал лишь работу, никогда не увиливал от своей трудовой доли, и все для того, чтобы алкоголь в конце концов доконал его.

Когда бегущие достигли места, где покоилось тело, Билли уже стоял рядом, с белым лицом и широко раскрытыми неподвижными глазами.

– Билл, – Чантри положил ладонь на хрупкое плечо, – мне жаль, что так получилось, мальчик.

Произнося эти слова, он отметил пулевое отверстие сбоку черепа, обшаривал взглядом окрестности в поисках укрытия, где прятался снайпер.

Мчаться на перехват нет смысла, стрелка уже давно здесь нет. Ворваться сейчас с оравой желающих принять участие в охоте, значит затоптать всякое свидетельство преступления, какое только может обнаружиться.

Вокруг стояло с дюжину мужчин и столько же женщин. Борден неторопливо повернулся к ним.

– Слушайте меня, – громко начал он, – каждый из вас сейчас отправляется прямиком домой, не останавливаясь. Добираетесь туда и остаетесь там до утра, или будете иметь дело со мной.

– А что с моим бизнесом? – возмутился Рирдон.

– За одну ночь не обеднеешь, – равнодушно ответил Чантри. – А я не хочу, чтобы все тут затоптали и испакостили. Если счастье не изменит, дотемна найду все, что надо.

– И что же это окажется? – раздраженно поинтересовался Блэйзер.

– Это уж мне знать. Давай домой, и все.

– А если не пойдем? – требовательно спросил Боксер Кернз.

Борден Чантри улыбнулся.

– Ну и что ж, отправлю вас за решетку за нарушение порядка, бродяжничество и всякие прочие грехи, какие найду подходящими к случаю. Но каждый честный гражданин, желающий, чтобы в этом деле разобрались, сделает все, что в его силах, чтобы посодействовать властям.

– Это про меня, – сказал Лэнг Адамс. – Что тебе нужно, Борд? Ты только шумни.

Большой Индеец уже подъехал с фургоном, и Джонни Маккоя погрузили в задний конец. Борден дотронулся до плеча Билли,

– Сынок, пойди-ка лучше ко мне домой. Бесс и Том будут страшно рады.

Мальчик неохотно двинулся, оглушенный, молчаливый. Слез пока что не было. Они придут – Борден это знал, – когда Билли останется один, вне досягаемости любопытных глаз.

Толпа медленно рассосалась, направляясь по домам. Там они и останутся. Если среди них нет убийцы. Ведь чего проще, подбежать и присоединиться к остальным? Одного за другим Чантри перебрал их всех, покачал головой. Нет… не в этой группе.

Мало вероятно. Однако рассуждения его не успокоили. Он ничего не знал наверняка, четко и ясно, и все наводящие вопросы ни на что не навели.

Под подозрение подпадал и Джонни, хотя всерьез Чантри о нем не думал. А все же исключать его совершенно было нельзя. Он оставил ночевать лошадь убитого. Знал, что у того есть деньги.

Теперь убитым оказался сам Джонни. Вопрос: почему его убили? Чего такого было известно Джонни, что нельзя было позволить ему рассказать? Джонни как раз выходил из запоя. Джонни, трудолюбивый, прямой человек.

Теперь так: знал ли Билли то, что знал его отец? И что думал об этом убийца? Если он думает, что мальчик знает что-то опасное – следующей жертвой может стать Маккой-сын.

Стоя на том самом месте, где стоял Джонни Маккой, Чантри медленно поворачивался кругом, определяя угол, под которым должна была лететь пуля. Годы использования огнестрельного оружия – он всегда старался, чтобы каждый выстрел попадал в цель, стрелял лишь по делу и никогда ради пустого развлечения – научили его многому. И много поведали о людях, которые стреляют.

Этот вот разил насмерть. Не для того, чтобы устрашить или ранить. Следовательно, он должен вполне доверять своей меткости и выбрать хорошую позицию. Все еще светло – следовательно, он должен был спрятаться, выстрелить и потом немедленно скрыться. Причем скрыться, чтобы его не заметили или, если заметят – не удивились.

Редко случается, чтобы человека никто не видел. Даже когда этот человек на сто процентов уверен, что хорошо спрятался. В любой момент найдется глаз, который увидит, а часто и разум, который начнет строить догадки.

Из этого следует, что неизвестный стрелок должен был выбрать скрытое место, к которому мог подобраться втайне, или такое, где его присутствие не требовало объяснений.

Джонни, конечно, мог повернуться, когда его ударила пуля. Мог начать нагибаться. Отверстие как будто направлено чуть книзу, словно бы выстрел произведен с более высокой точки.

Борден Чантри стоял, положа руки на бедра, и смотрел вокруг. Если убийца все еще на прежнем месте, он находится под прицелом. Один раз в него уже стреляли.

Он неспешно повернулся лицом к улице. В здании банка – два окна на втором этаже. Пуля могла быть пущена оттуда. Одно окно – над конторой дилижансов, это если предположить, что Джонни еще двигался после того, как в него попали. Два амбара, даже три. Каждый со вторым этажом, а там – или дверь, или окно. Тоже можно стрелять. И все это не дальше двухсот ярдов. Невелика дистанция.

Чантри прошелся по улице от амбара к амбару, определяя расстояния и возвышения. Наконец остановился и с отвращением поглядел вокруг. Что он пытается сделать? Следователь он, что ли? Вообще-то это похоже на розыски коров по следу, а этим он занимался-перезанимался. Вернувшись к халупе Маккоя, он присел на крылечко.

Спустилась ночь, Видны были только несколько звезд – на небе собирались тучи.

Допустим… да, допустим, стрелок поступил так, как Чантри подумал в самом начале? Сделал выстрел и подбежал к упавшему?

Если он это сделал, то куда делось ружье?

Борден Чантри стремительно поднялся. Он отправил людей по домам, рассчитывая, чтобы они не затоптали следов, не скрыли то, что он искал. Ну а вдруг он тем самым загнал убийцу в ловушку? Ведь бросившись к телу, тот либо оставил оружие в том месте, откуда стрелял, либо тут же, рядом!

Более того, ему необходимо вернуться и забрать это оружие, прежде чем он, Борден Чантри, наложит на него лапу.

Если все так и есть, через пару часов преступник покинет свое жилье – где бы оно ни находилось, – будет красться улицами и переулками, заберет свое ружье и отправится назад, к себе домой.

Выйдя на середину улицы, Чантри постоял там, составляя в уме план города. И чем дольше он старался оценить ситуацию, тем меньше она ему нравилась. Положение первого трупа действенного ключа не давало, но с Маккоем дело обстояло иначе. Можно перебирать варианты, и вариантов этих очень уж много.

Судя по тому, где упал Джонни, застрелить его могли с любого из шести направлений, и так сразу исключить ни одно из них нельзя. Мешает еще и то, что получивший смертельную пулю не всегда падает, как стоял. Он может повернуться кругом, наполовину или повернуть одну только голову. Так что направление раны – небольшая помощь.

С места, где лежало тело, взгляд прослеживал прямую линию к банку. К задней двери банка или к любому из двух верхних окон. А также к задней двери и окну салуна «Корраль».

Можно провести прямые и к дому Мэри Энн Хейли, и к задней стене конторы станции дилижансов, к загонам и конюшням компании, а заодно и к задам ресторана. Слишком много вариантов.

Если на то пошло, линию прицела можно наметить и из его собственной кухни.

Чантри раздраженно потряс головой. Бесс? Невозможно. Однако справедливость требует подозревать всех и каждого.

Хоть бы какой намек на то, кто мог быть призрачным убийцей.

Шаг за шагом он двинулся по пыльной улице, повернул и подошел к заднему углу «Корраля». Откуда, в числе прочих мест, тоже могли выстрелить. Внимательно проверил землю вокруг. Никаких свежих следов, которые он мог бы распознать, ни патронной гильзы, никаких указаний, что здесь кто-то стоял.

Пересек улицу по направлению к ресторану, прошел между ним и почтой, потом задами добрался до конторы станции дилижансов с тыльной стороны. Оснований думать, что Блэйзер стрелял в Маккоя, у него не имелось, но оснований исключить его – тоже, поэтому Чантри тщательно обследовал все кругом, потом переключился на загон и на сарай, где держали сменных лошадей для дилижансов.

Ничего.

Ночь становилась прохладной. Тучи сгущались – скоро будет совсем темно. Глянув на свет в окнах своего дома, он заметил тень на занавеске – кажется, жена. Сейчас она должна бы кормить молодежь: его собственного сына Тома и Билли Маккоя.

Две смерти… возможно, два разных преступления, не имеющих между собой ничего общего, но Чантри в это не верил.

Он повернул обратно: между магазином и тюрьмой, на деревянный тротуар.

Улица пуста. Город словно вымер. Люди не отказывают ему в помощи, это хорошо. Ковбоев в рабочие дни в городе, можно сказать, нет.

Чантри опять перешел улицу, на этот раз он приблизился к углу банка и опять вытянул пустышку. Попасть наверх не получится до утра. Взглянул из-за угла на дом Хайэта Джонсона. Замечательный дом, большой, солидной постройки, как и пристало банкиру. Дом, из которого могла быть послана пуля.

Уже отворачиваясь, он обратил внимание на огромную темную массу позади двух жилых домов. Старый склад Симмонса. Его люди выводили из этой махины бычьи упряжки, возили грузы на запад – в лагеря горнодобытчиков, на восток и на север – к железной дороге. Годом раньше они закрыли заведение и оставили дело. Железная дорога протянулась дальше на запад, вот они все и распродали. Теперь строение стояло заброшенным.

Ой ли?

Склад был самым крупным сооружением в городе, вне всякого сравнения, но Чантри он даже не пришел на ум. Строение давно пустовало, и даже в разговорах его не поминали. Но ведь из него, с фасада либо с чердака, нетрудно попасть в цель: семьдесят ярдов, оценивая с походом, до того места, где упал Маккой.

Двинувшись было в направлении склада, Чантри вдруг круто свернул и перешел через улицу к ресторану. Там еще горел свет, видно было, как Эд перемывал посуду.

Чантри открыл дверь и шагнул внутрь.

– Маршал? Я как раз закрываю. Ты угробил наш бизнес на сегодняшний вечер.

– Извини.

– Не извиняйся. Отдых мне не повредит. Я раздобыл хорошую книгу, а проезжий коробейник оставил мне кипу газет из Омахи и Сент-Луиса. Вот чего я люблю почитать, так это газеты. Прямо душа не на месте, куда мир катится! Одна преступность в больших городах чего стоит! Мне этих городов и с доплатой не надо. Лучше жить здесь, где безопасно.

– Не больно-то безопасно оказалось для Джонни Маккоя.

– Да уж, точно. – Лицо Эда приняло выражение искренности. – Маршал, он мне нравился. Сердечный был парень, великодушный. Рубашку снимет, тебе отдаст. Поймаешь того, кто это сотворил, я лично привел бы к тебе на веревке.

– Я его поймаю.

Он сказал это с такой твердостью, что сам удивился. Так уж твердо он себя не чувствовал. Или чувствовал? Откуда возник этот мгновенный ответ? Никогда он не бросался заявлениями: сделаю то, не сделаю это. И однако это слово шло изнутри, и где-то там находился мощный источник уверенности.

– Я обязан его поймать, Эд. У нас хороший город, город, где соблюдают законы, и я давал клятву сохранить его таким. Тут бывали перестрелки и поножовщина, но по большей части это были не местные. И настроение у людей меняется. Старым дням приходит конец.

– Я дверь оставлю открытой. На этом подносе мясо, немного хлеба и масло. В кофейнике есть кофе, только что сварил. Мне взбрело в голову, вдруг ты пробегаешь полночи или больше, так что я тебе его сделал. Вон там в коробке половина яблочного пирога. К утру зачерствеет. Бери, сколько хочешь. Я собираюсь лечь спать.

– Хорошо. Ничего, если я один огонь оставлю?

– Ясно, оставишь. Доброй ночи. До завтра.

Борден Чантри перенес кофейник с плиты на стол, где лежали уже несколько ломтей мяса, хлеб и четверть пирога.

Свет горел на кухне, а он сидел в тени. Сумрачно, тихо, в комнате слабо пахнет кофе. Сидя на стуле лицом к спинке, он протянул руки и соорудил себе толстый сандвич. Потом закинул правую руку назад и снял ремешок с револьвера.

Глядя из затемненного помещения на улицу, он откусывал от сандвича большие куски и прихлебывал кофе, его уши подстерегали малейший звук, его глаза были настроены улавливать самое легкое движение.

Пожилое деревянное строение тихонько потрескивало, отдавая тепло. Вдоль улицы протрусила одинокая собака, задержавшись, чтобы обнюхать что-то в сточной канаве. Постепенно взор Чантри приспосабливался к полутьме, и со своего стула, невидимый, он различил жилище Хайэта на северо-востоке, за углом банка, через дорогу – «Корраль», освещенный, но пустой, и к юго-западу за мексиканским рестораном – дом Мэри Энн.

Слева находилась кухня, позади – стена, а за стеной – погруженное в темноту пространство, отделяющее здание ресторана от его собственного дома.

Чантри доел сандвич, прикончил кофе, налил еще чашку и взялся за яблочный пирог. Он уже подносил ко рту второй кусок, когда поймал краем глаза дрожание тени у задней стены банка.

На какое-то мгновение он застыл. Обманулся? Что-то шелохнулось на самом деле? А если нет?

Положив вилку, он вытер грубой салфеткой руки. Встал, попятившись, чтобы сойти со стула, и, мягко ступая, подошел к двери.

Ничего.

А что-то он все же видел. Та собака? «Нет», – возразило сознание.

Дверь открылась легко, едва слышно скрипнув. Шаг за порог, еще шаг – с тротуара на дорогу, смутно освещенную огнями салуна. Чантри вполголоса ругнулся. Если кто смотрит, увидит его обязательно.

Кажется, в салуне никого. Вообще незаметно, чтобы кто-то околачивался поблизости. Быстро добравшись до угла, он глянул туда, где стоял дом девушек. По занавеси проползла тень. Музыки не слыхать. Потом он вспомнил. Мэри Энн больна.

В мексиканском ресторане темно.

Прижимаясь к стене салуна, он дошел до конца и, прячась за углом, узрел громадную тень – Симмонсов склад. Черный и молчащий.

Напрягая зрение, он положил руку на рукоять револьвера, но ничего не увидел. Услышал, даже ощутил, скорее.

Помедлив одну лишь секунду, с бьющимся сердцем перешел к старому строению. Задел носком сапога камешек, он застучал, ударяясь о другие. Мысленно чертыхнувшись, достиг угла и бочком двинулся к двери.

Открыта. Правда, только на несколько дюймов.

Глубоко вдохнул воздух, почувствовал, как во рту высыхает слюна, как размеренными толчками гонит кровь сердце, и ступил во тьму.

Удар он воспринял до того, как тот обрушился ему на голову. Начал было поворачиваться, тут что-то резко его ударило, и Чантри стал падать… и падать… и падать…

Глава 7

Он диким усилием схватил что-то в темноте, скользнул по сапогу, нога брыкнула и освободилась. Послышался топот. Чантри крикнул, начал было подниматься, но свалился обратно в солому.

Должно быть, он потерял тогда сознание, потому что следующим до него дошло, что вокруг стоят люди, а Присси держит его голову.

Тут были Тайм Рирдон, Лэнг Адамс и Альварес из мексиканского ресторана.

– Я слышал, как вы крикнули, сеньор, – сообщил Альварес. – Я хватать ружье, бежать на помощь, но нет никого, только вы на земле – лежать.

Чантри, пошатываясь, встал. В голове звенело.

– Спасибо. Сейчас оклемаюсь.

Присси отступила. Подняв взгляд, Борден увидел: кто-то… Хайэт, кто же еще… стоит в дверях своего дома в потоке света, смотрит, из-за чего сыр-бор.

– Кто-то мне крепко заехал, – пояснил он. – В сарае был.

– Видел кто? – спросил Рирдон. – Уловил?

– Нет… не видел. Повезло еще, что не уловил билета в лучший мир.

– У тебя непробиваемая башка, – мрачно сказал Лэнг. – Не то бы тебе каюк. Борд, если ты собираешься продолжать в том же духе, надо тебе подыскать заместителя. Так ты себя угробишь.

– Обойдусь. – Покрутил головой. Звенит. – Все в порядке. Я пошел домой.

– Разбуди лучше доктора Тервилиджера, – посоветовал Лэнг. – У тебя мерзкая прореха на черепе.

– Бесс займется. Опыт у нее есть. – Кто-то протянул ему шляпу. Чантри проверил револьвер. В кобуре. – Идите вы все по домам. Ничего мне не сделается.

Лэнг помешкал.

– Борд? Если я могу чем помочь…

– Спасибо, Лэнг. Со мной все в порядке.

Когда все разошлись, Чантри повернулся к мексиканцу, стоявшему сзади.

– Альварес!

Тот обернулся.

– Si?

– Вы первым были здесь?

– Si… по-моему, так, сеньор.

– Видели что-нибудь? Кого-нибудь?

– Ну… думаю… возможно. Думаю, кто-то был внутри. Я слышу, двигается, потом был свет… потом ругался. Ругался… потом побежал. Сеньор? – Альварес поднял на Чантри глаза. – Я думаю, там внутри было двое. Я слышу, ругается, потом как драка и я бежать, и что-то ширь! – и нет.

– Не рассмотрели, кто это был? Или была?

– Нет, сеньор.

– Благодарю вас, Альварес. Вы здорово быстро сюда добрались.

– Си… Вы – закон, сеньор, а закон хорошо, когда есть. Среди нас есть дикари, сеньор. Нет закона – нет свободы, нет безопасности. Я за закон, сеньор.

Он ушел, и Борден Чантри прошагал внутрь строения, дверь которого теперь была широко распахнута. Как тихо… Он пощупал стену, зная: где-то тут висит фонарь. Висит, однако.

Он поднял колпак и, чиркнув спичкой, зажег фитиль. Некоторое время просто глядел по сторонам. Бывшие стойла отдавали плесенью, как это свойственно местам, где не проветривается, сеном и застоявшимся запахом упряжи.

Чантри медленно принялся обходить помещение, заглядывая в стойла, присматриваясь к лестнице, ведущей наверх, осматривая земляной пол у ее подножия. Остановился рядом. Пустой номер. Посмотрел наверх – черный квадрат… люк открыт. Не стоит туда лезть.

Позади – кладовка и еще одна дверь, поменьше. У второй двери торчит бочка, в ней – несколько палок и вытертая щетка. Тут же на полу мешок.

Сюда можно поставить ружье и прикрыть его мешком. Но можно спрятать его и в другом месте, их здесь немало. Конечно, сейчас его уже здесь нет.

В голове пульсирует боль. Постояв еще немного, Чантри направился домой. Раз остановился, прислонился к дому. Голова тяжелая, будто не своя.

Бесс встретила его в дверях. Выражение лица мужа ее поразило.

– Ой, Борден! Что случилось? Тебя подстрелили!

– Нет. Просто треснули по кумполу. Я лучше сяду.

Она помогла ему устроиться в кресле, потом пошла к раковине за водой. Приятная вещь – просто посидеть. Он откинул голову и прикрыл глаза. Через пару мгновений почувствовал успокаивающее прикосновение теплой ткани. Бесс снимает запекшуюся в волосах кровь.

– Тут сильно рассечено, Борден. И вокруг все такого цвета… синяк будет.

– Ничего страшного. Он меня ждал… сразу за входом.

– Кто он?

– Хотелось бы это знать. Но одна зацепка у меня есть. Маленькая, но есть.

– Какая же, Борден?

– Потом. Неохота говорить, и ты решишь, что это такая мелочь… Что, может, оно и верно. – Борден неуверенно водрузился на ноги. – Я в постель, Бесс. Мне нужен покой. Больше ничего.

Серебристо-серое дерево тротуара стало горячим на ощупь. Пыльная улица пуста и недвижна. Скоро полдень. Город ждет. Молчит, прислушивается.

Судья Маккиней сидел за ранним ленчем в «Бон тоне»; Крупный немолодой человек, серый костюм потерт до ниток, жилет с пятнами давно минувших трапез. Волосы под черной шляпой – поседевшие, но густые, и такая же борода.

– Жаль, что с Чантри такое приключилось, – говорил он Хайэту Джонсону. – Хороший человек.

– Хороший скотовод… да и то был когда-то. Думаешь, он годится для нынешней работы, судья? Представляешь, вчера он мне сказал, что намерен получить у тебя судебный приказ, чтобы полазить по банковским делам! Слыхано ли такое!

– Не так уж чтобы совсем не слыхано, Хайэт. Иногда такое делалось, а Борден по пустякам не заводится. Если он захотел сунуть нос в твои папки, значит, у него, без сомнения, имеется на то серьезная причина.

– Но я не могу разрешать всякому…

Спокойные серые глаза взглянули на Джонсона в упор.

– Хайэт, если я составлю судебный приказ, чтобы Борден Чантри посмотрел твои бумаги, он их посмотрит.

Хайэт Джонсон запнулся. Совсем не то, чего он добивался, абсолютно не то. Он так был уверен, что стоит только сказать судье словечко… Он же банкир, а судья олицетворяет власть. Разве они не на одной стороне?

Какую-то секунду он колебался, затем произнес:

– Против приказа суда я, разумеется, не пойду. Но мы храним конфиденциальную информацию… Я уверен, ты не захочешь, чтобы первый встречный получил доступ к сведениям о твоих денежных делах, и я не захочу тоже. Мне кажется…

– Хайэт, – Маккиней улыбался, – я очень сомневаюсь, найдется ли там такое, о чем Борден Чантри не знает заранее. Что до моих денежных дел, то осмелюсь предположить: Присцила способна изложить их яснее, чем ты. Или я сам, раз уж об этом зашел разговор. В таком городишке секретов не бывает, и мое мнение таково: запросил Чантри сведения – он должен их получить.

– Не обязательно. – Хайэт Джонсон начал злиться, что от внимания Маккинея не ускользнуло. – По временам мне кажется, он считает себя чересчур важной особой. Кого-то хлопнули, и он поднимает шум до небес! Можно подумать, президента застрелили!

– А почему бы ему не поднимать шума?

Маккиней отпил кофе, потом вытер усы.

– Каждый человек имеет какое-то значение, всякий свое. Есть ли среди нас такой, который бы и вовсе ничего из себя не представлял? Не побоюсь сказать, что для семьи убитого он был важнее любого президента. Хайэт, каждый из нас рискует слишком высоко задрать нос. Надо сохранять перспективу. Иногда мне приходит в голову, что многим банкирам не помешало бы годок-другой почитать книжки по философии или же выбраться из своего банка и погонять коров, поторговать лошадьми – что угодно.

Борден Чантри – в эту самую минуту и в этом самом городе – наиболее важная особа, какую мы в жизни встретим.

Хайэт вылупил глаза. С ума судья сходит или как?

– Я совершенно серьезно, Хайэт. Этот молодой человек – все, что стоит между нами и состоянием дикости. Граница, защищающая нас, – тонкая линия, и эту защиту осуществляет он один. Подвергая опасности собственную жизнь каждую минуту, когда он выходит на улицу, приколов свой полицейский значок. Мы вольны приходить и уходить, наслаждаться любовью, покупать продукты, заниматься предпринимательством, играть в карты, время от времени пропускать стаканчик, потому что у нас есть он. Он первым встречает опасности, и от некоторых из них нас может оградить только он.

В каждом из нас сидит варвар, но, так как мы знаем – Чантри недалеко, мы его обуздываем. Я не стану выходить из себя и распускать руки, потому что помню – Чантри недалеко. Странствующий ковбой, любитель побуянить, избегает ввязываться в драку, потому что Чантри недалеко. Мы свободны: ты, и я, и Присцила, и Элси, и все остальные – благодаря тому, что по улице со своим значком гуляет Борден Чантри. И сказать тебе правду, на мой взгляд, именно он и должен носить этот значок, никто другой.

Он будет стрелять – по случаю я знаю, что и стрелял, – но судит трезво и знает, когда без стрельбы можно обойтись. Обладает спокойной силой, вызывающей в людях доверие. Не слишком уверен в себе, что хорошо, но всегда уверен, что справится с любой ситуацией. Слишком много он ловил бешеных быков, садился на норовистых лошадей, урезонивал строптивых людей, чтобы сомневаться в этой своей способности.

Я полагаюсь на него, Хайэт, и лучше бы тебе последовать моему примеру. Некоторые считают, что закон их сковывает, но он сковывает одно лишь зло. Законы утверждают, чтобы развязать людям руки, а не наоборот – если это те законы, какими им следует быть. Они подсказывают каждому из нас, что он смеет осуществить, не посягая на свободу другого человека. Свободу, равную его собственной.

– Никогда не смотрел на это с такой стороны.

– Я вот заметил, Хайэт, – ты не носишь револьвера. Почему?

– Так а зачем он мне? Я же банкир, деловой человек. Револьвер мне без надобности.

На губах судьи появилась улыбка.

– Все правильно. Обычно оружие тебе без надобности. А получается это потому, что револьвер носит Борден Чантри. И ему платят, чтобы он применял его ради тебя и в твоих интересах. Вот ты и можешь себе позволить быть деловым человеком – потому что он тебя защищает. Бывали времена, когда безопасность в этом городе гарантировало только собственное оружие, и снова могут настать такие времена, а пока что у нас есть Чантри. Мой тебе совет, Хайэт, – окажи ему содействие.

Судья Маккиней смахнул с жилета крошки.

– Если Бордену нужен судебный приказ, он его получит. Только зачем до этого доводить?

– Предположим, я предпочту не признавать твоего приказа?

– Ну, ты же не дурак, Хайэт. – Маккиней опять улыбался. – Ведь стоит тебе воспротивиться, и я заставлю Бордена швырнуть тебя к Киму Баке за решетку. Будете за компанию дожидаться выездной сессии.

– Неужели ты способен со мной так поступить?

– Почему нет? С тобой и со всяким другим. – Проглотив кофе, Маккиней поставил чашку на стол. – Если хочешь доставить мне лишнюю работу, ты своего добьешься. Но на твоем месте я бы отыскал Чантри и помог бы ему, чем сумел. В один прекрасный день он может тебе ой как занадобиться.

После того как Хайэт ушел, из кухни появился Эд.

– Волей-неволей пришлось вас подслушать, – покаялся он.

– Мы никаких секретов не раскрыли. Так, кое-какие детали, которые наш добрый финансист не вполне усвоил. Не найдется у тебя еще парочки пончиков, Эд? Очень уж вкусные. А Бордена пока нет.

Борден Чантри проснулся с тупой болью в голове и лежал тихо, разглядывая усыпанные цветами обои. В окно заглядывал солнечный луч, легкий ветер колыхал занавеску.

Закрыл глаза, рассеянно слушая звуки из кухни. Бесс за работой. Хорошо. Вот так спокойно лежать, больше ничего.

Только лежа на боку никто еще преступлений не раскрывал. К тому же от него ожидают, что он будет на улице.

Борден сел – с великой осторожностью – и перенес ноги на пол. Голова закружилась немного, но, подождав чуть-чуть, он сумел встать. Держась одной рукой за изножье кровати, постоял, не двигаясь, пытаясь предугадать, как -намерено вести себя его тело. И увидел на подоконнике несколько соломинок.

Слеплены вместе комочком грязи или навоза.

У Бесс на подоконнике – и вдруг такое? Абсурд. Она – самая аккуратная хозяйка, какую Борден знал в жизни. А все-таки сор тут. Что может означать одно и только одно: кто-то влез через это окошко после того, как Бесс наводила здесь порядок. Точнее, после того, как она в последний раз сюда заходила.

Впрочем, она поднялась сегодня утром, не зажигая света, чтобы не беспокоить его, а вчера вечером не увидела бы эту солому в темноте. Из чего следует: кто-то, побывавший в загоне или сарае, забрался в это окно вчера.

Однако в дневное время этого человека заметили бы. Да и дом не заперт.

Получается, что дело было вечером, до того, как его, Бордена, уложили здесь спать.

В старом сарае прошлым вечером кто-то был; двое, самое меньшее. Что же, может быть, один из них пришел из его дома?

Чушь какая.

А солома-то здесь. Хотя она могла быть принесена из двадцати – да что из двадцати, из пятидесяти мест.

А в окно зачем? Потому что как еще солома попадет на подоконник? Бесс… она, разумеется, пойдет через дверь, чего ради еще что-то выдумывать. Его тогда дома не было, Том, конечно, спал…

Билли Маккой?

Если он выходил? Это окно было бы подходящим, чтобы войти обратно. Комната оставалась пустой. Эта сторона дома скрыта от взглядов. Гостиная, или передняя комната, как она обычно называлась, использовалась только, когда приходил с визитом проповедник и в прочих подобных случаях. Поэтому Билли в голову бы не пришло идти через переднюю дверь. Кухонная же дверь скрипит.

Билли, и думать нечего… Но причина? Что среди ночи делать мальчишке в какой-то конюшне?

Медленно, старательно избегая двигать головой, чтобы сильней не заболела, Борден Чантри оделся, натянул сапоги и накинул оружейный пояс. Проверил заряд револьвера, как делал всегда, даже если давно его не применял.

Вышел в кухню. Из окна увидел Билли. Кидают вместе с Томом на столбик веревочную петлю. Для Билли это не задача, он уже ловил животных. Но Том моложе, и для него это полезное упражнение.

Бесс стремительно обернулась.

– Борден! Тебе нельзя вставать! Доктор Тервилиджер говорит…

– Могу вообразить, что он говорит! Как насчет чашки кофе?

– Сядь. Ну пожалуйста! – Покосившись на мужа, она налила кофе. – До чего ты бледный, представить себе не можешь! Не выходи на улицу, там жарко.

– Нужно подобрать кое-какие мелочи. Со мной все будет в порядке. – Бесс поставила кофейник назад. – Что-нибудь слышала нынче ночью?

– Здесь, около дома? – Она повернулась спиной к плите. – Нет. Что-то случилось?

– Не говори об этом никому. Я думаю, Билли уходил из дома.

– Билли? Не может быть! И вообще… я не видела, чтобы он выходил.

Они еще поговорили об этом, следя за тем, чтобы голоса звучали тихо. Знает ли Билли нечто, что неизвестно Бордену? Надо его спросить, но сейчас не время. Как-нибудь, когда он не будет занят с Томом. Когда они будут одни. Двое мужчин.

– О! – Бесс вдруг вспомнила. – Ким Бака хочет тебя видеть, и еще Хайэт Джонсон просил заскочить, когда найдешь время. Скажите, говорит, я переговорил с судьей.

Ким Бака?