Текст книги "Ручей повешенной женщины"

Глава 15

Сани стояли на тропе. В них была впряжена издыхающая Лошадь. Я поспешно отцепил постромки и, утопая в снегу, потащил сани в гущу кустарника.

С западной стороны над тропой возвышался крутой утес, футов двести-триста высотой. С востока же склон был пологим. После недавнего оползня там осталась груда булыжников и вывороченные с корнями кусты и деревья. На восточном склоне мы и укрылись.

– Энн, стащи Фило с саней и укрой вон там. – Я указал на черную нору среди обломков скал и бревен. Вокруг нее все заросло густым кустарником. – И собери все одеяла и провизию.

Пробравшись по расщелине, я занял наиболее удобную для наблюдения позицию и замер в ожидании. Револьвер, конечно, не самое мое излюбленное оружие, зато в стрельбе из винчестера я мог бы поспорить с кем угодно. Правда, до сих пор мне еще не приходилось стрелять в людей, если не брать в расчет индейцев, но то были давние стычки на границе.

Здравый смысл твердил мне, что с нами покончено, что отсюда нам не выбраться. Но в то же время мой упрямый характер не позволял мне сдаться, – напротив, заставлял рваться вперед. Я точно так же не мог остановиться, как не мог отрастить крылья и упорхнуть отсюда.

Внезапно на склоне показался всадник, который ехал прямо на нас; Он находился на виду совсем недолго. Я его едва успел заметить. Однако, заметив, тотчас нажал на спусковой крючок.

Всадник вынырнул на расстоянии добрых четырехсот футов от меня. После моего выстрела он судорожно дернулся, завалился на бок и рухнул под копыта коня. Одна его нога застряла в стремени, и он висел вниз головой.

В следующую секунду раздался оглушительный залп, – казалось, наши враги выстрелили все разом. Что ж, очень мило с их стороны… Это дало мне возможность определить, где они засели.

Неожиданно раздался топот сапог по камням. Резко повернувшись, я вскинул винчестер – и увидел перед собой Эдди. Кровоточащая царапина – след вражеской пули – пересекала его щеку. По рубашке расплывалось кровавое пятно.

– Ты серьезно ранен?

– Не очень. Вот когда мне придется топать пешком до Майлс-Сити, будет куда хуже. Мой конь дал деру.

Сверху время от времени доносились какие-то шорохи. Судя по всему, люди Белена предприняли обходной маневр, чтобы отрезать нам все пути к отступлению. Если мы хотим отсюда вырваться, подумал я, сейчас самое время. Не то они запрут нас, и тогда сидеть нам тут, покуда не замерзнет преисподняя, а у дьявола борода не обрастет сосульками.

Позади нас возвышалась крутая наклонная скала высотой футов тридцать-сорок. Слева вилась тропинка, петляющая по склону горы. Спереди торчали из земли высоченные валуны, напоминающие могильные плиты. Прогалина между ними и скалой достигала в ширину от двадцати до тридцати футов и была завалена стволами деревьев, валежником и камнями. В дальнем конце прогалины находилось укрытие, что-то вроде пещеры, образовавшейся из обломков скал.

Отступив к укрытию, мы увидели Фило. Однако Энн там не оказалось.

– С тобой все в порядке? – спросил я.

– Все в порядке, – улыбнулся он в ответ. – В каком же я сейчас могу быть порядке? А Энн отправилась искать выход отсюда.

Фило указал на узкий проход в глубине пещеры. Пробравшись по нему, я увидел, что это выход на склон холма, а прямо перед ним открывалась расщелина среди скал, наверное, русло пересохшего ручья.

Глазам моим открылся глубокий каньон, если, конечно, это слово подходит для обозначения расщелины шести-восьми футов шириной. Жутковатое местечко, нечего сказать. По краю каньона тянулась узенькая, едва-едва копыто поставить, оленья или лосиная тропка. Отвесные стены сплошь заросли кустарником и деревцами, так что заглянуть на дно было не так-то просто.

Только я собрался спуститься туда и поискать Энн, как она вскарабкалась наверх.

– По оврагу можно выбраться отсюда, – сообщила она. – Внизу течет речушка… ручей, как вы тут говорите.

– Эдди, помоги Энн усадить Фило на лошадь, – распорядился я. – Ему, конечно, трудно ехать верхом, но если он останется здесь, то скоро и ползти не сможет. Так что стоит рискнуть. Продвигайтесь вниз по течению ручья, но смотрите в оба.

– А ты? – спросила Энн.

– Я ненадолго задержусь. Пускай они думают, что мы здесь окопались и собираемся держать оборону.

Когда они уехали, наступила полная тишина. Лишь ветер шумел в верхушках деревьев. Воздух вокруг меня, казалось, подрагивал и мерцал – так бывает порою, когда тает снег. Когда я уже начал беспокоиться за своих друзей, раздался шум шагов. В следующую секунду из-за валуна высунулась голова одного из людей Белена. Я тотчас же вскинул винтовку. Враг заметил меня за долю секунды до того, как пуля снесла ему полчерепа.

Он сделал по инерции еще шаг вперед, затем перевалился через камень и медленно покатился вниз, все еще сжимая в руке винтовку.

Когда он подкатился ко мне совсем близко, я подошел к нему и взял его винтовку и кольт. Потом отстегнул его патронташ. Через плечо у него была надета еще одна перевязь. Ее я тоже забрал. Бог весть, когда закончится развлеченьице, рассудил я, так что патроны мне еще пригодятся.

– Эл? – послышался через минуту чей-то голос.

– Если он тебе нужен, – ответил я, – так приходи и забирай.

Кто-то грубо выругался. Затем я услышал голос Белена:

– Пайк, ты форменный идиот! Зачем тебе драться с нами? Ты и сам знаешь, что в наших краях тебе больше и дня не проработать. Так что давай, выходи-ка оттуда, я дам тебе пятьдесят долларов, и скачи себе подобру-поздорову. Ничего умнее и не придумаешь.

– А ты не забыл, что у тебя имеются веские причины, чтобы убрать меня, а, Роман? – весело отозвался я. – Ты, конечно, можешь меня заполучить, но это тебе недешево обойдется. Что ж, двоих твоих людей мы уже угрохали. Осталось семеро, не так ли?

Я осторожно отступил поближе к пещере. Настало время дать Белену какой-нибудь новый повод для беспокойства, рассудил я. Надо было чем-нибудь отвлечь его.

– Кстати, слыхал насчет Гетти? – продолжал я заговаривать ему зубы. – Мы нашли Коротышку Коунса насквозь простреленного. Здесь появилась какая-то залетная банда и вырезала их всех подчистую.

– Ну и поделом им! – Голос Белена звучал уже ближе.

– Значит, тебе охота иметь в соседях таких веселых парней? Слушай, Роман, Гетти ведь не блаженным богомольцем был. И если эта шайка перебила всех его ребят, то что с твоим-то скотом станется? Бьюсь об заклад, они уже хозяйничают на твоих пастбищах! Да у тебя даже на сигару деньжат не останется!

– Дьявольщина!

– Поэтому мотай себе на ус. Ведь ты никого не оставил на ранчо?.. Так что считай – ты нищий!

В бревно неподалеку от места, где я прятался, вонзилась пуля. Я выстрелил в ответ и снова завопил:

– Теперь сам с собой разговаривай, слышишь?.. А мне с тобой трепаться надоело. Но вот когда ты не сможешь даже нанять адвоката, чтобы спастись от виселицы, уж то-то я посмеюсь!

Затем, нырнув в пещеру, я рванул вглубь и мигом пролез в узкую расщелину.

Мои спутники времени даром не теряли. Хотя я шел очень быстро, даже временами бежал, но сумел нагнать их только через две мили. Фарлей еле сидел в седле. Он был бледен как привидение, но держался молодцом. Слабо улыбнувшись мне, он проговорил:

– Я знал, что ты справишься, Пайк. Что там произошло?

Покосившись на ехавшую впереди Энн, я понизил голос:

– О двоих из них можно больше не беспокоиться.

Теперь у нас оставались только три лошади, и одному из нас пришлось идти пешком. Вот я и шел. Не сказать, чтобы мне это пришлось по вкусу. Что греха таить, я ведь всегда был ковбоем, – а ни один ковбой пешком даже улицу не перейдет, если может переехать ее верхом. Но, конечно, время от времени и мне доводилось совершать пешие прогулки.

Лишь глубокой ночью я ввел наш маленький отряд в лощину среди гор. Там мы остановились на ночлег. Чтобы сбить врагов со следа, я после наступления темноты свернул с прежней тропы и взял курс на восток. Маршрут, которого я теперь придерживался, был мало кому известен; мне же доводилось несколько раз здесь проезжать. Лучше других зная эти дикие места, я надеялся, что в темноте никто не сумеет найти ту лощину, в которой мы разбили лагерь.

Все мы до того вымотались, что решили рискнуть и разожгли среди камней крохотный костерок, чтобы приготовить горячий ужин. Правда, наши припасы, кроме кофе, подходили к концу. После ужина я затушил огонь и улегся спать под кустом. Эдди нуждался в отдыхе не меньше меня, поэтому на сей раз охранять лагерь мы предоставили нашим мустангам, прирученным совсем недавно, так что при первом же признаке опасности они бы так переполошились, что перебудили бы весь лагерь. И все же за ночь я дважды просыпался, выползал из-под одеял и подходил к лошадям. Тихонько разговаривая с ними, я внимательно вслушивался в ночную тишину, однако ничего подозрительного не слышал.

К тому времени, как солнце позолотило вершины Черных холмов на востоке за Пороховой речкой, я уже стоял на высоком обрыве, вглядываясь в ту сторону, откуда мы пришли.

Воздух был чист и прозрачен, так что я почти сразу же разглядел наших врагов. Они во весь опор гнались за нами на много миль к северу отсюда, аж за Бобровым ручьем. Должно быть, пропустили поворот и теперь пытались отыскать наши следы там, где ими и не пахло.

Когда я спустился с горы, все уже собрались и готовы были отправиться в путь.

Фарлей потянулся к седельной сумке.

– Пайк, носил когда-нибудь мокасины? Для долгих переходов они куда лучше твоих сапог.

Мокасины оказались мне почти по ноге и очень удобными. Фарлей – не первый ковбой из числа моих знакомых, кто обзавелся парой мокасин, чтобы одевать их для прогулок по лагерю. Мокасины носили многие, хотя нельзя сказать, что таков был общий обычай. Несколько раз я видел, как Фило разгуливает по своей хижине в такой обувке.

Энн ехала рядом со мной. Чтобы облегчить свою ношу, я доверил девушке везти винчестер.

Полуденный привал мы устроили в укромной впадине меж пологих холмов, покрытых густей травой. Деревья там не росли. Мы довольствовались той водой, что припасли во флягах, а лошадей Эдди отвел к руслу почти высохшего ручья в доброй сотне футов от места привала. Там среди камней сочилась тоненькая струйка воды. Пока он ходил, мы разожгли из щепок костерок и сварили кофе.

Никто не проронил ни слова. Я все еще ощущал смертельную усталость, да и остальные тоже. Сварив кофе, мы потушили костер. Когда вернулся Эдди, Фарлей то ли задремал, то ли впал в забытье, точно не знаю. Энн сидела рядом с ним, допивая свой кофе.

– Так дальше дело не пойдет, – произнес я. – От ходьбы и бега я вконец разбит. – Я сделал глоток кофе. – Эдди, бери Фарлея и Энн и вези их в Майлс-Сити.

Спутники мои, слишком усталые, чтобы задавать вопросы, просто уставились на меня все как один.

– Собираюсь раздобыть себе коня, – пояснил я. – Устал я топать… Так что придется мне позаимствовать у них коня и, если получится, заставлю их прогуляться пешком.

– Тебя убьют, – возразила Энн. – Тебе вообще не следовало впутываться во все это. Да и не вмешался бы ты, если бы не мы.

Я лишь отмахнулся от такой ерунды. Чем дольше я бежал, чем больше болели мои усталые ноги, тем злее я становился с каждой минутой. Все, решил я, с меня довольно. Теперь я вполне созрел для решительных действий. Меня слишком долго травили, точно загнанного зверя, больше я никуда не побегу. И если люди Белена хотят драки, пусть пеняют на себя. Чтобы раздобыть лошадь, мне, возможно, придется схватиться со всей шайкой, но меня это не остановит.

Вновь потемневшее небо предвещало снег, а мы все еще находились далеко от Майлс-Сити.

– Идите, – сказал я. – А я останусь и буду драться.

Эдди молча смотрел на меня. Я знал, что ему до смерти хочется остаться со мной, но ведь кто-то должен был позаботиться о Фило и отвезти брата с сестрой в город.

Взяв прутик, я начертил им примерный план местности.

– Продолжайте двигаться строго на север, – пояснил я, – и тогда точно не собьетесь с дороги. Тыквенный ручей, правда, течет примерно в ту же сторону, но он слишком уж изгибается на восток. Так что не теряйте даром время и не пытайтесь идти вдоль него. Просто все время продвигайтесь на север. Где-то вот здесь вам придется переправиться либо через Тыквенный, либо через Тонгу. Но неподалеку от их слияния есть броды. Как переправитесь, идите дальше все в ту же сторону и вскоре доберетесь до Майлс-Сити.

Эдди отправился за лошадьми, а я проверил винтовку. Энн стояла рядом со мной, глядя на меня широко раскрытыми глазами с таким выражением, словно видит меня в последний раз. Что ж, вполне могло статься, что в последний…

Я чувствовал себя преотвратительно. Каждая мышца моего усталого тела болела и ныла, на натертых ногах вздулись пузыри, и жгучая ненависть мутила мой рассудок. Все это и заставляло меня остаться. Но помимо того мне еще очень хотелось, чтобы Эдди, Фило и Энн ушли от погони. Если только мне удастся увести у Белена лошадей, рассуждал я, или хотя бы задержать его людей на несколько часов, то мои друзья получат шанс на успех. Иначе неминуемо пришлось бы выдержать битву на подступах к городу.

– Энн, – сказал я, – Фило еще может выкарабкаться. Но для этого вы с Эдди должны доставить его в Майлс-Сити. Я останусь здесь и расшевелю осиное гнездо. А вы немедленно поезжайте.

Она стояла прямо передо мной с задумчивой полуулыбкой на лице.

– Барни, – сказала она, – ты самый замечательный, самый великодушный человек из всех, кого я когда-либо знала!

Черт возьми! Сказать мужчине такое – это вам не шутка. Щеки и уши у меня так и заполыхали огнем, я мучительно подыскивал подходящие случаю слова. Но так ничего путного и не придумал. А скажи я то, что вертелось у меня на языке, так почувствовал бы себя еще большим идиотом.

– Тебе пора, – наконец выдавил я. – Приготовь брата к дороге.

– Если все кончится для нас благополучно, Барни, я останусь в Монтане.

– Здесь не самое подходящее место для английской леди.

– Но я ведь ирландка, Барни, а ирландцы разбрелись по всему свету – и мужчины, и женщины. Да и всю нашу семью раскидало по миру: кто сражался во французской армии, кто в испанской, а кто и в Индии. А еще один наш родственник был убит вместе с Кастером – ты говорил, что это происходило не так уж далеко отсюда.

– Тебе здесь нечего делать, – настаивал я. – Дикая и первобытная страна…

– Нечего делать? Полагаю, для меня все же найдется дело.

Ну что я мог еще сказать? Нахлобучив по самые уши старую шляпу с обвисшими полями, я опустил глаза на винчестер.

– Постарайтесь добраться до Майлс-Сити, – пробурчал я, – и расскажите там, что произошло. Расскажите им заодно и про остальные убийства. И вот что, Энн…

– Что?

– Ни к кому не поворачивайся спиной. Вообще ни к кому. Слышишь?

Тут подошел Эдди с лошадьми, и я помог девушке усадить Фило в седло. Бедняга был до предела измучен. Я еще не видел ни одного человека, который бы в таком состоянии сохранял способность двигаться.

– Удачи, Пайк, – проговорил он слабым голосом. – Удачи тебе, парень.

Уже поворачивая коня, Энн неожиданно потянулась ко мне и коснулась рукой моей щеки.

Эдди задержался еще на несколько мгновений.

– Я сделаю все, что в моих силах, – тихо сказал он. – Крепче сжимай кулаки, парень. Не дай им сбить себя с толку.

Он уехал, а я все стоял, глядя им вслед. Лишь теперь, почувствовав, что в последний раз вижу Энн Фарлей, я признался себе, что люблю ее.

Глава 16

Приходит время, и каждому человеку приходится взглянуть на себя как бы со стороны. До тех пор ты еще тешишь себя иллюзиями и доволен собой, но вот приходит час, и ты начинаешь задавать себе вопросы. Ты спрашиваешь не о том, где просадил летний заработок, а на что потратил всю свою жизнь до этой самой минуты. И чаще всего ответ, а ты вынужден дать его себе, не слишком воодушевляет.

И понять это никогда не поздно. Я знал одного парня, который взялся за себя только после того, как ему стукнуло сорок. А за все предыдущие годы он ничего не нажил, кроме шрамов и угасших желаний. Кстати сказать, самое худшее, что только может сделать человек – это позволить своей мечте умереть.

Давно, когда я был еще зеленым юнцом, я часто думал о том, как в один прекрасный день обзаведусь собственным ранчо и стану на нем хозяйствовать. Само собой, уж коли такая идея пришла тебе в голову, то она не останется лежать «под паром». Мало-помалу она обрастает плотью и кровью, стремится к своему воплощению в жизнь. И вот ты, сам того не замечая, постоянно пополняешь свою копилку знаний: то там, то тут берешь на заметку что-нибудь интересное, примечаешь, хорошо или плохо идут дела у того, на кого сейчас работаешь, изучаешь пастбища и свойства различных трав и кормов.

Словом, ты непрестанно учишься. Каждая идея – это семя, и, подобно семени, со временем она прорастает. Но для того, чтобы она хорошо росла, ей нужен уход. Вся беда в том, что после долгих размышлений, я погряз в рутине обыденных дел. Жизнь текла своим чередом: я работал по найму, потом скакал в город, там потехи ради дрался с таким же простофилей, как я, воображавшим, что он – самый лихой парень на белом свете, потом возвращался обратно, и все начиналось сызнова. Мечта еще жила во мне, хотя почти зачахла.

Человек не стареет, пока не начинает забывать свою мечту. Кто-то, помнится, сказал, будто природа не терпит пустоты. Так вот, судя по моему жизненному опыту, я бы добавил, что природа вообще не любит ничего, что не способно приносить плоды. А я? Очень может быть, думал я, пришло и мне время умереть, ведь, сколько я себя помнил, я никогда ничего не создавал, а лишь отрабатывал поденную плату. Спору нет, работал я честно и не покладая рук, не обращая внимания на дождь, снег и град. Я укрощал строптивых мустангов, вытаскивал увязших в болоте бычков, глотал пыль в загонах Для клеймения, глох от топота копыт и рева перепуганных животных.

Но только мечта моя все же не умерла. Вплоть до самых последних дней она таилась в глубине моей души. Каким-то непонятным образом Энн пробудила ее к жизни. Но у меня и мысли не промелькнуло, что такая девушка, как Энн, предназначена для меня. Ведь девушке из хорошей семьи, получившей отличное образование, нужна соответствующая обстановка. Фило – дело иное. Крепкому сильному мужчине естественно жить там, где он сможет проявлять свою крепость и силу, но Энн?..

Размышляя обо всех этих вещах, я в то же время сознавал, что люди Белена, должно быть, уже напали на наш след и ринулись в погоню. Их ничто не задерживает, и они могут развить немалую скорость. Правда, их лошадям уже пора бы утомиться от долгой и быстрой скачки.

Прикидывая, где бы засесть, я остановился у почти высохшего прудика у ручья. Собственно, даже не у прудика, а так, возле лужи, куда приходят побарахтаться бизоны. Спрыгнув туда, я присел, прислонившись спиной к берегу. Враги могли бы проехать мимо меня и даже не заметить, если я сам не открою огонь. Однако у меня возникло подозрение, что они будут держаться тропы, с которой мы свернули, и поедут вдоль ручья. Тогда, наверное, именно тут они решат остановиться на ночь или устроить хоть небольшой привал. Местечко – самое подходящее для лагеря, не в пример тем лощинам, куда забивались мы, чтобы украдкой развести костер.

Но даже если бы они не остановились тут, у меня все еще оставался шанс, ведь я мог отправиться им вслед пешком. Известно – человек даже и без коня может преодолеть многие и многие мили, тому есть немало примеров.

Однако я был почти уверен, что преследователи должны остановиться здесь. Ведь последние дни их кони наверняка едва кормлены. Несчастные животные, верно, уже выбились из сил. Тем более, что им пришлось немало проскакать еще до того, как Белен бросился в погоню за нами. И уж если они остановятся, сказал я себе, одного-то коня я добуду.

Драться мне не впервой, – всю свою жизнь я из драк не вылезал. Мне приходилось полагаться только на свои кулаки и мозги, уж какие имелись. И если я побеждал в девяти схватках из десяти, то лишь благодаря тому, что никогда не желал смириться с поражением. Несколько раз, когда казалось, будто уже все потеряно, я упрямо продолжал работать кулаками и в конце концов побеждал.

Но сейчас все было иначе. Мне предстоял не кулачный бой, а перестрелка. Я знал, что враги, по крайней мере, часть из них, хотят убить меня… постараются сделать это во что бы то ни стало.

Итак, я терпеливо ждал. Хотя прекрасно понимал, что мои шансы на успех ничтожно малы.

Ласково пригревало солнце, среди сугробов виднелись темные полоски влажной земли, но, похоже, уже снова подмораживало. Близился вечер. Царила полная тишина. И тут внезапно на меня навалилась вся накопившаяся за последние дни усталость.

Веки мои отяжелели, мускулы расслабились. Сидеть на солнышке было так тепло и уютно… Однако я заставил себя подняться и осмотреться. Никого. Тогда я снова уселся и поудобнее привалился к обрыву.

Давно ли мы бежим? Сколько ночей я уже толком не спал? Если только останусь в живых, пообещал я себе, то, когда все это кончится, просплю неделю кряду. Но пока надо бодрствовать, враг может появиться в любую минуту.

Я опять поднялся и поглядел вокруг. Нигде, ничего… Скоро совсем стемнеет. Заняв прежнее место, я порылся в карманах в поисках окурка, но безрезультатно. Поплотнее запахнув куртку, я принялся ждать.

А что, если они поехали вперед и устроили засаду на подъездах к городу? Поразмыслив, я решил, что это возможно, но маловероятно.

Мои глаза устали… я на секундочку прикрыл их.

Когда раздался грохот копыт, я уже почти спал. Вздрогнув, я вскочил на ноги, и тут вокруг меня обвилось невесть откуда взявшееся лассо. Всадник резко осадил коня, и веревка туго натянулась, стегнув меня по лицу, захлестнула шею.

– Так его и держите.

Роман Белен соскочил с коня и, натягивая толстые рукавицы, с ухмылкой направился ко мне.

Остальные с равнодушными лицами сидели в седлах. С некоторыми из них я в свое время работал, а одним из тех, кто захлестнул меня лассо, был Ред Хадеман. Несколько лет назад я здорово вздул его на одной вечеринке с танцами. Естественно, он меня недолюбливал.

– Я так и думал, что ты заляжешь в засаде, Пайк, потому что ты первостатейный болван. Теперь ты получишь по заслугам. Потом мы догоним твоих приятелей и покончим с этим делом.

Веревки не давали мне даже рукой пошевелить. Моя тяжелая куртка из овчины и без того стесняла движения, а теперь еще и лассо стягивало мои руки. Вдобавок петля на шее чуть не удушила меня.

Роман Белен был здоровяком хоть куда. В жизни не видел такого гнусного выражения, какое появилось на его лице, когда он приблизился ко мне. Размахнувшись, он направил свой огромный кулачище мне в лицо. Однако Эдди недаром обучал меня боксу. Я машинально отклонился в сторону, и кулак просвистел у моего уха.

Потеряв равновесие, Белен навалился на меня всей грудью, потом отпрянул и, словно обезумев, принялся молотить меня обоими кулаками. От первого же удара в голове у меня зазвенело, но Белен не останавливался. Твердо решив не падать, я расставил ноги и старался стоять как можно тверже. Но он все же сбил меня с ног, принялся пинать ногами. Только толстая куртка пока еще спасала мои ребра от переломов.

Не знаю, сколько это продолжалось. Сперва каждый удар отзывался резкой мучительной болью, но потом все во мне словно онемело, и я уже почти ничего не чувствовал. Однако сознания не потерял. Наконец, выдохшись, Белен отступил в сторону, опустив руки.

– Ладно, снимайте веревки! – сказал он своим людям и напоследок еще раз пнул меня в бок.

– Ну что, Пайк, получил свое?! – заорал он.

Я попытался ответить, однако не смог вымолвить ни слова. Мои губы были разбиты, челюсть распухла.

А этот мерзавец уже отвернулся.

– Черт с ним! – бросил он на ходу. – Поехали быстрее. Этот нам все равно уже не помеха.

Я услышал, как скрипнуло седло, когда он садился на коня.

– Ред, у тебя давно на него зуб. Предоставляю его тебе. Убей его!

До меня смутно донесся удаляющийся стук копыт. Я с огромным трудом заставил себя открыть глаза.

В пятнадцати футах от меня сидел на коне Хадеман с кольтом в руке. Я знал, о чем он думает: о том, как я вздул его, и о том, что мы всегда недолюбливали друг друга. И вот теперь я лежу перед ним совершенно беспомощный и безоружный.

– Да, храбрости тебе не занимать, – проговорил он.

Хадеман поднял револьвер и навел на меня прицел. Я не в силах был пошевелиться. Да и все равно бежать мне было некуда.

Отверстие револьверного дула становилось все больше и больше. Затем, совершенно сознательно, Ред сместил прицел дюймов на шесть в сторону и нажал на спусковой крючок.

Из дула вырвался сноп пламени, пуля ударилась о землю совсем рядом с моей головой. Ред снова взвел курок и снова прицелился. Затем опять отвел руку и выстрелил. Мне казалось, что все кругом содрогнулось, но когда я открыл глаза, Хадеман по-прежнему сидел в седле, рассматривая меня своими холодными серыми глазами. Сдув дымок с дула револьвера, он развернул коня и умчался прочь.

Стук копыт замер вдали, но я по-прежнему не мог пошевелиться. Лежа на спине, я смотрел на низкие серые тучи, затянувшие все небо, даже закатную даль. Наконец что-то шевельнулось в моем сознании, я должен был бороться за жизнь.

Во всем теле, в каждой мышце, каждой косточке, пульсировала тупая, ноющая боль. Но все же мне кое-как удалось встать на колени. Один глаз не открывался, другой превратился в узкую щелочку. Я поднес онемевшие окровавленные руки к лицу, но тут же в ужасе отдернул их. Лицо мое превратилось в отвратительное кровавое месиво.

Я начал медленно подниматься, но ноги отказались мне служить. Я рухнул на землю, так основательно ударившись о камень, что голова заболела в тысячу раз сильнее. Через минуту я предпринял новую попытку, на сей раз покрепче зарываясь пальцами в мерзлую грязь.

В результате я все же вылез из ямы, но это отняло у меня последние силы. Я распростерся на земле. И тут до меня донеслись отдаленные выстрелы. Так значит, все было напрасно! Враги настигли моих друзей и, возможно, уже убили их.

Шедший от земли холод постепенно сковывал все мое тело; я задрожал. Вытянув вперед руку, я ухватился за кустик и стал медленно подбираться к нему.

Капля крови сорвалась с лица, оставив на рукаве ярко-алое пятно. Несколько мгновений я тупо смотрел на него, потом собрался с силами и пополз дальше. Мне, пожалуй, удалось проползти несколько футов. Я уткнулся лицом в землю и провалился в забытье.

Меня разбудили холод и жгучая жажда. Захватив горстку обледенелого снега, я попытался запихать его в рот. Начавшие затягиваться ссадины ужасно болели: при попытке открыть рот челюсти, казалось, затрещали. Но часть снега все же попала мне на язык. Тоненькая живительная струйка потекла по горлу.

Я снова встал на колени и пополз вперед. Через несколько минут я добрался до высокого валуна и, ухватившись за него, сумел подняться на ноги. Привалившись к камню, я обождал, пока пройдет дрожь в коленях. Затем, спотыкаясь, побрел дальше.

Я твердо знал лишь одно: надо добраться до Майлс-Сити. А когда я попаду туда, я отыщу Романа Белена. Во что бы то ни стало отыщу.

Эта мысль и спасла меня. Лишь одна она толкала меня вперед в эту мучительную, полную боли и отчаяния ночь. Я спотыкался, падал, поднимался и падал вновь. Дважды я срывался с берега ручья на лед, но каждый раз умудрялся выбраться и двигался дальше.

Когда настал час тусклого серого рассвета, я по-прежнему брел, превозмогая боль. Руки мои кровоточили, все тело по-прежнему болело и ныло, и при каждом движении у меня вырывался стон, но я еще держался. Где-то впереди находились мои друзья, или их трупы, поскольку вчерашние выстрелы могли означать только одно; люди Белена настигли их.

Следует сказать о том, какую огромную роль в подобных ситуациях играет ненависть. Совершенно очевидно, что, если бы не ненависть, я бы никогда не нашел в себе сил подняться с земли. А если бы и поднялся, то не прошел бы и десяти футов.

Преодоленное мной расстояние сперва определялось футами, но потом я начал измерять его шагами. Заглянуть вперед, представить себе, как я пройду все эти длинные мили, было для меня совершенно невозможно. Ведь даже каждый мой шаг безмерно радовал меня.

Я не помнил, как это произошло, но Белен, по-видимому, оттоптал мне одну руку. Она была вся изодрана и ужасно распухла, но пальцами я все же мог пошевелить, хотя и с трудом. Любое движение этой руки причиняло мне такую нестерпимую боль, что покуда у меня не было ни малейшего желания пустить ее в ход.

Меня толкала вперед лишь сила воли. Сила воли и ненависть.

Больше всего на свете я жаждал убить Романа Белена.

Временами у меня мутилось сознание. Порою горизонт словно расплывался, и все вокруг меня начинало качаться. Не знаю, прошел ли я в тот первый день хотя бы милю.

Под вечер мне показалось, что справа от меня что-то движется. Чуть позже я снова заметил то же движение.

Оказалось – волк. Не койот, а здоровенный серый лобо note 3Note3
  Матерый волк.


[Закрыть]. И он крался за мной по пятам.

Враги забрали мой винчестер, кольт и даже нож. Так что защищаться мне было нечем.

Волк никогда не нападет на человека. Так твердили мне с детства. И я верил… до поры до времени.

Старый лобо прекрасно понимал, что я при последнем издыхании. А в таких случаях волк, как и стервятник, безгранично терпелив. Видать, нетерпеливыми бывают только люди. А большинство диких зверей не знают чувства времени, потому и могут подождать. Да, ждать они умеют…

Возможно, он разделается со мной уже нынешней ночью. А может, следующей ночью – ему не к спеху.

Я снова упал и не смог сразу подняться; несколько минут я лежал почти без чувств. А когда наконец открыл глаза, пошевелился и начал подниматься, то увидел, что волк сидит в каких-нибудь пяти ярдах от меня. Сидит, свесив красный язык, и наблюдает за мной.