Текст книги "Походный барабан"

Глава 55

Был пасмурный, хмурый день. Много раз рисовал я в своем воображении Долину Ассасинов, и всегда она виделась мне в солнечном сиянии и прозрачных тенях деревьев.

За крышей беседки я заметил дворец, белый и красивый, несмотря на серость дня. Я жевал грушу и обдумывал наше положение, не сулящее ничего хорошего.

Возвращение через крепость – безумие, но иного выхода я не видел.

Дождь ограничивает движение по саду, и в этом его уголке, где должен строиться новый дворец, вряд ли кто-нибудь появится. Сколько ещё времени пройдет, пока они заподозрят, что мы ушли через акведук?

Это был маловероятный путь, и я подозреваю, что отцу пришлось трудновато, когда он исследовал его. Возможно даже, что современные властители замка ничего не знают об акведуке. Несомненно, ему уже не одна сотня лет.

Так или иначе, но до конца дня нам нужно наметить способ бегства; мы должны быть готовы двинуться, когда опустится темнота. А до тех пор надо, чтобы нас не нашли.

На мои куски труб, начиненные порошком, полагаться не следует. Мне они знакомы только по описанию, а не по опыту; а я сделался убежденным приверженцем арабского метода проб и ошибок.

Рассматривая видимую мне часть горы, я подумал, что по ней, скорее всего, выбраться не удастся. И сам я не испытывал ни малейшего желания повторять свой побег из испанского замка, и отца не хотел подвергать такому тяжкому испытанию.

Один раз я услышал смех. Веселый смех молодой женщины или девицы; слышал я и музыку. Несомненно, эти звуки доносились из какого-нибудь окна. Кто станет в такую погоду играть и веселиться в саду?

Я ждал, дрожа, не смея развести костер из опасения, что кого-нибудь привлечет запах дыма. Отец мой спал; без сомнения, сон был ему необходим. Лишь к середине дня он открыл глаза; переход от сна к бодрствованию был мгновенным.

Я шепотом объяснил ему положение, а потом он начал вводить меня в курс дела. Он работал в Долине только под плетью надзирателя, однако заприметил различные строения.

– В горе пробит ещё один акведук, в котором есть внутренние ступени, под водой, но в такой дождь он, наверное, полон воды, и поток слишком силен. Он весь закрыт, и я не представляю, где он выходит на поверхность.

Пока мы жевали груши и доедали остатки чапати с кусочками мяса, я обдумывал ситуацию.

Представим себе, что я – Хасан ибн аль-Саббах. Предположим, что я, первый из ассасинов, взял крепость Аламут. Кто бы её ни построил – а построена она была примерно в 83О году нашей эры, – он наверняка захотел бы оставить себе путь для бегства. Любой, кто запирается в крепости, должен считаться с возможностью, что эту крепость возьмут. И что тогда? Очевидно, бегство через потайной ход; а с потайными ходами я уже кое-какое знакомство имею.

Такой ход должен быть легкодоступен, и у него должен быть не один вход, а несколько – на случай, если беглец отрезан от других частей крепости. Определенно, должен быть путь к бегству и из Долины Ассасинов.

Здесь возникла та же задача, что и в Замке Отмана когда-то давно. Любой ход должен иметь какое-то место, из которого беглец может выйти незаметно.

Где Махмуд? Этого человека я боялся. Слабый может стать страшным, когда хочет казаться сильным, а он был именно таким человеком, полным черной мстительности и ничего не забывающим. Такой, и умирая, будет злобно сыпать ударами во все стороны, чтобы и при последнем издыхании причинить кому-нибудь вред.

Отец показал жестом на заполненные трубки:

– Ты узнал об этом из книги? Ты, значит, хорошо умеешь читать?

– По латыни, – сказал я, – по-гречески, по-арабски, по-персидски и немного на санскрите. А вот на франкском языке я читать не умею; правда, я и не знаю, чтобы до сих пор на этом языке было что-нибудь написано.

– Ты, говорят, и врач?

– Кое-чему я в этом деле учился, немного и занимался врачеванием, но не как постоянным ремеслом. Все знания как-то между собой связаны, и я учился тому, чему можно было. Много знаю о море и о звездах, много об истории, а также о расположении стран на земле и кое-что из алхимии.

– Видно, здорово ты был занят, – сухо произнес отец.

Я хотел было объяснить, что лишь недавно узнал, где он, и только теперь смог добраться сюда, но тут в стороне послышался шум шагов.

По дорожке под деревьями шла девушка или молодая женщина, завернувшись в бурнус; уже совсем недалеко от нас она откинула капюшон бурнуса и подняла лицо навстречу тихому дождю.

Так стояла она с минуту – белокурая, как некоторые из наших франкских девушек, красивая, словно цветок.

Нам нужна помощь – так вот она! Я давно пришел к заключению, что можно доверяться великодушию женщин, особенно молодых женщин, ибо они менее расчетливы и более романтичны. А девушка, подставляющая лицо дождю, – романтична, даже если она находится в Долине Ассасинов.

Мы были одни, никто нас не видел.

– Правда, приятно?

Она резко обернулась.

– Не бойся, это мне нужно бояться, – сказал я. – Я скрываюсь от них.

– Ты прячешься от Шамы?

– А это кто такой?

– Ты не знаешь Шаму? Он – главный евнух. Это он привел меня сюда.

– Мы прячемся от них от всех.

Доверившись настолько, я должен довериться полностью.

– Мой отец был здесь в рабстве. Я помогаю ему бежать и пытаюсь бежать сам.

– О-о, помогите и мне! Я тоже хочу бежать!

– Мы можем помочь друг другу… – Я отвел её назад, за линию деревьев. – Нам нужно найти выход отсюда. Такой, чтобы не идти через крепость.

– Садовник выносит листья за стену и там сжигает. Есть небольшая калитка, очень прочная, скрытая в углу стены.

– Сможешь ты проводить нас туда? После заката?

– Нам не позволяют быть в саду после заката. Шама сам запирает все двери. Тогда и работают садовники, а главный садовник выносит листья и сухую траву за стену.

– Он работает один?

– С ним обычно два стражника. Они большие и сильные, как и он сам, и очень жестокие. Меня все время предостерегают, чтобы я не оказалась от них близко. Они уже убили одну девушку и нескольких рабов, которые слишком близко подходили к калитке.

По-видимому, эта калитка была очень важной. Как же я не подумал об очевидном – что в любом саду есть мусор, от которого надо избавляться?

– У евнуха есть ключ?

– Один-единственный, только у него и есть. Там очень крепкий замок и тяжелая, прочная дверь.

– Хорошо. Сумей сделать так, чтобы сегодня вечером тебя не заперли. Подберись поближе к калитке, на сколько сможешь, и жди нас там.

– Они тебя убьют!

Ее широко раскрытые голубые глаза всматривались в мое лицо. Она была молода, эта девушка. Слишком молода и слишком нежна для такого места.

– Может, и убьют. Будем избегать боя, пока сумеем, ну, а если не сумеем, тогда будем драться.

Она взглянула на мой тюрбан:

– Ты – «хваджа», ты принадлежишь к ученому классу? Ты носишь тюрбан?

– Иногда я врач, постоянно я ученик, но в том, что касается женщин, я только начинающий. Будешь ты обучать меня?

Она вспыхнула и строго сказала:

– Сомневаюсь, чтобы тебе многому надо было обучаться… Иди же; если я смогу, то встречу вас.

Забравшись снова в наше убежище, я коротко объяснил положение отцу. Он взглянул на меня иронически-весело:

– Вижу, что ученье пошло тебе впрок. Полагаю, когда мы уйдем, она уйдет с нами?

– Отец мой учил меня извлекать какую-то пользу из любого положения, – сказал я, – а она и в самом деле красива!

* * *

День плелся медленно, словно на свинцом налитых ногах, и не было теней, которые позволили бы судить о течении времени. Мы дрожали, нам было холодно, но стало ещё холоднее, когда мимо прошли шестеро разыскивающих нас солдат с мечами в руках. Иногда очевидное остается незамеченным, и они не обследовали наше убежище.

Нам помог дождь, ибо солдат – всегда солдат, и им больше хотелось вернуться в теплую казарму к играм, от которых их оторвали, чем искать людей, которых они все равно не рассчитывали здесь найти.

Однако же первый из них оказался человеком везучим – или, на свое счастье, ленивым. Если бы только он нагнулся, чтобы заглянуть за сложенные штабелем трубы – совершенно не предполагая, что позади них есть свободное пространство, – то мог бы получить в глотку добрый фут стали, самой что ни на есть неаппетитной кормежки…

Дождь продолжался, и гром ворчал и порыкивал в пустых ущельях, словно самый угрюмый грубиян из всех громов, раздраженный Аллах знает чем.

– У калитки трое? – спросил отец. – Трое… Ну что ж, я возьму двоих на себя.

– Двух сразу? Не знал я, что ты такой жадный. Самое меньшее, что ты мог бы сделать для подрастающего мальчишки, – это позволить ему взять лучший кусочек. Так что двое будут мне.

– Ты ученый, я – воин, – сухо произнес отец. – Каждому свое ремесло.

– Тебе ещё многое предстоит узнать о детеныше, которого ты породил. Я гораздо больше занимался нанесением ран, чем их врачеванием. Позаботься о своем человеке, а я – о своих, а потом поглядим, кто лучше владеет своим ремеслом…

Он посмотрел на меня суровыми, спокойными глазами – но довольными глазами. Потом вытянулся на земле и уснул, и меня это восхитило, ибо настоящий боец ест, когда найдется еда, и спит, когда найдется время, потому что никогда не знает, когда такая возможность представится снова.

– А она красивая девушка, – заметил я, когда он закрыл глаза.

– И ты думаешь о женщинах в такое время?

– Любое время подходит, чтобы думать о женщинах, – сказал я, – и даже когда в меня вонзят клинок, который отнимет у меня жизнь, и тогда я буду думать о женщинах… или об одной женщине. А если нет, то, значит, смерть пришла слишком поздно.

Тучи становились все тяжелее, темнее, и гром перекатывал свои барабаны, чтобы предупредить о грядущем нападении. Я предчувствовал, что ночь будет страшная, самая тяжелая из всех, что я видел.

Однако стер влагу со своего клинка и ещё раз взглянул на золотые буквы, возвещавшие «Истребитель врагов!»

– Сегодня ночью ты возвысишься до своего имени, – сказал я, – или у меня больше не будет врагов и работы для тебя!

И с этими словами я натянул плащ на голову и уснул.

Глава 56

Рука отца коснулась моего плеча, и я, открывая глаза, тут же схватился за меч.

– Время, – сказал он, – и буря усиливается.

Поднявшись со своего места, я отряхнул плащ и подобрал вокруг себя, чтобы он не мешал движениям.

– Раз было такое, – заметил отец, – собрались мы разорить один прибрежный город… так вот, идя на штурм, мы выбросили наши ножны и поклялись, что не спрячем мечей, пока не победим…

– Весьма благородное решение… Считай, что я свои тоже выбросил; я их оставлю только потому, что они усыпаны драгоценными каменьями. Кто знает, не понадобится ли нам когда-нибудь рубин-другой?

Мы шагали плечом к плечу, обнажив клинки. Когда человек теряет свободу, обратный путь к ней всегда долог…

Мы остановились в густой тени дерева, глядя на факелы, которые плевались и брызгали искрами на дожде. В их свете стоял здоровенный детина, толщиной с нас двоих вместе.

– Чтобы потопить этакую посудину, потребуется побольше, чем фут меча, – прошептал отец. – Отдай-ка его мне.

– У тебя аппетит слишком разыгрался, – сказал я, – однако бери, если достанешь его первым.

Толстяк широкими шагами расхаживал взад-вперед, громогласно изъявляя свое неудовольствие. Речь его была грязна и груба, как у уличного грабителя, и, честное слово, я ещё ни разу не встречал человека, которому с большим удовольствием пустил бы кровь.

– Живей, лентяи! – орал он во всю глотку. – Вот уж правда, что если раба морить голодом, то он дрыхнет, а если кормить, то развратничает!

Подошли рабы с корзинами на головах; они вереницей двигались к калитке. Стражников я не видел и решил, что они стоят снаружи, потому что там тоже светился факел.

У здания что-то зашевелилось. Это была та девушка, совет которой дал нам шанс на свободу; однако здоровенный евнух тоже заметил это движение.

– Эй ты, там! Ну-ка, выходи оттуда! О Аллах, святой, милосердный, это ещё что такое?

В калитку шагнул стражник.

– Отдай её нам. Тебе-то от неё никакого толку, Лабан…

– Говори за себя, солдат, и сам ищи себе баб. У меня операция была не полной, и я еще…

Шагнув на открытое место, я сказал:

– Ну, значит, я закончу операцию, толстяк, и распорю тебе брюхо, чтоб его хорошенько промыло дождем!

Отец метнулся мимо меня, и громила-евнух завизжал, когда его пронзила сталь. Отбив клинок солдата, я сделал выпад, но слишком поспешно!

Он поймал меня самым концом своего меча, брызнула кровь, но я ударил слева, и острое, как бритва, лезвие наполовину отсекло ему руку. Он отшатнулся, и рабы, увидев свой счастливый случай, отшвырнули корзины и бросились к калитке.

Солдат, которого я ударил, снова пошел на меня, но мой клинок пронзил его, а отец был уже у калитки.

– Слишком медлишь, сынок! – крикнул он. – Иди, поучись, как надо!

Но как раз в тот миг, когда он собрался проскочить через проем, великан-стражник захлопнул калитку. Щелкнул замок. А вдалеке уже слышались крики и топот бегущих людей.

Ключ исчез.

И наши шансы исчезли вместе с ним, если только…

– Отойди! – сказал я и засунул одну из своих свинцовых труб за ручку калитки, рядом с гнездом, куда входил засов.

Вторую я подвесил на бечевке к петле, а потом поджег оба фитиля.

– Назад! – крикнул я. – Отойди!

– Что это? – Отец схватил меня за руку. – Что ты делаешь?

– Китайцы называют это «хуо-яо», химическим огнем, – не очень вразумительно объяснил я.

Топот бегущих ног приближался; снаружи в калитку колотил стражник.

Огонь полз по шипящим шнурам. Сердце мое лихорадочно колотилось. А вдруг слишком мокро? А вдруг в книге ошибка? Наполовину боясь сил, которые я мог выпустить на свободу, я отступил назад, увлекая за собой отца и девушку.

Правда ли это? То, что я когда-то давно читал в Кордове? Что гром, молния и разрушение скрыты в этом порошке?

К нам мчались вооруженные люди, в свете факелов поблескивали обнаженные клинки. Теперь они бежали через сад, между деревьями…

Ночь разлетелась вдребезги, расколотая вспышкой, рванулось вверх чудовищное полотнище пламени, потом второе. Что-то пронеслось мимо моей головы с сердитым ворчанием, и нас окутали клубы удушливого дыма.

Люди позади нас остановились, ошеломленные громоподобным грохотом, дымом и чудовищными световыми вспышками. Сквозь дым мы увидели разбитую вдребезги калитку, остатки которой держались только на нижней петле.

Отец первым проскочил в дыру, мы последовали за ним сразу же. Наружному стражнику оторвало голову и руку по самое плечо – только это я заметил на бегу, когда мы карабкались по гладко выметенным бурей камням на склоне горы и спрыгивали с них, мне было некогда смотреть по сторонам, ибо, словно из зависти к нашему взрыву, буря разразилась со всей яростью.

Пламенные копья молний с грохотом вонзались в горный склон, разрывая завесу туч извивающимися огненными змеями, которые с невероятной скоростью метались среди обнаженных горных вершин.

Мы с криком мчались во тьму ночи, обезумев от радости освобождения, а вокруг нас и впереди бежали рабы, тоже освобожденные.

Мы падали, карабкались, рвались вперед, безумие наше не ослабевало. Прямо под нами был луг, и – да будет благословен Аллах! – из темноты выезжал Хатиб с лошадьми. Над нами возвышались массивные стены Аламута – и вдруг, словно из-под земли, возникла дюжина солдат.

Отец, опьяненный, как берсеркерnote 29Note29
  У древних скандинавов и германцев берсеркерами назывались воины, которыми в бою овладевало неестественное бесстрашие и бешенство (возможно, под действием наркотических веществ); считалось, что в них вселяется дух зверя, обычно медведя.


[Закрыть], свободой, бурей и ощущением долгожданного меча в руке, метнулся им навстречу и смахнул ближайшему голову с плеч, а потом на них обрушились рабы. Один запрыгнул на плечи солдату и стал выдирать ему глаза длинными пальцами-граблями.

Я видел только поблескивание клинков в фантастическом свете молний, а гром все катил гигантские барабаны на стены Аламута.

Кровь пропитала рубашку у меня под кольчугой, кровь из раны на шее. С мечом в одной руке, поддерживая другой девушку, мы прорывались вперед, и вот уже лошади рядом, и Хатиб криком призывает нас…

Мы прыгнули в седло: отец – на жеребца, я – на Айешу. Девушка вскочила на голую спину второй кобылицы.

И мы помчались наперегонки с бурей туда, куда вел Хатиб.

Молот бури колотил по наковальне горы; дождь хлестал нам в лица, молотил по спинам. Мы метались по лугу из стороны в сторону, увертываясь от солдат, пытавшихся остановить нас, и от рабов, приветствующих нас; а потом мы оказались в ущелье и поползли из него вверх по узкому карнизу, державшемуся на скале лишь силой воображения, прямо сквозь струи водопадов, рушащихся с горы.

И вдруг в яркой вспышке молнии возник перед нами иссиня-серый и белоснежный Трон Соломона!

* * *

Когда утреннее солнце прорвалось сквозь рассеивающуюся бурю, мы ехали по голому скальному склону, потом по тропе, проложенной джиннами, а затем попали в город, который был там, где никакого города быть не могло.

Хатиб ухмыльнулся при виде моего изумления:

– Он был построен как убежище от Дария, может быть, дайламитами, а может, и… кем?

Древний город с древней обителью на горе, куда люди больше не приезжают. Потом Хатиб указал костлявым пальцем на следы на земле – свежие следы:

– Нет… Быть не может!

Мы вчетвером пересекли небольшую долинку и поднялись к разрушенной стене. Ворот не было уже, только пустая арка и башни по сторонам, с которых уже обваливались камни. Наши лошади нащупывали путь между камней своими изящными копытами.

Под широким, пустым небом, с которого тучи сбежали, словно рассеянная отара овец, лежали пустынные улицы, стояли дома без крыш; стук копыт отдавался в развалинах гулким эхом. За рамкой арки стоял храм, балансируя на буром склоне – одинокая колонна, словно призывающий к вниманию палец, указывала в небо… А потом раздался дробный стук других копыт, и мы остановились.

Мы ждали.

Дюжина всадников и Махмуд.

По собственной воле Айеша шагнула им навстречу, подняв голову и раздувая ноздри.

– Махмуд! – мой вызов звонким эхом отразился от стен. – Махмуд! Ты и я… один на один… ну!

– Я тебя убью, школяр! Я всегда был лучшим бойцом!

Айеша шагнула к ним; она знала свое дело, эта юная дама, так же, как в тот, давний уже день, в бою против князя Юрия.

Он помчался на меня, плащ развевался за плечами. Он всегда был хорошим мечником. Я отразил его удар, но это его не обескуражило, он развернулся и снова кинулся в атаку. Он поднял клинок, а мой в этот миг оказался слишком низко. Вот его меч, ускоряясь, пошел книзу, и на его лезвии неслась смерть.

– Я – Кербушар, – выкрикнул я фразу из нашего прошлого, студент и винопийца!

Видимо, его мышцы невольно застыли на миг, скованные воспоминанием и неожиданностью. Мой клинок поднялся, а его – ударил, но сила удара была потеряна, и его меч без вреда скользнул по моему.

Но мой колющий удар пробил его защиту; мы взглянули прямо в глаза друг другу, а потом его падающее тело вывернуло меч у меня из руки, и он грянулся спиной о камни, неотрывно глядя на меня снизу вверх.

Сойдя с седла, я положил руку на рукоять меча.

– Когда ты вытащишь этот клинок, – проговорил он, – я умру.

– Да, Махмуд.

– Ты всегда превосходил меня. Какой же я был дурак, что заговорил с тобой в тот день, в саду у Гвадалквивира. «Студент и винопийца…» Я запомнил эти слова.

Он не отрывал от меня взгляда.

– Как часто я вспоминал их! Как я ненавидел тебя!

Моя рука сжала рукоять меча.

– Вытаскивай же его, – прохрипел он, – вытаскивай – и будь ты проклят!

И я вытащил меч.

Глава 57

Мы остановились на большой дороге, там, где солнце положило свою горячую белую ладонь, и наши четыре лошади беспокоились от жары.

Позади нас, в несколько милях, лежал Хамадан, красивый белый город посреди плодородной, прекрасной равнины. Говорили, будто давным-давно, под другим именем, он был столицей Мидии; но сейчас мне это было все равно.

Мы с Хатибом стояли напротив моего отца; рядом с ним была Зубадия.

– Значит, здесь? – спросил отец. – Здесь расходятся наши пути?

Две недели прошло с тех пор, как умер Махмуд на склоне Соломонова Трона; две недели, за которые мы спустились с гор и добрались до Хамадана. Отсюда отец поедет в Басру, что на берегу Персидского залива.

– А потом что? – спросил я.

– Свой корабль и широкое море… И люди моей породы.

– Ты найдешь их там?

На его суровом загорелом лице вспыхнула улыбка, обнажив крепкие белые зубы.

– Где есть море, – сказал он, – там есть и корсары… Или пираты, если угодно.

Когда умер Махмуд, там, на склоне горы, мы встали плечом к плечу, двое Кербушаров, готовясь биться с остальными, но у них не было охоты встретиться с нашей сталью – слишком многие уже умерли.

– Мой путь ведет в Хинд, – сказал я, – в Раджастан.

– А мой – снова в море.

Он посмотрел на меня, понимая неизбежность того, что я делаю.

– Две недели у меня был сын…

– Мы встретимся снова. Где бы ты ни был, когда-нибудь я найду тебя снова.

Мы разделили кошельки с золотом, полученные от Масуд-хана и Синана. Я отдал отцу двух кобылиц. На одной из них Зубадия доедет до Басры. Ее родина – вблизи Персидского Залива.

Мы пожали друг другу руки выше запястья, по римскому обычаю, и на миг каждый заглянул глубоко в глаза другому.

– У тебя глаза твоей матери, – сказал отец грубовато, а потом улыбнулся и добавил: – Но кулак с мечом – от меня!

– Там моя судьба, – я качнул головой в сторону Хинда, – ты понимаешь?

– Иди, – ответил он, – таков путь сыновей, и так лучше. Нож оттачивают на камне, сталь закаляют в огне, но человека могут отточить и закалить только люди.

И тогда мы уехали, и, отъехав уже далеко, я оглянулся: они все ещё стояли на месте и глядели, не отрываясь, нам вслед.

Айеша нетерпеливо переступала ногами, вскидывая голову и грызя удила. Эта кобылица всегда любила дорогу.

Хатиб ждал, обратясь лицом к востоку.

– Сундари! – прошептал я. – Сундари, я иду!

Я иду!

П Р И М Е Ч А Н И Я А В Т О Р А

П Р И М Е Ч А Н И Я А В Т О Р А

Меня всегда очень занимал период истории, о котором говорится в «Походном барабане», и я с таким удовольствием писал роман и проводил исследования, связанные с ним, что намереваюсь продолжить рассказ о Кербушаре еще, по крайней мере, в двух приключенческих книгах, охватывающих последующие несколько лет; в первой из них будет описан путь Кербушара в Хинд (Индию) в поисках Сундари.

Названия местностей, заглавия книг, авторы и даты соответствуют историческим фактам; описания мест и людей основываются на лучших современных и исторических источниках, а также на личных наблюдениях. Иногда, в целях ясности повествования, я использовал названия городов и местностей, употребляемые сейчас.

К сожалению, история в том виде, в каком её преподают в наших школах, совершенно игнорирует две трети мира, ограничиваясь лишь Средиземноморьем, Западной Европой и Северной Америкой. О Китае, Индии и мусульманских странах в ней не говорится почти ничего, хотя они внесли в нашу цивилизацию огромный вклад, да и сейчас представляют собой силы, с которыми нам приходится иметь дело сегодня и придется иметь завтра и которые нам поэтому неплохо было бы понимать лучше.

Одним из лучших способов введения читателя в любую историческую эпоху является исторический роман.

АБУ-ЙУСУФ ЯКУБ. Унаследовал отцовский трон в 1184 году и правил около пятнадцати лет.

АЛАМУТ. От него остались лишь развалины в отдаленном уголке гор Эльбурс в Иране. Крепость была захвачена монголами под водительством Хулагу, который застал её под командованием слабого правителя. После сдачи крепость была разрушена с тщательностью, свойственной монголам. Подробности этого разрушения описал Ата-Малик Джувайни в его «Истории завоевателя мира», которую перевел с персидского Джон Эндрью Бойл. Джувайни был спутником Чингиз-хана и находился при Хулагу во время взятия Аламута.

АНДРОНИК КОМНИН. Стал императором через два года после смерти Мануила. Как предсказал Кербушар в этой книге, на него набросилась толпа, и он умер так, как здесь описано. Ни одного монарха в истории не постигла столь страшная смерть.

АССАСИНЫ. Члены исмаилитской секты, ныне значительной и почитаемой секты, имеющей множество членов в Пакистане и возглавляемой Ага-Ханом, наследником Старца Горы.

БЛАНДИ. Развалины этого замка с интересным подземельем и потайным ходом находятся всего в миле от Шампо, недалеко от дороги из Парижа в Фонтенбло.

БРИНЬОГАН. Небольшой морской курорт с белыми песчаными пляжами и причудливой формы скалами на северном побережье Бретани, неподалеку от оконечности полуострова.

ВЕНЕТЫ. Первые и з в е с т н ы е н а м мореплаватели Западной Европы, которые могли побудить к этому делу ирландцев. Родиной их была Бретань. Лучшее описание их кораблей с корпусом из дуба и кожаным парусом содержится в «Комментариях» Юлия Цезаря. Корабли венетов были более прочной конструкции, чем требовалось для прибрежного плавания, и кораблей таких у них было много. Никто не знает, где и с кем они торговали, известно только об их путешествиях к Скиллийским островам (острова Силли) или Корнуэллу за оловом.

ГУСИ. Способ открытия земли путем наблюдения за полетом птиц так же стар, как и само человечество. Ежегодные перелеты гусей из Ирландии к местам их гнездования в Исландии, Гренландии или на Лабрадоре указывали, что в этих направлениях лежит земля. От западного побережья Ирландии до Исландии 600 миль с небольшим, до ближайшей точки Гренландии – менее 200 миль и до Лабрадора – всего около 600 миль или несколько меньше. Эти расстояния нисколько не больше тех, которые покрывали мелкие суда в южной части Тихого океана или в Индийском океане. Многие тихоокеанские острова были открыты мореплавателями, следовавшими за летящими птицами.

ГЮЭЛЬКОАТ, ЙЕН-ЭЛЕЗ и т.п. Очень похожи на описания в тексте. Дикая, красивая местность, полная странного очарования, особенно при лунном свете или в бурную ночь.

ДОКОЛУМБОВЫ ПУТЕШЕСТВИЯ. Бретонские, нормандские и басконские рыбаки, как и моряки из Бристоля и Исландии, по-видимому, ловили рыбу на отмелях Ньюфаундленда за много лет до Колумба.

Поселенцы Гренландии регулярно ходили к берегам Канады за лесом для строительства домов или кораблей, и имеются признаки наличия временных поселений в различных местах побережья, а также по рекам. Острова Мэн посещались и временно служили местожительством людей в очень давние времена.

Так, например, Александр Офреди послал в путешествие на запад из Ла-Рошели десять кораблей. Эти корабли исчезли на несколько лет, но в конце концов, когда надежда уже угасла, они вернулись. Подробности об этом путешествии утрачены.

«Открывать» Америку никогда не было нужды. Чукчи – индейцы из Сибири – в течении целых столетий пересекали Берингов пролив.

Витус Беринг имел карту, на которой было показано западное побережье Аляски и Канады вплоть до острова Ванкувер, раньше, чем какой-нибудь известный исследователь посетил этот район. У Магеллана карта пролива, названного его именем, была ещё до начала его путешествия. Мореплавание и открытия намного старше любой письменной истории.

ДРУИДЫ. Друиды были жрецами, судьями, магами и философами кельтов, хранившими в памяти историю, ритуалы, традиции, сказания и генеалогию своего народа. Древнейшее письменное упоминание о них обнаружено у Сотия Александрийского – грека, жившего около 200 г. до н.э. Будучи древним орденом, они, вероятно, имели предшественников среди докельтских народов запада Франции и Средиземноморья. Они учили, что душа бессмертна и переселяется в другие тела, но это учение, по-видимому, не связано с доктринами Пифагора. Друидские обычаи в Бретани, Англии, Уэльсе и Ирландии несколько отличались друг от друга. Имеется некоторое сходство с браминами в Индии. Замечания о друидах имеются как у Юлия Цезаря, так и у Тацита. Можно найти некоторые указания на существование связей между этими народами и Минойской цивилизацией Крита.

ИРЛАНДЦЫ В ИСЛАНДИИ. Упоминаются в норвежских сагах. Когда первые норвежцы прибыли в Исландию, они обнаружили там ирландских жрецов, ожидающих их на берегу. Ирландцы совершили множество путешествий в западные моря раньше, чем викинги.

КЕЛЬТЫ. Место их происхождения точно не известно. Возможно, Восточная Европа, южная часть нынешней России или даже Центральная Азия. Вероятно, кельтский язык уже существовал в 1000 году до Рождества Христова. Кельты сражались в качестве наемных воинов в армиях Египта, Карфагена и Греции. Есть указания на их родственную связь с арийскими народами Северной Индии, а традиция устного обучения характерна и для тех, и для других. Имеются признаки сходства в ритуалах и церемониях.

МАВРИТАНСКАЯ ИСПАНИЯ. Арабы из Северной Африки, называемые маврами, чья кровь смешалась частично с берберами – белокожим народом, занимавшим большую часть Северной Африки, вместе с последними завоевали Испанию в 710 – 712 гг. В течение некоторого времени они владели всей Испанией и частью Франции, а потом ещё почти 750 лет – более чем половиной Испании, оставив на этой земле свой неизгладимый след. Культурное влияние отсюда и с Сицилии, также некоторое время находившейся под властью арабов, во многом способствовало началу Возрождения в Европе.

МАНУИЛ I КОМНИН. Император Восточной Римской империи со столицей в Константинополе; во время, описанное в романе, переживал последние месяцы своего царствования и умер в том же году. Человек огромной физической силы, прекрасный воин и мудрый правитель, он решился на некоторые войны, которые исчерпали силы страны и не укрепили её общего положения.

МЕН-МАРЦ. Чудо-Камень, вероятно, поставленный в неолитические времена. Высота около 25 футов. Предмет почитания в течение нескольких тысячелетий.

МУСУЛЬМАНСКИЕ БИБЛИОТЕКИ. В библиотеках мечетей лежат непереведенными буквально тысячи рукописей. Многие из них религиозного характера, но другие, несомненно, могли бы добавить важные главы к истории науки и, особенно, исследования Земли.

Возможно, что в хранилищах частных библиотек, мечетей и монастырей Китая, Индии, Японии, Тибета и арабских стран содержится такое же множество книг, ожидающих своего открытия, какое было когда-либо переведено на любой европейский язык.

ПЕЧЕНЕГИ. Домонгольские захватчики из азиатских степей, которые жили, воевали и выглядели во многом подобно монголам, завоевавшим на протяжении столетия, следующего за описанным в романе, большую часть Азии и Руси.

ПЛОСКАЯ ЗЕМЛЯ. Китайцы, индусы, арабы и греки давно знали, что это не так. Знали об этом и многие в Западной Европе. История о вере в плоскую Землю бесконечно повторяется теми, кто хотел бы чрезмерно превознести путешествие Колумба. На самом деле, если изучить морскую навигацию по книгам, написанным до и после этого путешествия, можно убедиться, что Колумб просто выбрал для него подходящее время. Его суда по нынешним меркам были невелики, но и до него, и после люди переплывали через океаны и на гораздо меньших кораблях.