Текст книги "Маленькие женщины"

Глава шестая

Большой дом и впрямь оказался Украшенным Чертогом, хоть сестрам и понадобилось некоторое время, чтобы в него попасть. Бет обнаружила, что ей очень нелегко победить львов. Старый мистер Лоуренс оказался самым большим из них, но после того, как он неожиданно к ним нагрянул, обронил несколько веселых и ласковых слов в адрес каждой девочки и поболтал о прежних временах с их мамой, его перестали бояться – все, за исключением тихони Бет. Вторым львом оказалось то обстоятельство, что Марчи были бедны, а Лори – богат, вследствие чего девочки стеснялись принимать его знаки внимания, на которые не могли ответить. Однако спустя некоторое время сестры обнаружили, что это он считает их своими благодетельницами и из кожи вон лезет, чтобы показать, как он благодарен миссис Марч за теплый прием, а ее дочерям – за веселое, жизнерадостное общество. В их скромном жилище он обрел комфорт и утешение. Вскоре Лори и сестры Марч позабыли о церемониях и стали дарить друг другу тепло и ласку, не задумываясь о том, кто из них отдает больше.

С этого момента начали происходить удивительные и приятные вещи. Новая дружба расцвела, как весенние цветы под солнцем. Лори всем понравился, да и он однажды сказал по секрету своему наставнику, что «сестры Марч – замечательные девушки». С восхитительным энтузиазмом юности девушки приняли одинокого юношу в свою компанию, высоко его оценив, а он обнаружил нечто чрезвычайно очаровательное в невинном дружеском расположении простодушных девочек. Лишенный прежде женского общества, Лори быстро почувствовал на себе их влияние, а их образ жизни, полный радостных событий и хлопот, заставил его устыдиться собственной праздности. Юноша устал от книг и счел живых людей настолько интересными, что мистер Брук вынужден был составить крайне неудовлетворительный отчет о его успехах: Лори манкировал занятиями, предпочитая им общение с семейством Марч.

– Ничего страшного, пусть сделает перерыв в учебе и отдохнет, потом наверстает, – сказал мистер Лоуренс-старший. – Наша славная соседка уверяет, будто Лори чересчур усердно учится и ему просто необходимо общество сверстников, развлечения и прогулки на свежем воздухе. Подозреваю, что она права. Я трясся над мальчиком, словно чрезмерно заботливая бабушка. Пусть Лори поступает, как ему заблагорассудится, раз уж он чувствует себя при этом счастливым. В этом девичьем монастыре, расположенном по соседству, с ним не случится ничего плохого. Миссис Марч делает для него больше, чем могли бы сделать мы с вами.

Лори и его соседкам действительно было хорошо вместе. Им доставляли удовольствие домашние пьески, катание на санках и коньках, приятные вечера в старой гостиной и, время от времени, – шумные маленькие праздники в большом доме. Мег могла в любое время зайти в оранжерею за букетом свежих цветов, Джо проводила много времени в библиотеке, своими критическими замечаниями повергая старого джентльмена в изумление, Эми копировала картины, от всего сердца наслаждаясь их красотой, а Лори в восхитительной манере исполнял обязанности владельца поместья.

А вот Бет, умиравшая от желания поиграть на роскошном фортепиано, никак не могла набраться мужества, чтобы побывать в «Особняке Блаженства и Безмятежности», как называла его Мег. Однажды Бет все-таки сходила туда вместе с Джо, но мистер Лоуренс-старший, не подозревая о ее робости, пристально уставился на девочку из-под кустистых бровей и произнес: «Эй!» – так громко, что напугал ее до полусмерти, о чем она побоялась рассказать даже матери. Бет быстренько сбежала оттуда, дав себе слово никогда больше не бывать у соседей, даже ради чудесного музыкального инструмента. Никакие уговоры и искушения не помогли ей преодолеть свой страх, пока об этом обстоятельстве не стало каким-то таинственным образом известно мистеру Лоуренсу. Он решил исправить собственную оплошность. Во время одного из своих кратких визитов к Марчам пожилой джентльмен искусно перевел разговор на музыку, заговорив о великих певцах, которых видел, изумительных орга́нах, которые слышал, и принялся рассказывать такие занимательные истории, что Бет сочла невозможным и дальше сидеть в дальнем уголке и подходила к гостю все ближе и ближе, словно зачарованная. Наконец она остановилась за спинкой его кресла, с широко открытыми глазами и пылающими от возбуждения щеками слушая столь необычный рассказ. А мистер Лоуренс, совершенно не обращая на нее внимания, поведал об уроках и учителях Лори. Затем, сделав вид, будто эта мысль только что пришла ему в голову, он обратился к миссис Марч:

– Мальчик совсем забросил музыку, чему я только рад – слишком уж он ею увлекся. Но наш рояль теперь страдает от небрежения. Не желает ли кто-нибудь из ваших девочек упражняться на нем время от времени, чтобы поддерживать инструмент в надлежащем состоянии, а, мэм?

Бет шагнула вперед, крепко сжав ладошки, чтобы не захлопать. Искушение было слишком велико. При мысли о том, чтобы сыграть на столь замечательном инструменте, у нее перехватило дыхание.

Прежде чем миссис Марч успела ответить, мистер Лоуренс продолжил, сопроводив свои слова странным кивком и улыбкой:

– Вашим дочерям необязательно у нас с кем-либо видеться или разговаривать. Пусть забега́ют в любое время, когда им будет удобно. Я сижу, запершись у себя в кабинете в другом конце дома, Лори частенько отсутствует, а слуги после девяти часов вечера вообще не приближаются к гостиной.

Тут пожилой джентльмен поднялся на ноги, собираясь уходить, и Бет решилась заговорить. После его последних слов ей больше нечего было желать.

– Прошу вас, передайте мои слова молодым леди, а если они не захотят прийти, что ж, так тому и быть, – произнес мистер Лоуренс.

Тут в его ладонь скользнула маленькая ручка и Бет, с благодарностью взглянув на пожилого джентльмена снизу вверх, сказала робко, но искренне:

– Ох, сэр, они захотят, очень-очень сильно захотят!

– Это ты та самая музыкальная девочка? – ласково глядя на Бет, осведомился мистер Лоуренс, на этот раз без своего страшного «эй!».

– Меня зовут Бет. Я люблю музыку и обязательно приду, если меня действительно никто не услышит и я никому не помешаю своей игрой, – произнесла она, боясь показаться назойливой и удивляясь собственной смелости.

– Ни одной живой душе, моя дорогая. Добрую половину дня дом пустует; приходи и стучи по клавишам, сколько тебе заблагорассудится. Я буду признателен за это.

– Вы очень добры, сэр!

Под его ласковым взглядом Бет зарделась, как майская роза, но теперь она уже не боялась пожилого джентльмена и легонько пожала ему руку: у нее не было слов, чтобы выразить свою благодарность за столь чудесное предложение. Мистер Лоуренс бережно убрал челку у нее со лба и, наклонившись, поцеловал Бет.

– Когда-то у меня тоже была маленькая девочка, – произнес он тоном, который слышали лишь немногие. – У нее были такие же глаза, как у тебя. Да хранит тебя Господь, моя милая! Всего доброго, мадам, – сказал пожилой джентльмен миссис Марч и торопливо ушел.

Бет обменялась с матерью восторженным взглядом, после чего поспешила наверх, дабы сообщить прекрасные новости своим инвалидам, ведь сестер дома не было. Как беззаботно и весело напевала Бет в тот вечер и как все смеялись над ней, после того как она посреди ночи разбудила Эми, играя во сне на ее лице, как на пианино.

На следующий день, удостоверившись в том, что оба джентльмена, пожилой и молодой, ушли из дома, Бет после двух-трех безуспешных попыток все-таки отважилась проскользнуть в особняк с черного хода и бесшумно, как мышка, пробралась в гостиную, где стоял предмет ее обожания. Рядом, разумеется, совершенно случайно, лежали ноты легкой красивой мелодии, и Бет, то и дело останавливаясь, чтобы прислушаться и осмотреться, наконец прикоснулась дрожащими пальчиками к клавишам огромного инструмента. Страхи тут же ее покинули. Девочка забыла обо всем на свете, кроме неизъяснимого восторга, который вызывала у нее музыка, ставшая для Бет голосом старого верного друга.

Бет играла до тех пор, пока за ней не пришла Ханна, чтобы отвести ее домой на обед, но у девочки пропал аппетит, и она могла лишь сидеть и блаженно улыбаться своим родным, пребывая в состоянии полного восторга.

После этого маленькая фигурка в пальто с коричневым капюшоном почти каждый день пробиралась сквозь живую изгородь. В большую гостиную Лоуренсов повадился ходить музыкальный призрак, незаметно появлявшийся и исчезавший. Бет даже не догадывалась о том, что мистер Лоуренс приоткрывает дверь своего кабинета, чтобы послушать любимые старинные мелодии. Девочка не знала, что в коридоре стоял на страже Лори, чтобы отгонять любопытных слуг. Она не подозревала о том, что нотные тетради и новые песни, которые она находила на подставке, клали туда нарочно для нее, и, когда юноша разговаривал с ней о музыке и давал ценные советы, Бет думала лишь о том, что он бесконечно добр к ней. И потому она наслаждалась от всей души, а вскоре обнаружила (что случается отнюдь не всегда): ее самая сокровенная мечта сбылась, больше ей ничего не нужно. За эту редкостную способность радоваться жизни судьба преподнесла Бет еще один, куда более щедрый дар. Во всяком случае, девочка, бесспорно, его заслужила.

– Мама, я хочу вышить тапочки для мистера Лоуренса. Он так добр ко мне, я должна его отблагодарить, а другого способа я не знаю. Можно мне сделать так, как я задумала? – спросила Бет у миссис Марч через несколько недель после поистине судьбоносного визита.

– Конечно, родная моя. Мистеру Лоуренсу будет очень приятно. Ты придумала чудесный способ его отблагодарить. Сестры тебе помогут, а я куплю все что нужно для вышивания, – ответила миссис Марч.

Она получала искреннее удовольствие от возможности удовлетворить просьбу Бет, ведь та очень редко ее о чем-либо просила.

После долгих и серьезных обсуждений с помощью Мег и Джо был выбран узор, куплены необходимые материалы и работа над тапочками началась. Россыпь ярких анютиных глазок на темно-фиолетовом фоне сочли наиболее подходящей композицией, и Бет взялась за дело. Она вышивала с утра до позднего вечера. В наиболее трудных местах ей на помощь приходили сестры. С иголкой Бет обращалась уже весьма умело и закончила работу раньше, чем она успела кому-либо наскучить. Затем девочка написала короткую записку и с помощью Лори тайком оставила тапочки на столе однажды утром, еще до того, как пожилой джентльмен встал с постели.

Когда волнение улеглось, Бет стала ждать, что будет дальше. Прошел целый день и часть следующего, прежде чем она получила заслуженную благодарность; к тому времени девочка уже начала опасаться, не обидела ли ненароком своего раздражительного друга. На второй день после обеда она, как всегда, отправилась на прогулку с бедной Джоанной, своей увечной куклой. По возвращении Бет увидела три – нет, четыре – головы, выглядывающие из окна гостиной. Стоило сестрам и матери ее заметить, как они дружно замахали руками и весело закричали на разные голоса:

– Тебе принесли записку от старого джентльмена! Иди же скорей и прочти ее!

– Ох, Бет, он прислал тебе… – начала было Эми, жестикулируя с непривычной для нее живостью, но Джо оборвала ее на полуслове, захлопнув окно.

Охваченная нетерпением, Бет поспешила к дому. У дверей сестры подхватили ее и буквально на руках внесли в гостиную, тыча пальцами и одновременно восклицая:

– Смотри! Смотри!

Бет взглянула в указанном направлении и побледнела от восторга и удивления. Там стояло пианино, а на его блестящей крышке лежал конверт, на котором было написано: «Мисс Элизабет Марч».

– Это мне? – ахнула Бет, держась обеими руками за Джо и боясь, что сейчас упадет и обнаружит, что все это был лишь сон.

– Да, это тебе, моя драгоценная! Ну разве это не мило с его стороны? Мистер Лоуренс – самый лучший пожилой джентльмен на свете, не так ли? А в этом конверте – ответ на твои вопросы. Мы не распечатывали его, но умираем от желания узнать, что же в нем! – воскликнула Джо, обнимая сестру и протягивая ей записку.

– Прочти сама! Я не могу – у меня такое странное чувство… Нет, это просто невероятно! – И ошеломленная подарком Бет спрятала лицо, уткнувшись в передник Джо.

Джо развернула записку и засмеялась, поскольку первыми словами были: «Мисс Марч, уважаемая мадам…»

– Как мило! Я бы хотела, чтобы мне кто-нибудь написал нечто подобное! – заявила Эми, сочтя это старомодное обращение исключительно вежливым и элегантным.

«За свою жизнь я износил множество тапочек, но ни одни не были такими удобными, как те, что подарили мне вы, – продолжала читать Джо. – Анютины глазки – мои любимые цветы, они всегда будут напоминать мне о нежном дарителе. Я предпочитаю вовремя оплачивать свои долги и потому не сомневаюсь, что вы позволите «старому джентльмену» подарить вам кое-что, что некогда принадлежало его любимой маленькой дочери, которую он потерял. С признательностью и наилучшими пожеланиями, остаюсь искренне ваш благодарный друг и покорный слуга, Джеймс Лоуренс».

– Да, Бет, тебе оказали честь, которой ты можешь гордиться! Лори рассказывал мне о том, как беззаветно любил мистер Лоуренс свою умершую малышку и как бережно он хранит ее вещи. Подумать только, он отдал тебе ее пианино! Вот что значит иметь большие голубые глаза и любить музыку, – сказала Джо, пытаясь успокоить Бет, которая дрожала всем телом и выглядела чрезвычайно взволнованной.

– Только взгляните на изящные подсвечники, чудесный присборенный зеленый атлас с золотой розой посредине, аккуратную подставку для нот и табурет! – подхватила Мег, открывая крышку пианино.

– «…ваш покорный слуга, Джеймс Лоуренс». Подумать только, и он написал это тебе! Я расскажу об этом девочкам в школе. Они будут в восторге, – пообещала Эми, на которую записка произвела невероятное впечатление.

– Сыграй на нем, милая. Давай послушаем, как звучит детское пианино, – сказала Ханна, которая неизменно разделяла с Марчами их семейные радости и горести.

Бет села за инструмент, и все хором провозгласили, что таких чудесных звуков они еще никогда не слышали. Вне всякого сомнения, пианино было недавно настроено, но, как мне представляется, главное очарование заключалось в самом счастливом из лиц, склонившимся над ним. Бет благоговейно касалась блестящих черных и белых клавиш и нажимала на сверкающие педали.

– Ты должна пойти и поблагодарить мистера Лоуренса, – заявила Джо будто бы в шутку: мысль о том, что малышка действительно отважится нанести визит вежливости их пожилому соседу, казалась ей невероятной.

– Я и сама собиралась это сделать. Пожалуй, будет лучше, если я отправлюсь прямо сейчас, пока еще не успела слишком сильно испугаться.

И, к величайшему изумлению домашних, Бет решительно прошла через сад, пробралась сквозь живую изгородь и скрылась за дверью особняка Лоуренсов.

– Клянусь Богом, ничего подобного я еще не видела! Должно быть, пианино вскружило Бет голову! В здравом уме она бы ни за что туда не отправилась! – вскричала Ханна, глядя вслед девочке, в то время как сестры Бет при виде такого чуда лишились дара речи.

Они бы изумились еще сильнее, если бы увидели, как Бет повела себя дальше. Хотите верьте, хотите нет, она подошла к двери кабинета и постучала, не давая себе времени задуматься, что же она делает. Когда резкий хриплый голос ответил ей: «Войдите!», девочка перешагнула порог, подошла к опешившему от неожиданности мистеру Лоуренсу и, протянув ему руку, произнесла дрожащим от волнения голоском:

– Я пришла поблагодарить вас, сэр, за…

Бет не договорила. Пожилой джентльмен смотрел на нее с такой добротой и лаской во взоре, что она забыла заранее заготовленную речь и, помня лишь о том, что он лишился маленькой дочери, которую очень любил, обняла старика обеими руками за шею и поцеловала.

Если бы на голову мистеру Лоуренсу обрушилась крыша собственного особняка, он и тогда, пожалуй, не выглядел бы столь ошеломленным. Но благодарность Бет ему понравилась. О да, понравилась, и еще как! Мистер Лоуренс был настолько тронут этим доверчивым поцелуем, что вся его напускная строгость развеялась как дым. Старик усадил Бет себе на колени и прижался морщинистой щекой к ее розовой щечке. Ему вдруг показалось, будто к нему вернулась его маленькая дочурка. С этого момента Бет перестала его бояться и болтала с ним так задушевно и спокойно, словно знала его всю жизнь, потому что любовь прогоняет страх, а благодарность способна победить гордость. Когда девочка отправилась домой, мистер Лоуренс проводил ее до калитки, сердечно пожал маленькую ручку и прикоснулся к своей шляпе, после чего развернулся и направился обратно, расправив плечи и держа спину прямо, как и подобает привлекательному пожилому джентльмену с военной выправкой.

После того как сестры своими глазами увидели, что происходит, Джо, дабы выразить свою радость, станцевала джигу, Эми от удивления едва не вывалилась из окна, а Мег воскликнула, всплеснув руками:

– Что ж, теперь и я верю, что скоро наступит конец света!

Глава седьмая

– Этот мальчишка – настоящий циклоп, верно? – вырвалось однажды у Эми, когда Лори промчался мимо них верхом, хлыстом стегая коня.

– Как ты можешь так говорить? У него целы оба глаза, да еще и такие красивые! – вскричала Джо, как всегда, вставая на защиту друга.

– Я ничего не говорила насчет его глаз и не понимаю, почему ты так кипятишься. Я восхищаюсь тем, как он ездит верхом.

– Господи боже мой! Эта маленькая гусыня имеет в виду кентавра, а не циклопа! – рассмеялась Джо.

– Тебе вовсе необязательно мне грубить, это всего лишь «оговорка речи», как выражается мистер Дэвис, – огрызнулась Эми, окончательно добив Джо. – Просто мне не помешала бы хоть капелька тех денег, которые Лори тратит на свою лошадь, – добавила она словно бы про себя, но с тайной надеждой, что сестры ее услышат.

– Для чего? – с улыбкой поинтересовалась Мег, пока Джо корчилась от смеха после очередного ляпа Эми.

– Они мне очень нужны. Я влезла в ужасные долги, а деньги на карманные расходы получу только через месяц.

– Ты влезла в долги, Эми? Как прикажешь тебя понимать? – Мег перестала улыбаться.

– Видишь ли, я задолжала что-то около дюжины цукатов, а без денег расплатиться за них не смогу, потому что мамочка запрещает мне брать продукты в кредит.

– А ну-ка, рассказывай. Цукаты вошли в моду? Раньше мы проделывали дырки в ластике, а потом вовсю забавлялись. – Мег изо всех сил старалась сохранять серьезное выражение лица, потому что вид у Эми был строгий и даже важный.

– Видишь ли, девочки все время покупают цукаты, и, если не хочешь прослыть жадиной, ты тоже должна это делать. Сейчас все помешались на лимончиках, их сосут под партой на уроках или обменивают на карандаши, браслеты из бисера, бумажных кукол и все такое прочее. Если одной девочке нравится другая, она угощает ее лимончиком. А если наоборот, злится на нее, то стоит рядом и демонстративно сосет цукат, не предлагая даже попробовать. Все угощают друг дружку по очереди, и я съела уже много-много цукатов, но сама еще ни разу никого не угощала, хоть и должна была, ведь это – долг чести, сама понимаешь.

– И сколько нужно денег, чтобы восстановить твое доброе имя? – поинтересовалась Мег, доставая ридикюль.

– Четвертака будет более чем достаточно, еще и останется несколько центов, чтобы купить парочку цукатов для тебя. Или ты не любишь лимончики?

– Не особо. Лучше съешь их сама. Вот, возьми. Только постарайся вложиться в эту сумму, потому что денег у нас немного.

– Ой, большое спасибо! Как, наверное, хорошо – всегда иметь много карманных денег! У меня будет настоящий праздник, ведь на этой неделе я еще не попробовала ни одного лимончика. Я отказывалась, когда меня угощали, потому что не могла ответить тем же, хоть мне и очень хотелось полакомиться цукатами.

На следующий день Эми опоздала в школу, но при этом не смогла устоять перед искушением и продемонстрировала одноклассницам – с вполне понятной гордостью – покрытый пятнами сиропа пакет из коричневой бумаги, который потом спрятала в самый дальний уголок собственной парты. Уже через несколько минут ее ближайшее окружение узнало о том, что Эми Марч принесла в школу двадцать четыре восхитительных лимончика (один она съела по дороге), которые и собирается раздать подругам. Девочки окружили Эми вниманием. Кэти Браун тут же пригласила ее к себе на вечеринку. Мэри Кингсли дала поносить до перемены свои часы, а Дженни Сноу, острая на язык юная леди, еще совсем недавно упрекавшая Эми в отсутствии лимончиков, незамедлительно зарыла топор войны и подсказала ей ответы на некоторые из наиболее трудных задач, заданных на дом. Однако Эми не забыла уничижительные замечания мисс Сноу по поводу «некоторых особ с плоскими носами, способных унюхать лимончики у окружающих и при этом не постеснявшихся их выклянчить». Она тут же разрушила надежды Дженни, отбив ей исполненную презрения телеграмму: «Можешь не утруждать себя внезапной вежливостью, все равно ты не получишь ни одного лимончика».

Так уж случилось, что в то утро школу посетила одна высокопоставленная особа. Прекрасно выполненные контурные карты Эми удостоились похвалы. Честь, оказанная врагу, уязвила мисс Сноу до глубины души, а мисс Марч напустила на себя вид прилежной ученицы. Но увы и ах! Гордыня не доводит до добра, и мстительная Дженни Сноу взяла реванш с ошеломительной быстротой и успехом. Не успело важное лицо отпустить дежурные комплименты и откланяться, как Дженни, сделав вид, будто хочет задать важный вопрос, уведомила мистера Дэвиса о том, что Эми Марч прячет в своей парте цукаты.

Необходимо заметить, что мистер Дэвис провозгласил лимончики злостной контрабандой и торжественно поклялся публично покарать первого же злодея, который осмелится нарушить закон. Сей терпеливый субъект, на долю которого выпали многочисленные тяготы, сумел тем не менее после долгой и яростной войны изгнать из школы жевательную резинку, устроил погребальный костер из конфискованных романов и газет, закрыл подпольное почтовое отделение, запретил гримасничать, давать прозвища и рисовать карикатуры – словом, сделал все, что только может сделать мужчина, дабы удержать в узде полсотни непослушных девчонок. Господь свидетель, учительское терпение испытывают и мальчишки, но уж девочки в этом плане не знают удержу, особенно когда речь заходит о нервных джентльменах вроде доктора Блимбера, обладающих замашками тирана и напрочь лишенных педагогических талантов. Мистер Дэвис достаточно хорошо знал греческий, латынь, алгебру и прочие науки, благодаря чему прослыл хорошим учителем, но на его манеры, моральные принципы, чувства и примеры никто не обращал особого внимания. Момент для того, чтобы наябедничать на Эми, был выбран самый неподходящий – или наоборот, это уж как посмотреть, – и Дженни прекрасно об этом знала. Сегодня утром мистер Дэвис явно заварил себе слишком крепкий кофе. К тому же ветер дул с востока, что всегда дурно влияло на его здоровье. А тут еще ученицы, по мнению учителя, не выказали ему должного уважения. Посему, говоря выразительным, пусть и не совсем галантным языком, принятым в школьной среде, «он был раздражительным, как старая ведьма, и разъяренным, как медведь». Слово «цукаты» подействовало на учителя как красная тряпка на быка. Желтое лицо покрылось пятнами яркого румянца, и он стукнул кулаком по столу с такой силой, что Дженни с несвойственной ей быстротой шмыгнула на свое место.

– Молодые леди, прошу минуточку внимания!

При этом недвусмысленном призыве шум в классе моментально стих и пятьдесят пар голубых, черных, серых и карих глаз уставились на лицо мистера Дэвиса, страшное в гневе.

– Мисс Марч, прошу к доске.

Эми, сохраняя внешнее спокойствие, повиновалась, но тайный страх исподволь грыз ее: контрабандные цукаты тяготили ее совесть.

– Захватите с собой лимончики, те, что вы храните у себя в парте, – последовало необычное распоряжение, которое заставило девочку замереть на месте.

– Не забирай все, – прошептала ее соседка, удивительно хладнокровная особа, не утратившая присутствия духа.

Эми поспешно вытряхнула из пакета половину конфет, а остальные послушно выложила перед мистером Дэвисом, надеясь, что мужчина, у которого есть сердце, непременно смягчится, когда его носа коснется столь восхитительный аромат. К несчастью, запах популярных сладостей вызывал у мистера Дэвиса особое отвращение, которое лишь подбросило дров в пламя его гнева.

– Это все?

– Не совсем, – запинаясь, пробормотала Эми.

– Немедленно принесите остальное.

Бросив отчаянный взгляд на свое окружение, девочка повиновалась.

– Вы уверены, что больше ничего не осталось?

– Я никогда не лгу, сэр.

– Вижу. А теперь берите эту гадость по две штучки в каждую руку и выбрасывайте в окно.

По классу пронесся тихий вздох, породивший легкий ветерок – последняя надежда умерла, угощение отняли от страждущих губ. Покраснев от стыда и гнева, Эми шесть ужасных раз прошлась взад и вперед, а после того, как обреченные сладости, выглядевшие столь сочными, выпали из ее противящихся такому кощунству рук, с улицы донесся крик, усугубивший всеобщее горе: девочкам стало понятно, что предназначавшееся для них лакомство стало добычей ирландских мальчишек, их злейших врагов. Нет, это было уже слишком. К мистеру Дэвису обратились раскрасневшиеся и негодующие лица, а одна страстная любительница лимончиков даже расплакалась.

Когда Эми вернулась из своего последнего похода, мистер Дэвис издал многозначительное «гм!» и изрек в своей внушительной манере:

– Юные леди, вы помните, что я говорил вам неделю назад? Мне жаль, что так случилось, но я никому не позволяю пренебрегать установленными мною правилами и всегда держу слово. Мисс Марч, вытяните руку.

Эми испуганно вздрогнула и быстро спрятала обе руки за спину, метнув на учителя умоляющий взгляд, куда более красноречивый, чем любые слова. Пожалуй, ее даже можно было назвать любимицей «старого Дэвиса», как его величали, разумеется, за глаза, и я склонна полагать, что он все-таки нарушил бы свое слово, если бы негодование одной непокорной молодой леди не нашло выхода в шипении. Этот свистящий звук, пусть и едва слышный, привел вспыльчивого джентльмена в ярость и тем окончательно решил судьбу виновницы происшествия.

– Вашу руку, мисс Марч! – Такой ответ был дан на немую мольбу Эми, и, будучи слишком гордой для того, чтобы плакать или умолять, она стиснула зубы, с вызовом вскинула голову и бестрепетно снесла несколько жгучих ударов по своей ладошке. Их нельзя было назвать ни многочисленными, ни сильными, но для нее это уже не имело никакого значения. Впервые в жизни ее ударили, и позор, по ее мнению, был столь же велик, как если бы ее сбили с ног.

– А теперь вы останетесь стоять у доски до перемены, – повелел мистер Дэвис, решительно настроенный довести начатое до конца.

Это было ужасно. Просто вернуться на свое место под взглядами друзей и недругов уже было достаточно тяжело, но взглянуть в лицо всему классу после недавнего бесчестья представлялось и вовсе невозможным, и на мгновение Эми захотелось провалиться сквозь землю и залиться слезами. Однако острое ощущение свершившейся несправедливости и мысль о Дженни Сноу помогли ей выстоять. Заняв место у позорного столба, Эми устремила взгляд поверх целого моря лиц, вперив его в печную трубу, и застыла, настолько бледная и неподвижная, что девочкам вдруг стало трудно усваивать новый материал при виде этой трогательной фигурки.

В течение следующих пятнадцати минут гордая и впечатлительная маленькая девочка пережила такой позор и такую боль, которые она никогда не забудет. Кому-нибудь другому вся эта история могла бы показаться тривиальной и даже нелепой, но для Эми она превратилась в настоящую трагедию, ведь на протяжении двенадцати лет ее жизнью правила любовь и о подобных ударах судьбы невозможно было даже помыслить. Боль в ладошке и в сердце затмила горькая, болезненная для самолюбия мысль: «Мне придется рассказать обо всем сестрам, и они во мне разочаруются!»

Пятнадцать минут показались Эми часом, но и они подошли к концу. Еще никогда возглас «Перемена!» не казался ей таким желанным.

– Можете идти, мисс Марч, – сказал мистер Дэвис, выглядевший смущенным, что, впрочем, было совсем неудивительно.

Он не скоро забудет укоризненный взгляд, которым его на прощание окинула Эми. Не сказав никому ни слова, она направилась прямиком в раздевалку, взяла свои вещи и покинула школу, клятвенно пообещав себе, что больше никогда сюда не вернется.

Домой Эми пришла в крайне подавленном настроении. Как только вернулись мать и старшие сестры, состоялся митинг протеста. Миссис Марч сохраняла молчание, но выглядела при этом весьма обеспокоенной; она пыталась в меру сил утешить расстроенную дочь. Мег омыла пострадавшую ладошку глицерином и слезами, Бет сочла, что даже ее возлюбленные котята не смогут стать утешением в подобном горе, Джо с гневом предложила немедленно арестовать мистера Дэвиса, а Ханна погрозила «негодяю» кулаком и с такой яростью толкла на обед картошку, словно видела перед собой его ненавистное лицо.

Бегства Эми не заметил никто, кроме ее одноклассниц, но остроглазые девицы подметили, что весь остаток дня мистер Дэвис пребывал в великодушном, мягком расположении духа, что было ему несвойственно, и, кроме того, явно нервничал. Незадолго до окончания уроков в школу явилась Джо. Ее лицо было мрачным и угрюмым. Джо направилась к учительскому столу, положила на него письмо от миссис Марч, затем собрала вещи Эми и удалилась, тщательно вытерев ноги о дверной коврик, словно отрясая пресловутый прах этого места со своих ног.

– Да, ты можешь устроить себе каникулы и не ходить в школу, но я хочу, чтобы ты каждый день понемногу занималась вместе с Бет, – заявила в тот же вечер миссис Марч, обращаясь к Эми. – Я не одобряю телесных наказаний, особенно для девочек. Мне не нравится манера обучения мистера Дэвиса, и я не думаю, что одноклассницы, с которыми ты дружишь, научат тебя чему-нибудь хорошему. Я переведу тебя в другую школу, но прежде спрошу совета у твоего отца.

– Вот и хорошо! Мне бы хотелось, чтобы девочки ушли все до единой, тогда эта старая школа закроется. Я схожу с ума от тоски, вспоминая добрые старые времена, – с видом невинной жертвы вздохнула Эми.

– Я не жалею о том, что ты с ними рассталась. Ты нарушила правила и заслуживала наказания за непослушание, – последовал суровый ответ, изрядно разочаровавший юную леди, которая не ожидала встретить ничего, кроме сочувствия.

– Ты рада тому, что меня опозорили перед всем классом? – вскричала Эми.