Текст книги "Смерть поэта – Маскарад. Романтизированная биография"

Глава 19 Вторжение к балерине

Клятва никогда не жениться была тверда, но вот от похождений никто не мог избавить пылких и страстных гусар. Когда же, если не в эти годы погулять от всей души, чтобы было что вспомнить потом.

Кто предложил поехать в Царское Село – эту обитель поэтов и артисток, кто его знает, но откликнулся Мишель сразу и с великой радостью. По дороге Монго говорил о балеринах, о том, как они восхитительно прекрасны. Сразу видно, что он туда уже успел заглянуть и ни раз.

Мишель слушал вполуха, его больше занимали мысли о юном Пушкине, как он здесь жил, оторванный от дома и семьи, каким был тогда. Но там его теперь не отыскать, а вот балерины, это другое дело, если Монго обещал, то они точно там будут, почему бы и нет, он готов был отдаться страсти и совершить нечто этакое дерзкое и безрассудное.

Но как только Мишель отвлекся от своих тяжких дум, он сразу заметил, что друг его влюблен, надо же было как-то отвлекаться от себя любимого хотя бы ненадолго, посмотреть, чем живет весь остальной мир или хотя бы те, кто рядом с ним оставался, их было не так много, и хотелось бы ими дорожить.

– Да ты, как я погляжу влюблен, – произнес он тут же.

Монго смутился страшно.

– И в кого же, покажешь мне ту, которая украла твое сердце.

– Вряд ли, – тихо ответил он.

– У тебя есть от меня секреты, или она не пережила твоей любви.

Улыбка его превратилась в ироничную усмешку.

– И не то, и не другое, – отвечал он.

– Но что же тогда заставляет тебя таиться и скрывать свою возлюбленную?

– Ну как бы тебе объяснить? Я влюблен во всех женщин вообще, взгляни на любую, и ты не ошибешься, все они прекрасны и восхитительны.

Мишель тормознул коня, он ожидал услышать все, что угодно, только не это, разве так бывает, разве так может быть? У него в голове такое не укладывалось, но Монго не сказал, что он пошутил, наоборот, стал каким-то слишком серьезным даже. Его слова быстро подтвердились, как только они шагнули за кулисы, он и на самом деле был влюблен во всех, и это заставило Мишеля стать еще более угрюмым, дерзким и печальным, он вроде бы и не завидовал другу, но как они на него смотрят, как льнут к нему и желают добиться его внимания, а вот про Мишеля такого не скажешь, они от него просто шарахаются, часто когда он и рта еще не успевает раскрыть. Ничего удивительного, перед ними Демон, не больше не меньше, и они его боятся просто, но как же ему заполучить хотя бы одну из них, разве он хочет так много?

№№№№№№

Мишель решил хранить равнодушие, и насмешки стали той самой маской, на время скрывавшей его лицо. Вот только надо посмотреть, чтобы она не приросла намертво, маскарад совсем не такая безобидная штука, как кажется на первый взгляд.

Монго все чаще замечал, как тяжело Мишелю оставаться в этом мире, особенно на пирах и свиданиях, он неумело пытался что-то исправить, но и сам пока еще оставалось молод и не искушен, и чувствовал, что ему не сладить с другом, слишком все тяжело и неподъемно.

– Как он мог таким уродиться? -спрашивал Много у Марии, когда она решила поговорить с ним о своем любимце.

Она смотрела на него и радовалась, что тому и сотой доли бед и огорчений не досталось.

– Ну и как ваша поездка к балерине? -спросила она осторожно, он не обязан ей был что-то рассказывать, но ей так интересно было узнать хоть что-то, там, где она не могла появиться с ними, все осталось покрыто мраком вечной тайны.

– Да что балерины, – пожал он плечами, – они разбежались, вернее, разлетелись в разные стороны, он был так мрачен и угрюм, что в следующий раз я не рискнул бы с ним туда отправиться.

– Ну ладно туда, но все -таки ты не бросай его одного, а то он еще каких бед натворит, ты же у нас один только можешь следовать за ним, а без тебя он пропадёт.

Мария наконец вслух произнесла то, что так долго и упорно ее мучило, и ей вроде бы стало легче после такого признания, но каково Монго, ведь тот только входит во взрослую жизнь, он такой славный и ему придется страдать из-за Мишеля.

Происшествие с балеринами все-таки повторилось еще раз, когда Мишель понял, что Монго не хочет, чтобы он там был, он настоял на своем просто из вредности и тому пришлось согласиться.

№№№№№№№

Впрочем, как только они снова оказались там, Мишель замолчал и сидел мрачный и задумчивый, словно пытался решить, что же ему делать дальше, но ничего делать не собирался. И все бы закончилось тихо и мирно, если бы не ворвались какие-то драгуны, не обнаружили их там, и не обрушились на них, те были значительно сильнее и старше, потому и оставалось только нашим гусарам спасаться бегством оттуда. В тот момент им было не до шуток совсем. И это утвердило Монго в мнении, что ходить на свидание с Мишелем никак нельзя. Он притягивал все неприятности, и Мария была права – доведет их до беды, до большой беды, если это продолжится, но данные сегодня обещания в пору молодости были забыты через день, а то и через час, как только намечалось какое-то новое похождение.

А утром, встретившись на прогулке, они уже со смехом вспоминали то, что им пришлось пережить накануне, жизнь не может, жизнь не должна быть такой пресной и скучной, этого они еще в старости натерпятся, конечно, если до той самой старости доживут, если все это будет продолжаться.

Глава 20 Черный январь

А потом грянул гром среди ясного неба.

К дуэлям гения все привыкли и сбились со счета, сколько их было, когда и с кем он стрелялся, никто точно сказать не мог. Но на этот раз друзья опоздали, у них была своя жизнь, они просто не успели в срок, и состоялась та самая черная дуэль на Черной речке.

Замерла столица, обе столицы пребывали в тревожном ожидании страшной развязки, Мишель метался и не находил себе места, он, в отличие от многих и даже Монго, оставался фаталистом, и понимал, что ничего хорошего, не будет и быть не может, надеяться на чудо не стоит, дни поэта сочтены, и только где-то в глубине души он еще и верил и надеялся, но тем страшнее станет его разочарование скоро, очень скоро.

Худшее сбылось быстро, даже быстрее, чем он думал, полетела в морозном воздухе весть о смерти Пушкина. Словно плетка хлестнула его по душе. А ведь он верил и надеялся, что они еще смогут встретиться, поговорить хотя бы, с самого первого мгновения, когда он узнал о Пушкине, тот был ему нужен больше, чем всем остальным, чем жене, детям, друзьями, врагам, больше, чем всем, и теперь, когда какой-то красавчик -француз лишил его такой надежды, что ему еще оставалось делать, как не впасть в самую чёрную депрессию., лаже смерть отца не напоминала что-то такое непроходимо черное и жуткое, душу словно выжгли, уничтожили, смели с лица земли.

Мария и горевать об ушедшем поэте не могла, ведь он уже погиб, а ей надо было думать о живом, о том, кого еще можно остановить и спасти, хотя можно ли? В этом она очень сомневалась в те минуты.

№№№№№№№№

Как только он смог думать и размышлять здраво о том, почему это случилось, он отмел и француза, и жену, и не успевших вовремя друзей, остался только один виновник у этой беды. Но даже имя его называть было горько и страшно, оно могло убить близких, даже сам Мишель не всегда решался о том подумать, хотя вскоре появились тайные свитки с громким называнием «Смерть поэта», не подписанные никаким именем, но у тех, кто знал его стиль, сомнений не возникало в том, кто это написал, только они старались хранить эту тайну еще яростнее, и никто и под пытками бы не узнал, от этого становилось еще больнее и тяжелее на душе, и бесило полное бессилие перед грозным врагом. Желание разыскать и расправится с Дантесом исчезло, он понял, что это ничего не даст, тот скорее сам пострадавший, игрушка в руках у сильных мира сего. Разубедить его в том не было никакой возможности.

Но они с ужасом думали, что рано или поздно тайна эта все равно раскроется, и тогда гнев императора, того, кого Мишель назначил виновным, будет страшен. Они старались не думать о том, чтобы не притягивать дурные мысли, но можно ли было не думать?

Мишель лишь иногда говорил о том, что должно было случиться дальше, но о мести думал постоянно, он не собирался все так просто оставлять, он не мог этого оставить.

Глава 21 Тайные записки о дуэли

СМЫВАЕТСЯ КРОВЬЮ БЕСЧЕСТЬЕ

Замер перед бурей высший свет Петербурга. Больше не радовали многих шумные балы, праздники, маскарады. Мнимое спокойствие должно было быть нарушено не нынче, так завтра, и виной всему был первый поэт. Говорили о нем постоянно. И прежде не было никакого покоя, а теперь и вовсе все пребывали в раздумьях и тревогах, особенно те, кто пытались защитить его от неразумных поступков, бесконечных скандалов, в которых он все время оказывался.

Красавец-француз, заброшенный в Петербург по воле рока, был для него, словно красная тряпка для быка. Ничего не хотел он видеть и слышать. Тот, кто всю жизнь потешался над обманутыми мужьями и составлял свой донжуанский список побед над первыми красавицами, почувствовал себя (это только его фантазии) в роли того самого обманутого мужа, и не хочет ничего видеть и слышать. О чем еще он думает, что так раздражает его, неведомо было даже близким людям. И оставалось только следить, слушать, останавливать оскорбленного не раз француза, носившего офицерский мундир, и не собиравшегося терпеть выпады и явные оскорбления, и доказывать ему, если хватит красноречия, что перед ним поэт, способный все видеть в ином свете, и нельзя к нему подходить с общими мерками. Он вроде бы и понимает, и соглашается, только, как знать, в какой момент разорвется этот снаряд, который летит в непонятном направлении, но кто может быть уверен, что он не попадет в цель.

– Он славный, – говорила одна из старых его знакомых княгиня Вера Федоровна Вяземская, мужу своему, – только страшно озлоблен на весь мир, откуда в душе гения может быть столько ярости?

– Он спрашивал у нас, совместимы ли гений и злодейство в своей маленькой трагедии, – отвечал ее умный и проницательный муж, который уж и не знал, может ли он считать себя другом поэта, или это только громкие слова.

– Мне казалось тогда, что вопрос риторический, но нет, все так и есть, и в запале он натворит беды.

– Но можно же что-то сделать? – не сдавалась она.

– Видимо можно, только я не знаю, что, – развел он руками, и было видно, что он устал, и готов, как многие, махнуть рукой и отойти в сторону.

– Ему было предсказано когда-то, что он будет убит высоким белокурым мужчиной. Дантес просто подошел под это описание, он всегда был фаталистом, вот он и схватился за него. Боюсь, что смерть уже дохнула на него, и ему просто хочется умереть. Но он даже не представляет себе, скольким людям причинит боль и страдания.

– Мужчины всегда были эгоистичны.

Она взглянула на мужа своего, и хотела сказать, что замечание ее его вовсе не касается, но он жестом показал ей, что понимает все без слов. Они слишком хорошо знали друг друга и давно стали единым целым.

И все-таки, говоря о том, что может произойти, они не думали, не могли поверить, что такова будет развязка. И оглядывались на Государя императора, который ничего не хотел слышать и знать о поэте. И его можно было понять, все так напряженно и запутанно. И он считает его личным своим врагом, хотя тот и пытался не раз проявить участие, но как можно угадать и понять, что хорошо, а что дурно для поэта.

№№№№№

Сталкиваясь с Натальей Николаевной, все они жалели ее, видя, что при ее доброте и понимании (ему повезло в этом), она так проста и бесхитростна, что никогда не поймет того, что творится в свете. Ее так просто обмануть любому из тех, кого он успел обидеть, и спокойно, цинично использовать в своих целях.

А он только ярится, и не может ничего понять, и понимать не хочет.

И было понятно многим, из тех, кто долго и упорно думал о нем, что не должен Донжуан жениться, он не создан для этого, и не стоит даже пытаться. И чем больше недавно он убеждал их в том, что женат и счастлив, тем меньше в это верилось, теперь уже и не убеждает.

А тут, как назло, появились слухи об особенном внимании к жене поэта самого императора – вздор полный. И надо же такое придумать, но придумали, а что хотел он получить, изливая свой яд и разбрасывая свои стишки, в которых каждый из вельмож в таком виде показан, что невольно за пистолет схватится, но они решили с ним, бьющим без промаха пулю в пулю, разделаться по-другому. И подставят, не моргнув глазом того самого Дантеса, который половины слов не понимает, а то, что ясно ему, не так истолковано, совсем не понято. Вот и потом, когда случится беда – разберись, кто был прав, а кто виноват. Истинные же виновники навсегда в тени останутся, потому что они знают, в чем их обвинят, как проклинать станут потомки, такая слава им не нужна, для этого как раз француз и сгодится.

Глава 22 Друзья хуже врагов

Но это враги, которых у поэта с самого начала было великое множество, а что же те, другие, его близкие и друзья?

Они были хорошими и добрыми людьми, но к тому времени, к середине января 1837 года, они просто очень устали, и хотели решать и свои проблемы, а не только его. И все в мире было как-то странно напряжено, и трудно было кого-то из них в чем-то упрекнуть в те метельные дни, когда затерявшемуся в степи поэту мерещились бесы, сходившиеся и расходившиеся за его спиной

Бесы вьются, бесы скачут…

И это был вовсе не тот забавный черт, который ходил на свидание к Солохе, оказался вместе с другими возлюбленными вздорной бабы в мешке, а потом возил на себе кузнеца Вакулу к императрице в Петербург. Это были те чудовищные древние создания, которые умы и сердца наши мутят с невероятной силой, нет, и не может быть от них никакого покоя и спасения. Он знал это точно, и те, кто были близки к нему, тоже знали.

Но то, что было точно известно поэту из первых уст, – в этого несносного красавца без памяти влюблена его свояченица – Екатерина. И это странно его задело. Проходя мимо комнаты ее, он слышал, как она рыдала, и говорила сестре своей Александрине, что не может жить без него, что просто бросится в пруд, и лучше быть русалкой безгласной и мертвой, чем девицей, знающей, что он никогда тебе не достанется. Он послушал, что ответит ей та, другая.

– Не отчаивайся так, надежда всегда остается, только побереги Александра, он же слышать о нем не может и не хочет.

– А о ком хочет, да есть ли кто-то, к кому он благосклонен, ну кроме тебя, конечно, – услышал он обидные слова.

– Не говорил глупостей, и не кричи так, нас может Наталья услышать, а она такого не заслуживает.

Екатерина хотела сказать еще что-то, но промолчала. Пусть это останется так.

№№№№№

Поэт бесшумно отошел от двери. Он понимал, как скверно подслушивать, но в последнее время он часто совершал поступки, за которые потом становилось стыдно. Она влюблена в Дантеса, она жить без него не может, этого только не хватало. Но он слишком хорошо знал, что такое любовь, а еще лучше, что такое страсть, увлекающая в бездну, и он понимал, что она не справится, и по большому счету она ни в чем не виновата. Странно было бы, если она не была в него влюблена.

Почему-то вспомнилась Одесса и всемогущественный генерал – губернатор граф Воронцов. На этот раз его обошли в звании – и это единственное радостное известие для поэта, месть всегда приятна. Но он не хотел думать о тех временах, ему казалось, что теперь тут в Петербурге снова все повторяется, а ведь казалось, что женитьба все изменит раз и навсегда, но становилось только хуже.

Чужестранец получит все в несчастной России, потому что он смог обольстить императрицу, и его принимают во дворце. С ними всегда так, до чего любят императоры наши творить самые несправедливые дела. У них всегда есть пустые и никчемные любимцы, а человеку умному и талантливому нет места.

Он знал, что императрица его не терпит, и никогда не простит ему влюбленности в свою предшественницу, стихов, к ней обращенных и того мифа, который творил он с самого детства своего. Но и об этом тоже не стоило думать. Все, о чем бы не размышлял в те минуты поэт казалось странно пустым и запретным, словно со всех сторон его окружили те самые бесы, которых видел он в заснеженной степи и не вырваться из замкнутого круга, и не прорваться к своим. Да и где они, свои, князь, в благосклонности которого он никогда не сомневался, просто развернулся и ушел, о чем-то поспешно говоря, но ведь ясно видно, что он просто не хочет общаться, и это после стольких лет добрых близких отношений. Его милой жены, все знавшей, все понимавшей, он не отыскал вообще. И хотя не склонен был думать, что княгиня от него прячется, это только совпадение, хотя и довольно странное.

Вероятно, он насалил слишком многим, его больше не слышат и не слушают, стихи ничего, кроме неприятностей не приносят.

И поневоле остается задуматься о неизбежном.

На свете счастья нет, а есть покой и воля, —

ведь написал же он такое, и сейчас не откажется от этих строк ни за что на свете, а покой и воля могут быть дарованы усталой душе не на этом, а только на том свете, на острове Буяне, куда отправил он своего князя Гвидона.

Но и эти крамольные мысли гнал от себя поэт, такими горькими и страшными они казались.

Тоска и одиночество, это все, что ему еще остается в этом мире. И если бы все время на каждом его шагу не возникал Дантес, не напоминал о своих успехах во всем, не смущал их девиц и жен, он бы к тому как-то еще относился, но он все время был у него на пути.

Глава 23 Противник поэта

А тот самый блестящий офицер, о котором столько говорили и думали в столице, он принял с восторгом русскую столицу в первые дни, и никак не мог поверить в то, что все тут будет у него так легко и просто. Императорский дворец, красавицы, балы. Он слышал и прежде, что они говорят на французском лучше, чем сами французы, что культура их та же самая, и Наполеон, наверное, потому и проиграл когда-то, что все у него перепуталось, и не мог он отличить своих от чужих. Но он не Наполеон, ему хотелось только служить, веселиться и не задумываться о сложных вещах.

Восторг быстро растаял, как только он столкнулся с этим маленьким и странным их поэтом, роль которого в этом мире никак не мог определить, хотя по большому счету не было ему до него никакого дела, если бы он сам все время не задирался, не говорил гадости и не бросал ему вызов. Но он возникал, как черт из табакерки и бросался на него в отчаянии и ярости, и некуда от него деться. Ему хотелось только одного– стреляться.

Впрочем, тут же появлялись его защитники – князья и вельможи. Они уговаривали и настаивали, чтобы он отказался от дуэли. И напрасно он объяснял им, что нет ему дела до чудака этого, озлобленного на весь мир, пусть они с ним и разговаривают.

Но то ли они слов не понимали, то ли было еще что-то ему неведомое, только все тут повторялось с неизменным постоянством. И он понимал, что жизнь его в Петербурге не будет такой уж безоблачной, какой она казалась в первые дни.

Да и девам их не хватало шарма и легкости, они как-то все больно серьезно воспринимали, стоило только потанцевать с кем-то и уже вроде и жениться должен. Но не может же он жениться на всех сразу. И только императрица так хороша, печальная, она все понимает, и он всегда обращается к ней, когда попадает в затруднительное положение.

Он убедился в том, что мира этого, как ни старается узнать и понять не может, и потому невольно тревожится, хотя как весело и беззаботно можно было бы жить такому светскому повесе, каким он себя всегда считал.

№№№№№

Поэт оставался дома, и, не отходя от окна, смотрел на вьюгу, бушевавшую на улице. В такую погоду добрый хозяин и собаку не выпустит, и он вдруг решил, что гори все оно синим пламенем, но никуда он не пойдет. От этих мыслей стало немного легче. У императора был очередной прием, а он подумал о том, что без него там будет им всем легче и спокойнее. Они не станут оглядываться и отходить в сторону, не желая быть участниками скандала, который он всегда готов был затеять, но что ему оставалось делать еще в этом странно переменившемся мире.

Екатерина влюблена в Дантеса, она бросает грязные намеки Александрине – его ангелу хранителю. А жена, да что жена, ей так нравится бывать в императорском дворце, куда ему нет хода, но она не видит и не слышит ничего, когда получает приглашения, да и сам император все время настаивает на ее присутствии, и снова показалось ему, что бумерангом возвращаются его добрые чувства к покойной императрице.

Все было бы совсем по-другому, останься она жива, никакого 14 декабря бы не было, сколько близких людей не оставались бы за чертой, на Кавказе, в далекой Сибири, и мир был совсем иным. Но кому-то хотелось, чтобы все взбунтовалось и перевернулось. И он мог назвать этих людей по именам.

Она снилась ему, в каком-то захолустном городе, в каком-то доме, совсем одна, и все время в снах его туда врываются среди ночи люди в черных плащах.

Он никогда не мог досмотреть этого сна до конца. Но она словно пыталась рассказать ему, что с нею случилось в ту роковую ночь, когда все они узнали, что она покинула этот мир.

Он понимал собственное бессилие, но знал, что должен за нее отомстить. Императора не вызовешь на дуэль, это настоящее безумие, и за меньшие проступки близких его людей объявляли сумасшедшими, но хоть что-то сделать он все-таки для нее еще может, уж коли суждено в пустоте оставаться, то стоит ли хвататься за ту убогую и жалкую жизнь, которая у него еще оставалась.

И тогда он и вызывал на дуэль этого вздорного француза в очередной раз и заботился о том, чтобы об этом никто не узнал, чтобы он не смог уклониться от дуэли. С этим надо покончить раз и навсегда. Он будет либо убит (и это справедливо), либо уберется в свой Париж и не будет волочиться и морочить голову их девушкам и женам.

И тогда произошло еще что-то. Дантес появился у Екатерины, он объявил поспешно об их помолвке. Наверное, этого не мог ожидать никто из знавших их. Никак не понимали они, зачем она ему была нужна.

Но дуэль снова отменили, и даже добрейший Жуковский говорил с ним резко и нетерпимо. Это показалось поэту предательством. Но сама мысль, что им придется стать родственниками, она могла свести с ума.

Они не общались, хотя жене его было трудно оставаться между сестрой и мужем, но она что-то бесхитростно предпринимала, исчезала из дома, а потом молча смотрела на него, готовая оправдываться на каждом шагу. Он объявил о том, что не может запретить этой свадьбы, но бывать они там не будут. Такого родственника он не признает и знать не желает.

Она смотрела на него задумчиво, и очень старалась понять, что движет на этот раз его яростью. Ведь если поймешь, то можно и оправдать, но она не понимала, как ни старалась, и даже говорить об этом и спрашивать не хотела, ведь он обрушится на нее, и тогда страстей его не унять, а она и без того давно потеряла покой.