Текст книги "Елена, любовь моя, Елена!"

Но и назавтра таинственная Экто не пришла, зато прачка появилась снова.

– Экто велела тебе передать, – сказала она, хватая сыр, пока Телоний не успел его убрать, – что из-за нового приказа Приама она не может прийти к Двум Источникам. Если твой друг хочет познакомиться с ней, пусть пойдет со мной один к перекрестку у Трех Курганов.

– Одного не пущу! – воскликнул Гемонид на чистом ликийском.

– Как хочешь, а я пойду! – возразил Леонтий, забыв о всякой осторожности и заговорив по-гречески, вернее – на гавдосском наречии. Затем, обращаясь к прачке, добавил: – Иди вперед, о женщина, я последую за тобой.

Пока они шли, Леонтий вспомнил, сколько опасностей подстерегает их на пути. Не раз ведь пожилые воины в ахейском лагере предупреждали его, например, о кознях эмпус.

– Никогда не ходи, парень, на перекресток у Трех Курганов: там тебя подстерегут эмпусы! – говорили они ему. А он сейчас как раз туда и направлялся.

Да, конечно, все это легенды, но когда тебе твердят об опасности постоянно, она начинает казаться вполне реальной.

Эмпусы, эти порождения Гекаты, были мерзкими демонами в женском обличье. Обычно они обретались на перекрестках дорог и подлавливали мужчин, внезапно распахивая перед ними платье и обнажая грудь. Говорят еще, что у них были ослиные ягодицы, хвост и бронзовые копыта, которые они скрывали под длинной, до земли, юбкой. А заманив какого-нибудь бедолагу, они впивались ему зубами в горло и высасывали из него всю кровь.

Древние греки неизменно изображали Страх с женским лицом, и почти все чудовища в их мифах обряжены в женское платье. Вспомните хотя бы о гарпиях, граях, мойрах, эриниях, тельхинах, эмпусах, Горгонах, Ламии, Химере, Ехидне и так далее: все они – женщины с крыльями нетопыря, лающим голосом, змеевидными волосами, налитыми кровью глазами и всякими устрашающими атрибутами.

Леонтий еще не забыл угрозы кормилицы.

– Не будешь слушаться, – говорила она, – я позову Ламию: пусть тебя съест!

Ламия родила от Зевса множество детей, но ревнивая Гера убивала их одного за другим.[80]80
  Богиня забыла убить только самую младшую дочку Ламии – Скиллу.


[Закрыть] И потому Ламия бродила по ночам и в отместку убивала чужих детей, правда, отдадим ей должное, выбирая при этом самых плохих. Чтобы Ламия казалась еще ужаснее, говорили, будто Зевс наделил ее способностью вынимать из орбит собственные глаза, а потом вставлять их обратно. Это не так уж плохо, если сравнить ее с сестрами – граями, у которых был только один глаз и один зуб на троих, и всякий раз, когда им надо было посмотреть или поесть, они пользовались этим глазом и зубом по очереди.

Гемонида такие вещи совершенно не беспокоили, он боялся только настоящих, живых людей, и прежде всего, конечно, вооруженных копьями троянцев, Леонтию же так не терпелось узнать, что случилось с отцом, что он не раздумывая принял предложение женщины.

– Я догадалась, что ты не ликиец, – сказала она ему, как только они остались наедине, но по мне все равно – что ликийцы, что троянцы, что ахейцы. Устрой мне еще сыру, а я тебе устрою любовное свидание.

Когда же Леонтий увидел наконец Экто, у него перехватило дыхание: никогда еще в жизни ему не доводилось лицезреть таких красавиц. Дело было не только в ее внешности, а в каком-то совершенно неуловимом, непостижимом обаянии. По телу юноши пробегали странные магнетические волны, он не мог отвести глаз от ее лица. Сначала он даже подумал, что перед ним сама Елена: до того описания прекрасной царицы Спарты, которые он слышал во время ночных дозоров, подходили к женщине, стоявшей перед ним.

– Но… – пролепетал Леонтий, – ты же…

– Елена? – предварила его слова незнакомка и улыбнулась. – Нет, я не Елена, я Экто, просто я похожа на Елену. В Трое многие называют меня ее именем, но этим они лишь мне льстят. Елена куда красивее…

– А мне как тебя звать? Экто или Елена?

– Зови, как хочешь, о мой прекрасный ахеец. Если тебе приятно называть меня Еленой, да будет так: я стану твоей Еленой, той самой, которая раньше принадлежала Тесею, потом Менелаю, а теперь – жена Париса. Но тогда и тебе придется изображать моего любовника, ласкать меня и нашептывать слова любви!

Мурашки забегали по спине Леонтия еще сильнее – и от удовольствия, что он произвел впечатление на такую необыкновенную женщину, и от страха, что в нем сразу же распознали ахейца.

– Зачем тебе понадобилась эта встреча? – спросила Экто.

– Я хотел бы узнать…

– Ах, значит, ты не влюблен… – разочарованно протянула она и надула губки.

– Да, то есть нет… – ответил Леонтий, совершенно сбитый с толку. – …Я только хотел спросить, не ты ли продала царю Маталаса Эванию драгоценную цепь, украшенную двумя клыками вепря. Этот трофей некогда принадлежал моему отцу, благородному Неопулу, он уехал девять лет назад на войну, и вот уже пять лет, как мы о нем ничего не знаем. Никто не может сказать мне, пал ли он, пораженный стрелой троянцев, или принял смерть от руки подлого предателя, держат ли его в цепях как пленника или он умер. А если умер, то где его останки – в земле или на дне реки? О женщина, равная по красоте богиням, пожалей бедного ахейца, назови имя человека, подарившего тебе эту цепь! Меня зовут Леонтием, и мне скоро исполнится семнадцать. Помоги найти тело моего отца, чтобы я мог достойно похоронить его останки и привезти известие о нем моей матери.

«Как странно, – думал он между тем. – Идя на эту встречу, я подготовил куда более убедительные слова и намеревался узнать побольше подробностей, не выдавая себя». Но встретившись с незнакомкой, Леонтий вдруг раскрыл перед ней душу и рассказал даже то, что могло бы ему повредить. Короче, врать он не умел.

Экто, судя по всему, была поражена его признаниями.

– Выходит, ты и есть Леонтий? – протянула она так, словно слышала о нем раньше.

– Да, меня зовут Леонтием, и я ищу останки своего отца. Если ты, о женщина, столь же добра, сколь и красива, сделай милость, скажи, как оказалась у тебя цепь с клыками калидонского вепря?

– Мне дала ее Поликсена – младшая из дочерей Приама и единственная, знающая тайну исчезновения твоего отца. Если ты вернешься сюда завтра, я устрою тебе с ней свидание. Думаю, излишне говорить, что никто не должен знать о наших встречах – ни ахейцы, ни троянцы.

Но Леонтий, придя в кабачок Телония, немедленно стал со всеми подробностями рассказывать о происшедшем каждому, кто хотел его слушать, а описывая Экто (которая, как он считал, была самой Еленой), покраснел, как рак. По его словам выходило, что даже Афродита не идет с ней ни в какое сравнение: да, прекрасная богиня и та по красоте уступала Экто.

– Вот как, – заметил Гемонид, – выходит, ты уже успел забыть Калимнию?

– Калимнию? – отозвался Леонтий. – Ах, да, Калимния!

По тому, как было произнесено это имя, сразу стало ясно, что для невесты с Гавдоса нет больше места в его сердце: Экто вытеснила даже память о ней.

– Так как, говоришь, зовут женщину, похожую на Елену? – спросил Терсит.

– Экто. Ее зовут Экто. Но мне больше нравится называть ее Еленой.

– Не вижу в этом ничего удивительного, – сказал Терсит. – Ты лишний раз подтверждаешь то, что я вчера говорил ахейцам: мы воюем из-за женщины, которой не существует. Вернее, Елена – не женщина, а подобие женщины. Впрочем, что такое ektos?[81]81
  По-гречески ektos означает «вне». Отсюда и слово эктоплазма.


[Закрыть] Это внешняя оболочка, видимость, дым. Елена – призрак!

– Неужели, по-твоему, Парису невдомек, что он занимается по ночам любовью с облаком? – ухмыльнулся Телоний.

– Да, невдомек! Сейчас я вам все объясню, – продолжал Терсит. – Эту историю мне рассказал некий Тоний – египетский вельможа, который встретил Париса и Елену через несколько дней после их бегства из Спарты. Корабль, на котором находились любовники, из-за бури, устроенной Герой, сел на песчаную отмель в дельте Нила. Парис первым сошел на сушу и, убедившись, что положение очень серьезно, был вынужден снять цепи с zughitai, чтобы они могли столкнуть судно в море. Кстати, именно в этом месте находилось святилище Геракла, а по древней традиции любой раб, вознесший молитву богу в этом святилище, сразу же становился вольным человеком. Zughitai, воспользовавшись тем, что с них сняли оковы, толпой ворвались в святилище и, обретя свободу, пожаловались жрецам на злодеяния их бывшего хозяина.

– Ну, а дальше? – спросил Леонтий, единственный, пожалуй, человек, веривший россказням Терсита.[82]82
  Мысль о том, что Елена была призраком, содержится во II книге «Истории» Геродота (стр. 113–120), а также в одноименной трагедии Еврипида. «Я никогда не была в Трое, – говорит у него Елена. – Гера дала сыну Приама призрак, сделанный из облака, которому она придала мои черты».


[Закрыть]

– А дальше они все явились к царю Мемфиса Протею и без утайки рассказали ему, как коварный Парис поступил с Менелаем.

– Что же сделал Протей?

– Он ужасно рассердился и велел без промедления заковать изменника в цепи, – ответил Терсит и торжественным тоном повторил речь, которую, по его мнению, произнес царь Мемфиса перед Парисом: «О худший из худших, ты соблазнил жену человека, принявшего тебя как гостя, но тебе этого показалось мало. Льстивыми словами и посулами ты вскружил ей голову и убедил покинуть детей, мужа и родной дом. Но и этого тебе показалось недостаточно. Ты уговорил ее прихватить с собой золото и серебро, хранившиеся в храме Аполлона. И мне следовало бы наказать тебя по заслугам, то есть предать смерти, но я поклялся перед богами никогда больше не убивать чужестранцев. И потому я просто изгоняю тебя из моего царства, но прежде отниму у тебя и любовницу, и сокровища, чтобы вернуть их при случае доблестному Менелаю».

– Что ты мелешь, Терсит! – с издевкой воскликнул Телоний. – Елена преспокойно прибыла в Трою под руку с Парисом. Я сам видел, как она спускалась с корабля в своем небесно-голубом пеплуме, расшитом мастерицами Сидона, видел, как все без исключения троянцы во главе с Приамом хором восхищались ее красотой!

– Никто и не сомневается в том, что ты ее видел, о Телоний, – согласился Терсит, – но я еще не закончил свой рассказ. Когда Гера поняла, что без Елены Трою разрушить не удастся, она взяла облако и сделала из него подобие женщины, во всех деталях повторяющее черты любовницы, из-за которой начался спор. В общем, она заставила Париса поверить, будто ему удалось бежать вместе с его любимой.

– А почему тогда Протей не возвратил Елену Менелаю? – справедливо заметил Гемонид.

– Да потому, что Менелай в свою очередь совершил гнусное преступление. Преследуя Париса, он явился в Египет и, чтобы задобрить богов, принес им в жертву двух египетских младенцев. Возмущенный такой жестокостью, Протей решил не возвращать ему ни Елену, ни сокровища, похищенные из храма Аполлона.

– И Елена ничего не предприняла, чтобы соединиться с Парисом?

– Нет, она решила забыть и Париса, и Менелая. Сегодня у нее новое имя – Афродита-Чужеземка, и все поклоняются ей как богине.

– Ну, а та Елена, что находится в Трое, – снова вмешался Леонтий. – Елена, которая вместе с Парисом живет сейчас во дворце Приама, кто она?

– Это призрак, одна только видимость. Теперь понятно, что второе ее имя – Экто.

Леонтий был озадачен: на его взгляд, Экто была настоящая, живая женщина, пожалуй, даже слишком живая.

– По-твоему, выходит, – возразил Терситу Гемонид, – что все мы, ахейцы и троянцы, девять лет сражаемся просто из-за какого-то облака?

– Именно так! – ответил Терсит торжествующе. – Впрочем, удивляться нечему: всякий раз, влюбляясь в женщину, мы ищем в ней не реальное живое существо, а лишь призрак, подобие женщины, чистую идею! Вот почему я лично ненавижу женщин, а заодно и поэтов, их воспевающих!

– Возможно, ты и прав, – сказал Телоний, – но твои слова, поверь мне, как раз и свидетельствуют о том, что ты тоже влюблен. Не станешь же ты отрицать, что женщины прекраснее всего на свете!

– Нет, и это неверно, – возразил колченогий. – Великий Тиресий считает, что если любовное наслаждение разделить на десять частей, то девять из них достается женщине и только одна – мужчине.[83]83
  Однажды Зевс и Гера заспорили о том, кто получает больше чувственного наслаждения в любви – мужчина или женщина. Зевс утверждал, что женщина, Гера же придерживалась противоположной точки зрения. Они попросили Тиресия рассудить их, и Тиресий ответил, что наслаждение, испытываемое женщиной, в десять раз сильнее ощущений мужчины, за что разгневанная Гера ослепи па его. Зевс же наградил Тиресия даром прорицания.


[Закрыть]

– Ну, а когда женщина – облако, мужчине достается и того меньше, – заключил не без иронии Гемонид.

Когда Леонтий снова встретился с Экто, он первым делом прикоснулся к ее руке и, убедившись, что перед ним вполне телесное существо, облегченно вздохнул.

– Елена, любовь моя, Елена, – сказал он ей, – как же я боялся, что ты – всего лишь видение!

– Если бы я была видением, то пришла бы к тебе этой ночью во сне, о мой милый, и не заставила бы тебя преодолевать столько препятствий ради этой нашей встречи.

– А где же Поликсена?

– Сейчас мы пойдем к ней. Но сначала я должна завязать тебе глаза. Совсем близко отсюда, в лесу, есть подземный ход, который приведет нас прямо в Трою. Я сама возьму тебя за руку и стану твоим поводырем. Но ты должен обещать мне, что ни в коем случае не снимешь повязку. Если ты сделаешь это хоть на одно мгновение, я исчезну навсегда. Вспомни об Орфее.

Так начался их долгий путь по лесной чащобе. Ноги Леонтия то и дело попадали в колючие кусты ежевики, ветки хлестали его по лицу. Но вот он всем телом почувствовал промозглую сырость и понял, что они уже спустились в подземный ход. Женщина вела Леонтия за руку и ласково приговаривала:

– Ты будешь самым первым ахейцем, ступившим на землю Трои, но я никому не дам тебя в обиду.

Любой на месте Леонтия дрожал бы от страха при одной только мысли, что он уже в стане врага, но рука Экто была такой нежной, что юноша согласился бы идти с завязанными глазами как можно дольше. Повязка была очень тугой, и узел натирал Леонтию затылок, но ему и в голову не приходило сдвинуть повязку: сама мысль, что Экто может исчезнуть, приводила его в трепет. Такое ведь уже случилось с Орфеем, и Леонтий не хотел зря рисковать. Он лишь сильнее сжал руку своей проводницы и поднес ее к губам.

– Елена, любовь моя, Елена, – сказал он, – если эта повязка необходима, чтобы мы могли быть рядом, я готов не снимать ее до конца жизни.

ПОЛИКСЕНА

Глава XI,

в которой мы вместе с Леонтием попадаем в Трою, знакомимся с Поликсеной и присутствуем при погребальных играх в честь Патрокла. Кроме множества прочих новостей, мы здесь узнаем о похищении Палладия Одиссеем и Диомедом и о пламенной любви Поликсены к Ахиллу Пелиду.

Когда Экто сняла с его глаз повязку, Леонтий увидел, что они находятся в глубине небольшой пещеры, приспособленной под дровяной сарай. Взяв юношу за руку, Экто повела его к выходу.

– Ну вот, наконец-то, – сказала она со вздохом облегчения, помогая ему ступать среди бревен, – мы уже в Трое. Теперь слушай, что я скажу. Если не хочешь, чтобы тебя разоблачили, не отходи от меня ни на шаг и ни с кем не заговаривай.

После полной темноты Леонтию сначала было трудно на солнце, но понемногу глаза его привыкли к свету, и он увидел Трою с ее «широкими улицами» во всем великолепии. Между нами говоря, улицы оказались не такими уж широкими, как их описывали, во всяком случае, они были не шире тех, что Леонтий видел в Фесте, куда они ездили с дядей Антифинием. Очевидно, описывая подвиги героев, поэты всегда немного преувеличивают.

У выхода из пещеры Леонтий заметил двух вооруженных стражников, которые оглядели его не без любопытства, но ничего не спросили, ибо были, очевидно, в сговоре с Экто.

– Вот там я живу: видишь дом? – спросила она, указывая ему на узкую дверь.

– Какой? – удивился Леонтий. – Тот, перед которым сломанная ступенька?

– Да. Именно так его здесь и называют: «Дом со сломанной ступенькой».

– Разве ты не во дворце живешь? Не вместе с Парисом?

– Во дворце живет Елена, а не Экто, – ответила женщина улыбнувшись. – Бедная Экто живет в маленьком доме со старым и больным мужем.

Леонтий промолчал: не все ли равно, Елена она или Экто, главное, что он ее любит.

– А где живет Поликсена? – спросил он чуть погодя.

– Вот она-то как раз живет во дворце, но встречаемся мы с ней в святилище Афины.

– Тогда пошли скорее! – заторопил ее Леонтий.

– Тебе не хочется сначала заглянуть ко мне? – спросила Экто. – Познакомиться с ним?

– С кем?

– С моим мужем. Он инвалид, потерял на войне руку.

– Нет, не желаю его видеть! Мне приятнее думать, что у тебя нет никакого мужа, – решительно сказал юноша, ускоряя шаг.

– Ты истинный ахеец! Все вы сначала что-то напридумываете, а потом начинаете верить своим же фантазиям!

Леонтий с интересом наблюдал за снующими по улице троянцами. Для него было неожиданностью, что враги, в сущности, ничем не отличаются от греков. Те же лица, те же женщины, матери семейств, в поте лица занимающиеся теми же делами, что и женщины у него на родине: носят воду от источника, таскают мешки с мукой, прикрикивают на детей, хлопочут по дому. Даже городской дурачок походил на гавдосского. Троянские воины в обыденной жизни – если не считать различия в снаряжении – были совсем как ахейские: такие же шумливые и веселые, обычные молодые ребята. У большинства из них даже пушок на щеках еще не пробился. «Если бы противники могли присмотреться друг к другу, – подумал Леонтий, – когда они сидят за столом со своими детьми, женами и родителями, наверно, и войны никогда бы не было!»

Они шли вдоль троянской стены и минут через десять добрались до Скейских ворот. В шумной, крикливой толпе воинов, рабов, женщин и торговцев юный ахеец остался незамеченным. Леонтий глянул за ворота и менее чем в двух километрах от городских стен заметил необычное движение ахейской рати, в передних рядах которой неслись боевые колесницы. Ахейцы направлялись к северу, из чего можно было сделать вывод, что битва между греками и троянцами произойдет где-то на берегах Симоиса. Ничего больше понять он не мог, ибо для этого ему пришлось бы выйти за ворота или подняться на одну из башен. Между тем и из Трои стали выходить отряды пеших воинов и выезжать боевые колесницы. Все они тоже направлялись к месту слияния двух рек. По яростным крикам, которыми командиры подбадривали своих ратников, Леонтий понимал, что битва будет отчаянной, и не мог не испытывать угрызений совести: его товарищи рискуют жизнью, а он, видите ли, волочится за замужней женщиной. «Я ведь пришел сюда затем, – утешал он себя, – чтобы узнать что-нибудь об отце». Но это была уже неправда или неполная правда: в Трою Леонтий проник еще и потому, что умирал от желания вновь увидеть Елену, или Экто, или как там ее зовут.

– Идем же, нас ждет Поликсена! – поторопила Леонтия женщина, потянув его за тунику.

В центре храма во всем своем блеске красовалось небольшое деревянное изображение Афины, так называемый Палладий. Увидев его, Леонтий вспомнил, что говорил ему Гемонид, когда они ходили к оракулу Аполлона: «Трою не смогут разрушить до тех пор, пока Палладий стоит в храме. Кто-нибудь из наших непременно должен его похитить». И вот именно у него, Леонтия, есть сейчас такая возможность: протяни руку, схвати Палладий и беги к своим. Если действовать неожиданно и воспользоваться тем, что ворота открыты, он сможет это сделать. Потом о его подвиге будут рассказывать у костров: всем захочется услышать легенду о Леонтии Гавдосском – юном критце, сумевшем выкрасть Палладий! Но вид двух вооруженных воинов, охранявших святыню, сразу же охладил его пылкие мечтания о славе.

Как гласила легенда, деревянное изображение Афины упало с неба во время возведения Трои, и не просто упало, а своим ходом переместилось в центр храма.

Говорили также, что внутри Палладия был спрятан механизм, благодаря которому богиня время от времени потрясала копьем. Леонтий долго вглядывался в Афину, но никакого движения так и не заметил.

Подумать только: спустя всего несколько дней Палладий действительно будет украден. И кем? Двумя отпетыми жуликами – Одиссеем и Диомедом, вернее, даже одним из них.

Похищение было совершено ночью, после длившейся целый день кровопролитной битвы, то есть когда были все основания полагать, что выбившихся из сил троянцев сморил крепкий сон. Двое храбрецов вышли в путь незадолго до полуночи и направились прямо к восточной стене, где было меньше охраны, поскольку она считалась почти неприступной. Лазутчики прихватили с собой огромную лестницу, специально сделанную итакскими плотниками по меркам, снятым Одиссеем «на глазок».[84]84
  Рассказывают, что, желая проникнуть в Трою и разведать обстановку, Одиссей переоделся нищим и велел Диомеду избить себя до крови. В таком плачевном виде он попросил у троянцев убежища, а те сжалились над ним.


[Закрыть] Однако, несмотря на расчеты, лестница оказалась недостаточно высокой, так что одному из героев пришлось вскарабкаться другому на плечи. Но кто перелез через стену, а кто остался снаружи? Кто похитил Палладий? На следующий день и тот, и другой заявили, что подвиг совершил именно он. Одиссей кричал, что он проделал все в одиночку, а Диомед якобы вырвал похищенный Палладий у него из рук. Диомед же доказывал, что, когда он нес Палладий, Одиссей накинулся на него и ему чудом удалось спастись от смерти: в свете взошедшей луны он увидел на земле тень руки с занесенным кинжалом и отскочил. Определенно можно сказать лишь одно – в ахейский лагерь наши джентльмены явились в следующем порядке: Одиссей бежал впереди, а Диомед поспешал за ним, пиная его в зад. Такая форма придания ускорения вошла потом в историю как «импульс Диомеда».

Но вот наконец в храме появилась младшая дочь Приама Поликсена. Леонтий приветствовал ее, склонив голову. Первое впечатление было приятным: перед ним стояла хрупкая девушка с тонкими чертами лица, чем-то похожая на его сестру Ланикию.

– Это Леонтий, – представила юношу Экто, – я тебе о нем рассказывала.

– Сын Неопула? – спросила Поликсена, явно пытаясь выиграть время.

– Да, именно он.

Поликсена разглядывала Леонтия еще несколько секунд: было заметно, что она не вполне ему доверяет. Все-таки юноша явился из вражеского стана. Потом Поликсена перевела умоляющий взгляд на Экто.

– Ну же, Поликсена, смелее, – подбодрила ее та, – скажи сама, о чем мы договорились с тобой прошлой ночью. Ты не знаешь Леонтия, но можешь мне поверить: он человек очень душевный, и никто лучше его не поймет твоих тревог.

– Мы знакомы с Неопулом уже четыре года, – начала Поликсена, опустив глаза, – …и я могла бы о нем рассказать многое, но мне нужна твоя помощь.

– Я готов сделать для тебя все, о чем попросишь, – ответил Леонтий, как обычно не соизмеряя свои обещания с возможностями.

– Мне хотелось бы… – прошептала Поликсена, но тотчас умолкла.

– Короче говоря, – взялась за дело Экто, – Поликсена хочет, чтобы ты связал ее с Ахиллом.

– С Ахиллом! – удивленно протянул Леонтий, но потом, решив, что не совсем ее понял, спросил: – Ты какого Ахилла имеешь в виду? Уж не Пелида ли?

– Да, да, именно Пелида, – подтвердила Экто. – Хочешь верь, хочешь нет, о Леонтий, но только это правда: когда Ахилл расправился с Троилом в храме Аполлона, Поликсена тоже была там. Дрожа от страха, она спряталась за статую бога. Бедняжка поневоле присутствовала при чудовищном насилии, совершенном над ее братом, но на нее произвела неотразимое впечатление любовная ярость Ахилла. Ей бы возненавидеть человека, убившего ее брата, а с ней приключилось нечто противоположное: должно быть, Эрот перевернул ей сердце.

– Но это же ужасно! – вырвалось у Леонтия. – И при чем здесь мой отец?

– Мы с тобой совершим обмен, – сказала Поликсена ледяным тоном. – Ты передашь мое послание Ахиллу, а я потом расскажу тебе все о Неопуле. Ну, а насколько ужасна моя любовь, судить богам.

– И ты считаешь, что наш герой, Ахилл, захочет иметь дело с такой испорченной особой, как ты? – отрезал Леонтий, решительно не желавший скрывать своего презрения к Поликсене.

– О ахеец, – спокойно ответила Поликсена, – прибереги поучения для женщин своей страны и подумай хорошенько. Если ты действительно хочешь узнать о судьбе своего отца, передай Ахиллу следующие слова: «Поликсена согласна на назначенный тобой день и час».

– Ты хочешь сказать, что вы с Пелидом уже знакомы? Что он предложил тебе встретиться? – спросил Леонтий.

– Конечно же, знакомы, – ответила Поликсена, снисходительно усмехнувшись. – Он не только знает меня, но и жаждет моей любви! Уже трижды встречались мы с ним в храме Аполлона.

– В храме Аполлона! – воскликнул потрясенный Леонтий. – В том самом месте, где он убил юного Троила?!

Поликсена не ответила, вернее – не успела ответить из-за внезапно поднявшегося шума и умолкла на полуслове.

Сотни троянцев высыпали на улицы, чтобы воздать хвалу непобедимому Гектору. «Должно быть, случилось что-то серьезное», – подумал Леонтий. Ему хотелось расспросить прохожих, но, боясь подвести Экто, он воздержался от вопросов. Между тем через Скейские ворота в город уже стали входить троянские воины. Среди них было много раненых, но лица у всех сияли: по-видимому, троянцы одержали важную победу и им не терпелось рассказать о ней тем, кто оставался дома. Женщины взбирались на откосы, на стены, чтобы приветствовать возвращающихся победителей.

Экто увидела, что в воротах показался вождь пеонов Астеропей, славившийся своим ораторским искусством. Лицо его было забрызгано грязью, меч окровавлен, и весь вид его говорил о том, что он опьянен только что одержанной победой.

– О добрый Астеропей, что случилось, почему все ликуют, словно войне пришел конец? – спросила она.

– Народ не только глуп, но еще и несправедлив, – ответил Астеропей. – Он превозносит Гектора, убившего Патрокла, но забывает, что первым поразил его Эвфорб.

Услышав, что Патрокл убит, Леонтий не сдержал крика ужаса. Он сразу представил себе неизбежные следствия гибели героя: безумное горе Ахилла, уныние в ахейском лагере, потерявшем одного из самых отважных, самых любимых воинов и так далее. Юноше хотелось узнать обо всем подробнее, но он, боясь выдать себя, только повторял:

– Патрокл?! Погиб?!

– Да, Патрокл, сын Менетия, – подтвердил Астеропей, – и надо сказать, погиб как герой! На моих глазах провел он три атаки и в три приема уложил девять дарданцев. Он уже чуть было не смял наши порядки, но ему вдруг пришлось сразиться с неизвестным героем в сверкающих доспехах, которого раньше никто не видел у стен Трои. Чужеземец отразил атаку Патрокла и выбил у него из рук копье и меч. Тут кто-то закричал: «Да это же сам Аполлон, сребролукий бог!» Признаюсь, я тоже не выдержал и стал кричать вместе со всеми: «Ну, конечно же, это сребролукий Аполлон, он пришел на помощь троянцам!» О том, что это действительно бог, можно было догадаться по его золотому щиту и прекрасному лицу.

Понемногу вокруг Астеропея собралась толпа любопытных, жаждавших услышать подробности.

– Может, ты знаешь что-нибудь об Атимнии, сыне Амисодара? – со слезами на глазах спросила какая-то простолюдинка.

– А о его брате Мариде?

– Ты не видел случайно моего мужа Гериманта?

– Нет, не видел. Но я видел Гектора на колеснице, которой управлял его сводный брат Кебрион, – ответил Астеропей, радуясь столь обширной аудитории. – Патрокл поднял с земли здоровенный камень – плоский, но с зазубренными краями, и изо всех сил запустил им в злополучного возничего. Острым краем он попал ему прямо в лоб, и голова его раскололась, словно спелая тыква, разрезанная зеленщиком для двух хозяек на равные части. Кебрион вывалился из колесницы, и смертная пелена уже начала заволакивать ему глаза, когда Гектор соскочил на землю и встал между ним и Патроклом. Тут разгорелась кровавая битва за труп. Оставшийся безоружным Патрокл рвался к мечу Кебриона, Гектор же хотел отвезти тело брата безутешному отцу.

Слушая эти речи, можно было подумать, будто Астеропей болеет за Патрокла. В действительности же он завидовал Гектору, на которого затаил давнюю обиду из-за проигранного ему когда-то кулачного боя.

– А что делали другие? – спросила Поликсена, приходившаяся сестрой не только Гектору, но и Кебриону. – Почему никто не помог моему брату подобрать тело несчастного возничего?

– Потому что каждый из нас был вынужден сражаться одновременно с двумя или тремя ахейцами. Я бился со славным мирмидонским укротителем коней Писандром, но словно этого было мало, на меня накинулся еще и Менесфий.

– А что было потом? Что потом? – посыпались вопросы слушателей.

– Вы только представьте себе эту сцену, – обрадовался редкостной возможности продемонстрировать свое красноречие Астеропей. – Вообразите, будто Гектор – лев, а Патрокл – вепрь и оба они одновременно подошли к источнику, чтобы напиться. Каждый из них понимает, что сделать это сможет, лишь убив соперника. И они смотрят друг другу в глаза. Смотрят долго и между тем понемногу сближаются. Оба такие гордые, прекрасные…

– Ладно, все это и так понятно, – воскликнул один из слушателей, которому, хоть он и оценил по достоинству мастерство рассказчика, не терпелось поскорее узнать, чем кончилась схватка.

– Патрокл наклонился, чтобы поднять меч Кебриона, – невозмутимо продолжал Астеропей, – и уже почти схватил его, но тут дарданец Эвфорб нанес ему мощный удар в спину: сын Менетия раскинул руки, и Гектор, воспользовавшись этим, пронзил его копьем насквозь.

– А потом? Потом?.. – спросила раскрасневшаяся Поликсена. Она с жадностью слушала Астеропея, проявляя какой-то нездоровый интерес ко всем этим кровавым историям.

«Теперь понятно, – подумал Леонтий, – почему она влюбилась в Ахилла. А ведь с виду – чистая харита!»

– Потом Гектор так нажал на копье, что оно воткнулось в землю, пригвоздив к ней Патрокла. Затем он попрал тело врага ногой и сказал: «О глупый Патрокл, как ты ошибся, собираясь разграбить наши города и увести в рабство наших женщин. Ты не знал, ничтожный, что на твоем пути встанет Гектор – чемпион по метанию копья. Не помогла тебе даже дружба со спесивым Ахиллом!» Патрокл же успел ему так ответить: «Что ж, гордись, сын Приама, если считаешь это делом своих рук. Но знай, что и тебе скоро придет конец: у Клото, прядущей нить твоей жизни, не осталось пряжи на веретене, Лахесис отмерила длину нити, а Атропос уже приготовила острые ножницы! Убьет же тебя именно тот Ахилл, которого ты назвал сейчас спесивцем, и тень которого я уже вижу у тебя за спиной в облике неотвратимого Фатума».

Услышав такое пророчество, Поликсена разрыдалась и ушла. Леонтий хотел было побежать за ней, но Экто схватила его за руку.

– Это бесполезно, о Леонтий, – сказала она. – Я ее хорошо знаю: она не скажет тебе ничего, пока не встретится с быстроногим Ахиллом.

Тем временем Астеропей продолжал свой рассказ, чем дальше, тем больше изобиловавший подробностями. Было ясно, что Патрокл, пронзенный копьем, не мог произнести такую пространную речь, какую вложил ему в уста троянец. Но вошедший в раж Астеропей был рад случаю излить наконец свою обиду на Гектора.

– Как только Патрокл испустил дух, Гектор и Эвфорб затеяли между собой свару. Оба считали, что имеют право на оружие Пелида: первый доказывал, что он убил Патрокла, второй же настаивал на том, что ранил его именно он. Но вот к месту происшествия прибыл пастырь народов светлокудрый Менелай.

«О Эвфорб! – воскликнул Атрид. – Я уже убил брата твоего Гиперенора, теперь пришел твой черед. Видно, самой судьбой мне предназначено собственноручно отправить в царство Аида всех детей Панфоя». А Эвфорб ему в ответ: «Сегодня, о Менелай, ты заплатишь мне за все! Ты сделал вдовой жену моего брата, едва успевшую войти в дом супруга, ты принес горе и слезы нашим родителям. А теперь самое большое мое желание – преподнести им твою голову на красивом плетеном блюде!» Сказав это, Эвфорб метнул в Менелая копье, но оно согнулось словно соломинка, не пробив щит ахейца. Менелай же проткнул Эвфорбу горло. Хлынувшая из раны кровь обагрила его белоснежную тунику и кудри, скрепленные золотыми и серебряными обручами.