Текст книги "Пригоршня вечности"

Глава 10
ПОСЛЕДНИЙ ПОЗНАВАТЕЛЬ

Они жили долго и счастливо…

Ириен Альс, эльф. Лето 1701 года

На Выселках завелся упырь. Ну, всякое бывает в пограничье, и упыри, и оборотни, и другая нечисть, охочая до теплой крови. Редкий год без чудищ обходится, если и случится вдруг, что минует напасть, то люди оттого только пуще прежнего пугаются, справедливо считая, что коли сейчас пусто, то завтра станет чересчур густо. Так оно, как правило, и происходит. Год Петуха прошел на диво мирно, и от года Оленя приграничники стали ждать подвоха с удвоенной силой. Он и не разочаровал. Только позабылась болотная кукимора, как на тебе, упыря послали злые боги. Малявка Патулина с ревом примчалась от тетки с хутора, вся перемазанная грязью и кровью, долго икала, пока папаша не пригрозил снять ремень, а потом рассказала, как тетку и ее младшего сына разорвала в клочья «страшенная ужасть» с волчьими клыками, громадными огненными глазами и медвежьими когтями. Родичи и самые смелые сельчане взялись за вилы да рогатины и пошли посмотреть. Так и есть! От Елики и Толо остались только обглоданные косточки. Не успели схоронить хуторян, как «ужасть» загрызла молодую девку прямо в курятнике. От кур даже перышка не оставила, всех сожрала проклятая тварь. Выселковские почесали в маковках, пару дней думу думали и надумали позвать из крепости колдуна-ведуна. Подати они платят исправно и на ведуна тоже, кстати сказать. Сказано – сделано, отправили паренька-полуорка, понадеявшись, что не по годам шустрый малый донесет просьбу до ушей не только колдуна, но и господ из крепости. Может, те пришлют отряд.

Прошло шесть дней. Народ на Выселках сидел по домам, помаленечку молясь всем богам, а упырь в голос выл за околицей, с каждой ночью все громче и громче. Страх один да и только. Однако явился-таки из крепости чародей, и великое сидение кончилось. Будущий спаситель сельчанам не сильно приглянулся. Больно молод и выглядит несолидно, и говорит, как по писаному, да что поделаешь, хоть какой, а чаровник настоящий. С цеховой звездой, серебряным мечом и взаправдашними колдовскими амулетами, все чин по чину. Колдуна звали Шон. Просто Шон, без прозвищ и благородных приставок. Ну, Шон, так Шон, решили местные, накормили, напоили и определили на постой к вдовой Лине. Мужик в доме завсегда пригодится.

Шону пришлось вдоволь набродиться по окрестностям Выселок, диким и неприветливым к чужакам. Приграничье одним словом не опишешь. Но, если возле оплота закона и порядка – Твердыни, как немудрено называлась крепость, земля была более-менее приручена, раскроена на аккуратные лоскутки полей, украшена садами и выглядела вполне цивилизованно, то Выселки жили бок о бок с дремучим лесом, полным не только дикого зверья, но и существ более вредоносных. Лес на две неравные части делила река Танааль, и большая его половина, по ту сторону реки, могучей шкурой Лежала на склонах Ши-о-Натай. Граница с Фэйром проходила по вершинам гор, что мало кто рисковал высаживаться на правом берегу Танааль. Шон тоже не стал этого делать. Побродил туда-сюда, вглядываясь в густую стену зарослей, да и вернулся к своим делам.

Найти среди коряг, густого подлеска и высокого разнотравья одинокую могилу оказалось делом непростым даже для лучшего колдуна из последнего поколения клана Пилигримов Облачного Дома. Шон изорвал штаны, в кровь исцарапал лицо и весь изошел на матерные проклятья, прежде чем вышел к нужному месту. Что это был за человек, отчего помер и какой злой волей был после смерти превращен в упыря, Шон интересоваться не стал. Делу не поможет, а времени оставалось мало. Раз днем могила была пуста, значит, чудовище уже не боится солнечного света. А, стало быть, упырь вполне набрался силы и готов вот-вот покинуть свое подземное прибежище навсегда, чтобы сделаться смертным ужасом всей округи.

Мало надеясь на успех, Шон все же не поленился и совершил полный обряд, соблюдя все возможные тонкости ритуала закрытия могилы. Память у него была великолепная, и целые главы из чародейских книг всплывали в голове сами по себе без всякого напряжения. Там, где прочие Пилигримы потели днями и ночами, стараясь запомнить невообразимо сложную последовательность слов староаддаля, Шон схватывал на лету, поражая наставников чтением сложнейшего «Свода правил» с любого места по памяти. И никогда не ошибался. По его приблизительным прикидкам, «ужасть» должна уже вырасти до размеров взрослого кабана-секача, и справиться с ней одним лишь мечом Шон, при всей своей самоуверенности, не надеялся. Вернее, мечом колдун упыря поразить может, а вот для окончательного и бесповоротного развоплощения надобен еще особым образом заговоренный нож с костяной или деревянной рукоятью. Рукоять найти не проблема. Подходящих деревьев Шон по дороге обратно на Выселки высмотрел целых семь. Одно лучше другого. Вся сила в лезвии ножа – вот в чем задача.

Колдун вернулся в деревню и, отказавшись от законного ужина, прямиком отправился к кузнецу. И как пришел, так и ушел. Не понравился Шону кузнец, не понравились вещи, которые тот делал. Не слишком любил свое дело здоровила и первый задира в поселке, не слишком лежала его душа к огню и металлу, а лишь досталось ремесло от отца и деда с прадедом, и ничего сверх того. Шону же требовался мастер. Хотя какой мастер в приграничье? Тут всякого сброда набежало с пяти королевств: полукровки да метисы, нэх’имлан – нарушители брачного уложения, бывшие рабы и настоящие разбойники. Будь у Шона силенок побольше и какой-никакой навык, он бы и сам чего-нибудь подходящее соорудил под присмотром выселковского кузнеца.

Смурной и раздосадованный, заявился он к вдове Лине. Как ни потчевала она чародея щедро сдобренной маслом кашей, как ни подливала медовухи, Шон гнев на милость не менял и добреть лицом отказывался напрочь.

– Что за беда-то стряслась? – спросила, не выдержав тягостного молчания постояльца, словоохотливая Лина. – Неужто нету управы на чудовище?

– Есть, но мне нужен кузнец получше, чем ваш Каррил.

– А чем наш-то тебе не угодил?

– Дурак и бестолочь, – кратко и емко пояснил Шон.

Вдова не на шутку призадумалась и долго сидела с полуприкрытым, ртом, выдавая недюжинную работу мысли.

– Есть, говорят, хороший мастер, только живет он далече.

– Далече – это где? – поинтересовался Шон.

Он-то думал, что Выселки и есть край земли.

– В Низинах он живет. Выше по реке. Самое глухое место во всем приграничье, но, говорят, земли там даже получше наших будут. Там наделы вообще бесплатно дают, бери земли сколько хошь. Но житье там опасное и нелегкое. Мы тут, почитай, безбедно живем.

– И далеко эти самые Низины?

– Дня три в один конец, ежели по дороге лихих людей не повстречаешь.

– Значит, с утра я в Низины и отправлюсь.

– А мы как же? А упырь? – охнула перепуганная баба.

– Не переживай, упырь покамест занят сильно будет, ему не до вас.

– Ой ли?!

– Точно, точно тебе говорю.

Однако же староста, злой и въедливый дед Ярвен, выспросил колдуна доподлинно и про совершенный ритуал, и про чародейский нож, и, пока в его скрипучих мозгах не забрезжил тонкий лучик понимания, Шону с места сдвинуться не довелось. Так он потерял все следующее утро и принужден был здорово подогнать своего гнедого, чтоб не ночевать прямо в лесу, а до заката поспеть в поселок Данна, где с наступлением темноты за частокол чужих ни под каким предлогом не пускали. А что? Шон данновцев очень даже мог понять.

В Данне он переночевал со всеми удобствами и сумел взглянуть на работу низинского кузнеца. У одного из поселенцев имелся в хозяйстве сделанный им серп. Этого достало, чтоб колдун убедился в правильности своего решения. В Низинах он получит то, что нужно.

Следом за Данной он побывал в Бродах, где все лошади были подкованы у искомого мастера. Там же Шон узнал, что кузнеца звать Ириен, а подмастерье его – Итан-Хромоножка. На хуторе у семьи тэннри с труднопроизносимым именем колдун полюбовался на роскошный набор кухонных ножей с рукоятками в виде разных рыб, отлитых из бронзы. Спрашивать об их происхождении смысла не имело, хозяйка, рослая полукровка сама рассказала об Ириене. И тут только чародей узнал, что кузнец и не человек вовсе, а самый настоящий эльф. Разумеется, он метиске не поверил. Не из предубеждения, а зная особую любовь со стороны хуторян к несусветным выдумкам. Живя в оторванности от мира, трудно удержаться от лишних фантазий.

К вечеру четвертого дня Шон оказался на берегу Танааль. Здесь лес внезапно кончался, переходя в роскошные луга, часть из которых, стараниями переселенцев, превратились в поля, в это время года вызолоченные зреющим урожаем. Низины оказались поселком небольшим, дворов на десять. Правда, сельчане не спешили возвести частокол, а дома отделялись друг от друга и от проезжей дороги лишь плетеным тыном. Появление чужака заметили сразу. Женщины побросали свои дела и провожали Шона внимательными взглядами. Детишки семенили следом, но ближе чем на десять шагов не подходили, в любой момент готовые броситься врассыпную. Шон дружелюбно помахал им рукой. Он любил детей. Как заведено старинным обычаем, кузня и дом кузнеца стояли чуть на отшибе. Из кузни доносился равномерный звон молота, гудел горн, а горячий воздух над крышей дрожал от жара. Шон спешился, привязал гнедого к покосившейся коновязи и вежливо постучал в стену возле распахнутой двери, прежде чем переступить порог.

– Простите, добрые люди…

Внутри было нестерпимо жарко и душно. В этой обжигающей дыхание преисподней трудились двое. Невысокий парень с неестественно широкими, чуть скособоченными плечами мерно качал мехи. Его могучие, блестящие от пота руки бугрились мышцами. Второго Шон видел лишь со спины. Высокий худой мужчина, с головой, повязанной платком, сосредоточенно бил молотом по белому от накала металлическому пруту.

– Кого там демоны принесли? – спросил он, не поворачивая головы.

Парень отпустил мехи и воззрился на Шона.

– Какой-то хмырь, – сказал он после почесывания лохматой макушки и некоторого раздумья.

– Мне нужен мастер Ириен, – поторопился с ответом Шон.

Прозвание «хмырь» ему не особенно пришлось по вкусу.

– Подожди снаружи. Я сейчас занят, – не терпящим возражения тоном приказал кузнец. – Итан, чего остановился? Давай, продолжай работать.

Шон послушно вышел. Оставаться в кузне с непривычки казалось смерти подобно. Он перевел дух и заметил, что за ним наблюдает женщина. Высокая, лет тридцати с небольшим, стройная и смуглая от загара. Руки ее были в муке, и она спешно вытерла их о фартук.

– Доброго вам дня, сударыня, – вежливо окликнул ее Шон. – Я приехал с заказом для мастера Ириена. Вот жду, пока он освободится.

– Пить хотите? – спросила женщина.

Шон обрадованно кивнул. Ему зверски хотелось пить, и когда женщина принесла кружку холодной воды, он с восторгом припал к ней и жадно пил, пока не переполовинил изрядного размера сосуд. А еще он заметил, что руки у переселенки не по-крестьянски тонкие, а на запястье браслет несказанной красоты. Серебряное кружево вперемешку с золотистым поделочным камнем – не самое типичное украшение женщин приграничья. Совсем не простая дама, ох и не простая. Ладони мозолистые, шею держит высоко и кланяться не привыкла, волосы вяжет узлом, а не заплетает в косу или прячет под покров, украшения носит графиням под стать, а юбка рваная, рубашка застиранная. Угадай, кто такая?

– Спасибо, сударыня. Вы так добры.

Шон гадать не стал, а повел себя сразу, как с благородной дамой. Так-то оно вернее.

– Шэсс! Тесто подходит! Где ты там?

Это совсем молоденькая девчонка, едва только вступившая в пору женственности, лет четырнадцати, выскочила на порог и, увидав гостя, едва не свалилась с крыльца.

– Так чо?

– Иду.

Шэсс ушла в дом к подошедшему тесту, а малолетка уставилась на Шона круглыми любопытными голубыми глазами. Колдун не придумал ничего лучше, кроме как улыбнуться, и тем самым поверг деревенскую в смущение и пунцовость от голых пяток до корней светлых, чуть вьющихся у висков волос. Шон привык к такой реакции. Все местные барышни подходящего возраста только тем и занимались, что глазели и краснели. Просто напасть какая-то.

– Ну так и чего тебе понадобилось, человече? – раз дался голос за спиной колдуна.

Да так неожиданно, что Шон чуть не подпрыгнул на месте.

Не соврала тэннри с хутора. Кузнец и в самом деле был эльфом. Не полукровкой, не квартероном, а чистокровным сидхи. Он вытер потное лицо платком, снятым с головы, и Шону стали видны аккуратные заостренные уши и длинные волосы, собранные в хвост. Эльф взирал на пришельца с невозмутимым спокойствием, чуть щуря удивительно светлые глаза цвета весеннего льда или расплавленного серебра. Под этим хладным взором Шон слегка стушевался, но потом все же сумел связно объяснить кто он такой, цель своего приезда и необычайную срочность исполнения заказа.

– Маг, говоришь? Ну-ну, – покачал эльф-кузнец головой. – Мы в Низинах тоже слышали про упыря.

– Ага! – подтвердил колченогий подмастерье. – Вчерась только Грат сказывал, что в Выселках страховидла девку задрала.

Одна нога у парня выглядела нормальной, а вторая усохла в длину почти на ладонь. Итан-Хромоножка при ходьбе раскачивался из стороны в сторону, как пьяный матрос, и было видно, что каждое движение доставляет ему сплошные страдания. Глаза у Итана точь-в-точь как у сестрицы – блестящие и голубые.

– Ладно, колдун, будет тебе нож, – кивнул эльф и, заслонив глаза рукой, посмотрел куда-то за спину Шону.

На его запястье красовался точно такой же роскошный браслет, как и у женщины, с поправкой лишь на мужской узор. Шон не сразу поверил собственным глазам. Эти двое были мужем и женой. Вот так чудеса.

– Устраивай своего коня. У нас слуг тут нет. И заходи в дом, Шон. Будем ужинать, – сказал попросту кузнец. – Ночевать будешь у нас, а с утра займемся твоим оружием.

Эльф-кузнец стянул через голову насквозь пропотевшую рубаху и нагнулся, чтобы женщина – его жена, полила на спину из кувшина. Вода текла между лопаток по цветному рисунку в виде плетущейся лозы, выполненному с таким мастерством, что резные листочки казались живыми на гладкой коже. Эльф фыркал от удовольствия, а женщина смеялась. И никого они вокруг не замечали, до конца поглощенные только собой, своей веселой перебранкой. У Шэсс наготове было жесткое полотенце и чистая рубашка, она помогла справиться с завязками на рукавах, обняла и прижалась щекой к груди мужа, будто прислушиваясь к биению его сердца. А он в свою очередь обхватил ее стан ладонями. Эти двое так любили друг друга, что Шону стало завидно. Станут ли его когда-нибудь любить так же? Будет ли за что его любить? У колдунов, как известно, нет проблем только с магией, а во всем остальном они такие же люди. Шон был еще молод и не допускал мысли о том, что судьба обделит его любовью и радостью, но до сих пор как-то смутно представлял себе, как они – любовь и радость, выглядят вместе. Теперь вот увидел. Шон аккуратно кашлянул, но ни эльф, ни его жена внимания на него не обратили.

Сестра подмастерья споро накрыла квадратный толстоногий стол, усадив гостя-клиента на почетное место возле печки. Напротив колдуна устроился эльф, хромоногий Итан – по левую руку, а женщины – по правую. Из изысков на ужин имелся пирог с куриным мясом, пышный и пряный, а в остальном – сама простота: овечий сыр, молоко, зелень, каша и холодный отвар из лесных ягод. Сразу видно, что порядками здесь заправляет эльф. Шон из книг знал, что в Фэйре испокон веков едят очень просто, никаких деликатесов не придумывают, и, как утверждают очевидцы, даже эльфийский король Иланд не брезгует обычной пшенной кашей с куском ржаного хлеба. Впрочем, здесь, на самом краю обжитых людьми земель, негде было взяться разносолам и искусным поварам с соусами и подливками. Прожив год в Твердыне, Шон уже успел заглянуть голоду в глаза и привыкнуть к простой еде и скудному рациону крепости. Поэтому угощение в доме кузнеца колдун уплетал за обе щеки. Пирог получился особенно сочный и нежный, тесто пропеклось в самую меру. Мужчины, целый день тяжело и много трудившиеся, молча уничтожали съестное, не отвлекаясь на разговоры. Шон изредка поглядывал на Шэсс, пытаясь угадать ее происхождение. С одной стороны, на ноблеску не тянет – не видно породы, а с другой, образована не хуже жрицы и держать себя умеет. Девчонка во всем равнялась на хозяйку, старалась держаться чинно, не чавкала, не икала и не мяла хлеб в пальцах. Но от ее жарких призывных взглядов Шону становилось весело, и он отчаянным усилием воли сдерживал рвущийся на волю смешок.

После ужина, подобранного до последней крошки, кузнец Ириен расслабился, слегка потеплел лицом и решил расспросить Шона про житье-бытье в крепости, про его ремесло. Видно, эльфу тоже иногда хотелось почесать языком. Новости в приграничье – дело святое, и отказываться от беседы не принято ни под каким видом. К разговору быстро присоединились Итан и Гала – его сестра. Их интересовало абсолютно все, начиная с твердынских сплетен и заканчивая выселковским упырем.

Знающему человеку по вопросам, которые задает собеседник, иной раз можно узнать о нем больше, чем спрашивая самому. Этому нехитрому приему в Оллаверне Шона научили в числе первых. Так он узнал, что кузнец и его жена поселились в Низинах примерно пять лет назад, ища мирной жизни и покоя. Итан и Гала, в ту пору оставшиеся полными сиротами, приютили супругов в своем доме. Отец Итана был кузнецом, но помер молодым вслед за женой от неведомой хвори, так толком ничему увечного сына и не научив. Если бы не мастер Ириен, утверждал хромоножка, то либо померли бы они от голода, либо пришлось бы идти в батраки, которые в приграничье вровень с рабами. Эльф же, как понял Шон, в обмен на житье и пользование отцовским инструментом взялся учить парня всем премудростям кузнечного дела и, похоже, в трудах своих преуспел. Шон послушал и усмехнулся наивности парня. Эльф переживет и самого Итана, и его детишек, буде они случатся. А тот пока не понял, что иметь вечного патрона не слишком удачно для карьеры. Так и быть хромоножке подмастерьем до самой смерти.

Эльф сидел, подперев располосованную шрамами щеку кулаком, и загадочно улыбался. Радовался, видимо, что так удачно спихнул любопытных людишек на голову непонятному колдуну.

«Хотя… – припомнил Шон, – мастер Ириен безошибочно определил мага-пилигрима, едва бросив взгляд на сложный шипастый медальон».

С одной стороны, чему удивляться, когда речь идет об эльфах с их долгими жизнями. Мало ли чего довелось повидать Ириену? Может быть, и о Пилигримах слыхал. А с другой стороны, тех знатоков, что за пределами Оллаверна смогли разгадать тайные знаки на медальоне, он мог сосчитать по пальцам руки. Причем только одной. И нелюдей среди них не было. А, кроме того, в Шэсс оллавернец чувствовал немало колдовской силы. Не так чтобы много, но для устройства хорошей грозы вполне хватит. Подозрительный эльф да ведьма – странная парочка. Сплошная загадка, а не мирные переселенцы. Брачное уложение – Имлан сочетания эльфов и людей не запрещало, так как, несмотря на все различия, эти народы были достаточно близки друг другу. Но чистокровные эльфы, как правило, людскими женщинами не восхищались. Наоборот – дело обычное. Если, конечно, по душе мужчине придется мысль, что таких мужей, как он, у жены может случиться с десяток. Тому примеров не счесть и в древности, и совсем в недавнем прошлом. Временные браки – айора и эсха, к слову, придумали эльфы. Как, впрочем, и истинный брак. Интересно другое, в каком супружестве состоят Ириен и Шэсс? Если судить по браслетам, то, как минимум, в освященном, а как оно на деле, Шон понять не мог. Как не мог определить и то, нравится ему низинский эльф-кузнец или нет. В умениях и мастерстве Ириена колдун не сомневался.

Тихонько всхрапывал Итан, сопела Гала, и даже в соседней комнате, отделенной холщовой шторкой, прекратилось журчащее перешептывание на эльфийском языке. В ти’эрсоне Шон не сильно знался, но примерно представлял, что речь идет вовсе не о его скромной персоне. Слишком часто до его ушей доносились звуки поцелуев. Потом наступила зыбкая тишина летней ночи, насыщенная шорохами, стрекотом цикад, шелестом ветвей. Шон с наслаждением вдыхал запах обжитого дома, того, чего ему так не хватало большую часть жизни, проведенной если не в казарме, то в келье или в комнате гостиницы, а чаще под открытым небом. Так пахло в его родном доме. Или Шону только казалось, что так должно пахнуть. Как и большинство оллавернских воспитанников – магов, своих родителей он не помнил.

Шэсс ходила неслышно, точно зверь лесной, но Шон все равно проснулся. Рань несусветная. Серые предрассветные сумерки делали женщину похожей на серебристую тень в речном потоке. Она собиралась на рыбалку, решительно настроенная встретить зорьку с удочкой в руке. Натянула поверх прямой рубахи толстую плетеную в широкую клетку юбку, проверила снасть, но сразу не ушла. На миг замерла над спящим мужем, не то любуясь, не то печалясь, затем легко коснулась губами ниточки шрама над бровью. Кузнец продолжал видеть свои эльфьи сны и не шевельнулся. А может, эльфы и вовсе не видят снов? Шон покопался в необъятном багаже своих книжных знаний, но уяснил только, что по этому вопросу в его запасе имеется прореха. Сам он видел сны редко, и, как правило, были они скучны и безрадостны. Мастеру же Ириену сон шел на пользу, разгладив лицо от морщин, сделав его молодым, как положено эльфу, и украсив сухие бледные губы теплой хрупкой улыбкой.

– Не боязно одной-то на речку? – тихо спросил Шон, выскользнув следом за хозяйкой. – Водных прыгунов здесь полным-полно.

– Нет тут никаких прыгунов, колдун, – нехотя отозвалась женщина. – Шел бы доспал свое, пока время есть. Ирье хочет начать работу сразу после восхода солнца, а тебе еще наговоры делать. Иди спать.

И махнула раздраженно рукой, мол, сделай милость, отстань, пока не послала подальше злым путем. Суровая женщина, сразу видно, суровая и недоверчивая. Где только эльф такую нашел, в каких краях? Шон оставил хозяйку в покое, но следовать ее советам не стал, спать бы ему совсем чуть-чуть осталось. Одна маета, а впереди и вправду важное дело. Шон раньше сам не делал наговоренного оружия против нежити, знал только в теории, знал твердо, но прекрасно понимал разницу между подробным описанием ритуала в «Сводах» и работой в кузнице. Мастер Ириен, похоже, тоже знает больше, чем говорит, но вся ответственность лежит на нем, дипломированном оллавернском маге. И если не выйдет нож, то первым же от зубов и когтей упыря пострадает сам колдун.

– Ранняя пташка…

Чего больше было в хриплом голосе эльфа – одобрения или раздражения, Шон не понял, а потому ограничился неопределенным движением плеч.

– Тогда готовься, колдун, скоро начнем, – предупредил кузнец.

На скорую руку похватали из плетенки кусочки заветренного сыра, запили молоком. И все это молча. Пока Итан разводил огонь в горне, эльф предъявил Шону несколько грубых заготовок. Металл был разного качества, но волшебник безошибочно выбрал только один из слитков. Как выбрал? Просто один из кусков металла показался ему… м-м-м… чище остальных. Своему чутью Шон привык доверять. Да и эльф-кузнец выбор его без разговоров одобрил.

Молот в руках кузнеца пел вместе с колдуном, вторя его песне-речитативу мелодией чистого звона. Скоро Шон перестал бояться сбиться, молот не давал ему сменить ритм и направление течения звуков. Каждый удар превращал безликий кусок металла в прекрасное оружие, каждое слово наделяло его силой, способной разомкнуть цепь колдовства, породившего неупокоенного мертвеца. Кузнец и колдун понимали друг друга не то что с полувзгляда, а с полумысли, вместе творя небольшое чудо так, словно знали друг друга не день, а целое столетие. Каждый раз, встречаясь взглядом со светлыми глазами эльфа, Шон с восторгом ощущал их растущую общность, способную сокрушить любое зло. И когда мастер Ириен, ударив в последний раз, резко опустил новорожденное лезвие в холодную воду, колдун выкрикнул последнее слово заклинания и связь эта прервалась, Шон ощутил острую боль.

– Эх, красота-то какая! – выдохнул восхищенный хромоножка, любуясь работой.

– Спасибо тебе, мастер, – устало выдохнул Шон.

– И тебе, колдун.

Трое мужчин, потные, закопченные, усталые, завороженно смотрели, как в бочке отдыхает их стальное смертоносное дитя. Каждый отдал ему часть своих сил, и каждый видел в нем свое продолжение. Шон уже сам себе завидовал. Было чему…

Эльф резко вскинул голову и уставился в широкий дверной проем. Через несколько мгновений там показался силуэт лошади с всадником, заслонивший солнечный свет. Шон от неожиданности вздрогнул, а Итан побелел лицом. И, если колдун сразу не догадался что к чему, то по лицу хромоножки можно было читать как по писаному.

«Мы уже покойники», – говорили его круглые глаза.

Ириен скривился от досады, но вышел навстречу пришельцам без робости, Шон следом. Колдун узнал их и отчаянно пожалел, что оставил свой меч в доме. От этих ничего хорошего ждать не приходилось.

Лихих людей, да и нелюдей в приграничье всегда хватало. За всеми головорезами из Твердыни не уследишь, глаз не хватит, вот и шалят на глухих дорогах злодеи всех рас и мастей. По мере их отлова, что, к чести гарнизона, случается частенько, жизнь в крепости делается разнообразней за счет изобретательности палача и фантазии лорда-сенешаля. Особо проявивших себя на стезе кровопролития, душегубства и мучительства ждет кол, остальных просто вешают на добротных крепких виселицах.

Этих было шестеро, все верхом, все вооружены. Кто мечом, кто копьем, у одного новенький самострел. Шестеро недобитков из шайки пресловутого Слепня во главе со своим неуловимым предводителем – человеком непревзойденной жестокости. Он был разнаряжен по-княжески, в коротком зеленом колете с нефритовыми пуговицами, в штанах с шелковой шнуровкой и высоких охотничьих сапогах, и даже шапочку с соколиным пером не забыл. Граф, ни дать ни взять, если бы не кисло-брезгливое выражение тщательно культивируемого чувства превосходства, искривившее смазливую физиономию разбойника.

– Ну, вот и свиделись, кузнец, – сказал Слепень, и свита поддержала его довольным гоготом.

– Чего надо? – невозмутимо спросил эльф.

– Я послал двоих парней прижать твою бабу на реке. Пусть ребята развлекутся. – Душегуб сделал многозначительную паузу, пытаясь определить, как его слова по действуют на эльфа.

Никак. Тот остался спокоен, что твоя ледяная гора, отрешенно разглядывая Слепня, точно полет бабочки вокруг пламени свечи.

«Их шестеро, – думал Шон. – Слишком много, и нет никаких шансов. Совершенно».

– Придется тебе ответить за тех троих, которых я посылал к тебе за оружием, остроухий, – сладко промурлыкал главарь. – Еще не придумал как, но тебе не понравится. Легко ты не умрешь, это я обещаю. Может быть, шкуру с тебя спустить или, скажем, руки обрубить?

Эльф нехорошо так ухмыльнулся и совершенно бесстрастно сказал:

– Не много ли ты берешь на себя? Явился в нашу деревню, угрожаешь моей жене… Так не пойдет, Слепень.

– Мои парни на реке…

– Твои парни давно уже мертвецы. И, сдается мне, что ты тоже не заживешься, говнюк.

– Ах ты!..

Мгновение, когда в руке у эльфа оказался меч, Шон пропустил, заглядевшись на Слепня. Колдун и представить себе не мог, что Итан умудрится незаметно подсунуть в руку кузнеца оружие. Да и откуда меч в деревенской кузне? Вот и Слепень не ожидал такого оборота. Он пнул свою лошадь в бок и попытался затоптать строптивого эльфа, но резкий укол лезвием в сердце убил животное. Лошадь рухнула и подмяла под себя Слепня. Следом Ириен отрубил древко копья, нацеленного в свой живот, легко развернулся и чиркнул мечом по животу одного из разбойников. И, пока Шон пытался увернуться от ударов и стащить еще одного из нападавших с коня, на поле боя появилась Шэсс в одежде, залитой кровью, но зато с двумя мечами и самострелом. Она метила в стрелка и, всадив болт точнехонько ему в левый глаз, поделилась с Шоном трофейным оружием. Вместе они расправились еще с одним разбойником. Это оказалось легко. Еще одного убил Ириен, а последний попытался сбежать. Но Шэсс шестом подсекла ноги его лошади, и парень полетел кувырком и сломал себе шею. Ему, можно сказать, повезло. У Слепня были сломаны ноги, его дружок Плешивый утробно стонал, пытаясь руками запихнуть вываливающиеся на дорогу кишки обратно в живот. Третий, щуплый мужичонка со смешной косичкой на затылке, лежал тихо и пускал кровавые пузыри.

– У стрелка совсем новые сапоги, – деловито сказала Шэсс, едва отдышавшись. – На тебя, Итан, в самый раз.

И вытерла со лба кровавые брызги. Совсем как жница после тяжелого страдного дня.

– Эй, Гала! – позвал эльф. – Гала, слазь с крыши! Помоги брату!

Он так равнодушно и деловито перерезал глотку Плешивому, что Шону стало ясно, каким ремеслом лучше всего владеет странный эльф-кузнец помимо умения пользоваться молотом и клещами.

– Неловко вышло, Слепень, – с напускным сочувствием сказал Ириен, низко наклоняясь к покалеченному атаману. – Вот так никогда и не знаешь, где найдешь, а где потеряешь.

В ответ Слепень захрипел и попытался плюнуть, но только забрызгал слюной покрытый тонкой вышивкой ворот рубашки. Глаза у атамана горели звериной неутолимой яростью.

– Меня в схроне люди дожидаются… Десятка два наберется… Они отомстят… кузню спалят… бабу твою…

– Ага! Это уже интереснее. Два десятка, говоришь? И где твой схрон?

Слепень попытался расхохотаться врагу в лицо, но вышло лишь жалкое кудахтанье.

– Не хочешь говорить? – искренне удивился эльф и тут же, наступив ногой на запястье разбойника, одним движением отрубил тому кисть. – А так будешь?

Человек зашелся в диком крике боли, задергался и захрипел. Из раны хлестали тоненькие струйки крови, как из садовой лейки. Ни Шэсс, ни Итан, ни даже малолетняя девчонка не поморщились. Они занимались сапогами для подмастерья и, кажется, были поглощены только одним вопросом – права ли Шэсс, или обувка окажется мала.

– Так где твои люди прячутся? – настаивал на своем эльф. – У тебя ведь еще одна рука есть.

– За рекой… – выдохнул атаман.

– Так я тебе и поверил…

– За рекой, там ничейная земля…

– Ладно, Слепень, я ведь проверю, – пообещал Ириен.

– Будь ты проклят, – простонал тот. – Скотина остроухая.

– Буду. Как не быть? Но ты этого уже не увидишь, – спокойно молвил кузнец.

Два неуловимых взглядом взмаха мечом, фонтаны крови, страшный крик. Руки душегуба Слепня смирно лежали на земле, а его тело, извиваясь гигантским мокрым червяком, билось в недолгой, но мучительной агонии. Шон прислонился лбом к плетню, и его вывернуло наизнанку едкой желчью.