Текст книги "Пригоршня вечности"

Женщина, дядюшкина работница, негромко играла на цитре, напевая песню на незнакомом языке. Ольваридин видел ее со спины, вполоборота. Тяжелый узел темных волос на затылке, линия щеки, лишенная детской округлости, длинная шея, чуть наклоненное плечо и бледная кожа, просвечивающаяся сквозь тонкую ткань рубашки. Он привык к Джасс и перестал воспринимать ее как что-то особенное, поместив женщину во внутреннем «каталоге» между приходящей молочницей и младшим из племянников – годовалым несносным карапузом.

И вот, слушая, как она поет, молодой тангар вдруг увидел пред мысленным взором картинку, совершенно неуместную для тангарского воображения. В Нижнем городе он видел однажды плясунью непонятных смешанных кровей, даже не чистокровного человека. Она танцевала под похожую мелодию, зазывно вращая бедрами, на которые был надет пояс с множеством крошечных колокольчиков. Это было красиво и немного возбуждающе. Даже слишком возбуждающе… гм… Но Ольваридин, представив на месте той танцовщицы Джасс, почему-то вовсе не почувствовал истомы и желания. О, нет! Он увидел жаркую выжженную землю, слепящее солнце и женщин, похожих одновременно на статуэтки из бурой глины и на закаленные в огне и крови клинки. Огненно-красные волосы, как пламя, и черные круги вокруг глаз. Женщины танцевали, их почти обнаженные тела блестели от пота, танцевали исступленно, их движения были столь соразмерны, что вовсе не казались вульгарными или зовущими. Это было колдовство, а не похоть. Страшное и жестокое колдовство жестокого дикого мира.

 
Дева небесная, губы твои,
Словно надкушенный плод.
Волосы шелка послушнее,
В голосе травы и мед… —
 

пела женщина, мучительно лаская пальцами струны.

А дядя Анарсон сидел напротив тихо-тихо, подперев щеку кулаком, и по ней медленно катилась одинокая слеза.

– Н-да, были времена… – проворчал тангар, вытирая щеки. – В такие моменты я люто завидую эльфам.

– Чему?

– А тому, что тот же Альс сможет еще вернуться в степь, и не раз и не два. А мы с тобой, в особенности я, уже никогда. Разве что во сне.

– Да ты романтик, Анарсон! – изумилась бывшая ведьма, прижимая цитру к своей груди.

– Не был бы романтиком, всю жизнь бы возле отца-матери просидел.

– Но ты ведь не жалеешь?

– Вот еще!!!

Тангарский оптимизм взял вверх над ностальгией, и Анарсон послал своего родича еще за одной бутылкой кассии… Пить так пить.

– По-моему, я очень четко и ясно объяснил вам задачу. Или нет?

– Да, мессир Хиссанд.

– Тогда почему я не вижу результатов вашей работы?

– Мы делаем все возможное, но Ритагон слишком велик…

– Меня и Оллаверн не интересуют подробности, важен только результат.

– Мы будем стараться, мессир Хиссанд.

– Очень на это надеюсь.

Копирование интонаций Хозяина Сфер давалось Ноэлю с величайшим трудом, потому что воспроизвести эту несравненную игру модуляций, заставляющую жертву разноса ощущать себя ничтожнейшим из червей, было не под силу никому, кроме самого Ар’ары. Но, кажется, на незадачливого Погонщика Ноэль сумел произвести неизгладимое впечатление. Теперь тот совершенно точно возненавидит оллавернского легата на всю оставшуюся жизнь. Как, собственно, и вся ритагонская ложа магов. Ноэль заставил их в кои-то веки поработать в поте лица. Такого маги не прощают.

Ноэль готов был кусать себе локти оттого, что так не вовремя отвлекся на пререкания с мытарем, собиравшим положенную въездную пошлину. Пока мессир Хиссанд давал выход своему недовольству мироустройством, Джасс словно сквозь землю провалилась. Вот только что была рядом, и уже ищи свищи. Обидно же! Он уже строил планы их дальнейшего сближения, вдруг он сумеет убедить женщину добровольно пойти на сотрудничество с Оллаверном! Как ломают строптивцев его коллеги и наставники, мессир Хиссанд знал слишком хорошо. И если быть уж совсем честным с самим собой, то разве он отказался бы снова согреть ее постель? Заставить ее стонать от наслаждения… Фу ты, наваждение какое-то! А ведь на самом деле ничего особенного. Если сравнивать с признанными канонами красоты, то что выйдет? Брови жидковаты, веки тяжеловаты, непотребно широкие рот и скулы, и в целом лицо лишено симметрии. Не красавица, а тянет к ней мужчин. Загадка!

Погонщики устроили засады возле дома на улице Трех Коней, в тавернах, которые поприличнее, в эльфийском квартале на всякий случай. Но бывшая кераганская ведьма точно сквозь землю провалилась. Что в принципе в Ритагоне не мудрено, тут давешний визитер прав. Ноэль тянул время, намеренно не оповещая ни Итана Канкомарца, ни господина Шаффа, ни Хозяина Сфер о своей находке. Когда здесь появится Ар’ара, прятаться будет бесполезно. Он не станет церемониться с Воплощением Белой Королевы.

Как магистр, входящий в Круг Избранных, Ноэль Хиссанд не раз читал и перечитывал истории предыдущих воплощений Ильимани, поражающих воображение не столько яркостью описаний, сколько той запредельной неумолимостью, с которой Оллаверн преследовал несчастных, в общем-то, женщин. Сами по себе они ни в чем не были виноваты, если не считать рождение в неподходящий момент. Господин Шафф, с которым Хиссанд имел неосторожность поделиться подобными соображениями, заявил, что они проистекают из юного возраста и являются досадным доказательством моральной незрелости магистра.

Но, демоны раздери, если бы Ноэль точно не знал, что Джасс является Воплощением, то никто не сумел бы его в этом убедить. Дениила движением пальца могла вызвать ураган, а Гислар вполне заслуженно считали самой могущественной людской чародейкой своего времени. Но совсем недавно Хиссанд видел перед собой женщину, практически лишенную магического дара. До постыдного беззащитную, если не считать владения мечом. А еще магистру не давали покоя слова эльфийского Ведающего Арьятири относительно бывшего любовника Джасс. Познаватель и Воплощение, убийственное сочетание. Познаватель не может не увидеть истинной сущности женщины, как невозможно проспать миг собственного рождения. Тогда почему же они расстались, продолжая друг друга любить? Неужели потому, что Альс знал то, чего не знают все магистры Оллаверна, вместе взятые?

Чародей метался по своему обширному обиталищу, по гостевым комнатам, любезно предоставленным ему господином Аврисом, полномочным резидентом Облачного Дома в Лейнсрудском герцогстве. Метался в ожидании вестей от агентов, метался от нетерпения разгадать эту странную загадку и едва сдерживался, чтоб не бросаться хрупкими фарфоровыми чашками нежно-голубого цвета в стены, обтянутые белым шелком, расшитым лазоревыми розами. Мессир Аврис не сказал бы ни слова и не взыскал бы ни медного итни, но опускаться до банальной истерики Ноэль не мог и не хотел.

«Хотя, минуточку, милостивые государи!» – Озарение посетило его голову так же внезапно, как это обычно бывает с жертвами солнечного удара.

– Аврис! – заорал чаровник во всю силу своих молодых легких.

Резидент буквально материализовался в дверном проеме.

– Что ж вы так кричите, мессир? – с укоризной молвил он. – Чего изволите?

– Нужно проверить всех жителей Ритагона, приехавших сюда из Маргара, Аймолы и всех царств Великой степи.

– Людей?

– Нет. Всех, и нелюдей тоже.

– И полукровок? – еще раз уточнил Аврис.

– Абсолютно всех, поселившихся здесь за последние пятнадцать лет.

– Это нелегкая задача. Маргарцев много.

– Начните с домовладельцев.

– Как скажете, вам виднее, – безропотно согласился маг и удалился, чтоб отдать соответствующие задаче указания.

Ноэль рассуждал логично. Если Джасс никогда до сей поры не бывала в Ритагоне, то здесь у нее могут быть в друзьях только те, с кем она могла познакомиться еще за морем и точно знала, что они поехали жить именно сюда. Найти же в таком громадном городе, как Ритагон, человека или нечеловека, у которого нет постоянного места жительства, практически невозможно.

Вот теперь стоило запастись терпением и просто подождать, пока Погонщики сделают свое дело. Магистр почувствовал немалое облегчение, сравнимое только с тем мгновением, когда перед ним очутился Кебриж из Лиммэ. Парень чуть не в голос рыдал, когда рассказывал о своем злоключении на постоялом дворе на дороге в Мирдори. Именно тогда Ноэль впервые почувствовал себя не просто исполнителем чужой воли, но творцом собственной судьбы. Он держал в руках необходимую нить, связывающую его с Той Женщиной. И аймолайская игрушка – браслетик с псевдоэльфийским узором – являлась столь желанной уликой, за которую Шафф отдал бы… неважно, что отдал бы Глашатай Ночи, важно, что это не он, а Хиссанд первым напал на след Воплощения Ильимани. И это он сумел сделать так, чтобы не разминуться с Джасс в Приксте.

«Ай да Ноэль, ай да Хиссанд! Никогда ты не был дураком!» – сказал сам себе магистр и приказал слуге принести ему вина и сыра на закуску. Даже магистру Облачного Дома не чужды бывают маленькие слабости простых смертных, в частности, любовь к хорошему сыру.

Кто ищет хорошо, тот всегда находит.

С тангарами переговоры лучше вести в спокойном тоне, без крика и, упаси боги, угроз. Оскорбленный тангар не поглядит на то, кто его обидел – маг, король, жрец или кто еще, повернется и уйдет восвояси, а на следующее утро не откроется ни единая тангарская лавка, поднимут паруса и уйдут из гаваней тангарские корабли, а в тангарском банке опустят решетки и никому не выдадут векселей. Ни магу, ни королю, ни жрецу. Это в прошлые века огнепоклонники, чуть что не так, первым делом хватались за мечи и топоры, ныне же времена пошли все больше цивилизованные, научившие тангаров мстить изощренно, но бескровно. Посему был Ноэль Хиссанд с Анарсоном сыном Фольрамина не просто вежлив, но и до отвращения любезен. Почти все утро. Но опасался, что до полудня терпение его может иссякнуть окончательно.

– Так вы не отрицаете, что вышеупомянутая особа проживает под вашей крышей, уважаемый господин Анарсон?

– Чего там под крышей моего дома деется, то моя забота, магистр, – проворчал тангар.

– Мои источники утверждают…

– Ваши источники по женской половине моего дома без моего позволения шастают?

– Ни в коей мере, уважаемый! – замахал руками Ноэль. – Искомую даму видели в вашей лавке. «Разные вещи» ваше заведение, не так ли?

– Да, «Разные вещи» – моя лавка! И что с того? Честно торгую, налоги плачу, работников беру таких, каких хочу.

Мысленно Ноэль более всего в своей жизни, даже более поимки Джасс’линн, желал своротить шею вредному тангару, который откровенно издевался и даже не пытался скрыть своего отношения к легату Облачного Дома.

– В таком случае мне желательно встретиться с вашей работницей.

– По какому поводу? – подозрительно спросил Анарсон, словно маг собирался пригласить на непристойные гульки его родную дочку.

– Дело есть небольшое, – натянуто улыбнулся Ноэль, теряя последнее терпение.

– Не может у Джасс никаких дел быть с оллавернцами, – отрезал Анарсон.

«Хитрая наглая бестия! Ты у меня допросишься!» – мысленно взвыл маг.

– Господин Анарсон, я настоятельно прошу вас не препятствовать делам Облачного Дома. А не то…

Будь на месте Анарсона его более юный сородич, он непременно струхнул бы, потому что магистр разве что молний глазами не метал. Того и гляди, колданет чаровник в гневе – и от честного тангара не останется и маленькой кучки пепла.

– А ты меня не стращай, господин магистр, – молвил Анарсон, впиваясь тяжелым взглядом голубых глаз в нависшего над ним волшебника. – Я – Анарсон, сын Фольрамина, по Ткэйлу своими ногами хаживал и с черными драконами свиданничал не для того, чтоб тебя бояться и весь твой Оллаверн в придачу. И друзей своих предавать не в моих привычках, человече! А уж коли дело до главного дойдет, то давай бери мой дом и лавку штурмом, а там поглядим, кто кого перемагичит.

– Значит, вы отказываетесь содействовать правому делу… – прошипел Ноэль.

– Да хоть бы и левому, – откровенно огрызнулся тангар. – Я ж говорю тебе человечьим языком – штурмом бери «Разные вещи», раз тебе припекло.

– Вы пожалеете…

– Поглядим.

Никто, разумеется, дом и лавку тангара штурмовать не стал бы при всем огромном и нескрываемом желании. А вот бунт огнепоклонников и гнев Ритагонского герцога страшны были своими возможными последствиями сами по себе. Первые сделают все, чтобы настроить весь город против магов, Норольд под горячую руку изгонит со своих земель всех оллавернских агентов до единого. Да еще и потребует у Ар’ары голову Ноэля. И не исключено, что получит требуемое. В серебряной вазе с медом.

Но окружить дом Анарсона, сына Фольрамина, превратив его тем самым в ловушку для Джасс’линн, никто не запретит.

Он действительно собирался сделать все идеально. Без сучка и задоринки захватить Воплощенную Ильимани. Так, чтобы у самого Ар’ары челюсть отвисла от изящной лихости магистра. И тогда эта история войдет в анналы Облачного Дома и станет примером для подражания. Но если смотреть на ситуацию шире, то много ли доблести в поимке обыкновенной женщины могущественным волшебником? Ну, пусть не совсем обычной, хотя в сравнении с силой оллавернского мага ее скромным даром легко можно пренебречь. И если бы не было той памятной ночи в Далмаре… Тогда врать себе было бы проще и приятнее. Но, заранее зная, насколько она беззащитна, посылать в лавку Погонщиков и потом с чистой совестью пожинать плоды победы как-то… бесчестно, что ли.

И, пока подчиненные гадали о причине сомнений господина, Ноэль мучительно подыскивал себе оправдание. Узнай о сем прискорбном факте Ар’ара, он бы очень пожалел о своем решении возвысить магистра Хиссанда до уровня Круга Избранных. Оправдания – удел слабых. Сильным не в чем себя упрекать.

Ноэль искал оправданий и не находил их. Разве виновна Джасс в своем ужасном предназначении? Да и не мешало бы узнать, почему, в отличие от своих предшественниц, она ничего из себя как магичка не представляет. Ведь это же как минимум странно, а всему следует сначала найти объяснение, а потом уже приводить в исполнение приговор.

К слову, прав был Шафф, когда категорически запрещал относиться к людям, попавшим под удар Облачного Дома, с сочувствием. «Их жизни ничего не значат с точки зрения Великого Искусства», – любил говаривать Глашатай Ночи. Ведь не случайно все без исключения оллавернские маги отказывались от семей и близких. Маленьких детей с хорошими задатками выкупали у бедных родителей за золото, предпочитая средних способностей сиротку потенциально сильному волшебнику, чья родня не желала расставаться с дитятком. Способности крайне необходимо развивать, но мало кто способен потратить деньги и время на обучение ребенка магии, если существенного толка от этих занятий родители при жизни, скорее всего, не увидят. Ну, разве что малец окажется очень уж настырным, тогда мир обретет еще одного вольного мага. А так Оллаверн выпестует из середнячка великолепного профессионала. Кстати, примерно так оно и случилось с Ноэлем. Ни матери, ни отца он не знал. Его недельным младенцем подбросили на храмовый порог, а в трехгодовалом возрасте его увидел оллавернский Пилигрим.

Вот так оно всегда бывает. Один раз стоит пойти на поводу у своих желаний и, заступив за грань дозволенного, попадаешь в весьма и весьма сложное положение. Сначала кажется, что легкая уступка своим чувствам не повлечет за собой ничего серьезного. А потом, когда дело доходит до главного, что-то внутри мешает поступить правильно. Короче, не стоило Ноэлю идти в лавку первым.

На что он рассчитывал? Джасс кинется ему на шею? Простит? Поймет?

Он шагнул внутрь с самым решительным видом, на который только был способен. Из яркого солнечного дня в пыльный сумрак низкого помещения. Окна «Разных вещей» стеклили чуть ли не в прошлом веке толстыми желто-коричневыми кусочками стекла, а потому внутри царил вечный теплый полумрак. Золотистые искорки зажглись в бездонной тьме глаз женщины, замершей над огромным фолиантом. Такую книженцию не каждый мужчина поднимет.

– Доброго дня, Джасс’линн, – тихо сказал Ноэль, встречаясь взглядом с женщиной.

Миг узнавания, отражение улыбки, резкое движение подбородка, словно он со всего маху вмазал ей пощечину, ослепление, понимание.

– Давай по-хорошему…

Ноэль ожидал всего, чего угодно. Слез, крика, обвинений. Ведь она должна понимать, что сопротивление бесполезно. Но Джасс молча швырнула ему в лицо маленькое облачко мелких осколков льда. Больше в запасе у нее не было волшебства, но и этого хватило, чтобы волшебнику посекло в кровь лицо и ладонь, которой он инстинктивно заслонился. Если бы не этот невольный жест – прощайте глаза.

Примерно такое чувство испытывает крестьянская вдова, когда, однажды придя на самое лучшее и щедрое свое поле, обнаруживает его побитым градом. И там, где еще накануне стояла добрая рожь, теперь только грязное месиво. Месяцы упорного труда пошли насмарку, денег нет, помощи ждать неоткуда, а дома сидят голодные дети. Отчаяние захлестывает с головой, и никакие слезы не помогут горю. Можно валиться на землю и тихо проклинать свою несчастливую долю, можно кричать проклятья небесам, можно рвать на себе волосы. Словом, есть множество способов выразить свое горе, только вот поле от всех этих поступков не вернется в первоначальное состояние. И крестьянка понимает это лучше всех остальных. А посему либо идет в сарай и вешается на вожжах, либо… Одним словом, вешаться Джасс не собиралась по принципиальным соображениям.

Не будь Джасс практикующей ведьмой и не изготовь заранее джад-камень, то ни видать бы ей той крошечной форы для бегства, пока волшебник отходил от внезапной атаки.

Не будь Джасс бывшей хатамиткой, она никогда бы заранее не продумывала возможные пути к отступлению и вероятному бегству. Понятное дело, что маги окружили дом Анарсона со всей тщательностью, но в любой сети всегда найдется слишком большая ячейка.

Головы от паники ведьма-хатами не потеряла в силу склада вовсе не женского характера, скорее даже наоборот. Ее разум в опасности обретал отточенную ясность восприятия.

Бросив в «Аланни» свое заклятие, Джасс в тот же миг развернулась на месте и бросилась бежать между стеллажами, попутно сбрасывая все попавшиеся под руку свитки и книги на пол. В спину ей летели вперемешку проклятия и слова заклинаний. Вместо того чтобы выскочить на задний двор, где Джасс наверняка уже с нетерпением поджидали Погонщики, она быстро взлетела на третий этаж. Но не на женскую половину, а на мужскую. Там в тупиковом коридорчике, ведущем в гардеробную хозяина, имелась весьма затейливая стеночка. Тонкая перегородка из деревянных планок, покрытая штукатуркой, скрывала проход в соседний дом.

Не сбавляя скорости бега, Джасс врезалась плечом в эту стенку, затем еще раз и еще, прежде чем та поддалась. С трудом, но женщина протиснулась в образовавшийся пролом. Более всего мешала юбка. Гнусная неудобная штуковина путалась между ногами, не давала сделать лишнего движения. Для начала Джасс подобрала подол и набросила его себе на плечи как накидку, чтоб хоть как-то освободить ноги. Оставалось только радоваться, что под юбкой на ней были короткие тангарские шаровары, а не то весь тангарский район Ритагона навеки запомнил бы гостью Анарсона по сверканию голой задницы.

Погоня если и отставала, то ненамного. Джасс неслась по чужому дому, как ошпаренная кошка, бесцеремонно расталкивая в разные стороны соседских домочадцев. Тангарки при виде женщины с намотанной на голову юбкой и в куцых шароварах вопили во всю глотку, словно их резали и насиловали неведомые захватчики. К ним на помощь бежали перепуганные мужчины и столбенели при виде незваной гостьи.

– С дороги! В сторону! – орала Джасс.

Отсутствие какого-либо оружия ее бесконечно нервировало. Меч остался на хранении у Миол в сундуке.

– Держи ее! Хватай!

– Лови! – неслось откуда-то снизу.

Ищейки взяли след, и теперь путь на улицу был отрезан. Оставалась только крыша. А крыши у тангарских домов, как правило, с очень крутыми скатами и покрыты мелкой черепицей. По таким не очень-то побегаешь. Джасс вылезла наружу через слуховое окошко и поняла, что бежать придется по выемке водостока. Зато до самого конца квартала канавка ни разу не прерывалась. На коньке крыши сидели голуби и, судя по их взглядам, беглянке совершенно не завидовали.

Как гласит расхожая степняцкая мудрость, если бы глупость окрыляла, то почти все обитатели этого мира летали бы как птицы. И правы ведь степные аксакалы! Глупости, совершенные отставной кераганской ведьмой за последние несколько месяцев, просто обязаны были бы вознести ее над преследователями и над всем Ритагоном на огромных сияющих крыльях своей вопиющей безрассудности. Ну, положим, угадать в скромном игергардском дворянине Аланни Каньере матерого оллавернского магистра – дело, требующее немалых знаний и усилий и простой деревенской ведьме недоступное. Но спать-то с ним зачем? Тем паче, что не слишком-то и хотелось, по большому счету.

«Небось теперь раздувается от гордости, как индюк. А как же! Спал с самой Воплощенной Ильимани», – думалось Джасс. Правда, вместо слова «спал» она употребила более грубое слово, обычно отсутствующее в лексиконе благородных дам, тем паче королев. Но с другой стороны, Джасс ведь и не в полной мере Воплощенная, если уж на то пошло.

Она успела сделать лишь пару осторожных шажков, и в этот момент чья-то цепкая рука попыталась ухватить ее за щиколотку. Разворот и удар носком в лицо хватавшего могли стоить женщине жизни. Три этажа и твердая каменная мостовая легко прервали бы ее удивительное бегство на самом интересном моменте. И все равно воображение, уже разбуженное бешеным бегом крови, не желало униматься. Слепленные из страха, безумия и фантазии птицы летели над головой шутовской стаей и человеческими голосами глумливо кричали:

– А ты еще раз отдайся господину Каньеру!

– Да, в самом деле! Чего смущаться-то?!

– То-то Альс обрадуется!

– Гы-гы-гы!!!

– Глядишь, Ар’ара позарится на твои сокровища!

– Дура стоеросовая!

– Идиотка!

– Убирайтесь! Кыш! Брысь!

Проклятую юбку словно парус раздувал ветер, балансировать одной рукой сложно, хохочущая стая фантомов продолжала наматывать круги над головой, и только каким-то божественным чудом Джасс сумела добежать по крышам до угла. Сказать же, что ее достойный легенды подвиг радикально повлиял на положение дел, тоже было рановато. Погонщики не рискнули повторить опасную пробежку своей жертвы, но довольно резво нагоняли ее по земле. И если бы не огромное количество народа, который в это время дня заполнял все пространство улицы от стены до стены, то Джасс можно было бы и не стараться, ее бы уже давно поджидали с сетью. Вниз требовалось спуститься по возможности быстро и при этом не расшибиться насмерть.

– По трубе лезь, кошка драная! – пищали фантомы.

– Да она себе шею свернет и башку разобьет!

– Все равно мозгов нет!

Узкая водосточная труба, откровенно говоря, держалась на честном слове домовладельцев, то есть на ржавых крючьях, кое-как вбитых в стену еще при деде нынешнего герцога. Обвив руками и ногами трубу, бывшая хатами попыталась по ней сползти, но и тут удача отвернулась. Столько раз проклинаемая юбка умудрилась зацепиться за крюк, и Джасс повисла над головами прохожих, как брошенная из окна тряпка. Беглянка подергалась в своих путах, но добротное тангарское полотно ни в какую не желало рваться.

– Пожар! – в отчаянии завизжала Джасс, огласив своим воплем несколько кварталов. – Пожар! Горим!

Ее крик подхватила толпа, и началась безумная паника.

– Горим! Убивают! – продолжала вопить женщина, дрыгая ногами.

Юбка, все же не выдержав подобного обращения, лопнула по шву на поясе, давая ведьме возможность ловко выскользнуть из ее плена и очень удачно шлепнуться на землю чуть меньше, чем с высоты человеческого роста. Разбитые колени и локти не в счет, особенно после такой рискованной эскапады.

Пальцы вонзились в волосы, всклокоченные, припорошенные штукатуркой и пылью, с такой силой, что от боли у Джасс из глаз брызнули слезы.

– Впредь я бы не советовал повторять нечто подобное, – произнес приятный мужской голос.

Еще более резким и болезненным движением он заставил Джасс поднять лицо, и они встретились глазами. Смуглый темноволосый господин с нескрываемым любопытством разглядывал свою поживу. В другое время женщина сумела бы по достоинству оценить и изысканность черт, и неповторимую грацию движений бровями. Но сейчас она почувствовала себя букашкой под увеличительным стеклом.

– Гляди-ка, какая резвая…

Что-то было в его голосе такое, что заставляло мелко дрожать все поджилки. Что-то родственное маслянистому блеску палаческих инструментов, каждый из которых способен причинить запредельную боль. Также и каждый звук, произнесенный смуглым красавцем, касался ушей жертвы, словно раскаленные щипцы к обнаженным грудям. Женщина сдавленно охнула и попыталась отползти в сторону.

«Боги, я сейчас точно обмочусь», – подумала Джасс, не смея оторвать взгляда от самодовольной ухмылки волшебника. А в том, что ее пленил именно колдун, причем самого высокого ранга, у женщины даже сомнения не было. Ее руки от локтей и ниже полностью отнялись. Первая мера предосторожности при поимке мага – чтоб не смог сделать необходимых знаков или пассов. Теперь Джасс не могла даже зажать себе рот руками и хотя бы попытаться сдержать отчаянный вопль ужаса.

– А-а-а-а-а-а! Альс! – зашлась в диком вопле Джасс. – Альс!!!

Так кричит смертельно раненная волчица, попавшая в ловчую яму прямиком на остро заточенные колья. Не к кому было взывать о спасении. Только к нему.

И в этот момент водосточная труба не выдержала и с грохотом отвалилась. Прямо на голову смуглолицему волшебнику.

По-собачьи скуля, Джасс зубами схватила ненавистную юбку и отползла от обеспамятевшего чародея. Понятно же, что в своих желто-лимонных шароварах она далеко не сбежит. Велика заслуга втиснуться в одежду, если единственно доступное движение – это птичье похлопывание плечами. И тем не менее Джасс кое-как удалось прикрыть зад. А, зажав в зубах пояс юбки, бежать было даже удобнее. Сие не слишком эстетичное зрелище скорее веселило прохожих, чем пугало. Вслед беглянке улюлюкали, но задержать не пытались. Может, думали, что девка напилась да чуть юбку в кабаке не потеряла?

«Что же делать-то?» – вопрошала себя Джасс и не находила ответа. Да и какой может быть ответ, когда осталась она без денег, без оружия, в драной юбке, а по пятам гонятся Погонщики Облачного Дома во главе с господином «Каньером» и смуглолицым чудищем. Хоть в море головой, чтоб решить разом все заботы, отдавшись во власть Милостивого Хозяина. Уж он-то своих никому не выдает, не чета земным владыкам. Ноги сами вывели Джасс в порт. Самое лучшее место для игры в прятки с колдунами. Обширное пространство, отведенное под причалы и доки, мастерские и склады, конторы вербовщиков и оптовые рынки, кабаки и бордели. Надо же где-то дождаться, пока отойдут руки и можно будет хоть чуточку привести себя в порядок. Разумеется, лучше всего Джасс понимала, что, чем дольше она задержится в Ритагоне, тем больше вероятность, что оллавернцы бросят на ее поимку все свои резервы. Город будет кишеть колдунами, они мелким бреднем пройдутся по всем норам и канавам, по всем притонам и подвалам и в конце концов добьются желаемого.

– Ну и вид у тебя, Ноэль, – ядовито хмурясь, проворчал Глашатай Ночи. – Диких кошек в темном подвале ловил?

Тот злобно фыркнул. Магистр сейчас более всего походил на задолжавшего борделю гуляку, которому разгневанные шлюхи расцарапали лицо. Большие и мелкие, но неглубокие порезы уже не кровоточили, но, к тайному удовольствию Шаффа, причиняли Хиссанду немалую боль.

– На себя посмотри, – дерзко ответствовал Ноэль.

Удар водосточной трубой пришелся по лбу, отчего лицо Глашатая Ночи превратилось в сплошной кровоподтек. В данный момент синяком занимался сильнейший целитель из свиты Шаффа, и под его руками положение неуклонно улучшалось, хотя в голове продолжал стоять назойливый звон, доводивший волшебника до бешенства. Джасс’линн ушла у него из-под носа во второй раз. Если, конечно, считать и тот памятный побег из Арр-наг-Уллы на летуне. Весь Оллаверн будет теперь потешаться над магистром, уделанным водосточной трубой в тот миг, когда он схватил за патлы саму Воплощенную Ильимани. Балаган, да и только.

– Я не вижу необходимости отвлекать от дел Ар’ару. Мы сумеем справиться сами, – заявил Хиссанд. – День-два, и Воплощенная будет схвачена. Ты ведь обратил внимание, что ее Дар практически равен нулю.

Пережитое вместе приключение удивительным образом сблизило многоопытного Глашатая Ночи и новичка Ноэля. Они даже перешли с официального «вы» на почти дружеское «ты». В Оллаверне такие метаморфозы случались редко. Нельзя сказать, чтобы Хиссанд слишком обрадовался подкреплению в лице Шаффа, рискнувшего включиться в операцию в самый последний момент. Но Глашатай Ночи действовал настолько стремительно и толково, что его поддержка в итоге оказалась наиболее эффективной. И если бы не досадная случайность с трубой…

– Это-то меня более всего и смущает. Я видел ее во младенчестве, в возрасте трех недель от рождения. Там были колоссальные задатки. Я не мог ошибиться.

Это было одно из самых ярких воспоминаний в жизни Глашатая Ночи. Серый город, в зимнюю пору погруженный в прохладные, липкие перины туманов. Серый замок, грубый камень, темная резная мебель, выцветшие полотна знамен на стенах, штопаные гобелены, чумазая прислуга, сующая везде свой нос. Крошечный гробик в семейном склепе. Бледная, полуживая женщина, погребенная под горой одеял в жарко натопленной спальне. Звероподобный лорд Роггур. И в затянутой заморским тюлем колыбельке спящий младенец. Это для всех остальных людей, в том числе и для измученной тяжкими родами матери невзрачное краснолицее существо, а для Глашатая Ночи – ужасное и прекрасное чудо. Девочка приоткрыла бессмысленные глазенки мутного синеватого оттенка, свойственного младенцам, а Шафф внутренне содрогнулся, увидев тень ее грядущего могущества и силы.

И вот спустя почти тридцать лет он снова заглянул в те же глаза. И в их непроглядной тьме, на самом дне бездонного колодца души Воплощенной едва заметной искоркой тлел крошечный огонек Дара. Охотился за акулой-крией, а поймал кильку, ловил снежного барса, а схватил за хвост помойную кошку.

– Подозрительная история, – задумчиво молвил Шафф. – Если бы я специально не настроился на Воплощенное Проклятие и не почувствовал его в этой женщине, то ни за что не поверил бы, что эта несчастная ведьма…

– Я тоже не поверил Кебрижу, – согласился Ноэль. – Однако решил проверить и убедился в своей правоте. В моем сне была именно она.