Текст книги "Армия Судьбы"

Глава 5
МЕСТЬ, СМЕРТЬ И ПРЕИСПОДНЯЯ

Про то, что месть – это блюдо, которое подают холодным, знают все. Но собственная шкура все равно дороже.

Ланга

Сначала оказалось, что Белый колодец мертв. Точнее, он иссяк именно этим летом, хотя поил странников в течение пятисот последних лет. То ли подземные воды сменили направление, то ли древнее сооружение просто отжило свой век, но отныне это место станет страшной ловушкой для беспечных. Те, кто рассчитывает утолить жажду свою и животных в Белом колодце, не имея воды в запасе, обречены. До следующего источника ровно два дня пути. И все бы ничего, если бы под Джасс не пала лошадь. Торговец в Дгелте, не обремененный излишками совести, всучил Сийгину запаленную скотину. Животных и так берегли, обделяя водой себя, чтобы напоить их, а теперь же еще одной предстояло нести двойную ношу. Двигались медленнее, чем рассчитывали. Джасс попеременно ехала то с одним, то с другим лангером. Тор же, к величайшему его сожалению, был этой чести лишен. Он и так был слишком тяжел. Зато Ириену «повезло» больше других. Именно у него за спиной Джасс проводила теперь большую часть пути.

За месяцы заточения в хисарском зиндане Джасс настолько привыкла к эльфийской манере со значением молчать, что совершенно не обращала на это внимания. Положа руку на сердце, Альс ей даже нравился. Чем-то он бесконечно напоминал Хэйбора, чем-то – Яримраэна – двух мужчин, чье наличие оправдывало существование всего мужского рода в целом. Воин-маг из обители волшебников и девочка-ведьма из позабытого всеми богами городишки, эльфийский принц и хатамитка-убийца. Странные альянсы и странная дружба. Если Хэйбор был именно таким, каким и должен быть настоящий воин, – серьезным, рассудительным и даже немного занудливым, когда дело касалось обучения, то Яримраэн сочетал в себе черты несочетаемые – мудрость и легкомыслие, проницательность и беспечность, осторожность и самонадеянность и еще многое другое, что Джасс искренне считала проявлением его эльфийской сущности. До Хисара ей не доводилось встречать эльфов. Она лишь читала об этом народе в книгах и хрониках, и то в детстве, в Ятсоуне. Она читала о гордыне и надменности, о доблести и непримиримости Дивного народа, и перед глазами девочки вставали закованные в сталь рыцари, нечеловечески прекрасные и не поддающиеся никакому пониманию. Принц оказался иным. Не таким однозначным, что ли? Вечно улыбающегося Унанки тоже трудно втиснуть в привычный канон. И даже ожесточенный Ириен нисколько не походил на книжные образы. Джасс тихонько рассмеялась, когда ей в голову пришла простая и немудреная мысль: эльфы так же, как и люди, бывают разные, и одно лишь причисление к тому или иному народу еще ничего не говорит о том, с кем придется иметь дело. Хэйбор родился человеком, но если бы у него были остроконечные уши и красивые эльфийские глаза, то оллавернский маг запросто переплюнул бы и Яримраэна, и Ириена во всем.

Джасс сидела у Альса за спиной, обняв его за талию. Чтобы волосы не лезли ей в лицо, эльф предусмотрительно заплел их в две косы, обнажив уши. По мнению Джасс, в маленьких мочках хорошо бы смотрелись серьги с жемчугом. Но в отличие от орков, обожающих украшать себя с ног до головы серьгами, кольцами, браслетами и ожерельями, эльф ограничивался либо браслетом, либо кольцом – тончайшим колечком на указательном пальце левой руки. Оно напоминало узкий листочек ксонга, прихотливо свернутый рукой ювелира в трубочку.

Вконец уморенные, полуживые, они добрались до Адоми, что на границе Сандабарского королевства. Маленькая крепость ничего толком не защищала, но была единственным водопоем на многие лиги вокруг, а потому – местом неприкосновенным и почти священным. Невысокая стена, сложенная из необожженных глиняных кирпичей, неровным кругом опоясывала два десятка таких же глинобитных хижин, возведенных в прямой досягаемости от благоустроенного колодца, добротно закрытого от песка, с поилкой для животных. Для путешественников имелся лишь широкий навес без стен. Ленивый тощий чиновник, в гордом одиночестве несший бремя власти, не вставая из гамака, принял положенную пошлину, но от небольшой взятки брезгливо отказался. На что можно потратить деньги в преисподней? На свежие угольки?

Адоми именовали еще Седьмой Точкой, потому что существовало еще шесть подобных крепостей, отличавшихся друг от друга только размерами и количеством чиновников. Чем ближе к столице, тем больше служивых людей. Путь ланги лежал в столицу, и одуревший от жары и лени таможенник взял с них чисто символическую сумму в одну серебряную энитику.

Лошади и люди пили жадно и помногу. Тор умудрился обжечься на солнце, неосмотрительно подставив голую грудь ветру, и теперь у него поднялся жар. Естественно, Мэд и Джасс взяли на себя заботу о тангаре, попеременно делая ему примочки холодной водой с лечебной травой, сорванной хатамиткой по дороге. Если Ириена ее регулярные остановки в зарослях трав чем-то и раздражали, то он помалкивал, оценив по достоинству заботу о Торвардине. Эльф умел быть справедливым, но мало кому демонстрировал эту добродетель. Хатамитки как никто в степи, за исключением орочьих шаманов, разбирались в лечебных травах, поднимая на ноги самых тяжелых больных без капли магии. Степные воительницы, как правило, лишены даже тени магического дара. Как полагал Ириен, в Сестры Хатами девушку приняли только потому, что ее дар оказался слишком слаб и в бою бесполезен.

Тор дрожал в ознобе и бормотал что-то на родном языке, и одного взгляда на него хватало, чтобы понять – ночевать, а возможно, и дневать лангерам придется в Адоми. Проклятое тангарское упрямство. Сколько раз ему говорилось, чтоб закрывал кожу от солнца? Сам Ириен следовал примеру кочевников, с ног до головы закутываясь в широкий плащ-хаву, оставляя открытыми только лицо и кисти рук. Его собственная кожа была не менее тангарской чувствительна к обжигающему солнцу юга.

Эльф не уловил момент, когда задремал, разморенный жарой, точно скатился в густую тень. Однако пробуждение вышло резким, внезапным и даже болезненным. Рука сработала быстрее, чем открылись глаза. Рывок, перекат, косой росчерк стали и… все, вот он уже на ногах.

Закат раскрасил небосвод во все оттенки алого, пурпурного, золотого и лилового, от чего мертвенно-белые стены домов казались нежно-розовыми. Красиво, но где же опасность? Пард смотрел на эльфа с легкой усмешкой, подозревая, что тот стал жертвой кошмарного сна. С кем не бывает? Остальные лангеры бессовестно дрыхли, пользуясь моментом, и только Джасс точно так же напряженно разглядывала небо.

– По-моему, это дракон, – сказала она тихо, подойдя ближе к эльфу.

– Ты тоже чувствуешь? – удивился он.

– Магия дракона сродни магии стихий, – пояснила она. – Он летит с востока.

Они вышли из-под навеса, продолжая ощупывать взглядами небосклон. Драконы жили далеко в море Латин-Сиг, на островах с дышащими дымом горами, и в степь залетали крайне редко. Опасные, прожорливые и очень разумные существа, до сих пор говорящие на лонгиире – Истинном языке Творения, они оставались непобедимыми врагами. Сильнее самого могучего мага любой расы, бессмертные, видевшие еще зарю мира, они внушали почти божественный ужас. Даже в этот миг, пролетая где-то на головокружительной высоте, недостижимый эльфийским взглядом, дракон заставил содрогнуться всякого, в ком имелась хоть капля волшебства. Дракон летел по своим драконьим делам в сторону Великого океана, ему не было дела до крошечных смертных существ, но сердце Ириена что есть сил колотилось о ребра, норовя выскочить из положенного природой места.

– В Храггасе я однажды видела дракона прямо у себя над головой, – прошептала Джасс, провожая глазами невидимую точку на горизонте. – Это… это было, как… как водопад. Да, как водопад Силы.

– Я себе представляю, – не скрывая зависти, сказал эльф. – А вот я никогда дракона, кроме как на картинке, не видел. Какой он был?

Они встретились глазами. Черный агат и текучее серебро.

– Он был багрово-красный, как сгусток крови, прекрасный и сильный. А крылья… крылья были в лиловых разводах, такие широкие, что, казалось, его тень накрыла половину мира.

Он вдруг увидел, как все было, ее глазами. Багряного дракона, желтый городок у самого подножия гор, море со скорлупками рыбачьих лодчонок, бездонный купол небес, высохшие деревья на холме… и еще бешеный восторг тринадцатилетнего ребенка, которому приоткрылась Истинная Сила.

Всепроникающее единство понимания нахлынуло и откатилось, как волна на морской берег. Ее глаза, как два окна, распахнутые в ночь, его глаза, как туманный рассвет над рекой. Невесомое соприкосновение рук. И все…

– Прости, – выдавил Ириен и отшатнулся.

– Ничего.

Словно на одинокий голос откликнулось горное эхо.

Джасс ушла обратно под навес. Проведать, как там Тор, наверное. А Ириен остался стоять. Закат выдался изумительный.

Великая степь неоглядна и подобна небесам, что сияющим куполом висят над ней. Но это совсем не означает, что всякий конный или пеший может пересечь ее вдоль и поперек, как ему, этому конному или пешему, заблагорассудится. Есть в ней места благодатные, кормящие и поящие многие тысячи своих обитателей. Есть места священные, исполненные тайны и божественной благодати. Но есть и коварные ловушки, гибельные и опасные места, где с равным успехом гибли смельчаки и трусы, хитрецы и простаки. Поэтому всякий житель Великой степи знает, что в путешествии надо придерживаться дорог, проложенных в глубокой древности мудрыми предками, которые ведали, что делают, и делали все на благо своим бестолковым потомкам. Словно знали мудрые пращуры, что со временем умы оскудевают, и оставили знаки для грядущих поколений путников, которые указывают самые безопасные маршруты. И все дороги, какие есть в степи, идут от одного путевого камня к Другому. Века сменились веками, знания древних утратились, а путевые колонны продолжают стоять. Древние Руны на них истерлись под воздействием ветров, дождей и солнца, но Сила, заложенная в колоннах при строительстве, осталась нерушимой. Возле путевого камня принято останавливаться на ночлег и без страха разжигать костер. Принято также гостеприимно встречать любого странника, который подойдет к твоему огню, делиться с ним вином и едой. И бывало, что шайка разбойников делила покровительство путевого камня с купеческим караваном без всякого ущерба для последнего. Что, собственно говоря, не мешало им потом догнать купчину в дороге и обобрать до нитки. Времена изменились, разбойники ныне не столь благородны, но шумный веселый парень – ученик законника с письмом из Эззала в Дгелт без всякого страха подвел свою вороную кобылу к большой компании, какую представляла собой Ириенова ланга.

– Доброй ночи, лангер Альс, – сказал он, склоняя голову.

Джасс бросила удивленный взгляд на Тора. Тангар лишь снисходительно хмыкнул. Мол, нечего дивиться, мы такие!

– Будь гостем, – ответствовал эльф. – Садись рядом, ешь и пей наравне и вволю. Как тебя звать?

– Тамири, лангер Альс.

Как выяснилось, парню и самому было чем поделиться со случайными знакомыми. В его седельной сумке нашлись круг овечьего сыра, лук и хлеб, разделенные вполне по-братски, к общему удовольствию.

После щедрого угощения на привале в степи принято так же щедро делиться новостями. Есть такой странный обычай, неукоснительно соблюдаемый в течение последней тысячи лет. И потому паренек, отхлебнув из бурдюка и стряхнув крошки в траву, с самым серьезным видом поведал о том, что видел в Эззале, каковы цены на лошадей и кому благоволит тамошний властитель. Лангеры слушали со всем возможным вниманием. Мало ли, вдруг пригодится?

– А еще я встретил отряд охотников за женщинами, – сообщил Тамири, бросая осторожный взгляд на Джасс. – Они идут по твоим следам, хатами Джасс.

– Ты знаешь, кто я такая?

– Вся степь знает, – важно объявил Тамири. – Ты и лангер-сидхи идете по следам Волка, а охотник Фурути хочет получить твою голову, женщина-смерть.

Малаган фыркнул:

– Отличное имечко. Тебе идет.

В ответ Джасс только прошипела что-то невнятное.

– И охотники не взяли с тебя слово молчать? – сощурился Ириен.

– Нет. Сказали: «Зачем? Он сам приползет».

– И куда пошли?

– На юг.

– На юг? – изумился было Унанки, но соображал он довольно быстро, и следом за удивлением последовал хлесткий шлепок по собственному лбу. – Демоны, впереди же Драконье ущелье!

И вот после двух восходов и одного заката Ириен Альс стоял возле точно такого же путевого камня – высокого желтого монолита в три, а то и четыре человеческих роста – и мрачно обозревал окрестности. Впереди лежало Драконье ущелье, и эльф много отдал бы за то, чтобы избежать встречи с этим проклятым местом. Никаких драконов там, понятное дело, не водилось. Ущелье, прорезанное древней высохшей рекой в голых скалах, извивалось змеей и если и имело какое-то отношение к драконам, то только своим редкостным коварством и смертельной опасностью для путников. Черный камень к полудню раскалялся на солнце, и от взмывающих к небу скал шел такой жар, что кровь в жилах сворачивалась. Тот, кто прошел этой дорогой хотя бы один раз в самый разгар лета, никогда не пожелает повторить сей подвиг. В холодные же месяцы ущельем можно пользоваться без всякой опаски, более того, оно сильно сокращает путь в Чефал. Вдоль узкой тропы, вьющейся между валунов, то и дело попадались выбеленные кости павших животных, лошадиные или верблюжьи, а иногда можно было встретить и человеческий череп. Как наглядное напоминание наглецам и зазнайкам, решившим лишний раз испытать терпение злого бога судьбы Файлака и слепой сестры его Каийи – богини удачи-неудачи.

Идти южнее, в обход, через каменистые россыпи? Тогда о верховой езде можно забыть, лошади переломают там себе все ноги, их надо вести в поводу. К северу же гряда становилась все выше и выше, вливаясь в отроги Маргарских гор. А следующий путевой камень находится по другую сторону Драконьего ущелья. Вот и думай теперь, что имели в виду предки, когда ставили эти каменюки. Шутники были предки.

Пард тоже изучал пейзаж, и по тому, как яростно он дергал себя за бороду, заплетенную по случаю жары в косички, можно было догадаться, что его выводы еще менее утешительны, чем у эльфа.

– Вот срань, – проворчал оньгъе. – Топать через эту щелку все равно что спать на раскаленной сковородке. Мы там сдохнем. Слышь, Ирье, а может, устроим на охотников засаду?

– В камнях? – скептически переспросил Альс. – И потеряем несколько дней. Воды не хватит до следующего колодца, если потом пойдем в обход. Лошади передохнут, – вздохнул он. – Да и мы тоже.

– Я думаю, нужно идти в обход, – подала голос Джасс, не желая оставаться в стороне от обсуждаемого вопроса. Очень уж ей не хотелось соваться в каменную щель, пышущую жаром.

Альс и Пард мрачно посмотрели на нее, крайне недовольные вмешательством в серьезный мужской разговор.

– Пард, напомни мне, кто нас преследует? – ядовито поинтересовался Альс.

– Охотники за женщинами.

– И кто из нас женщина?

Но бывшую хатамитку тоже смутить было трудно.

– Решил лишний раз блеснуть остроумием? Я восхищена, – холодно ответила она. – Тебе себя не жаль, так хоть остальных пожалей. Тут у нас далеко не все чистокровные эльфы, если ты заметил. Мы, люди, не такие выносливые, как вы. – Она решила, что оньгъе ее поддержит. – Пард, хоть ты-то понимаешь, что соваться в ущелье все равно что идти на верную гибель?

Пард недружелюбно посмотрел Джасс в глаза.

– Леди, ты уж извини, но как Альс скажет, так мы и поступим. Скажет идти через ущелье – пойдем, скажет в обход – пойдем в обход. Такие вот дела, – сказал он хмуро и поправил рукоять секиры. – Ты не из ланги, ты не поймешь.

«Ни добавить, ни убавить! Нашла с кем спорить, – сказала Джасс себе с досадой. – С лангой решила поспорить? Да каждому дурачку в степи известно, что лангер скорее язык себе откусит, чем скажет в присутствии чужака хоть слово против своего командира».

Что бы там ни думали на самом деле Пард или, скажем, Сийгин, но они будут на стороне Альса в любом случае. Хатами фыркнула и ушла к Яриму и Унанки, которые перебирали вещи, откладывая все, что можно бросить без особого ущерба.

– Спасибо, – после долгого молчания сказал эльф. – Я рад слышать, что ты по-прежнему доверяешь мне.

– А как же иначе, Ирье? – удивился Пард. – Ланга может жить только на доверии. Я верю в тебя, ты – в меня, на том и стоим. А девчонка просто не понимает. Она видит лишь шестерых одержимых мужчин, наемников, которые слепо идут за своим командиром, не размышляя и не подвергая его решения сомнению, точно мертвецы под властью некроманта.

Эльф продолжал испытующе смотреть на Парда, и тот чувствовал, что обязан высказаться до конца:

– Мы никогда не считали тебя тираном, иначе ланги как таковой не получилось бы. Даже Сийгин, который везде и во всем ищет ущемление своей свободы, безоговорочно признал за тобой лидерство. Ты разве никогда не задумывался, почему все мы: и люди и нелюди – сколько бы ни спорили с тобой, никогда не подвергали сомнению твои приказы? Не потому, что ты эльф, не потому, что ты волшебник, и не потому, что ты мудрее хотя бы в силу многих прожитых лет. Нет! Ты раз за разом доказывал и доказываешь нам, что готов пожертвовать своей длинной эльфьей жизнью ради каждого из нас, ради наших мотылиных жизней, мы – твоя подлинная семья. И для тебя нет разницы Между Унанки – твоим сородичем, другом детства и юности, и Мэдом Малаганом, Тором или мною – Аннупардом Шого, чьи предки убивали твоих предков не одно столетие подряд. Мы все знаем это, и потому ты – наш командир, а значит, твои решения – это и наши решения тоже.

– Но ведь и я могу ошибиться, – вздохнул Альс. – А вдруг я ошибаюсь и с чистой совестью веду вас всех на погибель? Джасс права хотя бы в одном: я иногда забываю, что мы разные, и то, что выдержу я, тебе и Мэду не перенести.

– Не такие уж мы и хрупкие, выбирались и не из таких переделок. Если ты считаешь, что надо идти через ущелье, значит, так тому и быть. И не переживай за нас, как-нибудь сдюжим.

Прежде чем уйти, Пард похлопал эльфа по плечу, посылая ему кривоватую ухмылку. Мол, не дрейфь.

– Думаешь, мне самому хочется в это пекло? Или вас всех тянуть? – тихо и отчаянно пробормотал Альс, бросая взгляд на немилосердное белесое небо, которое, казалось, с жестоким любопытством разглядывало маленькую букашку-эльфа на огромной ладони Великой степи. Смотрело и ухмылялось.

Себя в этот миг он мучительно и жестоко ненавидел, как только эльфы это умеют, то есть самозабвенно и всем сердцем.

Они выехали посреди ночи, чтобы до утра преодолеть треть пути по относительной прохладе. Ночью камень отдавал тепло, и назвать банную жару прохладой можно было только в сравнении с дневным огненным адом. Мужчины разделись до пояса, и их перевитые мышцами тела блестели от пота. Быстро ехать тоже не было никакой возможности, так узка и извилиста была тропа. Джасс сидела за спиной у Малагана и думала о том, что если ночь так мучительна, то какое же утро их ждет. А если бы знала, то побежала бы со всех ног обратно. Прямо в руки охотников тунга Фурути.

Драконье ущелье дышало огнем. Воздух трепетал, расслаиваясь на узкие мерцающие полоски, раскаленным языком облизывал лицо, стремясь иссушить слезящиеся глаза. Кони стонали и плакали от жара. Но останавливаться было нельзя. Стоило только замереть на месте, как казалось, что кожа вот-вот начнет отпадать лоскутами. Но еще хуже становилось, когда налетал ветер, гнавший впереди себя тучи мелкого черного песка, мгновенно забивающегося в нос, в рот и глаза. Лангеры плевались и на чем свет стоит костерили проклятое ущелье, безумное солнце и свою авантюру. Но скоро сил на ругань у них не осталось совсем, даже рот открывать стало тяжело. В горле все спеклось коркой, которая не рассасывалась даже после глотка воды. Никогда Джасс не испытывала таких мучений, даже в вонючем хисарском зиндане, даже когда ее связанную бросил в степи Бьен-Бъяр. Одно дело – солнцепек, а другое дело – дьявольский жар от раскаленного чуть ли не докрасна камня.

Полдень, когда ущелье заливали прямые лучи солнца, ланга пережила на пределе сил. Малагана мутило, и Джасс едва удерживала его в седле, чтоб эрмидэец не свалился под копыта. Малиновый оттенок кожи Тора и налитые кровью глаза внушали опасение за его сердце. Эльфы, создания невероятно выносливые, и те едва терпели жару, мокрые, обожженные солнцем, с черными растрескавшимися губами. Сийгин не мог открыть век, Пард дышал с таким трудом, что казалось, вот-вот задохнется. Себя Джасс со стороны не видела, но подозревала, что выглядит не лучше остальных.

Двух лошадей пришлось прикончить, чтоб не мучились. Остальных повели в поводу. Мэд Малаган окончательно потерял сознание, и его мешком перекинули через седло. Джасс закрыла глаза всего на минутку…

…Маленькая вытоптанная площадка между бурыми валунами, нещадно палимая солнцем. Руки онемели, а плечи превратились в один сплошной синяк. Солнце – жгучая пытка, горячий ветер, несущий буро-желтую пыль, которая впитывается в воспаленные легкие… Его голос…

– Усталости нет. Ненависти нет. Только твое живое тело, ловкое, сильное и умелое. Оно все вспомнит, оно справится. Ты ощущаешь, как кровь течет по венам?

– Да.

– Громче!

– Да!!!!

Очистить разум… Это просто. И вот мышцы, измученные бесконечными повторениями, сами находят оптимальное решение, чтобы отразить быструю и коварную атаку.

– Олень не раздумывает, как убежать от волка, он убегает, полагаясь на силу своих ног и выносливость сердца. Птица никогда не задумывалась о том, как махать крыльями, а ведь каждая птица когда-то была голым птенцом и не умела летать. Ты слышишь меня?

– Угу.

– Громче!

– Да!!!!

Для Хэйбора воинская премудрость была так же естественна, как дыхание, как улыбка, как голубизна его пронзительных глаз. Возможно, когда-то он и пользовался волшебством в поединке, но те времена давно миновали. «Нельзя осквернять чистоту стали никаким колдовством», – любил говорить он. Он вообще много чего говорил, видя в ней благодарного слушателя.

– Возьми оружие, и начнем все сначала. Шире плечи, мягче руку. Готова? Вперед.

Как учитель он не знал пощады, и тренировка могла продолжаться до полного изнеможения и потом еще чуть-чуть сверх того. Но ради мимолетной похвалы можно выдержать все что угодно.

– Не пяться! Не отступай! Резче!

– Ха-а-а!

– Вот видишь. Уже неплохо… Неплохо… Плохо… Ох…

– Открой глаза, Джасс, – сказал Хэйбор.

Она послушалась, но увидела перед собой тревожные серые глаза Ириена. Он пытался залить ей в рот немного воды, осторожно поддерживая голову. На землю пали сумерки, лиловые, как траурные одежды аймолайцев.

– Уже вечер, – прошелестела она иссохшимися губами.

– Да, и мы вышли из ущелья, – подтвердил эльф, помогая ей сесть.

Рядом сидел измученный до крайности Яримраэн. Лицо его опухло, а на лбу виднелись желтые пузыри от ожогов.

– Я в обморок упала?

– Скорее чуть не сдохла, – подал голос Пард. – Ты не переживай, барышня, Малаган тоже только-только очухался.

Джасс попила, приняв из рук Ириена чашку. Она бы с удовольствием еще поспала, но должен же кто-нибудь позаботиться о лангерах. У всех были ожоги, даже у Сийгина. Орк, как оказалось, пострадал больше всех. У него носом шла кровь, да и дышал он с трудом. Джасс всю ночь провела возле него, обтирая его отваром корней числолиста, который снимал жар.

На следующий день никто никуда не смог идти, даже эльфы. Ириен спал как убитый до самого заката. Пард и Тор приготовили ужин, и когда эльф соизволил продрать заплывшие глаза, то его уже ждала ароматная похлебка с мясом и травами. Лангеры ели молча и сосредоточенно, берегли силы.

Ряд высоких деревьев из рода ксонгов, показавшийся на горизонте, выглядел как мираж. Белоствольные и раскидистые, с узкими серебристыми листиками, которые нежно шелестели на ветру, ксонги ощутимой тени не давали. Зато они росли везде, где была вода, и в степи их иногда называли деревьями надежды. Увидевший ксонг имел все основания надеяться на то, что удастся выжить.

– Озеро Чхогори, – объявил Ириен, и его слова были встречены радостным воем лангеров.

Теперь они плескались в воде, как дети, и не хотели вылезать из нее, по-детски заупрямившись. Унанки нырял с камня. Тор, Мэд и Пард плавали наперегонки. Сийгин плавать не умел и просто сидел по пояс в воде. Яримраэн пытался отстирать свою рубашку.

В сторонке на берегу аккуратной стопкой лежала одежда Джасс, а сама она рассекала водную гладь сильными гребками прирожденной пловчихи. Ее стриженая головка виднелась чуть ли не на середине озера. Она держалась в стороне от мужчин, вняв-таки словам Парда и стараясь не смущать их своей наготой.

Для Ириена ни чужая, ни собственная обнаженность значения не имела, как и вообще для всех эльфов. Но он слишком долго прожил среди людей, чтобы не понимать их отношение к этому вопросу. Когда-то его смешило свойство людей-мужчин приходить в возбуждение от созерцания грубых картинок с изображением голых женщин с огромными грудями. Для эльфа, чтобы пожелать женщину, недостаточно было просто увидеть ее обнаженной. Докапываться до сути явления Альс не стал, а просто отнес его к свойствам расы, которые существуют изначально и не поддаются объяснению. Тангары, например, были еще более стыдливы, чем люди. Известная поговорка утверждала, что тангар бывает голым один раз в жизни – выходя из чрева матери. Злые языки, конечно, преувеличивают, но маниакальная тяга тангаров придумывать одежду для любых случаев жизни общеизвестна. У орков отношение к наготе весьма своеобразное – она считалась одной из форм магии. Потому сородичи Сийгина так любили расписывать свои тела разноцветными татуировками. Это кроме того, что каждая каста имела свой рисунок, который в подростковом возрасте наносился на щеку, шею и вокруг уха.

Джасс выбралась на берег и, повернувшись спиной к мужчинам, стала неспешно одеваться. Кожа у нее стала золотистой от загара. Коротко и неровно обрезанные волосы отросли совсем немного, и взгляду Ириена открывалась тонкая стройная шея, покрытая нежным, выгоревшим на солнце пушком. Пожалуй, ей даже идет такая прическа, решил эльф, наблюдая за процессом одевания. В мужской одежде, в простой рубашке и штанах, босая, она казалась удивительно хрупкой, словно маргарская статуэтка из бежевой глины. Хотя переход через Драконье ущелье доказал, насколько сильна телом и духом бывшая хатами. Он же странным образом примирил их и даже сблизил меж собой. А возможно, Ириен просто исчерпал все запасы недовольства собой и окружающими. Он махнул рукой, приглашая женщину к кострищу, уже погасшему, где жарил на углях только что пойманную рыбу, отломил кусочек и протянул Джасс:

– Пробуй.

Она откусила, осторожно, чтобы не обжечься, и сделала круглые глаза:

– О! Вкусно! Дай еще, пока никто не видит.

Ириен улыбнулся. На нее так приятно было смотреть. Солнечная девушка с черными сияющими глазами.

– Ты хорошо плаваешь, – искренне похвалил он. – Может быть, научишь Сийгина? Сколько я ни пытался, у меня ничего не вышло.

– А он что, не умеет? – изумилась Джасс, бросая на орка взгляд, полный недоумения. – Первый раз такое вижу. Чтоб орк – и на воде не держался.

– Сийгин – уроженец Дождевых гор, из Къентри, там плавать негде. Море далеко, а реки – чистый лед. Если падаешь в такую холодную воду, то, даже умея плавать, долго не продержишься. Холод убивает быстрее, – пояснил эльф. – Однажды я сам свалился в горную речку и жив остался только потому, что там было мелко, по пояс.

– Я смотрю, ты где только не был, – рассмеялась Джасс и уселась рядом.

– У меня было много времени.

Она бросила на эльфа странный взгляд, цепкий и внимательный. Сравнивала с Яримраэном? Золотистые искры на дне темных глаз, что они означают? Джасс осторожно коснулась шрама над бровью, нежно, будто перышком провела. Ириен зажмурился, закрыл глаза, наслаждаясь неожиданной лаской с самозабвением бродячего кота, которого вместо ожидаемого пинка вдруг погладили и почесали под подбородком.

– Это любопытство или ласка? – спросил он, не разжимая век, боясь спугнуть крохотную новорожденную радость.

– Ласка, – глухо ответила Джасс. – Открой глаза.

Он послушался, странно покорный ее словам. Мир вокруг растворился в сиянии дня, в плеске воды, в голосах…

– Эшш! Эшш ху май маэ-хин!

Ириен обернулся и вскочил на ноги. В оазис входил большой караван кочевников. Смуглые черноволосые люди в ярких одеждах красных и оранжевых тонов. Клан Горни – Рожденных в Пути, если судить по узору и цвету их хаву. Глава клана, крепкий, черный от солнца старик с гривой белых волос, взмахнул рукой в традиционном приветствии:

– Храни тебя Пестрая Мать, Альс-лангер.

Эльф низко поклонился почтенному патриарху, как того требовал обычай.

– Мир-ат хин тэ май. Раздели со мной огонь и воду, – ответствовал он и уже совершенно попросту добавил: – Рад видеть тебя, Хинхур-этто.

– Когда встретишь в степи хоть одного, кто тебе незнаком, скажи сразу мне, – тихонько хихикнула за его спиной хатами.

– Кто не знает Альса, тот слышал о стальном сидхи, а кто не слышал, тот проспал всю жизнь, – отозвался Хинхур, у которого оказался отменный слух. – Я не ожидал встретить тебя здесь.

– Как видишь, Хинхур-этто, я как и прежде полон неожиданностей, – рассмеялся эльф.

– Ого! Тогда я тоже тебя удивлю. Сегодня у нас будет праздник.

Руки у патриарха кочевников казались свитыми из тысячи жестких темно-коричневых веревок. Он сделал знак своим людям, чтобы ставили лагерь, и те без промедления принялись за работу. Натягивались пестрые палатки, расстилались ковры, разводились костры под гортанный говор черноглазых мужчин, визг голопузых детишек и смех ярких женщин, звенящих золотыми браслетами. Оказалось, лангеры давно знакомы с кочевым кланом Горни. Многие смуглянки бросали жаркие взгляды на могучего Торвардина и гибкого Сийгина. Джасс оставалось только дивиться тому, как Ириен умудрился завести друзей среди самого гордого клана Великой степи. Рожденные в Пути кочевали из века в век, не меняя уклада, никогда не оседая, никогда не принимая ничьего покровительства, гордые и свободные, как… как драконы. Их бурдюки были полны легкого аймолайского вина, которым они щедро делились с друзьями, равно как и теплом своих костров, лаской женщин, дикими песнями и неистовыми танцами. Детишки норовили доподлинно узнать, на самом ли деле волосы у принца Ярима сделаны из серебра, а глаза – из синих самоцветов, подсылая к эльфу самого смелого и отчаянного из своих рядов. Пард и Мэд перепробовали все вина, не зная, на котором остановиться. Джасс тоже сделала несколько глотков, наблюдая за танцем девушек. Маленькие бубны с серебряными колокольцами звенели в их тонких ловких руках, вторя звонким ножным браслетам. Шелковые ленты в косах, разлетающиеся юбки, обнажающие стройные ноги танцовщиц, жгучие взгляды из-под длинных ресниц.