Текст книги "Армия Судьбы"

– Иди к нам, хатами! Танцуй с нами! Пой с нами!

И она танцевала и пела на их языке, которого почти не понимала, но песня была так хороша, а звезды над оазисом так прекрасны, что только глухой и немой мог сдержаться. Потом мужчины стали в круг, обхватив друг друга за плечи, женщины ударили в барабаны, зазвенели флейты, и круг пришел в движение. Дикий танец дикого степного племени. Яркие блики огня выхватывали из темноты то хищное лицо кочевника, то смоляной хвост на макушке Сийгина, то серебряные глаза Ириена, то рыжую бороду оньгъе. Кружились вместе со всеми Яримраэн и Торвардин, что-то весело кричал Малаган, сверкая зубами, и казалось, что пляска не кончится никогда. Рожденные в Пути как никто иной умели радоваться жизни.

– Ешь, хатами, пей с нами, – сказала пожилая женщина в желтом хаву, протягивая Джасс медный ковш с вином.

– Откуда ты знаешь, что я хатами, почтенная эттуи?

Женщина хитро усмехнулась.

– Вся степь знает, что лангер-сидхи по имени Альс и женщина-хатами идут в Чефал взять цену крови со Степного Волка. Дни Бьен-Бъяра сочтены и подобны праху под ногами. Как же тебя не узнать, хатами Джасс?

– О! – только и смогла сказать Джасс.

– Сегодня у нас праздник, моя внучка даст имена своим двойняшкам. Ешь и пей за их здоровье, за их будущую славу и удачу, потому что встреча наша есть знамение, – отозвалась старуха, вкладывая в ладонь Джасс теплую лепешку, и исчезла в темноте и тенях.

– Слова в степи носит ветер, и каждая травинка повторяет их, – напомнил Яримраэн старую поговорку, присаживаясь рядом, чтобы отдохнуть после пляски.

Он завязал, по примеру Сийгина, простой орочий хвост, подобрав все волосы наверх, и его высокий лоб блестел от пота. Вина он, конечно, не пил, но мясо и кашу уплетал за обе щеки.

– У Ириена, похоже, везде найдутся знакомые и друзья. Кто бы мог подумать.

– Отрадно видеть, что ты заметила, какой он… мм… интересный эльф, – одобрительно бросил принц. – Эти простые и бесхитростные люди прекрасно разбираются и в людях, и в эльфах. Не будь Ириен таким, каков он есть на самом деле, они бы не пели и не танцевали с ним в одном кругу. Это знак огромного уважения, Джасс. Тебе и мне поверили только потому, что мы вместе с ним.

– Да, ты прав, я не слышала, чтобы Рожденные в Пути так привечали хатамиток, – согласилась Джасс.

– И не услышишь. Ириен вместе с воинами-горни защищал их становище в год звездопада, когда хисарский владыка попытался истребить род кочевников.

– И давно это было?

– Лет двенадцать назад, если я не ошибаюсь.

– И сколько ему тогда было лет?

– Ай-ай-ай, хатами, ты же знаешь, что у эльфа неприлично спрашивать о возрасте, – снисходительно пожурил ее принц. – Он еще относительно молод по нашим понятиям, если тебя это так волнует. Волнует ведь?

Джасс молчала. Вот он стоит, полуобернувшись, на границе света и тьмы, и странные тени бесприютными стадами бродят по его лицу, превращая прихотливый изгиб губ то в сияющую улыбку, то в хищный оскал, то в хитрую маску.

– Волнует, – призналась она почти через силу.

– Повелительница ветров обнаружила, что у нее тоже есть сердце? – мягко усмехнулся одними глазами Яримраэн. – Не нужно иметь волшебное зрение Ведающих, чтобы понять, глядя на вас двоих, что нет в этом мире более близких душ.

Она склонила голову к его плечу, пряча улыбку. Если и был у Джасс кто-то безусловно родной в этом мире, то это Яримраэн, эльфийский принц-изгнанник. И пусть породнила их хисарская темница, но чем такое родство хуже прочего? Будь иначе, они никогда не смогли бы говорить так откровенно.

– Только… только у меня одна просьба.

– Какая?

– Не сожги его в своем огне, человеческая женщина, – прошептал эльф ей на ухо.

– У него своего более чем достаточно. Мы разные.

– Да. Он готов в любой момент принять смерть, а ты выживешь назло всем. Но вы оба так страстно любите жизнь.

Тон у принца был совершенно несерьезный. Как всегда.

Кочевники начали хлопать в ладоши, задавая изысканно-сложный ритм. Такого Джасс еще никогда не слышала и подошла ближе к большому костру посмотреть, что будет дальше. Внезапно хлопки оборвались, и в небеса взлетела ночной птицей песня. Ее пели в два голоса Унанки и Сийгин, оба обнаженные по пояс, с распущенными волосами. Это было удивительно красиво. Светло-русые с золотом локоны эльфа ветер перемешивал с черными в синеву прядями орка. Один голос вплетался в другой, подхватывал мелодию, и щедрыми горстями бросал ее прямо навстречу звездам.

 
Там далеко-далеко
В небе, горящем огнем,
Ветер, что рвет паруса
Черным могучим крылом.
Там далеко-далеко
Наш позаброшенный дом,
Радость, печали и гнев
Пеплом рассыпаны в нем.
Там далеко-далеко…
 

Старая песня, которую часто поют странники на привалах. Но у Джасс защипало в глазах от непрошеных и нежданных слез. Она закусила губу и отвернулась. Сколько лет она не плакала? Пять или больше? Что разбудила в ней эта песня?

Слезы надобно смыть, пока никто не заметил, пока никто не успел ткнуть заскорузлым пальцем в едва поджившую рану.

В тихих черных водах озера толстыми ленивыми рыбами плавали луны, ловили звездную мошкару, не страшась попасться на острый крючок рыболова. Любоваться этим зрелищем можно было до бесконечности, а еще белыми стволами ксонгов, отблесками костров и всеми теми чудесами, что дарует щедрая южная ночь.

Скоро Джасс позвали воздать должное зажаренному жертвенному барану, и тут выяснилось, что сидеть ей придется на почетном месте, рядышком с Альсом. Единственная женщина со стороны ланги должна исполнить обязанности спутницы их главы.

– Смирись, женщина, у тебя сегодня такая судьба, – усмехнулся лукавый эльф. – Это я тебе как лангер говорю. Будешь мне подкладывать самые вкусные кусочки. Так принято у Рожденных в Пути, а мы не будем обижать щедрых хозяев. Верно?

– Я смотрю, ты отлично устроился! – фыркнула Джасс.

– Прекрасная ночь, праздник, красивые песни. Разве этого мало?

– И на удивление романтичен. С чего бы?

– Это, знаешь ли, наша расовая черта. – Альс мечтательно закатил глаза. – Мы, эльфы, вообще существа на редкость романтичные, любим смотреть на звезды, петь песни, цветочки любим, птичек там всяких разных. Неужели никогда не слышала?

Голос у Ириена был так безмятежен, что Джасс специально присмотрелась к его лицу: лукавому, с кривоватой ухмылкой на губах и насмешливым взглядом. Словом, обычное для Альса выражение. Это несказанно успокаивало. Благодушия и романтики содержалось в Ириене Альсе убивающе мало.

– Ты не заболел, случаем? – встревожилась Джасс. – Или все же Пард уговорил тебя хлебнуть вина? Успокой меня скорее, потому что слышать из твоих уст о звездах и песнях более чем странно. Ты меня пугаешь, лангер.

Ириен пропустил ее слова мимо ушей. Он улыбался с видом полного довольства собой и жизнью и стал удивительно похож на горного барса после удачной охоты.

– Я хочу вернуться к нашей прерванной беседе, хатами, – в тон ей сказал эльф, заставляя Джасс серьезно пожалеть о жесте, вырвавшемся у нее помимо воли. – Мне понравилось, если хочешь знать. Давно ко мне никто не прикасался по доброй воле и так… приятно.

Скажи такое любой другой мужчина, возможно, девушка почувствовала бы себя польщенной. Но от Альса… Чего от него вообще можно ждать? Поэтому Джасс поторопилась выполнить свои обязанности, ткнув эльфу под нос баранье ребро, сочащееся жиром.

Ириен умел понимать намеки и больше не лез ни с разговором, ни с подначками. Чересчур быстро крепнущая связующая нить между ним и хисарской беглянкой доставляла немало беспокойства и растерянности. Если так пойдет и дальше, то неизвестно, чем дело кончится для них обоих.

В одной из множества легенд о сотворении Четырех Народов говорилось, что боги создали эльфов, решив примерно покарать жаждущих бессмертия. И поначалу Властелин земли и небес Арраган в страшном гневе решил дать наглецам подлинное бессмертие, но ипостась Двуединого Куммунга – Милостивый Хозяин и бог-хранитель Яххан вымолили меньшее наказание, ограничив срок жизни эльфов пятью столетиями. Во всяком случае, Ириен никогда не считал долгую жизнь своей расы благом.

Костры горели всю ночь, всю ночь над озером Чхогори звенели песни и смех, двое младенцев, Рожденных в Пути, получили имена, а вино было выпито. И настал рассвет.

Горнийская лошадка, такая неказистая с виду, оказалась выше всяческих похвал. Послушная, быстрая и неутомимая, как и ее бывшие хозяева, она обладала удивительно плавным ходом. Джасс назвала ее по-аймолайски – Оссула. Почти Осса. В память об Оссе, которую украл Бьен-Бъяр. Джасс из принципа не стала брать лошадей у лангеров. Зловредный эльф мог запросто обвинить ее в воровстве, а в Чефале конокрадов не жаловали.

Как же, оказывается, приятно вдруг оказаться в совершенном одиночестве. Когда вокруг только бесконечная степь, седовато-бурые травы, обжигающе горячий ветер, бездонная синь неба и ни одной живой души в округе. Еще неизвестно, что хуже – лишить человека свободы или лишить его возможности побыть одному. Без того и другого можно запросто тронуться рассудком.

Конечно, нужно было сказать хоть слово Яримраэну… Однако совесть – это такая юркая штучка… Вот она противно скребется, как ящерица в темноте, но стоит немного напрячься, и она поспешит шмыгнуть в отдаленный уголок, чтобы там затаиться до поры до времени.

«Ну в конце-то концов ланга рано или поздно тоже окажется в Чефале, – думала Джасс. – Тогда, понятное дело, придется объясняться и с Яримом, и с Альсом. Но это будет потом…»

Она еще не забыла уроки Хэйбора, справедливо полагавшего, что нет никакой необходимости забивать себе голову всем сразу. Сначала Бьен-Бъяр, потом Хэйборов и ее меч, а уж потом оба эльфа и вся шустрая компания лангеров. Именно в такой последовательности.

От озера Чхогори до Чефала пролегало ровно восемь дневных переходов. Восемь великолепных одиноких дней, наполненных спокойствием и тишиной, как соты медом, и семь коротких ночей, таких звездных, что проспать эту несусветную красоту грешно. Как будто вернулись те дни, когда жизнь Джасс была проста и ясна и подобна растущей траве.

«Трава растет навстречу солнцу, – говорили хатами. – Мы живем, как трава, выходим из земли и уходим в нее, согретые любовью Великой Пестрой Матери. Незачем задумываться о замысле Праматери, ибо для всего у нее найдется важное место и нужное время».

У Хатами все просто и все ясно, иногда даже слишком просто и чересчур ясно. А Джасс была одной из немногих хатамиток, которой хватало времени на подобные раздумья. Наверное, это случилось оттого, что она оказалась среди Сестер не малышкой-несмышленышем, а взрослой девушкой, достаточно строптивой и критичной. И девушка эта никогда не отождествляла себя с травой. Наверное, потому что ни в коем случае не желала быть скошенной. Те безмятежные дни безвозвратно ушли, утонув в зловонной бездне хисарской ямы-темницы. Хатами отреклись от своей сестры, а Джасс отказалась от них. Но, странное дело, теперь она ощущала себя гораздо более свободной, чем когда-либо. Ланга, удивительное сборище рубак, каким-то невероятным образом одарила свою незваную гостью хрупким ощущением свободы, о котором, как выяснилось, Джасс даже не подозревала. И вот теперь она пила свою нежданную вольность, вдыхала ее полной грудью, купалась в ней. Только теперь, только сейчас, спустя столько лет Джасс наконец поняла, о чем хотел сказать Хэйбор, когда утверждал, что самым тяжким бременем и самым сладким наслаждением в жизни может стать… нет, не любовь, а только свобода. Когда перед тобой лежит целый мир и все его дороги, какие есть, все они твои. Вот с этого самого места и начинаются все трудности, когда требуется срочно решить по какому пути пойти.

Плоская, как стол, степь чем дальше, тем больше дыбилась холмами, сначала пологими, а потом довольно высокими, меж которыми росли рощи ксонгов. И все благодаря великой реке Теарат. Широкая и полноводная, она брала начало у вершин Маргарских гор и делала плодородной почву вдоль своего русла. На ее холмистых берегах всегда кипела жизнь. Аккуратные делянки риса, пышные сады, идеально круглые пруды стали плодами неустанных трудов людей и орков, а зеленоводная Теарат оставалась неизменно щедра.

Чефал лежал в устье реки, как удивительный яркий цветок. Никогда его не охраняли стены, и город привольно разрастался вширь, захватывая один за другим холмы округи. Городом трех тысяч лестниц звали его. Белоснежные башни с прорезными узорчатыми стенами, цветники, дворцы, дома горожан в три-четыре этажа, каскады лестниц, сбегающих с пологих холмов к морю, к гигантскому порту, где сотни кораблей со всех концов света швартовались к причалам. Куда там до Чефала прекрасному Хисару и даже Ан-Ридже, погрязшей в немыслимой роскоши. Он принимал заморских гостей из самой Валдеи в своих ажурных дворцах в те времена, когда Хисар был стойбищем воинственных степняков, а Ан-Риджа – деревней овцеводов.

Несколько лет назад Джасс уже побывала в Чефале, но город снова потряс ее воображение. В довершение прочих его красот сейчас цвели раранги – высокие деревья с гроздьями пахучих мелких цветочков. В конце лета весь город был чуть ли не по колено усыпан розовыми лепесточками размером с ноготок. Запах стоял одуряющий, одновременно сладкий и горький, нежный и резкий, такой, каким только и может быть самый настоящий раранговый аромат.

По улицам Чефала можно бродить не одну неделю и не увидеть и трети его чудес. Кто не был на площади Хрустальных Деревьев, тот вообще может считать свою жизнь прожитой зря. Двадцать два фонтана с чистейшей водой, сорок стеклянных колонн, розовый и пурпурный камень мозаичной мостовой – выдумка царственных предков нынешней королевы. А Золотые сады? А Десять Тысяч Безупречных Ступеней? Не говоря уж о дворцах, коих в Чефале неисчислимое множество, один другого прекраснее и пышнее.

Жаль только, любоваться удивительным городом у Джасс времени почти не оставалось, а то она бы вволю тут побродила, не стесняясь ни круглых своих глаз, ни разинутого от искреннего восхищения рта. Она прямиком отправилась в «веселый квартал» к знакомой своднице по имени Киан. «Веселый квартал» располагался между богатыми и бедными районами города, возле Фруктового рынка. Видимо, чтобы ни бедные, ни богатые не могли миновать этот сад наслаждений, обнесенный чисто символической оградой, увитой розами редчайшего голубоватого оттенка. Среди дня квартал пустовал, девушки отдыхали, купались или наводили красоту. Иные казались красавицами, иные не слишком, но почти все поголовно были метисками – полуорками или тэннри. Чистокровных орок Джасс приметила всего две, и то из низшей касты «талусс» – «ночных». Их зелено-синие татуировки над ключицей изображали змей, свернувшихся в клубок. Киан была оркой из средней касты – «ко-мер», что ставило ее на несколько ступеней выше остальных женщин. Сводня жила в маленьком, почти игрушечном домике, полностью оплетенном диким виноградом и похожем на убежище какой-нибудь сказочной колдуньи. Когда Джасс подошла к калитке, ведя за собой лошадь, орка сидела на пороге и пила обжигающий напиток из лепестков раранга.

– Что-то давненько я тебя не видела, хатами Джасс, – улыбнулась она приветливо и помахала рукой.

– Рада снова видеть тебя, Киан, – ответила Джасс.

Орка выглядела много моложе своих лет: стройная и гибкая, с пушистыми длинными косами, в которые закралось всего несколько седых волосинок. Янтарные глаза она подводила сурьмой, а губы – яркой помадой, обозначающей ее профессию.

– Хочешь раранги-каш? Я только-только сварила целый чайник, – предложила Киан.

– Не откажусь, – с радостью согласилась хатамитка. – Я целую жизнь его не пила.

– Тогда привяжи свое животное снаружи, а то оно мне все цветы пожрет. И заходи.

Орки не любят суетливости, когда собеседник не может полностью отдаться чему-то приятному, а торопится решать свои дела. Несолидно как-то, несерьезно. Серьезные существа сначала попьют горячий каш, побеседуют о погоде, о ценах на рынке, о семьях, потом еще раз выпьют каш и только после этого неспешно приблизятся к интересующей гостя теме.

Судя по чашечке из тончайшего фарфора, в которой Киан подала напиток, ее дела шли в гору. На тонких руках прибавилось золотых браслетов, до которых орки большие охотники, а в волосах – дорогих перламутровых гребней.

– Как поживают твои племянники? – вежливо спросила Джасс, прихлебывая из драгоценной чашки сладкий и терпкий каш.

– Даяни вышла замуж прошлым летом за среднего сына Каранеу-Ото и уже ждет ребенка, – с гордостью объявила Киан.

Дальше шел рассказ о всех ближних и дальних родичах, тетках-дядьках, внучатых племянницах и свояченицах, словом, говорила только Киан, а Джасс вежливо изображала внимание. Раранговый напиток не кончался, но Джасс с избытком запаслась терпением и не собиралась отступать, дожидаясь, пока орка сама выдохнется.

– Ты все про родню да про родню, сама-то как? – участливо поинтересовалась Джасс. – Вроде даже помолодела.

– Тут помолодеешь! – возмутилась орка. – Барышни пошли капризные, а кавалеры привередливые. Теперь, чтоб окрутить девицу, нужно чуть ли не из кожи вылезать. Спроси меня, где былая наивность и доверчивость юниц?

Хатами лишь улыбнулась. Воистину, у каждого свои проблемы.

– А какие ветры принесли тебя, женщина? Работа, любовь или месть?

Иногда орка умела явить удивительную проницательность. Прямо страшно становилось.

– Месть, Киан. Степной Волк, Бьен-Бъяр, – серьезно ответила Джасс, не отпуская взгляда сводни. – По его милости я потеряла все, что имела. Теперь слово за мной.

– Месть – дело благородное. Ты ведь пришла ко мне за помощью? – с ноткой уважения спросила орка. – Бьен-Бъяр, говоришь? – Киан задумчиво помолчала. – Дай мне день или два, детка. Для тебя я постараюсь.

– Спасибо, – поблагодарила Джасс. – Может быть, еще по раранги-каш?

Орка не только напоила Джасс ароматным раранговым напитком, но и пристроила на ночлег. Не у себя, но рядом, у банщицы Тичин. Когда юность Тичин-полуорки миновала, а за ней и молодость, так что рассчитывать на приличный заработок шлюхи больше не приходилось, она ловко пристроила свои сбережения, купив небольшую купальню тут же, в «веселом квартале». Наняла двух девчонок-массажисток, цирюльника, трех прачек и зажила в свое удовольствие. Большой дом Тичин бывшей хатами понравился, таким уютным и тихим он был.

– Экая ты… э-э-э… пыльная, моя госпожа, – деликатно заметила Тичин, оглядывая свою постоялицу с головы до ног. – Уважь меня, помойся и приведи себя в порядок.

Джасс с удовольствием согласилась и ничуть о том не пожалела.

– Женщина должна быть розовой, как жемчужина, – говорила полуорка, собственноручно орудуя мягкой мочалкой. – Мягкими должны быть ее руки и пятки, шелковыми и длинными – волосы, ногти покрыты лаком, а брови красиво подведены. И никаких мозолей, особенно на ладонях.

Джасс с сомнением посмотрела на свои ладони – твердые, покрытые многолетними залежами мозолей. Такие и за полгода не сведешь.

– У тебя ведь кожа белая, как алебастр, а ты безбожно подставляла ее солнцу и совсем стала похожа на орку, – осуждающе ворчала Тичин.

– А что тут плохого? – удивилась Джасс.

– Ты человечья женщина, а не орка, – назидательно ответствовала та. – Если мужчина захочет смуглую орку, он придет к орке, а если он захочет белокожую северянку, то он на тебя смотреть не станет, а пройдет мимо. Он пойдет искать нежную и хрупкую людскую девушку с кремовой, не тронутой солнцем кожей. Так-то! У тебя красивая грудь, тонкий стан, стройная шея, сильные бедра, и как ты обошлась со своим богатством? Обрезала волосы, загорела до черноты, а мышцы у тебя прямо как у мужика.

– Я не собираюсь идти работать в «веселый дом», – ухмыльнулась Джасс.

– Но мужчина-то тебе нужен, верно? А кто на тебя посмотрит дважды? Право слово, я не знаю, – искренне опечалилась Тичин. – У меня всякие мужчины были. Все, какие в этом мире есть. И люди, и орки, и тангары…

– И эльфы? – поинтересовалась Джасс.

– И эльфы. А что, они не такие, как остальные? – усмехнулась банщица. – Только не фэйрские эльфы, а валдейские, но пару раз я была с настоящими сидхи. Не каждая шлюха может этим похвастаться. Разборчивые они сильно.

– Разборчивые? И всё?

– Все мужчины одинаковые, если спишь с ними за деньги. Только тот мужчина особенный, которого любишь. Ты уж мне, старой шлюхе, поверь на слово.

– Ну, что-то подобное я и раньше подозревала, – хмыкнула Джасс.

Подобного рода болтовня ее уже не раздражала, как в былые времена, когда каждое замечание воспринималось кровной обидой. В конце концов, у полуорки могло иметься свое собственное мнение. Когда с мытьем закончили, Джасс занялась массажистка, вооруженная нежнейшим видаловым маслом. Она тщательно размяла каждую мышцу, прошлась по каждой косточке, превращая тело бывшей хатами сначала в кусок теста, а после собрав воедино и заново вылепливая по созданному Хэйбором канону. Одновременно еще одна девушка приводила в порядок пальцы на руках и ногах. Сиреневый в зелень лак в этом сезоне был в необычайной моде. Этот цвет Джасс не нравился, но в Чефале ни одна уважающая себя женщина, хоть благородная, хоть простолюдинка, с грязными ногтями на улицу не выйдет под страхом смерти. А вот с короткими волосами сделать ничего было нельзя, и цирюльник по прозвищу Конёк пришел в отчаяние. Он оставался безутешен, пока не раздобыл шитую литыми бусинами круглую шапочку, модную и полностью скрывающую любую прическу. Тичин не зря платила своим работникам приличные деньги, потому что к вечеру ни одна живая душа не признала бы в холеной, ухоженной молодой женщине, закутанной в мерцающие сиреневые шелка, беглянку из хисарского зиндана. Даже Яримраэн, увидь он вдруг, как Джасс ужинает в компании хозяйки, попивая охлажденный раранги-каш. Это тебе не умывание в лошадиной поилке на заднем дворе постоялого двора в захолустном Дгелте.

Сравнить сон на новой раранговой циновке с твердым орочьим валиком под головой просто не с чем. Сплошное наслаждение и радость тела, если, конечно, это тело умеет пользоваться предлагаемыми благами. Джасс умела и знала толк в искусстве отдыха, как его понимают орки. В Хатами все Сестры, начиная от главной жрицы и заканчивая самой последней соплюшкой пяти лет от роду, спали на простых циновках, только у жриц подголовные валики были сделаны из нефрита, а у соплюх – из обычных деревянных чурочек. Хатамитки, не стесняясь, брали у всех народов самые полезные выдумки. Одним словом, выспалась Джасс на славу, а проснувшись, почувствовала себя сильной и готовой на подвиги, но все равно провалялась в безделье до самого полудня.

– Тебя зовет Киан-сводня, госпожа, – с обязательным поклоном объявила служанка, появившаяся так неожиданно, что Джасс вздрогнула.

Киан сидела на порожке своего сказочного домика и пила неизменный раранговый напиток, изящно оттопыривая нижнюю губку, чтобы не обжечься. Она весьма церемонно пригласила Джасс присоединиться. Золотые браслеты на ее тонких руках призывно звякнули.

– С тобой Пестрая Мать, хатами Джасс.

– И с тобой, Киан.

Орка улыбнулась, сверкнув зубами, но нефритовые глаза ее оставались холодны. Сегодня она была в длинной расшитой серебряными рыбами рубашке и узком шелковом шарфе, который прикрывал волосы, несколькими витками обхватывал шею и на талии подхватывался узким пояском, подчеркивая стройность и изящество немолодой уже женщины.

– Что слышно о Степном Волке? – напрямик спросила Джасс, делая глоток из своей чашечки.

В запасе у нее оставалась всего пара дней, тут не до церемониальных бесед.

– Он поселился в большом доме возле старых верфей, с ним молодая красивая женщина и целая армия воинов.

– Разумеется, под чужим именем.

Киан снисходительно улыбнулась, мол, какие могут быть секреты в славном городе Чефале, но ничего не сказала.

– Раз ты пришла за его головой, то должна знать, что Степной Волк не так прост. Он совсем не глуп и людей к себе берет не последних. Кое-кто очень хочет услышать о его смерти, – пояснила орка. – Он задолжал очень многим, но не каждый сможет взять с Бьен-Бъяра цену крови. Хотя, возможно, тебе удастся, если помнить, что ты хатами.

– Я не хатами. Уже нет, – мягко пояснила Джасс. – Но участи Бьен-Бъяра это не изменит. Я хочу убить этого гада.

– Тогда слушай внимательно, Джасс-не-хатами, – усмехнулась одними глазами Киан. – По городу ходят разные слухи. Кое-что говорят громко, но есть и такие слова, которые нужно произносить шепотом, ночью и укрывшись одеялом.

– О! – только и сказала Джасс.

Когда в Чефале что-то говорят шепотом, то может статься, что кое-кто лишится и ушей, и языка. Ни для кого в Чефале не секрет, что Сандабар силен зоркими глазами, чуткими ушами и ловкими руками малоприметных молодцев из тайного сыска. Эта могущественная и сокрушительная сила опирается на еще более многочисленную армию добровольных источников. Содержатели трактиров, шлюхи, сводни и мелкие торговцы регулярно делятся с тайным сыском своими соображениями. Не всегда добровольно, но и не бесплатно. Киан тоже не являлась исключением.

– Поговаривают, что один могущественный вельможа хочет руками Бьен-Бъяра узурпировать трон. В последнее время слишком многие недовольны государыней.

– Другое дело, что у Волка могут оказаться собственные виды на сандабарский трон, – добавила Джасс многозначительно. – Этот высокородный «кое-кто» сильно рискует своей головой, связываясь с Бьен-Бъяром. С Волком и его армией разбойников не стоит шутки шутить.

– Поговаривают также, что не ты одна хочешь укоротить жизнь Волка и следом идет ланга сидхи Альса. Это правда?

«Ах ты старая сводня! Все ты знала с самого начала. Прикидывалась невинной овечкой, а потом побежала докладывать своим господам», – с веселой злостью подумала Джасс, но улыбнулась Киан еще слаще.

– Правда. Они будут здесь примерно через два, ну, самое большее три дня, если не раньше, – без зазрения совести соврала бывшая хатамитка, честно глядя в глаза орке.

«А у меня есть только одна ночь, чтоб вернуть меч».

– Никто не знает, чего ждать от эльфа и его ланги…

– Я хочу их опередить не потому, что не доверяю, – попыталась вывернуться Джасс. – Нам нечего делить, но ты сама знаешь, что такое ланга.

Орка согласно кивнула, но не поверила. Не хочет хатами говорить о своих планах – не надо. Но просто так от помощи лангеров никто не отказывается. Значит, не врет молва…

Сначала Джасс решила осмотреть гнездышко Бьен-Бъяра со стороны, чтобы на месте прикинуть, как проще будет в него проникнуть. Вот тут-то странный обычай чефальских женщин носить на лицах прозрачные шарфы пришелся очень кстати. В складках тончайшей ткани разобрать черты лица стороннему наблюдателю весьма затруднительно, а вот сама Джасс прекрасно видела, что происходит вокруг. Плюс к тому, в глаза не летела пыль и не пачкалась кожа. Киан выделила из своих запасов набор серебряных заколок, которыми здесь полагалось утягивать по фигуре широкое двухслойное платье, а Тичин подарила пару изящных сандалий, украшенных ракушками и бусинками. В таком наряде не стыдно было пройтись по главным улицам. Впрочем, для прогулки порядочные женщины обычно использовали наемный паланкин. Джасс спустилась с холма по одной из трех тысяч лестниц – старой и щербатой, где местами через камень прорастала трава, прошлась по лабиринту улочек в квартале златокузнецов, повернула в сторону Цветочного рынка и очень скоро оказалась в районе, граничившем со старыми верфями. Дома здесь уже не стояли впритык друг к другу, а отделялись высокими каменными заборами и прятались от любопытных глаз в глубине сада. Купить или сдать такой дом мог только человек состоятельный, не скупящийся на охрану своего покоя. Бьен-Бъяра тоже охраняли, благо было кому. Первым, кого Джасс увидала своими глазами, оказался сам Длиннорукий Фриз. В модном лиловом наряде, украшенный драгоценностями, он вовсе не походил на завзятого бандита и потомственного вора. Фриз нес себя гордо, точно князь, и, по всей видимости, старательно приучался к богатству и роскоши.

«Если таков стал Фриз, то каков же его господин?» – терялась в догадках Джасс.

Следуя за разнаряженным разбойником, она подошла к воротам великолепной усадьбы.

«А губа у Бьен-Бъяра не дура! Или это влияние ан-риджанской принцессы?» – подумала Джасс, изумленно рассматривая хоромы.

Парадный вход украшали статуи в нишах, узорный переплет и разноцветное стекло в окнах, наверное, стоили бешеных денег, а дорожка от ворот до розовых ступенек была выложена мраморными плитами.

«Отличное гнездышко для медового месяца», – усмехнулась недобро хатамитка.

Она точила зуб не столько на Бьен-Бъяра, сколько на принцессу Сейдфал.

Степной Волк превратил обиталище в крепость, расставив повсюду охрану из подручных. Джасс приметила засаду даже на деревьях. На первый и непосвященный взгляд для того, чтобы штурмовать дом в лоб, потребовалась бы небольшая армия, но у Джасс имелись иные методы, полученные в наследство от Сестер Хатами. Она, стараясь не привлекать к себе внимание, обошла усадьбу со всех сторон, изучив все подходы и уязвимые места. Их сыскалось очень мало. Но они были. Например, круглое слуховое окошко под самой крышей, не забранное деревянной решеткой. Или наглухо закрытая дверь, ведущая, скорее всего, в кладовку на кухне, к ней никто не озаботился приставить охрану. А ведь несколько затейливых инструментов в умелых руках могут отворить практически любой запор, и вряд ли на заднюю дверь кто-то ставил сложный замок. Кроме всего прочего, сосчитав охрану снаружи и прикинув приблизительное число людей, прячущихся внутри, Джасс решила, что Бьен-Бъяр ограничился весьма небольшой частью своей разбойничьей армии. Оно и понятно, привести с собой в огромный город орду грязных головорезов, да еще и поселить их в богатой усадьбе весьма затруднительно и вызовет подозрения.

Джасс благополучно закончила разведку, вполне удовлетворенная увиденным. Такая косточка вполне ей по зубкам. Если поторопиться, то завтра она вернет себе Хэйборов меч. Сестры Хатами учили, что все задуманное надо осуществлять быстро, потому что худший враг любого замысла – это время. По большому счету, если бы Джасс действовала не одна, а хотя бы вдвоем с другой хатамиткой, то они бы уже сидели в доме Бьен-Бъяра и дожидались удобного момента. Ни одна хатами не станет откладывать на завтра то, что можно сделать прямо сейчас.

Годы, проведенные среди степных воительниц, и полученные у них навыки впитались в кровь и проникли в плоть. Джасс почти не требовалось долго планировать свой скорый визит в усадьбу, все придумано до нее. Она купила штаны и рубашку черного цвета и столько крепкой веревки, сколько сыскалось в лавке у торговца. Для обоюдного удовольствия они немного поторговались и расстались вполне довольные сделкой. Теперь дело оставалось за чародейством. В Чефале, как в любом большом городе обитаемого мира, исключая только Святые земли и Эрмидэйские острова, имелся целый квартал, населенный исключительно колдунами и чародеями всех уровней мастерства. Здесь можно было купить любое из разрешенных законом заклинаний, да и почти любое запрещенное, но по более высокой цене. Колдуны, они тоже люди, и ничто человеческое им не может быть чуждо. Особенно жажда наживы. Если трактирщик из-под полы разливает контрабандное вино, то почему чародею не навести недозволенную порчу за крупное вознаграждение?