Текст книги "Лучшие застольные песни"

А ну-ка убери свой чемоданчик

 
А поезд тихо ехал на Бердичев,
А поезд тихо ехал на Бердичев,
А поезд тихо е…, а поезд тихо-ха…,
А поезд тихо ехал на Бердичев. Ха-ха!
 
 
А у окна стоял чемоданчик,
А у окна стоял чемоданчик,
А у окна стоял, а у окна стоял,
А у окна стоял чемоданчик. Ха-ха!
 
 
– А ну-ка убери свой чемоданчик,
А ну-ка убери свой чемоданчик,
А ну-ка убери, а ну-ка убери,
А ну-ка убери свой чемоданчик.
 
 
– А я не уберу свой чемоданчик,
А я не уберу свой чемоданчик,
А я не уберу, а я не уберу,
А я не уберу свой чемоданчик!
 
 
А он его выбросил в окошко,
А он его выбросил в окошко,
А он его вы…, а он его бро…,
А он его выбросил в окошко.
 
 
А это был не мой чемоданчик,
А это был не мой чемоданчик,
А это был не мой, а это был не мой,
А это был жены чемоданчик! Ха-ха!
 
 
А в нем было свидетельство о браке,
А в нем было свидетельство о браке,
А в нем было свиде…, а в нем было …тельство,
А в нем было свидетельство о браке. Ха-ха!
 
 
Вот так я стал опять холостым,
Вот так я стал опять холостым,
Вот так я стал опять, вот так я стал опять,
Вот так я стал опять холостым!
Оп-па![75]75
  Песня звучала в кинофильме «Мы из джаза».


[Закрыть]
 

В Кейптаунском порту

 
В кейптаунском порту
С пробоиной в борту
«Жаннета» поправляла такелаж.
Но прежде чем уйти
В далекие пути,
На берег был отпущен экипаж.
 
 
Идут, сутулятся,
Вливаясь в улицы,
И клеши новые ласкает бриз.
Они пошли туда,
Где можно без труда
Найти себе и женщин, и вина.
 
 
А ночью в тот же порт
Ворвался теплоход
В сиянии своих прожекторов.
И свой покинув пост,
Сошли гурьбою в порт
Четырнадцать французских моряков.
 
 
У них походочка,
Как в море лодочка,
А на пути у них – таверн букет.
Они пришли туда,
Где можно без труда
Найти себе и женщин, и вина.
 
 
Зайдя в тот ресторан,
Увидев англичан,
Французы были просто взбешены.
И кортики достав,
Забыв морской устав,
Они дрались, как дети сатаны.
 
 
Разборки в тауне
Решает браунинг,
И англичане начали стрелять.
Беда пришла туда,
Где каждый без труда
Найти бы смог и женщин, и вина.
 
 
Когда пришла заря,
В далекие моря
Отправился французский теплоход.
Но не вернулись в порт
И не взошли на борт
Четырнадцать французских моряков.
 
 
Не быть им в плаванье,
Не видеть гавани,
И клеши новые залила кровь.
Так не ходи туда,
Где можно без труда
Найти себе и женщин, и вина.
 

Шёл трамвай десятый номер

 
Шел трамвай десятый номер.
На площадке кто-то помер.
Тянут-тянут мертвеца,
Ламца-дрица-а-ца-ца!
 
 
Подъехала карета,
В карете места нету —
Мертвые там от винца,
Ламца-дрица-а-ца-ца!
 
 
Вот народ какой упрямый!
Я не мертвый – просто пьяный.
Раздавил я полбанца,
Ламца-дрица-а-ца-ца!
 
 
И в руках я, хоть и пьян,
Все сжимаю чемодан.
В чемодане том – маца,
Ламца-дрица-а-ца-ца!
 
 
Вот кидают на носилки,
Волокут до вытрезвилки
Два какие-то юнца,
Ламца-дрица-а-ца-ца!
 
 
Рано утром я очнулся,
К чемодану потянулся.
Что такое? Где маца?
Ламца-дрица-а-ца-ца!
 
 
Говорят: «Твое печенье,
Что без сахара варенье.
Мол, плевались без конца,
Ламца-дрица-а-ца-ца!
 
 
Свой таскаешь чемодан,
Чтоб обманывать славян.
Будем драть тя, подлеца,
Ламца-дрица-а-ца-ца!»
 

Одесская пивная

 
На Дерибасовской открылася пивная.
Там собиралася компания блатная.
Там были девочки – Тамара, Роза, Рая —
И с ними гвоздь Одессы – Степка Шмаровоз.
 
 
Он заходил туда с воздушным поцелуем
И говорил красотке Розе: «Потанцуем?
И фраерам здесь всем сидящим растолкуем,
Что есть у нас славное танго!»
 
 
Красотка Роза танцевать-таки с ним не хотела,
Она достаточно до этого успела
В объятьях толстого и жирного чуркмена.
И ей не надо было больше ничего.
 
 
А чимрафон сказал в изысканной манере:
«Я б вам советовал пришвартоваться к Вере,
Чтобы в дальнейшем не обидеть вашу маму
И не испачкать в кровь вам белую панаму!»
 
 
Услышал реплику маркер известный Моня,
О чью спину сломали кий в кафе «Боржоми», —
Побочный сын капиталистки тети Бэсси,
Известнейший портретщик в красавице Одессе.
 
 
Он подошел к нему походкой пеликана,
Достал визитку из жилетного кармана:
«Я б вам советовал, как говорят поэты,
Беречь на память о себе свои портрэты!»
 
 
Но Степа Шмаровоз был парень пылкий:
Чуркмену жирному – по кумполу бутылкой,
Официанту засадил он таки вилкой,
И началось славное танго.
 
 
На «Аргентину» это было не похоже.
Вдвоем с приятелем мы получили тоже.
И из пивной нас выкинули сразу разом
И с шишкою на лбу, и с синяком под глазом.
 
 
И вот, пока мы все лежали «на панели»,
А хачик все ж таки дополз до Розанэлли,
И он шептал ей, от страсти пламенея:
«Ах, Роза, или вы не будете моею?
 
 
Я увезу вас в город Тум-Батуми,
Вы будете там есть кишмиш с рахат-лукуми.
И как цыпленка с шиком я тебя одену.
Захочешь спать – я сам тебя раздену!
 
 
Я, как собака, буду беречь твое тело,
Чтоб даже кошка на тебя смотреть не смела!
Я буду в баню в год водить тебя четыре раза,
Чтоб не пристала к вам, моя душа, зараза!
 
 
Я все отдам тебе, все прелести за это,
А здесь вы ходите, я извиняюсь, бэз браслета!
Бэз комбинэ, бэз фильдеперсовых чулочек,
И, как я только что заметил, бэз порточек!»
 
 
И так накрылася фартовая пивная,
Где собиралася компания блатная.
Исчезли девочки – Тамара, Роза, Рая —
И с ними гвоздь Одессы – Степка Шмаровоз.
 

Поспели вишни

 
Поспели вишни в саду у дяди Вани,
У дяди Вани поспели вишни.
А дядя Ваня с тетей Груней нынче в бане,
А мы под вечер погулять как будто вышли!
 
 
Припев:
«А ты, Григорий, не ругайся!
А ты, Петька, не кричи!
А ты с кошелками не лезь поперед всех!»
Поспели вишни в саду у дяди Вани,
А вместо вишен теперь веселый смех!
 
 
«Ребята, главное – спокойствие и тише!» —
«А вдруг, заметят?» – «Нет, не заметят!» —
«А как заметят, то мы воздухом здесь дышим!» —
Сказал с кошелками соседский Петька.
 
 
Припев.
 
 
«А ну-ка, Петя, нагни скорее ветку!»
А он все «бабки» в карманы ссыпал!
«А видно, Петя, перегнул ты слишком ветку
И вместе с вишнями в осадок выпал!»
 
 
Припев.
 
 
Пусть дядя Ваня купает тетю Груню
В колхозной бане, в колхозной бане.
Мы скажем вместе:
«Спасибо, тетя Груня!
И дядя Ваня, и дядя Ваня!»
 
 
Припев.
 
 
Поспели вишни в саду у дяди Вани,
У дяди Вани поспели вишни.
А дядя Ваня с тетей Груней нынче в бане,
А мы под вечер погулять как будто вышли!
 

Поезд № 8

 
Ехал поезд № 8 «Ереван – Баку»,
Я лежу на верхней полке и как будто сплю.
 
 
В темноте я замечаю чей-то чемодан.
Сердце трепетно забилось: что-то будет там?
 
 
Совершаю преступленье – лезу в чемодан.
Открываю – там печенье и какой-то хлам.
 
 
Чемодан не удержался – с полки полетел
И какого-то отброса по уху задел.
 
 
Сотни рук меня схватили.
Кто кричит: «Убей!»
Кто кричит: «Кидай в окошко – будет веселей!»
 
 
Кинули меня в окошко, прямо под откос.
Я разбил себе коленки, оцарапал нос.
 
 
Век жить буду – не забуду этот паровоз:
От Москвы до Ленинграда на карачках полз!
 

Мясоедовская улица моя

 
Есть у нас в районе Молдаванки
Улица отличная, друзья.
Старенькие дворики
Подметают дворники,
Чтоб сияла улица моя.
 
 
Припев:
Улица, улица, улица родная,
Мясоедовская улица моя.
Улица, улица, улица родная,
Мясоедовская. Милая моя!
 
 
Там живут порядочные люди —
Никто там не ворует и не пьет.
Но если вы не верите,
Сходите и проверьте:
Кто на этой улице живет?
 
 
Припев.
 
 
Есть на этой улице больница,
Все ее еврейскою зовут.
Я желаю вам, друзья,
Не бывать там никогда,
Пусть туда враги наши идут.
 
 
Припев.
 
 
Были годы, здесь бродил Утесов —
Под гитару песню пел свою.
А когда создал он джаз,
То исполнил в первый раз
Песенку про улицу мою.
 
 
Припев.
 
 
Конечно, про Япончика все знают,
Хоть он на Мясоедовской не жил.
Прошлое ушло давно
Вместе с старым миром, но…
И он по этой улице ходил!
 
 
Припев.
 
 
Если бы сказали: на тебе квартиру
Или, прямо скажем, целый дом!
Этого бы соловья
Никогда б не слушал я,
Улицу б родную я сберег!
 
 
Припев.
 
 
Предложили мне сменить квартиру
С чудным видом на Москву-реку.
Я согласен на обмен,
Но прошу учесть момент:
Только вместе с улицей моей.
 
 
Припев.
 
 
Есть у нас в районе Молдаванки
Улица отличная, друзья.
Старенькие дворики
Подметают дворники,
Чтоб сияла улица моя.
 
 
Припев.
 

Улица широкая

 
Заявились к тетушке мы на день рождения —
Жареное, пареное, разные варенья…
Тетушка, как водится, каждый год рождается,
Вся родня у тетушки выпить собирается.
 
 
Припев:
Улица, улица, улица широкая,
До чего ж ты, улица, стала кривобокая!
 
 
Шли сначала рюмочки, а потом стаканчики,
А потом в глазах моих заплясали зайчики.
Я обнял жену свою за широку талию,
А потом за ножку взял тетушку Наталию.
 
 
Припев.
 
 
А как дядька драться стал, замахнулся палкою,
А потом не помню я, кто мне врезал скалкою.
Тут все завертелося, тут все закружилося,
И уже не помню я, что со мной случилося.
 
 
Припев.
 
 
Утром встал я раньше всех: морда вся раскрашена,
Фонари навешаны – стал уж очень страшен я.
Весь пиджак изодранный, на нем жир от курицы…
Одна туфля на столе, а втора – на улице.
 
 
Припев.
 

Шарабан

 
Ах, шарабан мой, американка!
А я девчонка, я хулиганка!
Люблю кататься на шарабане,
Ищу я деньги в чужом кармане.
 
 
Я гимназистка седьмого классу,
Пью политуру заместо квасу!
Ах, шарабан мой, американка!
А я девчонка, я хулиганка!
 
 
Продам я юбку, продам колготки,
А мне бы квасу, а лучше б водки!
Ах, шарабан мой, американка!
А я девчонка, я хулиганка!
 
 
Порвались струны моей гитары,
Когда бежала из-под Самары!
Ах, шарабан мой, американка!
А я девчонка, я хулиганка!
 
 
Помог бежать мне один парнишка,
Из батальона офицеришка.
Ах, шарабан мой, американка,
А я девчонка, я хулиганка.
 
 
А выпить хотца, а денег нету,
Со мной гуляют одни кадеты.
Ах, шарабан мой, американка,
А я девчонка, я хулиганка.
 
 
Продам я книжки, продам тетради,
Пойду в артистки я смеха ради.
Ах, шарабан мой, американка,
А я девчонка, я хулиганка.
 
 
Продам я юбку, жакет короткий,
Куплю я квасу, а лучше б водки.
Ах, шарабан мой, американка,
А я девчонка, я шарлатанка.
 
 
Прощайте, други! Я уезжаю!
Кому должна я – я всем прощаю!
Ах, шарабан мой, американка!
А я девчонка, я хулиганка!
 
 
Прощайте, други, я уезжаю
И шарабан свой вам завещаю.
Ах, шарабан мой, обитый кожей.
Куда ты лезешь с такою рожей?
 

Жора, подержите макинтош

 
Я с детства был испорченный ребенок.
О Боже ж мой!
На папу и на маму не похож.
Я женщин обожал уже с пеленок – ша!
Жора, подержите макинтош.
 
 
Однажды, в очень хмурую погоду,
О Боже ж мой!
Я понял, что родителям не гож.
Собрал свои пожитки, ушел от них я к ворам – ша!
Жора, подержите макинтош.
 
 
Канаю раз с Кирюхой я на дельце,
О Боже ж мой!
Увидел я на улице дебош.
А ну-ка, по-одесски всыплем мы им перца – ша!
Жора, подержите макинтош.
 
 
Ударом сбит и хрюкаю я в луже,
О Боже ж мой!
На папу и на маму не похож.
А Жоре подтянули галстук туже – ша!
И шлепнули вдобавок макинтош.
Мы – анархисты,
 
 
Мы, анархисты, —
Народ веселый,
Для нас свобода дорога.
Свои порядки,
Свои законы,
Все остальное – трын-трава!
 
 
Была бы шляпа,
Пальто из драпа
И не болела б голова.
Была бы водка,
А к водке глотка,
Все остальное – трын-трава!
 
 
Была бы хата,
И много блата,
А в хате – кучи барахла.
Была б жакетка,
А в ней соседка,
Все остальное – трын-трава!
 

Чёрный ворон

 
Окрестись, маманя,
Маленьким кресточком,
Помогают нам великие кресты.
Может, сына твоего, а может, дочку
Отобьют тогда кремлевские часы.
 
 
Припев:
А ну-ка, парень, подыми
Повыше ворот.
Подыми повыше ворот и держись.
Черный ворон, черный ворон,
Черный ворон
Переехал мою маленькую жизнь.
 
 
На глаза надвинутая кепка,
Рельсов убегающий пунктир,
Нам попутчиком с тобой на этой ветке
Будет только лишь строгий конвоир.
 
 
Припев.
 
 
А если встретится
Красавица-молодка,
Если вспомнишь отчий дом,
Родную мать,
Подыми повыше ворот и тихонько
Начинай ты эту песню напевать.
 
 
Припев.
 

Я помню тот Ванинский порт

 
Я пмню тот ванинский порт[76]76
  Ванино – поселок в Хабаровском крае.


[Закрыть]
И гул парохода угрюмый,
Как шли мы с этапа на борт
В холодные мрачные трюмы.
 
 
От качки стонали зэка,
Обнявшись, как родные братья.
И только порой с языка
Срывались глухие проклятья.
 
 
А утром растаял туман,
Утихла пучина морская.
Восстал на пути Магадан —
Столица Колымского края.
 
 
Пятьсот километров – тайга.
Качаются люди, как тени.
Машины не едут сюда.
Бредут, спотыкаясь, олени.
 
 
Будь проклята ты, Колыма,
Что названа черной планетой.
Сойдешь поневоле с ума —
Отсюда возврата уж нету.
 
 
Я знаю, меня ты не ждешь,
И писем моих не читаешь.
Встречать ты меня не придешь,
А встретив, меня не узнаешь.
 

А я милого узнаю по походке

 
А я милого узнаю, а по походке.
Он носит, носит брюки галифе.
А шляпу он носит на панаму (что ты говоришь!),
Ботиночки он носит «мареман» (да-да-да!).
 
 
Зачем же я вас, родненький, узнала?
Зачем, зачем я полюбила вас?
А раньше я ведь этого не знала,
Теперь же я страдаю каждый час.
 
 
Ох, мальчик мой, он к нам уж не вернется.
Он уехал, видно, навсегда.
В Москву он больше не вернется.
Оставил только карточку свою.
 
 
Зачем же я вас, родненький, узнала?
Зачем, зачем я полюбила вас?
А раньше я ведь этого не знала,
Теперь же я страдаю каждый час.
 
 
А я милого узнаю, а по походке.
Он носит, носит брюки галифе.
А шляпу он носит на панаму.
Ботиночки он носит «мареман».[77]77
  Алеша Дмитриевич (1913–1993), парижанин, цыган, выехавший из России после революции, певец русской эмиграции, – только исполнитель этой песни, он ничего не писал, хотя от себя, конечно, кое-что добавлял.


[Закрыть]
 

Бутылка вина

 
Ехали цыгане – не догонишь!
И пели они песню – не поймешь!
Была у них гитара – не настроишь!
И, в общем, ничего не разберешь!
 
 
Припев:
Бутылка вина, не болит голова,
А болит у того, кто не пьет ничего!
Эх, бутылка вина, не болит голова,
А болит у того, кто не пьет ничего!
 
 
Так лучше веселиться, чем работать!
Так лучше водку пить, чем горевать!
И вспоминая мамины заботы,
Красивые костюмы надевать.
 
 
Припев.
 
 
Так лучше быть богатым и здоровым
И девочек роскошных целовать!
И вспоминать тюрьмы замок суровый,
Деньжатами карманы набивать!
 
 
Припев.
 

Школа бальных танцев

 
Это школа Соломона Кляра,
Школа бальных танцев, вам говорят.
Две шаги налево, две шаги направо,
Шаг вперед и две назад.
 
 
Дамы, не сморкайтесь в занавески!
Это неприлично, вам говорят.
Это неприлично, негигиенично,
И несимпатично, вам говорят.
 
 
Кавалеры приглашают дамов!
Там, где брошка, там перед.
Две шаги налево, две шаги направо,
Шаг назад и поворот.
 
 
Кавалеры, не держите дамов
Ниже талии, вам говорят.
Это неприлично, негигиенично
И несимпатично, вам говорят.
 
 
Дамы, приглашайте кавалеров!
Там, где галстук, там перед.
Две шаги налево, две шаги направо,
Шаг назад и поворот.
 
 
Моня, Гриша, бросьте разговоры!
Что за болтунишки, вам говорят.
Две шаги налево, две шаги направо,
Шаг вперед и две назад.
 
 
Дамы, дамы, помогите Боре!
Помогите Боре, вам говорят.
Он наделал лужу в коридоре —
Шаг вперед и две назад.
 
 
Дамы, дамы, не вертите задом!
Это не пропеллер, а вы не самолет.
Это неприлично, негигиенично,
Шаг вперед. Наоборот.
 
 
Сонечка, не стройте Моне глазки
И не оттопыривайте зад,
Вы не на базаре, а на танцеклассе,
Шаг вперед и две назад.
 
 
Алик Рабинович, я имею выйти,
Я имею выйти, вам говорят.
Алик Рабинович, вы мне замените,
Шаг вперед и две назад.
 
 
Это школа Соломона Кляра,
Школа бальных танцев, вам говорят.
Две шаги налево, две шаги направо,
Шаг вперед и две шаги назад.
 

Маслице

 
Как-то ночью над рекою,
В домике портного,
Родилися три еврея —
Три блатные вора.
 
 
Припев:
Маслице, азохен вей!
Не было бы маслица – подыхай, еврей!
 
 
Стал наш Шлема подрастать
Опытным курьером.
Стал наш Шлема привыкать
К воровским манерам.
 
 
Припев.
 
 
Раз на Киевском бану
Кассу вертанули:
Не успел наш Шлема смыться —
Его хватанули.
 
 
Припев.
 
 
Сидит Шлема в КПЗ —
Больше не ворует.
Вышел Шлема с КПЗ —
Маслицем торгует.
 
 
Припев.
 

Аицын-паровоз (Семь сорок)

 
В семь сорок он подъедет,
В семь сорок он придет,
Наш старый, наш славный, наш
аицын-паровоз.
Ведет собой вагоны,
Ведет собой вагоны,
Набитые людьми, будто сеновоз.
 
 
Припев:
Он выйдет из вагона
И двинет вдоль перрона,
На голове его роскошный котелок,
В больших глазах зеленых на восток
Горит одесский огонек.
 
 
Пусть он не из Одессы,
Пусть он не из Одессы,
Фонтаны и Пересыпь ждут его к себе на двор.
В семь сорок он подъедет,
В семь сорок он подъедет,
Наш славный, доблестный, старый паровоз.
 
 
Припев.
 
 
Семь сорок наступило,
Часами все отбило,
Но поезд не приехал, нет его – и все, ну вот!
Мы все равно дождемся,
Мы все равно дождемся,
Даже если опоздаем мы на целый год.
 
 
Припев.
 

Чубчик кучерявый

 
Чубчик, чубчик, чубчик кучерявый,
Разве можно чубчик не любить?!
Раньше девки чубчик так любили
И теперь не могут позабыть.
 
 
Бывало, шапку наденешь на затылок,
Пойдешь гулять ты днем иль вечерком —
Из-под шапки чубчик так и вьется,
Так и вьется, вьется по ветру.
 
 
Сам не знаю, как это случилось,
Тут, ей-право, с попом не разберешь.
Из-за бабы, лживой и лукавой,
В бок всадил товарищу я нож.
 
 
Пройдет зима, настанет лето,
В саду деревья пышно расцветут,
А мне, бедному мальчонке,
Цепями ручки, ножки закуют.
 
 
Но я Сибири не страшуся,
Сибирь ведь тоже русская земля.
Вейся, вейся, чубчик кучерявый,
Развевайся, будь весел, как и я.[78]78
  Песня была очень популярна в исполнении П. Лещенко, благодаря которому и Старый и Новый Свет были охвачены модой на русскую и цыганскую песню.
  П. Лещенко умер в 1954 году в тюремной больнице, став одним из тысяч безымянных строителей Дунайского канала. Его могила неизвестна.


[Закрыть]
 

Здравствуйте, мое почтенье!

 
Здравствуйте, мое почтенье!
От Аркашки нет спасенья —
Я приехал вас развеселить.
Зохтер парень я бывалый,
Расскажу я вам немало
И прошу покорно – браво, бис!
 
 
Я был у Питере, Одессе и на юге,
У Кишиневе, Магадане и Калуге,
А в Мелитополе пришлось надеть халат,
Азохер махтер абгенах фахтоген ят!
 
 
Надумал я, друзья, жениться.
Вздумал я остепениться,
И решил порядочным я стать.
Стали в загс мы собираться,
Чтобы с нею расписаться…
Тут явилась родная жена.
 
 
Она набросилась на мне, как лютый зверь.
Вы поймете мои колики теперь.
Невеста поняла, что я женюсь на блат,
Азохер махтер абгенах фахтоген ят!
 
 
Тарелки, вилочки по воздуху летят,
По-фене всяко меж собою говорят.
Мамаша поняла, что я женюсь на блат,
Азохер махтер абгенах фахтоген ят!
 
 
Оттуда я, друзья, смотался,
Больше с ними не встречался,
И решил порядочным я стать.
С фраером завел я дружбу,
Определился я на службу,
Совесть мне пришлося испытать.
 
 
Я был у Питере, Одессе и на юге,
У Кишиневе, Магадане и Калуге,
А в Мелитополе пришлось надеть халат,
Азохер махтер абгенах фахтоген ят!
 
 
Лежу у допре, загораю
И на потолок плеваю —
Кушать, пить и спать у меня есть.
Если вы аид ехидный,
Ежли вам чего завидно —
Можете прийти и рядом сесть.
 
 
Я говорю, как говорил один:
Кто служит в допре – самый честный гражданин.
Я говорю, как говорил мой родный брат:
Азохер махтер абгенах фахтоген ят!
 

На нары

 
Я вспоминаю старину,
Как первый раз попал в тюрьму —
Кошмары, брат, кошмары, брат, кошмары!
Как под Ростовом-на-Дону
Я в первый раз попал в тюрьму —
На нары, брат, на нары, брат, на нары!
 
 
Какой я был тогда дурак —
Надел ворованный пиджак
И шкары, брат, и шкары, брат, и шкары.
Теперь опять передо мной
Всю ночь маячит часовой —
Кошмары, брат, кошмары, брат, кошмары!
 
 
И вот сижу опять в тюрьме,
Не светит солнце больше мне —
На нары, брат, на нары, брат, на нары!
А на свободе фраера
Гуляют с ночи до утра
И шмары, брат, и шмары, брат, и шмары!
 
 
Настала лучшая пора,
Мы закричали все: «Ура!»
Кошмары, брат, кошмары, брат, кошмары!
Один вагон набит битком,
А я, как курва, с котелком —
По шпалам, брат, по шпалам, брат, по шпалам!
 
 
Вот захожу я в магазин,
Ко мне подходит гражданин —
Легавый, брат, легавый, брат, легавый.
Он говорит: «Твою-то мать!
Попался снова ты опять!»
Попался, брат, попался, брат, попался!
 

Марсель

 
Стою я раз на стреме,
Держу в руке наган,
Как вдруг ко мне подходит
Незнакомый мне граждан.
 
 
И говорит мне тихо:
«Позвольте вас спросить,
Где б можно было лихо
Эту ночку прокутить?
 
 
Чтоб были с нами девочки,
Чтоб было там вино,
А сколько будет стоить —
Мне, право, все равно».
 
 
А я ему ответил:
«Не дале как вчера
Последнюю малину
Завалили мусора».
 
 
Он мне сказал:
«В Марселе такие кабаки,
Такие там бордели,
Такие коньяки!
 
 
Там девочки танцуют голые,
А дамы – в соболях,
Халдеи носят вина,
А воры носят фрак».
 
 
И с этими словами
Таинственный граждан
Отмычкой отмыкает
Шикарный чемодан.
 
 
Он предлагал мне деньги
И жемчуга стакан,
Чтоб я ему разведал
Советского завода план.
 
 
Последняя малина
Собрала свой совет,
Советская малина
Врагу сказала: «Нет!!!»
 
 
Мы взяли того фраера,
Забрали чемодан,
Забрали деньги-франки
И жемчуга стакан…
 
 
Потом мы его сдали
Войскам НКВД,
С тех пор его по тюрьмам
Я не встречал нигде.
 
 
Нас всех благодарили,
Жал руку прокурор,
Потом нас посадили
Под усиленный надзор.
 
 
С тех пор имею, братцы,
Одну я в жизни цель:
Ах, как бы мне добраться
В ту самую Марсель!
 
 
Где девочки танцуют голые,
А дамы в соболях,
Халдеи носят вина,
А воры носят фрак…[79]79
  Песня, скорее всего, относится к концу 20 х годов, когда в воздухе витал призрак надвигавшейся войны и в обществе нагнеталась истерия шпиономании. На этом фоне постоянно повторялись призывы к бдительности, требования разоблачать шпионов и бандитов. Своеобразно откликнулся на события и уголовный мир. В то время «уркаганы» считались «социально близкими» Советской власти, и поэтому «советская малина» клялась оправдать это высокое доверие. Хотя не упустила момента показать, что «легавые» были и остаются «неблагодарной сволочью».


[Закрыть]
 

Таганка

 
Цыганка с картами – дорога дальняя.
Дорога дальняя, казенный дом.
Быть может, старая тюрьма таганская
Меня, несчастного, по новой ждет.
Я знаю тайну и без гаданья:
Решетки толстые мне суждены.
Опять по пятницам пойдут свиданьица
И слезы горькие моей родни.
 
 
Припев:
Таганка, где ночи, полные огня?
Таганка, зачем сгубила ты меня?
Таганка, я твой навеки арестант,
Прошли и юность, и талант в твоих стенах.
 
 
Сегодня пятница, я жду свиданьица,
В окно тюремное сижу-гляжу.
В глазах туманится, а время тянется,
Я слышу звон ключей… К тебе иду!!!
Вот мы спустилися по темной лестнице
Туда, где публика свиданья ждет.
Гляжу, жена моя в углу прижалася
И слезы горькие в разлуке льет.
 
 
Припев.
 

Мурка

 
Прибыла в Одессу банда из Амура,
В банде были урки, шулера.
Банда занималась темными делами,
И за ней следила ГубЧК.
 
 
Светит в небе месяц, тихо спит малина,
А в малине собрался совет:
Это уркаганы, злые хулиганы,
Собирали срочный комитет.
 
 
Речь держала баба. Звали ее Мурка.
Хитрая и смелая была.
Даже злые урки – и те боялись Мурки.
Воровскую жизнь она вела.
 
 
Припев:
Эх, Мурка, ты мой Муреночек.
Мурка, ты мой котеночек.
Мурка, Маруся Климова,
Прости любимого.
 
 
Hо пошли провалы. Hачались облавы.
Много стало наших пропадать.
Как узнать скорее: кто же стал шалявым,
Чтобы за измену покарать?
 
 
И однажды ночью Мурка из малины
Спрыгнула без шухера одна.
К легашам проклятым Мурка прибежала,
Воровские планы предала:
 
 
«Ой сыны Советов, братья-комиссары,
Не хочу с урканами я жить!
Надоели эти разные малины,
Я хочу секреты вам открыть».
 
 
Припев.
 
 
Как-то шли на дело. Выпить захотелось.
Мы зашли в шикарный ресторан.
Там сидела Мурка в кожаной тужурке,
А из-под полы торчал наган.
 
 
Слушай, в чем же дело? Что ты не имела?
Разве ж я тебя не одевал?
Кольца и браслеты, юбки и жакеты
Разве ж я тебе не добывал?
 
 
Мы решили смыться и не шухериться,
Но позорной Мурке отомстить:
В темном переулке, где гуляют урки,
Мы решили Мурку завалить.
 
 
Припев.
 
 
Здравствуй, моя Мурка, здравствуй, дорогая.
Здравствуй, моя Мурка, и прощай.
Ты зашухерила всю нашу малину
И за это пулю получай!
 
 
Черный ворон грачет, мое сердце плачет,
Мое сердце плачет и грустит:
В темном переулке, где гуляют урки,
Мурка окровавлена лежит.
 
 
Вот лежишь ты, Мурка, в кожаной тужурке,
В голубые смотришь облака;
Что ж тебя заставило снюхаться с легавыми
И пойти работать в ГубЧК?
 
 
Припев.
 
 
Вот теперь лежишь ты с закрытыми глазами,
Легаши все плачут над тобой.
Ты уже не встанешь, шухер не поднимешь,
Крышкою закрыта гробовой.
 
 
Хоронили Мурку очень многолюдно:
Впереди легавые все шли.
Красный гроб с цветами тихими шагами
Легаши процессией несли.
 
 
Тишина ночная, только плач оркестра
Тишину такую нарушал.
Красный гроб с цветами в могилу опускался
И навеки Мурку забирал.
 
 
Припев.
 
 
На Кунцевском поле шухер был не страшен,
Но легавый знал, когда прийти.
Сонных нас забрали, в «черный» посадили,
И на «черном» всех нас увезли.
 
 
«Черный ворон» скачет, сердце словно плачет,
А в углу угрюмый мент сидит.
Улицы мелькают, фонари сверкают —
Что нас ожидает впереди?[80]80
  Первоосновой «Мурки» стала знаменитая в 20-е годы одесская песня о Любке-голубке. В результате многочисленных переделок «Любки» сначала в «Машу», потом – в «Мурку» текст оказался полным противоречий. Взять хотя бы то, что по воровским законам женщины не могли играть ведущей роли в уголовном мире. В ранних вариантах героиня рисуется только как любовница уркаганов («Маша» на старой фене и значило «любовница») и нет даже упоминания о ее воровской жизни. Метаморфозы произошли, когда песня вышла на широкие просторы и попала в столицу. В 20–40-е годы «мурками» называли работников Московского угрозыска (МУР). В то же время Мурка – вариант имени Маша.


[Закрыть]