Текст книги "Лучшие застольные песни"

Доля воровская

 
Когда я родился под забором,
Черти окрестили меня вором.
Мать родная назвала Романом,
А теперь я шарю по карманам.
 
 
Мать родная назвала Романом,
А теперь я шарю по карманам.
 
 
Менты запрятали меня в неволю,
Сам себе я выбрал эту долю.
А теперь пишу тебе, родная,
Вот какая доля воровская.
 
 
А теперь пишу тебе родная,
Вот какая доля воровская.
 
 
С малолетства нары и решетка,
Карты, анаша, чифирь и водка.
Вот такая в жизни моя доля,
А ночами снится только воля.
 
 
Вот такая в жизни моя доля,
А ночами снится только воля.
 
 
Я в Тбилиси воровал немало,
А в Батуми заложили гады.
И пишу тебе, моя родная,
Вот какая доля воровская.
 
 
И пишу тебе, моя родная,
Вот какая доля воровская.
 

Постой, паровоз!

 
Летит паровоз по долинам, по взгорьям,
Летит он неведомо куда.
Мальчонка назвал себя жуликом и вором,
И жизнь его – вечная игра.
 
 
Постой, паровоз, не стучите, колеса,
Кондуктор, нажми на тормоза.
Я к маменьке родной с последним приветом
Хочу показаться на глаза.
 
 
Не жди меня, мама, хорошего сына,
Твой сын не такой, как был вчера.
Меня засосала опасная трясина,
И жизнь моя – вечная игра.
 
 
А если посадят меня за решетку,
В тюрьме я решетку пробью.
И пусть луна светит своим продажным светом,
А я все равно убегу.
 
 
А если заметит тюремная стража,
Тогда я, мальчишечка, пропал.
Тревога и выстрел – и вниз головою
Под стену тюремную упал.
 
 
Я буду лежать на тюремной кровати,
Я буду лежать и умирать.
И вы не придете, любезная мамаша,
Меня перед смертью целовать.
 
 
Летит паровоз по долинам, по взгорьям,
Летит он неведомо куда.
Я к маменьке родной, больной и голодной,
Спешу показаться на глаза.
 
 
Постой, паровоз, не стучите, колеса,
Есть время заглянуть судьбе в глаза.
Еще ведь не поздно сделать остановку.
Кондуктор, нажми на тормоза.[81]81
  В измененном виде в исполнении Ю. Никулина эта песня звучала в кинофильме «Операция “Ы”». В уголовном мире это произведение было известно еще в 20-е годы. Как и многие другие, «Постой, паровоз!» является переработкой известной до революции песни «Вот тронулся поезд в далекую сторонку» (нынче она сохранилась, пожалуй, только в репертуаре Ж. Бичевской). В оригинале речь идет о солдате, которому дали отпуск для прощания с матерью перед отправкой на фронт. Уркаганский мир придал песне своеобразную окраску.


[Закрыть]
 

По тундре, по железной дороге

 
Это было весною, зеленеющим маем,
Когда тундра надела свой зеленый наряд.
Мы бежали с тобою, замочив вертухая,
Чтобы нас не настигнул пистолета заряд.
 
 
Мы теперь на свободе, о которой мечтали,
О которой так много в лагерях говорят.
Перед нами раскрыты необъятные дали.
Как теперь тебе спится, пистолета заряд?
 
 
Припев:
По тундре, по железной дороге,
Где мчится поезд «Воркута – Ленинград»,
Мы бежали с тобою, опасаясь погони,
Чтобы нас не настигнул пистолета заряд.
 
 
Лебединые стаи нам навстречу летели,
Нам на юг, им на север – всем по домам.
Эта тундра без края, эти редкие ели,
Этот день бесконечный и вдали лагеря.
 
 
Встретит мама сыночка, зарыдает родная,
Зарыдает родная – сын вернулся домой:
Это Клим Ворошилов и братишка Буденный
Даровали свободу, и их любит народ.
 
 
Припев.
 
 
Дождь нам капал на лица, им – на дула наганов.
Вохра нас окружила. «Руки вверх», – говорят.
Но они просчитались: окруженье пробито.
Кто на смерть смотрит прямо – пули брать не хотят.
 
 
Мы бежали, два друга, опасаясь тревоги,
Опасаясь погони и криков солдат.
Мы бежали, как волки, опасаясь погони.
Когда тундра надела свой зеленый наряд.
 
 
Припев.
 
 
Ветер хлещет по лицам, свищет в дуле нагана,
Лай овчарок все ближе, автоматы слышны.
Я тебя не увижу, моя родная мама,
Вохра нас окружила. «Руки вверх!» – и концы.
 
 
В черном северном небе ворон каркая кружит:
Не бывать нам на воле – жизнь прожита зазря.
Мать-старушка узнает и тихонько заплачет:
У всех дети, как дети, а ее – в лагерях.
 
 
Припев.
 
 
Я сижу в уголочке и гляжу в потолочек:
Пред законом виновен, а пред Богом я чист.
Предо мной, как икона, вся запретная зона,
А на вышке с винтовкой озверелый чекист.
 
 
Поздно ночью затихнет наш барак после шмона,
Мирно спит подуставший доходяга-марксист.
Предо мной, как икона, запретная зона
И на вышке все тот же ненавистный чекист.
 
 
Припев.
 
 
Рано утром проснешься – на поверку построят,
Вызывают: Васильев! И выходишь вперед.
Это Клим Ворошилов и братишка Буденный
Даровали свободу – их так любит народ.
 
 
Это было весною, зеленеющим маем,
Когда тундра проснулась, развернулась ковром.
Мы бежали с тобою, замочив вертухая,
Чтобы нас не настигнул пистолета заряд.
 

На Колыме, где тундра и тайга кругом

 
На Колыме, где тундра и тайга кругом,
Среди замерзших елей и болот
Тебя я встретил с твоей подругою,
Сидевших у костра вдвоем.
 
 
Шел крупный снег и падал на ресницы вам;
Вы северным сияньем увлеклись.
Я подошел к вам и руку подал,
Вы встрепенулись, поднялись.
 
 
И я заметил блеск твоих прекрасных глаз,
И руку подал, предложив дружить.
Дала ты слово быть моею,
Навеки верность сохранить.
 
 
В любви и ласках время незаметно шло;
Пришла весна, и кончился твой срок.
Я провожал тебя тогда на пристань —
Мелькнул твой беленький платок.
 
 
С твоим отъездом началась болезнь моя,
Ночами я не спал и все страдал.
Я проклинаю тот день разлуки,
Когда на пристани стоял.
 
 
А годы шли, тоской себя замучил я.
Я встречи ждал с тобой, любовь моя!
По актировке, врачей путевке,
Я покидаю лагеря.
 
 
И вот я покидаю свой суровый край,
А поезд все быстрее мчит на юг.
И всю дорогу молю я Бога:
Приди встречать меня, мой друг!
 
 
Огни Ростова поезд захватил в пути;
Вагон к перрону тихо подходил.
Тебя больную, совсем седую,
Наш сын к вагону подводил.
 
 
Так здравствуй, поседевшая любовь моя!
Пусть кружится и падает снежок.
На берег Дона, на ветку клена,
На твой заплаканный платок.
 

Этап на север. Срока огромные…

 
Этап на север. Срока огромные,
Кого ни спросишь – у всех «указ»…
Взгляни, взгляни в глаза мои суровые,
Взгляни, быть может, в последний раз.
 
 
А завтра я покину Пресню,
Уйду этапом на Воркуту,
И под конвоем своей работой тяжкою,
Быть может, смерть свою найду.
 
 
Друзья укроют мой труп бушлатиком,
На холм высокий меня снесут,
И похоронят душу мою жиганскую,
А сами тихо запоют:
 
 
«Этап на север. Срока огромные,
Кого ни спросишь – у всех «указ»…
Взгляни, взгляни в глаза мои суровые,
Взгляни, быть может, в последний раз…»
 
 
Не знаю я, когда тебе, любимая,
О том напишет товарищ мой,
Не плачь, не плачь, подруга моя милая!
Я не вернусь уже домой.
 
 
А ты, сидя у подоконника,
Платком батистовым слезу утрешь.
Не плачь, не плачь, любимая, хорошая,
Ты друга жизни еще найдешь.
 
 
А дети малые, судьбой оплаканы,
Той же дорогой пойдут искать меня;
Не страшны им срока огромные,
Не страшны им и лагеря.
 
 
Этап на север. Срока огромные,
Кого ни спросишь – у всех «указ»…
Взгляни, взгляни в глаза мои суровые,
Взгляни, быть может, в последний раз.[82]82
  Известнейшая лагерная песня, которую смело можно датировать 1947 г. Речь идет о двух знаменитых указах Верховного Совета СССР от 4 июня 1947 года: «Об уголовной ответственности за хищение государственного и общественного имущества» и «Об усилении охраны личной собственности граждан», предусматривающих наказание от 4-х до 25 лет. До этого воры считались советской властью «социально близкими» и получали весьма незначительные сроки наказания. За кражу полагалось максимум 2 года лишения свободы. «Контрики» и «бытовики» и раньше получали свои «законные» «десятки» и «четвертаки», а вот уркаганам такие «срока огромные» были в диковинку и приводили в ужас. Так и родилась горькая и заунывная, надрывающая «ранимую жиганскую душу» песня.


[Закрыть]
 

С одесского кичмана

 
С одесского кичмана
Бежали два уркана,
Бежали два уркана да с конвоя.
На Сонькиной малине они остановились,
Они остановились отдохнуть.
 
 
Один – герой гражданский,
Махновец партизанский,
Добраться невредимым не успел.
Он весь в бинтах одетый и водкой подогретый.
И песенку такую он запел:
 
 
«Товарищ, товарищ, болят-таки мои раны,
Болят-таки мои раны в глубине.
Одна вот заживает,
Вторая нарывает,
А третья – засела в глубине.
 
 
Товарищ, товарищ, зарой ты мое тело,
Зарой ты мое тело в земле.
Покрой ты мне могилу,
Улыбку на уста мне,
Улыбку на уста мне сволоки.
Товарищ малохольный, скажи моей ты маме,
Что сын ее погиб на войне —
С винтовкою в руке
И с шашкою – в другой,
И с песней на веселой на губе».
 
 
С одесского кичмана
Бежали два уркана,
Бежали два уркана да с конвоя.
На Сонькиной малине они остановились,
Они остановились отдохнуть.
 

Помню, помню, помню я…

 
Помню, помню, помню я,
Как меня мать любила.
И не раз, и не два
Она мне так говорила:
 
 
«Не ходи на тот конец,
Не водись с ворами!
Рыжих не воруй колец —
Скуют кандалами!
 
 
Сбреют длинный волос твой,
Аж до самой шеи!
Поведет тебя конвой
По матушке Рассее!
 
 
Будут все тогда смеяться,
Над тобою хохотать,
Сердце – кровью обливаться,
И на нарах будешь спать!
 
 
Выдадут тебе халат,
Сумку с сухарями,
И зальешься ты тогда
Горючими слезами».
 
 
Я не крал, не воровал,
Я любил свободу!
Слишком много правды знал —
И сказал народу:
 
 
«Не забуду мать родную
И отца-духарика.
Целый день по нем тоскую,
Не дождусь сухарика».
 
 
А дождешься передачки —
За три дня ее сжуешь,
Слюну проглотив, заплачешь
И по новой запоешь:
 
 
«Помню, помню, помню я,
Как меня мать любила.
И не раз, и не два
Она мне так говорила:
 
 
«Не ходи на тот конец,
Не водись с ворами!
Рыжих не воруй колец —
Скуют кандалами!»
 
 
Не забуду мать родную
И Серегу-пахана!
Целый день по нем тоскую —
Предо мной стоит стена!
 
 
Эту стенку мне не скушать,
Сквозь нее не убежать.
Надо было мать мне слушать
И с ворами не гулять!
 
 
Помню, помню, помню я,
Как меня мать любила.
И не раз, и не два
Она мне так говорила…[83]83
  Песня из репертуара А. Северного (настоящее имя – Звездин Аркадий Дмитриевич (1939–1980)), известнейшего исполнителя городского романса и блатного фольклора.


[Закрыть]
 

Поворую…

 
Мы школы стороною обходили.
Наворовали, прогуляли и пропили.
А кто не понял нас: душа моя кипела.
И хуже нету, но не в этом было дело!
 
 
Припев:
Ах, поворую, перестану!
Жду: вот-вот богатым стану.
Вот тогда начну опять я законы соблюдать!
 
 
Ведь вору тоже нужно как-то развлекаться:
В костюмчик фирменный любил я одеваться,
Пойти в кабак, где по ночам красотка пела,
Ее хотел я, но не в этом было дело!
 
 
Припев.
 
 
Дружки мои все по два срока отсидели.
Не обижали никого, мы всех жалели.
Судья, паскуда, чтоб она огнем горела!
Она сгорит, конечно, но не в этом дело!
 
 
Припев.
 
 
А дело в том, что житие наше блатное,
Порой опасное и скользкое такое!
И пусть при слове «вор» душа прохожих млела —
Нам наплевать! Да и не в этом вовсе дело!
 
 
Припев.
 
 
Как жаль, что пенсию ворам не выделяют
И по ночам работать жизнь нас заставляет!
И лишь проснувшись, чтобы сердце не болело,
Махну сто грамм – и не спеша пойду на дело!
 
 
Припев.
 

На Арсенальной улице

 
На Арсенальной улице
Я помню старый дом
С широкой темной лестницей,
С решетчатым окном.
 
 
Войти в тот домик стоит рубль,
А выйти – два рубля.
И если есть на роже дупель,
То будешь без дупля.
 
 
Веселые там мальчики,
Девчата хороши.
Не суй им в ротик пальчики,
Записку напиши.
 
 
Там ждут суда за табаши,
Шпиляют в преферанс.
А я привык у бабушек
Раскладывать пасьянс.
 
 
Разложишь – не разложится:
Все масти не туда.
У милой дамы рожица
Скривилась от стыда.
 
 
Все карты из газетины.
Наверно, дело в том,
Такие уж заветины
В старинном доме том.
 
 
Пока сыграешь партию,
Узнаешь: кто и где
Создал в подполье партию,
А кто сейчас в беде.
 
 
Я стал силен в политике,
А в картах стал гроза.
Эх, братцы, помогите-ка
Нажать на тормоза.
 
 
Прошли года по полюшку,
Собрал я два рубля.
Купил билет на волюшку —
И вот пред вами я.
 
 
На Арсенальной улице
Я помню старый дом
С широкой темной лестницей,
С решетчатым окном.[84]84
  На Арсенальной улице в Петербурге находится тюрьма, прозванная «Крестами».
  До революции свободный гражданин имел право взять на поруки заключенного из временного изолятора до приговора суда, заплатив залог 2–3 рубля.


[Закрыть]
 

Два громилы

 
Жили-были два громилы, дзынь-дзынь-дзынь,
Один я, другой – Гаврила, дзынь-дзынь-дзынь,
А если нравимся мы вам, дралаху-дралая,
Приходите в гости к нам, дзынь-дзара!
 
 
Мы вам фокусы устроим, дзынь-дзынь-дзынь,
Без ключа замок откроем, дзынь-дзынь-дзынь,
Хавиру начисто возьмем, дралаху-дралая,
А потом на ней кирнем, дзынь-дзара!
 
 
Не успели мы кирнуть, дзынь-дзынь-дзынь,
А легавый тут как тут, дзынь-дзынь-дзынь.
Забирают в ГПУ, дралаху-дралая,
А потом ведут в тюрьму, дзынь-дзара!
 
 
Девять месяцев проходит, дзынь-дзынь-дзынь,
Следствие к концу подходит, дзынь-дзынь-дзынь,
Собираются судить, дралаху-драя,
Лет на десять посадить, дзынь-дзара!
 
 
Вот заходим в светлый зал, дзынь-дзынь-дзынь,
Судьи все давно уж там, дзынь-дзынь-дзынь,
Выступает прокурор, дралаху-дралая,
Он на морду чистый вор, дзынь-дзара!
 
 
Сидит справа заседатель, дзынь-дзынь-дзынь,
Наш с Гаврилою приятель, дзынь-дзынь-дзынь,
А налево – заседатель, дралаху-дралая,
Он карманов выгребатель, дзынь-дзара!
 
 
Впереди сидит судья, дзынь-дзынь-дзынь,
Рылом – чистая свинья, дзынь-дзынь-дзынь,
А когда мы дали в лапу, дралаху-дралая,
Стал для нас он родным папой, дзынь-дзара!
 
 
Тут защитничек встает, дзынь-дзынь-дзынь,
И такую речь ведет, дзынь-дзынь-дзынь:
«Греха на душу не брать, дралаху-дралая,
Я прошу их оправдать» – дзынь-дзара!
 
 
Не проходит тут и час, дзынь-дзынь-дзынь,
Оправдали судьи нас, дзынь-дзынь-дзынь,
Ксивы на руки вручают, дралаху-дралая,
И на волю отпускают, дзынь-дзара!
 
 
Мы заходим в ресторан, дзынь-дзынь-дзынь,
Гаврила – в рыло, я – в карман, дзынь-дзынь-дзынь,
Бочата рыжие срубили, дралаху-дралая,
А потом всю ночь кутили, дзынь-дзара!
 
 
Жили-были два громилы, дзынь-дзынь-дзынь,
Один я, другой – Гаврила, дзынь-дзынь-дзынь,
А если бабки есть у вас, дралаху-дралая,
Пригласите в гости нас, дзынь-дзара![85]85
  Более поздняя переделка знаменитой «Нас со Пскова два громилы». В частности, присказки «дзынь-дзынь-дзынь», «дралаху-дралая» и т. д., скорее всего, являются «авторским изобретением» одесских блатарей, в отличие от классического «гоп-дери-бери-бумбия». Наиболее известно исполнение этой песни Аркадием Северным.


[Закрыть]
 

Как-то раз по Ланжерону я брела

 
Как-то раз по Ланжерону я брела,
Только «порубав» на полный ход.
Вдруг ко мне подходят мусора:
«Заплати-ка, милая, за счет!»
 
 
«Алеша, ша! Берите на полтона ниже,
Брось арапа заливать, эх-ма!
Не подсаживайся ближе,
Брось Одессу-маму вспоминать!»
 
 
Вот так попала я в кичу
И там теперь салаг учу:
Сначала научитесь воровать,
А после начинайте напевать:
 
 
«Алеша, ша! А на полтона ниже?
Брось арапа заливать, эх-ма!
Не подсаживайся ближе,
Брось Одессу-маму вспоминать!»
 
 
Как на прогулку выведут во двор —
С метлою там гуляет старый вор.
И генерал здесь есть, и старый поп
(Ему как раз сегодня дали в лоб).
 
 
«Алеша, ша! Ну? На полтона ниже!!!
Брось арапа заливать, эх-ма!
Не подсаживайся ближе,
Брось Одессу-маму вспоминать!»
 
 
А если вы посмотрите в углу —
Там курочка канает на бану.
А уркаган один, совсем один —
С мелодией втыкает кокаин.
 
 
«Алеша, ша! А на полтона ниже?!
Брось арапа заливать, эх-ма!
Не подтягивайся ближе,
Брось Одессу-маму вспоминать!»
 
 
А вот однажды старый генерал
Перед шпаной такую речь держал:
«Я ж вас попридушу всех, как мышей!»
В ответ он слышит голос ширмачей:
 
 
«Эх, генеральчик-чик-чирик!
Эх, на полтона ниже!!!
Брось арапа заправлять, эх-ма!
Не подтягивайся ближе,
Брось Одессу-маму вспоминать!»
 
 
А поп кадилою кадит
И шармака такого городит:
«Товарищи, я тоже за совет!»
Товарищи поют ему в ответ:
 
 
«Эх, попник, ша! А на полтона ниже!!!
Брось арапа заправлять, эх-ма!
Не подтягивайся ближе,
Брось Одессу-маму вспоминать!»
 

Одесский учитель танцев

 
Мадам Кац, подержите Борю,
Видите, ребенок сам не рад,
Он на полу наделал море,
Шаг вперед и два назад.
 
 
Что это за новости – сморкаться в занавески?
Это не салфетки, раз, два, три.
Если у вас потекло из носа,
Подолом соседки нос оботри.
 
 
Кавалеры, не щипайте дамы
Ниже талии, вам говорят.
А держите ноги ваши прямо,
Шаг вперед и две шаги назад.
 
 
Сонечка, не стройте Моне глазки
И не оттопыривайте зад,
Вы не на базаре, а на танцеклассе:
Шаг вперед и две шаги назад.
 
 
Кавалеры, приглашайте дамов,
Там, где брошка, – там перед,
Шаг налево, две шаги направо,
Шаг вперед и поворот.
 
 
Дамы приглашают кавалеров,
Там, где галстук, – там перед,
Шаг направо, шаг налево,
Шаг вперед и поворот.
 

Гоп-со-смыком

 
Гоп-со-смыком – это буду я!
Братцы, посмотрите на меня:
Ремеслом я выбрал кражу,
Из тюрьмы я не вылажу,
И тюрьма скучает без меня!
 
 
Родился на Фурштадте
Гоп-со-смыком,
Он славился своим басистым криком.
А глотка у него здорова,
И ревел он, как корова.
Вот каков был парень —
Гоп-со-смыком!
 
 
Сколько бы я, братцы, ни сидел —
Не было минуты, чтоб не пел!
Заложу я руки в брюки
И пою романс от скуки,
Что же, братцы, делать – столько дел!
 
 
Если я неправедно живу,
Попаду я к черту на Луну.
А черти там, как в русской печке,
Жарят грешников на свечке —
С ними я полштофа долбану!
 
 
В раю я на работу тут же выйду:
Возьму с собою фомку, ломик, выдру.
Деньги нужны до зарезу:
К Богу в гардероб залезу —
Дай нам Бог иметь, что Бог имеет!
 
 
Иуда Скариот в раю живет,
Гроши бережет, не ест, не пьет.
Ох, падла буду, не забуду —
Покалечу я Иуду!
Знаю, где червонцы он кладет.
 
 
Родился на Фурштадте – там и сдохну!
Буду помирать, друзья, не охну!
Вот лишь бы только не забыться,
Перед смертью похмелиться,
А потом как мумия засохну.
 

Шел «Столыпин»

 
Шел «Столыпин» по центральной ветке.
За решеткой в темной серой клетке
Ехала девчонка из Кургана,
Пятерик везла до Магадана.
 
 
Этим же этапом шел парнишка.
У него в конце этапа вышка.
Ксивы гнал он ей и ждал ответа.
В этой жизни песня его спета.
 
 
Пареньку ответила девчонка:
«Если хочешь ты ко мне на полку,
Говори с конвоем – я согласна.
И к твоей судьбе не безучастна».
 
 
В двадцать лет, в расцвете самой силы,
Двери распахнул – и сразу к милой.
Люди, будет грех назвать развратом
Ласку и любовь под автоматом.
 
 
А наутро прапорщик проснулся.
Двери распахнул и улыбнулся.
Руки протянул, к груди прижался…
Тут удар – и прапорщик скончался.
 
 
А наутро рапорт зачитали:
Зечку при побеге расстреляли,
Прапорщик погиб в неравной битве
В тройнике у смертника на бритве.
 

На Невском проспекте у бара

 
На Невском проспекте у бара
Малолетка с девчонкой стоял.
А на той стороне тротуара
Мент угрюмо свой пост охранял.
 
 
«Уходи, я тебя ненавижу.
Уходи, я тебя не люблю.
Ты ведь вор, ну а я комсомолка…
Я другого парнишку найду».
 
 
И пошел малолетка, заплакал.
Он на мокрое дело пошел.
Налетели волки, повязали.
Он на север этапом ушел.
 
 
Поглядите вы, граждане, люди,
Что творится по тюрьмам у нас,
Как приходится нам, малолеткам,
Со слезою свой срок отбывать.
 
 
Не гуляйте, шалавы, на воле.
Приходите вы к нам в лагеря.
Вам на воле цена три копейки.
Ну а мы вам дадим три рубля.
 

Ты едешь пьяная

 
Ты едешь пьяная и очень бледная
По темным улицам совсем одна.
И смутно помнишь ты ту скобку медную
И штору синюю окна.
 
 
А на диване подушки алые,
Духи «Дорсей», коньяк «Мортель».
Глаза янтарные, всегда усталые,
Распухших губ любовный хмель.
 
 
Пусть муж, обманутый и равнодушный,
Жену покорную в столовой ждет.
Любовник знает – она, послушная,
Молясь и плача, опять придет.
 
 
Пришлось узнать ей жизнь тротуарную
И быть любовницей не знать кого.
И только хмель один все разрешает —
Позор и стыд не для чего.
 
 
А ведь тогда она, счастливая,
В любви и верности клялась.
Теперь, больная и вся разбитая,
К себе домой плелась.
 
 
И вот в каморочке муж слезно молится.
Она, родная, уж не живет.
Любовник строгий того не знает,
Что больше нет ее и не придет.
 

Краткий словарь жаргонизмов, встречающихся в разделе «Городской шансон»

Жиган – молодой, но авторитетный вор.

Зашухерить – 1. Выдать, донести. 2. Обнаружить, заметить.

Зона – 1. Тюрьма, ИТУ. 2. Охраняемая территория ИТУ.

Кича, кичман – 1. Тюрьма, ИТУ. 2. Карцер.

Клифт – пиджак, куртка.

Кодло – 1. Группа заключенных, состоящая из воров (отрицал.) 2. Сплоченная воровская группа, семья.

Ксива – фальшивый документ, удостоверяющий личность.

Лярва – 1. Ругательство, оскорбление. 2. Доносчик, предатель. 3. Проститутка, потерявшая доверие блатных.

Откинуться – 1. Освободиться из-под ареста. 2. Опьянеть. 3. Удивиться.

Перо – нож.

План – смесь растений, где имеется гашиш.

Понт – 1. Условия, обстановка, создаваемые помощниками карманного вора с целью облегчения кражи. 2. Обман, хитрость. 3. Напускной вид. 4. Толпа. 5. Прибыль, выгода.

Пришить – 1. Обвинить непричастного человека в совершении преступления. 2. Убить. 3. Незаслуженно обвинить.

Прохоря – сапоги.

Сечь – 1. Следить, подсматривать. 2. Подслушивать. 3. Караулить, быть на страже.

Табаш – преступление.

Урка, уркаган – 1. То же, что и блатной. 2. Пожилой опытный вор.

Фарт – удача, счастье.

Фикса – коронка на зубе.

Фраер – 1. Человек, не имеющий отношения к воров-ской среде. 2. Жертва вора, шулера, грабителя.

Цирик – охранник в ИТУ.

Шабер – 1. Нож, стилет, сделанный из напильника. 2. Ломик.

Шкары – брюки.

Шкет – преступник маленького роста.

Шмара – 1. Проститутка. 2. Любовница, сожительница.

Шмаровоз – 1. Любовник. 2. Ловелас, волокита. 3. Сутенер.

Шпалер – 1. Револьвер, пистолет. 2. Милиционер. 3. Контролер, надзиратель в ИТУ.

Этап – перемещение заключенных из одного лагеря в другой.