Текст книги "Код Гериона: Осиротевшая Земля"

26 марта 2143

В том, что Вильгельмина давно знала или хотя бы подозревала о близкой катастрофе, я продолжаю убеждаться и сейчас, три месяца спустя после страшного события. Когда наше счастье было в самом расцвете, она подарила мне старинную книгу по радиоделу. Книга в Омниверсе выглядела как обычный для середины двадцатого века бумажный учебник. Я учился по совсем другим пособиям и при других обстоятельствах вряд ли взял бы ее в руки, но влюбленность творит чудеса. Мне стало интересно, книгу я одолел за несколько вечеров, да еще и сохранил в своей электронной библиотеке, которую впоследствии увёз с собой в Антарктиду.

Узнать, что творится в ближайшем к биостанции городе – Новом Пекине, я не смог: чужаков туда попросту не пускают, и тот факт, что я из «Крылатого Солнца», никого не переубедил. В Рэйлтауне воцарились хаос и уныние. Наступления зимы – своей первой зимы без электричества – люди ждали с ужасом. Здесь и пригодился захваченный с собой запас семян: каким-то чудом мне удалось обменять их на уцелевшую микросхему из местных запасников. Но увы: к моей антенне она не подошла.

Тогда я и вспомнил про книгу; она помогла собрать из подручного материала простейший радиоприемник – подобие того, что изготовил когда-то Маркони. Дело в том, что на устройство квантовой связи, закрепленное у меня на руке (я намеренно не стал его встраивать, чтобы в случае опасности бросить его и сбить врагов со следа) надеяться сейчас не было смысла: шансы на то, что где-то в Антарктиде уцелела квантовая связь, ничтожно малы, если даже Гелиополис до сих пор не дал о себе знать. И теперь, с помощью своей поделки я каждый день прощупываю эфир, чтобы поймать сигнал тех, кто тоже смог наладить связь, и быть в курсе того, что происходит за пределами моего медвежьего угла.

Так о чём это я?.. Влюблённые девушки много чего дарят своим парням – нужного и ненужного. Но чтобы так выручить в критический момент – я скорей поверю, что веселуху с электричеством нам устроили пробудившиеся демоны, чем в то, что это было случайностью.

Несколько раз меня посещало искушение добраться до Гелиополиса: однажды я даже отправился в путь, но на пятый день повернул обратно. Риск не вернуться был слишком велик, а я слишком привязался к своей биостанции, слишком много усилий вложил в ее развитие, чтобы просто так все взять и бросить. Хотите верьте, хотите – нет, но искусственное тело необъяснимым образом снижает потребность быть с людьми. Надо будет – сами вспомнят, сами придут. Ресурсов у них в любом случае больше, чем сейчас у меня.

А пока продолжу играть в демиурга местного масштаба. Кстати, почему бы не сделать еще пару приёмников и не продать их в Рэйлтауне? Выручки должно хватить на целые сани с рыбой или тюлениной для моей четвероногой семьи. Да и связь будет заново распространяться по континенту, а то бравые железнодорожники свою радиоточку не собрали до сих пор.

8 апреля 2177

– Дядя, а правда, что вы мутант? – небесно-голубые глаза оглядывают меня снизу вверх.

– Что ты, дружок? Я ничем не отличаюсь от других. Две руки, две ноги, два глаза.

– Папа вас видел, когда был мальчиком, а вы так с тех пор и не постарели.

– Прости, совсем забыл, что пора стареть!.. – усмехнулся я. – Исправлюсь!

И впрямь спасибо: ее папаша явно не один, кто задается такими вопросами. Поэтому, забрав сушёное мясо, только что купленное у любознательной девочки, я, не мешкая, направляюсь домой, несмотря на то, что скоро начнет темнеть, и нормальный человек предпочёл бы переждать ночь в городе.

Верной Янки уже давно нет на свете, и меня сопровождает Хуан – могучий пес гренландской породы. В отличие от других моих собак, он родился не на биостанции; я купил его в Рэйлтауне ещё малюткой в качестве утешения для другой моей собаки – Сельмы – безутешно горевавшей по умершим щенятам. Теперь Хуан взрослый и крупней своей приёмной матери в четыре раза.

Во время редких вылазок в люди приходится соблюдать осторожность – не двигать камни под два центнера весом, не совершать пятиметровых прыжков, даже если очень хочется кому-то помочь. Пока все считают меня человеком из плоти и крови, самая большая проблема – это не сговориться о цене с торговцем. И если заставшие Золотой Век старики ещё готовы воспринимать меня как равного, то молодёжь для меня уже опасна: для них я – набор работающих чипов, крепких железяк и ценных металлов, к которым прилагается мощный блок питания. Пришла пора Рэйлтауну обо мне позабыть.

Когда-то я мечтал, что с моей помощью человечество окончательно победит старость, но остался единственным, у кого это получилось. Два черновых тела, которые можно было бы довести до рабочего состояния, были в своё время перевезены на «Ньёрд», о судьбе которого я больше не знал. Туда мне, понятное дело, не добраться. Но вместо Рэйлтауна можно поизучать «Семь Ветров», где в последний раз я был ещё до Блэкаута. Там даже есть небольшой объект «Наутилуса», где занимались экспериментами в области псионики. Беда, правда, в том, что ключ ко всем нашим объектам, который остался со мной после переезда, был, скорее всего, был деактивирован после того, как меня объявили мёртвым.

Слежку за собой я заметил ещё в городе; их было четверо, причем двое мне раньше не встречались – должно быть, какая-то пришлая шпана. Когда, покинув город, я двинулся вдоль Магистрали, то вскоре увидел, что из восточных ворот выкатилась дрезина. Нерушимое правило – не перекидываться ближе, чем в десяти километрах от города, сильно меня сковывало, и потому я просто побежал вдоль дороги на максимально доступной в человеческой форме скорости – сорок километров в час, присматриваясь, куда бы лучше всего свернуть, чтоб исчезнуть из поля зрения людей. Обрадовавшись возможности как следует порезвиться, Хуан помчался рядом. Дрезина, в свою очередь, покатилась быстрей.

Я снова вспомнил, что это такое – ощущать себя добычей. То, что спокойная жизнь однажды может оборваться, я понимал и раньше, но допустил беспечность и теперь вновь был вынужден убегать, да еще от кого – от дикарей, каждый из которых ребёнок против меня. И я бы, конечно, ушёл без проблем, если б не подлый и при этом весьма «человеческий» ход – ударить по тому, кто слабей. По моей собаке, которая начала от меня отставать и вдруг покатилась с насыпи с перебитой лапой: у кого-то из подонков оказался огнестрел.

Услышав позади визг боли и звук падения, я, сгруппировавшись, кинулся вслед за Хуаном, думая даже не о том, что могу поймать пулю, а о том, как буду тащить беднягу до биостанции. Он скулил, пытаясь встать, и, видя мучения товарища, я испытал ещё одно забытое чувство – ярость.

Прежде, чем дрезина, лязгая, подъехала к нам, я успел достать флакон с «жидкой повязкой» и распылить его на рану: иметь под рукой аптечку в любое время дня и ночи – это не предосторожность, а правило твёрже гранита. Заняв позицию поудобней, я взял в руку камень и остался ждать. Убивать меня им не с руки, да и не получится…

– Эй, упырь! – кричит один из них, целясь в меня из пистолета. – Руки за голову!

Я повинуюсь, не выпуская камня из крепко сжатых пальцев, и шепчу код запуска для автоматического ведения боя – «одуванчик». Мой страх – всего лишь атавизм.

– У него там что-то есть! – замечает другой искатель поживы. – Тварь, ладони покажи!

– На, смотри!

Скорость камня и пули почти одинакова, только уйти от камня мой противник не успевает, а я от пули – успел. Слышен крик… Даже не крик – рев… На меня обрушиваются остальные – с топором и железными прутьями, но бой заканчивается быстрей, чем начался: двоих я сталкиваю лбами так, что они падают без сознания, третьему моя рука, преобразившаяся в когтистую лапу, рассекает лицо тремя широкими алыми полосами. Вся компания повержена, хоть и не насмерть, а ко мне приходит чувство, похожее на удовлетворение. Но лучше его не смаковать.

– Зачем вы на меня напали? – спрашиваю я у парня с располосованным лицом. – Я перешёл вам дорогу? Кого-то обидел?..

– Нет… – сипит, задыхаясь от ужаса, охотник, превратившийся в жертву. – Мы хотели забрать рыбу… И потом перепродать…

Я молча выпускаю когти и теперь уже медленно подношу к его глазам, чтобы он понимал, какая расплата ждет за вранье. Он бьёт по земле ногами и визжит так же пронзительно, как минуты три назад – мой бедный пёс.

– И… и сокровища, которые ты скрываешь! И выпытать у тебя, почему ты не стареешь!..

– Спросить по-человечески было трудно?..

– Прости! Ради Солнца, прости! У меня дети!

– Ты бы вспомнил о них, когда твой дружок стрелял в моего ребёнка!..

Не будь он в полной моей власти, то стал бы доказывать, что собаки – это рабочий скот, транспорт, теплый мех – кто угодно, но не дети… Но сейчас всё, что он мог – это благоразумно молчать.

– Будь ты слегка умней поморника, то сообразил бы, что не стоит наезжать на человека, победившего старость, – сказал я и встал, чтобы забрать упавшую пушку. Но стоило мне сделать шаг, как еще один налётчик – ее хозяин – выхватил что-то из-под куртки и швырнул в меня, прежде чем я вновь смог активировать режим боя. Не знаю, что за режим сработал у него, потому что мне прилетело прямо в голову…

Дзынь!

В глаза шарахнул яркий свет, и в следующий миг я понял, что превратился в столб огня. Опасность третьей степени, критическое повреждение наружного покрова – искусственной кожи, скрывающей мою суть. Хуан под насыпью снова жалобно скулит, понимая, что меня убивают. Биологический человек, должно быть, умер бы за несколько секунд от болевого шока; я же, вспомнив авиакатастрофу, пугаюсь так, что горе-налётчики, навалившись вчетвером, имеют реальные шансы меня добить, пока я судорожно сбиваю с себя огонь… Но вместо этого они со всех ног бросаются к дрезине, позабыв о собственных увечьях и вопя так, словно их режут на куски. Очухались даже те двое, кого я столкнул головами – и тут же, спотыкаясь и нечленораздельно визжа, рванули за товарищами, не в силах выдержать вида живого, разумного существа из металла и углерода – куда более мощного и совершенного, чем они сами.

Осознав, что человеческий облик утрачен навсегда – и не в переносном смысле, а самом прямом, я стряхиваю с себя клочки одежды и обгоревшей кожи, в то время как тело меняется, принимая звериные очертания. Прежде, чем они успевают забраться на дрезину, на ней в два прыжка оказываюсь я. Скрежета титановых когтей по металлу дрезины достаточно, чтобы путь домой они продолжили на своих двоих. Ничто не мешает мне догнать их и выпотрошить, как цыплят, но, к счастью, в моей жизни было «Крылатое Солнце»: тот, кто сеял на бесплодных землях жизнь, не получит удовольствие от убийства.

Отобранный пистолет я прихватил с собой: если такое несчастье приключилось у самого Рэйлтауна, чувствовать себя в безопасности нельзя нигде. Но главное – что теперь будет с животными? Как их кормить, если я обезображен настолько, что в любой город мне дорога закрыта?

Хуже всего, когда за твой промах расплачиваются другие!

Собрав сушёную рыбу, что попадала из полусгоревшего рюкзака, я провожал глазами своих несостоявшихся убийц, пока те окончательно не растворились в сумерках. Затем вернулся к Хуану и почесал его мохнатое ухо. Запах горелой синтетики ударил бедняге в нос, вызвав недовольную гримасу, но хвост дружелюбно застучал по камням, а тяжёлая морда ткнулась в мою теперь уже скелетообразную руку. Когда в жизни есть существо, которому ты нужен любым, – ты счастливей большинства населения земного шара. А что Вильгельмина? Если б она меня увидела как есть – испугалась бы?..

Я посмотрел в сумрачное небо, будто оно могло ответить. Готов поспорить, кто-то придумал бога в минуту крайнего одиночества; вот и мне почудилось какое-то движение наверху. Спутник. Никому не нужный спутник.

Взяв Хуана на руки, я затащил его на дрезину, уложил поудобнее и тронулся в путь. По Магистрали мы сможем проехать три четверти пути, а затем собаку придется нести на плечах в гору, и тяжелей придется ей, а не мне. Впервые я пожалел, что настолько далеко забрался, но сразу же сказал себе, что не стоит печалиться о грядущих трудностях, пока они не наступили.

Но вот на запястье замерцал зелёный огонёк. Квантовая связь, чтоб меня! Неужто Гелиополис вспомнил про меня? Долго ж они собирались с духом!

– Приём, – мысленно командую я, запуская гарнитуру, и ставлю дрезину на тормоз.

– Велиард…

Она жива! Жива спустя столько лет…

– Ви, тебе придётся мне всё объяснить, – на самом деле я хочу сказать совсем другое, но понимаю, что умру, если не узнаю правды. – Во-первых, где ты?

– Там, куда тебе не добраться… И откуда не вырваться мне.

– Во-вторых – кто ты?

– Как ты мог догадаться, я не человек, Велиард. Я фантом. Работа чужого мозга. Искусственный интеллект, если можно так сказать.

– Ты из какого-то Хранилища Душ! – я, наконец, озвучил то, о чем догадывался давно. – Одна из наших клиентов… А может – сотрудников… Потому что с самого начала знала, кто я. Знала же! Тебе не нужно даже признаваться, не нужно называть своего реального имени, это неважно. Даже если ты была в той жизни мужчиной – плевать… Важно то, кто ты есть, и что для меня сделала… Солнце ясное, почему ты так долго молчала?

– Я б и сейчас не стала говорить. Но навстречу движется ещё одна дрезина. И людям, что в ней едут, лучше тебя не видеть.

– Но ты видишь меня…

– Да, любовь моя. Веришь, нет, но путь к тебе я однажды найду…

Однажды я решил покончить с её бесконечными тайнами и попытался убедиться в том, что она не работает на Пророка. Я подарил ей кольцо, которое на самом деле было вирусом последней разработки. Мой фокус она раскусила почти сразу и вышла из Омниверса, швырнув кольцо мне под ноги, а вскоре покинула меня окончательно. Первое и единственное, что получилось выяснить с помощью кольца, – точка подключения Вильгельмины находилась на Луне. И не сказать, чтобы это было чем-то из ряда вон выходящим. Либо Вильгельмина принадлежала к персоналу «Согдианы» или «Сольвейг», либо могла подключаться к лунным компьютерам с Земли, путая след. Первая версия казалась мне правдоподобнее; к тому же, в те времена я представлял интерес как для Линдонов, так и для советской разведки.

И тем, и другим было выгодно, чтобы я оставил «Наутилус», но если Москве было интереснее меня переманить, то Линдонам – отгрызть кусок бизнеса, разорить меня, сделать недееспособным или избавиться от меня любым другим способом. И то, что Вильгельмина вдруг объявилась вновь, когда я оказался на распутье, убедив присоединиться к «Крылатому Солнцу», говорила в пользу первых. К русским я, несмотря на шумиху вокруг революции на Марсе, враждебности не испытывал. Линдоны пугали меня больше, и мой переезд в Антарктиду был своего рода бегством из мышеловки.

Не раз и не два я думал – вдруг они этого и добивались?! Ведь в итоге они с блеском и без кровопролития избавились от меня и прибрали к рукам большую часть «Наутилуса». То, что кто-то из них умудрился пережить Блэкаут, я даже не сомневался. А значит – Вильгельмина могла быть их программой и за долгие годы тренировок идеально имитировать человека.

– Это слишком жестоко – появляться раз в несколько лет, чтобы подкинуть мне очередную загадку, а затем исчезать, бросать меня в одиночестве, словно я на сто процентов машина… Ты не думала, что однажды я просто не дождусь?.. Нет, мне совсем не тяжело одному. Настоящая пытка – расставаться с тобой… Разнимцу понимаешь?

– Только не говори, что в знак протеста собрался умирать.

– Ты видела сама: желающие помочь найдутся всегда!

– Послушай, Велиард. Есть ещё один желающий – помощней этих дурачков. До сих пор нам везло, что ему сейчас не до Антарктиды.

– Я и так похоронен на глыбе льда. Всем, кто умней жителей Рэйлтауна, я с большей вероятностью пригодился бы живым. Даже гипотетическим Линдонам.

– Велиард – я чертовски рискую, говоря об этом сейчас, но три вещи ты должен знать. Во-первых, я полностью электронное существо и никогда не жила в оффлайне, хотя довольно долго была уверена в обратном. Во-вторых, за смертью твоей мамы стоит Пророк. Не предположительно, а точно. Как только он узнает, что ты пережил Блэкаут, он поспешит исправить эту досадную недоработку…

Словами «досадная недоработка» Вильгельмина случайно выдала величайшую в мире тайну, по сравнению с которой её искусственное происхождение уже не могло меня поразить.

– А в третьих, наш Пророк принадлежит к одной весьма известной семье!..

Алые крылья
Иван Василевский, 7 сентября 2192

Я покидал мастерскую Захарии Гласса, когда в меня чуть не влетел парень лет шестнадцати с копной волнистых чёрных волос и грубыми чертами широкого лица – должно быть, тот самый Юкка, чьё имя хозяин так неосторожно при мне назвал. Бросив короткое «виноват», молодой человек торопливо зашёл внутрь с ланчбоксом, из которого пахло какой-то снедью. Стоило мне оказаться снаружи, как скрипучий фальцет Захарии разнёсся не то, что на всю лавку, а, наверное, на весь уровень.

Из тех выражений, которыми осыпал беднягу старьевщик, «яйцечёс», «мозгов как у блохи» и «собачья гангрена» были самыми ласковыми. И, если бы я рискнул снова заглянуть внутрь, то, держу пари, увидал бы, как вредный дед таскает своего помощника за волосы по углам мастерской. Но я предпочёл смыться быстрее, чем Юккин мозг свяжет воедино мое лицо и громкую хозяйскую выволочку: думаю, с мальчишкой скоро придется поработать.

В «Бархатной ночи» меня ждал новый сюрприз: письменное приглашение не от кого иного, как от Хайдриха на сегодняшнее шоу в «Алых крыльях» – на самой настоящей бумаге, мелким почерком с завитушками. Я-то ждал, что добиваться аудиенции придется долго и окольными путями, а тут «объект исследования» подаёт голос первым! Есть в этом и довольно чёткий подтекст: «Кто бы ты ни был, дорогой гость, ты у меня в руках. Я знаю, где ты живёшь, и сам определяю ход событий…» Интересно, успел ли он пронюхать о моей покупке?

Перчатку я завернул в обрезок ткани, засунул на самое дно рюкзака и прикрыл другими вещами. Затем послал Рахманову радиограмму: «Нашел алмаз; судьба хозяина неизвестна», на что получил ожидаемый ответ: «Копай дальше». Без квантовой связи, конечно, тяжело: я предпочел бы забросить в Гелиополис голограмму перчатки, чем передавать что-то на словах. Но Рахманов ясно дал понять: лучше не привлекать к себе внимание с Луны.

Хайдрих назначил встречу в семь вечера, и времени в запасе у меня было ещё много: на то, что Джек вернётся быстро, я особенно не рассчитывал. Поэтому, спрятав свою находку, я вновь отправился в «Белую Русалку», на сей раз – порасспрашивать рыжую барменшу Белку о Захарии Глассе; мне было интересно, каким путём к старику могла угодить марсианская перчатка. Зашел издалека, спросив, стоит ли что-либо ремонтировать у него в мастерской. Мне порекомендовали его как хорошего мастера, которому до поры до времени доверял вещи и оружие даже Хайдрих.

– А потом заказов от начальника не стало. Даже его амбалы – и те стали редко свои пушки приносить. То-то Захария тогда обозлился! Мальчишке, помощнику своему, мозг ковыряет с утра до ночи. Я б на его месте либо тюкнула старого козла молотком, либо сама повесилась.

– Тот ещё фрукт!.. – поддакнул я. – Так значит – Хайдрих присмотрел мастера получше? Может, мне пойти тогда к нему?

Седой рыбак с пышными усами, сидевший в углу, оторвался от поедания жирного куска тюленины и сипло рассмеялся.

– Святая простота! Если такой мастер и есть, то Хайдрих им точно ни с кем не поделится!

– А что, в Семи Ветрах что-то можно удержать в секрете? – я продолжал прикидываться простачком.

– Готов поклясться, на «Пайн-Айлэнде» скелетов больше чем шкафов!

– Ох, Барри, и трепач же ты! – покачала головой Белка. – Все проще: Захария нечист на руку. Он всех уличных мальчишек подговорил для него красть. Вешать его Хайдриху жалко – как-никак, люди с такими знаниями на дороге не валяются…

– Да ладно! Чтобы Хайдриху – и кого-то было жаль вешать! – вставил я. Мои собеседники разом громко шикнули, хотя говорить о верёвке начал и не я.

– У нас года то ли два, то ли три назад спутник в океан упал… В городе шутят, что Гласс его тоже прикарманил. Целиком. – продолжила барменша.

– Спутник? А это что? – на всякий случай я прикинулся невеждой.

– Ну, ты, парень, и деревня! Это блуждающая звезда!

– Ай, врёшь! – воскликнул я, радуясь, в какую сторону вырулил разговор.

– Многие видали! – пылко сказала рыжая. – И гром от него стоял, как в грозу.

– Мой брательник тогда как раз на ночную рыбалку отправился, – поспешно вставил Барри. – И видел: за этой штукой отплыли целых две лодки. Пёс их знает, что там выловили и куда потом отвезли…

– А сам, значит, сплавать не захотел?

– Держи карман шире! – Барри досадливо потеребил усы. – Такого труса еще поискать. Говорит, от этих штук из космоса несчастья одни, хотя, понятное дело, ни одной никогда не видел…

– Интересные здесь у вас дела творятся!.. – покачал я головой. – С Огенной Земли вас, поди, тоже навещают?

– Ты что – с Луны? Какая Огненная Земля, если Изверги сейчас контролируют и её, и пролив! – огрызнулся Барри. – Слушай, Белка, ты же помнишь Кэт? Ту дылду, что Джек привёл к тебе работать? У тебя ж еще проблемы с Хайдрихом были из-за неё… Она из каких краёв?

Белка моментально посерела лицом.

– Чушь какая!.. Не слушайте его, он такое иногда несёт, когда выпьет… – прошептала рыжая, придвинувшись ко мне так близко, как только позволяла стойка – сделанная в старину из цельного куска какого-то дерева, но теперь уже сильно засаленная и поцарапанная. – Никаких проблем с Хайдрихом у меня никогда не было! Может, хочешь чего поесть?

– Пожалуй, мидий… Только без чесночного соуса, ладно? – попросил я.

– Я, между прочим, пил только воду, – буркнул Барри, кивая на свою кружку, и обиженно ушёл восвояси.

– И все-таки, что за дылду он имел в виду? – спросил я у Белки, когда она отдала распоряжение на кухню. – Может, я её знаю…

– Вряд ли, – довольно мрачно сказала рыжая. – Джек вам про неё вчера рассказывал, её звали Кэт. Роста была примерно вашего. Сильная – совсем как парень. И, хотя мне как женщине признаваться в этом трудно, лицом была хороша и в ногах своих разве что не путалась. «Алые крылья» её у меня на третий день сманили. Один чёрт знает, что с ней стало потом…

Девушка облокотилась на стойку, показывая мне вырез своей блузки. Я не мог не оценить стараний и улыбнулся в ответ. Надо же, день ещё не прошёл, а столько выплыло любопытных подробностей, которые могут привести нас либо к марсианам, либо к их могиле. Интересно, чем порадует меня позже вечером Хайдрих?..

Отобедав, я некоторое время бродил по внешним улицам города, выходившим к океану – чтобы с волос и одежды выветрился запах дешёвой забегаловки, дождался, пока колокол бывшей церкви пробьёт шесть тридцать и отправился в кабаре, местонахождение которого тайком просканировал браслетом с карты у входа в отель.

«Алые крылья» находились в Эдеме – той части города, куда и жителей, и гостей полвека назад пускали только по клубным картам и личным рекомендациям. Традиция, хоть и в сильно изменённом виде, пережила глобальную катастрофу, и те «развлечения для богатых», что могли существовать при дефиците электричества, благополучно дожили до наших дней. «Богатые» в Антарктиде измельчали до оборотистых торговцев, крупных фермеров, удачливых золотоискателей, а также наиболее рукастых и хватких мастеров. Напротив, те, кто до Блэкаута располагали миллиардами, порой даже не занимаясь собственным бизнесом лично, вмиг потеряли всё и очень быстро вымерли, распродав драгоценные серьги и кольца своих жён. Да и самих жён в конце концов.

От остального города Эдем отделяла стена мешков и ящиков, склеенных между собой строительной пеной: и вход в эти края дозволялся не всякому. Двери кабаре представляли собой пару сложенных трехметровых крыльев; они были сделаны из множества стеклянных пластин из рубинового стекла и эффектно распахивались, когда к ним приближался человек, складываясь вновь уже за его спиной. Свет лампочек, спрятанных внутри крыльев, дробился на сотни мелких отблесков и завораживал уже на подходе; я подивился умению людей, восстановивших такое сложное освещение (неужто сам Захария потрудился?). Но если раньше они срабатывали автоматически, то сейчас, чтобы привратник привёл в движение механизм, мне пришлось долго звонить в колокольчик.

Вот крылья-двери распахнулись – медленно, лениво, словно какой-то вредитель плеснул клею в механизм; зато у меня было время подивиться их размаху и мысленно пожать руку придумавшему их инженеру. Дорогу в главный зал указывала цепочка мерцающих огоньков, которая тянулась по полу вдоль зеркальных стен. Крылья сложились за моей спиной куда быстрей – с холодным лязгом, от которого стало не по себе.

За второй дверью меня ждал привратник, которому я протянул приглашение Хайдриха, и тот впустил меня без единого слова. Я очутился в обширном зале, наполненом ароматом терпких благовоний и призрачным звоном самого настоящего рояля, который раньше мне приходилось слышать лишь в оцифрованных записях. То, что инструмент расстроен, было слышно за версту, но ощущение волшебства от этого почему-то не пропадало. Белокурая красавица в коротеньком блестящем платье томно изгибалась в такт чувственной мелодии, сидя верхом на серебряном полумесяце, который качался, словно маятник, в пятне электрического света.

В кабаре я увидел около двадцати человек; кто-то полулежал на низких диванах, покуривая кальян – с чем угодно, кроме табака, кто-то, сидя за барной стойкой, вспоминал золотоискателей, безвозвратно ушедших исследовать Серебряный Дворец – заброшенную систему шахт с дурной славой. Нельзя сказать, что вид посетителей был под стать заведению; те же грубые, обветренные, обожжённые солнцем лица, те же ножи, пристёгнутые к поясам и колючие взгляды, что и везде. Разве что кожа и волосы почище, одежды Золотого Века побольше, а на шеях и пальцах красуются, блестя в красноватом свете ламп, многочисленные цепи и кольца.

Мягкое прикосновение к плечу. Обернувшись, я увидел темнокожую девушку; весь ее наряд – это прозрачные туфли на высоченных платформах, лиф и юбочка, сплетённые из жемчужных нитей и надетые не столько ради приличия, сколько для того, чтобы сильней подразнить зрителя. Плечи, руки, бедра – гладкие, округлые, словно их столетиями обкатывали и обтачивали морские волны. Секунды две я не могу думать вообще, на третью меня посещает дурацкая мысль о том, что ей, должно быть, чертовски холодно: руки так и тянутся набросить плащ ей на плечи.

– Я вас провожу, господин Василевский, – говорит она низким тягучим голосом. Отточенный взмах ресниц. Рука змеёй проскальзывает под мою, а я пытаюсь вспомнить, как давно ко мне прижималась женщина.

Под мерный стук её жемчугов мы поднимаемся по винтовой лестнице на два этажа вверх и попадаем в комнату без окон, где горят красивые лампы из разноцветного стекла. Здесь, раскуривая высокий кальян, меня ожидает Хайдрих; несмотря на полумрак комнаты, он не снимает тёмных очков. Глава Семи Ветров не спеша поднимается с дивана, и мы жмём друг другу руки. Это лицо… Я мог бы поспорить на что угодно, что встречал его раньше. Но где? Я ведь раньше не бывал в Семи Ветрах, да к тому же, по словам Джека, Хайдрих покидает Пайн-Айлэнд чертовски редко. Впрочем, так ли хорошо информирован караванщик?

– Весьма польщён, господин Василевский, что вы решили к нам заглянуть, – сказал глава Семи Ветров. – Раз вы проделали путь от самого Нового Бергена, дело, должно быть, очень важное?

– Все так, господин Хайдрих, – ответил я, пользуясь возможностью, чтобы рассмотреть это лицо получше. – Я хочу открыть у вас лабораторию для производства медикаментов. Сырьё и формулы у меня есть, даже кое-какое нетронутое оборудование для моделирования ДНК, облучения семян. Нет лишь электричества, так как после Блэкаута ветряки лопастями вхолостую крутят. А у вас оно есть…

Девушка в жемчугах томно разлеглась на кушетке, где свет ламп до нее почти не доставал, и застыла, словно превратившись в изваяние: силуэт едва различался во мраке. А я-то думал: почему это ни в комнате, ни в коридоре нет охраны! Штука была в том, что кушетка стояла слева от меня и чуть позади: мне атаковать неудобно, а ей – в самый раз. Остается лишь гадать, что за оружие она прячет в своем жемчужном лифчике. Или не в лифчике?

– Закурите? – хозяин дружелюбно кивнул на кальян, у которого была и вторая трубка (страшно представить, сколько её уже держало губ).

– Прошу прощения, нельзя мне… В той же драке, где я остался без глаза, меня и по голове шарахнули будь здоров. Дома я как-то раз покурил: родные от меня два часа в подвале прятались, – я опасался не столько инфекций, сколько того, что меня попробуют накачать неизвестным веществом. Хайдрих, впрочем, настаивать не стал и взял свою трубку левой рукой. Интересно…

– И сколько вашему бизнесу лет? – поинтересовался он.

– Лет? – рассмеялся я. – Если бы! Матушка, пока была жива, держала рот на замке и всей семье запрещала говорить про нашу коллекцию спор, грибниц и прочего. Сидела, можно сказать, на золоте, а на жизнь зарабатывала ремонтом одежды. Сколько ни убеждал ее, что нужно с вами поговорить, и что без этого такое добро лишь зря пропадет, она упиралась до самой смерти. Да и я, признаться, месяц собирался с духом, прежде чем отправиться к вам, а еще три стояла лютая зима с ураганами…

– Осторожностью в матушку пошли, что ли? – съехидничал Хайдрих.

– Возможно, – спокойно ответил я. – Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что бизнес вы сможете отобрать в любой момент. Территория ваша, электричество ваше, люди с пушками – тоже ваши… Тут любой на моем месте трижды подумает – уж простите за прямоту.

Хайдрих запрокинул голову и сухо рассмеялся.

– Пока вы не пытаетесь меня обмануть и ничего не замышляете против моего города, – он выделил голосом слово «моего», – ни на ваш бизнес, ни на вашу долю я покушаться не стану. Спросите любого в Семи Ветрах – от хозяйки «Бархатной ночи» до любого торговца рыбой – сильно ли я их зажимаю. Скажу больше – те немногие, кого я считаю особенно ценными, не платят в городскую казну ни грамма золота. Но сами понимаете – для этого нужно прыгать выше головы… А чем же вы занимались, прежде чем получили матушкино богатство?

– Искал по заброшенным объектам редкие металлы да химреактивы, потом продавал – врачам, кузнецам, заезжим торговцам. Опасное дело, ведь с каждым годом их меньше, а искателей – больше, – я почесал бровь над своей пустой глазницей, и глава Семи Ветров понимающе кивнул.