Текст книги "Время несбывшихся надежд"

С этим человеком, с коммерческим директором, о котором Вы рассказывали, Вы расстались после аферы с компьютерами?

С. Б.: А он совершил такой кульбит: помимо того, что обманул меня тысячи на четыре долларов при приобретении двух компьютеров, лазерного принтера и еще там чего-то, вошел в доверие к тем бизнесменам, небольшому кругу, который поддерживал Альтернативный театр, другие культурные инициативы. Они решили, что вот создается холдинг не холдинг, нечто… вот у нас есть театр, есть клуб, вот газета… Понимаете? Они мыслили: «наше». Но вместе с тем никто на меня не давил, не говорил, что мне печатать. Эти люди понимали, что надо как-то развиваться. Но с ними очень трудно было встретиться – 24 часа в сутки они работали. Они меня бросили просто. В каком плане? «Вот мы тебе дали первоначальный капитал, и ты крутись, ты вот делай что-то». И тем не менее один из них нашел выход – издавать минский филиал рекламной газеты «Из рук в руки». Он отвез меня в Москву и познакомил с редактором выходившего там издания. А я потом послал изучить их опыт этого жулика, своего коммерческого директора. И это была ошибка. Он сошелся с ними. Они его убедили: а зачем нам это «Европейское время»? Он нашел здесь, в белорусской Академии наук, поддержку со стороны директора одного академического института, и они организовали свое, белорусское «Из рук в руки», т. е. он мои использовал связи и то, что мы вышли на москвичей. А первоначально проектировалось, что минское издание «Из рук в руки» станет приложением коммерческим к «Европейскому времени» и поможет финансово окрепнуть газете, превратиться в еженедельник. И вот тут этот прохвост меня откровенно обвел вокруг пальца, оторвав «Из рук в руки» от «Европейского времени». Наверное, я плохо разбирался в людях. Но все равно это закончилось бы крахом. Время работало не на нас. Я очень хорошо помню ситуацию, когда перед первыми президентскими выборами, в 1994-м году, я находился после инфаркта в санатории в Ждановичах, на реабилитации. И вот звонит мне один из предпринимателей, собственно, самый такой отзывчивый, который сразу согласился помогать «Европейскому времени». Период был ответственнейший. Пазьняк воевал с Шушкевичем. К власти рвался Лукашенко. И вот этот самый бизнесмен и его друзья мне звонят и говорят: «Мы сейчас к Вам приедем. Вы с Быковым в хороших отношениях?» Я говорю: «Ну, я не друг Василя Владимировича – разница в возрасте. Но, конечно, в очень приличных отношениях, нас Адамович познакомил. Он ко мне, как к критику литературному и публицисту, хорошо относится». – «Мы приедем». Приехали. Вызвали меня, и в машине беседа на следующую тему: уговорите Быкова, чтобы он позвал к себе Шушкевича и Пазьняка, чтобы они сошлись-помирились. Бизнес чувствовал опасность прихода к власти Лукашенко. Мы их поддержим, говорили они, только пускай помирятся и решат, кому из них двоих идти в президенты. Ну пусть они помирятся. Я позвонил Быкову из санатория. И услышал от Василя Владимировича: «Вы думаете, я этого не делал? Несколько раз в моей квартире я сводил их. Ничего из этого не получилось. Так что я больше за это браться не буду». Не нашли общего языка. Ну вот, пришлось передать это тем самым бизнесменам. Так что были люди, которые не только, что называется, «ковали деньгу». Все-таки они думали о будущем Беларуси, поддерживали Альтернативный театр… А какие встречи там были! Стена была исписана всеми, начиная со Смоктуновского, Окуджавы, Караченцева… Они делали клуб. Они хотели, чтобы общались люди (делает сильный упор на два последних слова). Да, были там и «малиновые пиджаки», и всякие там зазнайки были, но они чего-то большего хотели, чем только делание денег, они что-то важное формировали (произносит с ударением) в городе. И сам театр ведь работал прекрасно (в голосе одновременно удивление, восхищение и эмоциональный подъем). Они хорошо платили актерам. Какие прекрасные актеры и режиссеры работали там! То есть, это был островок такой свободы, из которого какие-то ответвления могли возникать: и газета вот, и клуб, и журнал, может быть, еще что-то. Да, «Класс-клуб» это называлось. Открыли свой ресторан там же. Потом учредили премию – «Человек Года». И я еще успел первый получить первую премию в номинации «Журналистика» за 1994-й год. «Рождественские встречи» – так назывался этот вечер во Дворце молодежи.

Когда Вы обсуждали со своими друзьями эту газету, думали ли Вы о некой концепции, было ли какое-то целостное преставление?

С. Б.: Я думаю, что тогда было трудно выработать какую-то концепцию. Такую строгую, по каким-то там частностям. Несомненно, что это было либеральное, демократическое издание. Прежде всего важным было развитие демократического начала, направленного на сближение с Западом, потому что все-таки в западных демократических ценностях мы видели залог развития и нашей демократии. Мы хотели способствовать сближению Беларуси и западной демократии с тем, чтобы демократические ценности как-то тут утвердились. Вот в такой общей форме это существовало. Но так получилось, поскольку в Беларуси уже сложились лагеря к тому времени: коммунистический с ксенофобско-антисемитским акцентом, я имею в виду такие их рупоры, как «Политический собеседник» и «Славянский Набат», а с другой стороны была очевидна ограниченность (произносит это слово почти по слогам) национальной идеологии, то «Европейское время» заняло такую центристскую позицию. Но, конечно, с очевидной ориентацией, я повторяю, на демократические ценности. Но приходилось, приходилось давать пинки налево и направо. И нас критиковали и били и те, и другие. На «Европейское время» откликались. В газете даже была такая рубрика «колючих» заметок: давалась цитатка из цеплявшего нас издания, ну и соответствующий отлуп двумя-тремя фразами. Вот такая была позиция газеты.

А как Вы авторов искали? Как Вы их отбирали?

С. Б.: А Вы знаете что – это было не очень трудно. Потому что, во-первых, люди демократического склада сами тянулись к нашей газете. Во-вторых, по публицистике этих людей в других изданиях, по встречам с ними, разговорам было видно, что их позиция близка «Европейскому времени», что это люди не каких-то крайних взглядов, их демократизм был очевиден. Вот и сложился такой круг авторов. Ольга Абрамова печаталась, Валерий Карбалевич, еще находились какие-то люди… Из писательской среды я находил людей. Сам публиковался там. В общем, были люди, которым было близко «Европейское время». Они сами предлагали свои работы. Но и мы им заказывали. Вот Карбалевич Валерий – он был нашим регулярным обозревателем. Тем более это было не очень трудно – раз в месяц написать.

Вы часто, когда говорили о себе, определяли то, что Вы делали в журналистике, как публицистику. Что Вы вкладываете в это понятие?

С. Б.: Хорошая публицистика принадлежит одновременно и журналистике, и литературе. В таком случае это, как правило, часть большой литературы, использующей свою образную систему. В том числе образы мировой литературы, мировой истории. Но может быть и обращение к фигурам совершенно конкретных людей. Вместе с тем публицистика – это слово, обращенное, конечно, прежде всего к душе читателя, но и к его разуму тоже. Талантливая публицистика, которая переходит уже в ранг литературы, – это особый случай. Вот Влас Дорошевич – это и журналист, и писатель. Такие фигуры рождаются особым временем. Вторая половина девятнадцатого века – начало двадцатого – это было время такой публицистики, в которой сверкали имена Амфитеатрова, Дорошевича, Суворина, Розанова… Нужна ли сегодня читателю такая публицистика? Не знаю, не уверен. Почему? Сам читатель изменился. Он сегодня в поисках какой-то конкретики: курс валют, как выжить, цены на рынке, узнать про что-то от болезней. И газеты помогают. Поэтому «Комсомолка» наполовину иногда напоминает медицинский листок. Читатель ищет практическое. Я не раз стоял в книжных магазинах, наблюдал, что люди покупают. Люди покупают литературу практическую – разные пособия, учебники, справочники. Хотя есть любители, которые спрашивают модные западные новинки, переводы, ну того же Пелевина, которого я абсолютно не могу читать. Ну не могу я читать Пелевина. Все эти «generation p» и прочее. В западных газетах мне нравится, в той же польской прессе, за которой слежу, раздел «opinia» – мнения; есть специальные страницы, есть субботние, воскресные приложения, где резвятся интеллектуалы: пишут на исторические темы, моральные, философские. У нас уже читатель отучен от этого. А для того, чтобы это было, нужна развитая, разветвленная пресса. Пресса для интеллектуалов, для людей более серьезного какого-то такого образования, и одновременно популистские газеты, типа там «Народной воли», т. е. пресса должна быть разнообразной. И тогда найдется место и для публицистики. Ну а кто такой сегодняшний читатель той же «Народной воли», к примеру? Это большей частью пенсионер, обиженный государством, жалующийся на несправедливость власти и нищету. Мне иногда передают их письма. Они садятся, берут листок из ученической тетради и пишут свои исповеди, просят… Но это только часть выразителей общественного мнения. Более культурный слой не читает этого всего. Им это не нужно. Явление, именовавшееся ранее широким читателем, ушло. Широкий читатель ушел. Это правда. Его нет. Это тот читатель, который стоял в очередях за новым романом Айтматова… Жизнь перестала быть литературоцентричной, или, как выразился недавно один автор, текстоцентричной. И это не могло не сказаться на судьбе журналистки. Речь не идет о том, что нужно сожалеть и говорить: «Ах, как плохо; были и ушли духовные времена». Быков, например, мне говорил, что он не считает, что и советские времена, когда так гонялись за книгами, были временами высокой духовности. Он говорил мне: ну ты ж помнишь, вот эти «чешские» полки выпускались, их надо было заполнять. Я ко многим приходил и всегда определял, где мещанин живет. У мещанина всегда, если девятитомное собрание – всегда 1,2,3…9. А если интеллигентный читатель, то у него девятый том мог стоять первым, потом седьмой… Да, гонялись за подписками, очереди стояли безумные. Особенно если на Вальтера Скотта – так там три квартала.

Директор подписных изданий – это был пост не хуже, чем пост директора плодоовощной базы или директора обувного магазина. Итальянские сапоги. О-о, я помню, жене нужны были сапоги. Боже мой. 70-е годы. Достать сапоги… Но я спорил с Быковым. «Вы знаете что, Василь Владимирович, – говорил я ему, – а вот пусть даже с первого по девятый аккуратно стоят тома, но они стоят, и эти корешки мозолят глаза. Человек привыкает, что у него стоит вот этот писатель, и этот, и этот. А потом придет его племянник и возьмет томик, а может, его дочка. Все-таки он не только фужерами и сервизами забил сервант, но и книгами».

Вы упомянули «классную журналистику». Между «классной журналистикой» и публицистикой Вы ставите знак равенства или Вы имели в виду что-то другое?

С. Б.: Я имею в виду, конечно, прежде всего искусство слова. Это для меня, как для читателя, важно. Вы знаете, один читатель, ну, правда, достаточно искушенный, хотя тогда он был совсем молодым, как-то очень давно сказал мне: «Семен Владимирович, вот не совсем соглашаюсь с Вами в последнем Вашем фельетоне, но есть же что почитать». Понимаете? Есть что почитать. В смысле, как (делает ударение) это написано, в смысле искусства слова. Ну, конечно, у меня были неплохие учителя: тот же Влас Михайлович Дорошевич. Не хочу сказать, что я ему подражал. Подражать ему невозможно. Но кое-чему он, конечно, меня научил. Мне видится, что сегодня искусство слова в журналистике почти утрачено. Хотя есть, как говорят, отдельные явления. Я люблю читать некоторых московских авторов, из наших белорусских – читаю Калинкину, Дубавца, Островца… Если вернуться к началу нашего разговора – к журналистике, – ее здесь, в Беларуси, как профессионального явления нет. Уничтожены условия для ее развития. Вообще как профессия журналистика кончилась. В классическом понимании этого слова. Она превратилась в некий специализированный вид занятия: вот информация, вот какой-то комментарий. Есть еще, конечно, блогерская болтовня. Но это на любителя… В Беларуси же, повторяю, нет условий для развития даже весьма посредственной журналистики. Поэтому она умерла. Две-три газеты как-то держатся – «Наша Нiва», «Народная воля». Что-то они еще могут сказать. Но в целом и это не журналистка, а, скорее, некий вызов умирающего или вырождающегося. В удушливой атмосфере ничего достойного произрасти не может. Но и за эти издания цепляется небольшая часть читателей, привыкших к чтению, к общению с газетой. Они читают, они из последних сил подписываются, жертвуют. Потому что у них ничего больше в жизни не осталось. Они живут от номера до номера. И читают газету от корки до корки, передают соседям… Вот в таких нишах существуют две-три газеты и их немногочисленные читатели. Журналистика, как широкое общественное явление, как дело общественно-влиятельное, – увы – у нас закончилась.

Александр Вольвачев

Кажется, Александр Вольвачев почувствовал повышенный спрос со стороны масс-медиа на специалистов со знанием экономики задолго до того, как в начале 1990-х этот спрос стал очевиден для всех. В 1984-м, оставив Белорусский политехнический институт, куда он перевелся после двух лет обучения на инженерно-экономическом факультете Монгольского университета, Александр поступил на факультет журналистики БГУ. Сейчас он говорит, что до поступления на журфак никакого представления о профессии у него не было, что его приход в журналистику – во многом случайность. Размышляя о причинах, которые, тем не менее, привели его в эту профессию, Александр Вольвачев предполагает, что все произошло потому, что журналистика казалась ему возможностью высказаться.

Возможность высказаться – важная составляющая профессионального подхода Александра Вольвачева к миру. Именно о ней он говорил в 2002-м году, накануне выхода первого номера обновленного журнала «Кур’ер», в интервью корреспонденту БелаПАН: «Центральное место в журнале займут не те 10 штатных политиков и комментаторов, которые не сходят со страниц различных изданий, а простые, не «статусные» граждане. Они не управляют этой страной, а просто живут в ней и на себе ощущают последствия деятельности политиков и экономистов. Они и будут главными героями наших публикаций». Он понимал, что сделать это будет сложно, «потому что жителей Беларуси отучили публично высказывать свое мнение, убедили, что оно не значимо, ни на что не влияет». Однако понимал и другое, что «снизу могут прийти интересные и неожиданные темы, идеи».

Но все это было гораздо позже. А семнадцатью годами ранее, будучи еще студентом факультета журналистики, Александр Вольвачев быстро понял, что в этой специальности невозможно сначала выучить теорию, а потом перейти к практике. Поэтому со второго курса перевелся на заочное отделение и ушел за профессиональными навыками сначала в редакцию многотиражной газеты «За ударный труд» Минского обувного объединения «Луч», потом в БелТА, в еженедельник «7 дней». А с 1990-го Александр Вольвачев совмещал работу собкора по Беларуси газеты «КоммерсантЪ» и главного редактора «Белорусского делового вестника», который издавался как приложение к журналу «Дело».

Но 1990-е для Александра Вольвачева – это, прежде всего, учредительство и редактирование двух едва ли не самых успешных белорусских изданий бизнес-тематики – «Белорусской деловой газеты» и «Белорусской газеты». Для многих эти газеты стали школой журналистики. В каком-то смысле они были такими и для самого Вольвачева.

Популярная «Белорусская деловая газета» началась как профессиональное бизнес-издание «Биржи и банки». Кроме Вольвачева, его ядром стали собкоры «Коммерсанта» Петр Марцев, Александр Михальчук, Роман Яковлевский. Но, как часто бывает, популярность и коммерческий успех принесли с собой противоречия, раздор и, в конечном счете, раскол. В 1995-м Александр Вольвачев и часть редакции «БДГ» ушли из газеты и создали другое издание – «Белорусскую газету». «Наше расставание не было скандальным, не вызвано финансовыми разборками, – рассказывал Вольвачев в одном из интервью. – То, что произошло, я охарактеризовал бы скорее как творческие разногласия: какой быть газете, как ей дальше развиваться». Вспоминая сегодня о тех событиях, причину «творческих разногласий» с Марцевым он объясняет в первую очередь разочарованием в личных отношениях даже в большей степени, чем разным видением направления развития газеты.

Созданная «Белорусская газета» ориентировалась на предпринимателей, политиков и вообще тех, кто интересовался положением в экономике и политике. Первое время газета выходила на бумаге розового цвета. «“Financial Times” тоже выходит на цветной бумаге», – то ли в шутку, то ли всерьез говорит Вольвачев, объясняя такой ход отчасти необходимостью выделиться, привлечь читателя к не знакомому пока изданию. В 1997-м году, пытаясь избежать разорения штрафами и не стать жертвой «показательной акции устрашения» в отношении негосударственных изданий, редакция «БГ» привлекла в качестве учредителя крупную российскую медиаструктуру. Но переоформление уставных документов для Александра Вольвачева закончилось уходом с редакторского поста в 1999-м году.

Журнал «Кур’ер», который в 2002-м году Александр Вольвачев принял из рук его учредителя и главного редактора, известного белорусского журналиста Игоря Герменчука, оказался невостребованной трибуной. После его закрытия Александр Вольвачев участвовал в различных издательских проектах в стране и зарубежом, но «собственных проектов пока» не было.

Расскажите, с чего начиналась «Белорусская деловая газета»? С чем была связана идея открыть первое деловое издание в Беларуси?

Александр Вольвачев: Начиналась с провала путча в августе 1991-го. Беларусь стала независимой страной, все здесь стало быстро меняться. Появилось ощущение свободы. У журналистов – писать без оглядки на партийную цензуру, у предприимчивых людей – заниматься бизнесом, что перестало считаться преступлением. Тема экономическая очень актуализировалась, и мы хотели ориентироваться на новые интересы аудитории. Причем наша газета не была первой, на тот момент уже выходили «Белорусский рынок», «Белорусский предприниматель». Еще раньше, в 1990-м году, появился журнал «Дело». А газета «Биржи и банки» стала регулярно выходить с февраля 1992-го года. Почему такой выбор темы? Где-то за год до этого редактор «Дела» Виктор Жук пригласил меня для организации ежемесячника «Белорусский деловой вестник». Я тогда работал в БелТА и одновременно – собкором газеты «КоммерсантЪ». «Вестник» аккуратно выходил, несколько номеров в англоязычной версии даже было напечатано в США американскими партнерами Жука. Вот через пару месяцев после путча Марцев – он в то время заведовал бюро «Коммерсанта» в Беларуси – предложил выпускать белорусский аналог «Коммерсанта». Аналога, конечно, не получилось. Поначалу газета выходила на восьми страницах формата А3. Содержание было довольно примитивным, ведь тогда и эта новая «рыночная экономика» была такой же примитивной. Чтобы как-то оживить скучную информацию о котировках валют, о биржевых торгах, мы на первой странице печатали графические иллюстрации Сергея Стельмашонка. Выглядело интересно. Первый тираж был 8000. Продать его, особенно в «нужные руки», было трудно, и мы первое время пачками вывозили газету на биржи и там распространяли бесплатно. Государство на это не обращало внимания, оно тогда никак не регулировало издательское дело, да и вообще мало во что вмешивалось.

Кто финансировал выход газеты на первом этапе?

А. В.: Деньги дал Лева Ратнер, кажется, он был одним из первых белорусских кооператоров. Я раньше не был с ним знаком, его увлек этой идеей Петя Марцев. Замысел был такой: я занимаюсь издательскими делами, а Марцев и Ратнер – торговым бизнесом. Из доходов этого бизнеса задумывалось финансировать развитие газеты. Но так не получилось. Торговля сначала не очень удачно складывалась, и газета очень экономно, эволюционно развивалась. Все наши «бизнесы» размещались в общежитии какого-то ПТУ, недалеко от площади Казинца, редакция занимала одну комнату. За аренду редакция не платила, хотя можете себе представить уровень затрат, а на остальное пыталась сама зарабатывать. Не было денег на нормальный компьютер, который мог бы «потянуть» издательские программы, на лазерный принтер, чтобы распечатывать оригинал-макеты для типографии. Поэтому версталась газета – представьте себе – в другой редакции, в журнале «Нестор-вестник», который издавал Анатолий Кирюшкин. Тоже, кстати, один из зачинателей деловой прессы. А потом газету серьезно поддержали ее читатели-бизнесмены. Но все равно без участия Ратнера ничего бы не получилось. И участвовать в газетном проекте он согласился без всякого расчета на прибыль, ему это было интересно. Когда мы начали издавать газету и регистрировали предприятие, я был учредителем как физическое лицо, а Марцев с Ратнером как партнеры по фирме «МАРАТ», они назвали ее по начальным буквам своих фамилий. Они не так много вместе поработали, меньше года. Ратнер ушел вынужденно, но причины я не знаю и сейчас. Он уехал по каким-то делам в Америку, его не было с месяц. А когда вернулся, что-то произошло, что вынудило его уйти. Думаю, Марцев просто выжил его из «МАРАТа», наверное, показалось, что трудности миновали и можно обойтись без партнера, который считался главным. Если бы Лева остался, все в нашем проекте могло бы сложиться иначе. Но Ратнер и без Марцева состоялся как солидный бизнесмен, а вот у Пети это не вышло – все его торговые проекты балансировали на грани убыточности. Потом, году в 1993 м, Марцев предложил исключить Ратнера и из издательской фирмы. И я как учредитель в этом участвовал, голосовал «за». Ратнер просил оставить его, говорил: «Зачем исключать? Я же ни на что не претендую». Я считал, что поступаю как Петин друг, но ясно, что поучаствовал в пакости. До сих пор остался осадок от этой истории.

Значит, «БДГ» поддержали читатели-бизнесмены. А как?

А. В.: Когда газета только начала выходить и особой прибыли не приносила, мы решили создать так называемый Наблюдательный совет. В совет вошло что-то около 20 банков и бирж, названия которых фигурировали в выходных данных газеты. Это, кстати, придавало нам в тот момент «веса» и солидности. С каждым «наблюдателем» заключался договор. Газета обязалась публиковать информацию об их деятельности – мы как раз на такой информации и специализировались, – а взамен получала разовый финансовый взнос. Все были довольны.

Как создавался коллектив редакции? Где искали авторов по экономической тематике?

А. В.: Сначала коллектив «Биржи и банки» – это были я и Лена Данейко. Через месяц появился Высоцкий Игорь. Он до этого редактировал газету коммерческих объявлений «Экспресс-контакт». Он такой довольно разворотливый человек оказался. Начал специализироваться в банковской сфере, хотя по профессии – биолог, и затем не только в «БДГ», но и в «Белорусской газете» ее курировал. Буквально через месяц Высоцкий при поддержке Национального банка организовал первую в стране международную банковскую конференцию. Прошла она в Раубичах, от иностранцев были только польские банки. Газета очень удачно засветилась в качестве организатора, подробно конференцию освещала, а многие польские банкиры после этого стали нашими рекламодателями. Через несколько месяцев из журнала «Дело» пришел Саша Михальчук, с которым мы до этого несколько лет работали в БелТА.

То есть, редакция возникла благодаря личным контактам?

А. В.: Ну да, мы были изначально друзьями, хорошими знакомыми. Так, в принципе, любой бизнес тогда складывался. Ведь создавалась новая экономика, специалистов «по рынку» советская власть не готовила. Учились люди уже в процессе. Важнее было доверие, я уже говорил, что государство почти ничего не контролировало. Это большой соблазн для разных мошенников, а «контролерами» стали бандиты. Кстати, какой-то местный рэкет приходил и к нам в общежитие на улице Казинца, но Ратнер отказался платить. И ничего страшного после этого не случилось. Может, повезло. Редакция стала похожа на «настоящую», когда месяцев через 6–7 мы переехали в центр города, на площадь Свободы. Уже могли себе позволить большой офис и расширить штат. Если вначале объем газеты был 8 страниц, то позже увеличился до 16-ти, а потом до 32-х страниц. Еще через какое-то время газета стала выходить два раза в неделю – 32 полосы в понедельник и 24 в четверг.

Когда Вы участвовали в создании «БДГ», газеты «Биржи и банки» уже не было? Или она издавалась еще какое-то время?

А. В.: Газета «Биржи и банки» всего лишь поменяла «шапку». Первоначально она называлась «Биржи и банки», а внизу маленькими буквами – «Белорусская деловая газета». Это ее полное название, она так была зарегистрирована. А через некоторое время «шапка» перевернулась: «Белорусская деловая газета» мы стали писать крупным шрифтом, а «Биржи и банки» – мелким. Название не изменилось, изменилась «шапка». К этому названию быстро привыкли, «БДГ» прижилось и запомнилось, потом перерегистрировалось в таком формате, а про «Биржи и банки» забыли.

То есть, по сути, Вы формировали деловую среду в Беларуси?

А. В.: Мы не формировали, она сама формировалась. Тогда к предпринимателям себя относили ведь не только те, кто регистрировался как юридическое лицо. Было такое время, когда в предпринимательство оказалась вовлеченной значительная часть населения. Скажем, в начале 90-х система сбыта на госпредприятиях нарушилась и возник такой странный вариант – реализацией продукции начали заниматься рядовые граждане.

Это была такая своеобразная школа народного бизнеса. Появилось много посредников, которые выстраивались в длинные «цепочки», между ними возникали отношения, их надо было как-то организовать, проконтролировать. Причем у этой массы людей были свои регуляторы, она не была хаотичной. Возможно, из этих странных посредников, которые торговали всем – от грузовиков до мифической «красной ртути», – и мог сформироваться полноценный класс предпринимателей. Не хватило времени, свободы быстро прекратились, охоту отбили. Хотя я считаю, что государство в то время действовало разумно, допуская такую экономическую «вседозволенность». Проблемы же накрыли страну не оттого, что рынок вытеснил «советскую модель». Сама эта модель разрушилась, население стало разоряться еще при «развитом социализме», оттуда пришли пустые прилавки и талонная система. Но если государство перестает кормить население, оно должно хотя бы не мешать людям самим о себе позаботиться. Так и было в начале 1990-х. А вот если бы государство не только не мешало, но еще и помогало, создало условия, благоприятствовало, тогда бы и у нас развилось массовое предпринимательство. Газета в тот момент просто оказывала, как сейчас говорят, информационное сопровождение этих процессов. И эта информация хорошо продавалась, она была очень востребованной. Газетная информация на любом нормальном рынке – это ведь тоже товар. Хороша ситуация, когда на этот товар есть высокий спрос. Тогда было время спроса на информацию. Нам надо было только следить за тем, чтобы этот спрос не снижался. А это значит, нужно было повышать качество информации, расширять ее. Для такого издания, как «БДГ», важным было не «чтиво», а функциональность. И экономическая информация действительно была функциональной, потому что она реально помогала в бизнесе. Как, кстати, и реклама, это ведь тоже коммерческая информация. Поэтому в какой-то момент рекламы в газете стало очень много – рекламодатели буквально выстраивались в очередь. И не оттого, что им некуда было деньги девать. Это было эффективно – их коммерческая информация с нашей помощью очень быстро находила адресатов.

Это произошло, когда банки и биржи вышли из Наблюдательного совета «БДГ»?

А. В.: Нет, это параллельно начало происходить.

Так это было золотое время для газетного бизнеса!

А. В.: Да, время было хорошее. Только первую рекламу мало кто хотел давать из белорусских предпринимателей. Потому что круг этих бизнесменов был узок. Как сейчас говорят, business to business не очень был развит. А выход через газету на граждан тоже был объективно затруднен – не тот тираж, не та аудитория. Я помню, в числе первых рекламодателей была фирма «Пуше». Потом она стала крупным торгово-производственным холдингом, а начинала как обычная торгово-закупочная контора и предлагала всякую всячину – шпон карельской березы, пылесосы какие-то… Поляки были в то время (1992 год) очень активными рекламодателями, они считали белорусский рынок довольно перспективным. И если поначалу нам приходилось ездить за рекламой на каждую фирму, долго и трудно уговаривать, то позже наступило время, когда реклама сама потекла в газету. Потом наступил момент, когда ее очень много стало, и ее невозможно было всю разместить без ущерба для информационной структуры. Пришлось увеличить периодичность до двух выходов в неделю. Не потому, подчеркиваю, чтобы более оперативно информацию доносить, а потому, чтобы увеличить оборачиваемость рекламы. Только из-за этого. Было много клиентов, которые могли размещать рекламные модули не 4 раза в месяц, а 8 или 6 раз. Как я уже говорил, была очередь на размещение рекламы. Когда появился второй номер, выручка газеты заметно выросла. Марцеву показалось, что можно продолжить эту практику увеличения периодичности и изменить формат, после чего я из «БДГ» ушел.

А Вы были с этим не согласны?

А. В.: Одна из причин, почему надо было расстаться с Марцевым, потому что пропало доверие. Наша дружба испытания деньгами и «славой» не выдержала. Это было большое разочарование. Поэтому и спорить о судьбе газеты уже не хотелось. Тем более что вряд ли бы мы пришли к общему мнению. Петю заинтересовало содержание газеты, а не только ее прибыль, когда его торговая коммерция провалилась. Тогда у него появилась своя «стратегия» развития, он стал представляться «издателем». Вот и возник такой странный план – издавать «БДГ» ежедневно и сделать общественно-политической. Я догадывался о мотивах. Петя решил, что уважение, которым пользовалась «БДГ», можно превратить в рычаг политического влияния. Нравилась ему «политическая хиромантия». Но при этом он почему-то думал, что сохранится и вся рекламная выручка. Но она не могла сохраниться, потому что многие рекламодатели не останутся в издании, которое радикально меняет содержание, аудиторию. Чем острее содержание газеты, тем меньше шансов на рекламу. Во-вторых, в разы вырастут затраты. Значит, вместо прибыли появятся убытки. Ведь нужно увеличивать не только периодичность, но и тираж, ведь нельзя газету такого формата издавать тиражом 20 тысяч. А «БДГ» больший тираж был не нужен, потому что наша аудитория была целевая. Для общественно-политической газеты 20 тысяч – это мизер. 20 тысяч – это же не аудитория избирателей. Это ничто. Тираж должен быть минимум 100–120 тысяч, иначе это будет общественно-политическая газета для политиков. Так оно потом и получилось. Из газеты реклама ушла, расходы выросли, и газета была вынуждена встать в очередь за зарубежным финансированием. И в то время не столько потому, что начались какие-то притеснения со стороны власти, а потому, что ее экономика разрушилась.