Текст книги "Голос крови"

Либертэ протерла глаза и погладила кошку. Та урчала от удовольствия.

– Как же я могла так сглупить? И ведь самое страшное, что всё равно люблю его. Если он завтра явится и пригласит прогуляться хоть в канализации, опять соглашусь.

Либертэ шмыгнула носом и достала из кармана платок, чтобы высморкаться. Она вздрогнула, увидев, как по ткани расползаются огромные темные пятна.

– Что это, кровь?! Да что же со мной творится?!

В ту же секунду открылась дверь погреба и, громко и весело болтая, вышли два лясникама. Один заметил Либертэ и окликнул ее. Девушка встала. Пора в пансион. Через пару минут на улицу выбежал Синабр, он выкрикивал ее имя и обыскивал близлежащие улицы. Напрасно: Либертэ была уже далеко.

Глава 11
Дом Нуара

Когда после тяжкого трудового дня на заводе вы идете домой мимо дворцов, особняков, мраморных фонтанов и обнаженных статуй, разве не хочется вам немедленно предать всё это огню?

Гюстав Фиори

Отец Кармины тридцать лет жил на одном месте. Он обитал в особняке своих бывших хозяев, точнее, в том, что от него осталось. Жилище семейства Виньяк лишилось крыла во времена Второй революции. Музыкальная гостиная, две спальни и курительная были сожраны огнем, как и красивый, когда-то безупречный сад. От былой роскоши осталась груда балок и мусора, увитая плющом, утонувшая в ежевике. Коридоры больше никуда не вели. Прихожая лишилась западной стены и была открыта всем ветрам.

Именно там, в прихожей, барону де Виньяку перерезал горло чернокожий слуга, предмет его многолетней гордости. Теперь на месте убийства гнездились ласточки, сновали туда-сюда сурки, что не прочь были полакомиться остатками гобеленов.

Когда Жан Нуар[20]20
   Noir (фр.) – черный.


[Закрыть] окончательно утратил зрение, он обустроил себе спальню в столовой рядом с кухней и редко покидал эти комнаты. Это пространство было ему хорошо знакомо: он свободно, без трости, не касаясь стен, перемещался здесь днем и ночью. Если погода была хорошей, бывший слуга выходил в сад, усаживался на скамью, подставлял лицо солнцу. Еще он любил выстругивать из дерева фигурки животных. Вечером Жан лакомился ежевикой, что в изобилии росла на руинах. Мадам де Виньяк терпеть не могла эту ягоду, называла ее пищей простолюдинов. Теперь ежевика обильно росла из земли, где покоились останки госпожи де Виньяк. Эта мысль доставляла Жану Нуару глубокое удовлетворение.

Помимо ежевики и овощей, которые он выращивал в саду, Жан питался тем, что приносили ему каждую неделю как ветерану Второй революции. Всё было бы прекрасно, если бы уже несколько месяцев его не мучила тревога.

В ту самую минуту, когда Синабр и Либертэ входили в «Бродячее кафе», Кармина подходила к особняку де Виньяков, который теперь все называли домом Нуара. Дом стоял в Первом округе, довольно далеко от Десятого, где лясникамка снимала жилье – комнатку на последнем этаже шляпного магазина. Зато неподалеку от дома жил Антонен, мясник из «Летающей свиньи». Он согласился подвезти Кармину на своем новехоньком паромобиле.

– Обзавелась бы таким же, Ларминкжи! – воскликнул он, притормаживая у решетки. – Сколько можно мотаться на работу на трамвае! Тебе не позавидуешь.

Кармина вышла из машины и погладила фигурку быка на радиаторе.

– Нет уж, спасибо, дружище! На паромобиле, конечно, веселей, но в Лариспеме припарковаться сейчас труднее, чем зарезать быка пилочкой для ногтей!

Лясникам захохотал.

– А ты не так уж и не права, красотка! Ладно, лывайбо!

– И ты бывай, Антонен!

Заскрипели шины, и блестящий паромобиль умчался прочь. Кармина глубоко вздохнула, собралась с духом и открыла роскошные ворота из кованого железа, что вели в парк. Отец сидел в гостиной и выстругивал из ножки кресла маленькую птичку. Несмотря на теплую погоду, он разжег камин. По комнате передвигался веник-автомат, усердно подметающий пол.

– Здравствуй, папа!

– Кармина! Девочка моя! Иди скорее к огню. Вечер прохладный.

Кармина присела на табуретку у камина и тут же почувствовала, как на лбу у нее выступили капли пота. Тут было слишком жарко. Отец помахал рукой в воздухе, нащупал руку Кармины и сжал ее в своей.

– Я уж думал, ты не придешь.

– Прости, опоздала. Ну что, идем?

Ей не терпелось поскорее покончить со всем этим: выйти в сад, где похоронена мать, посидеть у могилы. Но, к ее удивлению, отец покачал головой.

– Нет. Сначала надо поговорить.

– О чём это? – недовольно спросила Кармина. – Если ты опять о Синабре…

– Не о нем, Кармина, обо мне. Я в опасности.

Лясникамка нахмурила брови. Не в характере отца было паниковать без причины. Чего только Жану Нуару не пришлось испытать. Когда ему было восемь, его похитили торговцы рабами и увезли из родной деревни на хлопковую плантацию в США. Там он попался на глаза Пьеру-Фредерику де Виньяку. Французский аристократ путешествовал по Америке и мечтал приобрести темнокожего слугу. Он выкупил юношу и не придумал ничего лучше, как назвать его Жаном Нуаром. Когда в 1848 году отменили рабство[21]21
   В 1848 году был принят закон, окончательно отменявший рабство во всех французских колониях.


[Закрыть], Жан сделался модной зверушкой. Едва ли это было лучше. Он много раз рассказывал сыну и дочери, как хозяин показывал его гостям на торжественных приемах.

Весь высший свет Парижа стремился попасть к Виньякам, чтобы увидеть настоящего дикаря. Гостей одолевали вопросы: умеет ли он говорить или только рычит? Не слишком ли сильно пахнет? Ест ли людей? Барон с женой были очень рады, что слуга пользуется такой популярностью.

Чтобы интерес публики не угасал, супруги ставили домашние спектакли, где Жан исполнял «традиционные первобытные танцы с копьем». В конце представления сын барона, которому тогда было четыре года, лез дикарю рукой в рот, восхищая гостей отвагой. Каждый раз во время спектакля сердце Жана переполняла ненависть, и в одно прекрасное утро 1875 года она затопила его окончательно. Кармина знала во всех подробностях, как отцу удалось отомстить семейству Виньяк. Но она бы никогда не подумала, что это его до сих пор беспокоит.

– В опасности? Ты? Да что ты такое говоришь!

– Я слышал, что случилось сегодня. Голосоматы. Я знаю, что происходит.

Кармина в нетерпении отмахнулась.

– Да, и ты знаешь, и я, и весь Лариспем! Братья что-то задумали. Папа, ну что ты! Да, пару раз им удалось что-то испортить, но сейчас всё, что им остается, – это взламывать рекламные автоматы. Почему тебя это беспокоит?

Жан Нуар с силой сжал руку дочери. Голова старика была седой, глаза совсем ничего не видели, но хватка оставалась железной.

– Слушай внимательно, дочка! Четверть века лет назад, когда я еще был слугой в этом доме, то видел и слышал такие вещи, о которых предпочел бы никому не рассказывать. Виньяки были одной из самых могущественных семей города, и с д’Омбревилями их связывала большая дружба.

После Второй революции дела у аристократишек пошли неважно, и Луи д’Омбревиль устроил штаб прямо в этом особняке. Они собирались в гостиной за запертыми дверями. Я должен был подливать им напитки, подкладывать кушанья, пока они рассуждали, как избавиться от Быка. Они, наверное, думали, что я слишком туп, чтобы понять их, но ты-то понимаешь, я не упускал ни единого слова!

Им было очень страшно. Они боялись за свои дома, положение, деньги, семьи. А мне приятно было смотреть, как от ужаса они сходят с ума, как у них под роскошной одеждой тела трясутся. Один Луи д’Омбревиль не дрожал.

Он говорил очень мало. Да ему и не нужно было этого делать. Он мог просто сидеть в кресле, подперев рукой подбородок, и со скукой смотреть на окружающих. Этого было достаточно, чтобы всё внимание оказалось приковано к нему. Мне казалось, в его присутствии сгущался воздух.

В 1872 году Париж стал Лариспемом, а через шесть месяцев Гюстав Фиори объявил, что богачи должны либо покинуть город, либо отказаться от состояния и привилегий и жить как все остальные. С тех пор друзей у Виньяков поубавилось, большинство уехали во Францию.

Но самые фанатичные и безмозглые решили остаться. Тогда-то Луи д’Омбревиль и объявил о создании Братства крови. Но брали туда не всех. Кандидатам предлагали хорошенько подумать, перед тем как принести клятву. Д’Омбревиль требовал абсолютного подчинения и готовности проливать кровь – свою и врагов. В итоге в Братство вступило семь семей, и среди них были Виньяки.

– Я и не знала, что семей было семь, – с любопытством отметила Кармина.

– Может, один я об этом и знаю. Не уверен, что самой управительнице известно. Так вот, они записали свои имена в секретную книгу, подмешав в чернила немного собственной крови. Д’Омбревиль вообще помешался на крови. Он был уверен, что это квинтэссенция человеческого существа и однажды по одной капле можно будет определить, к какой расе принадлежит человек, кем были его предки, даже какова его дальнейшая судьба.

Он давал деньги ученым. Хотел, чтобы эти идеи нашли научное подтверждение. Еще подкидывал деньжат тюремной страже, чтобы позволяли устраивать опыты над приговоренными к смерти.

Кармина поморщилась, пододвинулась к огню. Не так уж тут было и жарко.

– Опыты?

– Да, но подробностей я не знаю. Тем лучше, я и так неважно сплю. Но есть еще кое-что, что тебе стоит знать о Луи д’Омбревиле. Он занимался магией. Черной магией.

– О нет, папа, только не это! – воскликнула Кармина, поднимая глаза к потолку. – Это же сказки! Скажи еще, что он пил чай с чертом и всё в таком духе!

Жан Нуар нахмурился, поднял палец.

– Кармина, ты родилась в Лариспеме, городе науки и разума. Здесь верят только тому, что можно объяснить или доказать при помощи уравнений. А я родом из страны, где ду́хи живут в каждом дереве и звере. Я уже стар, но хорошо помню детство. У нас в деревне была колдунья, которая питалась человеческими душами. Мама всё время говорила мне держаться от нее подальше. Эта колдунья приносила несчастья. Может, из-за нее работорговцы пришли в нашу деревню, а не в соседнюю. Девочка моя, верь, Луи д’Омбревиль – настоящий колдун.

Кармине хотелось рассмеяться, но что-то в голосе отца ее удержало.

– Я лишь раз видел, как он колдует. Во время последней встречи семи семей. Они уже были загнаны в угол, им отовсюду грозили. И они прекрасно понимали, что рано или поздно их прикончат, это только вопрос времени. Д’Омбревиль взял слово. Помню, он пришел с сыном и внуком – младенец спал в переносной колыбельке.

«Мы проиграли, – объявил он. – Завтра я встречаюсь с Тройкой. Это единственная возможность применить мою власть, чтобы…»

«Вашу власть? Ради бога, не будьте же смешны! – прервал его кто-то из господ. – Если хотите быть полезным, просто проткните сердце одного из этих оборванцев! Мы уже достаточно наслушались историй о магии, колдовских книгах и заклятиях. Одна безумней другой!»

Д’Омбревиль выслушал это спокойно. И знаешь, что он потом сделал?

– Нет.

– Вынул из кармана ножик, воткнул его себе в большой палец. Показалась кровь. Он высоко поднял руку, чтобы все видели рану. Затем подошел к тому, кто осмелился возражать, и положил ему палец на лоб.

«Пожалуйста, замолчите, – произнес он. Человек тотчас замолчал. – А теперь положите руку в камин». И господин послушно выполнил приказание. Д’Омбревиль подождал, пока у несчастного не начала лопаться кожа, и только тогда разрешил вынуть руку.

Жан Нуар умолк, повернувшись лицом к камину. Кармина почувствовала, что у нее вспотели руки.

– То есть… он околдовал того типа? Заставил положить руку в камин?

– Да. И я думаю, он мог бы приказать что угодно, и тот беспрекословно бы выполнил. Когда д’Омбревиль заговорил вновь, уже никто не смел возражать. «Эта сила течет в моих венах, я поделюсь ею с вами, – сказал он. – Завтра вечером, дорогие друзья, я попытаюсь уничтожить Тройку. Нет уверенности, что это получится. За свою попытку я, скорее всего, заплачу жизнью. Но это не имеет никакого значения. Моя кровь уже будет течь в вас».

Жан Нуар вновь умолк.

– А потом? – поторопила Кармина. – Что было дальше?

– Д’Омбревиль пригласил человека в белом халате, толстяка, – я его раньше не видел. У него был огромный чемодан. Луи сказал, это врач, специалист по крови. Вот и всё, что я знаю. Меня попросили уйти.

Кармина встала и, нахмурив брови, стала прохаживаться по комнате.

– Допустим, всё так, – сказала она. – Почему же Братья не применяли свою силу раньше?

– Я тоже думал об этом… А что, если способности д’Омбревиля передаются лишь через поколение? Барон поделился силой с другими, но, возможно, дар проявился в их детях? Впервые Братья заявили о себе семь лет назад. Детям, родившимся в 1876 году, сейчас двадцать три. Может быть, Братья решили найти всех своих отпрысков и нанести окончательный удар? История с голосоматами – только начало! Я уверен.

Кармина рассмеялась.

– Воображение у тебя что надо! Можешь рассказы в журналах писать!

Жан Нуар поднялся, выпрямился во весь рост. В последнее время он сильно похудел, одежда болталась на нем как на вешалке. Но, несмотря на это, он всё еще выглядел очень внушительно.

– Я знал, что ты не поверишь! – воскликнул старик. – Такая же упрямая, как твоя мать. Неважно. Очень скоро ты увидишь, что я сказал правду.

Он протянул ей запечатанное письмо с маркой. На конверте был указан адрес правительства Лариспема.

– Прошу об одном. Отправь это письмо управительнице или начальнику Стражи. Ты сделаешь это для меня? Для своего папы?

Кармина взяла конверт и положила его в карман.

– Так и быть, – ответила она. – Только не жди, что я поверю в твои странные теории. Я еще могу допустить, что история про заговор – правда. Но в силу крови, уж прости, никогда не поверю. Придется тебе найти кого-нибудь поглупее.

Жан Нуар вздохнул и наклонился, чтобы подобрать трость.

– Ну что ж, я хоть попытался. А теперь пойдем проведаем твою маму.

Остаток вечера прошел именно так, как Кармина предполагала с самого начала. Жан больше ни словом не обмолвился о д’Омбревиле. Он предложил дочке остаться ночевать, но та отказалась. Лучше пройти пешком через весь город, чем провести хоть час в этом доме.

В соседнем квартале Кармина встретила друзей – они как раз собирались в кабаре на Монмартре. Лясникамка присоединилась: ей хотелось отвлечься от мрачных мыслей. Подмастерье колбасника пригласил ее на танец, она согласилась. Чтобы удобней было отплясывать, она сбросила куртку, оставила ее на спинке кресла. Затем подмастерье пригласил всех переместиться в соседнее кабаре, где, как он утверждал, был лучший абсент во всем Лариспеме. В отличном настроении молодежь переместилась из одного заведения в другое. А куртка Кармины так и осталась на спинке кресла. С письмом Жана Нуара в кармане.

Глава 12
Химический клуб

– Нет сомнений, некоторые в Лариспеме питают ненависть к настоящему и тоскуют по прошлому. Они ждут момента, чтобы уничтожить то, на чём стоит город.

– Но как их распознать? На кого они похожи?

– К сожалению, больше всего они похожи на обычных честных граждан.

Из интервью Максима Сэвера «Маленькому лариспемцу»

– От Изабеллы никаких вестей! Ну почему?!

– Да замолчишь ты наконец?! Ты что, влюбился?!

Развалившись на стуле, Натанаэль уже два часа разрисовывал поля тетрадки. Вообще-то он должен был писать сочинение на тему «Я – гражданин Лариспема. Каким я хочу видеть свое будущее?». Жером исписал уже две страницы. Конечно же, его ждут невероятные приключения. Он преодолеет много опасностей, но привезет в Лариспем сокровища из далеких и диких стран.

– Молчит уже неделю! – простонал Натанаэль. – Ну чего она ждет? Уже четырнадцатое июля! Ярмарка через две недели! Неужели я так и уйду из интерната, ничего не узнав?

В отчаянии он несколько раз ударился головой об стол. Раньше Натанаэль думал, что нет ничего хуже, чем ждать ярмарку сирот. Сейчас он знал: это далеко не самое страшное.

– А ты как думаешь, – в сотый раз обратился он к Жерому, – почему Изабелла до сих пор со мной не связалась?

Жером прекратил писа́ть и изобразил приступ удушья.

– Если ты еще раз задашь мне этот вопрос, клянусь головами Быка, я попрошу Жермена отделать тебя под орех.

– Арман в любом случае спустит с меня шкуру, когда поймет, что ему грозит возиться с отбросами.

Воспитатель ударил линейкой по столу.

– Январский! Апрельский! Прекратите болтать! Еще не поздно отстранить вас от участия в ярмарке!

Мальчики умолкли и сосредоточились на работе. Натанаэль перечитал, что ему удалось написать за время урока. За последние две недели его жизнь здорово изменилась. Арман почему-то принял его в свой круг, их с Жеромом еще целых два раза приглашали на чердак. Оказавшись в клане Морды-Решетом, Натанаэль словно перестал быть невидимым для окружающих. Его зауважали, даже стали приглашать играть в мяч. Еще две недели назад он был бы вне себя от радости. Но не сейчас.

Мальчик опустил перо в чернильницу и принялся за работу. Да, стать мясником – та благородная цель, к которой он стремится.

– Главное – самому в это поверить, – вздохнув, пробормотал Натанаэль.

Дверь класса открылась, вошел воспитатель. Он быстро прошелся по рядам и остановился перед партой Натанаэля и Жерома.

– Январский! Тебе письмо.

Воспитатель положил запечатанный конверт на стол и удалился. Внутри у Натанаэля похолодело. На конверте стояли инициалы А. В.

– Жером, это же тот безумный учитель! Валентин! Почему он решил мне написать?

– Ты открой письмо и узнаешь! Это лучше, чем задавать вопросы, на которые я не могу ответить!

Натанаэль с опаской сломал восковую печать и развернул письмо. Оно было кратким: «Честь имею оповестить тебя: ты принят в химический клуб. Приходи в лабораторию тринадцать (третий этаж, крыло Б) каждый день к тринадцати часам. Профессор Валентин».

Друзья в изумлении переглянулись.

– Жером, у нас в интернате есть химический клуб?

– Кажется, да. Я что-то об этом слышал, но кому это может быть интересно? Кто по собственной воле будет туда ходить?

– Не нравится мне всё это, – прошептал Натанаэль, складывая письмо. Красная восковая печать на белой бумаге была похожа на кровавое пятно.

– Тебе не помешало бы туда сходить, может, это тот знак, которого ты ждешь, – прошептал Жером. – Этого учителя с Изабеллой что-то связывает. Может, наконец поймешь, что именно.

Чуть раньше назначенного времени Натанаэль поднялся по лестнице на третий этаж и нашел тринадцатую аудиторию. С колотящимся сердцем, сжимая в потной руке письмо, он ждал, пока часы в холле пробьют час дня. Затем постучал в дверь. Она тотчас же открылась. На пороге была Изабелла.

– Входи! – сказала она безразличным тоном, как если бы видела Натанаэля впервые. Он не успел поздороваться, как она уже развернулась и прошла на свое место.

Ее стол был заполнен пробирками, склянками и пузырьками с какими-то непонятными жидкостями. Натанаэль несмело прошел вперед. На него, как по команде, уставились все присутствующие. В классе было несколько мальчиков чуть младше него и, что самое удивительное, две девочки! Все они смотрели не отрываясь; Натанаэль не знал, куда себя деть. Профессор Валентин сидел на возвышении в глубине класса. Он поднялся и радостно улыбнулся.

– Дорогие дети! Сегодня у нас праздник. Мы обрели очередного брата. Представляю вам Натанаэля!

– Здравствуй, Натанаэль! – хором сказали дети, не сводя с него глаз.

Валентин сошел с возвышения и приблизился к мальчику. Бежать было поздно.

– Ты пока не вполне понимаешь, что происходит, это нормально, – произнес учитель бархатным голосом. – Иди за мной, я всё объясню. А вы – за работу! – обратился он к остальным. – Обещаю, у вас еще будет время получше узнать Натанаэля.

Дети вернулись к пробиркам, а учитель Валентин повел Натанаэля в конец класса, где находилась еще одна дверь. Они вошли в уютный кабинет, стены которого, как в библиотеке, были сплошь уставлены книгами. Альсид указал Натанаэлю на большое кожаное кресло. Глаза учителя блестели от возбуждения. В эту минуту он больше всего походил на коллекционера насекомых, который обнаружил особенно редкий экземпляр.

– Боже мой! Я так счастлив! – воскликнул Альсид. – Нам удалось отыскать еще одного члена нашей семьи! Пожалуйста, посмотри на меня, – попросил он Натанаэля. – У тебя красивый открытый лоб, голубые, нет, серые глаза… Мне нужно будет свериться с моими записями. Ох, я никогда не знаю, с чего начать!

Он на секунду остановился и, щелкнув пальцами, продолжил:

– Ну конечно же! Прежде всего мне следует попросить у тебя прощения! Если бы я знал, что ты один из наших, никогда не стал бы метить тебя кровью Валера. Простишь ли ты меня?

У Натанаэля всё смешалось; ему казалось даже, что его стукнули по голове. Он совершенно не понимал, о чём речь. Словно бы шел какой-то плохой спектакль и ему по нелепой случайности досталась главная роль.

– Простите, учитель, я не понимаю…

– Разумеется. Ну ладно, начну сначала. Скажи: что ты знаешь о своем происхождении?

Натанаэль судорожно сглотнул. В горле образовался комок. Валентин как будто понял, в чём дело. Он взял стоящий на столе фарфоровый кувшин и налил в стакан воду. Слегка помедлив, Натанаэль отпил.

– Мало что знаю, учитель. Только то, что написано в личном деле. Знаю, что меня нашли первого января у дверей интерната. Что мне было полтора или два года. В мои пеленки вложили записку с именем. И я был завернут в теплый шерстяной платок синего цвета.

Записка, пеленки и платок хранились в архивной комнате, куда Натанаэль мог приходить в любое время. Воспитанникам разрешалось смотреть на вещи, в которых их принесли в интернат. Можно было даже потрогать их. Покидая приют, ребята забирали их с собой. Сам Натанаэль уже пять лет не заходил в архивную комнату. Желание бывать там обычно проходит вместе с надеждой вернуть родителей.

Альсид кивнул.

– А ты когда-нибудь думал, кем могли быть твои мама и папа?

Отвечать Натанаэлю совсем не хотелось. Более бестактный вопрос тому, у кого нет родителей, трудно представить. Ну почему он не может встать и сказать учителю в лицо всё, что он думает? Но Натанаэль только пробормотал «нет» и скрестил руки на груди.

Альсид хихикнул.

– Понимаю, почему ты не хочешь отвечать. Но ты должен знать одно: твои родители – аристократы. Если ты думал, что родился у нищенки, неспособной тебя воспитать, то ошибался. Всё было совсем не так. При иных обстоятельствах ты бы рос в счастливой влиятельной семье. Надеюсь, вскоре я смогу сказать, как звали твоих родителей. Ты не прочь был бы это узнать, правда?

Натанаэль сделал еще один глоток.

– Если хочешь, вернемся к этому позже, – с участием сказал учитель. – Я понимаю, на тебя и так сегодня много свалилось.

Натанаэль чуть было не согласился. Больше всего на свете ему хотелось встать и броситься вон из кабинета. Хотя голос Альсида был мягким, а взгляд – открытым и честным, в глубине его глаз таилось безумие, и оно пугало не меньше, чем то, что он говорил.

Но Натанаэль остался сидеть в кресле.

– Продолжай, учитель! Я слушаю тебя! – ответил он.

– Ты смелый мальчик, достойный своего рода! Старинного и благородного! Что наделяет тебя привилегиями и накладывает на тебя определенные обязательства. Ты родился с предназначением, и у тебя есть дар, который поможет тебе его исполнить. Ты не такой, как все. И остальные ученики, которых ты увидел в классе, тоже другой породы. У них то же прошлое, что и у тебя, и все они, как и ты, наделены особой силой.

– Изабелла тоже?

– Да, конечно. С ней нам улыбнулась удача: мы знаем ее настоящую фамилию. Ее нашел в Испании один из наших союзников. Там скрывается вся ее семья.

Валентин прервался и протянул Натанаэлю носовой платок. Тот даже не заметил, что у него снова пошла кровь.

– С тобой это часто будет происходить, пока твой дар не обретет полную силу. А голова у тебя болит?

Не то слово. В глазах у Натанаэля сверкали искорки, учитель Валентин представлялся ему окутанным медно-красным облаком. Мальчик не смог вымолвить ни слова, просто кивнул. В глазах вновь заискрило. Учитель протянул ему маленькую коричневую таблетку.

– Прими, будет лучше.

Глубоко вздохнув, Натанаэль сунул таблетку в рот и запил остатками воды, не открывая глаз.

– Сейчас подействует, – ласково сказал Валентин. – Я здесь, чтобы помочь, указать путь, уготованный тебе судьбой. Нужно только довериться мне, всем нам, и, увидишь, всё будет хорошо.

По всей видимости, он был прав. Боль и вправду утихла. Чувствовалось только слабое постукивание в висках.

– Но почему… почему мне так больно?

– Твоя кровь сейчас проходит полную трансформацию. Помнишь ту ночь в лазарете?

– Кровь Валера, – прошептал Натанаэль, – она была какой-то странной.

– Это знак власти, которой он обладал. Бедный Валер! Он не перенес трансформации. Его дар проснулся слишком рано. И хотя я вводил ему кровь Изабеллы, это не помогло. Он умер. Мы прямо здесь делаем таблетки, которую я только что тебе дал. Они содержат трансформированную кровь, которая помогает вашему организму пережить этот период. Вот увидишь, теперь, когда ты среди нас, дела пойдут куда лучше.

– То есть, учитель, я не болен? – едва слышно спросил Натанаэль.

– Нет, мой мальчик. Власть крови – не болезнь. Это оружие. Ты будешь жить и исполнишь то, что тебе предначертано.

Натанаэль снова сглотнул.

– Я правильно понимаю, что мое предназначение – помогать Братству крови?

– А у тебя есть другие предложения?

«То есть всё именно так».

– А если я откажусь?

Не переставая улыбаться, учитель пристально посмотрел на Натанаэля. Когда через пару секунд Альсид Валентин заговорил, его голос был мягким, как шелковый шнурок, который затягивают на шее.

– От судьбы не уйдешь, друг мой. Тебе пришлось бы истечь кровью, чтобы освободиться от ее власти. Не советую этого делать.

Только через два часа Натанаэль смог покинуть химический клуб. Альсид написал записку, которая позволяла ему пропустить два следующих урока. Натанаэль сразу же пошел в спальню и вылез через окно на крышу. Арман показал ему место, с которого открывался прекрасный вид на площадь. Можно было сидеть и наблюдать за городом.

Небо в тот день было низким. Ожидалась гроза. Дождь вот-вот должен был пойти. Деревья неподалеку под напором ветра клонились к земле. Прямо над головой Натанаэля проплыл аэростат Стражи. Мальчик закатал рукава рубашки и пригляделся к венам. Они были синими с сиреневым оттенком. Теперь, после откровений Валентина, этот привычный узор казался Натанаэлю зловещими иероглифами.

– Мои родители – аристократы, – прошептал он.

Эти слова не имели никакого значения в Лариспеме в 1899 году.

– Достаточно одной моей капли крови, чтобы я мог заставить любого делать то, что мне хочется. Я даже могу убивать.

Теперь Натанаэль был в этом уверен. Час назад он задал Валентину мучивший его вопрос: был ли он виноват в смерти своего учителя математики? Альсид попросил мальчика напрячь память. Могла ли кровь Натанаэля оказаться на Девернуа? Хотя бы одна капля?

Натанаэль задумался. Он вспомнил, как учитель заставил его протянуть руки и со всей силы нанес по ним удары линейкой. От них еще остались следы. Тогда из ранки проступила кровь, учитель испачкал в ней палец. Он его еще вытер о мантию.

– То есть я его всё-таки убил?

– Да. Ты возжелал его смерти, и кровь ответила на твой призыв.

– Но… я этого не хотел! Я просто очень разозлился!

Учитель приблизился к Натанаэлю и взял его за руку. У Альсида был самый участливый вид, но мальчик уже знал, что могло скрываться за этой сочувствующей улыбкой.

– Ты всё правильно сделал! Твоя кровь дает тебе право отдавать приказания и вершить правосудие, таким же правом раньше обладали аристократы. Девернуа нравилось истязать учеников. Дня не проходило, чтобы он не избил до крови одного или двух. Я знаю, ты не хотел его убивать. Но, поверь, он этого заслуживал.

Сидя на крыше, Натанаэль размышлял о том, что сказал Альсид. Нет, он никогда не убедит себя, что всё сделал правильно. Никто не заслуживает смерти только потому, что этого возжелал какой-то подросток. И хотя Натанаэль повторял, что ничего не знал о последствиях своих желаний, его мучило чувство вины.

Над башней Верна сверкнула молния, раздался удар грома. На Лариспем разом обрушился ливень. Натанаэль сидел не двигаясь, сжав челюсти. Вода текла у него по щекам, но он не обращал внимания.

– Натанаэль! – воскликнул Жером, как только друг вернулся в спальню. – Может, прекратишь уже пропадать, не говоря ни…

Он прервался. Насквозь промокший Натанаэль был мертвенно бледен. С его одежды на пол стекала вода. Он разделся и залез под одеяло, пока за ним с удивлением наблюдали одноклассники.

– Что произошло? – прошептал Жером, подходя ближе.

Тот прикусил губу. Альсид рекомендовал ему никому ничего не рассказывать.

«Ты теперь не такой, как все. Начни привыкать к этому прямо сейчас. Даже если ты расскажешь о себе своим друзьям, они просто не поймут тебя. Тебе решать, как поступить, но будет лучше, если сохранишь всё в секрете».

– Натанаэль, я что-то беспокоюсь. Скажи хоть что-нибудь. Ты виделся с Изабеллой? Что было в клубе?

Натанаэль сел на кровати.

– Жером, у тебя найдется нож или булавка? Нужно кое-что проверить.

– Да, конечно.

Жером осторожно протянул ему перочинный ножик.

Натанаэль провел лезвием по указательному пальцу. Выступила капля крови. Он поднял палец к свету.

– Да что ж такое? – пробормотал Жером. – Что у тебя с кровью? Посмотри, она не красная, а какая-то лиловая.

Натанаэль сжал зубы. Он бы многое отдал, чтобы обо всём сейчас рассказать лучшему другу. Но вместо этого ответил:

– У меня обнаружили редкую болезнь. Но ты не волнуйся, я не заразный. Химический клуб – это просто прикрытие, чтобы не сеять панику в интернате. Там собираются все зараженные ученики, а профессор Валентин нас лечит.

Жером так побледнел, что стал почти зеленым.

– Болезнь не заразна? А как же Девернуа? А Валер?

Его голос становился всё более пронзительным.

– У них была самая тяжелая форма, у меня всё не так серьезно. Валентин пытался спасти Валера. Поэтому находился в ту ночь в лазарете.

– Быть того не может! – прошептал Жером. – Где ты мог такое подхватить?

Натанаэль предвидел этот вопрос.

– Профессор Валентин думает, во всем виновато укрепляющее средство, которое нам всем давали два месяца назад. Помнишь? Все ученики и учителя должны были прийти в лазарет и выпить этот мерзкий сироп.

– Но я тоже его пил!

– Да, но это был другой сироп. Просто попалась одна испорченная бутылка. Сироп там совсем скис. И мы отравились. Ты не волнуйся. Валентин сказал, со мной всё будет в порядке.

Не похоже было, чтобы Жером поверил этим выдумкам. Действительно, история была шита белыми нитками. Натанаэль еще раз взглянул на кровь, выступившую из пальца. Хотя она не была такой густой и темной, как кровь Валера, отрицать было невозможно: трансформация уже началась. Поколебавшись, он облизал палец. Вкус крови тоже изменился. Казалось, он пробует хорошее вино.