Текст книги "Семь сестер. Сестра солнца"

Такое впечатление, словно я выиграла главный приз какого-то школьного соревнования, вот все и носятся со мной, будто с чемпионкой, забыв про то, что я просто наркоманка.

– Спасибо, – коротко кивнула я в ответ, почувствовав прикосновение ее прохладных, спокойных рук к моим рукам. – Но уже слишком поздно. Нам всем уже давно пора быть в постели.

– Что скажешь, если мы сейчас отпустим Мариам домой, а я останусь с тобой до утра, на тот случай, если тебе вдруг кто-то понадобится?

Я перехватила взгляд, которым обменялись Мариам и Стелла, и подпрыгнула от злости, словно меня ужалили.

– Да ты явилась сюда только за тем, чтобы убедиться, что я не передумаю и не сбегу до утра, разве не так?

– Возможно, – улыбнулась в ответ Стелла, и в ее глазах, так похожих на мои собственные, заплясали веселые смешинки. – Как известно, в прошлом ты сбегала, и не раз. Но для меня самое важное – чтобы с тобой ничего не случилось в течение этой ночи.

– То есть больше никакого алкоголя или наркотиков, да?

– В том числе и это. А сейчас, Мариам, отправляйтесь домой. Вы тут потрудились на славу. Уверена, Электра крайне признательна вам за все. Я права, Электра?

– Конечно, признательна! И Мариам это отлично понимает.

– Ладно. – Мариам улыбнулась. – Тогда я пошла. Увидимся завтра ровно в восемь утра. Я уже упаковала все вещи, которые вам понадобятся там, их совсем немного. Все сложено в чемодан и готово к отъезду. Доброй ночи.

Мы со Стеллой стояли молча, глядя Мариам вслед.

– Она у тебя настоящий бриллиант, Электра.

– Знаю. Очень хороший пресс-секретарь.

– Нет, она бриллиант, потому что искренне переживает за тебя и заботится изо всех сил. А такое отношение дорого стоит.

– Послушай, не вижу смысла, зачем тебе оставаться у меня? Обещаю, я буду пай-девочкой, сразу же улягусь в кровать, а завтра рано утром отправлюсь в аэропорт.

– Понимаю, мне незачем оставаться у тебя, но мне этого очень хочется. Хотя бы на некоторое время.

– Хорошо. Тогда я в ванную комнату, а потом прямиком в постель. И уверяю тебя! – сверкнула я глазами на бабушку. – Я не собираюсь сооружать себе там дорожку из кокаина.

Спустя несколько минут я улеглась на свободную кровать в другой комнате, чувствуя себя безмерно уставшей. Но как только я выключила свет, в дверь постучали.

– Входи.

– Я… Просто зашла, чтобы пожелать своей внучке доброй ночи, впервые за двадцать шесть лет. Можно?

– Конечно.

Стелла подошла к кровати и нежно поцеловала меня в лоб. Я глянула на бабушку: ее силуэт четко выделялся на фоне света, льющегося в комнату через открытую дверь.

– Но почему ты раньше не пыталась наладить со мной связь?

– Потому что до недавнего времени я даже не подозревала о твоем существовании.

– Даже так? Но почему?

– Это длинная история, моя дорогая Электра. Тем более не стоит начинать рассказывать ее в такое позднее время. Ведь уже ночь.

– Ты… ты говорила, что папа попросил тебя отыскать меня?

– Да, говорила.

– Но ведь папа умер.

– Увы! Упокой, Господи, душу его.

– Тогда как?

– А помнишь ту встречу с ним в Нью-Йорке? Где-то год с лишним тому назад…

– О да. Мы тогда вместе ужинали. Не ужин, а самая настоящая катастрофа!

– Знаю, он мне рассказывал. Собственно, именно после этого ужина он и бросился на мои поиски, и как-то после стольких лет ему удалось напасть на мой след, а потом он захотел встретиться со мной уже лично. Думаю, к тому времени он уже понимал, как серьезно он болен. Он рассказал мне, что очень переживает за тебя. И попросил меня обязательно установить с тобой связь, когда его не станет. Его нотариус, мистер Гофман, в июле сообщил мне о его смерти, но, к сожалению, я на тот момент была за границей, отсутствовала несколько месяцев, а потому его письмо попало мне в руки, только когда я вернулась, то есть в марте этого года. И я сразу же написала твоему агенту.

– Понятно. – Глаза мои закрылись сами собой от навалившейся усталости.

– Сегодня у тебя была трудная ночь, милая. Да и впереди будет еще много таких же непростых ночей. Хочу, чтобы ты хоть немного поспала. Мне уйти?

Удивительное дело! Теперь, когда я знала, что папа действительно доверял этой женщине, мне совсем не хотелось, чтобы она уходила. Стелла, с которой пока отношения никак не складывались, была послана мне отцом. Он хотел, чтобы она присматривала за мной. И от этой мысли мне вдруг стало легко и уютно.

– Побудь еще немного, ладно?

– Ладно. – Она подошла к креслу, стоявшему в углу комнаты. – Хочешь, я спою тебе сейчас колыбельную, которую мне пела когда-то моя Уиее, чтобы ты поскорее уснула? Закрой глаза и представь себе бескрайнее небо, усыпанное звездами, над такими же бескрайними просторами Африки.

Мне тут же пришел на память любимый детский мультик, диснеевский «Король Лев». Картинки ожили и замелькали перед моим мысленным взором с особой яркостью, когда «бабуля» (смогу ли я назвать ее так когда-нибудь?) начала тихонько напевать песенку на не знакомом мне языке. Но у нее был такой проникновенный и мелодичный голос, и он звучал так нежно и сердечно, что я и в самом деле закрыла глаза и тут же представила себе бескрайнее небо, усыпанное звездами. Так под ее убаюкивающий голос я и уснула.

* * *

– Электра, пора вставать. Уже приехала Мариам.

Я недовольно разлепила глаза, потому что уже забыла, когда спала так долго и таким беспробудным сном. И вот кто-то пытается сейчас меня растолкать и вернуть в реальность. Я перевернулась на другой бок и отрицательно затрясла головой.

– Электра, милая, надо вставать. Машина уже ждет вас внизу, чтобы отвезти в аэропорт.

Сознание вернулось, и я моментально вспомнила, почему мне надо вставать в такую рань.

«Н-е-е-е-т…»

– Я не хочу никуда ехать… Пожалуйста, можно, я останусь? Мне уже гораздо лучше, – простонала я несчастным голосом.

С меня сдернули одеяло, и сильные руки рывком усадили меня на постели.

– Ты должна ехать, Электра! Одевайся!

Я со злостью уставилась на свою бабушку, которая протянула мне кашемировые спортивные брюки, и в бешенстве стукнула кулаком по кровати.

– А кто ты такая, чтобы указывать, что мне делать? – выкрикнула я, уже не владея собой. – Целых двадцать шесть лет своей жизни я даже не подозревала, что ты вообще есть на белом свете. И вот вам, здрасьте! Явилась – не запылилась и тут же начала командовать, как у себя дома!

– Да, кто-то должен командовать тобой. Посмотри сама, во что ты превратилась без сильной руки!

– Убирайся! Убирайся ко всем чертям! – взвизгнула я во весь голос.

– Хорошо, хорошо… Сейчас уберусь. Знаю, у меня нет права поучать тебя, но я умоляю, не упусти этот удобный случай. В противном случае все будет повторяться снова и снова. Хочешь, я скажу тебе одну вещь? Я потеряла свое дорогое дитя именно из-за наркотиков. А потому нечего тут валяться передо мной, дорогая моя мисс, с видом несчастной жертвы и изо всех сил жалеть себя любимую! Ты и понятия не имеешь, что это такое – лишиться своего ребенка! И будь я трижды проклята, если допущу, чтобы и ты тоже погибла! Немедленно поднимай свою задницу с постели и вперед к новой, чистой жизни!

С этими словами бабушка круто развернулась ко мне спиной и вышла из комнаты, хлопнув на прощание дверью с такой силой, что она вся сотряслась до самого основания. Никто и никогда, даже Па Солт, не разговаривал со мной в подобном тоне. Кажется, я ее взбесила, и это стало для меня своеобразным шоком. А потому я оделась и с виноватым видом просунулась в гостиную: Мариам уже поджидала меня там, сидя на диване.

– Готовы? – спросила она у меня.

– Да. Она ушла?

– Ваша бабушка? Да, ушла. Сумка с вашими вещами уже в машине. Нам пора в путь.

Я безропотно поплелась вслед за Мариам на выход из квартиры, чувствуя себя точно так же, как в тот день, когда меня ребенком увозили из Атлантиса в закрытую школу на очередной семестр. Но ведь еще не поздно повернуть назад, забаррикадироваться в квартире, налить себе водки, потом соорудить кокаиновую дорожку…

Но в моих ушах продолжали звенеть слова бабушки, и потому я покорно тащилась за Мариам к лифту, чувствуя себя как тот агнец, которого ведут на заклание.

«Рэнч», Аризона

Май

– Электра, сегодня пошел уже двадцать второй день вашего пребывания у нас. Как себя чувствуете?

Фай глянула на меня своим бесконечно ласковым взглядом, видно, пытаясь оценить мое самочувствие. В самом начале наших с ней сеансов терапии у меня было такое чувство, что ей все равно, что я там болтаю и что выплескиваю наружу из недр своей души; этот ее нежный голосок (с явно выраженным европейским акцентом) и вечно полузакрытые голубые глаза создавали впечатление, что она постоянно пребывает в какой-то полудреме. О, как же я ошибалась! И этот ее извечный вопрос «Как вы себя чувствуете?», такой своеобразный стилистический троп, он преследовал меня с нашего самого первого занятия.

Так как же я себя чувствую? И как чувствовала все минувшие недели?

Неделя первая: после двух суток, проведенных в центре детоксикации, ответ мой прозвучал так:

– Как человек, заглотнувший изрядную порцию водки, смешанной с парой таблеток, а следом вынюхавшие двадцать кокаиновых дорожек. И больше всего мне сейчас хочется стырить где-нибудь ружье и с его помощью вырваться отсюда на волю.

Какое-то время меня контролировали на предмет суицидальных настроений из-за моей «передозировки», а потому без конца пичкали какими-то препаратами, которые якобы должны были облегчить мне выход из того одурманенного состояния, в котором я пребывала после постоянного употребления спиртного и наркотиков. Кажется, за всю свою жизнь я не пребывала в таком состоянии отчаяния и не испытывала такой бешеной ярости, как в эти самые первые два дня. По-моему, все вокруг на полном серьезе полагали, что я могу свести счеты с жизнью в любую минуту.

Но наконец из палаты детоксикации меня перевели в обыкновенную палату, и я словно вернулась в далекое прошлое, в дортуар своей закрытой школы, в ужасе обнаружив, что в комнате, помимо меня, храпят еще какие-то две девицы, и не просто храпят, но и вскрикивают во сне, все время пускают газы или громко рыдают, уткнувшись в подушку (а иногда все вместе на протяжении одной ночи). И какого черта эта гребаная клиника, каждый день пребывания в которой обходится дороже, чем номер в самом фешенебельном пятизвездочном отеле, не может предоставить своим клиентам отдельные палаты?

Неделя вторая: по-прежнему провела ее, постоянно испытывая злость уже от того, что Двенадцать Ступеней программы реабилитации анонимных алкоголиков основаны на том, что я должна обратиться к Богу, в которого не верю, и слезно просить Его о помощи. Более того, для того, чтобы стать чистой, я должна смиренно покориться Его воле, всецело предав себя в руки этой мифической фигуры во всей ее славе и величии. И я уже почти возненавидела Фай, которая все время сует свой нос в мою жизнь. И, разумеется, этот ее уже навязший в зубах вопрос о том, как я себя «чувствую» и что я думаю о своей прошлой жизни, как будто ей есть дело до всего этого. Однако появились и плюсы. Во-первых, мне действительно понравилась одна из моих соседок по имени Лиззи. Во-вторых, приободрило то, что в той группе пациентов, с которыми я вместе проходила сеансы терапии, нашлись еще большие торчки, чем я сама.

Неделя третья: именно на третьей неделе я почувствовала некоторые признаки облегчения, и даже эти проклятые Двенадцать Ступеней начали обретать наконец некий смысл, особенно когда один из парней в нашей группе откровенно признался на очередном нашем сборище анонимных алкоголиков, что тоже не верит в Бога, а потому он просто представляет себе некую высшую силу, что-то такое, что многократно превосходит силы и возможности обычных людей, живущих на этой земле. Его откровение помогло и мне, очень помогло. А еще я обнаружила, что мне нравятся сеансы иппотерапии, вот только убирать за лошадьми продукты их жизнедеятельности мне совсем не хочется. Больше по душе усесться верхом на одну из лошадок и пуститься вскачь по пустыне Сонора. Мы с Лиззи сблизились еще больше, особенно после того, как от нас отселили третью соседку (именно она и портила нам воздух в палате, а еще спала в обнимку с каким-то кудлатым кроликом-игрушкой, которого величала «Бобо»).

– Итак, Электра! Как все же вы себя чувствуете?

«Вообще-то, – мелькнуло у меня в эту минуту, – я горжусь собой». Да, именно так. Горжусь тем, что целых двадцать два дня я не прикасалась к спиртному, не нюхала наркотики и не глотала успокоительные таблетки.

Собственно, все это я и озвучила в своем ответе, зная, как Фай любит получать позитивную реакцию на свои вопросы.

– Это и правда фантастика, Электра. И вам точно есть чем гордиться. Как и всем тем, с кем вы сейчас находитесь в клинике, вам тоже пришлось совершить непростое путешествие, изобилующее множеством трудностей и проблем, но вы не спасовали. А потому вы должны гордиться собой. Я тоже горжусь вами, – улыбнулась Фай.

– Спасибо, – немного смутилась я.

– Знаю, у вас было трудное время, много неприятностей. Все это, в конце концов, и привело вас к нам, – завела свою обычную песенку Фай.

Я уже заранее знала, к чему она клонит, и тут же почувствовала привычный приступ злости и раздражения.

– А у вас самой есть какие-то объяснения тому, что вызвало передозировку в тот вечер в Нью-Йорке? – спросила Фай.

– Ничего у меня нет! – отрезала я. – Я уже сто раз повторяла вам всем, что все произошло чисто случайно. Я просто хотела уснуть! И больше ничего! Хотела отключиться на какое-то время, чтобы успокоить мозги и…

– Электра, я верю вам. Просто еще и еще раз хочу уяснить для себя самой, что и впредь вы не станете сознательно причинять себе зла. Ведь я ваш терапевт. Мой долг – защитить и уберечь вас. И хотя я очень рада, что перед вами уже открылись какие-то новые перспективы, мне хочется поговорить с вами вот о чем. Вы сами призналась мне, что вам трудно разговаривать с посторонними о своих чувствах, нелегко распахивать душу перед чужими. А ведь вы уже успели понять за минувшие недели, проведенные здесь, как влияет на каждого из нас все, что мы делаем. Это, между прочим, напрямую связано с тем, сумеете ли вы остаться чистой и после того, как покинете «Рэнч».

– Вы правы, я действительно человек замкнутый. Люблю самостоятельно разбираться во всех своих проблемах, не посвящая в них никого.

– Я уже поняла это, Электра. Однако, согласившись приехать к нам, вы тем самым дали нам понять, что нуждаетесь в посторонней помощи. Вот я и тревожусь, что когда вы снова вернетесь к обычной жизни, в «реальный», так сказать, мир, то можете и не попросить о помощи, когда она вам понадобится.

– По-моему, мы уже обсуждали с вами проблему, связанную с тем, что я мало кому доверяю.

– Да, обсуждали. И я посчитала это вполне естественным, учитывая, что вы – селебрити. А знаменитости действительно мало кому доверяют. Однако я успела заметить, что вы особенно неохотно вступаете в разговоры о своем детстве.

– Детство как детство. Я же вам уже говорила, меня удочерили, как и пятерых моих остальных сестер. Мы жили… Образ жизни такой богатой привилегированной семьи… Вот, пожалуй, и все. К тому же папа всегда говорил мне, что никогда не надо оглядываться назад, в прошлое. И это вопреки всему тому, что утверждает ваша психотерапия.

– Да, наша терапия действительно имеет дело с прошлым, но у вас, Электра, больше нет необходимости оглядываться назад. Хотя если подумать, то детство составляет приблизительно две трети той жизни, которую вы уже прожили.

Я, как всегда, неопределенно пожала плечами в ответ и принялась разглядывать свои ногти без всякого покрытия. Подумала, как же быстро они отросли и какие здоровые они после того, как я перестала издеваться над ними и все время грызть. Потом мы с моей докторшей стали играть в молчанку. Ну, в этой игре у нее практически не было шансов победить. Подобные битвы я всегда выигрывала. Как говорится, могу «перемолчать» любого.

– Вы полагаете, ваш отец оказал огромное, если не решающее, влияние на вашу жизнь? – сдалась Фай и заговорила первой.

– Наверное. Впрочем, как и все родители. Разве не так?

– Зачастую да. Но порой роль лидера в семье берет на себя другой член семьи, например, кто-то из детей. Вы упомянули, что ваш отец подолгу отсутствовал, когда вы были маленькой.

– Да, это правда. Но все мои сестры не просто обожали, они боготворили отца. Я же была самой младшей в семье. Естественно, я плыла вслед за ними.

– Да, непросто это существовать в семье, в которой подрастают шестеро девочек, да еще быть младшенькой. Сужу по себе: нас, сестер, в семье четверо, но я самая старшая.

– Повезло вам.

– Почему повезло?

– Да сама не знаю почему. Мои старшие сестры всегда были главными, отвечали за всех нас, остальных. Ну а мы вынуждены были их слушаться. Стоять по стойке «смирно», в случае чего. И все стояли, за исключением меня.

– То есть вы бунтарка по натуре?

– Наверное. Но я артачилась вовсе не из вредности, – ответила я, досадуя в глубине души, что наш разговор с Фай вырулил на те территории, о которых мне не хотелось вспоминать.

– Это началось в подростковом возрасте?

– Нет. Думаю, с пеленок. Видно, я родилась уже с таким бунтарским характером. Сестры рассказывали мне, что, когда я была младенцем, наш дом день и ночь сотрясался от моих криков. Они даже придумали мне такое шутливое прозвище «Трики», якобы от слова «электричество». Однажды, когда мне было лет пять, я случайно подслушала разговор Майи и Алли и узнала про эту кличку. Помню, побежала в сад, спряталась там и наплакалась всласть от обиды.

– Могу себе представить!

– Но сейчас все это уже в прошлом и ни капельки меня не задевает. К тому же все дети любят обзываться и придумывать друг другу всякие смешные прозвища. Я права?

– Да, вы правы. Кстати, а какие прозвища были у ваших сестер?

– Я… не помню. – Я глянула на часы, висевшие на стене. – Мне пора. Ровно в три у меня сеанс иппотерапии.

– Хорошо, тогда на сегодня все, – согласилась Фай, хотя до окончания сеанса психотерапии оставалось еще минут десять. – Но вот вам задание на вечер. Постарайтесь сфокусировать свою память на тех моментах, которые провоцировали у вас в детстве какие-то страстные желания или вызывали неприятие. А еще было бы неплохо, если бы вы все же напряглись и вспомнили прозвища всех остальных своих сестер. Договорились?

– Ладно! Тогда до завтра.

Я поднялась со стула и вышла из комнаты, испытывая очередной приступ раздражения. Ведь мы же обе прекрасно понимаем, что я не стану вспоминать всякие дурацкие прозвища, тем более ни у кого из моих сестер никогда не было никаких кличек. Я миновала длинный коридор терапевтического отделения, вышла в главный вестибюль, а оттуда на улицу, под горячее аризонское солнце. Да, получается, что последний раунд я все же уступила Фай. Конечно, она прекрасный психотерапевт. Кто бы спорил? Так ловко расставляет мне капканы, которые я сама же себе и сооружаю. Поскольку у меня еще было в запасе несколько минут свободного времени, то я устремила свои стопы к месту, которое с недавних пор стало моим любимым:» Лабиринт твоих тревог», так оно называется. Множество дорожек, вымощенных кирпичом, бегущих по кругу. Но всякий раз, когда ты начинаешь накручивать круг за кругом, дорожка выводит тебя в новом направлении, в зависимости от того, в каком именно месте ты сделала поворот. Такая вот своеобразная метафора человеческой жизни. Мы на групповых занятиях со своим психотерапевтом часто обсуждали, как влияет наше решение, каждое наше решение, и маленькое, и судьбоносно большое, на всю нашу дальнейшую жизнь. Меряя шагами кирпичную дорожку лабиринта, я размышляла сейчас о том решении, которое когда-то приняла, даже не подозревая об этом…

– Ну почему ты никому не доверяешь? – спросила я себя.

Самое легкое – свалить все на свой статус звезды. Я грустно усмехнулась, подумав о том, сколько миллионов людей по всему свету мечтают прославиться, стать знаменитыми… А на меня известность и слава свалились неожиданно, буквально за одну ночь, да еще в столь юном возрасте. Как говорят в таких случаях, наутро она проснулась уже знаменитой.

Нет, моя скрытность вовсе не связана с тем, что я селебрити. И вовсе не потому я замкнулась, что раздражала в свое время сестер своим вечным плачем. И не из-за папы, хотя какая-то доля его вины в том, что я стала такой, какой стала, есть…

«Так почему ты не расскажешь обо всем этом Фай? Почему не поговоришь с ней начистоту, – мысленно спросила я саму себя. И сама же ответила: – Потому что ты боишься, Электра, боишься снять эту тяжесть со своей души…»

Однако, наверное, это все же явный перебор – сводить все свои проблемы по части доверия к людям к одному крохотному эпизоду, случившемуся в далеком детстве.

Однако и тогда, и сейчас я не была жертвой. И никогда ей не буду. А сколько таких жертв я наблюдаю сейчас что ни день в клинике «Рэнч».

Но я-то явилась сюда вовсе не за сеансами психотерапии. Я приехала, чтобы меня излечили от наркотической зависимости, и, по-моему, это получается.

– Во всяком случае, на сегодня, – сказала я вслух, вспомнив Двенадцать ступеней. Двигайся вперед постепенно, день за днем, вот главная наша мантра. Минувшие три недели были невероятно трудными, пожалуй, самыми трудными за всю мою жизнь. Да и сегодня все еще далеко не так безоблачно, как хотелось бы, потому что процесс очищения организма неизбежно сопряжен с тем, что ты включаешь мозги, снова начинаешь думать. А это значит, что тебе надо взглянуть на саму себя, вспомнить, какой ты была… Плюс все это дерьмо, которым полнилась твоя недавняя жизнь. Хотя, с другой стороны, как же здорово просыпаться поутру, хорошенько выспавшись за ночь, и быть в состоянии о чем-то подумать. Пусть проблемы по части доверия все еще остаются, но зато мне удалось побороть наркотическую зависимость. А разве это не самое важное?

Я вышла из лабиринта и направилась на конюшни. Рядом раскинулось обширное пастбище, на котором паслись лошади, всегда готовые к услугам для торчков (в том числе и для меня). Можешь погладить лошадку, приласкать ее.

– Привет, Электра, – поздоровалась со мной Мариса, молодая девушка, помогавшая грумам на конюшне. – Как дела?

– Да вроде все нормально, спасибо, – выдала я свой дежурный ответ. – А у тебя как?

– И у меня все отлично, – ответила она, сопроводив меня в конюшню и махнув рукой на кучу навоза в углу. – Сегодня твоя очередь убирать дерьмо, – весело улыбнулась она и вручила мне резиновые перчатки и вилы.

– Благодарю.

Девушка вышла из конюшни, а я невольно спросила себя: интересно, что она сейчас думает про меня? Одна из самых крутых и знаменитых фотомоделей в мире и по уши в дерьме. Но что бы она там сейчас себе ни воображала на мой счет, я знала одно: весь персонал клиники при поступлении на работу давал подписку о неразглашении, обещал, что даже под угрозой смерти не выдаст имена тех, кто проходит реабилитацию в клинике «Рэнч», и то, чем мы все тут занимаемся.

Я приступила к работе. Конечно, приятного мало, но зато успокаивает: сгребая вилами одну кучку грязной соломы за другой, я продолжала размышлять о том, что мы сегодня обсуждали с Фай о временах моего детства. Оно же было у меня счастливым, и немедленно в памяти стали всплывать приятные картинки тех лет. Когда мне было лет шесть или семь, мы всей семьей отправились в свой традиционный летний круиз по Средиземному морю на папиной яхте «Титан». И вот где-то на подходе к Ницце папа взял меня на берег, чтобы навестить какого-то своего приятеля, у которого были свои конюшни. Мы добрались до берега на скоростном катере.

– Я решил, что тебе будет интересно посмотреть на лошадей вблизи, увидеть их повадки. Возможно, после знакомства с ними тебе даже захочется научиться кататься верхом, – пояснил мне тогда папа.

Вначале я испугалась: лошади показались мне такими огромными, а я была такой маленькой в сравнении с ними, но потом грум подобрал мне самую маленькую лошадку из всех – крохотного пони, усадил меня верхом, и я сразу же почувствовала себя такой высокой и сильной. Мы сделали несколько кругов по двору, вначале меня трясло и подбрасывало на каждой кочке, но постепенно мое тело приспособилось к ритму движения животного. В конце нашей прогулки я уже осмелела настолько, что даже стала понукать пони пробежаться по кругу легким галопом.

– У тебя врожденный талант наездницы, – заметил отец, остановившись рядом со мной. – Хочешь брать уроки верховой езды и учиться кататься на лошадях уже по-настоящему?

– Очень хочу, папочка!

И действительно, по возвращении в Женеву папа организовал для меня занятия по верховой езде. И потом, когда меня отправили в закрытую школу, мои уроки верховой езды продолжились. Это были самые счастливые моменты в моей тогдашней школьной жизни. Я знала, что могу поведать своей лошадке все самые сокровенные тайны, я любила животное всем сердцем и хотела лишь одного: чтобы моя лошадь никогда меня не предала.

– Все, готово! – объявила я Марисе, снимая перчатки после того, как принесла в стойла чистой соломы из копны, стоявшей во дворе. Мариса показала мне на огороженный участок для выгула лошадей. Несколько пациентов уже торчали там, перевесившись через забор и наблюдая за тем, как их товарищ ублажает Филомену, послушную гнедую кобылку.

Я тоже подошла к изгороди, облокотилась на нее, молча кивнула головой, приветствуя собравшихся, но в разговоры вступать не стала.

– Привет, Электра! – радостно помахал мне рукой Хэнк, выбегая из конюшни. – Ты следующая на очереди!

– Спасибо, – поблагодарила я, выразительно вскинув вверх большой палец. «Какой красивый парень», – подумала я, разглядывая Хэнка издалека. Сильный мускулистый торс, совсем не такой, какой приобретают все эти качки, без устали напрягая себя во всяких гимнастических залах. Такое тело – результат интенсивной и ежедневной верховой езды по пустыне. Мне нравилось наблюдать, как Хэнк обращается с лошадьми. Хотя я своими глазами видела, как он убил гремучую змею, случайно заползшую во двор, вилами проткнув ее переливающуюся на солнце чешую, с лошадьми он всегда обращался с величайшей нежностью, что не могло не трогать. Сказать честно, на конюшни меня тянуло не только из-за лошадей, но и потому, что хотелось увидеть Хэнка…

– Давай, детка! – прокричал он мне через пару минут. – Вперед! – Но я все же успела за эти минуты мысленно раздеть его догола. Хорошо хоть, что загар скрыл краску стыда, проступившую на моем лице.

– Она в твоем полном распоряжении, – сказал Хэнк, когда я подошла к Филомене.

– Привет, Филли! – прошептала я и ласково погладила кобылке нос, потом поцеловала ее, вдохнув в себя свежее лошадиное дыхание. – Повезло тебе, девочка, ой как повезло! Во-первых, потому что ты не человек, а животное. А во-вторых, тебя здесь все так любят, и ты не знаешь никаких печалей, которые выпадают на долю людей. А сейчас, я думаю, ты позволишь мне вскарабкаться на тебя верхом, и мы немного покатаемся, да? – добавила я, повернувшись к Хэнку и сверкнув улыбкой, видя, что он внимательно наблюдает за мной.

Когда на начальном этапе психотерапевты тестировали меня на предмет всевозможных аномалий в моей психике, то в их вопроснике был и вопрос о том, насколько я люблю секс. То есть не являюсь ли я сексозависимой личностью. Тогда я ответила, что я уже взрослая женщина, мне двадцать шесть лет, и я получаю от секса огромное удовольствие, особенно когда пребываю в хорошем расположении духа. Но я никоим образом – никоим образом! – не считаю, что подсела на секс, словно на наркотики. Секс в моей жизни играет точно такую же роль, как в жизни любой другой женщины моего возраста.

– И в этом вся проблема моего пребывания здесь, – прошептала я Филли на ухо. – Приезжаешь сюда с одной зависимостью, а уезжаешь уже с другими.

Наобнимавшись всласть с Филоменой – а чем еще можно заняться со столь флегматичной кобылкой? – я снова кивнула Хэнку. Он тут же подошел ко мне и предложил покормить лошадь.

– Ты в порядке? – поинтересовался он у меня, пока Филли флегматично жевала, наверное, уже двадцатую морковку за день.

– Да, все нормально. Тебе не кажется, что Филомена может растолстеть, если так и будет целыми днями неподвижно стоять на одном месте?

– Не волнуйся, я ей потом задам хорошую нагрузку, погоняю по полям.

– Я бы тоже хотела покататься верхом, – вздохнула я.

– Не положено, к сожалению. В противном случае… – Он оборвал себя на полуслове.

– Понимаю.

– Вот когда выпишешься отсюда, милости просим ко мне на ранчо. Там можешь кататься верхом, сколько твоей душе угодно.

– Спасибо за приглашение. Я подумаю, – ответила я, чувствуя, как вспотело у меня подмышками. Вполне возможно, это только я так взволнованно отреагировала на его слова, но, уходя, я заметила краешком глаза, что Хэнк внимательно смотрит мне вслед. А что, если он только что предложил мне роман с продолжением? Но, как бы то ни было, а Хэнк поднял мне настроение. Приятно осознавать, что ты все еще можешь нравиться мужчинам, даже находясь на реабилитации в клинике для наркоманов.

Я вернулась к себе в палату, комнату со стенами, выкрашенными в пастельных тонах, и тремя кроватями, длины которых лично мне хватало лишь только для того, чтобы как-то улечься на своей постели. Еще узенький шкафчик у стены, куда я впихнула свои куртки, толстовки и спортивные брюки. Есть еще небольшой письменный стол, которым я пока ни разу не воспользовалась. Поначалу мысль о том, что мне придется делить душевую кабину со своими соседками по палате, приводила в ужас. Я тут же представила себе клочья волос повсюду (чужие волосы в сливном отверстии – это вообще мой пунктик!) и какое-то время упорно не мылась. Но, в конце концов, сдалась, потому что уже и пропотела, и стала вонять, сама учуяв запах своего немытого тела, но первая помывка прошла замечательно.

К счастью, сегодня душ сверкал чистотой – видно, служанка только что закончила уборку, а потому я тут же поспешила в душевую и долго блаженно нежилась под прохладными струями воды, глядя вверх и стараясь не смотреть вниз, туда, где пенится вокруг ног вода, стекая в сливное отверстие. Вышла из душа, оделась и достала свой старый альбом с зарисовками (я его обнаружила в переднем кармане своего рюкзачка, куда сама его и положила в свой последний приезд в Атлантис), потом взяла карандаш и стала набрасывать эскизы. Сравнительно недавно я обнаружила, что, как только я начинаю придумывать всякие разные фасоны необычной по форме, но очень удобной одежды, как тут же расслабляюсь и успокаиваюсь. Я подумала, сколько раз меня саму наряжали в совершенно не пригодные для носки вещи (а зачастую и вовсе безобразные), но зато от кутюр, и все только для того, чтобы создать какой-то новый образ, хотя никакая нормальная женщина с улицы даже не посмотрит в ту сторону и тем более не станет примерять такой наряд на себя. И столько же раз я слышала в ответ на свои сомнения бесконечные разговоры модельеров о том, что мода – это одна из форм современного искусства. Лично меня их рассуждения приводили в бешенство. Тоже мне, открыли Америку! Да мода во все времена оставалась современным искусством. Кутюрье, придумывавшие наряды для придворных Людовика XIV, разгуливающих по Версалю, или обшивавшие древних египтян, понимали это не хуже них.