Текст книги "Моленсоух. История одной индивидуации"

Замкнутая цепь

Saches aussiquil n'ya rien de plus comktun que de faire le mal pour le plairir de le faire.

(Знайте же, что нет ничего более обычного, чем делать зло из удовольствия делать его)

Автор Известен

«Садись и не бойся здесь Ничего… Он почувствовал, что у него пропал голос. Его начинало трясти – это была лихорадка ужаса»[25]25
  Строки второго эпиграфа взяты из повести М. Эграпо «Замкнутая цепь».


[Закрыть]

«Чушь – это то, что всегда говорят люди. Всегда – это значит во всех ситуациях. Это значит, что люди никогда не говорят чего-то серьёзного, умного или просто толкового – они всегда просто болтают языком. Всё, что слетает с их языка, – это обращённое в звук желание трахаться…». Однажды, находясь в состоянии сильнейшего аффекта, я сжег все тюремные дневники, тетради с повестями и рассказами, а если бы нет, то сейчас мы могли бы прочесть там много подобных вышеприведенному заключений.

Половое воздержание, или ничего и никого не траханье порождает, как известно, всяческие истерии и психозы. Мы, оторванные от общества юные зеки, лишённые каких-то маломальских плотских радостей, просто сходили с ума от чёрной тоски, которая съедала наши заморенные чресла. Кроме того, в нас бушевали накапливаемые резервуары обычной механической силы, ведь мы только залипали и хавали. В перестроечные времена зоны не работали: старые экономические связи лопнули, новых ещё построено не было, ну а уж тюрьмы не работали и подавно.

Единственной отдушиной было пожирание чифира и себе подобных. Чифир дарит ощущение эйфории, но, с другой стороны, энергия, просыпающаяся в тебе, просто безумна! Обожравшись чифира, малолетки наперебой рассказывали друг другу о своих воровских, ратных и любовных подвигах. Поначалу во время адаптации я принимал участие во всём этом, но когда понял, что моего обязательного участия не требуется, завёл тетрадь и стал делать первые записи. По началу я продолжал писать начатый ещё в кульке[26]26
  Кулёк – культурно-просветительное училище, где я учился и где собрал группу ЛКВ, вместе с участниками которой оказался в тюрьме.


[Закрыть] роман, но через какое-то время понял, что пишу о том, что стало началом того пути, который привел меня на эти нары. И я решил, что буду писать о чем-то, чего не было ни со мной, ни с кем-то ещё, о том чего быть не может. Однажды, когда часам к пяти утра народ угомонился, я заварил «купца»[27]27
  Купец– крепкий чай, слабее чифира.


[Закрыть], взял новую тетрадь, уселся за общак и приступил… Сначала я придумал себе псевдоним «Михаир Эграпо», затем придумал название повести – «Замкнутая цепь» и стал размышлять, о чём бы это могло быть. Итак, я начал работу над первым произведением, которое мне предстояло закончить. На создание повести ушло в общей сложности пять месяцев, ушло бы меньше, но за эти пять месяцев много чего ещё произошло.

Писать было трудно. Времени на это было не так-то много, укладывались все обычно к утру, а в шесть часов уже объявлялся подъём. После проверки, правда, все опять ложились, но ложился и я, так как отдыхать надо было и мне. В двенадцать часов хата просыпалась на обед, после обеда варился чифир и начиналась малолетская тюремная жизнь. Пацану, не отсидевшему месяц, вести прописки нельзя, но после месяца хата, зная мою изобретательность, единогласно выбрала меня главным «пропищиком». Я стал кем-то вроде великого инквизитора камерного масштаба. Что ж, раз вы не даете мне воплотить мою творческую энергию, как я хочу, я воплощаю её, как могу. И тогда я впервые убедился, что я вовсе не хороший мальчик, каким считал себя в душе, а на самом деле жестокий и хладнокровный извращенец. Я, конечно, уже знал, что могу быть жесток, но это было вроде как «по-раскольниковски», когда благородная цель оправдывает неблагородные средства, и вдруг выясняется, что я прямо как по Просперу Мериме «делаю зло из удовольствия делать его». Все предыдущие прописки типа той, что прошёл Саша Белянчик, могли теперь показаться малолеткам детской шалостью. Удары ложкой по голове и небольшой мордобой в финале сменили поистине садистские изобретения. В ходе моих игрушек пацанам приходилось класть член на раскаленный ступенатор (игра «х… клади»), просиживать по полчаса под струей холодной воды (игра «водолаз»), прыгать вниз головой на расставленные шахматы (тест «пацан сказал – пацан сделал»), тянуть друг друга за яйца (в игре «бычий бой») и т. д. и т. п. Однажды игра пошла не по плану. В самом разгаре нас прервал шмон, и она была отложена до завтра. Когда все уснули, и я сел за тетрадь ко мне подошел испытуемый. Он понял, что пощады не будет, а пацаны по простоте душевной такого наговорили ему про завтрашний день, что он решил попросту договориться со мной. А что он мог предложить мне? В малолетской хате, все равны в материальном плане. Он банально отсосал, а на следующий день был по всем законам малолетского общежития, перед всей хатой объявлен мной пидарасом. Поступить по-другому, я просто не имел права, а также не мог отказаться от минета, так как тот, кто предложил его мне, находясь в условиях, предполагающих как минимум осторожность, а как максимум – мужество, был либо слишком глуп для того, чтобы жить достойно, либо не был мужчиной априори. Апостериори с моей помощью он всего лишь натурализовался, то есть стал тем, кем был на самом деле. Проще говоря, он хотел «договориться» со мной, и это ему удалось. После столь печального происшествия, новобранцы, которым малолетки сразу рассказывали о моём отношении к трусам, не пытались «договариваться» со мной, и в большинстве случаев система получала своих новых врагов. Тех, кто на малолетке гордо и мужественно носит звание Пацана.

Работать над повестью я начал через полтора месяца после ареста, в середине января, а в конце февраля меня увезли на дурку для тщательной проверки моей нервной системы – на этом настоял отец. После дурки меня привезли обратно в тюрьму, признав вменяемым, но на дурке я успел посмотреть первые две части легендарного триллера «OMEN». Вдохновлённый фильмом я стал работать над созданием канвы для задуманной вещи. В хате, где я теперь находился, пацанов было всего четверо, а ещё четверо оказались так называемыми воспетами, то есть настоящими козлами: взрослыми зеками, которые отказывались сидеть с такими же, как они, по каким-то там грязным причинам. В общем, это так называемая воспитательная хата, или «прессхата». И таких в Акшувольской тюрьме было две. В одной из них, может, как раз в то время опустили моего подельника Кузю. После случая с договорщиком администрация решила определить меня туда, где я не смог бы проявлять себя как лидер, и я оказался там, где мне было нужно быть, так как места игрушкам, пропискам и подобного этому, здесь не было, и я мог спокойно продолжить работу над повестью. Героя я назвал Робертом, и вглядываясь в создаваемую мной реальность, действительность моего героя, я представлял себе Радика. Через несколько месяцев, когда мы встретились с ним в ВТК (воспитательно-трудовая колония), я узнал от него кое-что потрясающее. Оказывается, пытаясь отвлечься от лагерной действительности, Радик представлял себе любовь с девушкой, которая на самом деле была уже мертва, это был его лагерный роман с фантомом. Он потом объяснил, что такое общение давало ему возможность некоего виртуального контакта, который при силе его воображения со временем стал казаться ему реальным. И в то же время он мужественно осознавал, что ни на что кроме такого общения ему рассчитывать не приходится, а потому «нефиг и париться». Он мог встречаться с ней, когда хотел, например, после отбоя.

ЕМ: 41. Absurd Inspiration «Far Away».

Однако рано или поздно всему, и плохому, и хорошему, приходит конец, и я был хорошо об этом осведомлен. Как только я закончил «Замкнутую цепь», мне принесли «объебон» (подтверждение обвинительного заключения). Через три дня я был вызван и отправлен в здание суда, где меня оповестили о том, что я приговорён к шести годам лишения свободы как организатор преступления, совершённого при отягчающих вину обстоятельствах: сговор лиц и применение холодного оружия. Через неделю, когда мне принесли подтверждение приговора, я отправился в путь, или «профессионально» выражаясь, по этапу. На ближайшие шесть лет моя судьба была определена.

«Мальчик для битья», необходимый на этапе «козёл отпущения» судьбой был уже так же определен. Им был Кузя, которого уже никакими средствами спасти было нельзя, ибо он имел статус «опущенного». Хотя это было для меня сюрпризом, одним из очередных, укрепляющих сердце сюрпризов, посыпавшихся на меня, как из рога изобилия после того, как я «переступил порог» и очутился «Jenseits von gut und bose» (по ту сторону добра и зла)[28]28
  «По ту сторону добра и зла» – одна из ключевых книг Ницше, ознаменовавшая его переход к радикализму и систематизации своих взглядов.


[Закрыть].

Когда я и вся моя супергруппа оказались в тюрьме, с Кузей произошло что-то странное. Из интернатского хулигана и нахалёныша, он вдруг превратился в хныкающего тюфяка. Перед тем как отправить вновь прибывших, или «новеньких» по хатам, опера спрашивают каждого по отдельности: к кому, мол, в хату пойдете? И предлагают варианты. Не знаю, что предлагали Калеке и Яхелю (нашим подельникам), они были взросляки, меня опер спросил: «Ну чё, к пацанам или куда…?». Я сказал: «К пацанам», и очутился среди пацанов. Не знаю, что сказал Кузя, но точно что-то не то, потому, что очутился в хате с отморозками. Обо всём этом я узнал, когда уже мы с Кузей ехали по этапу в ВТК. Нам предстояло кормить клопов в Воронеже, замерзать и спать стоя в Липецке, голодать, опять же мерзнуть, кормить вшей и огребать люлей на Липецке. Такой маршрут разработали в спецотделе ГУИН[29]29
  Государственное управление исполнения наказаний.


[Закрыть] для нас, малолеток-тяжелостатейников. Всех нас везли на Усмань, где близ поселка Ново-Углянка, расположилась красная малолетская зона, в которой от жигана и уркагана по планам воспитателей должны были остаться только рожки да ножки. Рожки – козлиные, а ножки – на мягких лапках, норовящие пробежаться до оперчасти и постучать на своих, чтобы иметь виды на УДО. В зоне в этой курить официально запрещено, раскуривание сигареты расценивается как нарушение режима содержания, а что касается изготовления и употребления чифира, то это настоящий бунт, за который можно загреметь в ШИЗО[30]30
  ШИЗО – штрафной изолятор.


[Закрыть], откуда ты можешь не вернуться или вернёшься инвалидом, не физическим так моральным уродом с душевной травмой на всю жизнь. Хозяин всё сделал так, чтобы правонарушать малолетки боялись больше работы, голода и беспредела бугров. В ШИЗО опускали. «Ломом подпоясанные» бугры-каратели жили в специальном бараке, где-то за зоной. «Где», конечно, никто не знал. Ночью их привозили в ШИЗО и подсаживали по двое, а то и по трое к особо дерзким пацанам – так называемым Отрицалам. За ночь каратели доводили малолетку до того, что утром он подписывал документ о вступлении в актив зоны, иначе его опускали. Двое с него снимали штаны и держали, а третий прикасался головкой члена к его сфинктеру. После этого по ШИЗО якобы пацанами объявлялось, что имярек отныне пидор. Были, конечно, и такие малолетки, которых и в впятером и вшестером не могли опустить, тех просто умерщвляли. Они сидели в каменной башне до тех пор, пока у них не заводился тубак. Когда парень начинал кашлять кровью, его медленно вывозили на больничку. В таком темпе, чтобы по дороге или по прибытии он умер. У таких малолеток родителей либо нет вообще, либо они уже давно отказались от своего буйного дитяти. Поэтому за смерть малолетки, спрашивать было некому. Ну а на административном уровне всё было схвачено. Есть такое слово – система.

На протяжении всего этапа Кузя был для всех малолеток на этапе любовницей, уборщицей, прачкой, массажисткой и т. д. Путь же наш был долгим. Этап, как я уже говорил, был особенным. Везли малолеток-тяжелостатейников: грабителей, насильников, убивцев, или, как в моём случае, гоп-стопщиков, именно такую квалификацию мне присудили в суде и утвердили в тюрьме. Администрация колонии, куда направлялся наш этап, через сопровождающего офицера вела наблюдение за особенностями характера неофитов и вообще общим настроем группы. Поведение и настроение наши были ужасными: «Горячий был народ на паровозе», – как пел бард. Посему, решено было завезти нас для профилактическо-воспитательных мер в Елецкую спецтюрьму, известную в «профессиональных» кругах как «Красная полоса». Такие курортные комплексы построены и заселены особо активными и одарёнными в деле подрыва ментовской власти в лагерях и тюрьмах уголовниками для их же уничтожения.

На этой тюрьме опера и матёрые охранники отрабатывали на нас приёмы восточных единоборств, кормили водянистой баландой и заставляли с утра до вечера мыть асфальт во дворе. Как говорится: «Привет ворам рецидивистам, смерть ментам и активистам!».

ЕМ: 42. Adamsky «Killer».

Сейчас, когда я закончил последние, точнее предыдущие, надеюсь не последние, строки, из динамиков проигрывателя зазвучала вещь «Killer» Adamsky. Просто, пришла её очередь в заряжённом в Winamp сборнике, составленном мной специально для сопровождения моей литературной работы, перед тем, как сесть за комп. Я услышал электробарабаны, фанковые басы в долю, космические стринги, и забегали по моим рукам и затылку кровавые мурашки.

Дело в том, что, за несколько дней до того, как оказаться с подельниками в машине, увозящей нас из юности и свободы в неволю (в недавнем прошлом группу «ЛКВ» («Лицо к Виселице»), а в настоящем подельничков-гопстопщиков), мы с Калекой прошвырнулись до какого-то кабака и там, попивая сладкое, независимо от собственно вкусовых качеств, вино юности, мы слушали эту самую вещь в исполнении Сила (SEAL) и Адамски, но написал, аранжировал и записал весь инструментал композиции именно Адамски, а потому я знал её благодаря вечернему телевидению именно как ADAMSKY. Тогда этот электрофанковый хаус-хит, построенный на одном басовом рифе, переигранный позднее Джорджем Майклом (Gorge Michel) и АТВ, помог мне задуматься над многими вещами. Слушая эти магические заклинания чернокожего певца на фоне чеканящей ритм драм-машины и ледяных синтезаторных пассажей, я содрогался всем своим тинейджерским существом от осознания того, что на мне лежит проклятие быть человеком. Участь, с которой я не хотел мириться и не видел реальных возможностей ей противиться. «Чья-то рука ведёт меня» – думал я, и я должен вырваться из зажима, из своего социального строя, из повседневности, чего бы мне это не стоило; я сделаю рывок, я не остановлюсь ни перед чем, но я не буду жить по чьим-то абсурдным, к тому же аморфным нормам («норма не имеет признаков») «человеческого общежития», по которым никто, кроме обманутых и желающих быть обманутыми, советских люмпенов, давно уже не живет. Эти мысли плюс эта песенка тогда сорвали мне башню. Помню, перед глазами у меня промелькнула сцена из будущего: я увидел себя в какой-то машине, глядящим на мир через решётку. Но тогда это видение не испугало меня. Музыка словно говорила мне: «Плевать на всё, ты необычное существо, исключение из правил, всё, что другие считают важным, для тебя пустое дребезжание воздуха в беззубых ртах старых пердунов на службе морали, ты не должен считаться с тем, что заставляет других считаться с другими, ты должен вырваться, а значит, спастись, а спасение утопающих в дерьме советского общественного туалета, дело рук самих утопающих. Выберись, выкарабкайся, вырвись или сдохни…». Слушая сейчас эти же, по-моему, не потерявшие актуальность гармонии, я думаю: а если бы тогда мне сказали, что за свою дерзость мне придётся расплачиваться свободой, остановился бы я? И я сам себе отвечаю: «Нет, даже обещание неминуемой смерти не смогло бы поколебать моей решимости». И музыка, как всегда, была со мною заодно. Как океан заодно с отчаянным экипажем безымянного корабля, в любимой с детства песне Высоцкого «Ещё не вечер».

Однажды наш этап всё-таки приехал на зону. Если, прибегнуть к помощи богословской терминологии, то тюрьму можно сравнивать с чистилищем, а малолетку усиленного режима – с самой настоящей преисподней. Так думал я тогда, потому что, кроме тюрьмы, другого пороху мне нюхать ещё не приходилось. В ВТК из сентиментальных малолеток делают настоящих волков, позорных, конечно же. То есть, сначала щенки становятся собаками, затем собаки дичают и становятся волками, а позорными потому, что быть животным нехорошо. Ну а волков держат в волчатнике, официально известном как ИТК (исправительно-трудовая колония), или «взросляк».

Кстати, пока я ещё только превращался в четвероногого друга человечества, жизнь сделала мне вполне человеческий подарок – я оказался в той же малолетке, что и Радик, и, как в старые добрые времена, вместе мы решали стратегические вопросы нашей жизни.

Хата-Бата

«Я погрузился в удивительный мир будоражащих воображение звуков, мир тайн и аномалий».

Автор Известен

ЕМ:43. Arabesque «Hi Midnight Dancer».

О сладкие восьмидесятые… Кто был молод в эти годы, знает, о чём я… Но поймёт меня лишь тот, кто рос в эти годы, тот, кто тогда только созревал. Ты шёл по летним улицам Есиля, тебя окружали запахи акации, перемешивающиеся с запахами проходящих мимо тебя женщин, а изо всех окон музыка:

 
Heymidnightdancer, oho-oho
Hey, bigromancer, oho-oho
Youareasailor, ataylor, ajailer
You are from Ghana, Gagana, Montana.
 

Если уж сами Arabesque поют про «Монтану», то видно это вправду того стоит. Ты открывал мир, а он постоянно менялся на твоих глазах, картина реальности никак не хотела принять законченные очертания. О «перестройке» в 1983-м году ещё ничего не знали, но после смерти Брежнева в 1982-ом его «последователи» сами стали умирать один за другим. Видно и вправду говорят, думал я, все начинается с малого… Зато из-за океана появились новые джинсы, та же «Монтана», например. С экранов зазвучали голоса зарубежной эстрады, появились новые марки водочных изделий, на столах у взрослых всё чаще менялись названия спиртных напитков: стандартное болгарское вино заменили какие-то невиданно яркие и красивые, явно закордонные этикетки. В воздухе отчётливо витал запах запретного плода, и возникало ощущение, что он, этот самый плод, вот-вот станет реальным. Всё это вместе с взрослением и наступлением пубертатного периода в моей жизни и жизни моих сверстников опьяняло похлеще пива, вкус которого был мне уже знаком. И хотя самое интересное было ещё впереди, но прелюдия была не менее восхитительна и обещала что-то особенное.

Весной 1983 года, когда уже прошло какое-то время после знакомства с Arabesque, я испытывал настоящую тоску по голосу этого удивительного создания, солистки евро-диско-трио, осветившего мою жизнь светом своей немецкой сексуальности. От тоски я стал рисовать в своем воображении образ этой девушки и сам не заметил, как её изображения стали появляться в самых неожиданных местах, из-под моей руки, конечно, и всё чаще ню. Я находил её портреты на страницах учебников и своих ученических тетрадей. И в этом не было для меня ничего удивительного, однако кроме меня эти рисунки находили и учителя. Конечно, меня наказывали. Но, это уже не имело никакого определяющего значения, а определяющим было то, что благодаря Arabesque динозавры и инопланетяне сменились на моих рисунках сначала воображаемой девушкой-солисткой, а затем великим множеством всевозможных воображаемых и не только групп. Так, однажды солистом выдуманной группы «Плюс» я нарисовал себя, теперь мне оставалось только научиться петь… Кстати весной 1983 года, папа, пользуясь своими связями, где-то нарыл мелодиевский диск Arabesque. Это был сборник, и хоть там не было «Midnight Dancer», зато были другие полюбившиеся нам песни и даже те, которых не было на бобине. А главное с нами был этот голос! Причём на эффектной обложке, где красавица Сандра предстаёт во всей своей юной красе, слева было написано по-английски «Arabesque», а справа по-русски «Арабеска». Но обо всём по порядку.

Летом снова что-то произошло со мной… Это была передача «Утренняя почта», посвящённая дню космонавтики. Она состояла почти целиком из клипов Space. Точнее, это были танцы балета телевидения ГДР. Что-то из этих вещей я уже урывками слышал, но среди всего было нечто ни на что не похожее. Это была «Symphony». Всей семьей мы сидели совершенно загипнотизированные, глядя на Маруани за электронным фортепиано с лучом во лбу. В это время я и Кира, и Радик уже слышали «Ту Самую Мелодию». Так мы называли «Magnetic Fields. part 2». И на данное время это была самая вожделённая вещь, ни названия, ни автора которой мы не знали. Хотя работа над диском Magnetic Fields была закончена Жарром в начале января 1981 года, а в феврале Европа так отплясывала под «Magnetic Fields. part 2», что во многих городах Европы это вызвало сейсмические колебания, ни мы, ни кто другой в школе, дома и на улице никакой информацией о «ТСМ» не обладали, а нам очень нужно было на что-то опираться. Это было просто необходимо, как нить, как знак, как цифра, зная которую, возможно, нам удастся разгадать это уравнение с как минимум тремя неизвестными. Итак, мы стали действовать наугад, поэтому автором «ТСМ» нами был дружно выбран Дидье Маруани. Мы здраво рассудили, что такую мелодию мог написать только человек, уже сочинивший нечто подобное, тем более с лучом во лбу. Хотя в авторстве «ТСМ» мы так же склонны были подозревать и Zodiac. Поэтому когда однажды папа пришёл домой и рассказал о том, что в магазине Автотэпа, он видел новый диск Zodiac «Музыка во вселенной», мы в ультимативном порядке выпросили у мамы три рубля и бросились в магазин. Мы купили этот потрясающий, соответственно оформленный диск, но к нашему горю «ТСМ» на нём не оказалось. Впрочем, наше горе было скрашено по тем меркам относительно новой и однозначно космической музыкой. Этот первый в нашей коллекции электронно-космический диск мы слушали в течение месяца, после школы с порога бросаясь к радиоле. Кроме того, оказалось, что мы купили диск с не самой худшей, пусть и не самой лучшей обложкой. Нам достался выпуск Апрелевского филиала «Мелодии». Круче всех выглядел московский, хоть и матовая бумага (глянец, впрочем, тоже был), зато насыщенный цвет и под экипажем пролетающих в открытом космосе девушек в нереально обтягивающих юные тела комбинезонах красуются головы самих музыкантов в космических шлемах, это был верх крутизны. А недавно в своем любимом виниловом магазине я купил диск рижского филиала «Мелодии», так там девушки летят в другую сторону и их тела лишены цветотеней, что, в свою очередь, лишает неземную картинку такого необходимого для страждущего советского гражданина объёма. Также на полразговорца уместно упомянуть ташкентский филиал всесоюзной фирмы, выпустивший белый диск, с несколькими оранжевыми полосами и чёрными надписями названий альбома и группы. Хватит мол с вас и музыки. Интересно, что в виниловом виде, как ранее в бобинном, эти две команды пришли в наш дом одна за другой вместе, правда, теперь поменявшись местами. Возможно, без этой метафизической составляющей моя преданность музыке не была бы столь фанатичной, но мистика также живет в музыке, как физика, математика, химия и всё, что делает эти составляющие смешными, если думать о них, как о научных дисциплинах.

Однажды, о музыке я разговорился с соседом по коммуналке в общаге Димой Хадаловым. Как только я напел ему «ТСМ» и сказал о моих надеждах относительно Space, он рассказал мне, что у кого-то из его знакомых он видел плёнку из журнала «Кругозор», там была та самая мелодия, а на пленке было написано «Жан Мишель Жарр». Так я впервые услышал это имя, с которым в моей жизни, как, оказалось, будет так много связано. Ну а тогда, зная Диму, а он был известным сказочником и балаболом, я отнесся к его истории скептически. Кроме того, с одной стороны мне не понравилось старомодно звучащее громоздкое и очень уж французское имя, а мне так хотелось, чтобы это был Маруани, с его космическим прозвищем «Экама» и лазерным лучом во лбу. И всё же я поставил себе задачу собирать информацию о французе пусть даже с таким длинным и совсем не космическим именем.

Но, кроме Жана Мишеля «Жарра», проблем хватало. Чуть ли не в каждой новой передаче по телеку я слышал новые и новые потрясающие мелодии.

ЕМ: 44. Grishon Kingsley «Pop Corn».

Как вы уже поняли, однажды это был POPCORN. Когда я услышал его, мне показалось, что впервые эту скачущую тему я услышал в «Ну, погоди!», когда там дела происходили на стройке. После этого мне иногда вроде бы перепадали обрывки этой вещи по телеку, но я просто мучился, пытаясь вспомнить, как она звучит. Очень долгое время я не мог воспроизвести её хотя бы a-capella, но, когда мне это наконец удалось, я сразу написал текст на эту мелодию, чтобы легче было её повторять. Однако даже если со временем я и научился напевать её, мне не хватало самого её саунда, проще говоря, звуков, которыми она была сыграна. В особенности партии вступления, исполняемой ни то на электрооргане, не то на каком-то примитивном одноголосом синтюке, как, скорее всего, и сольная партия. Они звучали необыкновенно. К слову о синтезаторах. Только совсем недавно, уже в новом тысячелетии, я узнал, что до «Oxygen», у Жана Мишеля Жарра вышло три альбома[31]31
  Дискография Жарра до «Oxygen»: «La Cage/Erosmachine (single» 1969, «Deserted Palace» 1972, «Les Granges Brulees soundtrack».


[Закрыть], и в них, кроме перкуссии, вообще не используются живые инструменты. Всё сделано исключительно на одноголосых синтезаторах и электроорганах. А ведь это конец шестидесятых-начало семидесятых.

Лет за десять до обретения этих бесценных знаний я услышал по радио из уст ведущего какой-то программы название группы, якобы впервые исполнившей и сотворившей «Popcorn», оно прозвучало как «Хата-Бата». Именно так гнусавый голос по радио произнес название группы. И ещё лишь по прошествии приличного отрезка времени я узнал, что это проект Hot Butter. Как позднее мной было установлено, этот бессмертный инструментал, я слышал еще до «Ну, погоди!». В совсем юном полубессознательном возрасте. Роя бесконечные туннели в своей памяти, я набрёл на сокровище. Я вспомнил, как мама ставит в проигрыватель маленькую мягкую пластинку. На пластинке звучат две симпатичные музычки. Одна из них была с вокализом, мы, дети, согласно абсурдопереводу, называли её «Полемона киса» (возможно, речь идёт об оркестровой версии с вокализом припева «Do Serca Przyful Psa», польский вариант «El Bimbo»). Другая композиция была более живой и лично мне в том глубоком детстве вштыривало, как я уже говорил, от вступления. Возможно, это была «Воздушная кукуруза» в исполнении Оркестра Электромузыкальных Инструментов под управлением В. Мещерина. В десятом выпуске «Ну, погоди!» используется именно их вариант. Наши ребята исполнили POPCORN в несколько своеобразной манере, именно в манере своего оркестра, и это становится понятно после прослушивания нескольких вещей этого уникального коллектива. В своей памяти я нашел POPCORN именно в таком варианте отличительной чертой которого является отчетливо проходящая сквозь всю вещь вступительная тема, тогда как у Hot Butter её перекрывает основная тема мелодии. Ещё одним отличительным признаком версии ОЭМИ Мещерина, по которой я идентифицировал её, как первый слышанный мной вариант, можно назвать более сдержанную технически, но более эмоциональную игру электронных барабанов, тогда как ударник Hot Butter лупит напропалую неудержимую маршевую дробь. Просто во времена повальной битломании, хиппи и LCD до парней из Hot Butter через три года после выхода в свет пластинки Гришона Кингсли (Grishon Kingsley) «Music To Moog Be» дошла прелесть композиции Кингсли «Pop Corn». Гениальность Стэна Фри (Stan Free) из Hot Butter, бывшего участника группы Кингсли, состояла в том, что он уловил ветер перемен, принесший в музыку невиданное обилие электроорганов и синтезаторов. Остальное было делом техники. Фри сделал новую, более простую в смысле аранжировки музычку с выраженной основной темой и удалил пробел из названия композиции, заново открыв миру POPCORN, первую ставшую суперхитом музыкальную композицию, сыгранную на синтезаторах. Обидно, что человечество таки позабыло истинного героя. Человека, записавшего альбом на первом в мире «Муге», том самом историческом синтюке о котором мы уже говорили. Кстати если перевести с английского слово «Corn», то оно в последнюю очередь означает «кукуруза», а в первую «зерно». И когда Кингсли назвал «Pop Corn» композицию, открывающую диск, сыгранный на первом синтезаторе, он имел в виду не «воздушную кукурузу», а нечто вроде зерна поп-музыки. Это было пророческое название, так как музыка новой, назревавшей эпохи была музыкой, сыгранной на синтезаторах или с использованием их, и самым популярным среди них, а теперь легендарным является MiniMoog. В общем, через десятилетия из зерна выросло дерево, и мы здесь тоже питаемся его плодами.

Что-то свежее, и очень электронное появилось однажды в утренней детской передаче «Будильник» (выпуск был с Олегом Поповым). Самая запоминающаяся вещь, промелькнула позднее (спустя четыре года) в фильме «Взломщик». По ходу действия подросток, герой фильма, заходит на кухню, где работает телевизор, а на экране юный Володя Пресняков под эту самую вещь (ЕМ: 45. Laszlo Benko «Atlantisz») танцует что-то напоминающее брейк. Эпоха брейка, однако, тогда еще не настала, во всяком случае, для нас, казахстанских провинциалов, но её маячки постепенно стали появляться тут и там.

Всю дорогу в школу и после неё я бубнил себе под нос все эти мелодии, среди которых со временем стали появляться всё новые и новые. Со временем я уже не мог вспомнить, где и когда услышал ту или иную вещь, а потом выяснялось, что кроме меня этих мелодий никто не слышал, и так я понял, что сочиняю. Да, именно в это время я осознал, что, напевая, я сочиняю собственные мелодии. Конечно, в большинстве своём они были похожи на всё, что я любил, и чего мне не хватало, тем не менее, до меня доходило главное: что это новое, и оно родилось в моей голове. Об этом я рассказал Валере Слухову.

Валера пригласил меня к себе. Это было первое посещение мною жилища сильных мира сего, и мне сразу показалось, что мы, Кровнины, в своём доме живем на более широкую ногу, но это также было первое посещение жилища настоящего меломана. Настоящим меломаном был здесь брат Валеры Игорь. Меломан, а главное – битломан. Комната Игоря, по совместительству и Валеры, была до потолка увешана дисками в целлофане или в обложках. Из великих, запомнился только пиратский балкантоновский (болгарский рекорд-лейбл Balkanton) двойной Beatles – альбом с черным разворотом и четырьмя классическими физиономиями. Врезалась в память обложка Омеги «Az Arc (X)» (OMEGA «Az Arc (X)» (1981)). А вообще, от обложек рябило в глазах, но Игорь тогда готовился поступать в институт, и хоть импортные диски уже вовсю гуляли по СССР, настоящей «фирмЫ» (за исключением «Jesus Christ Superstar») у него ещё не было, потому, что за ними надо было «гоняться», а сыну второго секретаря это вроде как не к лицу. Зато здесь было кое-что, из той музыки, которую можно было достать по блату. Например, только вышедшие в «совке» «Band on the Ram», тогда ещё не сэра Пола Маккартни, «Imagine» Джона Леннона, сборник тогда тоже ещё не сэра Элтона Джона, «ансамбль Урия Гип» и куча «демократов»[32]32
  «Демократы»-так в среде коллекционеров называются оригинальные пластинки с записями оригинальных артистов соцстран Восточной Европы.


[Закрыть]. Их коллекция была поистине внушительной. Здесь были представлены лейблы Польши, Чехословакии, Югославии, Венгрии и, конечно, ГДР. Соответственно: Wifon, Muza, Pronit (Poland). Supraphon, Panton, Opus (Czechoslovakia), Discos, Jugoton (Yugoslavia)., Pepita, Hungarton (Hungary) и, конечно, AMIGA (DDR) и т. д. Эти музыканты на меня особого впечатления не произвели, так как я болел музыкой в стиле J. M. Jarre, Space, Zodiac, а здесь этим и не пахло. Но хриплый и звонкий вокал Удо Венделя (Udo Vendel) из гедеэровского Puhdys мне понравился, хотя их диск состоял полностью из рок-н-роллов и назывался «Rock'n'Roll Music», а эту музыку полюбить у меня как-то не получалось. Я говорю о классическом «квадратном РНР»[33]33
  «Rock'n'Roll Music» – классический хит ранних Beatles, являющийся одним из образцов того, что я назвал «квадратным РНР».


[Закрыть] пятидесятых годов, который я тогда не понял и не смог понять позднее, не понимаю и сейчас, если это конечно не Лу Рид. Может из-за рок-н-роллов в исполнении Дина Рида, что были у нас дома, которых я малость переслушал, а может потому, что это слишком радостная музыка. А я никогда не был радостным ребенком… Хотя не был и грустным, скорее, слишком задумчивым. А вообще, по-моему, это музыка напившихся виски корово-боев под развевающимся здвездатым флагом. Осанна в вышних!