Текст книги "Презумпция виновности. Россия. Наши дни. Книга 3"

Глава №4. Продлёнка

Григорий Тополев был арестован судом в начале октября сроком на два месяца. Теперь пришло время для нового судебного заседания, на котором должна была решиться дальнейшая судьба обвиняемого. По идее за первые два месяца ареста следователь должен был провести определённые мероприятия – допросы, вызовы свидетелей и подготовить дело для передачи в суд по существу. Но, как обычно бывает, и это Григорий увидел в тюрьме воочию на примере многих зэков, которых он успел повстречать даже за столь короткое время, дела тянутся годами. Особенно если обвиняемый не признаёт свою вину. В цивилизованных странах такое отношение правоохранительной системы к заключённым признали бы пыткой и нарушением прав человека, но в нашей стране – это порой единственный способ выбивания признательных показаний, которые являются главным доказательством вины в суде.

Поэтому за несколько дней до истечения срока ареста по предыдущему решению суда следователь обращается с ходатайством о продлении тюремного срока ещё на несколько месяцев. Основание может быть любым – какое придёт ему в голову. Суд, конечно, может не встать на сторону следствия с прокуратурой и заменить подозреваемому арест на иную меру пресечения, не связанную с изоляцией от общества – домашний арест, подписка о невыезде или залог. Но это случается крайне редко и в основном при коммерческом решении вопроса с судьёй. Этот цирк и называют на тюремном жаргоне «продлёнкой», исходя из статистической неизбежности решения суда о продлении меры пресечения.

И действительно, для первохода первый суд о продлении срока содержания под стражей – всегда волнительное событие. Он ещё не успел проникнуться всей безнадежностью ситуации и непоколебимостью системы российского правосудия, поэтому таит надежду на поиск справедливости, верит в то, что правоохранители во всём разберутся и поймут, что он ни в чём не виноват. И его выпустят в зале суда, а виновных в незаконном аресте – накажут. И что завтра этот кошмар закончится, как страшный сон, и снова жизнь вернётся в своё русло, а он будет вспоминать это недоразумение с улыбкой и сарказмом. Надежда – вот главная ошибка всех, кто попал в жернова пенитенциарной системы в России. Так было всегда: при царях, при коммунистах, при президентах. Так будет и дальше, потому что план по валу всегда будет валом по плану. Даже у великого Владимира Даля одно из толкований слова «надеяться» объясняется как частица «авось», выраженная глаголом.

5 декабря 2014 года в восемь утра Григория вывели из камеры на продол и повели по металлическим лестницам к месту сбора всех «БСников» – на первый этаж корпуса. Там уже стояли несколько человек в ожидании поездки на суд. Пока выводные собирали судовых и продлёночных по всем трём этажам корпуса, Тополев, будучи человеком контактным и разговорчивым, познакомился со стоящими в ожидании соседями. Два худых наркомана лет двадцати с небольшим и седовласый мошенник плотного телосложения в дорогом костюме и в до блеска начищенных ботинках.

После знакомства молодые ребята сообщили, что их взяли на закладке одного и того же барыги, который, видимо, их и сдал для улучшения отчётности крышующих его ментов. Сегодня у них суд в особом порядке, и поэтому они ожидают срок где-то около двух с половиной лет. Они сидят на централе уже семь месяцев, а так как скоро выйдет закон «день за полтора», то сидеть им придётся почти два года.

Про это изменение в статью 72 Уголовного кодекса РФ Григорий слышал уже не раз и от сокамерников, и от тех, с кем он пересекался в адвокатских «стаканах». Проект закона касался особенностей зачёта времени на содержание преступника под стражей до вынесения ему приговора судом. Один день, проведённый в следственном изоляторе, должны приравнять к полутора или двум дням, проведённым в колонии. Сегодня же для обвиняемых по уголовным делам день ареста засчитывался за один день. Некоторые особо умные заключенные специально затягивали своё пребывание в СИЗО, надеясь на скорейшее принятие «день за полтора».

Ещё ребята поведали о том, что раньше томились в общей камере первого корпуса, где был полный кошмар и ужас. Подробности они не упоминали, но однажды один из них разговорил продольного, и тот обещал за пять тысяч рублей с каждого перевести их на БС. Они согласились. Так в течение нескольких дней оказались тут, переведя через родственников ему деньги на киви-кошелёк. Камера, правда, совсем простенькая – без телевизора и холодильника, зато с унитазом и горячей водой. А главное – тёплая, и у каждого своя шконка, а не как в общих одна на двоих или даже на троих.

После разговора с «нариками»100100
  наркоманы


[Закрыть]Григорий приблизился к более интересному для него собеседнику и заговорил с ним.

– Доброе утро! Меня зовут Григорий. Я из «хаты» два-восемь-восемь. Как только я вас увидел, мне показалось, что вы не из соседней камеры вышли, а только что с совета директоров Газпрома телепортировались сюда по ошибке…

Собеседник улыбнулся и повернулся лицом к Тополеву.

– Здравствуйте! Меня зовут Алексей. Я из два-два-семь. Приятно познакомиться.

Они разговорились. Алексей был директором строительной компании на Дальнем Востоке и сидел в одной камере с Александром Емельяненко. Как оказалось, он был одним из фигурантов по делу о строительстве объектов к саммиту АТЭС-2012, который проходил во Владивостоке. После того, как дорога в бухту Золотой Рог между двумя мостами начала буквально разваливаться, и свидетелем этому стал лично президент, прилетевший принимать стройку, арестовали всех, кто был хоть как-то связан с этим. Его строительная компания так же принимала участие в этой стройке десятилетия, поэтому сегодня он едет на очередное судебное слушание о мошенничестве в особо крупном размере.

Собрав всех по судовому списку, продольные скомандовали заключённым строиться в колонну по одному и, возглавив эту «гусеницу», повели всех на сборку. Григорий снова оказался в том же зале сборного пункта, в котором был в первый день приезда в Бутырку. Правда, на этот раз его распределили в другую камеру, более широкую и светлую, чем та, в которой он оказался после суда, где избиралась мера пресечения. Камера размером шесть на шесть метров с двумя большими высокими окнами, выходящими во внутренний двор Бутырского замка и с видом на карантинный корпус и на небольшой храм тюрьмы. Толстые прутья массивной решётки были выкрашены в грязно-коричневый цвет и располагались в два ряда, создавая смотревшему в окно эффект мира в мелкую клеточку. Было довольно много народу и сильно накурено. По периметру трёх стен стояли металлические каркасные лавки с деревянными сиденьями, приваренными к полу. Все сидячие места были заняты, да и стоячих мест было не особо много.

Войдя на сборку, Тополев тут же столкнулся с уже знакомым ему телефонным мошенником Димой, с которым заезжал в октябре на тюрьму. Пожав друг другу руки и поделившись своими впечатлениями о последних двух месяцах пребывания в этом заведении, перешли к обсуждению бытовых вопросов.

– Слушай, у нас в «хате», конечно же, ни телевизора, ни холодильника нет, может быть, поэтому и денег никто не требует? – предположил Дима, услышав рассказ Григория о своей проблеме с сокамерниками. – Но вообще я слышал о таких вымогаловах на Бэ-эСе, но цифры озвучивались намного меньшие – тысяч сто-сто пятьдесят, не больше. Поэтому тут на лицо разводилово. Не ведись!

– Да я и не ведусь, уже дал им отворот-поворот, теперь вот жду перевода в общую камеру.

– Там, конечно, не сахар, но, говорят, со связью полегче, и время летит гораздо быстрее. Так что смотри сам. Всё, что Бог ни делает, всё к лучшему.

Железная дверь громко открылась, впустив чистый воздух из коридора и немного разбавив табачный дым. Сквозь неутихающий гул разговоров охранник громко прокричал несколько фамилий. К двери подошли непонятно как разобравшие свои имена зэки и скрылись все вместе в манящей неизвестности хитросплетения судьбы.

Григорий обратил внимание на сидевшего на скамейке блатного, Он научился их различать по манере поведения и по голодным злым глазам. Перед ним на корточках сидел молодой парень интеллигентного вида и внимательного что-то слушал. Дима перехватил взгляд Тополева.

– Не пялься так нарочито на урку! Может на базар подтянуть, – пояснил Димка очень серьёзно и, взяв Григория за локоть, повернул слегка в сторону, чтобы тот не оставался лицом к лицу с возможной опасностью.

– А что там такое происходит? – с любопытством поинтересовался Тополев.

– Трудная работа по разводу лоха на бабло, – сказал пафосно Дима.

– Это как? – продолжая не понимать, вопрошал Григорий.

– Всё просто. Блатные заводят разговор по душам с наивным лошком, ловят его на словах и предъявляют по тюремным понятиям. А тут либо деньги плати, либо в ломовые иди – ни одна порядочная «хата» уже не примет.

– Всё равно ничего не понимаю!

– Хорошо, объясню на примере! Я начало этого разговора уже слышал, – показав рукой в сторону объяснявшихся, продолжил Димка. – Этого блатного зовут Тенгиз, он из один-два-один – «хаты» положенца, поэтому имеет большой вес на централе. Он подозвал к себе этого молодого парнишку, видимо, сидящего по два-два-восемь101101
  Ст. 228 – хранение наркотических средств


[Закрыть] и предложил поговорить по душам. И вот в процессе разговора перешли на тему баб. Этот молоденький если и видел голую женщину, то только в кино, но ему-то хочется покрасоваться перед солидным арестантом, а ему только этого и надо! Тенгиз берет и спрашивает лошка в лоб, мол, делал ли ты когда-нибудь бабе приятно языком в сладком месте. Тот сдуру и по незнанке берёт и выдаёт, что да, мол, делал и не раз. И все! Парень в тисках уркаганского закона, который гласит, что те, кто куннилингус делал, тот в «обиженку» автоматом попадает. А вот тут его, Тенгиза, полное право объявить парня на весь централ «обиженным» или за небольшую по его меркам сумму умолчать об этом факте до поры до времени и спасти судьбу молодого и ещё такого неопытного порядочного арестанта.

– И сколько это, небольшая сумма?

– По-разному. Но минимум тысяч сто точно. А с этого сладкого, я думаю, тысяч триста попробуют поднять.

– Так давай вмешаемся и спасём парнишку?!

– Ты что!? Не вздумай даже! На тебя тут же повесят эту сумму и ещё столько же на общак затребуют. И парню не поможешь, его так и так в «обиженку» определят, и сам попадёшь под замес.

– А ты откуда всё это знаешь?

– Так я же тоже воровской жизнью живу. Мошенничество – это мой профиль. Я с него кормлюсь и уделяю людям с дохода. Поэтому все эти тонкости и дела хорошо знаю.

– А где же ваше хваленое А. У. Е.102102
  Арестантский уклад един


[Закрыть]?! – негодующе спросил Григорий.

– Там, где бабло, никакого А. У. Е. нет. Это только для дурачков-первоходов придумали, чтобы в идею затянуть и управлять с лёгкостью. Ты же умный и взрослый мужик, а всё в сказки веришь…

В следственных изоляторах часы заключенным носить запрещают. По мнению сотрудников ФСИН, человек, находясь в СИЗО, или во время этапирования, не должен знать время и дату. Официально этот запрет связан с тем, что отсутствие часов затруднит организацию побегов. Однако фактически заключённые получают аналогичную информацию из разрешённых источников – телевизора и радио. Так же Григорий нигде не встречал часы и на стенах Бутырки. Поэтому, находясь вне камеры, ориентироваться во времени было возможно только благодаря своим внутренним часам и ощущениям.

Прошло, наверное, где-то около часа, когда сотрудник тюрьмы выкрикнул фамилию Тополев. Как ни странно, своё слышится и видится всегда чётче и лучше, чем чужое. Выйдя в просторный коридор сборки, его и ещё четверых повели к выходу, где была уже знакомая Григорию по заезду дежурка и огромные деревянные ворота ХVIII века с калиткой в левой части.

Опросив каждого этапируемого стандартными вопросами: фамилия, имя, отчество, год и место рождения, статья, дата ареста и суд, и сравнив ответы с анкетными данными тюремных дел, груПу вывели в тюремный двор, где ожидал автозак. Это была та же самая ГАЗель и тот же конвой, что привезли Григория сюда.

– Сегодня телефоном светить мне не будешь? – узнав Тополева, с юмором и как-то по-доброму спросил конвоир.

– Отшманали телефон… – продолжил шутку Григорий, и они оба рассмеялись.

– А я смотрю, ты не унываешь?! Молодец! Таких, как ты, немного, – подчеркнул ФСИНовец, поднимаясь в автомобиль по выкидной лестнице. Открыв ключом дверь большой камеры, он скомандовал: «Первый пошёл!»

Григорий вскочил в ГАЗельку и, пройдя за решетку, сел на лавочку в угол. После него забежали ещё двое: лысый в сером пальто с кепкой в руке и волосатый в спортивной куртке. Оба лет пятидесяти. Они сели рядом, после них дверь с лязгом захлопнулась, и ключ отсчитал два поворота. Четвёртым был пожилой дед, и ему точно не повезло в этой поездке: старика разместили в «стакане» по левому борту машины, где он тут же закряхтел и закашлял. Именно в этом «стакане» Тополева везли в Таганский суд в день ареста, и он всей кожей почувствовал, как ему там внутри отвратительно душно и тесно.

Ехали не очень долго, при этом всю дорогу молчали, и только лысый сосед несколько раз поинтересовался у деда: «Как ты там, Михалыч?»

Дед бодрым голосом отвечал: «Нормуль, Юрок! Не дождутся!»

Остановившись во внутреннем дворе Таганского районного суда, сотрудники автозака передали своих подопечных под ответственность охраны конвойного помещения суда. Всю четвёрку по очереди в обратном порядке спустили сначала из машины во двор, а потом быстрым шагом отправили в полуподвальное помещение «конвойки».

Все перемещения заключённых вне тюремных стен происходят в наручниках. Поэтому, когда Григория заводили и выводили из автозака, ему пристегивали браслеты на руки, и потом к ним пристёгивался другими наручниками полицейский из конвойного полка МВД. В помещении от пут освобождали, и сотрудник шёл за следующим зэком.

Обыскав Тополева по облегчённой программе – посмотрели только верхнюю одежду и папку с бумагами, его завели в третий бокс от стены. В папке лежали постановление о его аресте от октября и написанный им под диктовку Романа Шахманова текст ходатайства с просьбой заменить ему меру пресечения на не связанную с лишением свободы и обоснованные доводы в его поддержку.

Третий бокс был обычной камерой размером четыре на четыре метра с деревянными лавками по трём сторонам, с грубой колючей «шубой» в виде штукатурки стен под потолок и очень тусклой лампочкой в закрытом решёткой плафоне над дверью. Потолок казался низким и грязным. Под потолком от двери и до противоположной стены были протянуты металлические круглые трубы вентиляции, из которых доносился тихий гул. Внутри было тепло и сухо, влажность воздуха была минимальной, и от этого сразу захотелось пить. Стены и металлическая дверь с тремя глазками на трапециевидном выступе, позволяющими видеть всю панораму внутри камерного пространства, были исписаны ручкой. В этих посланиях предыдущих посетителей бокса можно было увидеть их отношение к судьям и срокам, полученным тут. В выражениях люди не стеснялись и выплескивали эмоции в сжатых сообщениях от сердца и от души. Больше всех доставалось судье Чепрасовой, которую явно ненавидели и клеймили позором процентов семьдесят респондентов этого своеобразного издания. Особенно бросались в глаза красиво выведенные нетленные строки непонятого поэта:

«Да чтоб ты издохла, Чепрасова, в муках!

За то что влудила червонец мне, сука…»

Всё остальное было в прозе, но тоже коротко и эмоционально.

Троих попутчиков Григория завели по очереди в его бокс и оставили дожидаться вызова на «продлёнку». Дед тут же лег спиной на лавку, вытянул руки и сильно потянулся, так, что все тело его захрустело, как сухие дрова в печке. Он с удовлетворением крякнул, ещё раз проделал эту же процедуру несколько раз и, дождавшись отсутствия хруста, деловито уселся и с прищуром уставился на Григория.

– Здравствуй, мил человек! – обратился он. – Меня зовут Илья. Что за беда привела тебя в этот храм правосудия?

– Добрый день! Меня зовут Григорий. У меня сегодня первая продлёнка по делу о мошенничестве.

– Я так и подумал, что ты мошенник, а не наркоман. А то я «наркош» не очень жалую. Слабые телом и духом люди – падшие они какие-то. А мошенник – это совсем другое дело! И что же довело тебя до такого благородного с одной стороны, но уголовного с другой стороны звания?

– Пытался с обнальщика долг получить, – ответил на выдохе Григорий. – На очередной встрече повязали с поллимоном на руках.

– Ай-ай-ай! А как же это так получилось-то? Можно подробностями поинтересоваться? – залихватски сощурившись и подмигивая остальным, продолжил спрашивать Илья.

Григорий поведал о событиях своего задержания. Рассказал про подлеца Андрюшу Южакова и про первый допрос следователя. Выслушав его внимательно и с долей уважения, Дед Илья озвучил то, чего Григорий точно не ожидал от него услышать.

– Ты, наверное, думаешь, что тебя сегодня домой нагонят?

– Думаю, что шансы есть уйти под домашний арест или под залог, – уверенно ответил Тополев.

– Посмотрим, конечно… – задумчиво и тихо, чуть растягивая слова, произнёс Илья. – Но судя по тому, что тебя Люсиновские брали и сразу же в тюрьму определили, а ещё ты не колешься, как орех в шоколаде, то, на мой взгляд, держать они тебя будут на тюрьме до суда. А там как твой адвокат вырулит. Очень много от адвоката зависит! У тебя-то хоть адвокат свой? Не положниковый?

– Да, свой, конечно же. Говорят, очень хороший. Бывший прокурор Рязанской области. А у вас тоже адвокат хороший? – попытался перевести разговор Григорий на историю деда с сотоварищи.

– Нет, у нас бесплатный адвокат – государственный. Нам хороший не по карману, да и не нужен он нам в нашем деле, – раскусив интерес собеседника к их делюге, начал Михалыч. – Как ты уже понял, мы втроём подельники по одному уголовному эпизоду. Статья у нас сто пятьдесят восьмая103103
  Кража


[Закрыть]. С частью следак ещё не определился, то ли третью, то ли четвертую нам впаять. У нас это уже вторая продлёнка. Мы сидим с августа этого года. Кстати, ребят зовут Юра… – дед указал рукой на лысого, – … и Сергей, – он показал рукой в направлении спортивного вида мужика и продолжил:

– Теплым августовским вечером решили мы втроём собраться и отметить юбилей нашего знакомства. А познакомились мы в мордовском лагере десять лет назад. Мы с Юрком досиживали наши срока из девяностых, а Серёга буквально недавно заехал за угон машины. Совершенно не отдуплял, что происходит вокруг и влипал в нехорошие истории. В общем, взяли мы его тогда на поруки… – и они все втроём засмеялись заразительно и чисто, обновив в памяти воспоминания минувших лет.

– …Сдружились, одним словом, и держались вместе, а это очень важно на зоне. Надо либо быть одиночкой и никого к себе не подпускать, либо быть в компании равных, чтобы противостоять мусорам и блатным.

– Ты ему про нашу делюгу расскажи! – прервал деда лысый. – А то ты сейчас в дебри уйдёшь, знаю я тебя.

– Так я и говорю! Сидим мы в Юркиной машине во дворах на Таганке и допиваем бутылку водки. До этого отлично посидели в «Чёрной кошке»104104
  Ресторан на Таганской площади


[Закрыть], но алкоголь у них там уж очень дорогой, поэтому с собой принесли, но пить свое нам не дали. Вот и решили допить уже в автомобиле, не пропадать же бутылю?!

Темно уже было, как сейчас помню, вдруг стук в стекло машины… мусора стоят с автоматами. Нас внаглую вытаскивают и в отделение. Паспорта забрали. Мы поскандалили для проформы, конечно, но так как были в хорошем подпитии, улеглись на лавки спать и уснули. С утра нас развели по кабинетам, и следаки с операми заявляют, что, мол, в доме, во дворе которого мы сидели, произошла квартирная кража в особо крупном размере. И так как мы ранее судимые, а за ночь они по своим мусорским базам это всё пробили, то лучших кандидатов на подозреваемых им не найти. Поэтому берите листки бумаги, ручки и пишите признание.

Илья, закончив рассказ, поднял руки и, скрестив их за головой, прильнул к стене.

– И что? – недоумевая, спросил Григорий. – А вещи из квартиры? Отпечатки пальцев на месте преступления? Свидетельства официантов из ресторана?

– Мы те же самые вопросы задавали в мусарне! – подменив деда, продолжил повествование Юра. – Ни наших отпечатков пальцев, ни украденных вещей ни в автомобиле, ни на наших квартирах не нашлось. В ресторане, правда, сказали, что нас не помнят, а камеры у них в тот день не работали. Но у меня остался чек в машине, и оплачивал я наш банкет по карте. Но эти факты они пока рассматривать не хотят. Более того, на нас надели балаклавы с прорезями для глаз и заставили пройтись на камеру, после этого сравнили с кадрами с видеокамеры на подъезде дома, где ограбили квартиру, и наши движения, якобы, совпали с движениями воришек.

– Воров, правда, было двое на видео, а нас трое! – добавил молчавший до этого Сергей.

– Подытожу! – снова подхватил Юра. – Из всех фактов против нас только спорное мнение следака, что двое из нас, мы даже не знаем кто, похожи на воров, и что мы ранее судимые и оказались рядом с местом преступления. Причём у нас с дедом судимость погашена уже! С августа нас больше ни разу не допросили, экспертиз не проводили, следственных действий тоже. Нас даже на место преступления, в квартиру не водили. Во как!

– Следователь мне прямо сказал, – вдруг включился Илья, – пока не признаетесь, будете гнить в камере. Поэтому нам хороший адвокат и не нужен. Ничем он нам уже не поможет, а денег возьмет не меряно.

– Не понимаю! – возмутился Тополев. – Почему, если вы ни в чём не виноваты, вы не боритесь за свою правду?! Как раз и надо брать адвоката, чтобы он пошёл в этот ресторан, нашел свидетелей, камеры на этой улице, доказал ваше алиби на момент кражи…

– Не работает это так! – прервал эмоциональный импульс Григория Илья. – Юр! Объясни ему.

– Ты ещё не опытен в этих делах совсем, поэтому и веришь в правосудие, порядочность и правду. А их нет! – тихо и довольно грустно произнес лысый. – Есть система, которая заточена на результат, и для достижения этого результата используются все возможные способы от законных до абсолютно беспредельных. Результат – это быстрое раскрытие дела! Не важны доказательства, не важен возврат похищенного потерпевшим. Даже признание вины не всегда обязательно.

Важно только наличие подозреваемого и в дальнейшем обвиняемого! А дальше система в виде следователей, прокуроров и судей доведёт дело до логического завершения – посадки и срока. При этом мнения и интересы терпилы, свидетелей, ну и, конечно же, обвиняемого системе неважны и неинтересны.

Григорий попытался было вступить с ними со всеми в полемику, но Илья прервал его на полуслове.

– А с чего ты вообще взял, что не мы обнесли ту квартиру?!

– Как? – выпучив глаза на деда, спросил Григорий.

– А вот так! Почему ты поверил нам, а не веришь полиции?

– Потому, что ваш рассказ кажется мне искренним и правдивым, – находясь в полном тупике, выдал Тополев.

– Никогда не верь словам и эмоциям! – высокомерно, но по-дружески продекларировал Илья. – Всегда читай первоисточник, обвинительные заключения, приговоры, показания, протоколы судебных заседаний.

И только после этого выстраивай свои суждения. Те, кто за решёткой, всегда будут говорить, что они не виноваты, и все это мусорская подстава. А менты, наоборот – что горбатого могила исправит. Слушай, конечно же, и слушай много, но своим мнением делиться никогда не спеши! Сперва изучи факты на бумаге, а потом уже что-то утверждай.

Это тебе не только в тюрьме, но и в жизни поможет! Совет, кстати, бесплатный… – и тройка снова залилась веселым заразительным смехом.

Вдоволь нахохотавшись, Илья и Сергей улеглись на лавки и, закрыв глаза, быстро провалились в сон. Юра, видимо, не хотел спать и, сидя рядом с Григорием, у которого бурлил в крови адреналин перед судебным заседанием, продолжил делиться своим тюремным опытом. Негромким и приятным голосом, чтобы не беспокоить своих подельников, он расспросил про бытовые условия на БС, рассказал, что они с Серёгой сидят в общих камерах для второходов, что деда поселили в «хату» ноль-два на первом продоле, что со связью у них хорошо, не то что на Большом Спецу.

У него персональный смартфон с интернетом, он может смотреть фильмы и по видео общаться с семьей. Подтвердил Тополеву, что бояться общих камер не надо. Наоборот – стоит проситься в них, потому что там его реально подготовят к лагерю и научат тюремной жизни. Выслушав рассказ Григория о попытке развода на деньги его сокамерниками, пояснил:

– Общак – дело добровольное! Никто не может принудить дать на общее. Мошенник так же, как и вор живет делюгой. Поэтому предъявлять за делюгу нельзя. Поэтому сумма на общак от размера ущерба по делу не зависит. Когда у человека язык грамотно подвешен и когда он знает правила игры, то ни один гадёныш не сможет его использовать или нагнуть. Поэтому учите матчасть, дорогой Григорий!

Юра недолго помолчал, задумчиво разглядывая Тополева, будто мысленно боролся с желанием «рассказывать или не рассказывать», и, победив себя, продолжил:

– Конечно, будем верить и надеяться на положительное решение твоей беды, но если попадешь в лагерь, то дам тебе пару советов, которые не будут для тебя лишними. Лучше учиться на чужих ошибках, чем на своих, правильно?

Григорий утвердительно кивнул головой. Конечно, надежда освобождения цвела в нём полным цветом, и дурацкие мысли о реальном сроке, а соответственно и о лагере, он гнал от себя поганой метлой. Но информации, как и патронов, не бывает много. Поэтому тюремные знания и опыт он старался впитывать и запоминать по максимуму.

– После приговора пусть твои родственники напишут заявление начальнику в СИЗО, чтобы тебя отправили не далее пятисот километров от Москвы, – сказал Юра. – А то могут загнать в вечную мерзлоту, где всё здоровье на лесоповале оставишь. Самое главное на зоне – ни в коем случае не ввязывайся в стройки и ремонты! Не покупай никакие стройматериалы или инструменты. Это любимая забава администрации колонии – раскрутить зэков на строительство и потом кинуть с УДО.

Теперь, что касается условно-досрочного освобождения. Подать заявление можно только через шесть месяцев после приезда на зону, даже если у тебя срок подачи раньше подошёл. Договариваться о положительном исходе суда лучше всего с опером или с отрядником. Расценки где-то 100—150 тысяч рублей. Главное – не пытайся заинтересовать в себе сотрудников администрации – не отпустят до конца срока.

– Это как? – перебил Григорий.

– Не выбивайся в отличники производства, не будь стахановцем, не показывай, что можешь делать что-то круче, чем другие. А лучше всего, чтобы они вообще про тебя мало что знали. Но, чтобы не кинули с УДО, объясни – мол, ты не один, и на воле за тебя есть кому хай поднять. И даже до большого начальства дойти. Публичности они больше всего боятся в своем удалённом от мира болоте.

Дверь бокса со скрипом открылась, и судовой охранник, увидев, что двое спят, негромко произнёс: «Тополев! На суд!»

Григорий поднялся, подмигнул Юре, взял свою папку с бумагами и вышел вслед за конвойным. Выполнил команду «руки вперёд», на нем защелкнули стальные браслеты и скомандовали «вперед!». Один сотрудник с надписью на спине «судебный пристав» шёл впереди, второй держал Григория под руку и контролировал направление движения. Они поднялись по лестнице на третий этаж. За окнами лестничного пролёта было уже темно, и Тополев понял, день клонится к вечеру. В здании было многолюдно. Некоторые сидели на лавочках перед кабинетами, кто-то уже спускался вниз навстречу конвою. Они подошли к 304-му кабинету, на двери которого висела большая табличка с надписью «Судья Тимакова».

– Та же, что и арестовывала, – подумал Григорий.

Его завели в знакомую клетку зала судебных заседаний. Сняли с рук наручники и ими же закрыли решётку. Он сразу же встретился глазами с Ларисой, которая сидела рядом на скамье, перпендикулярной месту нахождения заключённого. Она улыбнулась ему и тихо произнесла: – Как же ты похудел!! – и её глаза тут же покрылись поволокой слёз.

– Очень хорошо! – задорно и подбадривающе ответил Гриша. – Я же давно хотел скинуть с десяток килограммов.

С соседних лавок послышались негромкие возгласы приветствий. Это вместе с женой приехала её сестра Ленка с мужем Ромкой и их друзья – Руслан и Ира. Они весело махали ему руками, улыбаясь и переглядываясь. С них Григорий перевёл взгляд на дальний от него стол с прокурором и следователем Викторией Черноус. Судьи ещё не было. Рома был на своём адвокатском месте и что-то быстро писал. Заметив, что его клиент на него смотрит, поднялся со стула, подошёл вплотную к клетке и пожал Григорию руку.

– Ну что, ты готов?! – спросил он его.

– Как пионер, – весело ответил Тополев. – Какие у нас шансы сегодня?

– Неплохие! – даже не моргнув, ответил адвокат.

– А Оксана прислала тебе документы по детям и моему здоровью?

– Нет ещё. Говорит, что часть документов из Израиля ещё не дошли, а до Келидзе из института имени Сербского никак не дозвонятся.

– Это как обычно, – с грустью констатировал Гриша. – Оксану просить что-то сделать – это как ждать у моря погоды. Всегда всё делает в последний момент и никогда ни в чём не виновата. С вечным оправданием – «ЯЖМАТЬ». Постарайся поторопить её, Рома. И Валеру тоже подключи к этому. Она без пинка с места не сдвинется.

– Хорошо, я постараюсь. Ты пока пообщайся с Ларисой, а я ходатайство допишу быстренько. Ты, кстати, свои реплики выучил?

– Да, конечно! Всё, как мы с тобой проговаривали.

Шахманов вернулся за свой стол, а Гриша повернулся к Ларисе и негромко спросил:

– Ну, как ты?

Лариса так же шЁпотом рассказала ему, что с помощью Ромки и Руслана съехала с их московской квартиры со всеми вещами обратно в Решетниково, перевела дочку Арину обратно в Алферовскую школу, а сама перевелась в Клинский сбербанк из Красногорского. Жаловалась, что у неЁ совсем нет денег, что Антон и Сергей отказались платить ей его зарплату.

Сперва обещали до суда её поддерживать, а потом и вовсе отказали в виду тяжёлого финансового положения. Сергей вообще посоветовал ей развестись, потому что, мол, она его совсем не знает. И что он, похоже, не тот человек, за которого себя выдаёт.

Лара успела рассказать, что к ней приезжала еще на Щукинскую в квартиру Катя Панкова и убеждала, что нужно срочно разводиться, что она ещё молодая и ещё найдёт себе мужчину. А Гришу, мол, посадят и посадят надолго! Что дом под Клином совсем перестали строить без него. Что какие-то взяточные деньги не дошли до «Облгаза». Что первого декабря она не смогла съездить на кладбище и отвезти цветы от его имени в день смерти его матери и, что попросила об этой услуге его друга Валеру, но тот отказался, ссылаясь на бескрайнюю занятость.