Текст книги "Фидель Кастро. Биография патриота"

Местным производителям правительство США доплачивало от 30 до 80 центов за каждые 100 фунтов сахара. Выращивать другие сельскохозяйственные культуры, вкладывать деньги в затратное промышленное производство, таким образом, становилось делом невыгодным, когда «сахарные деньги» сами плыли в карман местных бизнесменов. Наиболее характерной чертой экономического вторжения американцев на Кубу был целый вал капиталовложений, которые уже сами по себе были неспособны вызвать экономическое развитие страны. Общие американские капиталовложения на Кубе в 1958 году составляли миллиард долларов (не менее 7 миллиардов долларов по нынешним оценкам. – М. М.).

Таким образом, политика правительства Фиделя Кастро состояла в том, чтобы увлечь, всячески заинтересовать крестьянина работой, привить ему чувство привязанности к земле. Фидель прекрасно понимал, что на этапе становления кубинского сельского хозяйства невозможно избежать изъянов. Деревне остро не хватало грамотных руководителей, но гораздо более серьезной проблемой было то, что крестьяне, привыкшие батрачить из года в год от рассвета до заката, вначале не поверили своему счастью, попросту не знали, что им делать. К тому же они не были осведомлены о своих правах и обязанностях. Поэтому еще одной важной задачей было не допустить перегибов при проведении аграрной реформы.

Внутренняя контрреволюция вела активную борьбу против правительства Кастро, применяя не только экономические методы (саботаж, вывоз валюты из страны), но и различные формы идеологической борьбы, а также индивидуальный террор. На первых порах «оплотом контрреволюции» внутри страны считались провинции Матансас и Лас-Вильяс, поскольку основное население в первой составляли бедные забитые крестьяне, а второй – средние и мелкие землевладельцы, обиженные на новую власть. Внешние противники Кастро были сильны, они представляли собой два хорошо понимающих друг друга лагеря: американские монополии, лишившиеся собственности и источников дохода на Кубе, и кубинцы – противники Кастро, осевшие во Флориде, обладавшие большими средствами и пользовавшиеся материальной поддержкой со стороны США.

Глава VII
Карибский кризис. Ошибки первого десятилетия. Фидель на пути к единоначалию

События на Кубе в октябре 1962 года справедливо называют крупнейшим обострением отношений между СССР и США за весь послевоенный период. И этот кризис вышел далеко за рамки двусторонних отношений. Мир стоял перед настоящей опасностью ядерной войны между двумя сверхдержавами. И реального уничтожения человечества. Американский профессор Г. Аллисон, анализируя худший вариант развития Карибского кризиса, писал: «История не знает других периодов, аналогичным тринадцати дням октября 1962 года, когда Соединенные Штаты и Советский Союз остановились у кромки ядерной пропасти. Никогда прежде не существовала столь высокая степень вероятности того, что такое большое количество жизней неожиданно оборвется. Если бы война разразилась, она означал бы гибель 100 миллионов американцев, а также миллионов европейцев. По сравнению с этим естественные катастрофы и массовые уничтожения людей более ранних периодов истории выглядели бы незначительными». (Громыко А. А., Кокошин А. А. «Братья Кеннеди», М., 1985, с. 188).

Безусловно, собственно поставка ракет на Кубу из СССР в 1962 году была инициативой Москвы, а конкретно, Никиты Хрущева. После провала операции в заливе Кочинос в 1961 году стало ясно, что американцы не оставят Кубу в покое. Об этом говорило все увеличивающееся количество диверсионных актов в отношении Кубы.

Известна знаменитая фраза Хрущева: «Надо засунуть американцам ежа в штаны». Ее итогом, в конечном счете, и стала установка ракет среднего радиуса действия на Кубе в непосредственной близости от США. А Фидель Кастро, с учетом реальной опасности, которая угрожала революции на Кубе, не отверг эту идею.

В 1999 году Фидель Кастро поведал, со ссылкой на рассекреченные документы американской разведки, о планах США против Кубы, обсуждавшихся американцами в начале 1962 года, за полгода до Карибского кризиса. Он сообщил сенсационную на тот период информацию. В частности, о том, что 7 марта 1962 года Совет главнокомандующих штабов США подтвердил в секретном документе, что «вывод о невозможности успешного внутреннего мятежа в ближайшие 9–10 месяцев ставит Соединенные Штаты перед необходимостью подготовить «провокацию», которая оправдала бы позитивные военные действия США» (Из выступления Фиделя Кастро Руса на закрытии I Международного конгресса по культуре и развитию во Дворце съездов 11 июня 1999 года).

Касаясь причин возникновения карибского или, как говорят сами кубинцы Октябрьского кризиса, Фидель Кастро в интервью корреспонденту французского журнала «Экспресс» Жану Даниэлю в ноябре 1963 года говорил: «За шесть месяцев до того, как на Кубе были установлены ракеты, наша информационная служба располагала данными о том, что ЦРУ подготавливает новую интервенцию против нашего острова. Нам было также известно о том, что Пентагон санкционировал эти приготовления» (Abrian Lizardy. Estados Unidos, URSS – Cuba, Mexico, 1964, с. 48).

Подготовка интервенции проводилась в двух основных направлениях. С одной стороны, Пентагон приступил к формированию вооруженных бригад, в которые включались кубинские эмигранты, проходившие военное обучение на территории США и некоторых центральноамериканских стран. С другой стороны, американская разведка, используя свои возможности, и привлекая силы внешней и внутренней контрреволюции, резко активизировала свою подрывную деятельность в отношении Кубы.

Подобное положение дел категорически не устраивало Москву. Никита Хрущев, уже советовавшийся в кругу своих соратников по вопросу размещения ракет на Кубе, воспользовался сложившейся на тот момент ситуацией вокруг Кубы и предложил рассмотреть эту идею кубинским друзьям. Таким образом, Москва решала не только задачу защиты дружественной Кубы, но и преследовала стратегическую цель – разместить ракеты прямо под носом американцев и тем самым хотя бы частично ликвидировать существенное к тому времени отставание Советского Союза от США в гонке вооружений. Конкретное решение о размещении советских ракет на Кубе было принято Политбюро ЦК КПСС 24 мая 1962 года.

Уникальная и не имеющая аналогов в мире операция по скрытной переброске людей и техники на Кубу получила кодовое название «Анадырь». Существует мнение, что карибский кризис – это самый крупный провал за всю историю американской разведки, «ЦРУ откровенно «проморгало» переброску такого большого количества людей и оружия с одного полушария в другое, причем в непосредственной близости к берегам Соединенных Штатов», признавался автору этой книги бывший начальник аналитического управления КГБ ССР Николай Леонов.

Технику и личный состав доставили в шесть разных портов Советского Союза, на Балтике, Черном и Баренцевом морях, выделив для целей переброски 85 кораблей, которые в общей сложности совершили 183 рейса. Даже советские моряки были убеждены, что они отправляются не в тропики, а в северные широты. В целях конспирации на суда грузили маскированные халаты, лыжи, чтобы создать иллюзию «похода на Север» и тем самым исключить любую возможность утечки информации. Людей на Кубу перевозили в грузовых отсеках, температура в который при входе в тропики доходила до 60 с лишним градусов. Кормили два раза в сутки в темное время. Пища портилась. Но, несмотря на тяжелейшие условия похода, моряки перенесли длительный морской переход в 18–24 суток.

Мир тогда реально стоял на грани ядерной войны. Генерал Николай Леонов вспоминал о том, как бывший шеф Пентагона Роберт Макнамара, участвовавший в конференции, посвященной 40-летию Карибского кризиса, сообщил ему на обеде в Москве в 2002 году, что большинство в политической элите США в октябре 1962 года настаивало на ударе по Кубе. Он даже уточнил, что 70 процентов лиц из тогдашней администрации США придерживалось подобной точки зрения. Кубу окружили 183 американских военных корабля, с сорока тысячами морских пехотинцев на их борту. В их числе было восемь авианосцев.

Но в итоге благодаря усилиям разведчиков и дипломатов, личным письмам президентов СССР и США, адресованным друг другу, ситуацию за спиной Фиделя решили лично Джон Кеннеди и Никита Хрущева. Фидель пришел в ярость из-за того, что кубинская позиция не бралась в расчет. В гневной тираде Фиделя в адрес Хрущева, который Франки услышал в ответ по телефону, самым мягким было слово «сукин сын». «Было сделано очень много политических и военных ошибок, – признавался он Игнасио Рамонету в 2004 году. – В октябре 1962 года мы не могли сильно возражать против вывода ракет с нашей территории, поскольку тогда мы вступили бы в конфликт с двумя сверхдержавами, что было весьма сложно для Кубы» (Cien horas con Fidel, Conversaciones con Ignacio Ramonet, Segunda Edition, с. 324–325).

«В те тревожные дни Фидель проявлял поистине олимпийское спокойствие и уверенность в том, что если мы сохраним твердость, то американцы не пойдут на осуществление своих угроз. Он прекрасно знал психологию своих северных соседей. В то же время он вел неустанную работу по мобилизации вооруженных сил республики и всего народа на отпор агрессорам, – вспоминал посол СССР на Кубе Александр Алексеев. – Надо подчеркнуть, что революционная Куба не дрогнула перед этими испытаниями. Вся страна превратилась в четко управляемый и организованный военный лагерь. Мужество кубинцев передавалось и нам, советским людям, в том числе воинскому контингенту. Не было никакой паники, никто не пытался покинуть Кубу» (А. Алексеев. «Карибский кризис. Как это было», «Эхо планеты», 1988, № 33, с. 31).

Американцы видели решимость, настрой Фиделя и кубинцев. Во многом из-за этого они не стали переходить роковую черту. «Для Фиделя самый легендарный лозунг кубинской революции «Родина или смерть» не является пустыми словами. Это глубокая личная убежденность как его самого, так его соратников и многих кубинцев. И это убеждение было главным лейтмотивом поведения как кубинских руководителей, так и простых жителей Кубы. Сражаться в любом случае. И если надо погибнуть за свою родину. Сам Фидель потом неоднократно говорил: «Мы были готовы пожертвовать собой».

Из Карибского кризиса, в ходе которого он почти не спал 13 суток, Фидель вышел морально и физически измотанным. Его организм вот уже несколько лет работал на износ. Вместе с соратниками Кастро ушел в горы, не общался с советскими представителями. В Москве решили подсластить пилюлю, пригласив Кастро приехать с визитом в СССР. Фиделю Кастро во время его приезда в Советский Союз весной 1963 года Указом Президиума Верховного Совета СССР от 23 мая 1963 года было присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ему ордена Ленина и медали «Золотая Звезда». Тогда же ему было присвоено звание почетного профессора Московского государственного университета. Фидель Кастро ошарашил кремлевских чиновников, когда заявил о том, что не поедет на родину 20 мая, как планировал. А хочет, еще на пару недель остаться в Советском Союзе, что бы еще лучше познать полюбившихся ему страну и народ. Кое-кто даже сравнивал намерение Фиделя Кастро с поведением героя анекдота, которому «так понравилось в городе, что ему так не хочется домой в деревню».

Во время своего полуторамесячного визита в СССР он посетил десятки советских городов, был совершенно изумлен теми радушием и теплотой, с которыми его встречали на шестой части суши. Запомнились несколько эпизодов из этой легендарной поездки, рассказанные автору этих строк Николаем Сергеевичем Леоновым.

Бородатый, а не гладко выбритый, в запыленном боевом оливковом френче, а не в сером костюме, выступающий пылко, а не по бумажке, – в короткий срок Фидель влюбил в себя практически весь Советский Союз. Это был тот, неведомый новому поколению советских людей настоящий революционер, живой, страстный, презирающий бюрократию и чопорность убежденный боец за справедливость, как отважные командиры времен Гражданской войны, словно сошедший со страниц романа Николая Островского, кубинский Павка Корчагин. Уже тогда он выделялся среди советских лидеров своей открытостью, демократичностью, и самое главное, неистовой уверенностью в правоте своего дела, обостренным чувством независимости.

Николай Леонов был личным переводчиком Фиделя и вспоминает массу трогательных историй, связанных с этой поездкой. «В Кремле ему была выделена одна из комнат. Помню однажды вечером, около 11 часов вечера он говорит мне: «Пошли просто погуляем по Москве», – рассказывает Николай Леонов. – Я в шоке, отвечаю, Фидель, мы же без охраны. Он уперся. Я хочу погулять по Москве. Успеваю предупредить дежурного офицера охраны. Тот в не меньшем шоке, а Фидель уже готов к прогулке. Выходим втроем через Боровицкие ворота. Двенадцатый час ночи. Проходим первую троллейбусную остановку. Народ в изумлении, не верит, что перед ними тот самый живой и уже ставший легендарным Фидель. Спустя минуту на улице раздаются радостные возгласы, метр за метром нас окружает все больше людей. На подходе к Манежной площади их уже десятки, сотни, толпа напирает, все возбуждены и радостны. Для всех советских людей было настоящим откровением, как под боком США, без всякой помощи извне, могла победить социалистическая революция? Всех интересует одно – как долго продержится кубинская революция? Продержимся, и будем жить, уверяет Фидель. На подходе к гостинице «Москва» людей уже тысячи, они все бегут и бегут. Офицер охраны в ужасе. Кажется, что от счастья публика готова разорвать Фиделя на части. Офицер через окно влезает в гостиницу, успевает по телефону вызвать подкрепление. Фиделя вот-вот «разорвут на сувениры», нам с трудом удается прорваться в гостиницу и на время укрыться от возбужденной и счастливой толпы».

Фидель был глубоко поражен доброжелательностью и открытостью советских людей. Он всегда был самого высокого мнения о простых советских людях. «Говорят, что он железный и непрошибаемый. А я сразу вспоминаю один красноречивый эпизод, – вспоминает Николай Леонов. – Дело было на станции Зима, наш поезд направлялся на Братскую ГЭС. Узнав, что по одноколейке проезжает поезд с Фиделем, дорогу ему перегородили лесорубы. Поезд окружила целая толпа сибирских мужиков, которые отказывались уйти, пока не увидят живого Фиделя Кастро. Фидель услышал шум и вышел в тамбур, в одной гимнастерке на мороз. Толпа встретила его ревом. Хотим слышать тебя Фидель, крикнул кто-то из толпы. Кастро обратился ко мне: «Пока я переоденусь, мы потеряем время, я буду выступать так». Никаких условий для митинга, ни трибуны, ничего. Фидель начал говорить прямо с подножки вагона. Мороз леденящий. Вдруг по рукам к нему в толпе буквально «плывет» телогрейка. Кто крикнул: «Здесь же Сибирь, наденьте скорее!» Растроганный Фидель бережно надевает ее. «У меня же ничего нет взамен», – говорит он, роясь в карманах. Вдруг находит три сигары в кармане брюк и передает их в толпу. Мужики берут сигары, подкуривают их, и, делая, каждый, по одной затяжке, трогательно передают их друг другу. Как трубку мира. Я вижу, как в глазах железного Фиделя появляются слезы. «Никто бы на Западе так бы себя не повел. Все бы, кому бы не достались сигары, спрятали их в карман. Зажали бы. Теперь я понимаю, почему непобедим русский народ», – говорит команданте. Лишь спустя несколько часов наш поезд тронулся с места».

В 2005 году, во время проведения в Гаване конференции «Диалог цивилизаций», Фидель Кастро с присущей ему образностью, очень искренне и трогательно ответил на вопрос российской журналистки, хочет ли он снова приехать в Россию. Фидель сказал, что помнит доброту и по-прежнему восхищен русскими людьми. Его слова заставили утереть слезу у некоторых присутствовавших в зале. «Если ты меня спросишь о моих чувствах, моей воле, то да, летом или зимой, со снегом или без снега, кто бы там ни правил, – заявил Фидель. – Ни один из народов не выстрадал столько, сколько выстрадал русский народ, и ни одна страна не была так разрушена во время Второй мировой войны. Этот народ действительно узнал, что такое война и трагедия войны, поэтому он более, чем кто-либо, любил мир; но я могу также сказать об этом русском народе, что это был самый бескорыстный народ. Этот человек, который узнал войну, был способен отдать все и вновь вступить в бой. Тот сибиряк знал, что я был гражданином маленького островка, находившегося у черта на куличках, а как он разговаривал со мной и выражал мне свои чувства; потому что то был народ, который, узнав войну, как никто, и ненавидя войну, как никто, был великодушно готов умереть за другого!

{…} я познакомился с такими людьми, как те, познакомился с лесничими, знал русских – настоящих патриотов и революционеров, тех, кого я видел бойцами, которые сражались в Сталинграде, в Ленинграде, в Керчи, во всех местах, в Смоленске, которые не сдавались, которые продолжали сопротивление, которые боролись {…} Я посетил некоторые кладбища, был на кладбище в Ленинграде и знаю историю, знаю о 1000 днях осады, прочел толстую книгу, в которой вспоминаются все лишения, испытанные ленинградцами, подобные тем, которые испытал русский народ везде. Так что у моих чувств прочная основа, я знаю, каковы русские, и восхищаюсь ими» (Из стенограммы речи Фиделя Кастро Руса на конференции «Диалог цивилизаций»).

Летом 1963 года Фидель Кастро вернулся на Кубу, преисполненный грандиозных планов. Он хорошо знал, как делать революцию, но еще только учился управлять страной. Ее надо было как можно скорее вытаскивать из нищеты, но социально-экономическая ситуация по-прежнему не улучшалась. И даже Фидель Кастро со всей его мощью и внутренней силой не мог объять необъятное. В начале 1960-х годов, когда революционному правительству приходилось не только бороться с контрреволюцией, но и полностью перестраивать экономику Кубы, Фидель Кастро особенно остро почувствовал недостаток в стране специалистов: оказавшись востребованными на чужбине, многие из них предпочли покинуть родину. Так, Че Гевара, ставший к тому времени вторым человеком в революционном правительстве, поочередно занимая пост начальника отдела индустриализации ИНРА, главы Национального банка, а затем и министра промышленности, при всей его теоретической «подкованности» и невероятной работоспособности, был врачом, а не профессиональным экономистом.

Показательны две истории. Первая, связанная с тем, как Че стал главным банкиром на Кубе, с разной степенью живописности отражается в разных источниках. Но суть ее неизменна. Однажды на заседании правительства Фидель, в поисках кандидата на пост главы Центробанка, задал присутствующим вопрос: «Есть ли среди нас настоящие экономисты?» Все потупили взор. Задумавшемуся Че послышалось, что Фидель спросил, есть ли в зале настоящие коммунисты. «Да, есть», – поднял руку Че Гевара. «Значит, будешь главой Центробанка!» – мгновенно решил Фидель Кастро. Рассказывают, что, когда делегация кубинских товарищей приехала на родину Че, в Аргентину, к его родителям, чтобы рассказать об успехах сына, Гевара-старший, услышав, что сын назначен на эту должность, застыл в недоумении, обронив: «Ну, все, п. ц вашему банку!» А потом сказал: «Мой сын распоряжается деньгами Кубы? Фидель сошел с ума. Когда семья Гевара берется за бизнес, дело всякий раз заканчивается крахом» (Пако Игнасио Тайбо II. «Гевара по прозвищу Че», М., 2000, с. 386).

И действительно, Че Гевара много сделал для того, чтобы ввести в ступор не только западных экономистов, но и некоторых кубинцев, особенно старой закалки. Ему было безразлично, что о нем говорят, когда на новых кубинских банкнотах появилась размашистая роспись «Че». Когда, под угрозой тюремного заключения, он запретил столичным работникам коммунальных служб ловить и отстреливать бродячих собак, сам подобрал бездомного «шарика» и стал ходить с ним на совещания. Собака, по прозвищу Муралья («Стенка»), была не такой уж дурной: знала все ходы в здании банка, могла легко доехать на лифте до девятого этажа, где располагался кабинет «шефа-хозяина», и открывала в него дверь лапой – действительно «проникала» через все стены!

Че Гевара ни на кого не оглядывался, когда позже решил отменить деньги, – это вписывалось в его понимание сущности нового человека, свободного от жадности, зависти, которому чуждо все материальное и меркантильное. Че совершенно серьезно думал, что кубинцы, одухотворенные чувством долга, будут жить интересами трудовых коллективов и жертвовать личным во имя общественного блага. Сам он участвовал в рубке тростника, в разгрузке пароходов, в очистке заводских территорий, в строительстве жилых зданий.

Фидель, как показала история, оказался человеком более прагматичным. Да и сама кубинская реальность разбила в пух и прах мечты Че Гевары. Человек непьющий, равнодушный к песням, танцам, развлечениям, он не учел национально-психологических особенностей кубинцев: присущей им беззаботности, нежелания усердствовать, не получая за это поощрения. Фидель Кастро более объективно оценивал трудовые перспективы своих сограждан, о чем свидетельствует отрывок из его речи перед рабочими, напечатанный в газете «Ой» 2 июля 1963 года: «Однажды, беседуя со студентами университета, я спросил их, знают ли они, сколько заявлений поступило от абитуриентов на зачисление их на отделение международных отношений Гаванского университета. Три тысячи заявлений! А сколько на агрономический факультет? Не набралось и сотни… Ведь это же абсурд, когда в революционной стране есть три тысячи человек, желающих стать дипломатами, и меньше сотни хотят стать специалистами сельского хозяйства. Это настоящий позор!» (Леонов Н. С., Бородаев В. А. «Фидель Кастро. Политическая биография», М., 1999, с. 259).

Кадровые проблемы Кубы были ощутимы и в высших эшелонах власти. Беда тогдашнего революционного правительства состояла даже не в том, что в нем ощущался недостаток настоящих профессионалов, а в том, что всё в нем было, образно говоря, замкнуто на Фиделе и Че. А потом, после отъезда последнего с Кубы, – исключительно на Фиделе Кастро. Но даже Фидель, с его исключительными личными качествами, иногда не знал, что надо делать. Помимо глобальных, стратегических проблем, ему нужно было ежедневно решать злободневные вопросы: как отразить новые нападения, контролировать «надои и урожаи», выстраивать отношения Кубы с другими странами. Слово «нужно», может быть, даже не совсем точное в этом контексте. Фидель хотел решать все вопросы сразу. Но обстоятельства менялись так стремительно, что он, из-за простой нехватки времени, не всегда успевал принять верное решение. Беспокойства не вызывали, пожалуй, только силовые структуры, которыми руководил его брат и где ключевые посты занимали его соратники по Сьерра-Маэстра.

Все руководство партии было подобрано лично Фиделем Кастро. К тому времени никто на Кубе уже не вспоминал о выборах и каких-то альтернативах Фиделю Кастро и его революционному правительству. Еще в мае 1959 года Фидель заявил, что у трудового народа Кубы нет времени на выборы и они ему не нужны, чем буквально вывел из себя Белый дом и североамериканских журналистов, для которых, как известно, тема свободных выборов является «священной коровой». Огромные авторитет и влияние Фиделя Кастро никогда не перерастали в культ личности. Хорошо изучив период правления Сталина, Фидель не разрешил тиражировать свои фотографии и изображения. Партийная кубинская пресса, в отличие от советских изданий, не печатала нудные отчеты с заседаний, пленумов, совещаний, не восхваляла лидера страны.

Фидель сразу ставил на место тех чиновников, кто пытался представить его к награде и «золотым звездам». Его популярность и так превосходила все мыслимые пределы. Он ведь жил в гуще народа, который был готов носить его на руках. После аграрной и жилищной реформ правительство Кастро провело денежную реформу, заменив денежные знаки, напечатанные при Батисте в США и Англии, банкнотами, напечатанными в Чехословакии. Одновременно были блокированы все хранившиеся в банковских учреждениях денежные суммы, превышавшие 10 тысяч песо.

В 1962 году на Кубе была введена карточная система распределения продуктов, которая, была отменена только в 2009 году. Каждая семья обзавелась продуктовыми книжками. В 1962–1963 годах продолжалась национализация в аграрной и банковской сферах и мелком и среднем производствах. Все валютные и внешнеторговые операции, деятельность промышленных и торговых предприятий перешли под контроль государства.

Главные усилия были направлены на преодоление зависимости кубинской экономики от производства сахара и от внешнего рынка. Стране пришлось затрачивать большую часть средств на оборону от внешнего врага. Фидель Кастро, с подачи советских специалистов, провозгласил, что кубинская экономика должна принять плановый характер. Как оказалось впоследствии, и введение планирования, и ускоренный переход к индустриализации были ошибочными решениями. Но, главное, абсолютно не отвечали специфике Кубы. К тому же «программой развития» страны были не хорошо проработанные документы, а выступления Фиделя перед многотысячными толпами или в телеэфире.

Еще со времен Гаванской декларации 1959 года такие собрания приобрели статус «Национальной генеральной ассамблеи». Все было предельно просто. Фидель Кастро предлагал и призывал. Куба одобряла и исполняла. Кроме того, Фидель каждую неделю совершал марш-броски по стране, преимущественно в сельскую местность, и те инструкции и поручения, которые давались им на месте, и воспринимались местными жителями как «генеральная линия правительства». Французский агроном Рене Дюмон, который несколько раз сопровождал Фиделя Кастро в таких поездках по стране в начале 1960-х годов, не без иронии подмечал, что словно путешествует с «барином»: «У меня иногда возникало впечатление, что я объезжаю Кубу вместе с ее владельцем, показывающим его поля и пастбища, его коров, если не его людей» (Белфор Себастьян. «Фидель Кастро», Ростов н/Д., 1997, с. 145–146).

Таким образом, любое планирование в условиях, когда основные решения по ключевым вопросам развития экономики Кубы принимались согласно не кратко-и долгосрочным планам, а в соответствии с указаниями, директивами политического руководства страны, а конкретно Фиделя Кастро, оказывалось попросту бесполезным. В результате во второй половине 1960-х годов правительство Кубы сделало неслыханный для социалистических государств шаг. Оно отказалось от централизованного планирования, сосредоточившись только на выполнении отраслевых планов. Более того, перестал существовать государственный бюджет, который был заменен ассигнованием денежных средств на зарплату и кредитные операции.

В конце 1960-х годов Фидель Кастро признает ошибочность этих экономических экспериментов и вернется к традиционным методам планирования. Но время-то будет упущено. Но беды с планированием были еще цветочками. В начале 1960-х гораздо более серьезные проблемы таила в себе переориентация кубинской экономики на преимущественное развитие промышленности. Желание Че и Фиделя Кастро снять Кубу с «сахарной иглы» было понятным. Индустриализация стала новой «модной темой» в кубинском правительстве. В конце 1959 года Че представил целую программу развития промышленного производства на Кубе: «Всем ясно, что аграрная реформа только основа, но не более, что она ни в коем случае не самоцель и что следующая цель – индустриализация страны <…> Мы наметили (ее) первоначальные планы, направленные на создание на этом этапе главным образом промышленных предприятий, которые сэкономят нам валюту и будут производить ряд товаров, столь необходимых для нашего внутреннего потребления» (Нуньес Хименес А. «В походе с Фиделем», М., 1984, с. 241).

Это, по примеру Советского Союза, предполагалось сделать в короткие сроки, полагаясь на отвагу, энтузиазм и чувство ответственности кубинских людей. Как оказалось, желание Че рубить с плеча и отдать безусловный приоритет промышленности было ошибочным. Че Гевара руководил промышленностью на Кубе в течение четырех лет. За это время в стране была полностью ликвидирована частная собственность на средства производства, исчезла безработица, которая была страшным бичом дореволюционной Кубы. Тысячи кубинцев с охотой включились в социалистическое соревнование, стали передовиками производства. Но Че Гевара не добился главной своей цели – появления нового человека, победы морали над деньгами.

Эксперимент по превращению аграрной страны в индустриальную провалился по целому ряду причин: неготовность существенной части кубинцев трудиться исключительно из энтузиазма; ошибочные представления о качестве кубинской нефти, оказавшейся тягучей и перенасыщенной сероводородами, не способной конкурировать ни с арабской, ни с венесуэльской нефтью; зависимость страны от импорта, вынуждавшая ее не развиваться, а просто выживать; огромные расходы на оснащение армии оружием; постоянно накапливающиеся долги как перед развитыми, так и социалистическими странами; стихийные бедствия, по злому року судьбы обрушившиеся на Кубу в начале 1960-х. На Кубе не были построены ни новые цеха, ни заводы, и техника, поступавшая из стран социалистического лагеря, ржавела и портилась под открытым небом. Вдобавок в некоторых случаях купленные за рубежом станки и оборудование оказывались устаревшими.

Новое правительство наступало на те же грабли, что и большевики после Октябрьской революции, развившие постулат о том, что «кухарка может управлять государством». Руководителями предприятий назначались не профессионалы, а люди, преданные делу революции и лично ее лидерам. К чести Че Гевары, он в 1963 году признался в одном из интервью, данном иностранному журналисту: «Броситься сломя голову в индустриализацию было грубой ошибкой. Мы хотели одним махом избавиться от всего нашего импорта, выпуская готовые изделия. Мы не видели тех огромных сложностей, которые были связаны с ввозом полуфабрикатов» (Пако Игнасио Тайбо II. «Гевара по прозвищу Че», М., 2000, с. 435).

Ладно бы дело ограничилось только провалом индустриализации! Революционное правительство допустило серьезные перегибы в сельскохозяйственной политике. Большие площади, занятые ранее сахарным тростником, были распаханы под другие культуры.

Правда, «добрый» Советский Союз в мае 1962 года списал накопившиеся к тому времени долги Кубы перед СССР, что впоследствии станет обычной практикой, обязался поставлять в течение двух лет безвозмездно, за счет Советского Союза, вооружение и боеприпасы для кубинской армии, а также оказать помощь в ирригации. В короткие сроки с помощью Советского Союза были пущены две крупные электростанции в Мариэле и Ренте, почти вдвое увеличившие производство электроэнергии на Кубе, построен в Гаване рыбный порт, параллельно создавался рыболовецкий флот. СССР на правах аренды предоставлял суда. Надо отметить, что Фидель всегда высоко ценил помощь советских специалистов.