Текст книги "Книга № 3352"

Уважаемый читатель. Книгу, которую вы держите в руках можно смело отнести в разряд художественной литературы. Я не люблю тот заумный бред, которым пичкают людей труды маститых философов. Я из тех, для которых квадрат Малевича – это просто черный квадрат. Я не люблю, когда мне трахают мозг и сам не собираюсь этого делать.

В любом случае, я надеюсь, эта книга поможет вам скоротать время в дороге. Возможно, кто-то найдет ответ на свой вопрос. Но только, ради бога, не нужно относиться к ней слишком серьезно.

Ах да. Во избежание каких-либо недоразумений в будущем, заявляю – все места и события вымышлены, любые совпадения случайны, имена и фамилии изменены.

Максим Мамст.

[email protected]

http://ok.ru/maxim.mamst

Пролог

Пролог.

Осенью 2014 года на окраине речицкого лесничества близ деревни Горивода произошло крупное ЧП. Недалеко от заготовительной делянки горела летняя будка. Когда пожарные прибыли на место, пламя с гудением рвалось из окон. После тушения, пожарные инспектора приступили к осмотру места происшествия. Под металлическим щитом была найдена рукопись, чудом уцелевшая в пожаре. Часть страниц обуглилась, часть была унесена водой. Кое-что удалось восстановить, но некоторые фрагменты были безвозвратно утеряны.

Глава 1.

Глава 1.

Наверное, следует начать с рассказа о себе. Я, почтенный уже, увы, холостяк пережил довольно нелегкое для себя время. Каждому знакомо чувство, когда ты находишься в трясине проблем, и эта пропасть тебя засасывает все глубже и глубже. Ком неприятностей увеличивается, и, в конце концов, превращается в огромный паровой каток, который давит человека и спускает его жизнь в унитаз.

У меня было все, о чем только можно мечтать. Непыльная работенка в офисе, жена, сын, квартира, машина. В общем, полный набор. Потом началось. Увольнение я перенес довольно мужественно. А вот развод меня подкосил. Квартира ушла бывшей жене и сыну, машину пришлось продать за долги. Глушил горе в вине, не помогло. Становилось только хуже. Я оставил Гомель и перебрался к матери, в родной райцентр со славным названием – Речица. Жил, перебиваясь случайными заработками. Харчи зарабатывал, батрача на колхозном поле. К семи утра, я, вместе с такими же горемыками, собирались на площади, что около старого рынка, грузились в автобусы и ехали осваивать колхозную целину. Там ваш покорный слуга, интеллигент с двумя высшими образованиями, перебирал картошку: хорошую кидал в мешки, гнилую – в сторону.

Надо сказать, что здесь существует строгая иерархия. Новички начинают со свеклы и морковки. Пробиться наверх нереально тяжело. Картошка – это вершина, предел мечтаний. Это привилегия элиты колхозного мира. Мне пришлось надавить на старые связи, чтобы попасть в такой отряд.

В один из дней ко мне подошел Войтович. Невысокий добродушный старичок, прочно связавший свою жизнь с выпивкой. Он сильно шепелявил, и временами его было очень сложно понять. В этот раз до меня тоже долго не могло дойти, чего он хочет. Я собирался уже отвязаться от него, но вдруг понял, что он предлагает:

– Приветствую, начальник.

– Здорова, Войтович. Че хотел?

– Есть работа, на сезон. Зарплата хорошая, имеется крыша над головой и бесплатная хавка. Могу сказать – что и где, если уступишь мне место на картошке. Идет?

Я призадумался. У меня давно были мысли сорваться, примкнуть к какой-нибудь бригаде и шабашить на Москве. Хорошо, конечно, если бригадир попадется честный, и хозяева порядочные. Да и в таком случае, поначалу, придется отдавать «бугру» половину заработка. За то, что взял как мастера. Это если повезет. Чаще кидают. Столько знакомых вернулось не солоно хлебавши. Бригадир собрал деньги и ищи ветра в поле. Или просто, под автоматами вывели с объекта, посадили в автобусы и отправили домой. Бывали случаи, когда и этого не было. Приходилось добираться домой на попутках, без документов. Кто-то и вовсе не вернулся. Исчез.

Есть люди, что годами работают в одном отряде. Слаженная команда, проверенный бригадир. Хорошо, когда заработанное отдают женам. Большинство, однако, по прибытии уходят в кутеж. Гудеть начинают еще в автобусе, периодически выскакивая на остановках за водярой. Короли на неделю, они ходят, козыряя бабками, и угощая всех подряд. Неделю-две, а потом скромно одалживают у соседей деньги на дорогу, и вперед, на поезд. Снова полгода вкалывать, как проклятый, на стройке, не разгибая спины.

Нет, такое не по мне. Прожигать жизнь я могу и здесь. Часто задаю себе вопрос, смог бы я вернуться к прежней жизни? Выбросить всю дурь из головы, привести себя в порядок, вылюднеть? Найти работу где-нибудь в конторе, девку хорошую? Не знаю. Умерло что-то во мне. Не тянет назад. Все это уже было опробовано, пожевано и выплюнуто. Так жить проще. Денег, конечно, не хватает. Зато сам себе хозяин. Никто не гонит, не кричит, не требует. Даже колхозная повинность особо не в тягость, хочешь едь, хочешь не едь. Тут я понимаю бомжей. Не имея ничего за душой, они живут и спят спокойно. Люди с устойчивой психикой и железным здоровьем.

Так что я был готов послать Войтовича с его работой подальше, но решил дослушать старика. Времени еще вагон. До отправления больше, чем полчаса.

– Давай, Войтович, выкладывай, что у тебя.

– Работа на делянке. Дрова пилить. Тут не далеко, в Гориводе. Сейчас заготовка идет, им люди нужны. Свои, кто хотел, уже там. Еще пару человек не хватает. Работа на природе, свежий воздух, деревья, птички. Я бы и сам пошел, да здоровье не позволяет.

Он еще что-то бубнил, но меня уже накрыла волна негодования.

– Ты что, серьезно думал, поведусь? – перебил я его. – Думаешь, ты мне тут насвистел, а я как последний дурак, поеду? Да меня коровы в том колхозе засмеют.

– Истинная правда, вот те крест, – и Войтович в доказательство перекрестился. – Ну что ты теряешь? Всего один день. А работа там хорошая.

– Завтра, Войтович. Завтра съезжу и посмотрю.

– Завтра может быть уже поздно. – Войтович обиженно замолчал и отошел.

Я начал остывать. В общем-то, Войтович прав. Можно съездить. Работа в поле уже приелась и начала утомлять. Что я теряю? Ничего, кроме своих цепей. Один день погоды не сделает. Битва за урожай еще впереди. Если Войтович насвистел, сидеть ему полгода на морковке. Уж я об этом позабочусь.

Десять минут до отправления. Я насилу отыскал Войтовича в толпе. Сказал ему, что сегодня он будет за меня. Он аж задергался от радости. Бросался обниматься, клялся в вечной признательности.

– Это ж только на день, понимаешь? Если не понравится, я вернусь, – сказал я ему.

Он быстро закивал. Затем я подвел его к своему "бугру", объяснил ситуацию.

– Дело твое, – пожал плечами "бугор".

С легкой тоской я провожал глазами уходящие автобусы. Вместе с ними улетучивался мой энтузиазм. Стало в лом куда-то ехать. Пилить на автовокзал, ждать маршрутку на Гориводу. Да еще там пока найдешь. Может ну его к черту, пойти домой, завалиться и дрыхнуть дальше? Сделать себе выходной.

После нелегкой борьбы, ответственный "я" победил. Проклиная себя, что согласился на авантюру, я потащился на автовокзал. Машина шла легко, слегка покачивалась. Дорога пустая, асфальт, как новенький. Люди, едущие в маршрутке, чуток помогли, объяснив на пальцах, куда идти.

Наконец, Горивода. Мы свернули с трассы на перекрестке возле деревянного креста. Потом еще пол километра вдоль полей и, наконец, остановились возле магазина. Люди вышли и разбрелись, кто куда. Я остался один.

Вышел на дорогу, осмотрелся. Никогда не был в этих местах. Машина уже уехала. Вспоминая, что мне говорили в маршрутке, я пытался сориентироваться на местности. Через пять минут я понял, что понятия не имею, куда идти.

Из магазина вышел высокий мужчина лет сорока. Короткие, темные волосы. Ладони широкие, мозолистые. С виду не алкаш. Спецовка не сильно заношена, но уже с масляными пятнами. Бутылка минералки подмышкой, в руках мороженое. Мужчина подошел к небольшому двухколесному трактору с прицепом, типа "муравей". Кинул бутылку в прицеп и принялся распаковывать мороженное. Делать нечего. Я подошел, поздоровался:

– Добрый день. Подскажите, пожалуйста, как мне добраться до… Мне сказали, здесь нужны лишние руки на лесозаготовке.

Мужик молча поднял вверх указательный палец, подошел к мусорке и выбросил обертку. Затем вернулся. Облокотился на трактор, смачно сплюнул и произнес:

– Тебе, походу, к Гардею надо. Ну… На днях взяли уже одного пришлого. Я там работаю. Сейчас как раз туда направляюсь. Поехали, подвезу.

Широкое кресло поместило обоих. Мужик назвался Геной. Из разговора я понял, что ему сорок два, что работа хоть и тяжелая, зато можно хорошо подзаработать. Всю дорогу он мне что-то рассказывал про поля и возделку, но я его не слышал. Треск трактора перекрывал остальные звуки. Как я понял, сначала мы едем в сторону колхоза, а затем нужно будет взять правее. Мы проехали вдоль края колхозного поля и повернули в лес. Здесь, на кромке массива деревьев, углубляясь вглубь, словно гавань, раскинулась небольшая база.

С одной стороны стоит кирпичное здание и пара железных вагончиков. Напротив, под широким навесом звенит лесопилка. В центре базы лежит огромная куча дров. Все остальное пространство занято стоящими, как попало, штабелями бруса и доски. Со стороны кирпичного здания еще более-менее свободно, есть подъезд. Но к лесопилке можно попасть лишь минуя своеобразный лабиринт, где пройти можно только по одному в ряд, и то, рискуя ободрать плечи.

Кирпичный домик, как я понимаю, контора, сложен из газосиликатных блоков. Стены не обработаны, заляпаны грязью. Местами с зеленью. Крыша покрыта старым бэушным шифером. Единственное новое, что может радовать глаз, это окна. Их рамы блестят на солнце свежеспиленным деревом. Стекла на удивление чисты. Возле конторы стоит старенький грузовик «ГАЗ», повидавший многое на своем веку.

Гена лихо подрулил, и поставил трактор аккурат между «ГАЗоном» и конторой. Он спешился, показал рукой на здание и сказал:

– Тебе туда.

Его палец указывал на дверь. В отличие от окон, она была старой, обшарпанной, в унисон остальному зданию. Я вошел. Узкий коридор освещается одним окном, выходящим во двор. Я видел, как Гена заходит в вагончик. После улицы глазам темновато. Стульев нет. Три двери, одна из них приоткрыта. На ней надпись: "Гардиенко Юрий Викторович". Я толкнул ее и прошел внутрь.

Помещение напомнило мне контору "Рога и копыта" знаменитого Остапа Бендера. Да, это не офис. Офис в моем понимании, это современная изящная мебель. Хром и все такое. Стеклянные шкафы для бумаг. А уж кожаный диван для гостей в кабинете директора – это, наверное, стандарт. Подсознательно я ожидал увидеть нечто подобное. Ну, с поправкой на глухомань. Совершенно напрасно. Единственной современной вещью было кресло. С высокой кожаной спинкой оно возвышалось на старым, облезлым столом. С моего места были видны шрамы, оставленные временем на его поверхности. Черные гусеницы – это следы окурков, небрежно брошенных на стол. Царапины. Там-сям вырезаны ножиком различные слова и фигуры. Второй стол не лучшего качества находится у стены. Он сверху донизу завален бумагами. Напротив директорского стола стоит древнее деревянное бюро с выдвижными ящичками. Наверное, кто-то ограбил музей. У стены возле входа, недалеко от меня, стоят пара фанерных стульев, предназначенных для посетителей.

В кресле расположился сам хозяин кабинета. В пиджаке, при галстуке. На носу сидят очки с узкими прямоугольными линзами. Полное круглое лицо украшают редкие волосы, обнажая глубокие залысины и круглую плешь на затылке. Увидев меня, он приподнял руку в приветствии и вопросительно произнес:

– Так, что это у нас? – в его низком басе слышались раскаты грома. Голос был под стать хозяину. Неторопливо он вылез из-за стола и пошел мне на встречу. Широкий, как медведь, он двигался так же вальяжно. Наверное, бывший борец. Сними очки, надень спортивный костюм с кепкой, и лучше не попадаться к такому в темном переулке.

– Чем могу помочь? – спросил директор, протягивая руку.

– Здравствуйте, – поздоровался я. – Я по поводу работы. Слышал, берете людей.

– Да практически набрали уже.

Он скептически осмотрел меня, добавил:

– Работа тяжелая, можно сказать, травмоопасная. Справитесь?

– Что входит в обязанности?

– Все, что понадобится. Валить деревья, резать дрова, распускать на доски. Загружать и разгружать машину. В принципе, ничего сложного. Эта наука постигается быстро.

Он басисто рассмеялся. Через несколько секунд продолжил серьезным тоном:

– Меня зовут Юрий Викторович. Работа на сезон. Ориентировочно пять-шесть месяцев. А дальше будет видно. Зарплата – четыре миллиона в месяц. Вы, вижу, не местный.

– Из Речицы.

– Понятно. С вас добросовестный труд, с нас – кров и обед.

Юрий Викторович подошел к столу, заваленному бумагами.

– Трудовой с собой нет?

Я покачал головой.

– Нет? Ну, ничего, – директор махнул рукой, – в другой раз принесете.

– Так-с, – сказал он, вытаскивая из кучи два учетных журнала. – Первое, пожарная безопасность. Вокруг нас сплошное дерево. Что внутри, что снаружи. Поэтому огонь не разводить. Курить в специальном месте. Окурки тщательно тушить, куда попало не бросать. Второе, техника безопасности. Работая на дисковой пиле, будьте предельно внимательными. Держите руки подальше от пилы. Слишком многие остаются без пальцев из-за своей халатности. С бензопилой тоже шутки плохи. Держать двумя руками, обязательно за отбойным щитком. Концом пилы не пилить. Не шутковать. Не заводить, зажав между ног. Да, и такие случаи бывают. При валке – один пилит, другой толкает жердью или тянет канатом. Под деревом не ходить. Там, куда будет падать, не стоять. Вроде все. Подойдите, распишитесь.

Я расписался в обоих и спросил:

– Меня спрашивать будете?

– Зачем? – пожал он плечами, – я и так увидел, что хотел.

Я вышел во двор. Недалеко от входа на скамье сидел Гена. Он с удовольствием затягивался сигаретой.

– Добро пожаловать на мол, – сказал он, протягивая мне пачку.

– Спасибо, не курю. Бросил, – ответил я, присаживаясь рядом. – Мол?

– Все это, – он показал на территорию станции, – мы так называем. Это как большая мельница, только для деревьев.

Гена показал рукой:

– Вон там, на пиле, работают Валет и Сивый. Валет шабутной. Спускает жизнь в стакан. Когда он работает там, – Гена кивнул в их сторону, – каждый раз чую, что без рук останется. Не понимаю, зачем Гардей его держит.

– Гардей, это мужик с конторы?

– Гардей, Гард. Директор наш, Гардиенко, Юрий Викторович. Мы так его зовем, не в глаза, конечно.

– Сивый, – продолжил Гена, – это мужик. Пьет только по праздникам. Больше ни-ни. Он на пенсии уже, но руки у него золотые. Черт-те знает, сколько лет отстоял на пиле. Пока Валет с ним, я более-менее спокоен. Остальные подъедут позже. Дрова повезли. Там Леник, Клещ и новенький, Шаман.

– Шаман? – улыбнулся я. – Ни хрена себе. В самом деле, так и зовут?

– Угу, – кивнул Гена. – Странный он какой-то.

– Что, у каждого кличка есть? – меня пробирал смех.

– У каждого, – подтвердил Гена, – не ссы, и тебе придумаем. Здесь, на моле, у каждого прозвище есть. Тут пофигу, как тебя звали раньше. Главное, как зовут сейчас.

– А просто по имени нельзя?

– Нельзя. Традиции нужно чтить. Разные люди приходят на мол. Всем как-то фиолетово кто ты и как тебя звать. Никому не охота ковыряться в чужом белье. В том числе с именами. Вот, к примеру, и Валет, и Сивый, обоих Александром зовут. Вот раздают ЦУ. Как различить, кому что? А так, вот один, вот второй. И все понятно. Хлопцы присмотрятся, и тебе прозвище пропишут.

Гена замолчал, и вспомнив, добавил:

– Клещ, кстати, уже все, отвалился. Тоже шабутной. На одном месте долго не сидит. Хотя молодой, и руки не из задницы растут. Но, как говорится, умная голова, да дураку дана.

Послышался рев приближающейся машины.

– Едут, – сказал Гена, – счас увидишь остальных.

Здоровенный «Урал» с ревом и фырканьем въехал во двор. Промчался между штабелями и лихо прирулил к высокой горе дров. Из кабины вылезли мужики, и не спеша, двинулись к конторе.

– Дарова, Гентос, – сказал молодой парень. Рост чуть ниже среднего, светлые волосы. Глаза живые, пытливые. Во рту застыла усмешка.

– Здоров, – ответил Гена. – Ты уже все?

– Да, – кивнул парень. – Заберу бабло и гуд бай.

Он зашел в дом. Еще один мужик, с виду мой ровесник, молча сел на скамью, вытянул ноги. Третий остался стоять, на лице едва сдерживаемый ржач. Он обратился к Гене:

– Ну что, Ушатый, новенького на шею посадили?

– Леник, мало я тебе поленом всыпал? – Гена явно разозлился. – Хочешь добавки? Вали отсюда!

Леник заржал. Почесывая пузо, он сказал:

– Жрать охота. Пойду, посмотрю. Может, есть че похавать. – Леник, посмеиваясь, поперся в один из вагончиков.

– Скоро обед подвезут, а этому абы кишку набить, – возмущенно сказал Гена.

– Так, Клеща и Леника ты уже видел. Вот, знакомься, Шаман, – он повел рукой в сторону третьего. – Он тоже недавно, и тоже не местный. Жить будете в одной халупе, то бишь, нашей общаге.

– Серега, – обратился он к Шаману, – поможешь новенькому обустроиться? Имя ему позже придумаем.

Тот кивнул.

На крыльце появился Клещ. На лице довольная улыбка. Поднял руку с зажатыми деньгами, проорал:

– Хавайся в бульбу, речицкие! Иду на вы! Гена, не подбросишь? – добавил он гораздо тише.

– Скоро обед подвезут, там подъедешь. Пойдем, кстати, передашь кое-что в деревню.

Мы остались на скамейке с Сергеем одни. Буду называть его так. От кличек меня коробит, не так воспитан. Серега вскочил, подошел и протянул руку.

– Привет. Меня зовут Сергей, кличут Шаман. Без закидонов. Жить будем вместе, сработаемся.

– Вадим, – я пожал руку. Теперь я мог рассмотреть его более внимательно. Чуть выше меня ростом. Волосы темные, короткие. Худощавый. Уже немного подзагоревший. Лицо светлое, еще хранящее остатки юности, носит отпечаток пофигизма. Глаза цвета грозовых туч. Одет в спецовку, как все. Штаны заправлены в кирзачи. Рукавицы в заднем кармане.

– Сча порубаем, и вперед! Гентос тебе объяснил, где что? – спросил Сергей.

– В общих чертах. Чего это он так взбеленился, когда Леник подошел? Какая-то грызня?

– Да, что-то есть. Леник любит поиздеваться над Геной, а того это бесит. Слышал кличку, Ушатый? Это Леник ему придумал. Гена контуженный на одно ухо, практически не слышит. То же самое, что очкарика водолазом дразнить. Все, кроме Леника, зовут его по имени.

– А у Леника какая кликуха?

– Леник, просто Леник. Да ты глянь на него, другого не придумаешь.

Раздалось пронзительное бибикание, и во двор въехал скутер.

– Вот и обед, – сказал Сергей, повернувшись в сторону скутера.

На ум сразу пришла репродукция "Трех богатырей". Если отбросить Алешу Поповича и Добрыню Никитича, остальное точно передает великолепие открывшегося вида. На огромном скутере, самом большом, что я видел, восседает не менее могучая деревенская баба. Настоящая, которая и в избу, и слона. Длинная юбка, ватник, сапоги. Даже платок на голове падает словно кольчуга. На руле болтается накрытое крышкой ведро, непривычно маленькое на фоне скутера.

Женщина слезла, поставила скутер на подножку. Взяла ведро, и направилась к нам. Из вагончика выбежал Леник. В одной руке миска, в другой – ложка.

– Павловна, а что у нас сегодня на обед? – Леник, словно кот, крутился вокруг седовласой женщины.

– Не лезь под руку, кыш, паразит, – шутливо отогнала его Павловна. – Щи. И солоники с поджаркой на второе.

Томный вздох вырвался у Леника из груди. Павловна поставила ведро на скамью и открыла крышку. Пахло на редкость аппетитно. Сергей принес две алюминиевые миски и пару ложек. Один комплект протянул мне:

– На, держи. Теперь твое. Каждый моет за собой сам, а значит, вылизывает дочиста.

Бабуля разлила по мискам суп, постелила рядом газету, сверху положила хлеб и порезанную головку цыбули.

– Ешьте, кто быстрее съест, тому больше шкварочков.

Леник заработал ложкой еще усерднее.

На второе, как Павловна и обещала, были солоники – цельная вареная картошка. Каждому досталось по пяток бульбин. Сверху Павловна полила жиром и выложила по несколько кусков жареной свинины. Ленику, как победителю, на пару кусочков больше. Отчего тот ходил с гордым видом, выпятив грудь. Клещ кушал вместе со всеми. Было очень вкусно, с обедом расправились в считанные минуты.

Павловна собрала остатки хлеба, завернула в газету. Поставила пустую кастрюлю в нишу для шлема, а изрядно опустевшее ведро снова повесила на руль. Клещ подошел, когда она собиралась трогаться.

– Матрона Павловна, подкиньте до деревни. Пожалуйста!

Она смерила его взглядом и сказала:

– Черт с тобой, садись.

Они помчались в сторону деревни, поднимая столпы пыли. Клещ за ней казался подростком. Мы смотрели, как они исчезают вдали. Сергей поднялся, держа свою миску, позвал меня за собой. За конторой находился пожарный стенд. Лопата, бугор, топор. Все покрашено в красный цвет, рядом пристегнут огнетушитель. На ночь стенд закрывается дверцей на замок. Сам замок мелкий, китайский, что бы в случае чего быстро сбить. Рядом со стендом куча песка в треугольной ограде, тоже покрашенной в красный.

Сергей зачерпнул горсть песка и начал чистить миску. Песок впитал весь жир, и миска заблестела как новенькая. Я сделал то же самое.

– Ну вот, – сказал Сергей, – осталось только сполоснуть, и можно ставить на полку.

– Давайте, глотайте чай по быстрому, и погнали. Работа есть, – сказал Гена, когда мы вернулись. Чайник уже закипел. Мы сварганили чайковского, и через десять минут были готовы. Вот и мое первое боевое задание. Поступил заказ на машину дров в Речицу. Грузили «Урал». Кидали сообща, кузов быстро наполнялся. Гентос положил десяток горбылей сверху.

– Для тетки моей, – сказал он. – Заедем, скинем. Шаман, возьмем новенького с собой. Нехай посмотрит, заодно барахлишко какое возьмет для заселения.

Тяжелая машина с кузовом «самосвал», так что проблем с разгрузкой не возникло. В принципе, здесь и двоим делать нечего. Гена высадил меня поближе к центру, дальше нельзя. Договорились, что позвоню, когда буду готов.

Дома объяснил все матери. Не сказал бы, что она сильно обрадовалась. Но все-таки не чужбина. Я собрал пакет – бритву, кое-какую посуду, белье. Много не брал. Еще не известно, сколько я там пробуду. Может, через пару дней вернусь. Попрощался, но так просто уйти не удалось. Ох уж эти мамы. Не важно, сколько тебе лет. Сколько не говорил, что ты сыт, только что пообедал, но пока пайку не съел, не отпустила.

– Только смотри, сынок, не пей. Будут звать, угощать – не пей, – сказала она перед тем, как благословить.

– Не волнуйся, мам, – отвечаю, – у меня напарник тоже непьющий. Все будет хорошо. Может мне вообще там не понравиться. Я тебе позвоню вечером.

– Не забудь. Ну, ступай с богом…

Гена ждал меня на том же месте. Они уже скатались к его тетке. Сидели, точили печеньки. Я залез в кабину, и мы помчались назад.

– Ну как, – спросил Гена, – не пугает работенка?

– Пока рано судить. Почем, кстати, такая машина дров?

– Два лимона.

Я прикинул. Приличный доход.

– Не такие уж большие деньги, – прервал мои раздумья Гентос. – Если вычесть налоги, сборы, зарплату, бензин, аренду. Бизнес, как бизнес. Не хуже и не лучше других.

Всю дорогу Гена обсуждал с Серегой последние сплетни. Я помалкивал, мало что понимая с их слов. Периодически Гентос принимался кого-то костерить, смачно сдабривая матюгами. Дорога пролетела незаметно, через пятнадцать минут мы уже были на месте.

– На сегодня все, – сказал Гена, и, обращаясь ко мне, добавил, – Обустраивайся.

Он высадил нас у крайнего дома на околице деревни. До соседних домов дальше, чем до леса. Удивительно, как еще электричество умудрились сюда довести.

– Далековато, да? – спросил Сергей, перехватив мой взгляд. – Зато до мола рукой подать. Ладно, пошли домой. Да не смотри ты так, нормальное жилье. Тепло, сухо.

– Удобства, правда, вон, на улице, – махнул он в сторону покосившейся уборной. Я только хмыкнул в ответ.

Старенькая изба напоминает сгорбившуюся от времени старушку, что еще держится на ногах, но мечтает скорей отдохнуть. Пожелтевшие, потрескавшиеся ставни когда-то были белыми. Много лет назад. Их так давно никто не закрывал, что петли насмерть прикипели друг к другу. Что там за окнами – не разглядеть. Перед домом раскидан всякий хлам – ржавые трубы, убитые в ноль садовые инструменты. Недалеко от дверей, под окном стоит ванна с дождевой водой.

На двери висит навесной замок. Сергей пробежался пальцами над косяком и вытащил ключ. Внутри было не так все убого как снаружи. Обоям от силы пару лет. Крашенный пол. Потолок побелен. Простые люстры в форме цилиндра все же лучше, чем ничего. Ни мусора, ни паутины. Похоже, Серега следил за чистотой.

– Так. Вот здесь прихожка, – сказал Сергей, – вот там кухня. Газ в баллонах, так что впустую не палить. Две комнаты, эта моя, а та – твоя.

Я прошел к себе. В комнате только голые стены да кровать. Последняя хоть и узкая, но деревянная, с высоким матрасом. Сверху простелена драным покрывалом. Поверх лежат сложенное квадратом одеяло и подушка.

Застелить белье заняло не больше десяти минут. Когда я пришел на кухню, Серега сидел, развалившись в деревянном самодельном кресле, и сербал чай.

Кухонька выглядит, на удивление, довольно уютно. Вдоль правой стены, если смотреть от окна, стоит плита и кухонный стол. Дальше на деревянной тумбе расположились раковина и висячий рукомойник над ней. В углу урчит старенький холодильник. Рядом с ним бидон с питьевой водой. Над столом закреплен посудный шкафчик. Напротив, по центру левой стены стоит приличных размеров обеденный стол. За ним, спиной к окну, расположился Сергей. Его кресло стоит в нише между стеной и невысокой этажеркой с журналами. Сбоку на стене висит календарь, чуть выше – горшок с вьющимся плющом. По другую сторону стола стоит деревянный стул с высокой спинкой.

– Как я и говорил, – улыбнулся Сергей, – жить можно. Чай? Кофе?

Он протянул поочередно две баночки.

– Спасибо, я чай, – ответил я и, спохватившись, добавил, – вот блин, чашку забыл.

– Если не брезгуешь, в шкафчике есть одна. Обдай кипятком. Чайник на плите, только закипел. Вот сахар, если надо.

Я нашел чашку. Ей давно надо было на свалку. Вся заляпанная, в потеках. С отбитой ручкой. Я брезгливо кинул ее на место и вымыл руки.

– Не, Серега, не хочу я такого чая.

Он кивнул, сказал:

– Завтра заскочим в магазин, купишь новую. Или домой сгоняешь, если снова махнем на Речицу. Сегодня у нас сухомятка. Лезь в холодильник и бери, что хочешь. Там есть сало, огурец. Хлеб на столе, в пакете. Захочешь пить, можешь взять мою чашку. И да, телефона нет, телевизора нет, радио тоже нет. Зато довольно сносно ловит мобильник.

Некоторое время мы просто кушали молча. Еще не сошло то напряжение, какое бывает в поездах между пассажирами в начале поездки. Каждый присматривается, и остерегается идти на контакт первым. Потом находятся общие темы, и пошло-поехало, к концу путешествия – не разлей вода.

Надо сказать, Сергей проявлял радушие и гостеприимство, пытался быстрее сгладить неровности в общении. К концу ужина он уже полным ходом рассказывал про наших сослуживцев. К тому времени, как я допил чай, я знал про них столько подробностей, словно прожил с ними несколько лет.

– Куришь? – спросил он, сделав паузу.

– Нет, бросил.

– И я нет, отлично. Как насчет этого? – он постучал по горлу.

– Пил раньше, но тоже бросил. Не хочу. Змий и так достаточно потоптался по моей судьбе.

– Я тоже не пью. От слова "совсем". Удивительно, правда? Двое непьющих, некурящих мужчин застряли на грязной, тяжелой работе в забитом углу затерянной деревушки. И это в одной из самых пьющих стран мира. Все еще веришь в совпадения?

– А это не совпадение?

Сергей подумал немного, приподняв глаза кверху, и проговорил:

– Нет. Определенно нет.

Гена прав. Некоторая странность в нем есть. Весь вечер мы болтали о том, о сем. Я узнал, что Гена тоже не пьет, кодированный. Получалось нас трое трезвенников против двоих любителей принять на грудь – Леника и Валета. А также Сивый, что только по праздникам. Неестественно трезвая команда в наших широтах.

Сергей вел себя как обычный нормальный мужик. Я все больше склонялся к мысли, что стал жертвой собственной мнительности. Вся эта обстановка, работа, халупа у черта на куличках. Разве мог я подумать еще вчера, засыпая в родной квартире под шум машин и пьяные вопли молодежи, что попаду в такой водоворот? Первая мысль была: "Бежать! Бежать подальше отсюда". "Куда бежать-то?" – лениво зашевелился разум, – "Обратно в свою скорлупу? Туда, где каждый день, похожий на предыдущий, капля за каплей уносит твою молодость, а ты стоишь, как баран, упершись в стену? Туда, откуда еще вчера куда угодно, хоть на край света?"

Что же, наверное, он прав. Я хотел приключений, я их получил. Иисус на сорок дней уходил в безлюдную пустыню. Возможно здесь, в богом забытом месте, я смогу найти то, что ищу.

Стемнело. За разговором время летит незаметно. Сергей взглянул на часы.

– Все, айда на боковую. Деревня встает рано. Завтра к семи уже должны быть на работе.

Мы разбрелись по комнатам. Сергею повезло, его окно выходит на деревню, в комнату попадает тусклый свет далеких фонарей. У меня за окном темнота.

Лежа в кровати, я вспомнил Войтовича. Бедный старик. Радоваться будет, небось, что я завтра не выйду. Зря, конечно. Затолкают его. Ототрут, как пить дать. Когда поймут, что я уже не приеду.

Затем я провалился в темноту.