Текст книги "Книга № 3352"

– Так ты что, убьешь его?

– Не я. Время.

Серега закрыл глаза, сложил пальцы свободной руки в щепотку и направил прямо в кулак.

– Пошла жара! – захохотал Сергей. Он открыл глаза и отбросил то, что держал в кулаке, в сторону. Я прямо фибрами души ощутил леденящий вопль ужаса на другом конце.

– Когда я вижу последствия их деяний, в груди все сжимается. Я не могу дать выход гневу, сам знаешь, – сказал Сергей, отдышавшись. – Но конопачу их как следует. Дело принципа. Ладно, пошли, – он хлопнул меня по плечу. – Там как раз чайник закипел…

Глава 8.

Глава 8.

Я взялся за работу с удвоенными силами. Днем рана почти не болит. Лишь вечером, перед сном, она снова начинает ныть. Это уже не та острая непереносимая боль, сколько пустота. Дыра, как будто что-то вытянули изнутри. Несколько раз я порывался попросить у Сереги помощи, но каждый раз останавливался. Потерплю еще. Терпел же как-то до сих пор.

Мужики на работе в душу не лезли. Кроме, разумеется, Леника. Его расспросы начали порядком раздражать:

– Ну, как у тебя дела?

– Нормально, справляюсь потихоньку.

– Как сам?

– Держусь.

– Что с квартирой?

– Леник! – вмешался Гена. – Тебя еще раз поленом перетянуть? Не видишь, у человека горе. Отвали!

– Ну, а че? Жилищный вопрос тоже не хухры-мухры! Такие вещи надо сразу решать.

– Сестра отказалась от своей части наследства в мою пользу. Заботится обо мне теперь, вместо матери, – ответил я, понимая, что тот не отстанет. – Они с мужем живут в достатке. Доволен?

– И что будешь делать?

– Не знаю пока. Разберу вещи. Что-то сюда заберу. Кое-что раздам, по мелочи. Квартиру, наверное, сдавать буду.

Удовлетворенный Леник отвалил, словно насосавшийся клоп. Серые рабочие будни день за днем отдаляли меня от той трагической даты, делая мое существование более-менее сносным. Мы с Серегой продолжили наши вечерние практики. Ася наведывалась ко мне, иногда даже среди недели. Я, правда, еще не совсем окреп, чтобы крутить любовь, но мне очень приятна ее поддержка.

– Чем сегодня займемся? – спросил я Серегу, когда мы шли с ним после работы домой.

– Сегодня просто поболтаем, а завтра-послезавтра будет кое-какая практика.

– О, супер! Интересное?

– Не то слово.

– Опять предчувствие?

– Да нет. Кое-что услышал в деревне. Надеюсь, только Ася не приедет, а то все рамсы поломает. Ох, и не ровно девка к тебе дышит. Смотри, скоро заарканит, и пикнуть не успеешь.

– Ха-ха, – только засмеялся я, прекрасно понимая, что Серега прав.

– …Итак, что я хотел рассказать тебе, – сказал Сергей, откинувшись в кресле, глядя в потолок, после того, как мы добрались домой и хорошенько перекусили. – Есть такой момент. Как ты уже знаешь, мистики давно подметили, что душа после физической смерти еще сорок дней витает рядом с нами. Прежде чем бесследно исчезнуть.

– Да. Мама… Я как будто кожей чувствую, что она рядом.

– Угу, понятное дело. Но не беспокойся. Она сейчас не переживает о земной жизни. Она уже на пути в родной тонкий мир. Скоро она туда вернется. А тебе станет немного легче. Но речь сейчас не об этом. Ученые делали какие-то замеры и выяснили, что при физической смерти, клетки организма умирают по-разному. Какие-то погибают сразу, какие-то еще немного живут. Самые живучие из них погибают лишь на сороковой день. Совпадение, а?

– Хм, не похоже. Я, правда, и не знал раньше, про клетки. Вот про ногти и волосы слышал.

– Вот это как раз таки миф. Но дело вот в чем, и это очень важно для нас. Что является причиной, а что следствием? Клетки организма живут, потому что душа все еще в нашем мире, и поддерживает их через обрывки связи? Или же душа не может покинуть мир, пока хотя бы одна клеточка ее бывшего тела живет?

– А при кремации, что происходит?

– Видишь ли, мистики ничего про это не упоминают. Но, боюсь, ответ все равно вызывал бы сомнения.

– Ну а в чем смысл всего этого? Какая разница, что причина или следствие?

– А разница, мой друг, это неумолимость смерти или бессмертие.

Повисла напряженная пауза, которую я прервал:

– Как так?..

– Если душа полностью оторвана и спокойно покидает наш мир на сороковой день, а клеточки все еще продолжают жить… То это открывает поистине потрясающие возможности.

– Но ты сам говоришь, что клетки погибают, так что, какая разница, что причина, а что следствие. Человек-то все равно помер.

– Есть такая граница между жизнью и смертью. Называется вегетативное состояние. Последней степени. Доктора таких людей называют овощами, живыми трупами. Это не кома, из которой можно выйти. Из вегетативного состояния тоже выходят. Но тогда это не наш случай. Я говорю о тех, кто годами, десятилетиями лежит под аппаратами искусственного дыхания. Таких людей я называю вегатами.

– Почему, вегатами?

– Хрен его знает. Название само как-то прилипло на язык. Навеяно рассказом из далекого детства. В любом случае, мы тут не в докторов играем. Нужно условное определение, только для нас с тобой. В медицине нет правильного названия для таких пациентов. Только градация по степеням. Овощ – мне не нравится, слишком оскорбительно. Живой труп – тоже. В общем, лежит человек несколько лет, труп-трупом, без шанса придти в себя, мозговая деятельность отсутствует – значит, вегат. И еще, мы рассматриваем случаи, когда мозг не поврежден физически. Скажем так, последствия кислородного голодания. Может, переохлаждения.

Вегаты обречены неподвижно валяться без единого шанса очнуться. Врачи называют это смертью мозга. Разумеется, это не так, поскольку мертвые ткани были бы выведены из организма, и в их головах было бы пусто. Нет-нет, все не так!

Вегат бездвижен, потому что его душа покинула тело. Теперь это просто рубашка, которую бросили в кучу белья для стирки. Их души давно уже обретаются в тонком мире, а тела все еще прозябают в нашем. И могут лежать так двадцать лет, тридцать. Пока не умрут от изношенности. Или родственники не примут решение об отключении от аппаратов жизнеобеспечения.

Ангел-хранитель тоже ушел. Иначе он просто останавливал бы сердца, если душа не могла оторваться от тела. Но нет. Тонкий мир несчастные вегаты больше не интересуют.

– Как же они тогда существуют, что поддерживает в них жизнь? Если души больше нет.

– Есть еще одна субстанция, которая вылетает из тела при физической смерти – дух. Это энергетическая копия физического тела. Организм дает энергию, необходимую ей для существования. Лишившись питания, дух рассыпается где-то на девятый день после гибели тела.

В крайне редких случаях, когда ангел обрубает нить жизни, и душа покидает тело, дух умудряется зацепиться и не вылететь. Он занимает место души и берет управление на себя. Однако, дух это не душа, а лишь бледная ее тень. Его энергетики не хватает даже на то, чтобы поддерживать самые базовые функции организма. Но с помощью аппарата жизнеобеспечения организм может продолжать жить. В очень редких случаях дух настолько силен, что вегат может существовать и без дополнительной аппаратной поддержки. Дышать. Питаться через трубочку.

Сергей посмотрел на часы.

– Лады, харэ на сегодня, – обрубил он. – Давай на боковую. Утро вечера мудренее.

Спорить бесполезно. Серега мог спокойно остановиться посреди рассказа, и заставить его продолжать было практически не возможно. Не помогали ни просьбы, ни уговоры. Впрочем, я уже привык.

Утром, едва рассвело, мы оба шли на мол, радуясь лучам восходящего солнца. Теперь, когда солнце уже не печет, начинаешь по нему тосковать. Ведь август – это закат лета. Совсем скоро нам всем будет жутко его не хватать. Среди просвета деревьев мелькнула наша деревушка. Блестящие на солнце крыши и дорога, бегущая вдаль. Серега шел рядом и ловил кайф, жмурясь от солнца и удовольствия.

Вспомнилось, вдруг, начало нашего знакомства.

– Как там мальчик, из Пересвятого? – спросил я его.

– Что? А… Поправляется, что же ему делать. А что?

– Да так, спросил.

Войдя во двор, застали странную картину. Леник, в одних семейниках по колено, с кастрюлей на голове бегал по двору, прыгал, и орал:

– Как на чудо-юдины именины… Испекли пирог из глины!.. Каравай! Каравай! Хошь-не хошь, наливай!

Более странным было то, что Сивый и Валет активно ему аккомпанировали в ладоши. Оба сидели на лавочке. Сергей подошел к ним и спросил:

– Что происходит? Мне 103 набирать, или как?

– Да нормально все… У Гены сегодня день рождения.

– Как-то Леник оригинально его отмечает. Может, он уже того? – Сергей постучал по горлу.

– Да не. Гена просто подзабыл проставиться. Вот Леник его и умасливает.

– А Гардей что?

– А что ему? Сидит ровно у себя в кабинете. У него днюха только в октябре.

– Понятно. А Гентос?

– Закрылся в вагончике, как жлоб, и носа не кажет.

Мы завалились в другой вагончик, сели недалеко от входа, чтобы смотреть представление.

– Чайку? – предложил я.

– Давай. За что люблю эту работу – никогда не знаешь, чего еще эти клоуны отмочат.

На дворе раздалось радостное улюлюканье. Гентос шел по двору, а следом за ним, как цыганка увивался Леник.

– Давай-давай, Ушатый, позолоти ручку!

– С хрена ли?

– Че, забурел? А простава где?

– Простава? Ты мне еще за спаленный инвектор должен, как земля колхозу.

– Кто старое помянет – тому глаз вон! – не унимался Леник. – Давай, не робей! Мужики же ждут!

Гентос подошел к «ГАЗону», достал пакет. Внутри звякнуло. Леник в ожидании застыл по стойке смирно.

– Держи, алкаш! – Гена протянул ему пакет, – только смотри – после работы.

– Ага, как скажешь, – хриплым голосом ответил Леник. Он быстро причмокнул и облизнул губы. – После работы.

Его глаза сразу стали круглые и масляные, как у кота.

– Я знал, что он долго не продержится, – произнес со скамейки Валет.

– Гена – добрая душа, – вторил ему Сивый.

– И часто он такой цирк устраивает? – спросил я.

– Кто, Леник? Да постоянно. Вот у тебя, когда днюха будет?

Я лишь улыбнулся в ответ.

– Вчера Леника обидели по-крупному. Сильно нагадили в душу, – сказал Сивый. – Видал, как руки трясутся? Срочно треба успокоительное.

– Что случилось?

– Васильича знаешь? Бывший мусор. Уже на пенсии, а повадки те же. Ох, и любитель же он народ развести. И, главное, постоянно на его подколки ведутся.

Вечером того дня мужики собрались, чтобы Август отметить. Взяли немного того, немного сего. Выпили трохан, закусили. Сидят, беседуют за жизнь. Глядь, – кто-то топает мимо. А то Васильич. С пивной кружкой в руке. Хоть и не любят его сильно, но по-человечески позвали к себе. Он только кружкой взмахнул, – нет, говорит, у меня уже все есть! – и валит дальше. Мужики, понятно:

– Что там у тебя?

– Спирт.

Попробовали, точно спирт. Первый вопрос какой, знаешь?

– Где взял?

– Точно. Знаешь, что ответил? Бочку спирта, говорит, подвезли к магазину. На пробу дают, главное со своей посудиной подходить.

Наши, понятное дело, схватили, что под рукой, и бегом туда. Ну, а Леник – с двумя ведрами впереди всех.

Мы с Серегой заржали. Валет тоже. Сивый повернулся к нему:

– А ты чего ржешь? Ты тоже там был.

– Так я тока со стаканом!

Позже, на загрузке, Леник присоединился к нам. Повеселевший, в прекрасном настроении, вальяжный, как котяра после сметаны, он работал наравне со всеми, изредка отпуская шуточки, к месту и нет.

После обеда, который, кстати, был как всегда на высоте – перепелиные крылышки, подтушенные в собственном соку, вареная молодая картошечка и салат из огурцов и помидоров – ммм, пальчики оближешь, – мы отправились в город по заказу. Без Сереги, тот свалил, сославшись на неотложные дела. Причем так, что я и не заметил. Таинственный гад, тоже мне учитель.

Остаток дня я провел как на иголках. Ясно, что Сергей не просто так ушел. Что он там заикался про практические занятия?

Против обыкновения, время тянулось, как резина. Уж еле дождавшись конца работы, я заспешил домой по знакомой тропинке. Впереди развилка, где наша тропинка пересекается с другой, что ведет одним концом в чащу, другим – на колхозное поле. Я заметил странный куль, что валяется под деревом на перепутье. Лишь подойдя ближе, я узнал кто это – Серега. На глазах кепка, сложенная из газеты, в зубах травинка.

– Эй, – окликнул я его.

– Ааа, – протянул Серега, стаскивая самодельную шапку, – наконец-то. Сколько можно ждать?

От возмущения я даже не смог ничего ответить. Так и стоял с открытым ртом.

– А ты где был? Что делал? – наконец, я обрел дар речи.

– Кое-что подготовил. Тебя, вот, ждал. Пойдем, сейчас сам все увидишь.

Мы направились по второй тропке в сторону поля. Едва миновали деревья, как в глаза бросился большой шатер, стоящий на пустой, засыпанной остатками соломы, земле. Лишь преодолев метров двести, я понял, что он гораздо больше, чем казался раньше. Как Серега умудрился возвести его всего за полдня? Колдовство, не иначе.

Шатер расписан иероглифами, в египетском стиле. Приглядевшись, я узнал шторы, что я привез из родительской квартиры.

– Ну да, – уловил мой взгляд Сергей. – Пришлось малость у тебя позаимствовать. Потом отстираешь.

– И что будем делать? – спросил я?

– Ждать, – он скривил губы, – снова ждать.

– Чего?

– Не чего, а кого. Виновника сего торжества.

Внутри шатер казался еще больше, чем снаружи. В центре стоит широкая скамья, размером с целое ложе. На сколоченных деревянных стеллажах расставлены свечи. Мельком заглянув внутрь, я тут же вышел. На западе затухал красочный закат, красивший редкие полоски облаков в темно оранжевый цвет. Серега сидел в позе лотоса, лицом к заходящему солнцу. Глаза закрыты. Я сел на клочок соломы рядом с ним. Темнело.

– Едут, – сказал Сергей, и показал рукой. С той стороны к нам приближалась повозка. С сумерках не разобрать, кто правит. Лишь позже, когда телега была уже рядом с нами, я узнал возницу. Видел ее всего пару раз. Знаю, что ее зовут, вроде, Нина Федоровна. Уже разменявшая вторую молодость, она никогда не улыбалась. По крайней мере, когда я ее видел, в ее глазах всегда была печаль. Я даже подумал тогда, что, скорее всего, в трауре.

– Тпру… – произнесла пожилая женщина, натягивая поводья. Воз остановился рядом с нами. Он был доверху набит всяким барахлом, какие-то корзины и коробки. Нина Федоровна аккуратно спустилась на землю, подошла к борту, сдвинула одеяло. Там лежал мужчина. На вид тяжело сказать, сколько ему лет. Худой, высохший, как щепка, он напоминал мне узника, прошедшего ужасы концлагерей.

– Так, Вадим, подсоби, – сказал Сергей, взявшись за концы нижнего одеяла, на котором лежал "узник", у его головы. – Берись там, давай внесем его внутрь.

Мы стащили парня с телеги. Он оказался даже легче, чем я представлял.

– Кладем его вот так, головой туда, – сказал Серега, когда мы внесли его внутрь. Федоровна осталась снаружи. Мы опустили мужчину, на лавку прямо с одеялом. Сергей подсунул края одеяла ему под бока, сделав своеобразную люльку.

Когда было готово, Серега задумчиво на него посмотрел.

– Врачи констатировали у него смерть головного мозга. Спинной мозг подает сигналы, а в головном – тишина. Помнишь, о чем мы говорили вчера?

– Вегат?

– Вегат.

– Что с ним произошло?

– Был электриком, попал под силовой кабель. Получил сильнейший удар током. Доктора несколько дней боролись за его жизнь. Сердце работало с перебоями. То работает, то не работает. Но, в конце концов, оклемался. Правда, так и остался – овощ овощем. Несколько лет пролежал в больничке. Пока мать не решила его забрать. Не сказать, что врачи были сильно против. Думаю, даже немного обрадовались, что могут скинуть обузу. У них сейчас даже в дурдоме места нет. Дышать может сам. Показали, как кормить через трубочку, и гудбай.

– Колдунством пробовал?

– Да, уже. Ничего. Сейчас еще раз попробую.

Он подошел, стал у изголовья. Положил руки на голову больного и принялся медленно водить туда-сюда.

– Нет, ничего… Если ему что и может помочь, то только шаманство.

– Что ты задумал?

– Кое-что из египетских практик. Что-то из книги Жизни, что-то из других текстов. Мы же с тобой вместе разбирали. Смотри, вспоминай. У меня стойкое чувство, что все получится. Должно получиться.

Сергей вышел на улицу, я за ним. Нина Федоровна, как раз заканчивала скидывать коробки на землю. Слух меня не обманул – тихое урчание, которое мне казалось поначалу, превратилось в визг и рычания. Я присмотрелся – коты, сидят в каждой коробке.

Сергей взял большой таз, занес внутрь, но вскоре вернулся.

– Трельяж привезли? – спросил он Нину Федоровну.

– Да, вон там, – она кивнула в сторону, с обратной стороны телеги.

– А кошки?

– Все двадцать, как вы и просили. Еле нашла. Пришлось весь рынок скупить. У знакомых выпрашивать.

– Хорошо. Вадим, давай трельяж занесем…

Мы внесли зеркало на ножках внутрь и установили прямо у парня за головой. Сергей отогнул петли, проверил, свободно ли выходит стекло из основания.

– Рано еще, – сказал он, прислонив зеркало обратно.

Зашла Федоровна, держа в руках сложенный кусок тепличной пленки.

– Значит план такой, – сказал Сергей, когда мы собрались вместе. – Когда я начну ритуал, накроете парня с головой сначала покрывалом, затем клеенкой. Чтобы не порезался осколками. Потом, начинается самое неприятное. Когда я возьму нож, кошек нужно обезглавить. Сделать это нужно быстро…

– То есть как – обезглавить? – я почувствовал дурноту. Ноги стали как ватные.

– О боже, Вадим. Как же я не подумал. Ты еще не окреп психически. Не стоит тебя подвергать такому испытанию… Однако, что мне делать? – он задумался, лоб пересекла глубокая морщина, – я один не смогу. Просто не успею…

– Я смогу, – неожиданно заявила женщина и, полная решимости, схватила нож. – Я успею.

Сергей посмотрел на нее, согласно кивнул.

– Вадим, – обратился он ко мне, – когда накроете парня, выходи. Возвращайся домой. Не стоит тебе этого ни видеть, ни даже слышать. В общем, так, – обратился он к Нине Федоровне. – Головы нужно класть под свечи, глазами на вашего сына. Когда я подам знак, опрокидываем зеркало, с силой, чтобы оно разбилось о его тело. И еще, на зеркало старайтесь не смотреть. Если все-таки посмотрели, и чувствуете, что вас затягивает туда – вращайте глазами против часовой стрелки.

Федоровна молча кивнула.

– Ну что ж, не будем тянуть резину, – подытожил Сергей.

Мы с Федоровной накрыли ее сына, как велел Сергей. После этого я вышел. Сначала, по совету наставника, собрался, было домой, но затем вдруг подумалось:

– Что за черт? Я, ученик шамана, бегу от самого настоящего древнего ритуала!

Гордость и любопытство победили, и я остался сидеть за стенкой шатра. Вскоре раздалось бренчание. Словно у балалайки осталась только одна струна, самая гулкая, как шмель. Затем, в такт жужжанию Серега затянул нудную, тянущую то ли молитву, то ли песнь на незнакомом языке. Песня эта проникала в мозг и липла к языку. Против воли, я начал подпевать вслух, тщательно повторяя слова вслед за Сергеем.

Когда раздались визги и вопли, я лишь зажал уши ладонями и продолжал петь вслух. Мотив казался таким знакомым и таким забытым. Слова рождались на языке, и было приятно выпускать их изо рта, словно мыльные пузыри.

Неожиданно я почувствовал, что давление снаружи исчезло. Убрал руки от ушей. Визги исчезли. Тишина. Я приоткрыл полог, заглянул. На деревянных стеллажах, аккурат под свечами лежали головы бедных животных. Все вокруг залито кровью, струйки стекают со стеллажей, со стен. Таз в дальнем углу в заполнен странным темным месивом. Сергей и Федоровна стоят на коленях перед трельяжем и бьют земные поклоны, продолжая напевать странную песню. Я вдруг заметил, что и я не прекращал этого делать. Мое внимание было приковано к зеркалу. В нем было все то же. Залитый кровью шатер, Серега, читающий молитву. Ничего необычного.

Не могу сказать, сколько это продолжалось. Пять минут, минуту или тридцать секунд. Время в таких ситуациях не ощущается. Просто в один момент, когда мое внимание снова вернулось к зеркалу, шатра там уже не было. Яркая, светящаяся серая пелена. Постепенно, словно из тумана проступила фигура человека. Это был тот самый, долбанутый током, что лежал сейчас под покрывалом. Он подошел к самому краю, и, глядя на нас, положил руки на стекло, с той стороны зеркала. Я почувствовал, что это уже не зеркало, а дыра. Неведомая сила попробовала, было, тянуть меня внутрь, но я был слишком далеко. Я даже не стал вращать глазами, чтобы не пропустить ничего. Все было так захватывающе.

Сергей что-то сказал и подал знак рукой. Они с Федоровной резко поднялись, схватили зеркало с двух сторон и обрушили на скамью, с лежащим на ней человеком. Зеркало раскололось от удара на несколько частей, мелкие осколки полетели по полу. В этот момент – я уверен, что мне не показалось – глаза мертвых кошек на мгновение вспыхнули ярким желтым светом. В ту же секунду покрывало вздыбилось, заходило ходором, и человек под ним начал орать, будто его режут по живому. Сергей быстро засунул руки под покрывало, схватил его за голову и успокоил, используя колдунство.

Время начало свой бег вперед. Шатер внутри освещался уже только привычным, нашим светом. Пламя свечей дергалось, отражаясь в остекленевших глазах мертвых животных. Все закончилось.

Сергей аккуратно убрал клеенку и покрывало. Они с Ниной Федоровной взялись за одеяло, на котором лежал ее сын, и понесли к выходу. Когда они вышли, я взял концы из рук женщины, которая и так сделала более чем возможно для своего сына. Сергей увидел меня, улыбнулся:

– Я был уверен, что ты останешься, – сказал он. – И ты меня ни капельки не разочаровал.

Вдвоем с Сергеем мы погрузили парня на телегу.

– Я проверил, душа на месте, – сказал он, обращаясь к Нине Федоровне. – Я погрузил его в сон. Пусть поспит пару дней. Душе нужно заново обжиться в давно покинутом теле.

– Надолго его отпустили? – спросила Нина Федоровна, с надеждой глядя на сына.

– Тот же принцип, что и у всех – никто не знает. Лотерея. Ему заново отмеряли время жизни. День или тридцать лет – не ведаю.

– Спасибо вам, за то, что помогли, – ее голос сорвался, и слезы потекли из глаз. Она быстро справилась с собой. Сильная женщина. Она сунула руку в телегу и достала небольшой узелок.

– Возьмите, это все, что у меня есть. Даже те, что были отложены на смерть. Единственное, чем могу отблагодарить вас.

Сергей вытянул руку ладонью вперед, покачал головой:

– Я не беру платы за исцеление. Оставьте деньги себе, они вам больше нужны, чем мне.

Мы провожали глазами уезжающий воз. Человек, обретший новую жизнь, и женщина, к которой вернулась надежда. Когда они скрылись во тьме, Сергей вернулся к шатру. Отодвинул ткань, посмотрел внутрь, протянул:

– Мда… Долго придется отстирывать.

– Спятил что ли? – ко мне снова вернулось самообладание. – И загреметь за жестокое издевательство над животными, и еще черт его знает за что?? Сжечь это все прямо здесь, на хрен!

Мы возвращались по тропинке домой, оставив за собой пламя костра, очищающее землю от последствий нашего ритуала. Несколько раз я порывался начать расспрашивать наставника, но каждый раз останавливался, предоставляя инициативу ему. Наконец, он сказал:

– Мы совершили ужасное преступление. Не перед законом, а перед богом. В Америке нам бы светили громадные срока, а у нас – это только мелкое хулиганство. Но перед богом – мы нарушили одну из его заповедей – не убий. И единственное, что нас обеляет, это то, что мы вернули человеку жизнь. Мы поставили и победили. Пусть тебя это не гложет. Лично для меня жизнь человека стоит больше жизни двадцати кошек.

– Для меня тоже. Но все равно неприятно. Даже как-то мерзко на душе.

– Понимаю. Египетские практики очень глубокие, но вместе с тем и очень жестокие. Они могут многое дать, но и платить нужно баш на баш. Жизнь за жизнь. А кошки – это универсальная валюта между нашим и загробным миром. Они как бы существа обоих миров. В древнем Египте это понимали. Всячески обхаживали, почитали. И приносили в жертву, когда нужно.

– Любого можно вернуть оттуда?

– Теоретически да. Но есть различия. То, что мы сделали сегодня, можно условно отнести к белой магии. Тело не было мертвым, фактически мы просто-напросто исцелили человека. Душа вернулась в родное тело, и будет скована там, пока ангел-хранитель не освободит.

– А если тело умерло, можно вернуть?

– Угу, – Сергей кивнул. – Можно вернуть, даже если человек мертв или его тело вообще было уничтожено. Но это будет уже самая, что ни на есть, черная магия. В древних текстах много предостережений на этот счет. Достаточно, что бы не совать нос, куда не следует. Фильм "Мумия" тебе о чем-либо говорит?

– Ну а, гипотетически, что нужно, что вернуть человека в таком случае?

– Не меньше восьмидесяти кошек.

– Восемьдесят?! – не поверил я.

– Я сказал – не меньше восьмидесяти, – поправил Сергей. – Но я думаю, те ребята особо торговаться не будут. Отдадут и за восемьдесят. За прошедшие несколько тысяч лет, на том свете сильно изголодались по пушистикам.

Я задумчиво почесал подбородок. Сергей заметил и сказал:

– Я понимаю. Думаешь о маме?

– Угу.

– Если любишь ее, больше не будешь даже и думать об этом.

Я промолчал, Сергей пояснил, все еще глядя на меня:

– Твоей маме уготовано, скажем так, царствие небесное. Я это знаю. Вернешь ее, и неизвестно еще какая жизнь, и какая смерть ее ожидает. Не заставляй ее проходить через это еще раз.

Впереди показалась наша хатка, едва освещенная светом далеких фонарей. Сергей сделал знак рукой. Я посмотрел в ту сторону. Деревья со стороны леса подсвечены – свет падает из моего окна. Аккуратно, стараясь не шуметь, я подошел и заглянул – Ася спит, закутавшись в покрывало. Рядом открытая книга и недопитая чашка с чаем. Бедная девочка не дождалась моего прихода. Войдя в дом, я, ступая на цыпочках, подошел к своей комнате и выключил свет. Пусть отдыхает. Сам прошел на кухню, где мы с Серегой еще час-полтора в полголоса трепались о том, о сем. Пока, наконец, не явилась заспанная Ася и не увела меня с собой.

Следующий день пролетел незаметно, и когда мы вечером собрались на кухне, Сергей сказал:

– Если тебе интересно, могу кое-что еще добавить в продолжение вчерашней темы.

– Конечно, еще спрашиваешь.

– Когда я тебе рассказывал о вегатах, я упомянул, что цена вопроса – бессмертие. Думаю, нужно пояснить.

– О, да! Я вчера как раз подумал над этом.

– Вчера был тяжелый день. Мы все устали. Не стоило перегружать нервную систему. Мне даже повезло, что к тебе Ася приехала – избавила от лишних расспросов. Но теперь, когда мы, наконец-то дома, почему бы не поболтать за чашкой чая?

– Точно, – улыбнулся я. – Так что там, с бессмертием?

Сергей отхлебнул.

– Как ты уже знаешь, – продолжил он через несколько секунд, – когда душа покидает тело, если дух уцепился, то тело может продолжить жить дальше. От силы духа зависит, может ли тело дышать самостоятельно. Но это, все на что дух способен.

– Да-да, это мне известно. А что дальше?

– Дух, заполняя пустоту, оставленную душой тоже растет. Крепнет. Со временем, лет через пять-десять могут появляться случайные сигналы в мозгу. Подергивание пальцев.

– То есть, теоретически, вегат может однажды проснуться?

– Теоретически, да. Лет через сто-двести. Но фактически тело умирает от изношенности. Духу не хватает энергетики поддерживать тело на должном уровне. Бороться с бактериями. Регенерировать клетки. Без нормального питания, в конце концов, просто заканчиваются ресурсы.

Несмотря на то, что ангел ушел, и мир больше никогда не ополчится против такого… организма, тело вполне себе может умереть по объективным причинам. По случайности.

– То есть, если вегат таки очнулся, и зашился куда-нибудь, то может жить до самой глубокой старости без происшествий?

– Бери выше. Когда ангел уходит, старость больше не грозит. Биологические часы останавливаются.

– А разве так можно?

– Угу, – кивнул он. – Даже сейчас ученые могут остановить биологический таймер. Ковырнули какой-то ген, отвечающий за это. Но тогда начисто выключается иммунитет. Но это и понятно. Биологические часы – гарантированная доставка души в тонкий мир, если по каким-либо причинам ангел не справиться со своей работой. Отключить их нельзя. Получается треугольник – часы, иммунитет, жизнь – который не разорвать.

– Но у вегатов они не идут?

– У них – нет. Когда душа покинула тело, что с этим телом будет дальше – никого не интересует. Оно становится обычным предметом нашего мира. Как галька на берегу моря. Может лежать миллионы лет.

– Хм, интересно. Но все равно недостижимо. Сто-двести лет в отключке вряд ли продержишься. Те же яйца, только в профиль.

– Так то оно так, – согласился мой наставник. Он откусил бутерброд, прожевал, запил чаем. – Но речь пока шла об обычном, не натренированном духе.

– Это как?

– Если не прожигать жизнь впустую, а заниматься развитием, тренировкой духа, то такой дух не просто удержится в теле, но и освоится гораздо быстрее.

– Насколько быстрее?

– Лет за десять. Понятное дело, тело не должно быть сильно повреждено, когда душа его покидает. Иначе просто отбросишь копыта, и все насмарку. Имея натренированный дух, можно очнуться лет через десять. Ну, пусть, пятнадцать. И все. Береги себя и живи, сколько влезет!

– Ух…ты, – протянул я, – вот это действительно потрясающе. А как тренировать дух, ты знаешь?

– Конечно, я покажу тебе. Фактически, мы уже многое сделали на этом пути. Бросить все, переехать в глушь – этот поступок требует силы воли и силы духа. То, что мы делаем, постигая шаманское искусство, укрепляет и наш дух тоже. Но, конечно, есть и специфические техники. Их мы тоже попрактикуем, – пообещал он.

– То есть, у меня, у тебя есть шанс остаться жить вечно? Как библейский Вечный жид? Господи, если есть хоть один шанс стать вечными людьми, нужно крутить его на полную катушку.

– Големами.

– Что?

– Голем. Человек – это существо с тремя составляющими. Дух, тело, душа. Существо, у которого есть лишь тело и дух называется големом. А так да. То, что ты имел ввиду.

– Я думал, что голем – это такое мифическое существо из глины.

– А люди тогда – из праха и пепла. Не все ж нужно понимать буквально. В древних мифах всегда говорится образно, иносказательно. Грубо говоря, тело – это глина, а голем – это тело, в которое вдохнули дух.

– Пусть даже так. Но бессмертие… Никогда бы не подумал.

– Угу. Но сам понимаешь, сама трудная часть – остаться в живых, когда душа покидает тело. Да и потом, через десять лет, когда очнешься… Ты ж не думай, что сразу встал и пошел. Души-то уже нет, а духу придется учиться заново. Говорить, шевелить конечностями. Учитывая его слабую энергетику. Пока еще сможешь хотя бы сидеть. Я уж молчу – ходить.

– А как ты думаешь провернуть трюк, чтобы и душа ушла, и тело еще было в состоянии выжить? Это лотерея какая-то, где и попытка одна, и шансов катастрофически мало. Дело случая – как угадать, что ангел просто остановит, например, сердце, а не расплющит КамАЗом или наткнет на нож Чикатило?