Текст книги "Саур-Могила. Военные дневники (сборник)"

Возвращение наших из-под Амвросиевки

Прошло несколько дней, в лагерь стали возвращаться наши товарищи. Те, что улетели на том вертолёте, на который я чуть не попал. И те, за кем они улетели.

Сначала прибыла маленькая группа с командиром «Вихрем», Максом «Zoran», «Каптёром»…

Кровать Макса была рядом, я привык складывать на неё свои вещи, пока там никого не было. Каждый раз, когда он приходил в палатку, просил их убрать. Зато я теперь могу тыкать пальцем в фото Сергея Лойко с киборгами и говорить: «а с этим перцем я в одной палатке на соседних койках спал». Хотя в одной казарме мы были сутки. Потом я отправился под Горловку, а когда вернулся, Макс уже уехал в Киев.

Остальные ребята подтянулись ещё через три дня, после того как Степановка, в которой они оставались, была разбомблена. Олег «Леший», Дима «Берёза» с заговорённой каской и «Угрюмый», с трофейной. Их буквально вытаскивали оттуда Тренер Темур и Иса с кырымлы. Ещё должен был бы вернуться Сергей «Быстрый», но он был ранен и с простреленными коленями отправлен в госпиталь.

С другой стороны, приехали волонтёры «Рой» и «Узбек», привезли кучу полезных ништяков. «Узбек» привёз несколько баллончиков краски для разных поверхностей. Так что мы позадували зелёной краской все блестящие металлические предметы – кружки, пряжки, карабины. У меня были ботинки жёлтого цвета, для пустыни наверное. Их Узбек предложил задуть зеленой и коричневой краской для замши. После чего они стали пятнистого жёлто-зелёно-коричневого цвета и перестали выделяться на фоне травы.

Эти ботинки я покупал в магазине «Милитарист» в Харькове. Примерно так:

– Мне нужна обувь, максимально надёжная и удобная. Цена – на втором месте (есть всё-таки свои плюсы в профессии software engineer).

– Туда?

– Туда.

– Тогда вот эти… Сделаем максимальную скидку.

Ещё прибыли «Славута» и «Охотник» – наши снайперы-следопыты. Уже повоевавшие и получившие награды – это они поднимали украинский флаг над Славянском. Славута, худой и жилистый. С кошачьими движениями, холодными острыми глазами. Когда я смотрел на него, то думал: «Хорошо, что он с нами, а не против». «Охотник», наоборот, невысокий, простого вида, слегка полноватый дядька. Он не внушает никаких опасений врагу. Но это было обманчиво. Иван – как раз тот человек, который одинаково спокойно и правильно будет штукатурить стену и убивать в бою. «Воюет, как пашет» – это про таких. Вместе «Славута» и «Охотник» были как кот и пёс, нашедшие общий язык.

Уже не первый раз замечаю, что когда я бросаю насиженные места, покидаю свою зону комфорта и отправляюсь в путешествие, то мне всегда встречаются интересные люди, которых я потом помню всю жизнь. Эти встречи обогащают, меняют взгляд на мир, а иногда спасают жизнь. И главное, в обычной жизни я бы с ними не встретился – разные города, разные профессии, разные увлечения. В 4-й роте 42-го батальона многие заслуживают отдельного рассказа.

Так же «Славута» и «Охотник» привезли с собой бронированный «уазик», восстановленный «Народным тылом». Этот автомобиль был брошен «орками» при отходе из Славянска. Кстати, по слухам, на нем мог раньше ездить Гиркин.

Сначала хотел написать «брошен сепарами», но как Гиркин может быть сепаратистом, если он даже не гражданин Украины? Сепаратистом он может быть при попытке отделения Воронежа от РФ, и то, если за этим не будет стоять другое государство. А те из местных, кто с ним был, тоже сепаратистами могут быть с большой натяжкой. Тогда уж скорее коллаборационисты или просто бандиты-террористы… Можно сколько угодно называть их «ополченцами», «борцами с фашизмом»… что там ещё российская пропаганда придумала? Ополченцем буду я, если в Харьков придут войска РФ. А если вооружённые люди захватывают населённый пункт, беря жителей в заложники, то это уже терроризм или бандитизм. А если они это делают после того, как соседняя страна уже аннексировала часть территории? А на границе уже переминаются с ноги на ногу бравые рф-зольдатен, поднятые типа для учений? А всё это на фоне «русской весны» и «путин, введи войска»… Статус таких людей – это коллаборационисты, наёмники, власовцы, помогающие захватчикам.

Вспоминаю, как писал в фейсбуке Долгов весной 2014-го года, что вот, мол, Крым уже там, Луганск и Донецк уже вскочили в уходящий поезд, а Харьков может не успеть на поезд… Ага, не успеть на поезд в ад. С лихими проводниками. Выступает теперь он на российском телевидении, а должен бы в суде. Больше всего крови на руках идеологов «русской весны» и тех, кто их информационно обслуживал и организовывал. И тех «крепких хозяйственников», которые, имея власть, раскачивали свои города, рассчитывая что-то на этом поиметь в торгах с центром. Докатится ещё и до них колесо кармы.

В дальнейшем, если я буду писать «сепары» или «терры», то это будет для краткости. Сам я не считаю это определение полным и точным.

Но вернёмся в Краматорск, август 2014 г. Лето, жара. В первый вечер после возвращения с Саур-Могилы «Каптёр» рассказывал истории про то, как их не добросили до точки и они лежали в посадке между нашими и ихними под обстрелом. Про то, что Саур-Могилу (уже официально взятую на тот момент) штурмовали 70 наших. И взяли, потеряв нескольких человек (это был финальный штурм, когда брали верх с монументом). Про то, как «Угрюмого» чуть не убили свои, когда он возвращался в трофейной каске с символикой «ДНР». Это всё заслуживает отдельного рассказа, и это не мои истории – их должны писать те, кто там тогда был. Я же в это время слушал всё, развесив уши, и мотал на ус.

Ганс рассказал о важности воды в походе и о том в какой очерёдности её надо пить. «Леший» уехал из лагеря. Перед своим отъездом домой оставил мне кобуру и пару упаковок целлокса – спасибо за это. Кобуру я потом «прощёлкал» – ушла она к неизвестному российскому десантнику. А целлокс помог. Одну упаковку я отдал Кириллу («Бобру»). Её он использовал, когда его ранило в нашем первом бою.

С возвращением командования нами начали заниматься серьёзно. Выдали оружие, выдали облегчённые полимерные бронепластины – привет от волонтёров (вообще почти всё было от волонтёров или за свои деньги куплено, кроме оружия). Два раза сходили на стрельбище со своими автоматами. Появилась новая обязанность – сторожить офицерскую палатку с оружием и чистить своё оружие. Стали готовиться к первому выходу на природу за линию фронта.

Задача выхода была относительно простой. Не дав себя обнаружить, проверить предварительные разведданные и, если будут замечены передвижения вражеских колон с техникой, боеприпасами и топливом, то устроить засаду.

За день перед выездом из базового лагеря мы пошли на стрельбище. На этот раз со своим оружием (ура-ура). Его нам только что выдали, надо было пристрелять. Или хотя бы понять, куда реально уходит пуля по сравнению с той точкой, куда смотрит прицел. И впоследствии учитывать это при стрельбе. Всё оружие было со склада, в смазке. Мой АК-74, рождённый примерно тогда же, когда и я, бил на сотне в центр. Лёгенький, стрелявший почти без отдачи. Страшный своей простотой и функциональностью. Я пострелял с правого плеча, один рожок отстрелял с левого плеча. Стоя, сидя, лёжа, одиночными, очередями. Чувствуя как к летней жаре добавляется жар от ствола. Наслаждаясь запахом сгоревшего пороха. Он, как и вкус маслин или зрелого швейцарского сыра, поначалу кажется неприятным, но потом, спустя время, начинаешь его любить.

У других были такие же автоматы. У снайперов – СВД, но с хорошими прицелами от волонтёров. Ещё было два ПКМ. Один из них был у Кирилла. Он искал с ним общий язык. Сначала он короткими очередями поднимал фонтанчики пыли на своей мишени. Потом, пристрелявшись, дал длинную очередь. И весь склон (край стрельбища) покрылся маленькими пылевыми облачками. Всё же пулемёт – это вещь…

Пара слов о том, как назначается пулемётчик. Пулемёт обладает высокой огневой мощью. И иметь в отряде пулемётчика – это большой плюс. Как и снайпера, кстати. Но, есть два «но». Первое: «он же ж, блин, тяжёлый». Боекомплект к нему весит как мешок картошки, а выстрелять его можно за несколько секунд. Поэтому выбирается самый крепкий, большой по росту и весу парень и назначается пулемётчиком. Я со своими 67 кг на тот момент под это определение не попадал. И был этому рад, если честно. Пулемётчиком мне потом довелось побыть, но таскать его не пришлось. Второй момент: в бою пулемётчиков и снайперов стараются подавить в первую очередь. Так что плюс огневой мощи компенсируется повышенным интересом со стороны противника.

После стрельбища – запоздалый обед и чистка оружия. И тут я понял, что надо было брать чистящие средства из дома. Оружие МО нам дало, а WD-40 и оружейное масло – нет. К счастью, наши друзья-снайперы были более подготовленными и не жадными. Пока искал и ждал очереди на маслёнку, пришла моя очередь дежурить у офицерской палатки. Автомат дочистил уже там. Я злился про себя, что завтра в поход, а я тут вахтёром работаю. На что «Ганс», вернувшийся с боевого задания и обладавший большим авторитетом в моих глазах, сказал, что охрана палатки – это тоже боевое задание. И если не можешь справиться с ним, то что уж говорить о более ответственных делах. Это меня тогда попустило. После дежурства искупался в холодном душе (летом это даже приятно), выпил чаю – и спать. Как же хорошо спалось в палатке, на койке, в спальном мешке!

Наутро, в день отъезда, мы снова пошли на стрельбище. После стрельбища было занятие по организации засад на колонны. Но до занятия мне кто-то (кажется, «Лис») сказал, что меня нет в списке группы, которая идёт в разведку. Я вскочил и пошёл быстрым шагом к офицерской палатке. Мимо пресс-центра, мимо сцены с большим экраном, где собирались солдаты посмотреть новости. Помню: иду, губы сжал, возмущение, обида, что меня тут оставят в лагере прохлаждаться. Подошёл к «Вихрю», спрашиваю, мол, как это так? Я разве не в группе?

– Ты не в группе? Сейчас проверим. (Достаёт листик со списком и что-то туда пишет…)

– Не, всё нормально, ты в группе.

У меня отлегло от сердца, и я расслабленной походкой возвращаюсь в палатку. По пути мне навстречу попадается «Монах» (многодетный отец и самый молодой дедушка, которого я встречал). Он идёт с серьёзным побледневшим лицом, сжав губы и не обращая ни на кого внимания. По направлению к офицерской палатке… прям как я пять минут назад. У меня тогда появилось подозрение, что это была своего рода проверка нас на вшивость.

Наша рота была построена не из мобилизованных по повестке, а из тех, кто пошёл по своей воле. Уже приехав в Краматорск, они призывались официально в Славянском военкомате. Поэтому, если человек понимал, что он не готов воевать, то «Вихрь» его не держал. Скорее наоборот, помогал ему перевестись куда поспокойнее или комиссоваться. Я знаю людей, которые, являясь патриотами, оказались не готовы к участию в настоящих боях. И не имею права их за это судить. Это должен быть определённый склад характера. Если нет, то не надо себя терзать чувством вины – есть ещё много способов помогать своей стране и народу. Есть много людей, мужчин, которые не воевали, но делают на порядок больше, чем если бы они сидели в окопе с автоматом.

Перед выходом на занятие по организации засад диверсант Альберт рассказывал нам, как выбрать место, под каким углом, в каком порядке атаковать. А я стоял, изнывая на солнце, и думал о том, как достала эта жара. Ещё – о том, как сложно будет незаметно подготовить на практике правильную засаду. А учитывая то, что засаду придётся устраивать экспромтом, многое вообще казалось нереальным. К концу занятия Альберт был не очень доволен и смотрел на нас, как на нерадивых учеников. Но что с нас взять? За один урок из ботаников диверсантов не сделаешь…

Поход под Горловку
История о том, как мы ходили, ходили, ходили и вернулись уставшие обратно

В обед мы начали готовиться к выезду. Нас было десять человек. Два снайпера – «Славута» и «Охотник», они же были проводниками как самые опытные товарищи. Два пулемётчика – Кирилл («Бобёр») и Женя («Ворон»; кстати, это был единственный его выход с нами, дальнейшая его судьба мне не известна). Пять рядовых стрелков – «Лис», «Монах», «Бродяга», «Узбек», взявший три дня отгула на работе, и я, «Шаман». Командиром группы «Вихрь» назначил «Сокола», как главного у нас, харьковских, ещё по ХНП.

Про снаряжение. Расскажу на своём примере. Заодно напишу, откуда что было.

– Оружие. Своего не было – предоставлено армией: АКС-74, 4 рожка преимущественно бронебойных патронов (забивали попеременно три чёрных на один обычный, 2 гранаты РГД-5, одноразовый гранатомёт (не запоминал, какая модель, мы их называли «мухами», все, независимо от конкретной модели).

– Защита. От волонтёров. Бронежилет с облегчёнными полимерными плитами. Французская кевларовая каска с камуфляжным покрытием. Наколенники, налокотники.

– Форма. Бундес, сэконд-хенд. От волонтёров. Термофутболка влагоотводящая и беспалые тактические перчатки. Тоже от волонтёров. Их дали ещё в ХНП, когда мы только митинги охраняли.

– Мультитул «Leatherman» и бинокль – подарок от коллег с работы перед уходом в АТО.

– Ну и ещё много чего самокупленного: тактические очки ESS, трекинговые ботинки (фетиш ещё тот, судя по цене, но мой голеностоп с травмированными связками держали хорошо), штурмовой рюкзак с гидратором, каримат «Мил-тэк», бафка «X-Tech».

В принципе, если посмотреть со стороны и не приглядываться, то могли сойти за натовских наёмников, когда были в полной амуниции.

Выезжали на двух машинах – бронированном «уазике» и «Мицубиси L200». Это был личный автомобиль диверсанта Альберта. За рулём L200 был «майор Вихрь», рядом сидел полковник Гордейчук, который вернулся с Саур-Могилы. Сзади на пассажирских местах – «Сокол» и я. В кузове – ещё четыре бойца («Бродяга», «Бобёр», «Узбек» и «Ворон»). В «уазике» ехали снайперы – «Славута» с «Охотником» и «Монах» с «Лисом».

Доехали по дуге до Дебальцева, там нас предупредили об активности вражеской ДРГ – они обстреливали из миномёта дорогу между Дебальцевом и Углегорском. До Углегорска ехали с автоматами наготове и с открытыми окнами.

В Углегорске нашли крайний блокпост. «Вихрь» и «Сумрак» отправились обратно в Краматорск. А мы расположились под деревьями и распаковали сухпайки, чтобы поужинать перед выходом.

Был сухой и тёплый вечер 14 августа – день рождения «Славуты». И, хотя я соблюдал сухой закон, тут пришлось сделать исключение. За его здоровье два глотка вина сделал – каюсь. После ужина засунул в рюкзак один пакет сухпайка – дневной рацион, полторалитровую и литровую бутылку воды (ещё литр был в гидраторе). Потом я понял, насколько это было неразумно. Воды надо брать больше. А сухпайки, в поход на пару дней, надо распаковывать и вытаскивать из них только то, что мало весит, например стикеры с мёдом. Рюкзак и снаряжение получились тяжёлыми. Пока сидел, разбирался с рацией и частотами на рации, не думал о весе. Потом, когда надо было встать, понял, что не могу сделать это в один приём. Остальные были нагружены не меньше, особенно пулемётчики.

Вообще мы представляли собой странный отряд. С одной стороны, должны как тени переместиться на пару десятков километров и тихо проверить точки, чтобы подтвердить или опровергнуть те предварительные разведданные, что у нас были. С другой стороны, мы были упакованы оружием и защитой для того, чтобы можно было атаковать военную колонну. Это делало нас тяжелее и медленнее. В итоге получился гибрид, как голый тушканчик, но в галстуке из анекдота. Со стороны, наверное, выглядело интересно. Как говорил «Бобёр», хорошо экипированный (относительно конечно, всё относительно, учитывая состояние армии) отряд уходит в ночь на вражескую территорию с крайнего блокпоста и – самое главное – возвращается потом, так же тихо и ночью.

Изнутри это было иначе – наконец подогнав всё, чтоб оно не мешало и не шумело, попрыгав перед выходом, начинаешь движение. Держишь свой сектор, сохраняешь расстояние между собой и впереди идущей двойкой, постоянно контролируешь своего товарища в двойке. По сигналу «стоп-внимание» уходишь вбок и вниз, продолжая контролировать сектор. Потом по сигналу движения встаёшь и идёшь дальше. Точнее, пытаешся это делать, потому что уже после первого километра становится тяжело. Пот заливает глаза, одежда мокрая, чувствуешь себя переносчиком мебели, который тащит рояль на пятый этаж без лифта.

А ещё – трупный запах, он начался буквально сразу за постом и преследовал нас какое-то время по железной дороге. Потом он исчез, для того чтобы снова напомнить о себе из посадки через несколько километров.

Сначала мы шли по железной дороге. Можно было не бояться поезда, тут уже никто не ездил. Оборванные провода свисали до земли. Через километр мы спустились с насыпи и шли вдоль кромки поля с подсолнухами. Сзади время от времени в воздух поднимались осветительные ракеты, а вдалеке было видно, как горят поля. Вскоре мы дошли до боковой ветки железной дороги. В этом месте, во время короткой остановки, я не увидел сигнала о продолжении движения от «Славуты» с «Охотником». Пришлось им возвращаться и повторять. А у остальных получился пятиминутный незапланированный отдых. Дальше были снова железная дорога, тяжёлые шаги и пот, тёкший ручьями. Больше всего я боялся, что сдохну раньше времени и подведу остальных. Ещё думал о том, куда лучше падать, если нас засекут. Между рельсами или за рельсы, в противоположную сторону? Между рельсами получалась защита с обеих сторон, но если бы надо было отходить, то пришлось бы перелезать через рельсы и таким образом повышать свой силуэт. Так ничего и не придумав, я решил, что буду действовать по обстоятельствам и смотреть на более опытных товарищей. Потом мы шли по просёлочной дороге вдоль поля. В этом месте трупный запах напомнил о себе с новой силой. Там явно кто-то лежал, разлагался в посадке. Но заниматься этим не было возможности и времени. Мы шли дальше – до рассвета было не так много времени, а нам надо было успеть дойти.

В какой-то момент стало ясно, что пулемётчики нагружены сильнее всех, и если их не разгрузить, то надолго их не хватит. «Сокол», «Лис», «Узбек» и «Монах» как-то распределили между собой вещи, облегчив «Бобра» и «Ворона». Мне было стыдно, что я не могу ничего взять, сам шёл задыхаясь и обливаясь потом. Снял каску – в ней было очень жарко. Периодически делал по два глотка из гидратора, за весь переход выпил один литр.

После очередного броска мы подошли к деревне и остановились в километре от неё. Освещения на улицах не было, ездил туда-сюда какой-то мопед. Толи тракторист за водкой, толи наблюдатель. В какой-то момент показалось, что он повернул в нашу сторону, и мы залегли в подсолнухах, чтобы пропустить его, оставшись незамеченными. Но к нам он не поехал. Командир группы «Сокол» со «Славутой» и «Охотником», склонившись над картой, обсуждали маршрут. Получалось, что надо будет проходить сквозь деревню, чтоб успеть до рассвета дойти к «зелёнке» примыкавшей к Горловке, к району Калиновки – конечной точке маршрута.

Деревню проходили быстро, молча, почти на цыпочках и без остановок. В какой-то момент я заметил на дороге выпавший блистер с таблетками. Оказалось, что расстегнулась аптечка у «Монаха». Всё подобрали, уложили, застегнули. Если бы местные увидели утром выпавшие медикаменты на улице, то были бы разговоры.

После деревни снова началась пересечённая местность – кусты, поля, луга, овраги. Я с завистью смотрел на наших снайперов-следопытов. Казалось, им всё нипочём. Чего я не мог сказать о себе. «Муха» надоедливо стучала по боку. Ремень автомата давил на шею. На рюкзаке не хватало поперечной лямки, и он сползал с плеч. Мои крутые фетишные ботинки через десять километров начали сигнализировать мне о том, что всё хорошо с моими ногами, но мизинцы явно лишние. (Так, ненавязчиво, для начала. Уже потом, когда выходили из окружения, это стало настоящей болью). Остальным было тоже нелегко. Но все шли. Только «Ворон» под конец стал ворчать.

Уже когда начинало рассветать, стало понятно, что надо искать укрытие на день. До точки мы не дошли примерно километр. Остановились в небольшой лесопосадке. на стыке дорог. Упали, сняли промокшую одежду. Я поспал минут сорок. Потом встало солнце, и мы перебрались глубже в посадку. Дорогу было слышно и частично видно. Нас с дороги – нет.

«Сокол» отправил меня на другой край посадки, наблюдать. И я полез, сквозь чащу, стараясь делать меньше шума. Получалось так себе, но более или менее. Очень хотелось пить и совсем не хотелось двигаться. Рюкзак с автоматом были непривычно тяжёлыми. Обычно лучший способ избавиться от усталости – это отдохнуть, но как это делать на боевом задании? Как показала практика, с усталостью можно бегать, стрелять, прятаться от обстрелов, ходить в разведку, не ожидая, когда она пройдёт.

Дойдя до края посадки, я нашёл место, чтоб оставаться в тени и видеть дорогу, которая заходила в лес. Пристроил рюкзак как спинку кресла, чтобы можно было облокотиться полулёжа. Наломал веток с листьями и натыкал их в карманы бронежилета для маскировки. Натянул зеленую бафку на лицо и залёг. Чтобы не спать и восстановить силы, жевал изюм с орехами и запивал остатками воды. Периодически я подходил ближе к краю с биноклем, пытаясь понять, что происходит в постройках в пяти километрах от нас.

Движения почти не было. За весь день мимо проехали один грузовик с пустым кузовом, пара легковых (одна из них туда и обратно) и велосипедист. С грузовиком вышла оплошность с моей стороны. Услышав звук двигателя, я бросился включать рацию (уже минус, что она была не включена). Китайская рация «баофенг» пискнула и матюкнулась на китайском языке; мне показалось, что пассажир в грузовике посмотрел в мою сторону. Я выключил рацию и стал думать, мог ли он услышать. Понимая, что до меня было метров пятьдесят, а в кабине старого грузовика шум ещё тот, я пришёл к выводу, что слышать он не мог. Но неприятный осадок остался, в основном досада на себя.

Около пяти часов вечера, когда я возвращался к основной группе, уже подходя к ним, увидел, как «Сокол» делает страшные глаза и показывает жестами мне замереть. Оказывается, в это время местный житель на велосипеде ехал по дороге через лес. Он явно услышал меня, точнее, что кто-то гуляет по лесу. Но, видимо, решил не проверять. Мало ли кто там по лесу грибы ищет. Пронесло.

Вся вода, что мы брали, была выпита, и надо было где-то её достать. Сначала, надев джинсы и обув шлёпки, по воду пошёл «Бродяга». Вернулся с водой и рассказал про общение со сторожем пустовавшего лагеря неподалёку. Но её всё равно не хватало, и позже пойти вызвались «Монах» и «Узбек». Первый переоделся в гражданку (надо же, предусмотрительные, вот что надо брать с собой в тыл противника), а «Узбек» должен был идти в прикрытии, не показываясь. В случае попадания «Монаха» в неприятности он должен был обеспечить ему прикрытие. Минут через сорок (по моим ощущениям) они вернулись. С водой. Все попили, достали сухпайки, перекусили. Я заставил себя что-то съесть. Но, в основном, смотрел на консервы и понимал, что они в меня не полезут и я просто зря таскал с собой весь этот груз. После обеда-ужина мы закопали весь мусор, чтобы ничто не выдавало присутствия военных после того, как мы уйдём. Поздно вечером, когда стемнело, мы перешли в ту «зелёнку» что примыкает к Горловке. Там углубились на двадцать метров и залегли. Дальше не заходили, следопыты опасались растяжек. За двое суток все поспали по паре часов, плюс переход. Надо было отдохнуть. Я расстелил каремат так, чтобы дерево было в изголовье со стороны опушки. Прикинул зону обстрела. Постарался запомнить, где лежат остальные, чтоб их не пострелять в случае переполоха. Сейчас я понимаю, что расположился тогда не по правилам, к счастью проверять не пришлось. Перед тем как уснуть, лежал на спине и слушал, как вылетают реактивные снаряды со стороны Горловки, пролетают у нас над головой и взрываются в той стороне, откуда мы пришли. Это просто мгновенный снимок памяти, то что запомнилось в тот момент. Просто ещё один шаг к пониманию того, что это настоящая война, а не шахтёрский бунт, как это старались представить. С артиллерией, бронетехникой и военными, умевшими всем этим пользоваться.

На следующий день нашли гражданскую одежду для «Охотника», и он прогулялся по окрестностям, проверив точки на карте и собрав дополнительную информацию. В школе базы сепаров не оказалось, в других местах он нашёл подготовленные места наблюдателей и т. д. На блокпосту было три пьяницы, т. е. реального препятствия он не представлял. Люди Безлера явно не ждали гостей с этой стороны. В принципе, мы могли сами штурмовать его, но это не имело смысла. Удерживать его мы бы не стали. А после нас сепары его бы усилили и уже были бы наготове. Брать его был смысл при общем наступлении. В итоге получалось, что разведданные собраны. Караванов не было, да и вообще рядом с нами движения почти не было. Вечером планировали возвращаться. Днём ещё раз сходили по воду «Монах» и «Лис». Ещё пережили атаку коз.

Атака коз случилась неожиданно. Сперва появился шум, громкий шорох, как рой саранчи или надвигавшийся шторм. Он становился всё ближе и громче, надвигался стеной. Мы замерли, приготовились, поснимали оружие с предохранителей. И тут вышла первая коза, потом ещё несколько. Стадо коз прошло сквозь нашу стоянку. А по дороге рядом с лесом шёл их пастух. Мы ещё пару минут лежали замерев, пока они не отошли. Сейчас весело вспомнить, а тогда было не по себе.

Ночью был переход обратно. Теперь уже легче – рюкзаки без еды и воды. Снова проходили сквозь село. Прыгали на обочину, услышав машину. Всё село было погружено в темноту и тишину. И только в сельском клубе гремела гулянка. В такое-то время… странно. После села – опять горевшие вдали поля, подъём на холм. На холме стояло одинокое дерево. Возникла идея повесить на нём украинский флаг, который был то ли у «Монаха», то ли у «Лиса». Но не стали. Потом – переход поля и уже знакомая железнодорожная ветка. «Сокол» подвернул свою больную ногу, пересилил боль и через пять минут поковылял дальше сам. «Бобёр» шёл с упорством робота, видно было, что ему тяжело тащить пулемёт и боекомплект, но он шёл. Вообще, все шли, как посуда в стишке про Федору: «А посуда идёт и идёт…» Непрофессиональные, не обученные, не спортивные, шли на силе воли.

Картинка из памяти: мы сидим на железнодорожной насыпи, поле освещено луной, вдалеке, на украинской стороне светятся фонари и дома.

Блокпост, на который мы шли, находился на железнодорожном переезде, часть бойцов размещалась во дворе крайнего дома. В этом дворе раньше были сепары, теперь ВСУ. Сейчас не уверен, что там вообще что-то осталось, учитывая последующие события в Углегорске. Перед подходом к блокпосту «Сокол» связался по мобильному с их командиром, предупредил о возвращении группы. Нас ждали. Мы попили, перекусили. Заодно узнали интересный способ копания картошки – сепары пытаются попасть по блокпосту из миномётов; иногда попадают, иногда не очень. В итоге на огороде целые ямы с вывернутой картошкой, которая пропадёт. Её собирают.

Поужинав и почистив зубы, впервые за трое суток, мы залегли спать на улице.

Утром «Сокол» общался с местным офицером, того очень интересовали разведданные (надеюсь, они хоть кому-то пригодились). Какое-то нетрезвое тело заваливалось на пост, военный, но не на дежурстве. Аватар. Лучше бы он оставался в казарме.

Приходила хозяйка дома, смотрела, как её дом. Когда были сепары, ей больше нравилось. «Монах» захотел передать ей консервы за банку компота, который он тут же выпил.

Мы полдня наслаждались спокойствием и ждали транспорт… Кто-то сходил посмотреть на место взрыва реактивного снаряда. ВСУ запускали по сепарам, один снаряд оказался бракованным и приземлился недалеко от нашего блокпоста.

После обеда приехал «пикап L200» с двумя Альбертами. Привезли нам новости и увезли нас в Краматорск.

Из-за того, что мы не выходили два дня на связь (то ли командиры не поняли друг друга, то ли связи не было), нашу группу считали потерянной. И это было ЧП. К тому же у нашего командования в то время были и другие проблемы. Гордейчук снова был на Саур-Могиле, и там не хватало людей, чтоб обеспечить ротацию, – в какой-то момент там оставалось всего десять бойцов из батальона «Крым», луганчан и нашей 4-й роты разведки – тех, кто не был под Горловкой.

Вообще удивительно, армия – десятки тысяч, а кадровики вынуждены были скрести по сусекам, чтобы найти бойцов на Саур-Могилу. Нам предстояло через день отправиться туда, в «п…здорез» – это новое слово, которое я там часто слышал именно в контексте рассказов про Саурку (Саурка – это неправильное название, но для сокращения Саур-Могилу иногда назвали так).

Ехали мы обратно, Альберт с переднего пассажирского сидения рассказывал про то, что надо помочь ребятам, сменить их. Спрашивал готовы ли мы. Именно спрашивал, т. к. даже те, кто призывался, ещё не были официально оформлены, и тем более не было приказа для них об отправлении на Саур-Могилу. Я вообще призываться не собирался, и когда отпуск закончится, хотел вернуться в фирму, разрабатывать дальше ПО. Но отказываться мы не собирались, не для того приехали. Помню, ещё спросил в шутку, а медаль дадите? И осёкся, подумав, что награды у нас предпочитают давать посмертно.

 
«И о медалях-орденах ты помышлять не моги:
Всего награды – только знать наперёд,
Что по весне споткнётся кто-то о твои сапоги
И идиотский твой штандарт подберёт».
 

Эх, а как замечательно ругался старший Альберт на других водителей, которые ему мешали на дороге:

– Да чтоб у тебя хер на лбу вырос! Чтоб ты шёл, а яйца по носу шлёпали! – и ехал дальше.

– Добрейший Вы человек, – поддерживал его молодой Альберт и продолжал беседу, прерванную этой гневной тирадой.

В Краматорск приехали уже под вечер. Принял душ, постирал футболку. Пообедали в столовой. Краматорск теперь казался глубоким и спокойным тылом. Когда подходил к офицерской палатке, чтобы сдать оружие, увидел, что там уже вкопаны столбы и натянута сетка. Пару дней назад их ещё не было. Только отвернулся, уже что-то улучшили.

Вечером позвонил домой жене, предупредил без подробностей, что несколько дней, может быть, снова не буду выходить на связь. Куда еду, не говорил. Вообще телефонные разговоры в зоне – это особая тема. Меня предупреждали, что все слушают. И если в тылу слушают свои, то на линии фронта слушают чужие – у российских специалистов хорошая радиоразведка. А временами не только слушают, но и наводят по телефону. Например, у «Вихря» под Саур-Могилой было такое, что как только он включал телефон и звонил, то через пять минут на место, где засветился телефон, прилетали мины. Что же касается нас, то к нам на Саур-Могиле прилетало всегда, и сложно сказать, то ли из-за телефонов, толи нас просто увидели в хорошую оптику или с беспилотника. Или просто пришло время бомбить.