Текст книги "Аномальная зона. Юмор, ирония, сатира"

Сидоров и Маузер

Сидоров упал со стремянки, когда полез за чем-то на антресоли. А когда очнулся, услышал у себя в голове:

«И чего это он разлегся средь бела дня на полу?»

Сидоров сел, огляделся по сторонам. Вокруг никого не было. Рядом сидел лишь кот Маузер и презрительно щурился.

«Что-то с головой после удара», – решил Сидоров. Встал, пошел на кухню – снять стресс. Налил себе стопочку, достал колбаски, маслинок. Только собрался вкусить, как опять в голове раздался тот же вредный голосишко:

«А мне? Вот эгоист-то!»

На пороге кухни сидел Маузер. «Черт, неужели это он телепатирует? – изумился Сидоров. – Или это я так сильно ударился?»

«Да, это я, твой кот Маузер, – неожиданно подтвердил его мурлыка. – Кстати, за что ты меня так обозвал?»

– Это как? – наконец решил вступить Сидоров в диалог со своим котом.

«Ну, Маузером каким-то дурацким».

– Потому что у тебя хвост всегда пистолетом торчал, когда ты еще маленький был.

«Понятно, – сказа кот у него в голове. И просительно добавил: – Ну, не будь жмотом, дай колбаски!»

– А я что буду с этого иметь? – вдруг решил Сидоров поторговаться.

«Что-что… Я тебе за это глаза кое на что открою», – нагло сощурился Маузер.

– Например? – насторожился Сидоров

«Да, в общем, ничего особенного, – зевнул Маузер. – Как только ты за порог, к твоей жене сосед Петрович ныряет. А я в это время – к его Муське».

– Так, значит, вы тут все вместе блудите, пока меня нет дома! – рассвирепел Сидоров. – И ты еще за это у меня колбасу просишь?»

«Ой, а сам-то, сам-то!» – изобличающее запульсировал в его голове Маузер.

– А я чего? Я ничего, – стушевался вдруг Сидоров.

«Как это ничего? А кто на той неделе два раза приводил домой баб, когда хозяйка увозила Петьку, то есть сына твоего, в деревню? – завозмущался Маузер. – Да еще страшных, хуже драных кошек! Так что гони, хозяин, колбасу! А не то я хозяйке сдам все твои заначки!»

– А что, ты и с ней так же беседуешь? – неприятно удивился Сидоров.

«Пока нет, – честно признался Маузер. – Да ведь она или сама может обо что-нибудь головой удариться, или ты ее, например, огреешь после нашего разговора. Вот тогда, глядишь, и с ней контакт налажу».

Сидоров молча проглотил последние слова кота, а также стопку водки, закусил ее маслинкой, колбасу же отдал Маузеру.

«Давно бы так! – довольно заурчал Маузер. – И вообще, хозяин…»

Тут выпитое ударило Сидорову в голову, и голос кота в ней пропал. Похоже, она, голова эта, встала у Сидорова на место. Но с тех пор Маузер у него ни в чем не знает отказа. Особенно когда начинает пристально всматриваться в глаза Сидорова…

Баушка

– Хтой там?

– Открой, баушка! Мы по твоему объявлению.

– А, сейчас-сейчас. Только гляну в глазок… А пошто это вас двое парней?

– В чем дело, баушка? Сдаешь комнату молодой семье или как?

– Вы, што ли, семья?

– Ну. Братья мы, сироты. Сами не местные, угла своего нету. Жить нам негде. Впусти. Поглядим на твои жилищные и прочие условия. Кстати, баушка, ты одна?

– Одна, сыночки. А, нет, еще внучек со мной.

– Какой еще внучек?

– Да сейчас никакой. Ну, проходите. Вот за этой дверью ваша комнатка. Сейчас там внучек спит.

– Пусть спит, нам он до лампочки. А ну говори, бабка, где твои накопления?

– Да вы что, сыночки, каки таки накопления? Пенсия у меня маленькая. Вот потому и решила комнатку сдавать.

– Не прибедняйся. Знаем мы вас, божьих одуванчиков, у каждой по чулочку с денежкой припрятано. А ну, веди нас к своим финансам! А то мы сейчас твоему внучеку бо-бо сделаем!

– Так вы, сыночки, никак грабители?

– Ну, что-то вроде этого.

– А пошто вы не этих… как их… не олиграфов грабите, а по старушкам промышляете?

– Мы что, придурки? У олигархов охрана. Ты, бабка, много не болтай. Гони пенсию! Мы знаем, тебе вчера принесли. И твоему соседу. И твоей подружке, Аглае Баглаевне. Мы у них уже были. Теперь твоя очередь.

– А, вона вы как! Ну, тады без внучека нам никак. Мишутка-а! Ну-к вставай, тут квартиранты пришли. Твой диван хотят занять.

– А это что еще за амбал? Ай, не надо, братан! Уй, баушка, уйми его! Да сама-то, сама-то своей клюкой тоже пореже маши!

– Да я бы и рада, паскудники вы этакие, но мы ведь теперь не успокоимся, пока вы не отдадите все, что сегодня по городу награбили.

– Вот, забирайте! Только дайте на своих ногах уйти!

– Поздно, босяки! Вот уже и полиция по ваши грешные души!

– Какая еще полиция, баушка, когда ты ее успела вызвать?

– А чего ее вызывать? Мой внучек – он и есть полиция! Давно вас, заблудших волков в овечьих шкурах, пасет! Вот мы с ним на пару операцию и провернули! Вяжи их, внучек! Погодь, дай-ка я им еще пару раз батогом наподдам! Вот так, вот так, поганцы. А теперь веди их туда, внучек, где Макар телят не пас!

Четвертый муж

– Встаньте, подсудимая! Расскажите, как все было.

– Да как? Я иду к дому, и он за мной. Я в подъезд, и он туда же.

– Дальше.

– Я в лифт – и этот следом! Ну, ясно же – маньяк! У них у всех сейчас осеннее обострение.

– Почему вы так решили?

– Так всю же дорогу молчал и даже в мою сторону не смотрел.

– Ну и что?

– Чего «ну и что»? Ясно же, что он маскировался, боялся раньше времени выдать свое преступное намерение.

– Ну, допустим. Дальше!

– А когда он спросил: «Вам на какой этаж?», я поняла: хочет выведать адрес, где я живу, чтобы ворваться в мою квартиру и надругаться надо мной.

– И?..

– Но я раньше это сделала! Так сказать, предприняла превентивную меру.

– Как, прямо в лифте?

– Ну да. Не вести же этого задохлика домой.

– Действительно. Вот справка, которая свидетельствует, что гражданин Захаркин Н. С., как бы это помягче сказать… Одним словом, он был на тот момент импотентом.

– Ха, гражданин судья! Вы еще меня не знаете. Все три моих прежних мужа – вечная им память! – говорили, что я заставлю и мертвого шевелиться. Вот и этот… Немного пошевелился. Да мне сейчас много-то и не надо.

– А вы знаете, что тем самым нанесли пострадавшему и моральный, и физический урон?

И вам грозит реальный срок?

– Гражданин судья, ну как же так, я же женщина слабая, беззащитная, а этот крадется следом, сопит и молчит, фиг знает, чего про меня думает. Ну я и…

– Подождите, обвиняемая! У вас есть шанс избежать наказание.

– Это как?

– Пострадавшая сторона изъявила желание пойти с вами на примирение. Но при одном условии.

– Да хоть два! Чего он хочет?

– Чтобы вы вышли за него замуж!

– И на кой он мне? Сами же зачитали справку, что Захаркин этот импотент.

– Вы невнимательно слушали, подозреваемая. Я сказала, что он такой был до встречи с вами. А вот другая справка, свидетельствующая, что у Захаркина Н. С… Угу, угу… Ну, в общем, у него после того случая в лифте все нормально. И он очень хотел бы остаток своих дней провести с вами! Как, согласны, свидетельница?

– Остаток дней? Ну, это я ему обещаю!

– Тогда вы свободны!

– Захаркин, милый мой, ты где? Ну, чего ты в угол забился! Уж не передумал ли? Пошли скорее домой, мой четвертый муж!

Погашение кредита

– Это улица Затонская, дом двадцать?

– Ну.

– А вы – Тарелко Василий Ефремович, проживающий по этому адресу?

– Он самый.

– Боже, что за хибара! И что это у вас на диване валяется?

– Да уж, не хоромы. А на диване мой родственник. Больной он. А вы кто, чего надо?

– Мы – судебные исполнители. Вы собираетесь выплачивать кредит, гражданин Тарелко?

– Ну, как… Конечно… Как-нибудь, когда деньги будут.

– Нет, нас такая формулировка не устраивает. У нас на руках исполнительный лист. И мы вынуждены описать ваше имущество, гражданин Тарелко.

– Ну, описывайте, раз так. Вам ручку дать, или у вас своя есть?

– Своя. Так, пишем… Господи, что же нам описать-то?

– Ну, телевизор вот. Правда, он не работает уже шесть лет. Или вон холодильник пишите.

– Так, пишем холодильник… Ой, а что это такое? Что это за деревянные полки в нем?

– А, да, совсем забыл! Холодильник тоже сломался, еще в позапрошлом годе. Шкаф из него я сделал, чтобы даром не стоял.

– Но что-то же мы должны у вас описать и забрать в счет погашения кредита! Иначе нас уволят.

– Ладно, так уж и быть. Возьмите вот зонтик. Почти новый.

– Да ну вас, гражданин, Тарелко, с вашим зонтиком! Хотя нет, давайте его сюда. И еще вот эту табуреточку прихватим, она вроде не шатается. Не возвращаться же с пустыми руками. Ну что ж, пошлите отсюда, коллеги. И чем только банк думает, когда кредиты вот таким… кгм… несостоятельным гражданам дает!

– До свиданья!.. Ну, все, они ушли. Вставай, Петрович. Спасибо тебе, выручил. Вот тебе три сотни, как и обещал. Подлечись! Да смотри, в запой опять не уйди, вдруг меня опять предупредят, что приставы должны пожаловать. Понял? Ну ладно, я пошел домой.

– Постой, Василий Ефремович! А кто мне за зонтик и за табуретку заплатит? Совсем новые были. И почему это я своим имуществом за твой кредит расплачиваться буду?

– Ладно, на тебе еще пару сотен, жлоб! Ну, сейчас-то ты уж точно запьешь. Смотри у меня!

– Да ладно тебе, соседушка! Они теперь не скоро сюда придут. Да, гражданин Тарелко, ты номер-то своего особняка с моей халупы не забудь снять, а мой вернуть на место!

Долгожитель

Как-то я брал интервью у долгожителя. Вот что из этого получилось.

Я включил диктофон.

– Итак, дедушка, вам на самом деле сто один год?

Дед отрицательно помотал головой.

– Что, больше?

Дед согласно закивал.

– Ну, ничего себе! А на сколько?

Дед показал два пальца.

– Ага! Значит, вам сто три?

Дед согласно закивал.

– А почему вы молчите?

Дед что-то пробулькал, показывая себе указательным пальцем на рот.

– А, понимаю, зубы! Так у вас еще свои зубы есть?

Дед согласно закивал.

– И что, сильно болят?

Дед отрицательно помотал головой.

– Ага, несильно! Это потому, что вы их полощете, да? Народным средством, да? Которое дошло до нас, так сказать, из глубины веков, да? А, вот оно, вижу! Можно?

Я взял со стола запотевшую бутылку, повертел ее в руках, вынул самодельную бумажную пробку, понюхал.

– Так это же самогон! Да холодный какой. Ледяной просто!

Тут дед сделал глоток и просипел:

– Вот именно! Передержал малость в морозилке. А мне холодное пить нельзя – ангины боюсь, язви ее. Пришлось вот во рту согревать, а потом уж глотать. Слушай, паря, у тебя закурить нету? А то мне бабка не дает!

– Чего не дает? – переспросил я.

Дед, осторожно забирая из моей руки бутылку и ставя ее на место:

– Чего, чего… Не дает, и все! И курить тоже. Разведусь с ней, на хрен, женюсь на молодке. Есть тут одна по соседству. Всего шестьдесят пять годков. Хоть куда еще телка. Ну, чего там у тебя еще, спрашивай. А я, пока бабка из погреба вылезет с огурцами, накачу-ка еще по одной. Грех перед обедом не выпить. Будешь?..

Ну, чего оставалось? Выпили мы с дедом, и на прощание я пожелал ему дожить до ста… Фу ты, о чем-то я? До ста пятидесяти, вот!

А недавно узнал: нет, не дожил старичила тот до ста пятидесяти. Когда в очередной раз стал вдовцом, в погреб упал, когда сам за огурцами солеными полез, и шею себе сломал, болезный. Сто семь ему как раз исполнилось.

Вот люди были, а?

Выйти из себя

Вышел я как-то из себя. Что делал – не помню. А возвращаюсь – занято.

– Кто здесь? – шумлю. В ответ – храп. Ничего себе, думаю. Пригляделся, а это Бузыкин, сосед. Разлегся и спит. Растолкал я его.

– Что такое? – зевает он.

– Ты как сюда попал?

– Да вот, с женой поцапался, вывела меня из себя. А стал возвращаться – заблудился. Смотрю, душа нараспашку. Хозяина нет. Думал – моя.

– Да как же твоя, – негодую я. – Разве не заметил, что в ней – потемки?

Бузыкин стал извиняться. Только собрался освободить, что называется, помещение, тут еще кто-то ломится. Мама родная! Два полиционера.

– А, вот ты где! – обрадовались они и тащат Бузыкина за шиворот.

Рассердился я:

– Вы чего в чужую душу залезли, да еще в сапогах?

А они мне:

– Вы, гражданин, не мешайте. Мы при исполнении.

И увели таки Бузыкина. Видно, жена на него нажаловалась.

Замкнулся я, сижу. Вдруг чую: кто-то скребется. Оказывается – кошки. Когтят душу – только клочья летят. С чего бы?

Вспомнил. Я, когда вышел из себя, лучшего друга незаслуженно оскорбил-обидел.

Позвонил ему, извинился.

– Да чего там, бывает, – сказал он потеплевшим голосом. – Ну, ты заходи.

– Ладно, – говорю. Сразу и кошки куда-то девались, и на душе стало светло-светло. Нет, думаю, надо в руках себя держать. И если впредь буду выходить из себя, то осторожно. Чтобы окружающие не страдали. А то недолго вслед за Бузыкиным загреметь.

Ну, взял себя в руки, держу. А тяжелый я, оказывается. Вот только не пойму – характером или на подъем?

Тут телефон зазвонил.

Взял трубку. А оттуда гневно:

– Ты почему не на работе?

– Работаю, – отвечаю кротко.

– Где? – не понял начальник.

– Над собой…

– Трах-та-ра-рах! – взорвалась трубка.

– Понял, – отвечаю. – Иду.

Начальство не надо злить. Уж если шеф из себя выйдет, тогда душа из меня вон.

Суббота

– Кисонька, ты чего это лежишь? Мы что, ужинать не будем?

– Милый, извини, у меня голова очень болит.

– Как это голова болит? Сегодня же суббота!

– Ну и что?

– Как это «ну и что»? Мы же с тобой по субботам, того… этого.

– Извини, забыла. Вот полежу пару часиков, может, пройдет.

– Лежи, дорогая, хоть два, хоть три часа. А я пока сам ужин приготовлю.

– Что бы я без тебя делала! Там в морозильнике есть пакет с замороженным фаршем…

– Сейчас поищу… Вот это?

– Нет, это не фарш. Это печень.

– Пойду еще пошарюсь… А это вот не фарш, случайно?

– Случайно не фарш. Это просто мясо. Подожди, сейчас я поднимусь и сама его тебе найду… На вот, занимайся, а я пойду, прилягу.

– Птичка моя, но он же как камень. Это же он до следующей субботы будет оттаивать!

– Положи в микроволновку, буквально на полминутки… Хотя, подожди. Боюсь, ты его сваришь. Сейчас встану и сама оттаю… Все, готово. Пойду прилягу.

– Конечно, ложись. Сегодня же суббота. Тебе надо быть в форме. А я сейчас быстренько наваляю… этих… как их… котлеток… Слушай, а они почему-то не получаются, разваливаются и к рукам липнут…

– Ты яйцо туда положил?

– А, вон оно что! Ну, положил. И сколько оно здесь должно полежать?

– О боже! Подожди, я иду к тебе… Вот так вот это делается и вот так. Запомнил?

– Да что тут запоминать? А ты иди, приляг. Я тебя позову, когда будет готово. Отдыхай, рыбонька, готовься вкусно поужинать, при свечах. Сегодня же у нас суббота!

– Да помню, помню! Жарь давай свои котлеты.

– Так, а на чем: на растительном или сливочном масле? А может, на сале?

– На моих слезах! Ты дашь мне сегодня отдохнуть?

– Успокойся, сердынько мое! Я решил пожарить наши котлетки сразу на всём. Вкус должен быть – обалдеешь! Вот, пусть жарятся, а я пока телевизор посмотрю.

– Какой телевизор, придурок? Они же у тебя уже горят!

– А я думаю, чем это так не очень вкусно у нас на кухне запахло… Ой, как у меня голова разболелась!

– Иди приляг. Сама ужин приготовлю! Из тебя кулинар, как из самовара круизный лайнер.

– Действительно, ласточка, лучше я прилягу. Тем более, что большую часть работы я уже сделал. А мне надо отдохнуть. Сегодня же у нас суббота, мне надо быть в форме!..

Вот в кого она пошла?

– Давай, доча, я тебя поцелую перед сном, – наклонился Смокотин над своей семилетней наследницей.

– Нет, милый только не сегодня, – вдруг жеманно протянула доча. – У меня головка болит.

– Вся в тебя, – желчно сказал Смокотин жене Ларисе.

– Да? Думаешь, твоего в ней ничего нет?

– А что в девке может быть моего?

– А вот мы сейчас проверим. Доча, ты почему это разлеглась на постели одетой?

А ну-ка иди, сначала почисти зубки, разденься и уж потом ложись.

– Отвали, мать! Это мое хозяйское дело, как хочу, так и лежу! – тут же отреагировала дочь Смокотиных, и добавила еще одно словцо, от которого у супругов тут же отпали челюсти.

– Это когда я такой был? – смущенно спросил Смокотин.

– Когда, когда… Позавчера, когда сказал, что задержишься на совещании, – всхлипнула Лариса. – А сам пришел чуть живой. Я уж не стала при дочери скандалить. А надо было! От тебя еще и чужими духами пахло.

– Ты хочешь сказать, что я еще и парфюмерную лавку по дороге домой ограбил? – попытался Смокотин перевести назревающий скандал в шутку.

– Нет, ты подломил винную лавку, – язвительно сказала Лариса. – А уже во дворе поцеловал нашу дворничиху. Уж больно дешевыми духами от тебя несло.

– Да не могут быть дешевыми духи у Эльзы Павловны, – живо возразил Смокотин. – Все же она моя шефиня, и у нее зарплата – как три моих.

И осекся.

– А ну повтори, что там у кого больше чем у тебя в три раза? – пошла грудью Лариса на своего однофамильца.

– Ну вот что, предки, мне тут ваши разборки не нужны, – наконец подала голос все это время с интересом наблюдающая за разворачивающимися событиями доча. – Я такую фигню каждый день по телевизору вижу. Вы бы лучше мне сказку на ночь рассказали.

Давайте так. Ты, папка, начинаешь, затем мама подхватывает, потом папка продолжает, ну и так далее. В общем, креативчик нужен, а не ваша это пошлость…

– Ну, это, жили-были дед да баба, – неуверенно начал Смокотин, с опаской поглядывая на своих женщин, потому как одному господу было известно, чего еще от них еще ожидать.

– И были они еще молодыми, и росла у них умница-дочь, прямо таки писаная красавица, – продолжила Лариса все еще обиженным голосом.

– Вся в маму! – подхалимски подхватил Смокотин…

– Вот так и продолжайте, предки, – зевнула дочь, засыпая. – Это вам больше идет…

Анна на рельсах

– Ну и чего ты тут разлеглась, как барыня?

– Уйдите, сударыня, прошу вас, не мешайте мне!

– Как же это я уйду, коли это мой участок. Здесь не должны находиться посторонние предметы. А тем более тела!

– О боже! Тело, тело… Да, скоро здесь будет обезображенное тело.

– Так ты еще кого-то ждешь? Бомжа какого безобразного, что ли? А с виду вроде ничего женщина, трезвая, и вон как прилично одета. Шляпку-то где покупала?

– Не помню. Ах, да, мне её пошили…

– Ишь ты! Ну, вставай давай. Еще простынешь, мучениев потом не оберешься. Да и супруг будет недоволен. Кто у нас муж-то?

– Он очень богатый, известный человек. А я люблю другого. И в этом моё несчастье! Скажите мне, сударыня, когда же будет скорый поезд?

– Так это, выходит, ты из-за каких-то двоих козлов лежишь тут, на рельсах? Под дождем? И скорого ждешь? Так я тебе скажу, что скорые здесь не ходят.

– Как это не ходят? Всегда ходили, а теперь – нет?

– Ты не на ту ветку легла, девонька! Здесь только грузовые шлёндают. И то в час по чайной ложке. Кризис же, мать его… Ну, вставай, вставай, когда ещё состав пройдёт… Может, только под утро. Да такой грязный, вонючий!

– Какой же такой?

– Да цистерны с нефтепродуктами! И вот представь: пройдёт он, а ты останешься тут лежать – чёрная, липкая, вся в солярке и бензине, мазуте! Бр-р-р! Да на тебя никто и посмотреть не захочет. Ни первый твой козёл, ни второй, ни вообще какие другие.

– О боже! Нет, такого конца мне не надо!

– И правильно, девонька! Время придёт, и достойный конец тебя сам найдёт. Вставай, пошли ко мне в дежурку. Чаю попьём, по душам поговорим. Ты мне про своих козлов подробнее расскажешь, я тебе – про своих! Ну, пошли, милая. Да шляпку, шляпку подними!

Шнелль, Санта Клаус!..

– Слышь, мужик, дай з-заакурить.

– Их никс ферштейн…

– Че, нерусский, что ли? Гитлер капут?

– Я, я!

– Д-да вижу, что ты. Ладно, если не куришь, т-так может, выпьешь со мной? Тут у меня в портфеле что-то было. Точно, есть! Водка.

– О, водка, я, я!

– Вот з-заладил: «я» да «я»! Эгоист какой. А я когда? Ла… ладно, давай ты первый.

…Ну, давай т-теперь знакомиться! Я – Гриша! А ты? Наме твое как, ну?

– Ихь Санта…

– Са… Сантя? Сашка, что ли?

– Никс Сашка! Санта Клаус!

– А-а, блин! То-то я смотрю, прикид на тебе какой-то балдежный, один колпак красный чего стоит. Так ты, значит, Санта Клаус? А чего ты тут у нас, в России делаешь?

– Русланд? Найн Русланд! Дас ист Дойчланд. Дойч-ланд!

– Какая, н-на хрен, еще Дойчланд? Чё ты мне тут гонишь? Перепил, что ли? Я у себя дома в Белгороде!

– Найн, найн Белград! Дас ист Гамбург! Дас ист фокзал Гамбург!

– Так я в Германии? И кругом немцы? Гансы, фрицы?

– Их нихт Фриц! Их бин Пауль! Санта Клаус Пауль Клямке! А фи есть руссиш… как это… Дед Морьёз?

– Не трогай мой нос, как тебя там… Павло! Ну да, небритый я, и нос у меня красный. А ты попей с моё! За неделю до Нового года начали. А потом я, Ринатка Ахметов и Ванька Борман пошли в баню. Традиция у нас такая. Смотрел «С легким паром?». Ах, да, куда вам до Рязанова!

– Нихт Рязань! Дас ист Гамбург!

– Да хрен с ним, с твои Гамбургером! Давай-ка еще по шестнадцать капель…

– Хухх, карашшо!

– Ну вот. А потом мы пошли провожать Ваньку Бормана на поезд… Блин! Погоди, погоди… Так это я, выходит, вместо него в Германию уехал?

– Я, я, Германия! Дойчланд!

– Вот сволочи! Сами теперь там в Белгороде, небось, под елкой сидят, а я тут в каком-то зачуханном Чизбургере, с немецким пьяным Санта Клаусом на вокзальной лавочке! Слышь, Паша Санта Клаус! А у тебя эти, как их, евры есть? Ну, баксы, марки, тугрики?

– О, ойро? Я, я!

– Я, я… А у меня вот… ни рубля! Так чего мы тут сидим? Пошли, покупай два билета до Белгорода да поехали ко мне! Будешь у нас Дедом-Морозом. Знаешь, как тебе Ванькины борманята обрадуются? Шнелль, Санта Клаус, шнелль!