Текст книги "Генрих VIII и шесть его жен. Автобиография Генриха VIII с комментариями его шута Уилла Сомерса"

И вдруг я заметил в саду парочку. Увидел стройную фигуру в желтом платье. Анна! Она держала за руки высокого застенчивого юношу, а потом подалась вперед, чтобы поцеловать его. Они стояли перед цветником, и вокруг них повсюду желтели цветы. Желтое платье, желтое раскаленное солнце, а прямо у моих ног – желтая россыпь одуванчиков. В сердцах я захлопнул дверь.

Уолси направился ко мне, зажав в руке желтоватую бумагу.

– Я подумал, что вам захочется прочесть…

– Нет! – вскричал я, вырывая свиток из его рук.

Он отступил и огорченно произнес:

– Но там описана предыстория Хэмптон-корта начиная с тех времен, когда эти земли принадлежали рыцарям-госпитальерам и здесь находилась община их ордена…

Бедняга! Он сделал мне щедрый подарок, а я так пренебрежительно принял его. Я вернул ему документ.

– Позже, вероятно…

Я вновь распахнул двери, и меня окутал палящий зной чужедальнего юга. Шагах в пятидесяти от меня зеленел в жарком мареве сад. Там по-прежнему стояла одетая в желтое особа, но она больше не целовала высокого юношу; теперь он обнимал ее. Они замерли, как каменное изваяние, лишь воздух колыхался вокруг них.

– Кто это там? – небрежно спросил я, словно впервые увидел их.

– Анна Болейн, ваше величество, – сообщил Уолси. – И Генри Перси. Молодой Перси, наследник графа Нортумберленда. Ладный парень, он служит у меня. Отец отправил его набираться ума-разума. Генри помолвлен с дочерью Болейна… простите, сир, виконта Рочфорда. Об обручении будет объявлено, когда отец Перси прибудет в наши края. Вы же понимаете, как труден путь из пограничных графств…

– Я запрещаю! – как во сне, услышал я собственный голос.

Уолси недоумевающе смотрел на меня.

– Я сказал, что запрещаю этот брак! Он невозможен!

– Но, ваше величество, они уже…

– Ничего не желаю знать!

Ах, как я пожалел впоследствии, что не позволил ему договорить ту важную фразу!

– Я уже сказал, что не дам разрешения на этот брак! Он… недопустим.

– Ваше величество… что же я скажу Перси?

Парочка по-прежнему обнималась в саду. Теперь он играл локонами Анны. Его глупая физиономия расплывалась в самодовольной ухмылке. Он усмехался? Вот как? Одуряющий жар застилал мне глаза.

– О чем вы, Уолси? Вспомните, с какой легкостью вы разговариваете с королями, императорами и даже с папой римским! – опять громогласно рассмеялся я. – Неужели вам не придумать, что сказать какому-то, э-э-э… – я лихорадочно подыскивал сравнение для юного Перси, – глупому, долговязому, как аист, голенастому птенцу?

Захлопнув дверь, я избавил себя от немыслимого пекла и ненавистного зрелища. Уолси пребывал в замешательстве.

– Он всего лишь глупый юнец! Вы боитесь мальчишек? – подначивал я прелата. – А что бы вы делали, если бы вас выбрали папой?

– Хорошо, ваше величество. Я сообщу ему.

Вокруг меня теснилась толпа. Назойливое внимание внутри и пытка снаружи. Пора бежать. Стены зала тисками сжимали мне грудь, потолок придавливал к земле.

– Я прикажу снести это вместилище сумрачной духоты, – бездумно заявил я, – и выстроить на его месте новый, просторный и светлый Большой зал.

Уолси выглядел совсем несчастным. Должно быть, сообразить не мог, в чем же он просчитался.

Сам не свой от возбуждения, я вытащил дарственную на Хэмптон-корт.

– Благодарю вас за подарок, – сказал я. – Но вы можете оставаться в нем пожизненно. Он по-прежнему в вашем распоряжении.

Кардинал напоминал больного бычка, избавленного от страшной участи на пороге скотобойни. (Почему-то в тот день мне на ум приходили сравнения только из царства животных!) Он сделал щедрый жест, должным образом все оформил, однако не предполагал, что придется так расплачиваться.

– Благодарю вас, ваше величество, – отвесил низкий поклон Уолси.

– Так покончите с этой помолвкой, – бросил я напоследок, решительно направившись к выходу.

Проезжая верхом по двору к реке, где ждал королевский баркас, я заметил кайму цветущих желтых бархатцев, и это вызвало у меня досаду. Мы отчалили, и всю дорогу до Лондона с берега посмеивались надо мной золотистые лютики, весело и нагло покачивая своими головками под солнцем нового лета.

Прошел месяц. Уолси ничего не докладывал мне о порученном деле, и я не встречался ни с новоявленным виконтом Рочфордом, ни с его дочерью. Обычно в середине лета я проводил рыцарские турниры и борцовские состязания, однако на сей раз они не привлекали меня. Вместо этого я погрузился в мрачное уныние и принялся копаться в потемках собственной души.

«Мне тридцать пять лет, – думал я. – В этом возрасте отец уже одержал ряд доблестных побед и взошел на трон. Он покончил с войнами. У него родились сыновья и дочь. Он подавил мятежи и уничтожил самозванцев. А что сделал я? Вспомнят ли потомки меня добрым словом? Описывая мою жизнь, хронисты укажут лишь одно: он унаследовал трон от своего отца, Генриха VII…»

Я чувствовал себя беспомощным узником, рожденным в этот мир против собственной воли. Конечно, я мог устраивать пышные торжества, командовать армиями, повелевать людьми, возвышать и низвергать их… и тем не менее оставался пленником естественных потребностей. Чего стоила одна моя бездетная супружеская жизнь! Может, отец стыдился бы меня? А как бы он сам поступил в моем положении? Хотя для него это было бы невероятно! Но мне так захотелось поговорить, посоветоваться с ним…

На смену этим безотрадным размышлениям приходило острое желание видеть госпожу Болейн. Непрестанно я вспоминал, как она стояла на помосте у замка (меня не волновало то, что я видел ее в саду с Перси), и в результате ее образ начал выцветать, словно наряд, слишком долго висевший на солнце. Я так долго думал о ней, что не мог больше мысленно представить желанный облик.

Очевидно, необходимо увидеть Анну еще раз. Ради чего? Этим вопросом я не озадачивался. Ради того, чтобы потускнело очередное воспоминание? Нет. Это я знал наверняка. Уж если я увижу ее вновь, то это будет не ради мимолетной встречи, но ради… ради чего?

Я послал за Уолси. Его сдержанные дипломатические сводки текли в мой кабинет нескончаемым потоком, но в них не упоминалось о моем тайном поручении. Он ведь понял мое указание. Неужели ему не удалось выполнить его?

Кардинал прибыл точно к назначенному часу. Как обычно, идеально причесан, одет и надушен. Добираясь до моего кабинета, он успел избавиться от армии вездесущих слуг, коих сам имел множество.

– Ваше величество, – почтительно произнес он с традиционно низким поклоном.

Выпрямившись, кардинал внимательно взглянул на меня, видимо ожидая вопросов о положении дел Франциска, Карла или папы.

– Генри Перси… – начал я и смущенно умолк.

Мне не хотелось, чтобы Уолси догадался, как важно для меня это дело.

– Помнится, мы говорили с вами о плачевной связи сына графа Нортумберленда и дочери виконта Рочфорда… – небрежно продолжил я. – Полагаю, вы все уладили. Я же поручил вам разобраться с этим.

Он с многозначительным видом подошел ближе, на редкость проворно для его комплекции, и доверительно сообщил:

– Да, все исполнено. Несмотря на то что финал протекал весьма бурно. Я вызвал к себе молодого Перси и сообщил, как он неподобающе себя ведет, путаясь с такой глупой простушкой, как госпожа Болейн…

Тяжело отдуваясь, прелат нависал надо мной. Неужели я, не поморщившись, проглотил то, что он сказал? Как у него язык повернулся назвать Анну глупой простушкой! Однако я заметил, что кардинал не сводит с меня глаз.

– …без дозволения своего батюшки. Я заявил… – тут он вытянулся в полный рост, надувшись, как свиной бурдюк, – вот что: «Ваш отец будет страшно разгневан, поскольку он, как мне известно, уже сговорился о другой, гораздо более подходящей для вас помолвке». Тут парень побледнел и смутился, как ребенок… Ваше величество, вам дурно?

Уолси озабоченно бросился ко мне, но я, невзирая на головокружение, сумел дойти до ближайшего кресла и опустился в него.

– Нет… Прошу вас, продолжайте, – отрывисто проронил я.

– Да, да. Мне пришлось пристыдить его, но в конце концов он признал мою правоту. Пришлось даже пустить в ход угрозы. Он сказал, что они с леди Болейн… минутку, лучше я точно воспроизведу его слова: «Наш роман зашел столь далеко и о нем знало так много достойных свидетелей, что я не представляю, как можно теперь отказаться от нее, не погрешив против совести». На что я возразил…

Неужели он овладел ею? Не этот ли грех Уолси имел в виду? Я с силой вцепился в резные подлокотники, и их острые завитушки больно впились мне в пальцы.

– …«Вам, безусловно, известно, что мы с королем легко справимся с таким мелким делом. Ведь нам приходилось вести переговоры с императором и составлять документы…»

– Понятно, Уолси. Ближе к делу…

Он явно расстроился, что ему не дали напомнить о своих дипломатических победах. Но я, в отличие от бедняги Перси, мог запретить Уолси пускаться в бесконечные похвальбы. На мгновение я даже посочувствовал юнцу.

– Генри распустил нюни. Заявил, что любит простушку. Утомительное поручение, ваше величество. Он продолжал нудить о любви и готовности во что бы то ни стало жениться на своей избраннице. Пришлось послать за его отцом. Вот так-то! – Он усмехнулся, потерев рукой щеку. – И этого оказалось достаточно! Граф прибыл из Нортумберленда и отчехвостил отпрыска прямо в моем присутствии. Не вспомню точно всех выражений, но, главное, он пригрозил лишить сынка наследства, ежели тот будет настаивать на таком мезальянсе. Он называл Генри «заносчивым, самонадеянным и наглым распутником», который «злоупотребляет собственным положением»… и тому подобное.

– Но что же далее?

– Да ничего особенного, отец забрал его домой, – сказал Уолси, пожав плечами.

Он прошел в дальний конец кабинета, но уходить не собирался и взял грушу из серебряной вазы с фруктами. Смачно надкусив сочную мякоть, кардинал вернулся на место с самодовольной улыбкой. Грушевый сок вытекал из правого уголка его рта и струился по подбородку.

– Госпожа Болейн, – продолжил он, чавкая переспелым плодом и проглатывая слоги, – жутко разозлилась. После отъезда Перси она позволила себе закатить несколько неподобающе бурных сцен, показав свой дикий нрав. Посему я приказал ей покинуть двор. – Он изящно положил огрызок на серебряное блюдо. – И отослал домой. В Хевер.

Анна уехала! Ее здесь нет!

– Понятно, – пробурчал я.

– Она угрожала мне, – усмехнулся Уолси. – Извергая проклятия, заявила, что если когда-нибудь я окажусь в ее власти, то она сумеет отомстить. Какое дитя! – Он вдруг умолк, явно встревожившись. – Ваше величество! Не правда ли, смешно подумать, что какой-то соплячке взбрело в голову говорить…

– Да, да! – резко прервал его я. – Очень смешно!

Что она за женщина? Я уже понял, что госпожа Болейн не ребенок.

– Забавно… – повторил я, поднимаясь с кресла и не зная, что еще сказать.

Почему-то мне вдруг стало важно, чтобы Уолси ничего не узнал, чтобы он ничего не заподозрил…

– Вы отлично справились с моим поручением. Я благодарю вас. А теперь обсудим письма венецианских купцов…

После его ухода я начал бродить по комнатам. Анна в Хевере. Хевер находился в наших охотничьих угодьях, в дне езды от Лондона. Я поеду туда. Завтра! Нет, надо хорошенько подготовиться. Тогда послезавтра.

Не смея прекословить, Уолси не сообщил мне последней подробности, о которой я узнал много позже: Анна проклинала меня так же, как кардинала. Она испытывала к нам одинаковую ненависть.

33

Обычно, отправляясь на охоту, я брал с собой несколько слуг. Но в тот раз решил отказаться от большой свиты и взять только Уильяма Комптона и двух грумов. Желая, чтобы все прошло хорошо, я загодя – на целый день раньше выезда – распорядился на конюшне насчет лошадей и снаряжения.

Утром я проснулся задолго до рассвета. Лежа в кровати и глядя на светлеющее небо, я возблагодарил Господа за то, что Он послал нам ясный день. Я лежал и думал об одном: «Сегодня я увижу ее. Сегодня поговорю с ней. Сегодня привезу ее обратно».

Я не размышлял о том, что скажу Анне, не заучивал фраз. Обычно дар слова не покидал меня, при случае я всегда находил нужные выражения и не любил заранее готовить речи, поскольку они могли оказаться неуместными. Я представлял себе лицо Анны, когда она узнает, что ее приглашают ко двору. Как она будет рада! А потом… по возвращении… она станет моей любовницей. Ее черные волосы раскинутся на подушке, и я зароюсь в них лицом… Радость бушевала в моем сердце. Матерь Божия, когда же взойдет ленивое солнце? Я не смел подниматься раньше времени, боясь разбудить Генри Норриса, слугу, спавшего на тюфяке за моей кроватью. Моя постель будто держала меня в плену.

Наконец пробило шесть. В этот час, как обычно, появились камердинеры, чтобы развести огонь. Затем пришли гардеробмейстеры и принесли мою одежду, должным образом согретую. Норрис зашевелился на своем тюфяке и, поднявшись, сонно побрел к двери. Новый день вступал в свои права.

К восьми часам, после завтрака, я уже был в седле. Меня сопровождали Комптон и два грума. Мы рано выехали, однако прибудем в Хевер только во второй половине дня. А по пути придется сделать остановку и для вида поохотиться, что может досадно задержать нас.

Несмотря на июль, день обещал быть прохладным. Над нами сияло безоблачное небо, под легким ветерком волновались травы и трепетала листва могучих дубов.

Какой свежестью дышало все кругом! Обильные дожди последних двух недель оживили поля и рощи, подарив им вторую весну. Зеленела густая трава, солнце с трудом пробивалось сквозь многослойные кроны больших деревьев, его лучам удавалось лишь окрасить их в изумрудный цвет. В лесу стоял влажный туман, а когда мы скакали по лугам, его сменяла ясная прохлада.

И вот я поднялся на холм над Хеверским замком и глянул на него сверху. От замка в нем было одно название, на самом деле моему взору открывался укрепленный, но небольшой манор. Его окружал ров шириной футов в десять, который подпитывала речка. Вода журчала и поблескивала на солнце. В поместье я никого не увидел. Может, хозяева уехали? Я помолился, чтобы это было не так. Но по мере приближения к особняку я все больше падал духом. Дом выглядел совершенно нежилым. Видно, зря я проделал этот путь. Однако предварительное уведомление о визите короля повлекло бы за собой званый прием и прочие нежелательные церемонии.

Подъездной мост был опущен. Проехав под аркой, мы попали в пустой, вымощенный булыжником двор.

Я пригляделся к окнам. За стеклами не наблюдалось никакого движения. Из открытой боковой двери появился большой серо-рыжий пятнистый кот и неторопливо прошествовал вдоль стены. Мы оказались в затруднительном положении. Наши лошади били копытами и беспокойно прохаживались по каменной вымостке, поднимая изрядный шум. Но он, похоже, никого не обеспокоил.

– Комптон, – наконец велел я, – выясните, дома ли виконт Рочфорд.

Я понимал, однако, что если бы он был дома, то уже давно выскочил бы во двор с бурными изъявлениями радости по поводу нашего приезда. Уильям спешился и постучал в щербатую дверь главного входа. Дверной молоток издал печальный звук, но открывать не спешили. Повернувшись ко мне, слуга беспомощно развел руками и направился к своему коню. Тут дверь со скрипом отворилась. Оттуда выглянула старуха. Комптон живо подскочил к ней.

– Его величество король приехал повидать виконта Рочфорда, – важно произнес он.

Женщина выглядела смущенной.

– Но… он не знал…

Я двинул вперед свою лошадь.

– Разумеется, не знал, – сказал я. – Мы заехали случайно. Я охотился поблизости, и мне взбрело в голову повидать виконта. Дома ли ваш господин?

– Нет. Он… он… отправился в Грумбридж проверить аренду летних домов. Говорил, что вернется к вечеру.

Я бросил взгляд на солнце. Оно уже давно клонилось к закату.

– Мы подождем его, – коротко объявил я.

Женщина, видимо, огорчилась еще больше.

– Но, ваша милость, тут у нас ничего…

Я слез с коня и направился к охраняемой ею двери.

– А мне ничего и не требуется, – успокоил я служанку, – ничего, за исключением места для легкой передышки и, возможно, глотка эля перед возвращением в Лондон.

Отступив в сторону, она пропустила нас в прохладный полумрак каменного дома.

– Вот Большой зал… – Старуха проводила нас в просторную комнату, едва ли имевшую основание именоваться Большим залом. – Сейчас принесу что-нибудь освежающее, – добавила она, спешно удаляясь.

Мы созерцали полупустую комнату. На стене висел изысканный фландрский ковер. Длинный дубовый стол украшала искусная резьба, а возле огромного камина темнели новомодные комоды с ящиками.

Мои спутники смущенно топтались вокруг стола. Стульев тут не наблюдалось, а под ногами серел голый каменный пол. На дворе стоял июль, и камином сейчас не пользовались, так что мы не могли убить время, созерцая огонь.

Вскоре вернулась старая служанка. Она принесла поднос с золотистым кувшином и четырьмя кубками. Поставив его на стол, она наполнила кубки, вручив их каждому из нас. Потом оглянулась с виноватым видом, явно не зная, уйти ей или остаться. Вероятно, отсутствие слуг, готовых выполнить любую прихоть короля, можно счесть нарушением этикета, но уж совсем нелепо просить кухонную прислугу сыграть роль фрейлины. Дилемму разрешил донесшийся со двора цокот копыт: приехал Болейн. Через мгновение он ворвался в дом – должно быть, увидел королевскую сбрую лошади, привязанной во дворе, и сразу бросился разыскивать меня.

– Ах, ваше величество! Если бы я только знал! – начал он, готовый разразиться уверениями в своей преданности.

– В таком случае вы были бы колдуном, коих мне не хотелось бы держать при дворе. По правде говоря, я и сам не предполагал, что заеду к вам. Как же вы могли узнать о моей прихоти?

Он просиял улыбкой, но выражение лица оставалось тревожным, а глаза шарили по залу: нет ли там вопиющего беспорядка?

– Я польщен тем, что вы заехали без предупреждения. Сие означает, что вы считаете Хеверский замок своим домом, и я надеюсь, что вас не разочарует наш прием.

Домом? Кто же испытывает неловкость в собственном доме и, топчась во дворе, заглядывает в пустые окна? Нет, Хеверский замок – не мой дом и никогда им не будет.

– Благодарю вас, – с улыбкой ответил я и, отряхивая запыленную куртку охотничьего костюма, извиняющимся тоном добавил: – Мы охотились в ваших краях и посему…

Болейн, спохватившись, со все ног бросился проверять, хороший ли эль нам подали.

– Ваш эль превосходен, – успокоил его я, избавляя его от необходимости задавать вопросы.

– Возможно, вы желали бы подкрепиться более существенно? Дабы освежить силы перед обратной дорогой? А если надумаете задержаться… и удостоите нас честью остаться на ночь, то мы…

Болейн выглядел довольно забавно в своем неистовом желании всячески угодить мне и устроить радушный прием.

– Нет, Томас, – заверил я его. – Рано утром мне необходимо быть в Лондоне.

В зал решительным шагом вошел его сын Джордж и застыл как столб, увидев меня.

Этот красавчик лет двадцати разоделся по последней моде – на нем был превосходный бархатный костюм. Мне говорили, что юноша пишет музыку и хорошо играет на лютне. Я попросил молодого франта сыграть одно из сочинений, весьма смутив его такой просьбой. Однако он выразил готовность и принес инкрустированную перламутром лютню. Тронув струны, он спел нам песню об утраченной любви в минорном ключе. Я счел ее весьма интересной и благозвучной и честно высказал свое мнение. Он показал мне свой инструмент, сделанный, по его словам, в Италии, и я должным образом осмотрел его и проверил звучание.

Затем появились леди Болейн и прочие домочадцы. Хлопоча по хозяйству, они развели в камине огонь, поскольку приближались сумерки, а вечерами и по ночам в старых каменных особняках сыро и холодно даже в июле. Но где же Анна? Почему-то я не мог заставить себя спросить, куда же она подевалась.

Солнце скрылось, но закатное зарево еще освещало землю, как бывает порой в середине лета. Болтая без остановки, Болейн семенил за мной, будто дрессированный щенок. Я не слушал его и отвечал неопределенно. Анна по-прежнему не выходила, а вскоре нам пора уезжать. Либо придется остаться и вынести долгий и утомительный ужин, устроенный в нашу честь.

Я прошел вдоль ряда окон. Стекла поблескивали в наборных свинцовых рамах. Отсюда открывался вид на крошечный сад и скромные угодья имения Болейна. Здесь протекала питающая ров речушка, по берегам которой росли плакучие ивы. Поднявшийся к вечеру ветер играл поникшими тонкими ветвями. Их темная зелень блестела, они метались из стороны в сторону, беззащитные перед его напором. Казалось, ветер терзает живые существа.

И тогда я увидел ее, она стояла у дерева: стройная фигурка с длинными распущенными волосами, взвивавшимися от ветра, подобно бурным волнам. Анна!

На ней было светло-зеленое платье, и оно тоже вздувалось парусом, вынуждая ее покачиваться, словно цветочный стебель. Потянувшись, Анна коснулась рукой ветки, и мне подумалось, что я в жизни не видел более изящного движения.

Я взирал на нее, застыв у окна. Вероятно, это продолжалось довольно долго, потому что подошедший поближе Томас слегка кашлянул.

– Моя дочь Анна, – сообщил он, – вернулась домой, кардинал запретил ей появляться при дворе. Весьма несправедливо…

– Уверен в этом, – отвернувшись, бросил я. – Мне следует побеседовать с вашей дочерью.

Еще раньше я приметил выходящую в сад дверь и устремился туда.

– Прошу вас, не надо меня сопровождать, – сказал я плетущемуся за мной Томасу. – Я хочу прогуляться в одиночестве.

Не дав ему времени на возражения, я вышел и резко захлопнул за собой дверь. Она издала особый звук – видно, была хорошо пригнана. Что ж, в зимнюю стужу виконт должен радоваться отсутствию сквозняков в его зале.

Но эта невольно мелькнувшая мысль совсем не волновала меня. В отличие от стройной особы, стоявшей в дальнем конце сада. И я решительно направился к ней.

Она, должно быть, услышала мои шаги, однако не шевельнулась, хотя я был уже в двух футах от нее. Порыв ветра вихрем взметнул ее юбки. Анна не накинула ни плаща, ни шали. Неужели ей совсем не холодно? Она по-прежнему не двигалась, лишь за ее спиной плясали пряди прекрасных блестящих волос.

– Госпожа Болейн, – громко произнес я, и она обернулась.

Чего я ожидал? Я знал, что она не похожа на сестру Марию, однако не был готов увидеть так близко это загадочное, волшебное лицо.

На меня глянули распахнутые, огромные, темные глаза, глаза ребенка.

– Ваше величество, – изумленно выдохнула она и скользнула к земле, словно взмахнувшая крыльями бабочка.

Ее темная головка склонилась предо мной, светло-зеленое платье куполом накрыло траву. Через несколько мгновений Анна поднялась, и ветер вновь завладел черными локонами. Под ними на миг скрылись ее черты – так бледная весенняя луна прячется за быстро бегущими облаками.

Но вот порыв стих, и я снова смотрел в глаза Анны. Великолепные волосы плащом окутывали ее высокую стройную фигуру.

Я не мог найти подходящих слов, но нельзя было затягивать неловкое молчание.

– Вы не пожелали присоединиться к нам в зале? – Именно такой фразой ознаменовалось наше с ней знакомство.

Она смело взглянула на меня:

– На закате я люблю гулять в саду. Когда поднимается ветер и облака стремительно летят…

– У вас поэтическая натура, – бросил я довольно резко. – Однако даже поэтам надоедает одиночество.

– Да. Мне говорили, что в Лондоне есть кварталы, где художники, поэты и актеры… собираются и весело проводят время. Мне нравится бывать в таком обществе! – воскликнула она запальчиво.

Мне вспомнились мои собственные мечты о бегстве и странствиях по морям. У нас были похожие желания… сходные душевные порывы.

– Но, леди, там царят распущенные нравы, – попытался я поддразнить ее.

Что, интересно, она ответит?

– Это не пугает меня. Я могу по собственному выбору принимать или не принимать участия в их развлечениях.

Она обожгла меня взглядом. Бледное лицо, обрамленное черными волосами… Я вздрогнул от непонятного страха, почувствовав легкое покалывание в затылке. По спине побежали мурашки…

– Может, вы предпочли бы стать цыганкой и жить с этими бродягами? Вообще-то, странствующие артисты считаются заядлыми грешниками.

– Нет. Заядлые грешники живут здесь, в Хевере, в суровом заточении. Так велел кардинал. Он отослал меня сюда за то, что я посмела полюбить обрученного мужчину!

– Но здесь же ваш дом.

Она оглянулась на прогретые солнцем золотистые камни.

– Я никогда не считала Хевер своим домом.

– Тогда возвращайтесь ко двору, – сказал я. – Возвращайтесь и служите королеве. Вы будете ее фрейлиной. – Мои слова вызвали у нее легкий вздох. – А ваш брат Джордж, – добавил я, подчиняясь внезапному порыву, – станет моим камердинером. Вам следует поехать вместе.

Улыбка озарила ее лицо, словно солнечный луч.

– Правда?

– Правда, – серьезно подтвердил я.

Она рассмеялась, и вдруг исчезло взбалмошное создание с колдовскими волосами – я увидел женщину, возлюбленную, которую я ждал целую жизнь. Как все просто, поразительно просто!

– Вы вернетесь? – потрясенно спросил я.

– С удовольствием, – сказала Анна.

Я взял ее за руку, и мы вместе направились к дому ее отца.

Странно было вновь войти в зал и обнаружить, что там все осталось по-прежнему, в то время как сам я изменился совершенно. Видя, что к нам направляется встревоженный Болейн, я отпустил руку его дочери.

– Я желаю, чтобы госпожа Анна вернулась ко двору, – заявил я, не дав ему открыть болтливый рот. – И Джордж также.

– Но ведь кардинал… – начал он, наморщив лоб.

– Да пусть катится к черту ваш кардинал! – вскричал я так, что все мгновенно повернулись в мою сторону, и мне пришлось понизить голос. – Король здесь я. Ежели я говорю, что госпоже Анне и господину Джорджу следует быть при дворе, то мнение кардинала уже никого не волнует. А если я решу, что кардинал должен удалиться в архиепископство в Йорке, то ему придется отправиться туда, причем без промедления.

Меня трясло от гнева. Кто правит в нашем королевстве, я или Уолси?

Но я понял, что подразумевал Болейн, выказав недоумение. Он боялся и почитал кардинала больше короля. Любопытно, много ли моих подданных солидарны с ним?

Я со своим эскортом выехал в обратный путь уже в сумерках. В лучшем случае мы достигнем Вестминстера после полуночи. Как только скрылся из вида наш гостеприимный виконт, мои спутники, заверившие его, что ничуть не голодны, начали копаться в седельных сумках. Там лежали завернутые в салфетки съестные припасы, приготовленные для нас утром на королевской кухне. Слуги жадно набросились на еду прямо на всем скаку.

Как ни странно, мне совершенно не хотелось есть. Луна, ее последняя четвертинка, появилась на небе, лишь когда мы подъехали к лондонским предместьям. Однако я по-прежнему не чувствовал ни голода, ни усталости, напротив, меня переполняла удивительная бодрость. Взошедший месяц озарял спящий Лондон, и, глядя на него издали, я подумал, что нет на свете более прекрасного города, более счастливого правителя и более благословенной страны.

Анна возвращалась ко двору!

И уж тогда она станет моей любовницей… нет, возлюбленной, ибо слово «любовница» слишком ограниченно, чересчур затерто. Моя возлюбленная, наперсница, единомышленница. Да, я нашел родственную душу. Я, так долго тосковавший в одиночестве, нуждался в понимающей спутнице. Вместе мы сможем стать единым целым. И звезды будут освещать наш путь, ярко сияя с небес…

Что же со мной происходило? В Анне таилось нечто неотразимо притягательное для меня, словно, положив голову ей на грудь, я мог познать все, что пожелаю, открыть любые двери мира…

В основе своей чувства необъяснимы. Прелесть Анны затрагивала самые глубины моего существа. Я ощущал могущество ее призыва, его неодолимую силу.