Текст книги "Орден не надо"

Климов и не помнил, как уснул. Кажется, только прикрыл глаза, а тут уже его за плечо кто-то дергает и орет в самое ухо:

– Климов, мать вашу!! Ясенцев!! Какой идиот это сделал?!

Орал, конечно же, сержант. Он подбегал то к Ясенцеву, то к Климову и изо всех сил тряс парней, пытаясь разбудить.

– Тише ты, сержант… – бурчал Климов. – Сейчас душу вытряхнешь.

– Откуда она у тебя – душа-то? – весело фыркал Леха Ясенцев, старательно пряча глаза от сержанта.

– У кого еще там детство в заднице играет?! – не мог успокоиться Сенин. – Что это, я вас спрашиваю?!! Ясенцев – это ты, гад такой?! Климов?! Или ты?!

Данилов, изо всех сил стараясь показаться дико суровым, протянул Климову бинокль и кивнул в окно.

В бинокль было отчетливо видно, как на одном из немецких блиндажей развивается белый флаг, на котором русскими буквами было выведено: «Клим, надери нам жопу!».

Климов только протяжно вздохнул. Затем подошел к Ясенцеву, взял его за пуговицу и нежно произнес:

– Ты не трус, Ясенцев, нет. Ты дебил. Ага…

– Да пошел ты! – резко одергивает его руку тот. – Громче ори, чтоб сержант прибежал.

– Да я вам!! – тут же подскочил сержант. – Я вам обоим…

– Това-а-а-рищ сержант! Я-то тут вообще… рядом проходил, – пожал плечами Климов. – И по-о-о-олностью с вами согласен – детство, знаете ли…

Понимая, что наказания парням не избежать, быстро подошла хозяйка, взяла бинокль, некоторое время смотрела, а потом обернулась к сержанту:

– Ты не кричи, сердешный… Ты вот скажи – откуда твой герой такой флажок взял? Я вон отседова цветочки моей простыни разглядела. Мою простынь разорвал, ирод?

Сержанту ничего не надо было делать – наказание само неизбежно приближалось к Ясенцеву.

– Беги, Леха, – подтолкнул парня к выходу Данилов.

Ясенцев выскочил, но далеко удрать не успел – уже в сенях его настигла рука правосудия:

– Думаешь, не знаю, ради кого петушком-то скачешь? – пыхтела рядом с парнем пышная хозяйка. – Ради Тайки, поди, а? Да только не оценит она – молода еще. А вот я…

Ясенцев влип в стену:

– Не-не-не, и не подходите! – замахал он обеими руками. – Не могу я! Я… я все понимаю – девушка вы страстная… и ни разу еще не старая, не… Красивая даже. Но…

– О, сколь наговорил-то… а чего ж робеешь? – совсем близко дышала женщина.

– Да не могу я! – выскочил из угла парень и метнулся к двери. – Друг у меня…этот… Во! Кудахин! Ага – он. Так он давно меня предупреждал. Говорит: «Ежели на нашу хозяйку глаз положишь, пристрелю». И пристрелит, паразит. Я его знаю. Он жуть до чего страстный!

У хозяйки невольно округлились глаза.

– А кто это Кудахин? Старенький такой? Седенький?

– Да ну какой же старенький? – обиделся за друга Ясенцев. – Андрюха у нас молодой, ретивый такой. Пес у него еще – Валет, все кур таска…М-м-м, сообразительный такой пес, сердечный. Андрюха на цыгана похож. Правда, по-настоящему он грек. Ага. Цыганистый такой…

Хозяйка поправила косу на голове, отряхнулась и поспешила в дом. Вместо нее вышел Сенин.

– Давай, Ясенцев, посиди-ка в бане, – кивнул он парню на двери.

– Това-а-арищ сержант, ну ничего ж не случилось.

– В это раз – да, но тебя, если не накажешь, ты еще невесть чего напридумываешь. А тут тебе не игрушки. Давай в баню. Пойдем, я тебя закрою.

Ясенцев только свистнул Грифа. Будет время собаку в порядок привести.

– Гриф! Пошли со мной. Вот ты представь только – стараешься – стараешься, поднимаешь самооценку нашего отделения, а тебя…Гриф! Ты меня слушаешь? Кому я говорю?!

На следующий же вечер все бойцы смогли оценить результат хозяйской любви – Кудахин вошел в комнату, вытащил из-за пазухи бутыль самогона и брякнул на стол шмат сала.

– Да твою ж в кочерыжку! – не выдержал Данилов. – Ты чего такое сотворил, что тебе баба таким шматком угостила. Да еще и бутыль самогона в придачу подарила?

– Ну… – пожал плечами Кудахин. – Она дала только сало. А самогон… он там просто так стоял… Одиноко прямо так…

– Где там-то? – хихикнул Листьев.

– Да неважно, – махнул рукой Климов. – Тебе все равно не пригодится. Куда тебе с Кудахиным тягаться… Давай, Андрюха, дели провиант, коли спер.

– Да как же спер! – возмущался Кудахин. – Честно отработал! Вот… завтра опять приглашают.

– Иди! Иди, кормилец! – хохотал Листин.

– Только Валета с собой бери, – кивнул головой Климов. – Пока вы там обниматься будете, он хоть банок из погреба натаскает.

Уже совсем поздно вечером, почти ночью, Сенин пошел выпускать Ясенцева, но в бане ни Лешки, ни Грифа не было. Сенин посмотрел вокруг – совершенно точно, никого нет.

– Да куда ж его… Ч-черт… – тихонько ругнулся Сенин. – Если до начальства дойдет, оба под трибунал встанем… Сбежать не должен, а вот что задумал опять?…

Глава 3

Тая поднялась рано утром. Хоть и любила поспать девчонка, но ей никогда не нравилось хоть в чем-то быть поводом для недовольства начальства. И вот, сколько она уже воюет, столько и пересиливает себя. Каждый день, каждый раз. Даже тогда, когда все бойцы еще спят. Им чего – им никто ничего не скажет, а ее сразу носом ткнут, дескать, тебя сюда не за руки – за ноги тащили. Назвалась бойцом, значит, режим для всех один. А то… развели здесь детский сад. И ведь, как бы Тая ни старалась, а за спиной обязательно кто-то буркнет парочку слов ласковых. Даже тогда, когда ее Тишка работает лучше всех, и больше всех мин обезвреживает – все равно есть такие, кто так и ищет, к чему бы придраться. А иные и вовсе не верят ни во что. Думают, что она свои награды заслужила совсем не подвигами. Да лучше вообще не думать, кто там что думает.

Помнится, Тая еще в разведроте была, так на нее хозяйка все время коршуном смотрела. А раз не удержалась и зажала ее в сарае:

– Пока мы тут своих мужиков ждем, такие, как ты с нашими мужиками-то на войне и ластитесь! – злобно прошипела она.

– Пока ты здесь думаешь всякую грязь, – резко оттолкнула ее Тая. – Я твоих детей от смерти спасаю!

После этого хозяйка стала потише, а уж потом, когда из всех в живых осталась только Тая, эта женщина плакала у нее на груди, прощения просила, крестила ее. Даже Тишку к себе прижимала, как ребенка. А ведь деревенские-то бабы не слишком к собакам с любовью – то…

– Чего притихла? – спросила хозяйка. Она тоже была здесь. – Чего плохое вспомнила – вон, как насупилась.

– Ничего… так я, Анна Мироновна, задумалась, – вздохнула девушка.

– Сегодня, смотрю, одну косу заплела… – задумчиво улыбалась женщина. – Красивая ты… Я вот смотрю, по тебе – то тут, почитай, каждый вздыхает. Ну, окромя стариков, конечно.

– Никто по мне не вздыхает, – насупилась Тая. Теперь эта хозяйка начнет ерунду говорить.

– А то я не вижу! – усмехнулась женщина. – И Лешка Ясенцев, и Валерка Прутков – тот, прямо, по-телячьи на тебя глядит! Смешной такой – морщится, хмурится – все старается старше показаться….И … этот еще заглядывается…Кудахин. Ты как к ему?

– К кому?

– К Кудахину, к кому ж еще, – попыталась казаться равнодушной Анна Мироновна. – Он парень красивый. Чернявый такой. И … весь, прям, герой такой.

– Они тут все герои, – перед небольшим зеркалом пыталась разглядеть себя Белова. – Так, вроде все нормально…Тишка, Эй, микроб, ты готов?

– Да готов он, готов. А про ухажеров… Ну и правильно, – как дочери поправила ей гимнастерку сзади женщина. – Вижу, ты в бабью-то пору еще не вошла. Молоденька ты еще. Отвоюешь, и встретишь своего ненаглядного… Да сядь ты, сейчас чай притащу…

Тая никогда не перечила взрослым. Да и как от чая-то отказаться. Еще и Анна Мироновна эта с ней… по-матерински прямо…

– Говорю, пора тебе еще не пришла, – опять вернулась к своему разговору хозяйка, когда поставила перед девушкой толстый самовар.

– А что это – пора? – не совсем понимала Тая. – Время какое-то особенное?

– Да как тебе сказать-то… – задумалась женщина и начала говорить. – Мы с первым – то моим мужем долго прожили. Да деток нам Бог не дал. Мефодий-то Игнатыч сильно старше меня был. Я еще девчонкой совсем за него пошла. Не хотела сперва, а потом…

– Родители заставили? – строго сдвинула брови Тая.

– Нет, отчего ж… сама я… – округлила глаза Анна Мироновна. – Детей-то у нас в семье было много, да девки все. Тяжко бате с мамкой было нас тянуть. Да и больно строг был тятька-то. Чуть что не так, так ить не тока за косы, мог и поленом навернуть. А Мефодий Игнатыч был рассудительный, взрослый… правда, когда на меня смотрел, так прям щекой краснел, как девица, вот те крест…

– Любил, наверное.

– Любил, – стгласилась женщина. – И жалел всегда. А потом Бог его прибрал. Занемог он и в одночасье умер. Никто так и не сказал – отчего помер.

– И вы остались одна? – испуганно смотрела на женщину Тая.

– Осталась. А года через три приехал к нам в деревню агроном, – Анна Мироновна подперла кулачком щеку, смотрела куда-то вдаль и тихо улыбалась. – Умный такой, но тощий! Вот не поверишь – бабы наши глядели на его и плакали. Я его у себя поселила. Все его откормить хотела. А он никак есть не хотел.

– А потом вы поженились, да? – тоже улыбалась Тая.

– Поженились… – вздохнула Анна Мироновна. – Да тока не сразу. Больно долго он меня мурыжил. Бывало, придет с работы, и у себя в комнате на все замки и запрется… А потом… потом поженились. И он сразу в другую деревню уехал – там зараза какая-то напала на всходы.

– И не приехал? – испугалась девушка.

– Приехал, – тяжело вздохнула Анна Мироновна. – Как не приехать – война началась, всех наших мужиков сразу в сельсовет собрали. И его тоже.

Тая молчала. Она даже боялась спросить – где же муж Анны Мироновны сейчас. Та рассказала сама.

– А скоро принесли похоронку, – вмиг потемнело лицо женщины.

– А вы не верьте! – звонко воскликнула Тая. – Знаете, сколько сейчас случаев, когда вот говорят, что…

– А я и не верила, – потухшим голосом прервала ее хозяйка дома. – Пока не пришел Михаил – мужик наш, с деревни. Их вместе забрали, и воевали они вместе. Михаилу-то ноги оторвало, а он все говорил, что повезло ему – выжил. Он-то мне и рассказал, как мой Коленька погиб.

Тая сидела взъерошенным воробушком, боясь причинить еще большую боль этой женщине.

– Я ж тебе про бабскую пору начала… – махнула рукой хозяйка. – Так вот… пришла она, пора моя бабская… Пришла… Уж так все внутрях-то горит, мается… А, да не понять тебе. И не надо. Рано еще. Я не про это. Ты вот не думай, что нет мне удержу. Андрей ваш… Кудахин который… приголубил меня, а я и… Да, плечо мужское… ты еще не знаешь, какая сласть это. Да тока… Вот кончится война, наших-то деревенский мужуков не много вернется. А кто и вернется, так тех уже и бабы ждут, и детишки. А еще и девки молоденьки подросли. А я ведь и не стара еще, да тока…кому ж я нуженная буду? А вековать – то мне одной придется. Вот и думаю я – может хошь дитеночка мне кто оставит. Андрей, вот, чем плох? И будет такой цыганенок по деревне нашей бегать. Все жисть – то моя не даром пройдет, а?

– Белова! – распахнулась дверь и в проеме показалась голова сержанта. – Что-то ты не торопишься. Давай на построение – сейчас пойдем на поляну, новые команды учить с собаками.

– Экий ты не спокойный! – буркнула на него хозяйка. – Девчонке уж не даст и чаю попить.

– Да нет-нет, я бегу уже… – торопливо поднялась девушка. – Тишка, рядом!

– Сколько раз тебе говорить, чтобы собака была в сарае! – рявкнул сержант.

– Такая девчонка красивая, а ты, как гусак на ее шипишь кажен раз! – рыкнула на постояльца женщина.

Тая даже опешила от такой смелости.

– Ну, Анна Мироновна… – зашипел Сенин и быстро захлопнул двери.

Когда Тая вышла, во дворе уже стояла шеренга бойцов с собаками, а перед ними выхаживал Сенин. Тая тихонечко встала в середину шеренги, рядом с Прутковым.

– Вставай, давай, – пододвинулся тот.

– А-а-а! Эвон они все как выстроились! Вот и славно! – вдруг ворвалась во двор незнакомая женщина.

Но, видимо, незнакомой она была только для Таи, потому что Климов и Варшов как-то засуетились, заметались по двору и кудахинский Валет исчез за кучей с сеном.

– Вот они! – продолжала кричать тетка и кинулась к строю. Она шла перед шеренгой и вглядывалась в каждого бойца. – Ваша собака опять куру мою утащила! Я сама видела! Черная такая была!

– Курица черная была? – на самом деле ничего не понимал Сенин.

– Какая курица! Собака! Собака была черная! – все кричала тетка. – А курица была… Белая… серая… в такую крапинку.

– Женщина, вы бы сначала определились, какого цвета потерялась курица, – пытался разрядить обстановку Климов. – Может быть, ее и вовсе не собака стащила, а кура сама… гулящая такая была. Легкомысленная.

– Чегой-та моя курица была гулящая?! – обиделась тетка. И отчего-то показала кулак. – Они у меня…во! Во как!

– Ага, понимаю… – не стал спорить Климов. – То есть, воспитание у них было…

– Климов!! Разговоры в строю! – рявкнул Сенин и повернулся к тетке. – Вот все наши бойцы. Рядом с ними их собаки. Идите и смотрите, чья собака у вас воровала кур.

Перед женщиной вытянулись бойцы.

Пожилая уже тетка с поджатыми губами строго шла мимо шеренги, но вдруг глаза ее наткнулись на Белову. Тая стояла на вытяжку и смотрела вперед. Да, видимо, неловко головой дернула – коса выпала из-под пилотки и расплелась. Вот ведь хотела ж обстричься!

Тетка отчего-то потрогала гимнастерку Таи, дрожащими руками поправила косу, Прутков напружинился – сейчас вот скажет, что это Тая, а ведь Белова вообще не причем!

Но тетка всхлипнула, махнула рукой и побрела к воротам.

– Чего это она? – испугалась Белова. – Тишка, место… Ты-то точно не черный…

– У тебя коса расплелась, – кивнул на косу Сенин и побежал к женщине. – Вы кого-то узнали?

– Кого я узнаю… Знать, не ваша собака-то… А может, волк…черный… А девчушка-то… совсем ить дитя… У меня Полюшка така была, от тифа померла. Домой бы девчонку-то, а?

– Ну… пока никак, – развел руками Сенин. – Да и не пойдет она.

– Ладно, сынок, прости ежели чего…

Тетка ушла. Из-за сарая вышел Кудахин, следом осторожно вышел Валет.

– Вольно… – присел на бревна Сенин и подозвал к себе Кудахина. – Слышь, Андрюха… Еще раз Валет куру стащит, сам будешь яйца нести, понял?… У кого крадешь-то?

– Понял я… – отвел глаза в сторону Кудахин.

– Ну все… сейчас перекурим и на поляну… – скрутил Сенин козью ножку, потом отчего-то покраснел и отвел взгляд. – Да… и еще…Слышь, Кудахин, передай Беловой, чтобы косы заплела.

– Есть передать, – козырнул Кудахин и полетел к девчонке. – Белова! Тайка! Да заплети ты косу!! Вон вся в кудрях! Устроила тут… Сенин же не железный тебе!

Девушка в недоумении поморгала глазами.

– Он хочет сказать, что это не по Уставу, – корректно заметил Прутков. – А Сенину неловко тебя сажать в баню… Ну, наказывать ему тебя не хочется. Тем более, что там уже сидит Леха.

Сенин слышал все эти разговоры. Напоминание про Ясенцева неприятно царапнуло по сердцу – уже утро, а Ясенцев так и не вернулся. Если сегодня к вечеру не вернется, придется доложить начальству… Черт, вот никак не думается по Леху плохое!

Но плохое думать не пришлось – подразделение было еще на поляне, когда к сержанту подбежал запыхавшийся Варшов. Сегодня его очередь была дежурить по дому, и его сержант с собой на поляну не взял. А сейчас Варшов прибежал. Видимо, случилось что-то серьезное, иначе Васильич бы прислал Одера с запиской, собака у Варшова была выдрессирована на все сто.

– Случилось чего? – тревожно насупился Сенин.

– Ага…случилось, – кивнул ветеринар. И было непонятно-то ли он сдерживает улыбку, то ли слезы. – Я чего сказать-то хотел… Леха пришел.

– Ясенцев? – напружинился Сенин. – Живой? В смысле, не ранен?

– Ну да… Не раненый он. Да не один пришел, – опять отвел глаза Варшов. – Они с Грифом фрица притащили. Языка, стало быть.

– Ох ты… На хе… Зачем?! – охнул Сенин.

– Я тоже поинтересовался, – кивнул Варшов. – А Леха сказал, что хороший язык в любом хозяйстве сгодится.

– Да он чего – совсем?! Он теперь будет фрицев таскать, чтобы они нам картошку чистили?! – взвился Сенин. – Ладно, идем.

Конечно, сержанту надо было срочно возвращаться. Надо было передать фрица в штаб, а сначала пусть с ним Прутков побеседует.

– Валерка…Тьфу ты… Рядовой Прутков! – крикнул Сенин. – Давай ко мне! Быстро! Стала оставь Беловой. Данилов! Смотри, чтоб бойцы с собаками работали, а не одуванчики нюхали. Потом доложишь.

– Есть, сержант… – поднялся Данилов. – Это кто у нас тут одуваны обнюхивает? Быстро всем на дрессировку!..

Когда в избу вбежал сержант, Варшов и Прутков, пленный немец и в самом деле, помогал по хозяйству. Но он не картошку чистил, а рубил дрова. Здесь же, на бревнах, сидел Ясенцев, а возле его ног расположились Гриф и Одер.

– А я тебе говорю – не ленись! – наставлял Лешка немца. – Как ты замахиваешься? Где твоя удаль богатырская? Где размахнись рука, раззудись плечо?… Хотя, какая там, к черту удаль? Гриф, сходи, тяпни дяденьку за ляжку, пусть душевнее дрова колет, что ж такое?

– Ясенцев, горе мое, – устало сел рядом Сенин. – Кто тебя из бани выпустил?

– Так ты ж пойми, товарищ сержант, – прижал руку к груди Лешка. – Ну, вот чего время зря терять? Мы с Грифом быстренько сбегали… Да что ж ты так рубишь-то, ирод?!

– Ты знаешь, что с тобой надо сделать, за то, что ты с гаупвахты ушел самовольно? – наклонил голову Сенин.

– Я быстренько. Я только за фрицем сбегал и… Вот Гриф не даст соврать, мы ж обратно и пришли, чтобы на твою эту гаупвахту усесться! Гриф, ну скажи!

– Прутков! Валер, пойдем, поговорим с этим господином, – поднялся Сенин и вдруг обернулся к Ясенцеву. – А с тобой у нас разговор не окончен. Боец ты, конечно, отважный, но с дисциплиной у тебя большая беда. Да и доверие ты потерял. А я тебе сразу скажу – плохо это, когда без доверия. Ну, ты поймешь потом. Прутков! Пойдем в избу. Варшов, веди этого красавца…Да отбери ты у него топор-то! Он же себя рубанет с дуру-то!

Допрашивали немца в уголке Сенина. Немчура был не слишком знатный. Он дрожал, старался искренне отвечать на вопросы, но знал совсем не многое.

– Товарищ сержант, да он не знает ничего, – повернулся к Сенину Прутков. – Видно, что боится… причем, он даже не боится, что его застрелят, он …знаете, он собак наших боится. Так и говорит, дескать, с детства, как увидит собак, так его и трясет всего.

– Ух ты, какой он нежный, – усмехнулся Сенин. – Собак он испугался. Ничего! Знал, куда воевать шел… Варшов, давай его до вечера где-нибудь укроем.

– В баню, может быть? – предложил Варшов.

– Так с той бани Ясенцев как-то удрал! И этот удерет!

– У него ума не хватит, – пробурчал Ясенцев. – А чтобы даже не думал удирать, мы к нему его соотечественников подселим.

– Соотечественников? – насторожился Сенин. – Если ты сейчас скажешь, что ты не одного фрица припер, то я…

– Я имел в виду Грифа и Одера, – набычился Ясенцев. – Они ж немецкие овчарки.

– Ну давай, посади мохнатых, – кивнул Сенин. – И сам сиди – охраняй.

– Есть, – как-то безрадостно отчеканил Лешка и повел фрицы в баню.

Вообще-то, он совсем не так представлял себе свое возвращение. Ему казалось, что Сенин сразу станет хлопать его по плечу, скажет перед всеми, что Лешка Ясенцев совершил геройский поступок – в одиночку приволок языка. И этот паршивый Климов заткнется. А то – надо же! Придумал себе, что Лешка трус! Как только язык повернулся.

К обеду вернулись бойцы с собаками. Собакам тут же налили воды, а сами бойцы постарались укрыться от жары в избе. В избе было прохладно, сюда полуденный жар добраться не мог – небольшие, хоть и светлые оконца были занавешены белым полотном, чистые полы приятно холодили ноги.

– Эй, Листин, давай-ка, топай отсюда во двор, – вдруг заявил Кудахин, видя, как товарищ пытается улечься на кровать.

– Чевойта? – вытаращил совиные глаза Листин.

– Товойта! – тут же передразнил его Кудахин. – На ноги свои глянь! Сапоги чище! А ты в койку с такими ногами! И вообще – чего в дом – то приперлись, когда на улице самая благодать?!

– Андрюша… – еле сдерживал хохот Климов. – Сокол мой! А ты не хозяином ли себя обрисовал, а?

– Да ладно, тебе, Клим… – насупился Кудахин.

– Точно!! – захохотал Варшов. – Глянь на него! Вспомнил про чистоту!

– Хозя-я-я-ин!! – смеялся в усы Данилов. – От ить, тока пусти козла-то в огород!

– А я тебе, Данилов, скажу – не в огород его – козла допустили, – ржал Климов. – О-ой, не в огород!

В избу неторопливо вошла Анна Мироновна с большой миской, накрытой полотенцем. От миски исходили совершенно волшебные ароматы. Женщина, покачиваясь, проплыла мимо мужчин и скрылась в маленькой комнате.

Через минуту она вышла и медовым голосом произнесла:

– Андрей Семеныч… Окно у меня чтой-то… оторвалося. Вы б посмотрели.

Кудахин тут же подпрыгнул, важно поправил ремень:

– Немедля буду-с, Анна Мироновна, – нежно улыбнулся он.

Анна Мироновна тут же скрылась.

– Ну и какое там, к чертям собачьим, окно оторвалось? – горько произнес Листин. – Ведь ясно же – покормит баба мужика, а потом и…

– Листин! Ты не завидуй, – фыркнул Климов. – Мы тебе тоже подыщем какую-нить бабульку. Кудахин, ты спроси у своей – то, может, есть в деревне здесь бабка какая… только, чтоб не шибко парализованная, Листину ухаживать-то некогда…

– Да что ж ты мелешь-то?! – взвился Листин. – Вот ить точно – язык без всяких тебе костей!

Кудахин поправил чуб и отправился в комнатку хозяйки. И уже через минуту он вышел с той самой миской:

– Вот, налетайте, – поставил он на стол миску с оладьями. – А мне некогда, пошел я… Окно чинить.

– Да иди уж, – махнули на него рукой товарищи.

Теперь было не до него – на столе стояла миска с оладьями. И это было совсем не то, что надоевшая каша.

Тая Белова сидела в комнате, когда пришла хозяйка с какой-то миской.

– Ой, Тая… – смущенно покраснела женщина. – А я тут… а у меня… Глянь-ко, ставни на оконце совсем оборвалися. Хотела Кудахина позвать, он жуть, какой рукастый. Вот и наладил бы…

– Конечно, – с пониманием кивнула Тая. – Зовите. А нам с Тишкой как раз надо… Тиша, микролб мой, побежали! Гулять!

Тишка выскочил из-под стола, где у него было облюбовано место, и они вместе с хозяйкой выбежали из избы.

Девушка уселась под раскидистой яблоней, рядом примостился Тишка. Девушка тут же принялась осматривать шерсть собаки – не нахватал ли пес репейника, а то шерсть скатается, придется только вырезать. А Тае так не хотелось портить ему шерсть.

– Тая! Белова! – послышался голос со стороны бани.

Девушка обернулась.

– Тай, подойди, пожалуйста, у меня вопрос к тебе, – звал ее Ясенцев.

Девушка насупилась, но подошла. Вот точно – сейчас начнет какие-нибудь свои шуточки. Однако, она подошла. Ясенцев сам подойти не мог, его посадили охранять пленного немца.

Но парень спросил совсем о другом:

– Ты подскажи мне, Тая, что мне с собакой делать? Вот и умница он, и понимает все, а как увидит фрица, так сразу на него кидается, и хоть ты что с ним делай. Как бы мне его отучить, не подскажешь?

Белова мгновенно забыла все, о чем только думала, и с азартом начала делиться премудростями дрессировки:

– Так надо его приучить, чтобы он себя нормально вел. Вот скажи – как он узнает фрица?

– Известно как – по форме. И по речи еще.

– А когда это с ним немцы разговаривали? – насторожилась девчонка.

– Ладно, не цепляйся к словам, – махнул рукой Ясенцев. – По форме он узнает.

– Вот и надо найти такую же форму, попросить, чтобы кто-то из ребят переоделся и сначала в спокойной обстановке обучать собаку правильному поведению.

Она так азартно начала рассказывать, но вдруг заметила, что Ясенцев совсем не слушает. Он просто открыто ее разглядывает. И даже вон – улыбка от уха до уха. А она ему тут!..

– А ты откуда все знаешь? – усмехнулся парень.

– Оттуда, – буркнула Белова. – Мы с Тишкой не просто недельные курсы проходили, а длительное обучение в специальной школе ДОСААФ, понял?

– Понял. Давай, объясняй, я тебя слушать буду…

Лешка и в самом деле совсем не слушал девчонку. Он смотрел, каким пушистым облаком у нее над головой кудрявятся легкие волосы, ему нравилось наблюдать, как она строго сдвигает брови, как мило играют у нее на щеке ямочки…

– Ясенцев! – рявкнула девчонка.

– Что ж такое? Что ж у вас у всех за манера орать-то на меня? – даже вздрогнул парень. – Ты чего, Тай?

– Ничего… – насупилась девушка и вдруг улыбнулась. – А как нашего сержанта зовут? А то мы все Сенин, да Сенин. А я еще до сих пор не слышала, как его зовут.

– Как зовут… Тимофей Степанович Сенин, как его еще могут звать! – отозвался Лешка.

Тая фыркнула:

– Тимофей… надо же… Тима, значит.

– Какой тебе Тима! – взвился Ясенцев. – Говорю же – Тимофей Степанович!

– Ну да, а смотрит сейчас, как обычный Тима.

Ясенцев обернулся. На крыльце, опираясь плечом о дверной косяк, за ними открыто наблюдал Сенин, ехидно улыбался и жевал травинку.

– Во! На сено перешел, – пробурчал Лешка и как-то слишком громко начал говорить. – А вот ты знаешь, Тая, какой у нас замечательной души человек наш сержант!

– Ну… не знаю еще, но… может быть и так, – еще ничего не понимала девушка.

– А я тебе скажу! – продолжал ораторствовать Лешка. – Это человек справедливый, умный, никогда зря не накажет, не обидит! Справедливый… я говорил?

Белова откровенно смеялась.

– Ну, вот чего тебе все хиханьки-то? – пожимал плечами Лешка.

– Да ничего, – махнула рукой Тая. – Не старайся, он все равно уже ушел.

Лешка обернулся – сержанта уже не было.

– Вот злыдень! Паразит!

– Чего ты сказал? – повернулась к нему Тая.

– Хороший человек, говорю. Поразит своим умом, кого угодно.

Тая усмехнулась, кивнула и снова ушла под яблоню. Иногда так хочется побыть одной, но совсем не получается… И что это тетка Анна про бабью пору говорила? Интересно, а у Таи еще такая пора не наступила? Хм, вот после таких Лешек всякая ересь в голову лезет! … Ага… значит…что там он спрашивал? Как отучить Грифа кидаться на немцев?

Девушка гладила своего пса, который развалился под деревом, и старалась думать только о важном. А сейчас важное – это победа. Потом… все будет потом. Но … отчего-то с каждым днем в голову все чаще лезли мысли, которые совсем не касались войны или победы. Было страшно себе признаться, но…

– Все, Тишка! Я тебе обещаю, что ни о ком я думать не буду! Еще чего! Не время сейчас…

Вечером к Кудахину подошел сержант:

– Андрей, найди Варшова и подойдите ко мне.

Через минуту и Варшов, и Кудахин сидели вместе с сержантом за цветастой занавеской.

– Вот что, – говорил Сенин. – Немца нам у себя держать нельзя. Надо его переправить в соседнюю деревню. Там штаб, они лучше знают, что с ним делать. Я уже по связи доложил, что вы придете, ждут вас. Но… сами понимаете, не по бульвару гулять идете. Собирайтесь, берите собак и через полчаса выходите.

– Есть, – негромко отозвались бойцы.

В избе каждый занимался своим делом, но когда вышли Кудахин и Варшов, их сразу обступили – Сенин просто так к себе никого не зовет.

– Да ничего, ребята, – улыбался Кудахин. – Надо тут сходить… в одно место. Вы сильно-то без нас не скучайте. Мы не долго.

Больше никто ни о чем не расспрашивал – понимали, что больше Кудахин ничего не скажет. А с Варшовым и вовсе говорить не было смысла, тот лишнего слова не обронит.

– Куда это они? – осторожно подсела к Пруткову Тая. – На задание?

– Да на какое задание! – излишне весело ответил Прутков. – Так просто… собак пойдут прогуляют.

– Ночью. Собак прогуляют… – Тая качнула головой. – Вот не умеешь ты, Валерка, врать.

– Не пугайся, дочка, – отозвался Данилов. – Они тут недалеко немца отведут. Чего ж он у нас в бане-то окопался? Не дело это – нечистям в наших чистых баньках проживать.

– Видал, как надо? – кивнула на Данилова Тая. – А ты «собак прогулять».

– Тай! Ну не обижайся, а?

Не успела девчонка ответить, а ее уже звала Анна Мироновна:

– Тая, деточка, а чевойта у тебя собака все время… икает?

– Икает? – не поняла Тая и побежала в маленькую комнату, где она проживала вместе с хозяйкой и, где у Тишки было место под столом.

– Тишка, ты икаешь? – полезла к собаке девчонка. – Микроб, ты чего?

– Да не икает он, это я тебя специально сюда позвала, – туда же, под стол забралась и крупная Анна Мироновна.

– Не икает? А зачем вы… – начала было Тая, но Анна Мироновна ее перебила.

– Я видела, как Андрей мой вместе с Варшовым к Сенину подались. Ты не слышала – зачем? Может, он их куда отправляет?

– Может и отправляет, – выпрямилась Тая. – Да только я не могу вам докладывать все приказы Сенина. Я и сама ничего не знаю.

– Вот я чегойта так переживаю… Прямо вот сердце здесь колыхается, – уперла женщина руку в пышную грудь.

– Да не переживайте, – постаралась успокоить ее Тая. – Данилов сказал, что там дело-то пустяковое. Даже думать не о чем.

– Деточка, на войне нет пустяковых дел, – горько посмотрела на нее хозяйка. – Но… и правда – откуда ж тебе знать…

Через полчаса Варшов и Кудахин уже шагали по направлению к лесу. Собаки молчаливыми тенями шли рядом. Чуть впереди шагал Варшов с Одером, за ним шагал немец со связанными руками, а немного позади шел Кудахин и тыкал ружьем пленного, чтобы тот не слишком медлил. Еще в деревне Лешка Ясенцев заботливо заткнул рот немцу портянкой Листина.

Сейчас пленный шел и как-то тихонько попискивал.

– Молчи, зараза такая! – тыкал его под зад Кудахин. – Вот ведь знает, гад, что нет поблизости фрицев, а все равно зовет их! … Шагай быстрее!

Они почти дошли до деревни, когда Одер тихонько зарычал.

– Ложись! – громким шепотом скомандовал Варшов.

Кудахин со всего размаху ухнулся на землю, не забывая про плоенного – того поддернули за ноги и ослабленный фриц рухнул рядом.

Шагах в пятидесяти осторожно передвигались немцы.

– Ох, и ни х… хрена себе… – выдохнул Кудахин. – Варшов, глянь… их побольше будет, чем нас. Переждем? Шестеро их.

– Значит так, Кудахин, я с Одером иду, отвлекаю их, увожу в ту вон сторону, а ты…

– Нет, Васильич… Не правильно ты придумал. Я – вор, я умею прятаться, убегать и изворачиваться…

– Да какой ты вор!

– Всю жизнь этим занимался, сам ведь знаешь, – прервал друга Кудахин. – Сейчас не про это. Ежели с тобой чего случится – кто лечить-то нас всех будет? И собак наших? Ты ж не тока о себе думай…

Варшов крякнул. Ну, вот никак не хотелось Андрюху отпускать.

– Все, думать некогда!.. – не стал больше разговаривать Андрей. – Валет, за мной!

И он, точно большая змея, ловко пополз в сторону, чтобы увести врагов. Следом за ним неслышно пополз и Валет.

– Вор он… – сжал зубы Варшов. Рядом послышался звук. – Да ты – то молчи! А то пришибу!.. Одер, ляг с ним рядом.

Собака неслышно опустилась рядом с пленным, и тот онемел.

Где-то вдалеке, в той стороне, куда уполз Кудахин, раздался треск веток. Варшов видел, как немцы насторожились, а потом бегом ринулись в ту сторону.

Очень скоро раздались выстрели, а после и вовсе – пулеметная очередь.