Текст книги "Орден не надо"

– По Андрюхе лупят… – покачал головой Варшов и сглотнул. – Все! Теперь и нам пора!

Ветеринар подскочил, дернул немца, но тот не спешил вскакивать – понимал враг, что надо тянуть время, это в его интересах.

Дорога была каждая минута, и возиться с капризным пленным времени не было совсем. Оказалось, Одер понимал это не хуже Варшова. Поэтому он только аккуратно прикусил пухлый немецкий зад, и фриц ласточкой взлетел из укрытия.

– Ну вот, а то стеснялся чего-то… – бурчал Варшов, согнувшись, пробегая между деревьев.

Теперь немец уже не пытался сопротивляться – следом за ним неотступно и неслышно бежал молчаливый мохнатый боец.

Андрей Кудахин заметил, что немцы изменили путь. Теперь они бежали прямо на него.

– Так, Вальтуха! Давай – беги в ту сторону, шуми, гавкай, будто нас здесь рота… Ну, не рота, так хоть отделение… Давай!

Валет кинулся в сторону. Кудахин бросился к кустам. Немцы уже открыто простреливали все кусты, стреляли по деревьям.

– Ага… сейчас я вас дальше уведу… – зайцем петлял парень. – А мы не будет стрелять пока… У нас не так много патронов…Но на вас, гады, хватит!

И он бы увел их дальше, но чья-то шальная пуля перебила ногу.

– Черррт… черт… ладно… а мы все равно уйдем…

К нему неслышно подбежал Валет и упал рядом.

– Валетище! Жив, бродяга! – обрадовался псу Кудахин. – Сейчас…

Немцы окружали.

– Погоди, Валет… пусть подойдут ближе. И вот тогда мы по ним…

Собака и человек лежали рядом бок о бок. И человек, и собака понимали, что это их последний бой. И человек, и собака понимали, что не отступят. Собака только крепче прижалась к человеку.

Кудахин потрепал собаку по загривку.

– Ха! Да мы сейчас вдвоем-то с тобой. Вальтуха!..

Парень принял бой, один, только с Валетом, против шестерых. И уже четырех фрицев он подбил. Осталось только двое. Но у самого Кудахина были перебиты ноги, и левая рука. А самое главное – у него больше не осталось патронов.

– Так, друг мой, Валетище… – тяжело дышал Кудахин. – От тебя сейчас никакого толку, так что… Беги!!! К Сенину!! Вперед! К Сенину!! Давай, Вальтуха! К Сенину!

Вот не зря Варшов придумал всех собак учить различать по имени каждого бойца и бежать к ним по команде. Валет рванулся в сторону деревни.

В этот же миг на Кудахина навалились два фрицы. Обездвиженный парень с перебитой рукой пошел в рукопашную. Рядом послышался резкий немецкий крик – Валет с разгону бросился защищать хозяина, впился в глотку фашиста и замер. Раздались выстрелы. Немцев было шестеро. Пятерых Кудахин и Валет убили. Пятерых. А шестой разрядил обойму в собаку и человека. И сбежал. Он бежал и оглядывался – ему все казалось, что по его следам несется черная, как смоль, собака. А они лежали рядом – человек и его собака, уткнувшись в землю.

Днем хоронили Кудахина и Валета. Возле могилы стояли бойцы, да пара-тройка деревенских баб. Возле самой ямы стояла Анна Мироновна и беззвучно плакала, только раскачивалась всем телом.

– Не гоже собаку-то вместе с человеком хоронить, – слышались голоса каких-то старушек.

– Не собака это, а друг его, – неожиданно повернулась к односельчанкам Анна Мироновна.

– Мы Валета в ноги ему положили, – тихо произнес Прутков. – Пусть его и там Вальтуха охраняет. Меня… если что – меня так же.

– Да прикрой рот-то! – сурово толкнул его в бок Данилов. – Молод ты еще… чтоб так же…

– Так и Андрюха… – попытался было возразить Прутков, но только ниже опустил голову.

– Не хотел я тебя оставлять, сынок… – горько качал головой Варшов. – Не хотел.

– Андрей все правильно рассчитал. Грамотно, – вздохнул Сенин, – Просто… их было больше.

– Да и не остался бы он, – кивнул Ясенцев. – Он …

Парень отошел. В могилу упала первая горсть земли.

Тая стояла недалеко от могилы, и ее тело била крупная дрожь. Девчонку всю колотило.

Сенин незаметно подошел к Беловой и крепко, уверенно прижал ее к своему плечу.

– Все, Тая, все, – проговорил он.

– Я все понимаю… Я не боюсь, – испуганно говорила девчонка. – Только… я после наших… вот, каждый раз так трясет… Я не боюсь, но вот…

– Все, все, Тая… Все, девочка, им уже не больно.

Собаки сидели рядом со своими хозяевами и, будто бы, понимали всю боль. Они были тихи и подавлены…

Вечером Тая сидела в комнате и обнимала за плечи Анну Мироновну.

– Вот ты подумай, – горько вздыхала та, – Ведь тока я счастью-то своему поверила… А ведь мне бабы-то говорили – не забивай голову себе, дура, а я…

– А у него из родных-то был кто? – негромко спрашивала Тая.

– Никого у его не было. Из детского дома он. Всегда рассказывал про своих каких-то жуть каких богатых родителей … Но сам мне и говорил, что врет он все, – печально усмехнулась Анна Мироновна. – Шибко ему не хотелось всю жисть сиротой-то быть. Тока собака и была у его.

– Валет, – кивнула Тая.

– Во, Валет… а мы-то с им договорились, что я его ждать буду. А после войны он ко мне воротится. И здеся бы жили, чем плохо?

Тая швыркнула носом.

– Не плачь, девонька, – вытерла платком мокрое от слез лицо женщина. – Теперича тока на том свете мы с им будем-то… Пойдем-ка на двор… Душу давит, силов никаких нет…

За занавеской у Сенина долго горела лампа. Сержант сидел за столом и на помятом уже листке рисовал человека в каске и военной форме, а рядом с ним черную собаку. Они уходили в небо. Огрызком карандаша Сенин над нарисованным бойцом аккуратно вывел «Кудахин», а над собакой надписал «Валет». Долго смотрел на рисунок, как будто прощался… а потом с силой вытер лицо.

Вот ведь все равно он сегодня не уснет. Проверено. Сколько уже воюет, а никак не может Сенин привыкнуть к гибели своих друзей.

Был ли Кудахин ему другом? Сенин считал, что да. Он всех бойцов их своего отделения считал друзьями. Если не продал, не предал, если рядом в окопах лежал, значит, друг. Чего думать-то? И сколько уже осталось лежать в этой земле… Еще и Андрей.

Глава 4

Сенин встал и вышел из избы.

На здоровенных бревнах, которые здесь валялись еще и с мирных времен, сидела хозяйка избы – Анна Мироновна, рядом с ней, укутавшись в старушечий клетчатый большой платок сидела Тая, а по другую сторону Мироновны сидел Прутков.

Видно было, что беседа у них началась не сейчас, и с приходом Сенина она не прервалась.

– … Кака там учеба, – махнула рукой Анна Мироновна. – У Андрея и было-то всего два класса. Но он шибко мечтал, что после войны сразу пойдет в вечернюю школу… а потом хотел в техникум. Но… А ить я ему говорила: «На что тебе эти тетрадки? Ну куда ты их? Будем жить здеся, скотину заведем, работы непочатый край!». Может, был бы жив так и жили б, а так…

– А ты, Валер, ты хорошо учился? – спросила Тая.

Прутков стеснительно кивнул и покраснел:

– Я в семье один мужик. Отца нет у нас, мама нас с сестрой одна тянула. Все хотела, чтобы я на врача выучился. У меня дед врач и бабушка тоже. Сейчас-то, после войны, много ран, да болезней всяких. Вот я и… Или в милицию пойду, чтобы со Сталом вместе.

– Ого, – удивилась женщина. – Врач или, опять же, милиционер… Эк тебя из стороны в сторону…

– А почему ты собаку Сталом назвал? – склонила голову девушка. – Я вот своего Тишкой назвала, потому что у него такое заковыристое имя… Иностранное – Тион де Браш и там еще чего-то. А по-русски Тихон получается. Тишка. А у тебя почему-то Стал?

– Ну… потому что … когда щенка принесли, он был такой смешной, – усмехался Прутков, наглаживая собаку. – Но я сразу решил – он будет у меня сильный, крепкий и выносливый, как сталь… Ну и … В честь вождя немножко.

Огромный ночной жук с гулом влетел прямо в голову Пруткова. Тот дернулся и гимнастерка порвалась прямо на локте.

– Во какой, а? – возмущался парень. – Прямо тебе бомбардировщик! Из-за него всю гимнастерку себе порвал!

– Пойдем, зашью, – поднялась Анна Мироновна.

– Да я сам потом, – отмахнулся Прутков – никак ему не хотелось уходить.

– Пойдем-пойдем, чего стесняться-то? – женщина подняла под руку парня и повела в избу.

Сопротивляться такой моще у парня не было ни сил, ни отваги.

Сенин и Тая остались вдвоем.

Девушка что-то рисовала на земле прутиком.

– А ты хорошо училась? – посмотрел на нее Сенин.

– Да, очень, – тепло улыбнулась Тая.

– Я так и думал… Ты не могла плохо учиться или двойки таскать. Ты вся такая…

– Какая? – вздернула бровь Тая.

– Правильная, – каким – то совсем новым, незнакомым голосом говорил сейчас Сенин.

– Ага, правильная! – засмеялась Тая. – И ничего не правильная. И двойки у меня были… Одна двойка… Вообще, я всегда училась хорошо. Учителя знали, что я выучу, поэтому, когда я что-то не знала, они просто грозили пальцем. А то и не грозили, а просто говорили: «Хорошо, Тая, завтра подучи и ответишь». И я отвечала. А тут к нам в класс пришла новая учительница по математике. Молоденькая такая. Она меня спросила, а я … почему я тогда не выучила, не помню. И она сразу мне двойку! Да еще и в журнал! Я так ревела!

– Ревела? – удивился Сенин.

– Ну да. От обиды. Мне казалось так обидно, что она без всяких «подучишь и завтра расскажешь», взяла и эту двойку прямо в журнал! – улыбалась девушка, откидывая косу за плечо. – Пришла домой, реву. Рассказала, в чем дело – мама меня стала жалеть: «Не плачь, Таюша. Завтра выучи и подними руку». Но папа маме не разрешил меня успокаивать: «Лида! Прекрати ее жалеть! Она не выучила, потому что поленилась! Другие же смогли ответить, значит, и она могла бы! А еще другого человека обвиняет в своей лени!». И мама только вздохнула и отошла. Только Мишенька… Он залез ко мне на коленки и обнимал меня… ручками… Он маленький еще был…

Сенин понял, что сейчас нельзя допустить воспоминаний. Сегодня – нет.

– А я плохо учился, представляешь? – весело прервал ее сержант. – Сначала вообще был хулиганом, а потом… потом мне родители собаку… нет, совсем еще щенка подарили. Назвали Бураном. А папа – он меня прямо за руку в ДОСААФ отвел. И так меня стали учить, как собаку воспитывать. А заодно и себя. Помню, подрался один раз, так отец мне запретил неделю в школу кинологов ходить.

– Ого… строго он.

– Да не строго… А как еще со мной, если я слов не понимаю…

– А я тоже один раз чуть не подралась! – стыдливо хихикнула девушка. – Правда-правда.

Они сидели долго. Вспоминали свою мирную жизнь, рассказывали какие-то истории и, будто бы, сама война отступала. Будто бы все еще была жива и добрая мама Лида, и строгий ее отец, и маленький братишка Мишутка, будто бы не умерли от голода в блокадном Ленинграде родители Сенина, будто бы над всей страной было спокойное и мирное небо…

Утром Тая слышала, как в избе, в соседней комнате, бойцы выходили во двор, но не хотелось ей оставлять Анну Мироновну одну. Вот и сидела девчонка с женщиной, да хлебала пустой чай уже вторую кружку.

– Белова! – ворвался в комнату Климов. – Ты не слыша… Ух ты! А чего это твой королевич здесь? Под столом залег? Наши собаки все в сарае. Сенин увидит, по головке не погладит! Нагоняя хочешь?

– Тишка! В сарай! – строго скомандовала Тая, и пес послушно шмыгнул из комнаты. Девушка недобро посмотрела на Климова. – Если ты никому не расскажешь, так и до Сенина не дойдет.

– О-ой, а то он не знает? – фыркнул мужик и ехидно подмигнул Беловой.

– Тебе чего надо? – начала закипать девчонка. Ох, и понимала она эти его ухмылки!

– Слушай, Белова, а чего этот у тебя пес такой маленький? – решил по-другому с девчонкой сойтись поближе Климов. – Вот у нас сосед был, у него тоже был спаниель. Так он… он побольше был. И морда у него … вот такая вот.

Климов вытянул нос и губы.

– У него, наверное, русский спаниель был, – смотрела сторону Белова. – А у меня Тишка – английский спаниель.

– Надо же – англичанин! – удивился боец.

– Вот именно, – кивнула Анна Мироновна. – Англичанин, а вон как слова понимает! А ты русский, а толку!

– Чего вы разошлись-то? – не понимал Климов. – Как будто я по доброй воле к вам! Как будто, вот мне хлеба с маслом не давай, а дай только с бабами языки почесать! Я по делу! Варшов наворошил где-то полыни, и теперь всех зовет, обрабатывать собак от блох. Мы все там, во дворе, а тебе что – нужно отдельное, персональное приглашение?

– Иду, – поднялась девчонка.

– Кстати… – закивал Климов головой на платье девушки. – Ты … это… штаны надевай! А то будешь там в своем платье ползать, мужиков смущать.

– Да все мне понятно, – отмахнулась девчонка.

Анна Мироновна поднялась и вышла. Тая стояла к Климову спиной и, наверное, ей показалось, что из комнаты вышел именно он.

Сенин вошел к себе за занавеску и остолбенел – на его кровати мирно развалился Тишка, собака Беловой. Он грозно крикнул, с силой смахнул собаку с кровати, наорал и даже топнул ногой… Но только где-то глубоко внутри себя. А снаружи… он стоял и с болью морщился – слишком остро напомнил этот уютный пес что-то домашнее, мирное, далекое и даже чуть забытое… Его Буран был очень воспитанным кобелем. Очень. Сенин с ним в ДОСААФ ходил заниматься. Но была у Бурана одна слабость – любил он иногда на кровати Сенина понежиться. Сколько ни ругал его хозяин, а Буран все равно – урвет момент, когда дома никого нет и… Это было самым страшным грехом его собаки…

Никак не мог Сенин выгнать Тишку со своей кровати. Да и был серьезный повод зайти к Беловой – чего это она пса распустила… Нет… Пусть она просто … принесет ему … карту с его стола, что ли. Чтобы сама увидела, что ее питомец вытворяет.

Сенин вошел в комнату Таи и замер. В комнате, возле двери, затаив дыхание, уже стоял Климов и боялся шелохнуться – Тая стояла спиной к ним, скидывала платье и собиралась надевать гимнастерку.

Сенин посмотрел на Климова, тот только сглотнул и горько кивнул на Белову – между худеньких девичьих плечиков уродливо стягивал кожу шрам от пули.

Сенин вытолкал Климова, закрыл двери и перевел дыхание.

Бойцы загудели – кто же не видел, как покрасневшие мужчины вылетели из комнаты девчонки.

– И чего это вас, как ошпарило? – смеялся Ясенцев. – Кого увидели?

– Да, видать, девчонка их не ждала, – поддержал Листин. – Кого другого поджидала.

– Слышь ты, дядька, – скрипнул зубами Климов. – И вы все остальные – тоже… Если хоть кто-то, хоть раз про эту девчонку слово дурное скажет… Короче, шальную пулю обеспечу. Лично!

Бойцы переглянулись. Понимали – Климов увидел что-то такое, что совсем не повод для шуток.

– Товарищ сержант! – вбежал в комнату Прутков. – Там вас!

Сенин вышел.

– Кто там его? – негромко спросил Данилов.

– Мужики какие-то… – пожал плечами Прутков. – Я, вот честно, даже не знаю…

– Да это какие-то военные, – вошла в избу Анна Мироновна. – Собаки им нужны, риверсанты…

– Диверсанты… – кивнул Климов. – Подрывники, стало быть…

– А ты, баба, откель знаешь-то? – вздернул на нее брови Данилов.

– А чего не знать – рядом постояла, да послушала, всего и делов, – откровенно призналась женщина.

– О-очень секретный разговор, – расхохотался Ясенцев.

Как только вошел Сенин, к нему сразу же направился Данилов.

– Сенин, сразу говорю – меня бери, – без предисловий начал он. – Мой Кузьмич хорошо натаскан. Подорвет, кого угодно.

– Куда брать? – вытаращил глаза Сенин. – Вы откуда… Что за … вы чего?!

– А того! – подошел Ясенцев. – Надо меня с Грифом взять.

– Да с чего вы взяли, что я…

– Наша-то разведка получше твоей работает, – устало проговорил Данилов. – Бери меня.

Сенин поджал губы и четко произнес:

– Значит… Данилов, Климов и … Листин. Забирайте собак и на машину. На задание. Надо подрывниками поработать. А остальные…

– А я?! Я почему?! – захлебнулся от несправедливости Ясенцев. – Меня почему не берут?

– Ррразговорчики, Ясенцев! – рыкнул Сенин и торопливо вышел из избы.

– А мы?! Мы с Тишкой?! – выскочила из комнаты Белова и бросилась вслед за ним. – У меня Тишка лучше всех подготовлен!! У него дисциплина…

Девчонку уже не было слышно – она побежала доказывать Сенину, как он не прав.

Названные бойцы стали собираться.

– А вот и правда ведь, – усмехался Листин. – У Беловой-то собака лучше всех натаскана. И чего ее не взяли?

– Да ты очумел, старик? – опешил Данилов. – Она ж… девчонка совсем! Дите еще!

– Да я понял… – недобро усмехнулся Листин. – Девчонки, они ведь здесь – то нужнее, да?

– Слышь, Листин, – поднялся Климов. – Я тебя совсем недавно предупреждал, что ежели чего, я и пристрелить могу.

– Во! А я чего говорил! – непонятно чему обрадовался Листин. – Значица, как воевать – это старик Листин, а как за кого морду бить, так это за девчонку! А я ить…

В это время Белова бежала за Сениным и быстро его догнала. Позабыв про все на свете, она резко рванула парня за гимнастерку и развернула его к себе:

– Ты почему меня не послал?! – глубоко дышала она.

– Будешь так себя вести… пошлю, – сдвинул брови Сенин. – Матом. Не думаю, что тебе понравится.

– Ты почему меня не послал?! – шальными глазами смотрела на него Белова. – Мой Тишка прекрасно работает по этой специальности! У меня скоро собака все навыки растеряет!

– Тая… – негромко начала говорить Сенин, но девчонка его прервала.

– А ты знаешь, что про меня говорят? – прищурила она в гневе глаза. – Говорят, что я жена!

– Чья? – не понял Сенин.

– А вот этого не говорят, – горько усмехнулась Белова. – Это у меня за спиной говорят. Ты что – хочешь, чтобы все думали, что твоя?

Сенина будто кипятком облили. Он побагровел, выпрямился, поправил ремень, быстро оглянулся по сторонам:

– Да ты!.. Кто так говорит?! Кто?!! Ты… – потом поиграл желваками, взял себя в руки и процедил сквозь зубы. – Ладно… иди… Бери Тишку и … в машину!

Тайка даже взвизгнула от радости.

– Но! – рявкнул Сенин, а потом подошел совсем близко и прошептал. – Вот только… только попробуй не вернуться.

– Угу… – сверкая глазами, закивала Тая. – Договорились, да?

– Все, иди собирайся, вместо Листина пойдешь, – выдохнул Сенин и быстро пошел к машине, которая ждала бойцов с собаками.

В избу вбежала радостная Белова.

– Все, мальчики! Я с вами! – блестя глазами, заявила она Данилову и Климову. – Сержант сказал, что я вместо Листина.

– Вместо меня? – не поверил Листин.

– Да! Я его уговорила. Да и Тишка мой лучше всех натаскан. Так что… поторопитесь, нас уже ждут!

Они вышли все трое – Данилов, Белова и Климов. На пороге Климов обернулся и посмотрел в самые глаза Листина:

– И как оно тебе теперь, мужик?

Тот ничего не ответил. Да и чего скажешь – боялся он. Всегда боялся.

Не понимал Листин вот этих всех молодых. Ему – то было уже за пятьдесят. Многое в жизни повидал, да и пожил. Но отдавать свою жизнь… Да ведь это еще надо умудриться, чтобы тебя разом-то пристрелили. А то ить бывает, все поотрежут и лежи себе – ни человек, ни бревно. Как дальше-то жить? Нет, со всеми – то рядом воевать не страшно, а вот как одному? Еще ить могут в плен взять. А уж как там зверствуют фрицы-то, известно… Потому и не понимал он этого азарта молодого. «Меня возьмите!», «Нет, меня!». Чего судьбу-то дразнить? Когда тебе срок придет, тогда и возьмут? Куда спешить? Вон, Леха Ясенцев! Обиделся сидит. Надулся. А чего дуться-то? Чего он видел-то, Леха? Ни свадьбу свою не гулял, ни в теплой постели с женой не миловался, первенца на руках не тетешкал. А у него, у Листина все было. Сейчас вот его сын тоже воюет, гордость отцовская. Жена, правда, не дожила. Под бомбежкой погибла. Вот и хочется ему дожить до победы, чтобы сына встретить. Придет парень, а дома никого… Женится потом, дети родятся… и не будет у этих детишек ни бабки, ни деда… И у сына никого не останется… Эх…

– Чего припух, дед? – толкнул его в бок Варшов. – Некрасиво получилось, точно? Переживаешь, что девчонку оговорил?

– А? Ты про что это? – очнулся от своих мыслей Листин.

– Да он и не помнит, что ляпнул, – недобро фыркнул Ясенцев. – Обрадовался, что не взяли его.

– Да и правда… – не стал отпираться Листин. – Чего-то… вот так боязно стало, будто… Не знаю, может, точно мне б конец пришел.

– А так не тебе конец придет, а … – начал было Ясенцев, но Варшов его строго оборвал.

– Ладно, Леха! Хватит уже… Листин, успокойся, – подсел он ближе к нему. – Бывает такое. Успокоишься, и пойдет. У меня тоже было.

– У тебя? – не поверил Ясенцев.

– А что? У меня, – кивнул Варшов. – Вот, помню…

Но дорассказать не успел – в дверях показалась голова почтальона Свиридова:

– Ну вот, я им почту привез, а они… на машинах куда-то подались…

– О-о-о!! Давай! Почта! – тут же подскочили радостные бойцы. Писем из дома ждали все. Правда, и из тыла приходили, порой не радостные вести, но это же был дом…

Кто получил письмо, тот сразу отходил и старался уединиться. Надо было побыть наедине с теми, кто прислал письмо. А кто не получил писем, тот выходил закурить, дергал почтальона, просил, чтобы в своей сумке лучше посмотрел.

– Где они?! – вдруг сорвавшимся голосом закричал Листин и рванул на улицу.

Данилов заботливо подобрал листочек, брошенный Листиным.

– Ах ты, Боже ж мой… – горько покачал он головой. – Похоронка это… На сына его…

Варшов подошел, посмотрел на похоронку и вышел вслед за Листиным.

Еще несколько минут назад перед бойцами сидел мужчина, поживший, но еще бодрый и полный сил, а сейчас по деревенской дороге бежал седой старик, спотыкался, и снова бежал. Рядом с ним бежала его собака. Когда человек падал, то пес быстро лизал его в лицо, и человек снова поднимался.

– Степан Афанасьич! – бежал за ним Варпшов. – Листин!!

Листин упал, и тело его затряслось. Теперь не мог помочь даже верный пес.

– Ну куда тебя понесло-то? Джек, отойди-ка… Степан! Давай-ка, поднимайся… Куда бежал-то?

– Я… – поднимался из грязи мужчина. – Я хотел догнать… не надо Беловой… Меня надо было… Меня…Меня-я-я…

Он был весь в грязи, Варшов его заботливо отряхивал, собака крутилась рядом, понимая, что стряслось что-то большое, горькое, непоправимое. Но Листин ничего не видел и не слышал.

– Ладно, – успокаивал Варшов. – Чего ты? Думаешь, это последний выезд на задание? Да если б последний-то! А то война, сука, она ж кончаться-то не собирается…

Листин медленно, качаясь из стороны в сторону, пошел в избу. Джек трусил рядом с ним.

– Горе какое, – вздохнул Варшов.

Он и сам уже несколько месяцев не мог дождаться письма от своего старшего. Младшему-то всего одиннадцать, с матерью в Сибири они, а вот старшенький… только-только семнадцать исполнилось. И не хотели брать, да соврал… Такой же, как Валерка Прутков да Тая эта…Белова. Дети…

На большом пустыре возле железной дороги залегли Климов, Данилов и Белова. Собаки лежали рядом. Они были грязные-то ли в глине, то ли в обычной земле, но шерсть их имела странный вид.

– Это ты, Климов, правильно придумал – собак в грязи измазать, – негромко бормотал Данилов. – Эти фашисты специально весь лес вырубили, чтобы место хорошо просматривалось.

– Так до вечера нельзя было ждать, – качнул головой Климов. – Сейчас поезд с боеприпасами пройдет. Тай, не замерзла?

– Нет, – отозвалась девчонка.

– Боишься? – опять спросил Климов.

– Чего к девчонке привязался? Тока дураку не страшно… Тихо будь! – рявкнул на него Данилов. – Во… Кажись, едет! Дочка, ты как? Готова?

– Готова, – сурово сдвинула брови девушка.

– Клим, готовься… – набрал полную грудь воздуха Данилов и громким шепотом скомандовал: – Кузьмич, вперед! Груз!!!

– Тишка!! Вперед! Груз!!

– Дина, груз!!

И в ту же секунду собаки, как выпущенные пули, рванули вперед. Легко летел Кузьмич, стелилась над землей Дина, и маленьким мохнатым снарядом несся Тишка. У каждой из собак на шее был привязан груз. Смертельный груз.

Бойцы кинулись в лесок, который находился неподалеку. По рельсам мчал поезд, груженый боеприпасами.

Бойцы неслись со всех ног, как можно дальше. Сейчас надо было уходить. И уходить быстро. Собаки обучены были скинуть груз и искать своих проводников по следам.

Рвануло так, что земля содрогнулась.

В небольшую ямку рухнули Данилов и Климов, Белова только пригнулась.

– Ложись, мать твою! – дернул ее за ногу Данилов. – Сейчас фашисты будут прошивать всю местность…

Девчонка тихонько вскрикнула.

– Правильно, так ее, – хмуро пошутил Климов. – Немец не попал, так Данилов добьет.

– Чего? – испугался Данилов. – С ногой чего?

– Да ничего… – поморщилась девчонка. Данилов не рассчитал с ногой, серьезно ее рванул, нога была или вывихнута, или растянута.

Тая осторожно улеглась, но так и тянула шею – все выглядывала, где там ее собака.

– Вот как только тебя в разведке держали? – ворчал Климов. – Сама маленькая, дохлая, а шея, как у гусыни. Или у этого… как его… Данилов! У кого шея еще длинная?

– У Пруткова… – вглядывался в сторону собак Данилов.

– Да какой тебе Прутков! – ворчал Климов. – У жирафа, во… Тая! Куда ты все тянешься? И чего тебе спокойно не лежится?

– Отцепись ты! – рыкнула на него девчонка. – Тебе не понять.

– Придут они, – уверенно заявил Данилов. – Солдаты они! А я своему строго наказал, чтоб вернулся!

– Главное, выведено из строя несколько вагонов с боеприпасами, – улыбнулся Климов.

Белова как-то странно на него посмотрела, и мужчина сник. А что такого? Они прекрасно выполнили задание, чего не так?

Тая искренне не могла поверить – неужели Климов ни капельки не беспокоится за Дину? Ну… Ладно, не любит он собак, но волноваться-то должен! Он же ее дрессировал, воспитывал, как же… Или он притворяется? Как можно не любить собак? Это же… И, вроде бы, нормальный человек, не трус, не предатель…

Собаки нашли своих проводников через несколько минут.

Грязные, с высунутыми языками, они тяжело дышали и с гордостью поглядывали на хозяев – ну как? Хороши мы? Не подвели? А то!

Данилов наглаживал своего Кузьмича и что-то нежно шептал ему на ухо, старательно роясь в своем вещмешке. Вот точно – опять какой-нибудь сухарик припас. Тая доставала из мешка миску и наливала воду из бутылки, а сама все целовала и наглаживала мохнатую грязную морду Тишки. И только Климов довольно смотрел на Белову и откровенно радовался:

– Я же говорил! Чего было волноваться? А? ну и чего? Чего с ними случиться?

Кузьмич и Тишка уже попили, и только Дина лежала в сторонке, высунув язык, тяжело дышала и смотрела на чужие миски.

– Ты бы собаку-то напоил, – кивнул Данилов на Дину.

Но Тая уже наливала воду в миску и подзывала собаку:

– Дина…иди, попей… Давай, девочка…

Собака жадно смотрела на миску, но с опаской оглядывалась на Климова.

– Ох ты, черт… – почесал голову тот. – Надо было взять мне воду-то…

– Да ты хоть команду дай, чтобы она попила! – не выдержала девчонка. – Она ж ждет!

– Дина, иди, пей, – разрешил Климов, хмуря брови.

Да, сегодня он оплошал. Надо было после задания собаке дать пить, это было правило. Но… Та блин! Еще эта Белова…

– Ну что? Опять что-то не так? – повернулся он к девчонке всем телом.

– Слушай, а чего Сенин тебя не переведет в другое отделение? – склонила голову Тая. – Ты здесь вот точно – не пришей кобыле хвост. А где-нибудь, может, героем станешь.

– Я и здесь стану… А перевести… Сенин обещал, – дернул головой Климов. – Вот, как только, так сразу и… Все ясно? Полегчало?

– Да мне-то все равно, – дернула плечиком девчонка. – Но, думаю, Дине полегчает.

– Хватит ругаться, – оборвал их спор Данилов. – Надо возвращаться. Нам еще до дому добираться. Тая, ты как? Дойдешь?

– А куда я денусь? – усмехнулась девчонка.

Ребята в роте встретили их радушно.

– Во, какие умные собачки! – не мог налюбоваться на собак какой-то молоденький паренек. – Вот, прямо, все понимают!

– Собак любишь? – улыбнулась ему Белова.

– Люблю, – кивнул тот. – Берите меня к себе!

– Возьмем, – кивнула девчонка. – У нас как раз один товарищ к вашим собирается.

– Но ты это… – прервал ее Климов. – Не командуй тут. Это Сенин пусть решает.

– Пусть, – пожала плечами девушка и заторопилась в машину.

Хотела побежать, но не получилось – нога давала о себе знать.

– Ну я, если что, напомню вам потом, да? – кричал парень, когда машина уже отъезжала.

– Напомни, – негромко ухмыльнулся Климов.

Свои встретили тепло, радостно.

– А-а-а!! Молодцы какие!! – прыгал возле машины Ясенцев. – Все приехали!! Все приехали! Все-е-е!!!

– Погоди, а чего с Таей? – насторожился Прутков.

Девушку осторожно снимали с машины ребята из соседнего отделения, которые провожали бойцов.

А к машине уже несся Сенин. Он растолкал всех и кинулся к Беловой.

– Чего ты? Ранили? – беспокойно спрашивал он, ощупывая девушку.

– Да нет, – стыдливо краснела Тая. – Это ничего страшного. Случайно это…

– Климов, мать твою… – повернулся к Климову Сенин. – Чего девчонку не уберегли? Случайно! Что с ногой?

– Как, позвольте, случайно? – старательно прятал усмешку Климов. – Данилов внимательно наблюдал, заметил, что никаких ран нет, и… Простите, саморучно ноги девке выдернул… Простите, Беловой.

– Как это – выдернул? – совсем растерялся сержант.

– Не слушай ты его, сержант, – махнул рукой Данилов. – Упала неловко.

– Там если б он меня за ногу не дернул, мне б голову снесло, – улыбнулась Тая. – Стреляли там, а я высунулась, как дурочка.

– Ты как дурочка даже не засунулась! – поправил ее Климов. – Стояла она – собачку выглядывала!

– Хватит вам! – подбежал Прутков. – Данилов, письмо тебе. Товарищ сержант, и вам письмо…

– Ах ты, божешки, а я тута болтаю стою… – засуетился Данилов. Взял письмо и торопливо отошел в угол двора.

Сенин взяло письмо и положил в карман гимнастерки. Прутков развел руками, как бы показывая, что больше писем нет. Он бы и рад передать, но…

Климов хлопнул его по плечу, дескать, не грусти, не виноват ты, и быстро пошел в избу.

Ребята, которые провожали бойцов, попрощались и поехали к себе, а во дворе так и осталась стоять Тая с собакой.

– У тебя сильно нога болит? – подошел к девушке Прутков.

– Да не сильно… а чего? – повернулась она.

– Погоди, – подошел к ним Сенин. – Дай ногу посмотрю…

Он опустился на колено и осторожно взял девушку за ногу, та пошатнулась и схватилась за его плечо. Но тут же торопливо отдернула – что это она совсем? У всех на виду! Он поднял на нее глаза. И столько в этих глаза было…

– Тай, давай руку, держись за меня, – тут же подскочил к девчонке верный Прутков.

– Ничего страшного, – поднялся Сенин, стараясь смотреть в сторону. – Но к Варшову зайди. Пусть перетянет, быстрее заживет… Варшов!

Варшов уже подходил, а рядом с ним важно шагал Одер, держа в зубах какую-то тряпку.

– Мамочки мои! – всплеснула руками Тая. – Какой ко мне хвостатый доктор спешит! …Варшов, я не про вас.

– Я догадался… давай ногу. Тряпкой перетянем, а то бинты экономить надо.

Он умело затянул ногу, и стало намного легче.

– Здорово! – усмехнулась Белова.

– Пойдем вон туда, – махнул рукой Прутков. – На поляну, за деревню. Пусть собаки поносятся, побегают. У тебя Тишка только с задания, ему б побегать, а?

– Да дай ты девке дух перевести, – покачал головой Варшов. – Прямо неуемный какой.

– Погоди, Валерка, сейчас я только переоденусь, – кивнула Тая и заторопилась в избу.