Текст книги "Серебряный огонь"

– Откуда, черт побери, вам это известно?

Тереза снова жадно притянула его к себе и положила его ладонь на свое возбужденное лоно. Теперь нужно использовать в качестве козыря чувственность, чтобы окончательно сломить его сопротивление.

– От этой бедной, достойной сожаления девочки, которой вы приказали сыграть роль вашей жены. В отчаянии она доверилась мне и попросила о помощи. Она захотела убежать, чтобы не оставаться беззащитной игрушкой в вашей постели. Вам следует помнить, что такие вещи вы можете проделывать только с опытной женщиной, Филипп!

– Да это же...

К счастью, мадам д'Ароне перебила Филиппа, прежде чем он, возмущенный, успел совершить непоправимую ошибку.

– Ваш поступок непростителен, Филипп! Но зачем?

Этой короткой передышки оказалось достаточно маркизу, чтобы вновь вооружиться. Он вполне правдоподобно опустил голову под рассерженным взглядом возлюбленной.

– У меня не было выбора. Де Брюн меня заставил. Он догадался, что я ждал смерти Мов в надежде жениться на вас. Он не желал принимать католичку в свою семью. Когда я вернулся домой для похорон Мов, мне показали ее копию.

Смесь полуправды с отважным враньем оказалась очень удачной. Тереза поверила каждому слову. Она не выносила Амори де Брюна и была готова считать его способным на любой дурной поступок. К тому же Фелина не рассказала ей о подробностях подмены. Упиваясь победой, Тереза проворковала:

– Бедняга, почему вы мне не признались? Сколько времени потрачено зря, сколько ненужных страданий пережито. Де Брюн совсем потерял рассудок, отсюда его глупая выходка.

Филипп сделал вид, что вполне с ней согласен.

– Он был вне себя, однако не осмелился прямо заявить об исчезновении девушки. Он боялся, что об этой истории узнает король. Но многое бы отдал за сведения о том, где сейчас прячется Фелина.

– Еще бы! И не один он!

Встревоженный такой репликой, Филипп постарался замаскировать свое волнение громким смехом, а потом захватил зубами ее плечо.

– Но вы-то, моя любимая, знаете, где она. Ведь вы по своей доброте помогли малышке спрятаться. О нет, не говорите мне, куда. Я просто рад, что наивная девочка наконец исчезла из моей жизни.

Как он и ожидал, мадам д'Ароне захотелось тут же показать свою осведомленность. Увы, сказанное ею нанесло ему жестокий удар.

– Если бы я это знала, я бы дорого продала старому скряге сведения о ней. Разумеется, после нашей свадьбы, любимый. Он, кстати, знает, что малышка исповедует католичество, как и наш король? Ошибка де Брюна заключалась в том, что он не потрудился подыскать для Мов замену среди протестанток.

Раздраженный таким отклонением в сторону религии, маркиз рискнул высказать свое удивление.

– Как вы не знаете? Я думал, что вы помогли ей бежать из Парижа?

– Да, мой друг. Она должна была уехать из Парижа на барже, которая направлялась в Руан. В такое время года баржи не слишком часто проверяют. Но как только малышка там оказалась, она неожиданно словно сквозь землю провалилась.

Филиппу понадобилось все его хладнокровие, чтобы сохранить скучающее выражение на лице.

– А что с ней могло случиться?

Тереза слегка смущенно пожала полными плечами.

– Не спрашивайте. Человек, который пообещал мне, что на той барже можно быстрее всего уехать из столицы, через два дня узнал, будто малышка сбежала о баржи во время первой же остановки.

Человек. Наверняка граф де Сюрвилье. Парней, которые ему служили, маркиз увидел во время охоты. Бывшие солдаты, тупые, плутоватые, жестокие. Неужели экипаж баржи был таким же? Что могли сделать подобные люди с девушкой, красивой, как Фелина?

– А кто вам сказал об этом?

Благородная дама сексуально раскинулась среди подушек и провела по губам розовым языком.

– Вероятно, она проявила строптивость, когда члены экипажа захотели с ней позабавиться. Сена достаточно глубока, в ней сильное течение. Кто знает, что она уносит с собой в море!

Хладнокровный и сдержанный Филипп не позволил отразиться на лице страху, проникшему в его сердце. Речь шла о Фелине. О жизни самой любимой женщины.

– А не мог ли тот, кто вам об этом рассказал, сам овладеть ею? Юная наивная особа любому покажется лакомым кусочком.

Тереза д'Ароне язвительно рассмеялась.

– Возможно, он так бы и поступил, если бы я ему сообщила, кого он увозит из Парижа. Но позвольте мне сохранять мои тайны. Преданная мне горничная провожала ее до баржи. Я не желала рисковать. Ведь я надеялась после ее исчезновения стать вашей женой.

Как магнитом притягивала взгляд Филиппа белая шея, на которой выделялся слегка выпуклый кадык, когда обнаженная мадам закидывала назад голову, пытаясь подчеркнуть линии бюста. Было бы нетрудно положить на кадык пальцы и надавить.

Желание уничтожить всякое проявление жизни в этом гнусном теле было столь велико, что детали расплывались в красном мареве, возникшем перед его глазами. Она вполне заслуживала смерти. Каждая секунда ее мучений и страха оказалась бы только каплей на раскаленном камне в сравнении с огромным количеством скопившегося внутри нее зла.

Но очень скоро его желание прошло. Слишком уж быстрой, легкой стала бы теперь ее смерть. Нет, Тереза д'Ароне должна жить. Жить и надеяться, страдать и разочаровываться еще долгие, прескверные для нее годы.

– Ах, я так люблю, когда вы смотрите на меня, словно стремясь меня проглотить. Скорее, мой отважный воин, овладейте мною, я ваша добыча, ваша жертва, ваша рабыня! – прошептала она.

Испытывая глубочайшее отвращение, маркиз изо всех сил оттолкнул ее. Женщина ударилась затылком о деревянный столик, на котором стояло вино. Брызги вина и разбитого стекла покрыли пол перед диваном.

– Филипп...

Ее испуганный вопль оборвался, когда она заметила, как окаменело его лицо. Раздетый до пояса, мускулистый, грозный мужчина навис над ее ложем.

– Не существует слов в языке, мадам, которые позволили бы мне выразить все мое к вам презрение! – произнес он ледяным тоном.

– Но Филипп, вы же любите меня.

Грубо вырванная из сладострастных ощущений, она с изумлением уставилась на маркиза. Ее ушибленная голова отказывалась воспринимать увиденное глазами и услышанное ушами.

– Люблю? Вы мараете это большое чувство, когда ваш рот произносит такие слова. Скорее я до самой смерти останусь в одиночестве, чем еще раз прикоснусь к вам хотя бы кочергой, мадам.

Он успел натянуть одежду и прикрепить кружевное жабо над темно-зеленым бархатным жилетом.

– Но я ничего не понимаю... – запинаясь, пролепетала Тереза д'Ароне.

– Ничего? Объясняю. Я с самого начала догадывался, что именно вам обязан исчезновением единственной любимой мною женщины. Я воспользовался вашей чувственностью для получения необходимой информации.

Потрясение дамы с каждой фразой уменьшалось. Приподняв верхнюю губу и обнажив зубы, она превратила лицо в маску разгневанной мегеры.

– Маркиз де Анделис и дешевая комедиантка! Разве не смешно? – прошипела она. – Ну что же, мой друг, ищите свою маленькую возлюбленную на дне Сены... Желаю успеха! В феврале там достаточно холодная вода!

Не обращая внимания на поток ядовитых слов, Филипп направился к двери. Однако, взявшись за ручку, еще раз обернулся.

– Если хоть одно слово из всей истории выскочит за пределы этого помещения, я постараюсь, чтобы вы жалели о своей болтливости до последнего дня жизни. То же касается и вашего подлого приятеля графа де Сюрвилье! Вы не потрудились собрать доказательства того, о чем можете сообщить. Мое слово будет свидетельствовать против вашего. Чье слово весомее, вам легко сообразить. Будьте здоровы и пожелайте мне найти ту девушку, в чью судьбу вы без спроса вмешались. Это избавит вас от многих неприятностей.

– Вон!

Требование запоздало. Яростный крик лишь разрядил отчаяние Терезы д'Ароне, с которым ей пришлось безропотно принять последние предостережения. В бессильной злобе, рыдая, швырнула она в мраморную колонну камина стакан, случайно упавший не на пол, а на диван. Хрустальные осколки зазвенели о мрамор.

Маркиз, действительно, располагал великолепными козырями. Она слишком поспешно вела игру и потерпела поражение. Удачей для нее стала бы теперь возможность выйти замуж за графа. Лежать с эдаким болваном каждый вечер в постели... О, какое наказание!

Глава 17

– Простите мою навязчивость, мсье, но мне срочно нужно с вами поговорить!

Живые темные глаза, треугольное подвижное лицо под полотняным чепцом показались маркизу знакомыми, вот только не мог он сразу вспомнить, почему. Судя по скромному шерстяному платью и белому переднику, женщина относилась к числу молодых служанок, коих так много было в Лувре.

Ее желание говорить с ним в этот поздний ночной час пробудило в нем любопытство. Вероятно, она поджидала его перед дверью мадам д'Ароне.

– Я, кажется, знаю тебя, не так ли?

– Я Иветта, камеристка вашей супруги.

Филипп Вернон прищурил глаза и невольно огляделся. Поблизости никого не было. Камеристка Фелины, да, конечно. Его так переполнили последние события, что ему стоило немалого труда сосредоточиться на повседневных, привычных вещах.

– Чего тебе нужно? Я полагаю, ты получила полностью причитавшуюся тебе плату, когда маркиза вернулась в провинцию. Есть какие-то претензии?

– Нет, господин, мсье де Брюн был очень щедр. Только... только я думаю, я должна вам кое-что сообщить о вашей супруге! – Его молчание побудило ее добавить: – Кое-что очень важное, господин.

Филипп согласился.

– Не здесь! Пойдем в мои покои.

Иветта без возражений последовала за ним. Ей пришлось приподнять подол, чтобы поспевать за его стремительными шагами. По крайней мере, у нее не оставалось времени на дальнейшие колебания в связи с данным Фелине обещанием.

Пока Филипп Вернон разводил огонь и зажигал свечи, создавая в помещении мягкий свет, Иветта зябко потирала руки.

В знакомых ей стенах стало холодно и голо. Исчезли ковры, сундуки и кресла. Создавалось впечатление, что и маркиз собирался в скором времени покинуть столицу.

Он резко повернулся к камеристке.

– У тебя послание от супруги? Говори!

Под его испытующим взглядом Иветте пришлось собрать все свое мужество.

– Я... Я знаю, что она не поехала в Анделис, как считают придворные. Я... Я видела, как она уходила в ту ночь перед днем приношения даров.

– Ты видела?

Двумя широкими шагами Филипп подошел к ней и схватил за плечи. В сильном возбуждении он не заметил, что причинил ей боль. Камеристка подавила стон.

– Рассказывай, – потребовал он.

Теперь Иветта не могла молчать, даже если бы захотела. Страх за супругу, написанный на лице маркиза, показал ей, что она обязана говорить. Она пыталась внести какой-то порядок в совершенно невероятную историю.

– В тот вечер маркиза плохо себя чувствовала. Ей захотелось выйти на воздух. Но после прогулки по парку ей стало еще хуже. Я уложила ее в постель, но она отказалась от еды и от всякой помощи. Вынужденная подчиниться, я тем не менее беспокоилась за госпожу. С ее здоровьем было не все благополучно. Поэтому я решила еще раз взглянуть на нее, прежде чем лечь спать.

Филипп отпустил плечи горничной и отошел к камину, облокотившись на его карниз. Сгорая от нетерпения, он все же не стал ее перебивать.

– Прозвучало два удара колокола в полночь, и каково же было мое удивление, когда я увидела ее полностью одетой, в плаще, с узелком в руках, выходящей из покоев. Я быстро завернула за угол, едва не столкнувшись с ней. Когда я решилась снова осторожно выглянуть, она уже подходила к большой лестнице. Я колебалась. И тут заметила фигуру, шедшую вслед за ней, очевидно, тайком. Обе проскользнули к боковому выходу, ведущему к галерее, которая спускалась к реке. В тот час боковой выход не охранялся. Я подкралась поближе и увидела вторую женщину, беседующую с маркизой, а затем вышедшую вместе с ней наружу.

– Ты пошла за ними?

Маркиз еле справлялся со своим волнением. Иветта кивнула.

– Они направились к грузовому причалу на реке. Там их ждал мужчина с фонарем. После нескольких слов он схватил мадам и скрылся вместе с ней в темноте. Я услышала лишь скрип досок и вскрик, который сразу оборвался. Как будто кому-то зажали рот.

– О, Боже, эти подлецы...

Филипп провел тыльной стороной ладони по лбу. Иветта прервала рассказ, но, увидев нетерпеливый жест, сразу продолжила:

– Другая фигура прошла мимо меня, господин, и я узнала ее.

– Кто же другая? Я должен вытягивать из тебя подробности?

– О, нет, господин, простите. Другой была Янина, горничная мадам д'Ароне. Мы не очень ладим с ней и не раз уже ссорились. Она... Она злая ведьма, но очень предана своей госпоже. С того момента мне стало совершенно ясно, что происходит что-то нехорошее. Так как баржи отплывают из города только утром, я попыталась своевременно обратиться за помощью.

– За помощью? – повторил Филипп сердито. – Значит, ты подошла к мсье де Брюну и попросила его послать своих людей на баржу?

Иветта смущенно теребила свой подол, потупив взор.

– Нет, господин!

– Тогда ты будешь виновата, если моя супруга не выживет после столь опасных приключений!

– Я думала...

Иветта сначала замялась, а потом еще быстрее продолжила свой рассказ.

– Она выжила, господин. Шарль Дане, мой жених, капитан дворцовой стражи. Я обратилась к нему. Он пробрался на баржу и освободил мадам. Парни заперли ее в одном из трюмов. Кроме страха, пережитого ею, с ней больше ничего не случилось. На следующий день Шарль отвез ее в Сан-Дени.

Филипп Вернон разглядывал юную женщину, сурово насупив брови. Затем раздраженно проворчал:

– Поправь меня, если я ошибусь. Существует ли вероятность, что ты знала причину, по которой моя супруга покинула дворец, и потому не стала обращаться к ее отцу?

Теперь могла помочь только правда.

– Да, господин. И я поклялась ей спасением своей души, что никому не сообщу того, что знаю.

– Эту клятву можно нарушить, раз уж ты стоишь здесь и говоришь со мной. Не будешь ли ты столь любезна, чтобы назвать эту непонятную причину?

Иветта поняла, как неразумно делать маркиза своим врагом.

– У нее... скоро будет ребенок! – прошептала она еле внятно.

– Что-о-о?

Иветта, скрепя сердце, подтвердила:

– Ваша супруга в интересном положении, господин, Узнав об этом, она сильно изменилась. Запретила мне говорить о беременности. Особенно мсье де Брюну и вам... Странная реакция для счастливой матери.

Понятнее она не пожелала высказать свои соображения относительно отцовства. Если у маркиза есть собственные сомнения на сей счет, пусть сам разбирается в своих проблемах. Торопясь, она продолжала:

– Мне ясно, что я обманула ее доверие, сообщив вам об этом. Но ведь ей нужно помочь. Такая дама, как она, не в состоянии позаботиться о себе и ребенке. Вы... я уверена, что мадам любит вас всем сердцем, господин!

Иветте еще не приходилось встречать супружескую пару, сохранившую такие сильные чувства друг к другу. Поэтому она набралась смелости обратиться к маркизу за помощью. Стоило лишь посмотреть, как они ласкали друг друга глазами, даже находясь в разных концах помещения. Подобная любовь не может исчезнуть бесследно, на что и возлагала Иветта все надежды.

Филиппу потребовалось какое-то время для избавления от шока, вызванного внезапным сообщением.

– Глупая маленькая гордая киска! – пробормотал он с горечью, не замечая, что произносил свои мысли вслух перед Иветтой. – Так вот почему она сбежала. И кто только вбил ей в голову подобные понятия о чести?

Наконец, овладев собой, он развеял все колебания горничной.

– Ты правильно поступила. И не пожалеешь о том, что решилась помочь своей госпоже. Даю слово.

Молодая женщина облегченно присела в реверансе.

– Я была бы рада служить ей и впредь. Она добра и справедлива, не сердитесь на нее!

– Чтобы исполнить это желание, мне нужно сначала отыскать ее. Если б я представлял, где ее искать!..

– Она рассталась с капитаном Дане недалеко от Люзарша. Он рассказал, что она буквально прогнала его, заявив, будто добралась до нужного места и сможет обойтись без его дальнейшей помощи. Она ведь бывает очень энергичной, когда ей потребуется.

– Кому ты об этом говоришь!

Первые признаки улыбки появились в посветлевших глазах маркиза.

– Итак, Люзарш... Благодарю тебя. Думаю, теперь мне понятно, где начинать поиски.

– Вы мне сообщите, если она в безопасности?

– Обещаю. Впрочем, ты можешь дожидаться ее в замке Анделис. Если готова на какой-то период покинуть своего капитана. Завтра мой камердинер с багажом и прочими слугами отправится туда. Тебе не обязательно отвечать сейчас. Я скажу камердинеру, что о своем решении ты сообщишь ему.

Иветта с благодарностью присела в реверансе, хотя в голове у нее мелькнула любопытная мысль: «Кто же все-таки отец ребенка, которого ждет маркиза? Разве так реагирует обманутый супруг? Наверняка, нет. Но если сам маркиз был отцом, почему маркиза предпочла сбежать, а не сообщить ему о своей беременности? Да, не просто понять этих благородных дам».

– Сюрвилье?

Амори де Брюн взглянул на зятя, в сапогах и со шпорами ходившего взад и вперед по комнате, в которой он собрался позавтракать.

– Почему именно Сюрвилье? Ведь ты говорил, что там у нее не осталось родственников. Где же она найдет приют?

Филипп поднял голову.

– Об этом я хотел спросить вас. Вам она доверяла гораздо больше, чем мне. Вы наверняка говорили с ней о жизни, которую она вела до встречи со мной.

После некоторого раздумья де Брюн кивнул.

– Ну, пожалуй, священник. Аббат... постой-ка, по-моему, Видам. Он учил ее читать и писать. Кажется, он был доверенным лицом ее покойной матери, и когда та умерла, почувствовал ответственность за девушку. Ее все время угнетало то, что она уехала, не попрощавшись с ним.

– Хорошо. Тогда я начну поиски с него. Пожелайте мне счастливого пути, отец!

Филипп Вернон уже натянул перчатки, когда раздался протестующий возглас.

– Вы хотите ехать один? Ни в коем случае! Я еду с вами!

С удивлением посмотрел маркиз на морщинистое лицо, напомнившее ему, в сочетании с сердитыми серыми глазами, Фелину в моменты ее категорического несогласия.

– Отец, об этом не может быть и речи. Вспомните о своей подагре! Вы не сумеете скакать верхом по проселочным дорогам.

– Кто сказал, что я поскачу верхом? Я поеду в карете. Как иначе ты собираешься везти девушку в замок Анделис? Посадишь беременную перед собой в седло? Так или иначе, но это, скорее всего, единственный для меня шанс увидеть внука. Я не позволю рисковать его жизнью!

В некоторых случаях старшие, безусловно, бывают правы. Прошло больше недели с тех пор, как Фелина исчезла. Где бы она ни находилась, и что бы с ней ни случилось, несколько лишних часов, пожалуй, не будут иметь такого уж большого значения.

К тому же ему понадобится поддержка, если придется убеждать маленькую упрямицу не отказываться от собственного счастья. Он достаточно хорошо знал Фелину, чтобы опасаться проявления ее внезапной чрезмерной гордости, которая способна заставить девушку снова бежать от него вместе с ребенком. Она считает себя мало подходящей для него, и будет очень сложно доказывать обратное.

– Все упаковано, распоряженья отданы. Вы должны лишь приказать, чтоб запрягали, – добавил де Брюн, не поняв, чем объясняется долгое молчание зятя. – И не пытайтесь мне доказывать, что сейчас неподходящее для путешествия время года. У меня нет желания ожидать вестей в замке Анделис или в Лувре на протяжении долгих часов и дней, не зная наверняка, когда я их получу.

Он чем-то напоминал рассерженного кабана, готового к последнему сражению. Массивная голова на плотной шее агрессивно наклонилась вперед. Поднимаясь с кресла, он даже забыл опереться на палку. Де Брюн решился бы самостоятельно отправиться в Сюрвилье, если бы Филипп не захотел взять его с собой.

Поняв это, Филипп нехотя согласился.

– Видит Бог, вы тверже мельничного жернова. Я прикажу принести в карету закрытую жаровню и несколько покрывал, чтобы вы не страдали от холода. Мы отправимся в путь, когда откроют юродские ворота.

Удовлетворенный старик кивнул. Ему тоже не нужна была задержка.

Глава 18

Жюль де Видам, младший из одиннадцати детей, подаренных Алисой де Видам своему супругу Роберту, прежде чем она умерла при очередных родах, с самого начала должен был стать священником. Небольшого количества земель и деревень, доставшихся барону вокруг обветшавшего господского дома в Патуа, едва хватало для старшего сына и для приданого пяти дочерям. Поскольку Жюль никоим образом не подходил для военной службы, его ожидала только церковь.

Годы и заботы преждевременно состарили аббата. Хотя ему было чуть за пятьдесят, седые волосы и худое изможденное лицоделали его похожим на семидесятилетнего. Голодная зима в Сюрвилье, приближавшаяся к своему концу, довершила остальное изаставила его усомниться в милости Всемогущего. Почему именно бедняки должны за все расплачиваться?

Немногие озябшие деревенские жители, присутствовавшие в это печальное утро на погребении маленького Жозефа, который, к несчастью для родителей, не пережил тягот прошедших месяцев, плотнее кутались в ветхую одежду. Они мечтали о тепле домашних очагов. Только кое-кто из них обратил внимание на забрызганную грязью богатую карету, остановившуюся около церкви.

Аббат Видам был единственным, к своему изумлению, разглядевшим через кладбищенскую ограду всадника, сопровождавшего карету. Соскочив с коня, всадник открыл дверцы кареты. Неужели гости? Гости к нему?

Почтение, с каким всадник помог старому господину вылезти из кареты, позволяло предположить, что приехали отец исын, хотя внешне они мало походили друг на друга. Затем аббат заметил на лице старшего, тяжело опиравшегося на палку, следы страдания.

– Аббат Видам? – хрипло спросил тот и в ответ на молчаливый кивок головы священника сказал: – Разрешите задать вам несколько вопросов. Мы разыскиваем молодую женщину по имени Фелина!

– Фелину? Дочь Жана? Но... Пройдемте со мной в дом, господа. Он очень скромный, но там горит огонь и стены защищают от пронизывающего ветра. Кажется, в этом году весна никогда не наступит.

Дом аббата, сложенный из балок и камней, пригнулся под свисавшей соломенной крышей. Большую часть одноэтажного здания занимало помещение, служившее одновременно кухней, кабинетом и кладовой. Однако на крюках возле дымохода, где обычно коптилась свинина или колбаса, висели лишь пучки травы. Огонь в передней части очага действительно создавал приятное тепло. Грубо сколоченный стол, две скамьи и кресло с потертым кожаным покрытием, а также конторка, сундук и двустворчатый шкаф составляли всю мебель. Большое деревянное распятье с грубо вырезанным, крестьянским образом Христа украшало оштукатуренную стену возле очага.

– Садитесь!

Аббат пододвинул для старшего гостя кресло поближе к огню и задумчиво поглядел на кипящую в котле жидкость.

– Густой отвар из трав рассчитан лишь на согревание, однако, если вы голодны, я был бы рад предложить вам свое гостеприимство.

Убедившись в том, что тесть сидит удобно, Филипп сразу приступил к делу. Он даже не поблагодарил за предложение мало аппетитной еды.

– Итак, аббат, не можете ли вы сообщить нам, где находится Фелина?

Его бесцеремонность заставила священника стать осторожным.

– Простите, если я не сразу вам отвечу, но не скажете ли мне, что побудило вас узнавать о местопребывании девушки? Что связывает с вами Фелину? И кто вы?

Старик поспешил вмешаться в беседу.

– Я – Амори де Брюн, а этот нетерпеливый молодой мужчина – мой зять, маркиз де Анделис, Филипп Вернон. Фелина жила в нашем доме до... до конца предыдущей недели.

Отец Видам тоже подошел к огню, наслаждаясь теплом, проникавшим в его закоченевшее тело. Однако блаженное состояние не повлияло на его настороженность. Он попытался нащупать взаимосвязь.

– Она была у вас служанкой? Мне странно, что два высокородных господина ищут следы простой девицы, Она вас обокрала? Или существуют иные причины?

Стиснув зубы, маркиз убедился, что Видам не тот простой деревенский священник, которому можно заморочить голову красивой сказкой или примитивным враньем.

– Хотя бы успокойте нас сначала, сказав, что она жива и здорова.

Амори де Брюн вновь дипломатично подключился к беседе.

Аббат Видам пожал плечами.

– Не могу, господа. Фелина исчезла из Сюрвилье в августе прошлого года. Она и ее сестра Бландина покинули деревню ночью, ничего мне не сказав и даже не попрощавшись.

В его голосе слышалась обида на то, что с ним не попрощались.

– И с тех пор вы ничего о ней не слышали?

– Ничего!

Священник заметил в горящих глазах младшего мужчины вспышку такой боли, с трудом подавляемой, что наконец перестал обращать внимание па его раздражение. И снова попросил уточнений.

– Объясните мне все подробней. Я тогда подумал, что обе девушки от отчаянья бросились в реку и вода унесла их трупы. У них не осталось родных в деревне, и никого не встревожило их исчезновение. Деревня жила другими заботами. Я упрекал себя за недостаточное внимание к ним. Фелине я пытался внушить смирение, однако оно мало соответствовало ее характеру.

В печальных глазах Филиппа мелькнула понимающая улыбка. У его маленькой киски имелось немало качеств, но смирением она не обладала. Тут священник не ошибался.

Внезапно охрипшим голосом маркиз произнес:

– В этом виноват я, отец Видам. Девушка тогда угодила под колеса моей кареты и была слегка травмирована. Я взял ее с собой, прежде чем она поняла, что расстается с этим местом. Потом она поправилась и жила в нашем доме.

Его ловкая интерпретация смелой авантюры, в которую вовлекли ничего не подозревавшую девушку, заставила Амори де Брюна плотно сжать губы. В самом деле, лучше не обо всем рассказывать аббату. Однако удовлетворится ли тот подобным объяснением?

Уже следующие слова аббата убедили де Брюна в обратном.

– Должен признаться, господа, меня это все-таки удивляет. Двум благородным господам попадается во время их путешествия молодая крестьянка... К тому же вы ведь протестанты, если я не ошибаюсь?

Строгость одежды старшего и нетронутая гостями чаша со святой водой, стоявшая у двери, позволили священнику определить их вероисповедание.

Амори де Брюн опять подключился к беседе.

– Относительно последнего вы правы. Наверное, вы нас лучше поймете, если я скажу, что Фелина внешне очень похожа на мою умершую дочь Мов. Я полюбил ее как вторую дочь и очень беспокоюсь за нее.

– Почему же она убежала, если вы стали ей отцом и предоставили крышу над головой?

Настойчивость, с которой этот умный сельский священник посыпал солью открытую рану, довела Филиппа до белого каления.

– Она ждет ребенка, аббат, и чтобы вы не задавали новых хитроумных вопросов, отвечу – это мой ребенок.

– Помилуй ее, Святая Дева.

Аббат Видам осенил себя широким крестом.

– Всегда самые невинные и красивые становятся вашими жертвами, благородные господа.

Филипп в гневе ударил кулаком по ладони другой руки.

– Послушайте, аббат, я не соблазнял невинной девицы! Я люблю Фелину, и она тоже любит меня! Всем сердцем! Потому она и сбежала, упрямое, непослушное создание! Но я найду ее и женюсь на ней, даже если мне придется тащить ее к алтарю за волосы!

Неподдельное отчаянье, прозвучавшее в словах молодого дворянина, убедило Видама в правдивости его чувств больше, чем сами несдержанные, похожие на брань слова.

– Боюсь, что, несмотря на любовь, она мало изменилась, господа. – Аббат тяжело вздохнул. – Фелина всегда действовала по своему хотению. На горе своей благочестивой матери, надеявшейся всем сердцем на вступление именно этой дочери в монастырь, где бы она научилась смирять свои страсти.

Фелина в монастыре? Его страстная, вспыльчивая, жизнелюбивая, упрямая возлюбленная в монастыре?

Филипп издал протестующий звук, настолько диким ему показалась подобная возможность.

– Как понимать ваши слова «именно этой дочери», отец Видам?

Амори де Брюн с любопытством наклонился вперед, пытаясь прочесть ответ на лице священника.

Видам посмотрел на конторку. Взгляд де Брюна, полный ожидания, обратился туда же. На конторке лежала Библия в тяжелом кожаном переплете, хранившем следы постоянного использования. А также тоненький потрепанный томик, блестевший в рассеянном свете от затянутого пергаментом окна необычной позолотой.

Эту книгу взял в руки аббат, предварительно полистав ее, и прижал к складкам своей сутаны. Его костлявые, скрюченные от подагры пальцы прикрывали лишь небольшие участки переплета с позолоченным искусным мастером растительным орнаментом.

– Часослов! Наверняка Часослов благородной дамы? Как он к вам попал?

Голос де Брюна прозвучал глухо. Было заметно, что старого дворянина по каким-то причинам взволновал вид книги. Здоровый цвет его лица сменился бледностью, а все тело застыло в напряжении.

– Книга принадлежала матери Фелины, которая завещала мне ее после своей смерти.

Волнение де Брюна возросло.

– Хотите мне сказать, что простая крестьянка владела таким ценным изданием? Знаете ли вы, сколько оно стоит?

– Книга принадлежала матери Фелины, – повторил аббат Видам настойчиво, а затем тихо добавил: – Ее настоящей матери. Бландина, жена Жана, была приемной матерью Фелины. Ребенка произвела на свет другая женщина.

Хрип, вырвавшийся из груди Амори де Брюна, казалось, наполнил все помещение. Он протянул руку, потребовав:

– Дайте мне книгу! Прошу вас!

Священник повиновался, а Филипп с удивлением наблюдал за тем, как тесть взял книгу с такой осторожностью, которая намного превышала немалую стоимость роскошного издания.

Наконец он раскрыл книгу и стал пристально разглядывать книжный знак, изображавший герб с искусными линиями и поблекшими красками.

– Вам знаком этот герб, отец? – пробормотал маркиз, внезапно охваченный необъяснимым волнением.

Амори де Брюн медленно кивнул.

– Знакомы и книга, и герб, Филипп. Видите якорь и меч, скрещенные над морскими волнами, отец Видам? Мореплаватели и рыцари дю Рок участвовали во втором крестовом походе. Герб после этого похода вместе с графским титулом был им пожалован Людовиком VII. И уже несколько столетий в их роду хранится Часослов, однажды переписанный и проиллюстрированный для благочестивой графини.

Филипп попытался вспомнить.

– Дю Рок? Мне знакома эта фамилия, но при королевском дворе нет ее представителей. Почему, отец?

– Последняя представительница древнего и славного рода погибла в ту проклятую ночь двадцать с лишним лет назад, когда в королевстве устроили беспощадную охоту на людей протестантского вероисповедания. Я имею в виду Маризан, Филипп. Маризан де Брюн, мою супругу. Она была урожденной дю Рок.

– Однако... как могла книга попасть в руки крестьянки?

Разумный и вполне оправданный вопрос Филиппа заставил аббата Видама устало присесть на скамью возле гладко оструганного деревянного стола.