Текст книги "Черное эхо: Эдем"

– Что именно меня должно насторожить?

– Да все! – Левенхауз раздраженно всплеснул руками. – Прототип умеет только убивать, причем смертью мучительной и медленной. А ты в нем видишь какие-то перспективы.

– Верно, – Кордиале эта вспышка ничуть не смутила. – Поверь мне, Карл, способность убивать – меньшее, что в нем скрывается. Обычно вирусы сами показывают свою силу, без помощи и согласия человека. Полагаю, этот не станет исключением – такому джинну в лампе долго не усидеть.

Биохимик покачал головой с недовольным видом.

– Надеюсь, ты хотя бы не собираешься эту лампу тереть? Лично мне становится крайне неуютно при одной мысли, что рядом со мной обитает неизученный и опасный вирус.

– Не он рядом с тобой, а ты рядом с ним.

– Еще лучше.

Кордиале помолчал. Левенхауз все так же сидел в кресле, смотря на друга исподлобья.

– Карл. Ты помнишь цель, которую я поставил себе, когда только пришел в мир большой науки?

– Нечто на стыке сухой науки и туманной философии, – откликнулся Левенхауз, неохотно кивнул. – Евгеника. Тебе взбрело в голову, что можно изменить человека. Глупо, как по мне.

– Учитывая, что геном человека более чем на 32% состоит из информации, кодируемой вирус-подобными элементами, я бы не был так уверен в бесперспективности наших исследований. Изменив ДНК, можно изменить многое.

– Ты замахнулся на лавры Бога, – Левенхауз был мрачен. – Это уже чересчур.

Кордиале хмыкнул:

– Вызываешь на спор «религия против науки»? А как же знаменитое высказывание папы Пия XII, дескать, «подлинная наука обнаруживает Бога за каждой открытой ей дверью»?

– Это не аксиома, – биохимик был упрям. – Из каждого правила есть исключения. Например, при обнаружении смертельно опасного вируса и попытках поиграть с ним.

– Способность изменить мир тоже дарована Богом, – заметил Стефано почти равнодушно. – Значит, надо ее использовать.

Левенхауз открыл рот, собираясь возражать, но тут же передумал, и только поморщился. Кордиале усмехнулся:

– Я понимаю твои сомнения, Карл. Но не могу тебя в них поддержать. Этот вирус таит в себе невероятные возможности, и я не собираюсь упускать этот шанс.

– Ладно, – Левенхауз вздохнул, – я не во всем с тобой согласен, но можешь на меня рассчитывать. Только не заиграйся с этим ящиком Пандоры.

15 мая 2015,

Каир

– Особенностью эпидемии Эбола в 2013–2015 годах является то, что уже через три месяца после начала заражения вирус мутировал, что сделало его более заразным для человека, и этим, в свою очередь, можно объяснить масштабы эпидемии, – докладчик чуть развернулся и махнул рукой на монитор позади него, указывая на графики и цифры. – Начавшаяся в декабре 2013 года в Либерии, Гвинее, Нигерии и Республике Конго вспышка вируса забрала за три неполных года одиннадцать тысяч жизней. Это связано сразу с несколькими факторами – бедность населения, отсутствие должного уровня гигиены и здравоохранения.

– Проанализировав образцы вируса, исследователи сделали вывод, что вирус приобрел мутацию, отвечающую за поверхность основного белка, который связывается с клетками жертвы. Мутация получила название А82V. Гены болезнетворного патогена были изучены в режиме реального времени. А82V позволила вирусу заражать клетки человека и других приматов в четыре раза эффективнее неизмененного вируса.

Стефано вспомнил свои предположения по поводу эпидемии, высказанные еще в 2013 году. Тогда к его словам не особо прислушались, предпочтя верить более оптимистичным прогнозам – и что в итоге вышло? Только после того, как ВОЗ одобрила использование вакцины и эпидемия пошла на убыль, аналитики были вынуждены признать правоту Кордиале.

Да, этот штамм оказался куда изворотливее, чем многим хотелось бы думать. Однако глупо было думать, что скорость мутации всегда будет неизменной.

– Кайлахун не стесняется присылать своих специалистов? – с почти не скрываемой издевкой поинтересовался кто-то, сидевший позади Стефано. – Даже после того, как крупно облажался с антидотом? Признаться, я удивлен.

Стефано усмехнулся. Полумрак в зале не давал возможности различить выражение лица критика, но узнать его по голосу и представить насмешливо изогнутые брови не составило труда. Даже оборачиваться не надо было.

– Диего Рамирес, – протянул он, не меняя позы: Стефано все так же облокачивался на спинку пустующего кресла впереди, положив подбородок на сцепленные в замок руки. – Удивлен не меньше вашего. Не думал, что Африка входит в спектр интересов Дивизиона.

Нарываешься, Стефано?

Каждая встреча с представителем организации, известной как Дивизион, давала Стефано удивительно четкое ощущение надвигающейся угрозы. Вообще-то, Кордиале очутился на чужом поле боя совершенно случайно, и Дивизион вполне мог оставить его в покое, но так было только до того момента, как вирусолог Кордиале и сенатор Жан-Поль Фламини прекратили скрывать факт своего сотрудничества. Отныне между троицей основателей фармацевтического концерна «FRC» и «дивизионерами», как иронично называл их Кордиале, уже несколько лет существовало напряженное противостояние. И Диего Рамирес, по мнению Стефано, был наиболее непредсказуемым из всех, кого только мог прислать на это заседание Дивизион.

А это значит, что придется следить за каждым его движением, в буквальном смысле. Не хочется получить нож в спину от неуравновешенного субъекта с манией величия.

– Цифры впечатляют, – Стефано указал на большой монитор позади выступающего докладчика, и развернулся так, чтобы сидеть боком к собеседнику.

Рамирес презрительно фыркнул и чуть сдвинулся с места. Крупные черты лица, тяжелый подбородок, цепкий взгляд – Стефано этот человек напоминал барса, готового прыгнуть в любой момент.

– Как будто вам есть какое-то дело до любых цифр, если только это не ваш банковский счет!

– Учитывая несомненную связь этих цифр с моей работой, за которую мне и платят, не могу с вами согласиться, – учтиво возразил Кордиале, наблюдая за сменой ораторов на сцене.

Алессандро Лаццари? Любопытно… С чего вдруг представитель Комиссии по контролю за деятельностью в сфере фармацевтики пожаловал в Каир? Вроде бы вакцина и так производится под чутким руководством Комиссии.

От Стефано не укрылось, каким взглядом на докладчика смотрит Рамирес, и ученый едва не присвистнул. Такой концентрации злобы у испанца он еще не видел.

Ну конечно. Лаццари со своей командой наверняка наступили на хвост Дивизиону, а обид эти ребята не прощают никому. А это значит, что синьору Лаццари можно начинать беспокоиться за свою жизнь.

– Проблемы с контролем? – поинтересовался Стефано, не отрывая взгляда от трибуны. Впрочем, полностью оставить Рамиреса без присмотра он не рискнул, так что словно невзначай отодвинулся в сторону, отдаляясь от испанца.

Рамирес сощурил глаза. Взгляд полыхал яростью.

– С чего вы взяли? – прошипел он. Кордиале беспечно пожал плечами:

– У вас не очень хорошо получается скрывать эмоции.

С огнем играешь, Стефано. Этот человек без колебаний может убить тебя, а потом спокойно встать и выйти из зала. Учитывая, что сидит он в тени, опознать убийцу будет сложно.

– Говорят, вы построили новый комплекс, – неожиданно спокойно сказал Рамирес. – Конго… ужасное место. Почему там?

– Ко всему можно привыкнуть, – откликнулся Стефано почти задумчиво. – Предпочитаю изучать вирус в его родной среде обитания.

– Чем же вам не угодил Кайлахун?

Ты тратишь мое время.

– После того, как к моему мнению не захотели прислушаться, я несколько охладел к Центру.

Стефано использовал паузы в этом странном разговоре, чтобы прислушаться к Лаццари, и ему все больше казалось, что именно представитель Комиссии по контролю является истинной целью Рамиреса. Тема его выступления напрямую затрагивала интересы Дивизиона.

Вот только догадывается ли сам Лаццари, что вскрывает секреты, за которые Рамирес и компания готовы убивать, не раздумывая?

Черт, Алессандро, ты что, совсем не понимаешь, как подставляешь себя?

– Да, все мы в курсе, что вы предпочитаете прямой контакт с вирусами, а не демагогию, разводимую вокруг них, – отозвался Рамирес негромко. Стефано отвлеченно подумал, что сейчас испанец похож на коршуна, ясно видящего свою жертву.

– Моя цель – добиться полной победы над Эбола. На большее не замахиваюсь.

Рамирес не ответил. Стефано готов был биться об заклад, что сейчас испанцу наплевать на него, потому что все внимание приковано к Лаццари.

– Какую цель вы преследуете, Рамирес? – прямо спросил он. – Как связана недавняя эпидемия с интересами Дивизиона? Производство вакцины уже налажено, и вам не перехватить инициативу. В банальное любопытство я давно не верю. Так в чем дело?

Рамирес смерил его насмешливым взглядом и откровенно расхохотался:

– Вы на самом деле ждете ответа на этот вопрос, Кордиале?

– Если в содержании ответа нет ничего противозаконного, то и в вопросе я не вижу ничего странного, – откликнулся Стефано вежливо, зевнул, прикрыв рот. – Простите, мне пора.

Право же, Дивизион мог прислать кого-нибудь сообразительнее Рамиреса. Если только Анжелика не отправилась на какое-то другое мероприятие.

Найти Лаццари оказалось несложно; подойти к нему, изображая искреннее удивление – тоже. А вот объяснить упрямому итальянцу, что неразумно вещать с трибуны о грехах сильных мира сего, Стефано так и не смог.

– Своя жизнь не дорога, так подумай о семье, – вполголоса посоветовал он, вежливо улыбаясь: для всех вокруг эта встреча не должна была выглядеть личной. – Как будто не в курсе, что они могут расправиться с Марией и детьми.

– Успокойся, Стефано, – Лаццари ободряюще улыбнулся. – Мы все прекрасно понимаем риск.

– Так какого же черта…

– Это лишь видимая часть плана. Прости, я не могу раскрывать детали.

– Потому, что я тоже на подозрении у Комиссии?

Лаццари посерьезнел, качнул головой:

– Нет. Потому, что с таким же успехом они могут взяться за твою семью. А мне этого не хочется.

– Ты упрям, как баран, Лаццари, – Стефано шепотом чертыхнулся.

– Я твердо знаю, к чему следует идти, и не намерен отступать.

– Тебя не переубедить.

– Тобой движут родственные чувства? – внезапно поинтересовался Лаццари. – Или нечто другое?

– У Стефано Кордиале не может быть ничего общего с представителем Комиссии по контролю, – отозвался Стефано, помолчал и усмехнулся. – Только тот факт, что моя сестра выскочила замуж за проходимца, сумевшего за двадцать лет достичь таких высот. Ничего больше.

Лаццари рассмеялся, несильно хлопнул его по плечу.

– Это называется «ничего больше»?

Диего Рамирес угрюмо наблюдал за ними, стоя в тени у стены.

29 ноября 2016,

Рим

Погода в последние несколько дней неизменно радовала холодными дождями и пронизывающим ветром, а прогнозы синоптиков оставались все такими же: не ждите перемен еще неделю, а то и больше.

Левенхауз никогда не любил осень, впадая в меланхолическое состояние вплоть до апреля. А уж сейчас, когда к погодным условиям добавились такие же мрачные размышления по поводу работы над вирусом, биохимику и вовсе хотелось запереться в комнате и не высовывать оттуда нос. Кордиале подтрунивал над другом, язвил, однако в душу не лез.

Трио основателей концерна «FRC» за прошедшие полгода собиралось четыре раза, и каждый раз встречи проходили в разных местах: Конго, Каир, Лондон, Мюнхен. В этот раз общий сбор было решено провести в доме банкира Паоло Росси.

В гостиной было уютно: над овальным столом висела хрустальная люстра, но углы комнаты оставались в тени, давая возможность желающим уединиться и подумать о своем. В камине весело потрескивали дрова, и Левенхауз предпочел устроиться в кресле поближе к огню, наслаждаясь ароматом и вкусом красного вина из бара Росси.

Стефано Кордиале стоял у окна, сцепив руки в замок за спиной и глядя на непогоду снаружи. Выглядел вирусолог довольным жизнью, и Левенхауз прекрасно понимал его.

– Все идет по плану, и в график укладываемся, – заметил сенатор Фламини, закончив изучать отчет. – Вижу, вам удалось немного разобраться в природе этого вируса.

– Немного, – согласился Кордиале задумчивым тоном, все так же стоя вполоборота к остальным. – Однако глобальные открытия еще впереди.

– Прогноз то ли обнадеживающий, то ли пугающий, – пробормотал Паоло Росси, устроившийся в кресле. Выглядел финансист утомленным, и тени под глазами только усиливали это впечатление.

– Как всегда, – Фламини усмехнулся, кинул взгляд на ученого. – Начинай лекцию, профессор. Вкратце обо всем, и понятным простому смертному языком, хорошо?

Стефано ответил усмешкой и кивнул.

– Начнем с начала, как говорится. 2013 год, начало очередной эпидемии. Привычное для Африки явление, плюс к тому в этот раз вирус мутировал, так что найти вакцину стало еще сложнее. Да, антивирус был создан, производство вакцины налажено, но прежде чем это произошло, погибли тысячи людей.

Он сделал паузу, потом продолжил:

– Прототип был обнаружен в марте 2015 года…

– Откуда ты узнал, где его следует искать? – перебил Фламини. – Без скидок на мифы и легенды.

Кордиале с безмятежным видом пожал плечами:

– Я абсолютно не был уверен, что найду нечто подобное. В декабре 2013, работая над отчетами в Центре, я наткнулся на старую заметку в газете, где парой слов было рассказано о таинственной лихорадке, убивающей каждого, кто зайдет в джунгли в районе пещеры недалеко от старого рудника. Эбола? Почему именно этот район считался запретным издавна? И почему бельгийцы взорвали рудник в 1905 году?

– Короче говоря, ты опять пошел на поводу у своей интуиции, – насмешливо прокомментировал Фламини. – Хотя в этот раз, будем честны, тебе удалось удивить даже меня.

– До такой степени, что ты согласился выделить средства на постройку «Эдема», – в том же духе отозвался Стефано, тоже усмехаясь. – Да, этот таинственный район заинтересовал меня не на шутку, и я решил отправить туда поисковую бригаду. Рабочим очень нужны были деньги, и их не остановили никакие мифы. Так был найден Прототип.

– И погибли восемь человек, – добавил Росси, просматривая отчеты.

– Да, – согласился Стефано, – мне жаль, что так вышло.

Фламини фыркнул, выражая свое мнение по поводу искренности ученого, но ничего не сказал.

– Прототип на 97% был схож с Эбола. Инкубационный период после заражения – от двух до четырех дней, смертность стопроцентная. Путь передачи – при контакте с вирусом напрямую или с зараженным, – Стефано присел на подоконник, сложив руки на груди. – Все симптомы геморрагической лихорадки, первые симптомы – внезапное появление лихорадки, мышечные боли, головная боль. При попадании в организм вирус отключает те части иммунной системы, которые должны выявить заражение и начать борьбу. Кровеносные сосуды слабеют, что приводит к обширным кровотечениям. Зараженный умирает в муках.

– Впечатляет, – признал Фламини. – Так Прототип действовал таким же образом?

– Семеро из зараженных умерли от кровотечений, – отозвался Кордиале, – но восьмой преподнес сюрприз. Он записал свои ощущения и мысли перед смертью, и нам удалось выяснить, что последние его воспоминания не принадлежали ему.

– Это крайне любопытно. Так, значит, этот штамм обладает способностью хранить воспоминания зараженных людей и каким-то образом передавать их следующему, кто входит в контакт с ним?

– Да, именно так. Но проблема оказалась в том, что сам по себе Прототип был крайне нестабилен, и изучить его, прежде чем он распадется, было практически невозможно. Пришлось соединить его с другими штаммами.

Стефано изящно соскользнул с подоконника и взял со стола тонкую папку.

– Проекты «Альфа-1» и «Альфа-2», проведенные в августе 2015, были попыткой исследовать Прототип в соединении со штаммами других вирусов. Первый закончился провалом, второй позволил продлить время существования Прототипа в стабильном состоянии до шести дней, но в общем-то, ничего больше не дал. Мы пошли дальше, – он вытащил из папки еще один лист. – Май 2016 года, проект «Бета». Если не углубляться в дебри научных терминов, можно сказать, что это была своего рода перегонка «Альфы-2» и получение в итоге более стабильного штамма. Мы протестировали его на животных, и в результате они стали физически сильнее и куда агрессивнее. Но жили только неделю, после чего умирали все до единой. Так что «Бета» стала биологическим оружием быстрого действия.

– Еще одна грань твоего таланта, – усмехнулся Фламини, изучая протянутый другом файл. – Что было дальше?

– Дальше были два провальных проекта…

– Опять провальных? – судя по тону, Фламини иронизировал. Кордиале насмешливо прищурился, кивнул:

– Бывают в жизни огорчения… Итак, в июне была «Альфа-3», о которой даже вспоминать не хочется, в июле – «Гамма», принцип которой выражен в самом названии. Мы пробовали облучить штамм радиацией, и получили прогнозируемый результат: непредсказуемые мутации, которые невозможно контролировать. Это был тупик. Но в сентябре мы смогли провести опыт, который я могу назвать успешным и годным для дальнейшего развития исследований Прототипа. Это был проект «Дельта». Подсказку я получил на майском заседании ВОЗ в Каире: изменчивость Эбола. Я соединил Прототип с новым штаммом Эбола, и в итоге получился штамм, способный поднять планку выживаемости до пятидесяти процентов. Более того, зараженные особи получали невероятную физическую силу, скорость реакций, выносливость. Однако через две недели зараженные погибали, все до единого.

– Так что же дало тебе повод для оптимизма? – поинтересовался Фламини.

Кордиале торжествующе улыбнулся, вытащил из кармана висевшего на спинке стула пиджака и поднял маленькую пробирку с зеленой жидкостью. Оглядел всех присутствующих:

– Вот это, господа. На основе вакцины от Эбола я создал экспериментальный антидот, и опробовал его на выживших животных. Срок их жизни продлился до месяца.

– Экспериментальный, – протянул сенатор, потер подбородок. – То есть, сейчас ты работаешь над его улучшением.

– Абсолютно верно, это одно из направлений исследований в «Эдеме». Параллельно мы работаем над повышением стабильности «Дельты», – Кордиале неторопливо обошел вокруг стола. – Совсем скоро я смогу сказать точно, что из себя представляет этот вирус.

Фламини усмехнулся:

– За «Эдем»!

– За «Эдем», – откликнулись Кордиале и Росси.

Левенхауз еле слышно хмыкнул, устраиваясь поудобнее и протягивая ноги к огню.

Авантюры превращаются в нечто куда серьезнее…

Из заметок доктора Стефано Кордиале

Впервые я задумался о возможности существования вируса, подобного этому, в далеком 2004 году. Синтез вируса с нужными для исследований характеристиками – давно не проблема для науки, и шансов изучить любой штамм у меня было предостаточно.

Проблема в том, что изучать воспроизведенный в лаборатории вирус, на мой взгляд, аналогично наблюдению за дикой природой через решетку вольера в зоопарке. Запертый в клетке, штамм не может развернуться и показать всю свою силу. Для меня это «мертвые» исследования.

2015 год стал для меня началом новой эпохи.

22 марта группа рабочих обнаружила в пещере на севере Конго неизвестный вирус. Возбудитель дожидался своего часа в каком-то анаэробном организме. При проведении раскопок он попал в подходящую среду и активизировался.

В течение нескольких часов вещество-убийца проникло в организм рабочих. Действие его весьма напоминало Эбола. В частности, тот фактор, что вирус буквально утопил своих жертв в их же крови и жидкостях организма. Легкие были атрофированы – такое впечатление, что они взорвались: ни одного целого капилляра. Но перед этим неизвестный агент, поразительно ядовитый и проворный, заблокировал легкие и перекрыл эритроцитам стремительную (¾ секунды) подачу кислорода.

В любом случае, я чувствую, что работа над этим вирусом способна дать мне то, к чему я стремился все эти годы…

Глава вторая

Точка невозврата

2 июня 2016,

София, Болгария

Имеет ли время значение, если забыта точка отсчета?

Он устало откинулся на спинку деревянной скамейки, закрыл глаза. Окружавшие звуки и запахи города давно стали привычными и не отвлекали. Впрочем, все чаще ему казалось, что уж лучше бы происходило хоть что-нибудь, способное разбавить монотонность будней и дать ощущение, что он живет, а не существует в виде некой биологической массы без цели и смысла.

Каждый день одно и то же: подъем в шесть, быстрый завтрак у хозяйки квартиры, потом изматывающая работа на заводе, где тебя уважают за старательность и усердие, но сторонятся из-за нелюдимого характера. Вечером возвращаешься в опостылевшую комнату, заваливаешься спать. Никаких ярких и запоминающихся событий, ничего такого, что отличало бы день вчерашний от сегодняшнего.

Разве такой должна быть жизнь?

Он стиснул виски до боли, зажмурился, словно это могло помочь избавиться от пустоты внутри.

Память предала его, кинув издевательской подачкой только имя: Маркус.

Словно кто-то свыше дал шанс начать все сначала – как в компьютерной игре. Выбирай себе новое имя, какое хочешь, живи свободно, не привязанный ни к кому и ни к чему… вот только платой за это будет забвение. Тотальное отсутствие любых точек соприкосновения с внешним миром, исключая рабочие контакты. Никто тебя не помнит, равно как и ты абсолютно равнодушен к окружающим – что они есть, что их нет, все едино.

Все, что раньше имело смысл, исчезло в тумане. Он не помнил ни одной детали из своей биографии – семья, друзья, родные? Откуда он вообще родом? Чего хотел и ради чего жил?

Пустота. Словно бы родился только четыре месяца назад, и теперь должен был заполнять лакуны в памяти. Вот только дело не сдвигалось с мертвой точки.

Элементарно – и так сложно: понять, кто ты и чего хочешь.

На скамейку рядом с ним опустился кто-то и добродушно проговорил:

– А я тебя искал. Мог бы догадаться, что ты опять в парке.

Голос был глуховатый, приятный, с довольно сильным акцентом. Маркус посмотрел на мужчину, поднял брови:

– Зачем искал?

Удлиненное открытое лицо, коротко подстриженные волосы, карие глаза – мужчина внушал доверие с первого взгляда, и Маркус уже убедился, что первое впечатление не подвело. Горан стал его лучшим и едва ли не единственным другом в Болгарии. Более того, именно он нашел потерявшего память Маркуса в одном из переулков Софии четыре месяца назад и ввел в местное общество. Так что Маркус был бесконечно благодарен другу за все, что тот сделал.

– Ребята собираются на стадионе, хотят матч-реванш, – Горан улыбнулся, потом посерьезнел и положил руку на плечо Маркусу. – Что, опять?..

– Ага, – мрачно откликнулся Маркус, – опять. Черт бы побрал эти секундные всплески воспоминаний – толку с них ноль. Только душу бередят.

– Когда следующий сеанс?

– Завтра, – Маркус помолчал, глядя на газон, по которому, наплевав на правила, бегали с криками дети. – Наверное, это просто трата времени. Чем может помочь мне психоаналитик?

– А я вот уверен, что ты не зря к нему ходишь, – возразил Горан уверенно и откинулся на спинку скамьи, раскинув руки в стороны и подставив лицо солнечным лучам. – Хороший день.

– Да, – просто согласился Маркус, – хороший.

– А сейчас – пошли на стадион, – Горан посмотрел на друга. – Или еще позагорать хочешь?

– Пошли, – Маркус поднялся на ноги. – Чего тут сидеть и жалеть себя?

___

Больницы он ненавидел всеми фибрами души, и с того самого момента, когда переступал порог, мечтал уйти подальше. Однако Горан настаивал, чтобы Маркус ходил к психоаналитику – вдруг тот поможет вспомнить прошлое. Пришлось, скрепя сердце, согласиться.

Особых изменений Маркус не замечал, разве что кратковременные видения стали приходить чуть чаще. Но картинки мелькали перед внутренним взором всего секунду, и понять, что этим хочет сказать ему собственное подсознание, было невозможно. Доктор Динков заверял его, что на начальных этапах такое часто бывает, и дальше будет лучше.

– У вас явные проблемы с выражением эмоций, – заявил Динков, просматривая бумаги с результатами анализов и тестов. Невысокий и уже лысеющий, доктор носил очки в тяжелой оправе, и этот аксессуар словно делал его еще ниже. – Вы замкнулись в себе, мистер Маркус, и не хотите раскрываться.

Маркус молча смотрел на него исподлобья, сидя напротив. Возражать доктору не хотелось – было лень говорить. Динков воспользовался этим, чтобы вывалить на пациента ворох своих заключений:

– С психическим здоровьем все в порядке – вы на редкость уравновешены, и я даже не представляю, что можете выйти из себя и разозлиться. Но вот что касается проблемы с потерей памяти – тут все несколько сложнее. Нет-нет, вы здоровы, не волнуйтесь на этот счет. Но у меня создалось четкое ощущение, что вы не можете вспомнить прошлое только потому, что не хотите вспоминать.

Маркус недоверчиво посмотрел на него:

– А зачем же тогда я сюда прихожу каждые две недели?

– Так бывает, когда в прошлом есть какая-то сильная травма, – Динков закрыл папку с данными о пациенте, поправил очки и быстро улыбнулся. – Я подозреваю, что ваш случай именно из таких. Вы пережили что-то настолько травмирующее психику, что ваш мозг предпочел закрыть воспоминания об этом случае, чтобы избежать более серьезных проблем, вроде нервного срыва, а то и попытки суицида.

– Но разве подобные травмы нельзя выявить всякими тестами? – Маркус махнул рукой на висевший на стене плакат с изображением чернильной кляксы – теста Роршаха. – Существует же масса способов извлечь воспоминания, запрятанные даже очень глубоко, разве нет?

– Повторяю, мистер Маркус – я так думаю, что вы пережили нечто очень травмирующее, и ваш мозг просто заблокировал этот участок, – настойчиво сказал Динков. – А вместе с ним под блок попали и многие другие воспоминания из вашей жизни. Но также я уверен, что это пройдет со временем, вам только не надо торопить события.

– Ладно, – тяжело выдохнул Маркус, опустил голову. – И много обычно уходит времени?

– Месяцы, – отозвался негромко Динков. – Иногда годы.

– Понятно, – Маркус встал, одернул рубашку. – Спасибо, доктор. До свидания.

– До свидания, мистер Маркус, – доктор смотрел с участием и почему-то часто моргал, напоминая сову. – Не отчаивайтесь, прошу вас.

В коридоре он сел на скамейку и уставился невидящим взглядом в светло-зеленую стену напротив, ероша короткие волосы. Слова доктора Динкова совершенно не утешали его – жить без прошлого было все сложнее. Маркус чувствовал себя акробатом, вышедшим прогуляться по канату под куполом цирка, и неожиданно обнаружившим, что страховки нет, и по канату он идет только на свой страх и риск.

Он закрыл глаза и постарался выровнять дыхание, чтобы привести мысли в порядок. Мимо неторопливо прошла женщина – он понял это по донесшемуся аромату ирисов – и Маркус открыл глаза и посмотрел на нее, сам не понимая, почему отвлекается от концентрации.

– Нет, Виктор, я больше не могу ждать, – произнесла женщина, остановилась, держа телефон. Фыркнула насмешливо. – Ты издеваешься, да?

Она стояла спиной к нему, и Маркус не мог видеть ее лица. Чуть выше среднего роста, стройная, в дорогом легком костюме цвета шампанского и сумочкой на локте, она производила впечатление уверенной в себе, а может, и надменной – эти нотки звучали в ее голосе, были заметны в горделивой осанке и позе. Потом она повернулась и почему-то посмотрела прямо на Маркуса, как будто почувствовала его взгляд на себе.

…брюнетка с насмешливой улыбкой и серыми глазами негромко смеется, потом щурится и произносит его имя:

– Маркус, – так, словно они знакомы вечность, и она за что-то злится на него.

Парень с пепельно-белыми, живописно растрепанными волосами, что стоит рядом с ней, резко оборачивается на ее голос и, заметив Маркуса, издевательски скалится:

– Он не поможет.

Девушка, что смотрит в душу и читает мысли, медленно наклоняет голову к плечу и что-то еще говорит, но слов уже не разобрать…

Маркус резко тряхнул головой, прогоняя видение.

Это еще что за хрень?!

Девушка в настоящем смотрела на него, приподняв точеные брови в изумлении и закусив чуть припухлую нижнюю губу. Потом сунула телефон в карман пиджака и медленно шагнула к Маркусу. Она была в очках, закрывавших пол-лица, но Маркус ни секунды не сомневался, что глаза у нее серые.

Вот не хватало мне еще незнакомки в спутанных воспоминаниях!

Она между тем смотрела на него, остановившись совсем близко, и Маркус внезапно запаниковал, абсолютно не понимая причины. Он быстро встал и пошел к выходу, обогнув незнакомку и ускорив шаг. Но у поворота коридора вдруг остановился и, глубоко вздохнув, повернулся.

Незнакомка уже поворачивалась, чтобы уйти. Маркус окликнул ее:

– Подождите, пожалуйста!

Она остановилась, подняла брови, вопрошая – что надо? Маркус нерешительно шагнул к ней, ощущая, как неровно бьется сердце, и сердясь на себя.

– Чем могу помочь? – мелодичным, хрипловатым голосом спросила девушка, явно не чувствуя никакой стесненности. Маркус подошел к ней и на выдохе проговорил:

– Мы раньше не встречались?

– Если это попытка подкатить ко мне…

– Нет-нет, вы не так поняли! Я всего лишь пытаюсь вспомнить, кто я такой, – честно сказал он. – И мне показалось, что я… что мы могли быть знакомы.

Она наклонила голову, разглядывая его, и у Маркуса вновь возникло острое чувство дежа вю.

– Вряд ли, – наконец ответила она, быстро улыбнулась – холодной и чарующей улыбкой. – Я вас не помню, увы.

Ну да. А ты чего ожидал?

– Понятно, – он не удержался от вздоха. – Извините за беспокойство.

Она не стала его останавливать, и Маркус пошел к выходу. Происшествие на некоторое время выбило его из колеи, и теперь он хотел поскорее забыть все это.

Однако у судьбы оказалось неплохое чувство юмора. Маркус сидел на скамейке неподалеку от входа, разглядывая причудливо подстриженные клумбы, когда на него упала чья-то тень, а мгновением позже донесся аромат ирисов.

– Такой тоскливый взгляд, – произнесла девушка, и неожиданно опустилась на корточки, сохраняя невероятное изящество. – Не помнить себя – должно быть, это ужасно.

И слова, и действия незнакомки настолько поразили Маркуса, что несколько секунд он не мог понять, как на это вторжение в жизнь реагировать.

– Вам-то что? – проворчал он. Ему не хотелось видеть сейчас других людей, и не хотелось, чтобы они видели его слабость. А тут эта девчонка…

Она разглядывала его лицо внимательно, не упуская ни малейшей черты, как скульптор, ищущий натурщика. Потом сняла очки, и Маркус уже не мог отвести взгляда.

Серые гипнотизирующие глаза, такие красивые, и в то же время такие холодные…

– Я не занимаюсь благотворительностью, – спокойно сказала она, наконец, – но мы можем помочь друг другу. Мне нужен телохранитель, а ты, кажется, достаточно силен, – она протянула руку и пробежала пальцами по его плечу, руке.

Ощущение было приятным, Маркус вздрогнул, изо всех сил стараясь сохранять невозмутимость. Девушка быстро усмехнулась: