Текст книги "Легенды и сказки баскского народа"
Автор книги: Мариана Монтейро
Жанр: Европейская старинная литература, Классика
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)
IV.
Колокола монастыря в Бурсении созывали к молитве, а Катарина горько плакала от отчаяния, что так быстро течет время и неумолимо приближается час, когда Мартино уйдет и, возможно, никогда не вернется, а она его никогда больше не увидит. Напрасно она смотрела на бурлящую реку в надежде, что покажутся камни, служившие переправой. Камни оставались скрытыми под высокой водой, которая неслась и ревела с огромной силой.
«Пресвятая Дева! – в горе воскликнула Катарина. – Что я сделала плохого, из-за чего Мартино усомнился во мне и теперь идет погибать в сражениях, которые уносят жизни самых храбрых рыцарей и самых достойных юношей Бискайи? Какое-то ужасное недоразумение или какая-то клевета сделали несчастными нас обоих. Одно мое слово могло бы вывести Мартино из заблуждения и отговорить его от этого ужасного решения, но я не могу подойти к нему, я не могу даже поговорить с ним, потому что ревущая вода разделяет нас. О! Я бы отдала свою жизнь, чтобы преодолеть этот яростный поток, прежде чем колокола Бурсении пробьют полночь, а каждый их удар повторит, что ни для Мартино, ни для меня не будет больше счастья в этом мире!»
Так говорила несчастная Катарина, плача у каштана и глядя на реку в надежде, что воды опадут и покажутся камни, по которым она так часто переходила на другой берег и которые теперь скрывала река. Потом, повернувшись к полям и дому Итурриоса, она высматривала знакомую фигуру Мартино, который, увы, не появлялся на том берегу, – как он это делал раньше, – чтобы обменяться нежными словами со своей любимой Катариной.
Внезапно она услышала позади себя шаги и, обернувшись, увидела, что к ней подходит таинственный незнакомец, который прошлой ночью попросился на ночлег в их доме. Надежда, дикая и нелепая, появилась в душе Катарины.
«Отсюда до Арангурена, что лежит над долиной Сальседо, нет ни одного моста, – подумала она. – Но этот человек перешел реку где-то недалеко отсюда. Возможно, какое-нибудь из огромных деревьев, растущих по берегам, опрокинул ветер и оно упало поперек реки, а по нему, как по мосту, он перешел на этот берег. Если это так, то он может показать мне это место и я переберусь через реку, чтобы увидеть Мартино, прежде чем он уйдет на войну».
Эта мысль молниеносно родилась в голове Катарины в ту секунду, когда она увидела незнакомца.
– В каком месте вы перешли через реку? – с волнением спросила она.
– По мосту в Арангурене, – ответил он.
– Но как это возможно, если мост в Арангурене находится в трех лигах отсюда?
– Путем нечеловеческих усилий! – воскликнул он.
– Тогда вы необыкновенный человек! Ах, если бы у меня был такой дар!
– Что бы ты сделала в первую очередь?
– Перешла бы через реку.
– Если ты хочешь перейти через реку, понадобится мост.
– Несомненно.
– Я могу его построить.
– Как? Может быть, вы хотите срубить деревья и уложить их поперек реки?
– Это невозможно, река слишком широкая и ни одно, даже самое высокое дерево, не дотянется до соседнего берега.
– Тогда как?
– Нужно построить каменный мост.
– Это заняло бы слишком много времени, а мне нужно пересечь реку, прежде чем колокола в Бурсении пробьют полночь.
– Я могу с легкостью построить его в назначенный срок.
– Так постройте же!
– А что ты мне дашь, когда я его построю?
– Свою жизнь.
– Этого будет мало.
– Что же вы еще хотите?
– Я хочу заполучить твою душу!
– Я согласна, но тогда начинайте строить мост без промедления.
По-видимому, Катарина, произнося эти слова, находилась под влиянием какой-то неведомой силы, потому что не понимала смысла сказанного. Но едва она их произнесла, разум вернулся к ней и она ясно поняла значение своих слов и хотела взять их обратно или хотя бы объясниться, но таинственный незнакомец уже успел уйти и был далеко. А на речном берегу, скрытом вечерним сумраком, послышался звук топоров, кирок, лопат, пил и молотков, как будто множество землекопов, каменщиков, плотников и других мастеров копали землю, пилили деревья, вырезали огромные гранитные блоки и клали фундамент, возводя опоры и арку моста.
Догадка о том, что этот человек, одетый во все черное, был дьяволом, начала овладевать сознанием Катарины, и мысль, что она потеряет душу, показалась ей страшнее мысли о потере возлюбленного. И в отчаянии Катарина закричала вслед этому мужчине: «Я не хочу отдавать свою душу взамен за мост!» Но ее крик заглушили шумные воды Кадагуа, стуки молотков и кирок, которые раздавались над берегами реки, как будто там работал невидимый легион плотников и каменщиков. И тут, среди этого неземного грохота, несчастная девушка, казалось, услышала голос, заглушивший все остальное, который ответил ее: «Слишком поздно! Слишком поздно!»
Надвигалась ночь, и в темноте Катарина увидела растущие по обоим берегам белые колонны, которые, несомненно, были опорами для арки строящегося моста. Проблеск надежды внезапно возник в сердце Катарины, и она тотчас же побежала на окраину Кастреханы, где, подойдя к огромному каштановому дереву и глядя в сторону базилики Бегонья, стала просить покровительства Пречистой Девы, говоря: «Пресвятая Богородица! Защити мою душу, которой грозит утрата вечного спасения!»
Долина реки Ибайсабаль была так же темна, как и долина Кадагуа, но едва Катарина произнесла свою пылкую молитву, как ей показалось, что слабое сияние озарило долину, которая вот уже тысячу лет была под защитой Богоматери, смотревшей на нее с высоты холмов Артагана. Что же это был за сияние? О! Возможно, это был свет надежды! Просветленная и укрепленная этим сиянием, Катарина спустилась по склону Кастреханы. Слабый свет, сиявший над долиной Ибайсабали, расходился также вдоль долины Кадагуа, и в его лучах Катарина заметила, что две опоры, которые она ранее видела или которые ей почудились, теперь еще более выросли и, изогнувшись, встретились над серединой реки, образовав идеальную по форме арку. На берегу, где лежали земли Итурриоса, был виден свет, похожий на пылающий факел, который начал спускаться к каштановому лесу и исчез в его гуще. Сердце Катарины мучительно заныло. Появление этого света означало, что близилась полночь и Мартино покидал родительский дом и собирался, возможно, навсегда покинуть родную долину.
Катарина неподвижным взором смотрела перед собой, на мост, который был уже почти готов и до его завершения не хватало всего лишь замкóвого камня. Внезапно она увидела человеческую фигуру, которая входила на почти построенный мост. Это был красивая женщина, которая держала ветку белых лилий, и когда она дошла до бреши между обоими частями арки, она положила ветку поперек этой бреши и исчезла, оставив за собой светящийся след, который тянулся далеко и терялся в глубине долины Ибайсабали.
Когда Катарина оторвала взгляд от восточной стороны, где исчезло это чудесное видение, и посмотрела на мост, построенный таким необыкновенным способом, она увидела мужчину в черной одежде, держащего в руках огромный каменный блок, который он нес с такой легкостью, как будто это был невесомый предмет. Мужчина приближался к бреши, чтобы закрыть ее этим камнем и таким образом завершить строительство моста. Однако, несмотря на все усилия мастера приладить блок к бреши, он в ней не помещался. Человек отчаянно стучал по камню, сопровождая каждый удар проклятиями, но камень сопротивлялся всем его усилиям, словно под ним, в бреши, находился крепкий железный стержень, не позволяющий довести дело до конца. И мужчина в черном удвоил свои усилия, когда услышал звук колоколов монастыря в Бурсении, разносящийся по всей долине и знаменующий полночь, а когда до него донесся бой курантов, он издал крик отчаяния, бросился в реку и, увлекаемый яростным течением, исчез. В ту секунду, когда он бросился в бурные воды, на мосту раздался звук треснувшей ветки, замкóвый камень – тот огромный блок, который мужчина в черном не мог приладить, – легко опустился на свое место и мост оказался завершенным. Тем временем огромный водяной поток сходил с ревом вдоль изгибов Алонсотеги, унося вниз, к Субилете, все леса и временные сооружения, используемые при строительстве моста. Тогда Катарина быстро прошла по мосту, построенному таким чудесным образом, и побежала к каштановому лесу Итурриосов.
Полчаса спустя группа молодых людей, облаченных в доспехи и с оружием в руках, шла вдоль Кадагуа, сокрушаясь о том, что Мартино де Итурриос, поддавшись любовным женским уговорам, променял на девицу мужественный и приносящий славу ратный труд.
Мартино, держа Катарину за руку, проводил ее домой в Кастрехану, где с ней попрощался, перешел реку по Мосту дьявола, пересек поля и вернулся в дом Итурриосов.
Раньше на стыках огромных каменных блоков моста – замкóвого камня и камней, примыкающих к нему по бокам, – появлялись красивые белые лилии, которые девушки долины Ибайсабали срывали утром в день Святого Иоанна. Эти цветы назывались Каталорос – от баскского слова Каталенлорак, что означает «цветы Катарины», – но из-за сильных проливных дождей и наводнения, произошедшего 22-го сентября 1523 года, устои моста были повреждены и конструкция стала опасной. Из-за опасения, что массивный замкóвый камень может упасть и уничтожить один из самых величественных мостов в баскских провинциях, посчитали необходимым заменить его меньшими камнями.
ПЕСНЬ ЛАМИИ
I.
ЭТО произошло в первой трети семнадцатого века. В те дни склоны гор, окружавших долины, были густо покрыты высокими и крепкими деревьями. Эти леса начали исчезать во время гражданских войн, а еще быстрее – после них. Причиной этому было развитие кораблестроения и строительной промышленности в Сурросе, Дуесто, Сальве и Рипе.
В те времена, когда величественные каштановые леса и дубравы покрывали южные склоны Арчанды и Берриса, которые сейчас почти лишены растительности, а также долину, где теперь, благодаря Всевышнему, место старинных деревьев заняли не менее красивые, но более полезные, многочисленные quintas [усадьбы (исп.) – примеч.пер.], богатые дома, огороды, фруктовые сады и мануфактуры, в местах этих жила одна счастливая пара.
На склоне горы Беррис, посреди густой каштановой рощи, в течение первых тридцати лет семнадцатого века, стоял дом, окруженный несколькими акрами пашни. Эта усадьба и ее счастливые обитатели, несомненно, вдохновили окрестных жителей к сочинению песенки, которую мне впервые пришлось услышать в этой роще. В песенке есть такие слова:
Tener herencia en campo bello,
Yuna casa en la herencia,
Yen la casa pan y amor,
Es grande felicidad.
(«Унаследовать прекрасную землю, а на ней – дом, а в нем – хлеб и любовь – это огромное счастье».)
А они, Мартин и Пруденсия, как из звали жители Ауррекочеи, и вправду были очень счастливы. Их любовь родилась во время священного занятия, имя которому – труд.
Пруденсия жила в Ауррекочеи, где у нее был дом и хозяйство, позволявшее прокормиться ей и ее матери – единственному члену ее семьи, которая была слишком стара и уже не могла работать. В другом доме, недалеко от них, жил Мартин, которому тоже приходилось работать на отцовской земле и содержать своих родителей, ибо они уже не могли сами зарабатывать себе на хлеб.
Иногда работа бискайского земледельца требует помощи одного или более человек. И вы никогда не увидите женщину, которая в одиночку возделывает землю, потому что если у крестьянина в семье нет никого, кто бы помог ему в его тяжелом труде, и у него нет денег, чтобы нанять работника и заплатить ему, к нему на помощь приходит сосед, который находится в подобной ситуации; иначе говоря, они объединяются и по очереди работают в каждом из хозяйств.
Когда приходит время браться за плуг – время, когда небо начинает проясняться и становится безоблачно голубым, птицы поют на ветвях деревьев, а на горных склонах распускаются цветы, Мартин и Пруденсия объединяются и работают вместе на своих полях; и в этом занятии, – которое без колебания можно назвать священным, поскольку священен труд того, кто в поте чела обсевает землю, чтобы вырастить плоды и ими накормить семью, – возникло в сердцах этих двух благородных и красивых людей чистое чувство, которое затем выросло и укрепилось.
Легче понять, чем объяснить то сладкое очарование, каким обладал труд для этих двух молодых людей, делившихся работой, во время которой они научились так сильно любить друг друга. Оба потеряли родителей почти в одно и то же время, и оба остались одни в этом мире; но когда Пруденсия видела Мартина в его доме, а Мартин Пруденсию в ее, в их душах росла надежда на счастливую жизнь и оба чувствовали себе в этом мире не столь одинокими.
В одно прекрасное весеннее утро Пруденсия вышла из своего дома в то же время, что и Мартин из своего, и оба встретились на склоне холма, а затем спустились в долину и вошли в церковь Святого Петра в Деусто. Час спустя они поднялись на гору – Пруденсия шла нежно положив голову на его плечо – и, вместо того, чтобы расстаться и каждому пойти к себе, оба пошли в дом Пруденсии, потому что любовь и церковное позволение соединили оба их дома.
Вместе Мартин и Пруденсия прожили два года. Конечно, им не были знакомы материальные богатства этого мира – их богатством была любовь и счастье, и, несомненно, это именно тогда какой-то стихотворец с гор Гойерри или из долин Олавеага сочинил баскскую песенку, переложенную мной на английский язык. Но в этом мире счастье никогда не бывает полным, не было она полным и у Мартина с Пруденсией. Поэтому, когда Мартин слышал звон колоколов базилики Святой Марии Бегонии, созывающих к мессе, он обычно говорил:
– Во время мессы мы должны умолять Деву Марию, чтобы она просила Господа дать нам то, чего не достает в нашем доме для полного счастья.
– Да, мы, несомненно, должны, – отвечала Пруденсия, смущаясь и наполняясь радостью.
II.
Мартин и Пруденсия были вне себя от счастья, когда молодая жена почувствовала, что их желание сбывается. Но место их счастья очень быстро заняло горе.
Однажды осенним вечером они вдвоем были в каштановой роще. Мартин взбирался на высокие деревья и колотил по их ветвям длинной палкой, Пруденсия же собирала в корзину упавшие каштаны. Внезапно в каштановой роще, где они находились, раздался страшный крик – это Мартин сорвался с дерева и, в ужасе крича, упал на землю. Тут же, вслед за ним, закричала и Пруденсия. Она бросилась к мужу, чтобы ему помочь, и стала громко взывать на помощь. Соседи поспешили на ее крик, но было уже поздно. Мартин, который упал на землю, потому что сломалась ветка, на которой он стоял, был мертв. Со скорбью в сердце слушала Пруденсия похоронный звон колоколов Бегоньи и молилась в своем горе Господу, чтобы тот освободил ее от тягостной жизни, но тут же, вспомнив о нерожденном плоде их счастливого супружества, она раскаялось в этом приступе отчаяния и воскликнула:
– Нет! Не внимай моей мольбе, Господи! Мне нужна жизнь, чтобы посвятить ее невинному младенцу, которого Ты даровал мне.
Несколько месяцев спустя Пруденсия родила прелестного мальчика, что стоило ей ужасных мучений.
Прошло восемь лет, как родился Игнасио, и все эти восемь лет материнской жизни были длинной чередой страданий и тяжелых жертв, необходимых для сохранения жизни ребенка, который постоянно пребывал на грани смерти. Но, наконец, благодаря материнской заботе, жизнь восторжествовала.
«Это ужасно – думать о том, как много ты пережила, посвятившись своему ребенку, – повторял Пруденсии благочестивый отшельник из монастыря Святого Варфоломея в Беррисе. – Если на свете есть ребенок, которому должно любить свою мать, так это твой сын».
Слыша эти слова, Пруденсия не в силах была сдерживать слезы. Не потому ли, что сын не любил ее так сильно, как она на то заслужила своей любовью и огромной жертвенностью? Вполне возможно.
Немного найдется матерей, у которых не будет причин, назвать своих детей неблагодарными. И немного найдется сыновей, которые, потеряв мать, не чувствуют в глубине сердца угрызений совести из-за того, что не любили ее так сильно, как она на то заслуживала.
Игнасио с безразличием принимал любовь и нежную заботу матери, к которой относился неприязненно, что в легкомысленном восьмилетнем возрасте не заслуживало особого порицания, но тем не менее было признаком неблагодарности и душевного равнодушия, которыми сын Пруденсии платил несчастной матери за ее любовь, заботу и жертвенность. До семилетнего возраста ребенок рос слабым и болезненным, но когда он достиг семи лет, его здоровье стало чудесным образом улучшаться, и год спустя он был одним из самых крепких и здоровых детей, каких можно было повстречать на берегах Ибайсабаль. Все дневные часы Игнасио, проводил не в горах Гойерри, а на берегах Ибайсабаль, и происходило это против воли его матери, которая боялась, что с ним на воде приключится какое-нибудь несчастье; но тщетно она пыталась запретить ему спускаться к реке.
Пруденсия хотела, чтобы ее сын почувствовал привязанность к отчему дому, чтобы он возделывал землю, ухаживал за фруктовыми деревьями и занимался хозяйством, но предметом любви ребенка были вода, лодки и моряки. Для него не было пóля прекрасней, чем широкий простор голубых вод, не было дома лучше и желанней, чем корабль, не было общества приятней, чем компания грубых моряков с лицами почерневшими от солнца, возмужавших в борьбе со штормами и в битвах с пиратами. Всякий раз, когда мать шла искать сына в Олавеага или Соррос-аурре, она находила его упражняющимся в гребле на лодке, или карабкающимся на корабельную мачту, или сидящим в местах, где моряки встречались, чтобы плести небылицы, а он, затаив дыхание, слушал, поглощенный рассказами о их приключениях.
Если воспитание ребенка требовало от Пруденсии многочисленных и тяжелых жертв, то сейчас она переживала не меньше, когда с беспокойством наблюдала его растущую любовь к морю, которую он ежедневно проявлял.
Надеждам матери никогда не суждено сбыться, когда она замечает у своего ребенка желание покинуть родительский дом в поисках одинокой жизни и постоянных опасностей на море; а Пруденсия надеялась, что ее сын всегда будет оставаться рядом с ней, с терпеливой любовью возделывая поля и поддерживая очаг, у которого ею было пролито так много слез.
Достигнув двенадцатилетнего возраста, Игнасио умел довольно хорошо читать и писать. Добился он этого благодаря своим природным способностям и постоянным попыткам матери заставить его ходить в школу, но уж точно не благодаря любви к учебе. Во время долгих зимних вечеров его мать настаивала, чтобы он вслух читал книги религиозного характера или повествующие о славной истории его отчизны; но Игнасио любил читать только книгу, которая рассказывала о чудесных путешествиях Колумба, Элькано и других мореплавателей или романы, где, для развлечения публики, описывались неправдоподобные морские сцены, распаляющие воображение бедного мальчика, который, казалось, действительно появился на свет только затем, чтобы приносить страдания и печалить свою заботливую мать. Романтические и приукрашенные истории, ежедневно слышанные от моряков, усиливали пагубное влияние на живое воображение Игнасио, производимое необдуманным чтением, которым он занимался. Однажды Пруденсия дала ему понять, что он уже достаточно большой, чтобы помогать ей в тяжелой работе на полях и в уходе за скотиной. На это Игнасио ответил, – чего давно боялась услышать его мать, – что ему не нравится крестьянская жизнь и он твердо решил стать моряком и отправиться в море.
Напрасно Пруденсия старалась отвести сына от этой мысли – сын настаивал на своем. Прошли годы, Игнасио исполнилось двадцать лет, и он становился все более решителен в своем намерении променять спокойную жизнь, которую он вел в окрестностях горы Беррис, на полную опасностей жизнь моряка в безлюдных просторах океана.
Любовь Пруденсии к сыну вместо того, чтобы ослабеть из-за холодного отношения, которое встретило ее со стороны Игнасио, стала, напротив, еще горячéй, глубже, ярче и крепче, чем была ранее! Пруденсия жила только любовью к Богу и к своему сыну. Если какая-либо любовь заслуживает называться идолопоклоннической или безумной, то это именно любовь несчастной матери.
III.
Мольбы и слезы Пруденсии не были в силах удержать Игнасио от решения пуститься на океанские воды, принятое после коротких плаваний по Кантабрийскому морю, которые разлучили с ним Пруденсию всего на несколько дней. Она чувствовала, что не может жить без него, но однажды Игнасио прибежал с берега чтобы сообщить матери грустную новость о том, что он намерен отправиться в плавание, которое может продлиться несколько месяцев. И это не было единственное решение, о котором он сообщил своей безутешной матери. Он пришел к выводу, что им нужно избавиться от дома и земли, где жил его отец с момента своего рождения до переселения в Ауррекочеа, а за вырученные деньги купить хорошее, быстроходное судно, которое выставлено на продажу в Соррос-аурре. Слезы и мольбы матери, пытавшейся удержать его от совершения такого поступка, встретились с обычным доводом Игнасио, что если ему суждена преждевременная смерть, то ни все ли равно, где это произойдет – на море или на суше. Ведь его отца смерть настигла в тихой каштановой роще.
Пруденсия долго возражала, но наконец поддалась и согласилась на план сына; а наиболее необычном во всем этом было то, что, вместо того чтобы понять и признать эгоистичность Игнасио, который собирался продать родительский дом и, ради удовлетворения своего каприза, наполнял печалью материнское сердце, она не давала любви ослабнуть, а с каждым днем любила его все сильнее и сильнее, словно эта любовь питалась обильными материнскими слезами.
Несколько дней спустя Игнасио, сияя от счастья и гордости, отдавал последние указания на своем судне, которое уже было укомплектовано людьми и готовилось покинуть спокойные воды Ибайсабаль. А его мать неутешно проливала слезы на берегу, где несколькими минутами раньше ее сын холодно с ней попрощался, сказав: «Хватит, хватит, достаточно этого плача; увидимся через шесть месяцев».
Судно медленно отошло от причала, подгоняемое вперед исключительно силой ветра, потому что его хозяин, считая себя уже опытным морским волком, решил, что не будет идти вниз по реки при помощи заурядного буксирного троса. Пруденсия не отводила наполненных слезами глаз от удаляющегося судна в надежде увидеть последний прощальный жест своего сына, но судно скрылось за Монте-дель-Сепулькро, а Игнасио и не подумал обернуться, чтобы бросить последний взгляд в сторону безутешной матери.
В те времена, в отличии от наших дней, на равнинах Элоррьеты и Соррос-аурре не было еще тех красивых зеленых полей, тянущихся направо от Ибайсабаль – от Монте-дель-Сепулькро до белого и многолюдного района Олавеага, который тогда мог похвастаться едва ли дюжиной домов; и то, что в наши дни покрыто плодоносными землями, садами и усеяно радующими глаз жилищами, тогда было бесплодной землей, заросшей камышом и омываемой волнами.
С ноющим от горя сердцем Пруденсия пересекла покрытое камышами и тростником пространство и медленно стала подниматься по склону Гойерри, на каждом шагу оборачиваясь к северо-западу, чтобы взглядом отыскать судно, уносящее ее сына.
Добравшись до каштановой рощи в Ауррекочеа, она отыскала – как она это делала обычно, чтобы поплакать и помолиться – высокое каштановое дерево, к стволу которого был прибит деревянный крест. В тот день у этого дерева она упала на колени и пролила обильные слезы на землю, которая была пропитана кровью ее мужа. Теперь земля была покрыта цветами, и голубой оттенок их лепестков напомнил ей о небесном Иерусалиме, в котором Всевышний уготовал великое счастье всем тем, кто был несчастен в этой жизни.
«Блаженны те, которые уверовали!» – сказал Христос, а поскольку Пруденсия верила, Незримое Существо приняло ее горе в свое сердце. Когда она встала с колен, чтобы продолжить путь к своему погруженному в печаль, одинокому дому, она казалось утешенной и свободной от огромного, тяжкого бремени. Подходя к своему дом, она оглянулась в последний раз. Солнце, быстро скрываясь за горами Энкартасионес, погружало яркие лучи в неспокойные воды между мысом Лусеро и мысом Вильано, и благодаря его сиянию Пруденсия разглядела и распознала судно своего сына. И со взглядом, направленным в его сторону, она продолжала неподвижно стоять, пока судно не исчезло в вечерней мгле.
Быть может, мать думала, что в это самое мгновение, когда она с тоской смотрела на судно, любящие глаза сына наполнялись слезами, ища среди каштановых рощ Берриса белый дом в Ауррекочеа.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
