Текст книги "Тайны Чёрных Холмов"

Глава 8. С приветом от Жужи

В тот знаменательный день ухарь Вилли проснулся по дребезжащему звонку будильника. Он лежал в своей землянке, на большой дубовой кровати с резной спинкой и улыбался всеми пятьюдесятью зубами. Одеяло из тополиного пуха было невесомым, тёплым и мягким, а из люка на потолке нору освещало солнце.

Вилли любил свою нору и считал её лучшим местом на свете. К сожалению, он давно не бывал здесь – весь последний год ухарь учился в школе и жил в избушке Лешего, где находилась Школа Лесной Магии. Стояла избушка на другом конце Бякандии, и, чтобы доставить Вилли в родную нору, волшебный мышонок Мишель присылал за ним специальный транспорт – птицу Великое Каркало. А вчера птица доставила его сюда, чтобы он испёк замечательные эклеры для школьного праздника последнего звонка. Готовить дома, в любимой печи было обязательным условием Вилли – на кухне он знал каждую баночку, каждый пакетик со специями, и хранил как зеницу ока своё сокровище – кулинарную книгу. Он не сомневался, что только в родных стенах эклеры получаются воздушными, нежными и тающими во рту.

Ухарь потянулся и зевнул, но сразу вспомнил, что сегодня некогда разлёживаться: много дел по хозяйству. Вилли встал, умылся из глиняного кувшина, почистил зубы, расчесал усы, привёл в порядок и без того аккуратные ноготки на двенадцати пальцах и сказал сам себе: «Ну вот, теперь я готов печь эклеры». Он открыл шкафчик, где хранились мука и крупы… И столкнулся с величайшим разочарованием в своей жизни.

А случилось вот что: бумажная пачка с пшеничной мукой высшего сорта была кем-то зверски погрызена и, более того, опустела наполовину. Не иначе, как какой-нибудь зверёк или насекомое повели себя столь некорректно, если не сказать, по-свински.

Пачку с мукой ухарю дал вчера Мишель, и она всю ночь простояла на полке – ухарь не стал пересыпать её в банку, поскольку предназначалась она исключительно для эклеров. Вилли, не веря своим глазам, уставился на следы зубов и белую мучную дорожку на полке. Нет, это просто уму непостижимо! Вилли всегда с большим уважением относился к насекомым и грызунам, при любой возможности предоставлял им дружескую поддержку, оставлял для них хлебные крошки вокруг хлебницы и никогда, НИКОГДА ни на кого не наступал. Как можно было учинить такое вероломство по отношению к нему?! Это было гадко, бесчестно и попирало его права ухаря. Особенно обидно было то, что преступление совершили ночью, когда он мирно спал, ни о чём не подозревая. Глядя на испорченную пачку, Вилли думал о несправедливости жизни, как вдруг…

– Привет! – прозвучал тонкий голос с лестницы, ведущей к открытому люку на потолке. В тёплое время года ухарь не закрывал люк на ночь, чтобы нора проветривалась – на свежем воздухе крепче спится.

Вилли оглянулся и увидел на лестнице белку.

– А, привет, Шустрик! – механически ответил Вилли и вновь занялся мукой. Но тут его посетило странное беспокойство: белка говорила на общем языке Бякандии, тогда как ещё вчера все птицы, звери, животные и насекомые общались на собственных, только им понятных языках. Неужели сегодня они вдруг заговорили на общебякандском?

– Шустрик, ты… меня… понимаешь? – удивлённо спросил Вилли.

– Что вы имеете в виду? – отозвалась белка.

– Ух, я надеюсь, это не ты погрыз пачку с мукой?

– Как вы могли такое подумать! – возмутилась белка. – Я всеми уважаемый грызун, отец семейства, обладатель титула «Самый пышный хвост». Я и заскочил-то на минутку – по-приятельски, поболтать.

– Ух, извини, я сейчас занят, мне надо печь эклеры, – сказал Вилли вежливо. – Но ты болтай, если хочешь, хоть целый день. Ты мне ни капли не мешаешь.

Впоследствии Вилли пожалел об этих словах, так как Шустрик болтал полдня и поведал ему о своей супруге Рыжинде и о детёнышах в количестве 169 штук, каждого из которых он помнил по имени и окрасу. Было у Шустрика ещё 583 племянника, с которыми никак не складывались отношения, а родня со стороны Рыжинды и вовсе чинила козни, вплоть до того, что воровала грибы, развешенные на ветках для сушки. Как не стыдно!

Минут через пять Вилли перестал его слушать. Он достал кулинарную книгу с пожелтевшими от времени страницами и открыл её на рецепте эклеров. Ухарь всегда строго придерживался рецептов, в отличие от тех поваров, которые готовят «на глазок» и «по вкусу». Ухарь считал, что в любом деле необходимо быть точным и следовать правилам. Он взял кастрюлю, налил в неё воды, положил масло и довёл воду до кипения. Затем снял кастрюлю с огня, просеял в неё муку и перемешал. Но тесто вышло слишком жидким! Ведь теперь, когда муки в пачке стало намного меньше, и воды надо было лить меньше, но Вилли этого не предусмотрел.

– Фити-фити-фью! Добавь муки! – раздался чей-то звонкий голос.

Это была синица. Она сидела на серванте и внимательно наблюдала за действиями Вилли.

– Ух, ага, спасибо, – рассеянно сказал Вилли. После говорящей белки он уже ничему не удивлялся.

Ухарь добавил на глаз муки – из личных запасов. Но теперь тесто вышло слишком густым!

– Фити-фити-фью! Разбавь густое тесто водой! – пропела синица.

Он развёл тесто. Потом снова развёл и снова всыпал муки по совету синицы. Потом дал себе слово не слушать ничьих советов, а полагаться только на себя. И снова разбавил водой, но, чтобы он ни делал, тесто выходило не таким, как обычно. Рецептура была нарушена. Когда ухарь испёк эклеры, они не были воздушными и не таяли во рту – произошла катастрофа. Именно в этот момент раздался звонок Али по бякобуку. Уставший, измученный, перепачканный мукой, Вилли заухал:

– УХ, ВСЁ ПРОПАЛО! УЖ-ЖАСНАЯ ТРАГЕДИЯ! ТЕСТО ПЛОХО ПОДНЯЛОСЬ. ЭКЛЕРЫ НЕ ВОЗДУШНЫЕ, ОНИ НЕ ТАЮТ ВО РТУ!

Он ждал от бяки жалости и сочувствия, но вместо этого услышал совсем другое:

– Трагедия?! Эклеры не тают во рту?! Да ты бы знал, что вокруг творится! – вопила всклокоченная Аля, от беспокойства у неё дёргался глаз. – Мир рушится! Я на Чёрных Холмах! Идёт дождь из лягушек! Ко мне бегут злыдни!

За спиной Али в полумраке послышалось угрожающее бульканье злыдней, а затем экран бякобука погас. Вилли впал в ступор. Слова бяки не укладывались в голове. Мир рушится? Аля на Чёрных Холмах? Почему она не в школе? Идёт дождь из лягушек? Может, Аля пошутила? Но если она сказала правду, то, оказывается, в мире есть вещи и поважнее нетающих во рту эклеров. А ведь всего пять минут назад он бы хвост дал на отсечение, что это не так.

Ухарь разволновался, заухал, забегал по норе, мягко шлёпая розовыми подошвами и, наконец, принял решение: надо срочно связаться с Мишелем.

Бякобук Вилли висел на стене напротив его кровати – современный бякобук с большим экраном, в тонкой золотой рамочке. Ухарь очень им гордился – немногие в Бякандии могли похвастаться таким. Правда, у Мишеля бякобук был намного лучше – у того вообще не было рамы, и экран появлялся будто прямо из воздуха. Но мышонку, баловню судьбы, его подарил Леший, а Вилли неоткуда было ждать таких дорогих подарков, приходилось рассчитывать только на свои силы.

Ухарь глубоко вздохнул и произнёс:

– Бякобук, включись!

Экран на стене замерцал, окрасился в синий цвет, а затем на нём появилась заставка с изображением пейзажа Бякандии.

– Мишель, появись! – приказал Вилли бякобуку, шепча про себя: «Только бы Мишель подошёл, только бы Мишель подошёл…».

И Мишель откликнулся.

Мышонок сидел на лугу, среди трав и полевых цветов, перед самым его носом две яркие бабочки играли в догонялки, но он не обращал на них внимания. Ухарю показалось, что мышонок взволнован – его маленькие чёрные глазки бегали, а уши шевелились.

– Привет, Вилли, – рассеянно сказал мышонок.

Ухарь заметил за спиной Мишеля телегу, нагруженную бочками и запряжённую рохлей. Рохлей в Трутландии водилось без счёта.

Понурые, похожие на грустных лошадей, рохли помогали перевозить тяжести. Правда, не по своей воле, а потому, что позволяли себя запрягать и на себе ездить.

Рядом с телегой на сильных задних лапах, скрестив передние на груди, шагал красавец трутень. Он был горделив, мохнат и статен. Его полосатая чёрно-жёлтая шуба так и лоснилась на солнце, а кристально-чистые, прозрачные крылья переливались всеми цветами радуги.

Телега скрипнула и остановилась, а рохля тут же принялась жаловаться на усталость и утирать копытом пот со лба. Трутень подлетел к Мишелю. Из-за непомерной полноты ему приходилось отталкиваться лапами, чтобы вновь и вновь отрываться от земли.

– Мишель, я привёз мёд, как договаривались, – прожужжал он. – Две бочки гречичного, две – лугового и две – липового. Липовый – объеденье.

Трутень облизнулся. Он широко улыбался и переминался на всех четырёх лапах, словно ожидая похвалы.

Мишель кивнул.

– Спасибо, Бжижик, ты очень помог. Оставь мне две бочки липового, а остальные пусть пока в сарае постоят. Я сейчас поколдую над мёдом и скормлю Сюсьтику одну бочку перед обедом и одну – перед ужином. Это ему обязательно поможет.

– Не сомневаюсь, – Бжижик принялся выгружать бочки с телеги.

– Чего стоишь, помоги! – обратился он к рохле, но та даже ухом не повела, продолжая жаловаться на то, что её заездили.

К Вилли наконец вернулась способность соображать.

– Ух, ты скормишь Сюсьтику бочку мёда перед обедом? Но ведь Сюсьтик – это муравей, правда?

– Конечно, муравей. А что тебя смущает?

– Я немного беспокоюсь, как бы муравей не объелся, – с опаской произнёс Вилли. – Его вдруг посетила мысль, что мышонок сошёл с ума.

– Не волнуйся, он ещё добавки попросит, – усмехнулся Мишель. – Муравьи – насекомые прожорливые.

– Да уж, этот муравей на аппетит не жалуется, – подтвердил Бжижик.

Рохля заковыляла прочь, вкривь и вкось таща за собой телегу, и Бжижик двинулся следом. Он кивнул Мишелю на прощание:

– Ну, будь здоров, тебе от Жужи большой привет.

«Или они оба с большим приветом, или мир сильно изменился за то время, пока я выпекал эклеры» – подумал Вилли. А вслух сказал:

– Мишель, со мной только что связалась Аля, она на Чёрных Холмах. Как её туда занесло? Мне кажется, она попала в беду. Она сказала, что к ней бегут злыдни. Но у неё никогда не было дел со злыднями. Что происходит? Я ничего не понимаю. Мишель, отправь меня на Чёрные Холмы, я должен ей помочь.

Мышонок задумался. Але действительно необходима была помощь, а Вилли был её лучшим другом. Кто, как не он, сможет защитить бяку от злыдней. На Вилли можно положиться, ему можно доверять, он смелый и порядочный ухарь. Вдвоём с бякой они наверняка найдут Мобиуса и привезут лекарство для Сюсьтика. В глубине души Мишель вынужден был признать, что расколдовать муравья самостоятельно ему не удаётся. Он уже перепробовал все известные ему заклинания, но лишь одно возымело слабенький эффект – с его помощью Мишель и заколдовал мёд. Теперь Сюсьтик, который уже был размером со слона, перестал расти, но надолго ли? Пожалуй, помощь Вилли не помешает.

– Хорошо, я пришлю за тобой птицу, – сказал Мишель.

– Ух, когда? – нетерпеливо перебил Вилли.

– Сегодня вечером.

– Ух, почему только вечером, а не сейчас? Бяка там совсем одна, она без меня пропадёт!

– Не пропадёт, – возразил Мишель. – Она вполне способна за себя постоять, она же бяка. Я пришлю птицу к семи. Сейчас Великое Каркало спит. Всю ночь Каркало разносило почту по Бякандии, а почтальонам необходим отдых. Но вечером будь готов. И успокойся, не надо так зверски ухать, ты меня пугаешь.

Но Вилли и не думал успокаиваться, вместо этого он засыпал мышонка вопросами:

– Ух, Мишель, объясни мне, что там у вас происходит! Почему ты не в Школе? Где ты находишься, что это за луг? Зачем трутень привёз тебе мёд, и как может один муравей съесть две бочки мёда?

Мишель уже открыл рот, чтобы ответить, но тут позади него раздался грохот, и земля задрожала от чьей-то тяжёлой поступи. А затем раздался рёв:

– Есть хочу-у-у! Пи-ища! Ко-орм!

Мишель вздрогнул, словно от удара.

– Вилли, прости, мне некогда, – пропищал мышонок. – Давай, потом поговорим, а? Главное – береги бяку. Она должна достать кое-какое лекарство, это очень важно, и я надеюсь, что ты ей поможешь. От вас многое зависит – может быть, даже судьба всей нашей планеты.

Это были последние слова мышонка перед тем, как его накрыла тень, а рёв зазвучал оглушительно:

– Ко-орм!

Экран бякобука погас.

Глава 9. Хрю, мы богаты!

Сколько бы Вилли ни думал о том, что могло случиться в Школе Лесной Магии, это не приближало его к разгадке. Вконец расстроенный, ухарь выключил бякобук и поднял глаза к потолку, к открытому люку – нора проветривалась после выпечки. И тут он увидел, как через люк сверху, с самого неба, в нору влетела лягушка. Она шлёпнулась на пол, но быстро встала на лапы. Сообразив, в чём дело, Вилли успел захлопнуть люк, прежде чем дождь из лягушек обрушился прямо на его жилище.

– Добро пожаловать! – обратился Вилли к гостье: он уже привык к говорящим животным и ждал от лягушки приветствия или каких-то слов объяснения. Но та молчала, лишь смотрела на Вилли неподвижным взглядом выпученных глаз. И тут ухарь снова задумался о том, почему живые существа вдруг заговорили на общебякандском. Он понимал: это магия, очень сильная магия, но кто за ней стоит? Ухарь не находил ответа ни на один из вопросов этого необычного дня, и даже Мишель не только ничего ему не объяснил, а лишь запутал ещё больше.

Вилли взял в руки лягушку и погладил её пальцем по голове. Лягушка по-прежнему молчала, не квакала, не пыталась выпрыгнуть из рук. Самая спокойная лягушка на свете и… самая странная. Вскоре ухарь пришёл к выводу, что либо она одурманена магией, либо, и мысль об этом приводила его в ужас, существо в облике лягушки вообще не было лягушкой, а являлось не пойми чем. Так или иначе, без колдовства не обошлось. Вилли вынес лягушку из норы и бережно опустил на траву. Затем он вернулся, присел на краешек кровати и просидел так до самого вечера, поглаживая усы и размышляя о том, до чего же удивительно устроено мироздание. К примеру, он и бяка Аля, находясь на огромном расстоянии друг от друга, каким-то чудом угодили под один и тот же дождь из лягушек. Наверное, туча, пролившись на Чёрных Холмах, отправилась затем в низину – в путешествие по Бякандии, где и сбросила лягушек прямо над его норой.

Когда на землю опустились сумерки, Вилли встал на четвереньки перед кроватью и достал из-под неё кнут превращений, завёрнутый в старое махровое полотенце.

Прошлым летом, когда зло в Бякандии было побеждено, а главные злодеи – Верховная бяка и бука Дрындель сгинули в Тридесятом Царстве, все так обрадовались этому, что про кнут превращений совсем забыли. А ведь кнут был сильнейшим магическим оружием в Бякандии. Первоначально кнут принадлежал самой Верховной, потом перешёл к бяке Але, а после победы так и остался у неё. Только вот незадача – хранить его было негде. Шалаш, где раньше жила Аля, даже не запирался на замок, не говоря уже о том, что в нём вообще не было дверей. Вот Аля и принесла кнут превращений своему лучшему другу Вилли, попросив спрятать в надёжном месте. Стоит ли упоминать, что самое надёжное место для тайника находится под кроватью? Пожалуй, нет – это каждому известно.

Итак, Вилли достал из-под кровати кнут превращений, развернул полотенце, полюбовался магическим оружием и положил его в холщёвую сумку с длинной ручкой. Туда же, горестно вздыхая и бормоча, – мол, все старания насмарку, он отправил и злополучные эклеры. В Бякандии пирожные никому не пригодились, так пусть хоть бяка Аля на Чёрных Холмах полакомится – голодная, небось. Вилли долго собирал свою сумку – к путешествиям он всегда готовился тщательно. Каждую вещь и даже вещицу он упаковывал в шуршащую пергаментную бумагу, а затем укладывал в пакетик, причём пакетики он тоже выбирал как можно более шуршащие – они казались ему прочнее и солиднее. А вещей в сумке Вилли набралось множество: дорожная кулинарная книга, дождевик, котелок, любимая кружка – подарок Лешего, фотографии приятелей ухарей, расчёска для усов, щётки для чистки зубов и ногтей, беруши – ухарь так храпел, что сам себе мешал спать. Часы, полотенце, карандаш, блокнот, конфета, ложка, перочинный ножик, ножницы, поплавок, иголка, нитки, мячик, молоток, надувная подушка, носовой платок, мыло, зубная паста. Кто знает, что пригодится путешественнику в дороге?

Затем Вилли обвёл прощальным взглядом нору. В комнате царил идеальный порядок: кровать с высокой спинкой была застелена покрывалом, на тумбочке подле неё стоял пузатый тикающий будильник. Ухарь открыл шкаф – на вешалке-плечиках висел один-единственный костюм. Этот смокинг Вилли надевал всего два раза – в прошлом году на праздник Солнцестояния, а потом на Новый год, когда в его норе собралась целая толпа гостей, и все они веселились, играли в ручеёк и фанты и танцевали бяк-бяк. Вилли заухал, тронутый счастливыми воспоминаниями.

На письменном столе ухаря лежали краски, кисти, карандаши и стопка бумаги – когда душа пела, ухарь рисовал акварелью. Едва закончив рисунок, он прикреплял его кнопкой к стене комнаты, для красоты, – так что свободного места на стенах уже почти не осталось. Не осталось и красок – жёлтой, зелёной и голубой. Красная «ушла» наполовину, коричневая – на четверть, зато к чёрной Вилли даже не притронулся: он не любил чёрный цвет и никогда им не рисовал.

Ухарь заглянул на кухню.

– До свидания, кухня! – сказал Вилли. – Увидимся ли мы снова?

Баночки со специями зазвенели в ответ, пакеты зашуршали, а мешок с картошкой в углу даже подпрыгнул. Или ему почудилось?

Но вскоре Великое Каркало прокричало семь раз, и тут уже сомнений быть не могло: это действительно кричало Каркало, и именно семь раз, а не пять и не шесть. Каркало ежечасно сообщало время жителям Бякандии, но обычно карканье слышалось издалека, теперь же разразилось так близко, что Вилли едва не оглох. «Семь вечера. Мишель прислал птицу. Мне пора», – сказал себе Вилли, подхватил сумку и вылез из норы.

Он ожидал, что птица стоит на лужайке у самого входа, как в прошлый раз. Но лужайка пустовала. Сумерки ещё не окутали лес, и на зрение Вилли не жаловался, однако он не видел никакой птицы. «Неужели, Каркало не дождалось меня и улетело?» – мелькнула зловещая мысль. Вилли побежал наугад, но через пять шагов, наткнувшись на невидимую преграду, кубарем покатился по траве.

Рядом послышался хриплый смех:

– Забавный ухарь. Торопится, суетится, желает всем добра, хочет как лучше. Такие в наше время почти перевелись, а жаль.

И тут перед ухарем возникла огромная чёрная ворона. Поначалу совсем невидимая, она вдруг стала прозрачной как тюлевая занавеска, а потом постепенно, на глазах у Вилли, обрела плоть.

– Ух, Ка-ка-каркало, зачем же так шутить? – выдавил из себя Вилли.

Каркало подняло лапу, и Вилли заметил, что на крючковатом когте птицы что-то болтается. Ухарь с опаской подошёл ближе, взял вещь в руки и рассмотрел внимательно. Это была настоящая шапка-невидимка! Связанная из тончайших шёлковых нитей, шапка была прозрачной и почти невесомой. Вилли, не веря своим глазам, продолжал вертеть в руках волшебный предмет, когда Каркало произнесло низким, грубоватым голосом:

– Это шапка-невидимка из кабинета Лешего, из его сейфа: Мишель взял её под личную мышиную ответственность. Если потеряешь или порвёшь, да хоть пятно посадишь, – берегись, без усов останешься.

Вилли вздрогнул: лишиться шикарных, длинных, ухоженных усов было для ухаря самым страшным из наказаний. А Каркало вовсе не шутило.

– Давай, надевай шапку и полетели: я спешу, – приказала птица. – Когда будем пролетать мимо Крендебобеля – молчи. Под шапкой-невидимкой он тебя не заметит.

Вилли аккуратно натянул шапку-невидимку на голову и залез на Каркало. Почувствовав седока, птица резко распрямилась и засеменила по лужайке. Затем она взмахнула крыльями и оторвалась от земли вместе с ухарем.

Вилли летел на птице не впервые, и каждый раз испытывал ни с чем не сравнимый, мистический страх как при взлёте, так и при посадке. Каркало взмыло над лесом, выровнялось параллельно земле и понеслось над верхушками сосен. Только тогда Вилли перевёл дух и открыл зажмуренные от страха глаза: под ним в полумраке раскинулась Бякандия, а впереди виднелись очертания Холмов. Тут и там на Холмах мерцали оранжевые, синие и красные сполохи – это колдовали злыдни. У Вилли от страха вспотели ладони, он тихонько ухал при мысли о том, что понятия не имеет, куда они летят. А спросить не мог – ветер бился в барабанные перепонки, заглушая слова.

И вот, через полчаса полёта, впереди показались ярко-жёлтые огни. Когда они подлетели ближе, Вилли разглядел парящую перед ним в воздухе узкую высокую тумбу, освещённую по периметру множеством жёлтых лампочек. За тумбой стояло худощавое существо в форменном плаще защитного цвета, форменной фуражке и круглых очках. Но каково же было изумление Вилли, когда он увидел стоящую на тумбе Хрюндю! Он не мог бы поручиться на все сто процентов, что это именно та свинка, которая принадлежала ему до прошлого лета, но она была похожа на ту как две капли воды. Вилли чуть не закричал: «Хрюндя! Иди ко мне, моя Хрюндя!». Но вовремя одумался: он ведь был невидимым под шапкой. Каркало притормозило и зависло в небе возле тумбы.

– Привет, Крендебобель! – прокаркала птица.

– Добрый вечер, Каркало, – насторожённо отозвалось существо.

Крендебобель бороздил Каркало колючими глазками из-под очков вдоль и поперёк.

– Кого-нибудь везёшь? – спросил наконец таможенник с подозрением.

– Разве ты сам не видишь, что на моей спине никого нет! – возмутилось Каркало.

Тот принялся недоверчиво изучать спину птицы.

– Хрюндя, ну-ка, посмотри внимательно, у тебя глаз-алмаз и нюх лучше. Я чую рядом существо.

Свинка хрюкнула и втянула пятачком воздух, принюхиваясь. Её взгляд остановился прямо на Вилли, и тогда Вилли понял, что Хрюндя его видит. Ухарь мысленно обратился к свинке: «Хрюндечка, это же я, Вилли, твой бывший хозяин. Только не выдавай меня, пожалуйста. Не говори, что я здесь, умоляю!»

Свинка отвернулась от Вилли с равнодушным видом.

– Всё чисто, хрю, – сказала она Крендебобелю. – Птица одна, без седока.

– Ладно, значит, мне показалось.

Крендебобель стукнул по тумбе кулаком:

– Плати пошлину и пролетай! У нас новый закон – чтобы попасть на Холмы, надо бросить бубль в копилку.

Каркало потянулось к Хрюнде, и в его клюве, откуда ни возьмись, появилась золотая монета, которую птица опустила в прорезь на спине свинки-копилки. Затем птица взмахнула крыльями и неспешно продолжила путь на Холмы.

– Хрю, мы богаты! – послышался позади голос Хрюнди.

Вилли перевёл дух – он весь взмок от напряжения. Мысли в голове путались и скакали: Хрюндя точно его увидела и узнала, но не выдала. Какое счастье! Но как свинка туда попала? Ещё одна загадка. Скорее бы уже встретиться с Алей, чтобы она ему всё объяснила.

Тем временем Каркало пересекло границу Чёрных Холмов и летело теперь над городами злыдней, сияющими множеством разноцветных огней. То и дело птица заходила в зону грозовых облаков, а это были ощущения не из приятных. Облака пропускали сквозь себя неохотно, птицу трясло как на ухабах, а на её перьях и на шерсти ухаря оставались колючие льдинки.

– Куда мы летим? – спрашивал Вилли.

Но птица молчала. И сколько бы раз не повторял ухарь вопрос, ответа так и не добился. Наконец Каркало прилетело к подсвеченному замку, стоящему на одинокой, неприступной горе. Замок был сказочно красив, со множеством башенок, лестниц, балконов, террас и балюстрад. Покружив над замком, птица сбросила ухаря на пологую черепичную крышу. Он едва не упал в пропасть, когда покатился по откосу, лишь в последний момент сумел ухватиться за печную трубу. Ни живой ни мёртвый от страха, ухарь цеплялся за трубу как за последнюю надежду и неотрывно глядел вниз, на освещённый двор – не пройдёт ли кто, не спасёт ли. А чуть дальше, сразу за крепостной стеной, начинался крутой обрыв.

Вилли давно так не боялся. Неожиданно в полной тишине до ухаря донёсся чей-то шёпот. В стране злыдней уже стемнело, и ухарь видел лишь силуэты неправдоподобно высоких деревьев на фоне чёрного неба. Судя по листьям, это были клён и каштан. Вилли не мог в это поверить, но деревья говорили!

– Какого-то ухаря привезли, – сказал клён. – На нём шапка-невидимка, но мы-то всё равно его видим. Давай его убьём. Меня раздражают его пышные усы, хвост лопаткой и весь он сам.

– Согласен, – отозвался каштан. – 300 лет мы изнываем здесь от скуки, один день похож на другой как два жёлудя. Может, хоть ухарь как-то развлечёт нас?

– Я подтолкну его к краю крыши, – сказал клён. – Ночью не видно, где она обрывается. Ухарь попятится и упадёт вниз, тут ты подхватишь его своими ветками и можешь поиграть с ним, если хочешь. А потом верни мне, а уж я его подкину. Все подумают, что он сам упал с крыши и разбился. Никто не заподозрит в преступлении деревья.

Клён глухо зашелестел, и в этом звуке Вилли послышался смех.

– Ну, бросай, твоя подача, – сказал каштан.

Мощные кленовые ветки потянулись к Вилли. Ухарь застыл: корявые силуэты деревьев напоминали злых колдунов из сказки. Вне себя от ужаса, ухарь влез на трубу и сиганул вниз, в дымоход. Потом он летел и летел, пытаясь уцепиться хоть за что-нибудь, пока, наконец, движение не прекратилось. И он понял, что прочно застрял в трубе. Труба была настолько узкой, что плотно охватывала ухаря со всех сторон, его руки были вытянуты по швам и прижаты к бокам, а ноги беспомощно болтались в воздухе, как будто его проглотило чудовище. Ухарь позвал на помощь, но крика его никто не услышал. Он долго ёрзал в полной темноте, но освободиться не мог, и, выбившись из сил, задремал.

А потом ухарь услышал разговор тараканов внизу, в камине:

– Шура, не шурши. Не мешай шпать.

– Шам не шурши! Я не шуршу, это ты шуршишь, Шавелий.

– Не шмеши, Шура. Я шам шлышал шорох и шебуршание ш твоей штороны.

– Шавелий, ты ошибаешься. Я не шуршал нишколько, это ты шуршал. Ты шам и шуршал.

– Шура, не шамкай.

– Шавелий, ты шлишком шамоуверен. Шам «шур-шур», «шур-шур», а на меня шваливаешь.

– Ушпокойся, Шура. Не шводи ш ума швоим шумом. Школько мошно? Шпи.

Так они шуршали час за часом, и Вилли удалось заснуть лишь под утро. Зато потом он проспал без просыпа несколько суток подряд – в трубе время тянулось даже медленнее, чем на уроках Матемачихи. Ухарю снилось, что когда он проснётся, его обязательно спасут.

Но что, если он ошибался?