Текст книги "Дороги в неизвестность (сборник)"

В руках она держала целый мешок барахла. Пришлось забрать и надеть на манер рюкзака на спину. Не слишком тяжело, но изрядно объемисто. Она моментально взяла под руку стальной хваткой, несмотря на свой нежный вид, и повела в неизвестном направлении. Опыт для меня достаточно нов. С одной стороны, руки должны быть свободными на случай непредвиденных обстоятельств. С другой– никогда я так не ходил и даже в воспоминаниях, доставшихся от Вожака, такого не получил. К тому же она сильно ниже ростом, и шаги ее намного короче. Приходилось все время следить, чтобы ей не пришлось бежать.

На выходе из порта, где начинался подъем к мосту, стоял блокпост. Здесь у меня моментально сработал очередной кусок чужой памяти, и я огляделся профессиональным взглядом. Вожак такого добра много в свое время повидал, и я прекрасно знал, на что смотреть. Бетонные блоки лежали так, что проехать на скорости невозможно, непременно приходилось тормозить. Двое в смутно знакомой форме и в конфедератках проверяли документы у проезжающего транспорта и проходящих людей. Еще один стоит в стороне, явно прикрывая. Также имеется обложенный мешками с песком крупнокалиберный пулемет. И два достаточно старых дота, в которых наверняка еще что-то с большим калибром имелось. И охранники какие-то напряженные и явно нервничают, прямо воняет от них растерянностью и агрессивностью. Что-то в городе неладно.

Старший сразу заорал что-то обидное, судя по интонации. Слов я не понял, польский в мои познания не входил, но Даша моментально ответила. Некоторое время она что-то спокойно объясняла. Мелькали незнакомые имена. Прозвучало «Кулак» – и жест в мою сторону со словом «охронярц», и проверяющий успокоился. То есть внешне он стоял все с той же недовольной рожей, но агрессивностью пахнуть от него перестало. «Охронярц», – хмыкнув, повторил он, ощупывая меня взглядом. «Узи» он явно заметил. Как мне объяснили сразу, с автоматическим оружием в город не пускали, а тут вдруг такое послабление. Я так понял, что меня записали уже не просто в сопровождающие, но заодно и в телохранители. Потом он махнул рукой, показывая остальным, чтобы нас пропустили, и отошел в сторону. Можно было идти через мост в жилые районы.

Я его внимательно рассмотрел. В наших краях ничего похожего быть просто не могло. Там не было рек такой ширины, а бетона и подавно. Максимум, что Народ строил – это небольшие деревянные мосты. То есть с моей двойственной точки зрения я в земном варианте видел его простоту и примитивность, но как местный житель был изрядно впечатлен. Больше полутораста метров длины, и даже две полосы движения в обе стороны имелись. По одной двигались машины и телеги, по другой ходили пешком.

Больше всего город напоминал разросшуюся до неприличных размеров деревню, но с мощенными булыжниками дорогами и тротуарами для пешеходов. Земли много, особых денег не стоит, и селились хозяева на изрядном расстоянии, не забывая отгородиться от соседей забором. Все дома деревянные и невысокие. Первые кирпичные двух– и трехэтажные появились ближе к центру. Тут явно жили совсем не бедные. Если на окраинах фонарей было немного, то в центре освещение как днем.

– Я по матери Ходецкая, а дядя Павел ее старший брат, – рассказывала она по дороге. – Он в Польше на каком-то химкомбинате работал и имел отношение к «Солидарности».

«Знать бы еще, кто такая Солидарность», – подумал я, но спрашивать не стал.

– Вот в тысяча девятьсот восемьдесят первом году и пришли к нему с предложением поработать за границей. Хорошие деньги и подальше от коммунистов. Даже семью можно взять. Правда, – она хихикнула, – в слаборазвитой стране, а в какой – не говорили. Чем в лагере сидеть, лучше уехать – так он решил, и всех с собой взял, тем более что работодатель согласен был на приезд родственников за его счет. Сестру, брата, мать, жену брата. Отец раньше умер. Еще удивлялся, что за странные дела. Свободный выезд во время военного положения и разрешение на въезд в любую страну после окончания договора. Вот и прибыл. Коммунистов с Советами тут точно нет, зато проблем было выше крыши. Они из самых первых были, которые заводы монтировали. Голое поле и ящики с оборудованием. Правда, что нужно, никаких вопросов – все получаешь, но только для производства. Для того их и приглашали. Сами эльфы палец о палец не ударили. А дома и все, что человеку надо, – в свободное время. Как работу определенную сделаешь, так и зарплата капает. Приспособились со временем. А как подняли основное, посмотрели по сторонам и решили, что и не так уж плохо. Зачем искать что-то и переезжать, когда и здесь вес и авторитет имеешь? – Даша помолчала минутку и продолжила: – Маме было уже девятнадцать, когда отец появился. И как-то они очень быстро нашли общий язык. Вся семья была страшно против. Они хоть и не слишком религиозные, но постоянно в церковь ходят. Основательные, с хорошей работой и приличным доходом. А отец тогда был не пойми кто. Считается еврей, ни в какого бога не верит, ходит в рейды по Дикому полю. Сегодня грошей полные карманы, завтра с голой задницей. Еще и наглый. Чуть что – сразу в морду. Маму и уговаривали, и запирали. Ничего не помогло. В один прекрасный день просто вышла и не вернулась. А что, действительно прекрасный для меня день, – задумчиво пробормотала она. – Я ведь могла и не родиться. А вообще странно. У меня двое старших братьев и двое младших. Все здоровые, такие крепкие брюнеты. Одна я – маленькая и рыжая, в маму. – Она вздохнула. – Сначала родственники были в страшном гневе. Потом ничего, привыкли. Папу все равно не особо жалуют, но остальные вполне свои. Как мы подросли, стали нас отправлять к ним на пару месяцев в гости. Иногда вместе, иногда по отдельности. Так что все будет нормально, а не пойти – могут и обидеться. Посидим спокойно, домашнего поедим… Вот почти и пришли. Видишь, тот двухэтажный дом…

Наш приход был встречен радостными криками. Дашу вертели, рассматривали и громко восхищались. Есть у меня подозрение, что слова «Как ты выросла и похорошела» будут сказаны близкими родственниками даже карлику и уроду.

Подарки рассматривали, изучали и опять же громогласно восхищались. Они оказались приготовлены на все семейство в количестве одиннадцати душ разного пола и возраста. Очень сомневаюсь, что к этому имел отношение Борис. На наше счастье, присутствовали не все, и процедура осмотра закончилась довольно быстро.

На этом семейном празднике я был явно лишним. На меня обращали внимание разве что попутно, что вполне устраивало. Я тих и послушен: сказали оставить «Узи» в прихожей – оставил, снять куртку – никаких проблем.

Теперь мы сидели за столом. Павел, хозяин, солидный мужик в возрасте за пятьдесят, его жена Кристина, очень прилично сохранившаяся мадам с холеными ногтями и явно не перетружденными тяжелой работой руками, их пятнадцатилетний сын Анджей, постоянно бросающий на меня исподтишка взгляды. Тут не надо быть психологом, чтобы догадаться, как ему хочется сбежать из солидного дома и что за вопросы он начнет задавать, как только родители не услышат. Я в его глазах явный представитель народа рейдеров, гуляющий сам по себе и не интересующийся ничьим мнением. Еще присутствовала полненькая девушка по имени Агнешка, если я правильно понял, дочка второго брата, ну и мы с Дашей.

Семейный ужин – это тяжкое испытание. В какой руке положено держать вилку и нож по правилам этикета– не знал не только нормальный оборотень с равнин, но, как я не пытался напрячь память, и Вожак тоже. Как-то прошла мимо него это необходимая вещь. Что-то такое смутно мелькало про положенные рядом столовые приборы, которыми пользуются по очереди, но обычно эти самые приборы исчерпывались ложкой. А у нас с этим вообще просто. Загрыз антилопу и без всякой вилки прямо так – сырым употребляешь. Нет, мы и жареное едим, но прекрасно обходимся без указаний, в какой руке нож держать. Естественно, левша в левой, а правша в правой.

Ко всему еще имелась кухарка. Дебелая баба, лучше всех знающая, когда что положено ставить на стол и когда забирать. Хорошо еще, официант за спиной не стоял и не следил, не пора ли в рюмку налить. Очень не люблю, когда торчат сзади, и вполне способен налить себе сам. Водка очень ничего. Гораздо лучше того пойла, что жрали на барже, хотя и похуже, чем в нашей роще. Так у нас не продажная, для собственного потребления, и сделанная на травках. У каждой рощи свой особенный рецепт. Вот на новом месте все еще экспериментируют.

Под восторженные приветствия кухарка притащила какой-то бигос. Первый раз слышу такое название, но на вкус вполне прилично. Как для Народа сделано. Несколько видов мяса – и телятина, и свинина, и колбаса. Совершенно неизвестный мне овощ под названием капуста и еще грибы, лук, специи и соль. Что-то там еще незнакомое, но я не главная кухарка рощи, мне рецепт без надобности. Хотя выяснить, что такое «капуста», совсем не лишнее. Подобные вещи полезны для Клана.

Прозвучал очередной тост с пожеланиями доброй дороги, и я хлопнул еще одну рюмку. Между прочим, говорят они в таких случаях по-русски. Поняли, что я по-польски мало что понимаю, и проявляют уважение. Вот мадам то и дело интересуется, не желаю ли я еще чего. Был бы человек, прямо прослезился бы. А то прекрасно чувствую абсолютно неподдельное равнодушие в запахе. Вот Даше она искренне рада.

Агнешка что-то спросила, но ответить я не успел – тут стало не до обмена любезностями. Дверь с грохотом распахнулась, и в комнату ввалилось сразу четверо вооруженных людей. Нет чтобы двери сделать поуже, может, они бы замешкались и дали время сообразить, что происходит. Теперь дергаться поздно. Один из них втащил кухарку и, пнув ее ногой, свалил на пол. «Встать!» – заорал он остальным.

Все четверо одеты в полувоенную одежду с бело-красными нарукавными повязками. Главный, на вид лет тридцати, держал в руках что-то вроде нашего калашникова, с очень странным длинным дулом, остальные, похоже, охотничьи карабины с оптическими прицелами. Вот как раз в нашей комнате им оптика крайне необходима. Опасным выглядел только один из них, пожилой усатый мужик, уверенно держащий оружие и вставший так, чтобы ему свои же соратники не перекрывали линию стрельбы. Двое других, молодые парни, чувствовали себя неуверенно и компенсировали это повышенной агрессивностью.

Старший с ходу завел пламенную речь. Я и так не слишком понимал, о чем разговор, а эту польскую скороговорку вообще не пытался разобрать. Семейство Ходецких стояло с похоронными лицами и внимательно слушало. Что бы здесь не происходило – меня это мало касается. Может, грабители местные. Пока они не начали стрелять – вмешиваться не собираюсь. Кто хозяев заставлял кривить рожу при виде «Узи»? Положил бы всех в дверях, а теперь надо дожидаться подходящего момента.

Павел что-то возразил и моментально заработал удар по ребрам. Все дернулись, и эти деятели с криками начали тыкать стволами в остальных. Усатый выстрелил в воздух. На головы посыпались куски штукатурки. Я присел, старательно демонстрируя испуг. Все это время кухарка, сидящая на полу, протяжно выла на одной ноте, и старший пнул ее ногой в бок, стремясь заткнуть.

Даша шагнула к дядьке, пытаясь помочь ему встать.

– Кто? – спросил старший урод.

– Братаница, от Зоси, – пояснил опасный.

– Бориса? – радостно воскликнул тот. – Вец зе соба.

Тут не надо было быть полиглотом, чтобы сообразить, что они хотят ее забрать в совершенно неизвестном мне направлении. Не те у меня указания, чтобы разрешить подобное поведение.

– Минутку, – сказал я. – Мне нет дела до ваших разборок. Но она не здешняя и с вами не пойдет.

– Станислав, – скривившись, сказал старший.

Стоявший напротив меня шагнул вперед, норовя треснуть меня прикладом. Реакция на подобные слова вполне предсказуема, но я честно пытался договориться. Дожидаться удара не стал. Вместо того чтобы закрываться, шаг навстречу и влево, и оказался сбоку от него. Оба ножа из ножен на предплечьях уже в руках. Левый входит в горло усатому. Покидай, как я, несколько тысяч раз в цель, научишься и вилкой в глаз попадать, а ножи сделаны по специальному заказу. Раньше я такое не практиковал, но, обнаружив как-то Вожака с ножом, начал регулярно тренироваться. Действительно, какая разница, что в цель швырнуть, главное противника вывести из строя.

Еще шаг – и правый в почку неудачливому Станиславу. Шаг – и со всей силы бью ногой по мужским причиндалам третьего. Если выживет после такого, очень не скоро сможет шевелиться. Но не выживет, я таким ударом доску на тренировках ломал. А человеческое тело нежное, одного болевого шока хватит.

Старший урод с перекосившейся рожей пытается вырвать из кобуры свой пистолет, совершенно забыв про автомат в руке. «Не воин, дерьмо», – с сожалением подумал я, всаживая именной нож ему в живот и привычно проворачивая. Потом придется тщательно почистить и попросить у ножа прощения. Честное оружие запачкал.

Выдернул клинок и отпустил умирающего, шагнув в сторону, чтобы кровь из раны не забрызгала. Семейство в полном составе стояло не шевелясь, глядя на меня и открыв рты. Кухарка быстро-быстро крестилась. Старший из налетчиков захрипел и засучил ногами в агонии. Тут Агнешка не выдержала, метнулась в угол, и ее бурно вырвало.

Это послужило командой, и ступор прошел. Все задвигались. Кухарка, не вставая, старалась отползти от медленно расширяющейся лужи крови. Кристина подбежала к девушке и начала ей что-то говорить, успокаивая и гладя по голове. Анджей умчался в другую комнату и через несколько минут появился с еще одним стандартным калашом и пистолетом в кобуре, который сунул отцу. Мне отдал «Узи». Павел схватился за телефон, накручивая диск. «Вот только полиции мне еще не хватает», – глядя искоса на его бесплодные попытки дозвониться, подумал я. Одна Даша села спокойно за стол и задумчиво глядела на меня. У меня было стойкое впечатление, что покойников, в отличие от остальных, она видит не в первый раз.

А я был очень занят. «Первое, что должен помнить воин, – зазвучало у меня в голове давнее поучение изрядно поддатого наставника, – когда столкновение окончено, это не забыть обчистить врага. Никогда не забывай, что имущество убитого тобой – военный трофей, и принадлежит он тебе по праву. Все, что найдено потом, положено делить на всех». Тут он подмигнул и пьяно икнул. «Вот тут умный должен заметить ловушку. Самые героические подвиги совершаются по недомыслию или жадности. Никогда такого не делай! Когда ставишь личные цели выше целей отряда, ты можешь подвести остальных. Лучше меньше подвигов и трофеев, чем погибшие из-за этого твои товарищи. Ты с ними много лет вместе, многие тебе ближе кровного родича, а ты из-за ерунды всех под стрелы подводишь. Раз такое сделаешь, два… Никто с тобой не захочет дела иметь. Трофеи не главное – уважение важнее». Он глубоко задумался и, когда я уже решил, что можно продолжения не ждать, неожиданно закончил: «Только не вздумай отказаться от своего. Девки уважать не будут» – и радостно заржал в восторге от своего остроумия.

Так что я никогда не забывал про трофеи. Первым делом собрать оружие, потом посмотреть, что еще стоящее имеется.

Нам привычнее пользоваться холодным оружием. Проломил противнику голову – твое, всадил стрелу, так каждая личную отметку имеет, никогда не спутаешь. В наше время появились специфические проблемы. Попробуй определи и докажи, кто кого застрелил, если участвовало сразу несколько стандартных стволов. Зато после сегодняшнего у меня будет сразу несколько личных огнестрельных. Вожак-то покупал за свой счет и выдавал нам вроде как в аренду. Захочет – заберет. Вряд ли такое возможно, но свое личное всегда лучше, чем чужое.

– Анджей, – разглядывая с удовлетворением трофеи, сказал я, – посмотри, что там на улице. Не могли они сами прийти. Машина должна быть. А где машина, там еще могут быть.

Совсем не плохо. Два девятимиллиметровых глока, большой и маленький под одинаковый патрон. Маленький старший придурок держал в специальной кобуре на ноге. Большой пистолет имел переводчик автоматического огня и большой магазин – патронов тридцать, не меньше. По две обоймы к каждому. Три лимонки. Пояс с подсумками и удобными плечевыми лямками, с кармашками под гранаты, очень мне понравился, и я моментально нацепил его на себя. Четыре пары часов, одни из них золотые.

Почему-то у усатого в кармане оказались два золотых кольца и серебряная цепочка, а у остальных «Мясо», «Кость» у каждого. Одобряю. Для лечения полезно. «Льдинки», «Клей» и «Иглы» – непонятно зачем. Четыре приличных ножа из хорошей стали. Три одинаковых карабина и один, больше похожий на калашников, чем на винтовку. К каждому четыре обоймы. К тем, что с оптикой, магазины на десять патронов, а к калашу на восемь. Больше ничего интересного не было. Всякие ключи и бумажки я даже смотреть не стал.

– Это «Вепрь-308», «Вепрь-12 Молот» – сказала тихо подошедшая Даша, видя, как я разглядываю очередное чудо техники. – У нас в магазине тоже есть. Сделаны на базе калаша, так что практически все части взаимозаменяемые, только дуло гладкоствольное и прицельная дальность на триста метров рассчитана. Считается охотничьим оружием, но у нас тут армии обычно не ходят, – и этого вполне достаточно.

Рядом громко выругался Павел.

– Ничего не работает, – с возмущением заявил он. – Телефон вообще молчит, даже гудков нет.

– Не шуми, – напряженно сказал Анджей. – Там на улице действительно грузовик, и двое курят. А в доме у пана Тадеуша какой-то шум. Это слишком похоже на переворот, как он и говорил. Вас всех забрать должны были, если бы не… – Парень взглянул на меня и замолчал.

– По людям стрелять приходилось? – спросил я Дашу.

– Бандиты не люди, – сообщила она.

– Тогда еще лучше. На, – протянул ей один из «Вепрей» и маленький глок. – Имей в виду, когда все закончится, отдашь.

– Ты прямо Плюшкин, даже солнечные очки в кучу кинул.

– Кто такой Плюшкин, я не знаю, – наставительно сообщаю, – но если покупатели будут раздаривать хозяевам магазинов свое добытое тяжким трудом имущество, то им потом придется сосать лапу. Порядок есть порядок, я тебя предупредил. Есть у меня такое предчувствие, что стрелять еще придется.

– Пся крев! – ругнулся Павел, глядя в окно.

Я подошел и, отодвинув Анджея, осторожно посмотрел, стараясь не высовываться из-за занавески. Из соседнего дома трое вытащили мужика и, скинув его со ступенек, начали резво лупить ногами. На рукавах у них тоже бело-красные повязки. Павел вытащил пистолет из кобуры, но я поспешно ухватил его за плечо.

– Не лезь, – прошипел ему в лицо. – Отсюда все равно не попадешь, зато они моментально ответят по окнам.

– Даша!

– Я здесь.

– Я сейчас выйду, ты прикрываешь меня сверху.

– Без проблем. Любого на выбор.

– Тех, что у машины, и только когда я начну стрелять.

– Анджей.

– Да!

– Смотри за дверью. Мы не знаем, сколько их еще в доме. Если кто высунется, лупи из автомата. Можешь не стараться попасть, главное, чтобы они испугались.

– Ты, – ткнул в Павла и повернул его в глубь комнаты, где кухарка все так же сидела на полу и бормотала молитвы, непрерывно крестясь, – заткни, наконец эту дуру, только на нервы действует, и к своим женщинам подойди, успокой. Сейчас опять начнется, и только истерик нам здесь не хватает.

Главное в такой ситуации раздать указания и загрузить подчиненных делом. Когда человек что-то делает, ему некогда бояться. Содрал с одного из покойников повязку и натянул ее на рукав куртки. «Ну, помоги мне, праотец Медведь», – толкая дверь и выходя, мысленно попросил я.

Возле грузовика стоял только один. Второй присоединился к своим товарищам, стоящим кружком у лежащего и с веселым хеканьем продолжающим экзекуцию. Очень удобно расположились: все четверо плотной кучкой и спинами ко мне. Даже маскировка с помощью повязки не понадобилась. Начал стрелять сразу, не дожидаясь, пока на меня обратят внимание. Рукоятка «Узи» удобно лежала в руке, так что с двадцати метров никаких проблем не возникло. Несколько секунд – и затвор щелкнул в заднем положении. Четверо «ногобойцев» даже не успели дернуться и разлеглись в живописных позах. Реакция у них паршивая.

Из окна ударил выстрел, и стоявший у грузовика отлетел с дыркой в голове. Я вставил новую обойму взамен опустевшей и осторожно приблизился. Один, получивший пулю в бедро, судорожно пытался отползти. Выстрел в голову. Потом остальным добавил, не подходя вплотную. Вроде все.

– Ты кто? – вставая на колени, невнятно сказал спасенный мужик. Лицо у него было разбито, рубашка разорвана и вся в крови.

– Я тут в гостях, – сообщаю ему. – Мимо проезжал, а тут такое интересное веселье. Никак не мог спокойно мимо пройти.

Подбежали Павел с сыном и помогли ему подняться.

– А, это ты, – с облегчением сказал мужик. – Пусть кто-нибудь поможет моим в доме, эти скоты всех связали. – Анджей метнулся внутрь. – Инквизиторы, суки, – со стоном выдавил избитый. – Новый порядок, говорят. – Он виртуозно и с наслаждением выматерился на дикой смеси русского и польского.

На улице собиралось все больше народу. Многие с оружием. Очень скоро начался импровизированный митинг. Половина требовала объяснить, что происходит, вторая требовала срочно отомстить и поставить всех врагов раком. Где-то неподалеку, в центре, началась перестрелка, и вопли моментально затихли. Люди настороженно прислушивались. В стороне реки заработал пулемет, потом прозвучало несколько взрывов.

Уже привычно собрав трофеи, я присел на ступеньки и, добыв телефон из-под рубашки, нажал семерку.

– Как у вас дела? – поинтересовался, дождавшись ответа. – А то в городе что-то странное творится.

– Пока тихо, но очень интересно, – ответил Рафик. – Часа два назад мост заняли французы.

– Кто?!

– Французы, – повторил он.

Несколько человек возле меня явно начали прислушиваться.

– Выгрузились с кораблей, пришедших снизу. Флаг трехцветный, эмблема почти как у эсэсовцев – молнии на рукаве, и на своем лягушачьем наречии объясняются. «Огненные стрелы» называются. Хорошо знакомые типусы со сдвигом в чистоту католической религии. Охрану повязали, троих застрелили. Поставили пару безоткаток, чтобы мы не рыпались и не вздумали уйти без разрешения. Потом в Варшаву прошла колонна из трех десятков грузовиков, набитых вооруженными людьми. А встречали их местные, тоже с повязками, только красно-белыми. Поэтому и на мосту без проблем прошло. Свои в гости пришли, а потом начали прикладами по кумполу угощать. Сейчас весь грузовой порт вооружился и забаррикадировался. Сидим, ждем. Речники скорее свой груз спалят, чем отдадут. Они это прекрасно понимают и пока нас не трогают.

– Дай, – сказал побитый, – и протянул руку.

Я с интересом посмотрел на него и ласково улыбнулся.

– Дай ему, – сказала Даша. Она неизменно обнаруживалась возле меня.

– Ну, поговори, – пожимая плечами, сказал я.

– Я Тадеуш Латковский, – сказал он, торопливо выхватывая телефон. – Начальник полиции промышленной зоны. В городе осуществляется попытка переворота, а теперь еще и иностранцы. Связь не работает. Телефоны отключены, радио глушат. Очень важно, чтобы вы сообщили моим людям, что происходит.

Рафик на том конце хмыкнул в трубку.

– Кому важно? – издевательски поинтересовался он. – Мы – рейдеры, охрана, речники и просто жители этого района – в подавляющем большинстве не являемся гражданами вашей замечательной Варшавы. Нас держат за второй сорт и не разрешают элементарных вещей – вроде покупки в магазине. Это именно та самая правильная власть, которую сейчас собрались свергать. Помнится, полиция города вместе с промполицией, вами, глубокоуважаемый пан Латковский, возглавляемой, радостно била в прошлом году вполне мирную демонстрацию граждан, ратовавших о равной оплате труда не только католиков, но и остальных. Вы серьезно надеетесь на то, что мы для нее будем что-то делать? Да пусть вас всех передавят, нам-то какая разница?

– Будет разница, и большая. Тут еще и инквизиция замешана. Эти с повязками в ней работают. Тут скоро костры разжигать начнут.

– Да никуда они не денутся. Что с инквизицией, что без, будете продавать уголь в Зону. Все равно без него не проживете. Цены поднимут? Так и на продовольствие поднимут. А будут выкобениваться, из Славянска спустятся очень злые парни. Тут к вам уже не братья по вере, а вся Зона наведается, и ноги из жопы повыдерут. А то вы не знаете, как вас любят.

– Вот именно, что знаю. Полгорода спалят сначала эти, потом вторую половину еще дополнительно те. Хорошо ли наше правительство и законы или нет, но это мой город. Лучше давить сейчас, пока до большой крови не дошло. Всем будет лучше. Так что давай договоримся. Со мной еще можно, с инквизицией не удастся. Что ты хочешь?

– Интересный вопрос, – задумчиво протянул Рафик. – Я тут посоветуюсь с другими и перезвоню. Это будет не слишком долго, время дорого – я помню. – И он отключился.

Тадеуш сунул мне телефон и заорал на столпившихся вокруг. Я оглянулся на Дашу. Она тут же начала вполголоса переводить, причем, очень похоже, дословно. Через слово шло ругательство.

– Что смотрите, сучьи дети? Желаете подождать, пока Кеслевский начнет всех на кол сажать за опоздание в церковь? Или думаете отсидеться? Всех нас на карьер с киркой отправят. Собрать женщин, детей и всех парней младше пятнадцати лет и в дома к Ходецким и ко мне. Вместе есть шанс отбиться. Нечего добро жалеть. Если нас перебьют, все равно на том свете не понадобится, а нет – наживем новое. – Говорил он напористо, рубя воздух рукой. – Остальные взяли оружие и собрались здесь через десять минут. Ты, и ты, – тыкал он пальцем, – пригнать свои грузовики. Ты – тащи сюда свой гранатомет, а ты – пулемет из сарая. Вы что думаете, я не знаю, у кого что имеется? Всех касается. Наши жизни теперь зависят от этого. Пойдем к правительственному кварталу. Там еще стреляют, попробуем ударить этим скотам в спину. Нет, будем уходить за Дунай. В промзоне у меня триста вооруженных парней – тоже шанс. Без заводов городу не выжить. Все. Нечего смотреть – по домам. Еды возьмите, – прокричал он в спины расходящимся.

Он плюхнулся на ступеньки возле меня и скривился, потирая ребра.

– Люди все равно, что стадо. Так и будут стоять и балаболить, пока команду не услышат. Так это еще приличные специалисты с мозгами и руками, в нашем квартале только такие живут.

– А остальные с удовольствием пограбят, независимо от власти, как только возможность появится, – пробурчал Павел.

– Других нам эльфы не выдали, – усмехнулся Тадеуш.

Завибрировал телефон.

– Да.

– Живой, – сказала Черепаха на Языке, – ты как там?

– Нормально, развлекаюсь, – отвечаю, глядя на настороженные лица людей, прислушивающихся к непонятному разговору. – Совершенно не собираюсь проявлять героизм. Мне что те, что эти под хвост.

– Вот и хорошо. Можешь дать ориентиры, где находишься?

– Это совсем просто. Прямо от моста пять перекрестков. На шестом направо. На третьем перекрестке смотришь по сторонам и видишь несколько кирпичных двухэтажных домов. Перед тем, где у входа сидят каменные зверюги, отдаленно напоминающие львов, стоит грузовик, возле него лежит труп, а рядом несколько человек. Возле соседнего еще четыре покойника и я с компанией.

– Пошли кого-нибудь с тряпкой на грузовик, пусть помашет…

– Анджей, – посмотрел я на парня, – большая просьба, возьми вот это, – сунул ему камуфляжную куртку одного из погибших, – прикрепи к какой-нибудь палке, залезь в кузов и помаши.

Он вместе со всей остальной компанией посмотрел на меня с недоумением.

– Надо Анджей, потом объясню.

Парень молча взял куртку и полез в кузов.

– А теперь слушай внимательно, – переходя на русский, сказала в трубке Черепаха. – Нам не нужны проблемы с Кулаком. Твоя задача охранять Дашу.

Та фыркнула рядом.

– Надо будет, – явно услышав, ответила Черепаха, – свяжи и сядь сверху. Короче, пусть все горит и взрывается, но ты ее вытащишь. Понял?

– Да.

– Можешь передать телефон Тадеушу.

Тот торопливо выхватил из рук артефакт.

– Я слушаю.

– Значит так, – заговорил Рафик. – Мы твоих полисов предупредим, мост возьмем. Пристань пассажирскую тоже. Грузовую и так контролируем. В город не пойдем, разбирайтесь сами. – Рафик сделал паузу и начал излагать требования: – Что мы тут коллективно решили… С момента, как мы начинаем, все воюющие на твоей стороне считаются мобилизованными в промполицию. Раненые и семьи погибших получают компенсацию, как по закону для ваших положено. Лечение за счет города. Трофеи наши и возврату не подлежат. На войне разные случайности бывают, и, если кого по ходу лишнего пришибем или что нужное поломаем, считай, что амнистия объявлена заранее. Да, и когда все кончится и можно дембельнуться, будешь решать сам, но против городских нас можешь даже не пытаться применять, все равно не пойдем. Только охрана объектов. Основной пункт требований – отмена любой дискриминации при приеме на работу и в оплате по религиозному признаку, и еще – представитель от речников в вашем городском совете.

– Я не могу обещать отмену законов. Это не только от меня зависит, но сделаю все возможное.

– Это хорошо, что ты не обещаешь, – после паузы сказал Рафик. – Мы тут слегка поспорили, и решили, что если сразу согласишься, забить на тебя болт. Но стараться тебе придется, будут обидевшиеся лично на тебя. А теперь верни телефон Живому.

– Ага! – радостно сказал он, когда я взял трубку. – Живой, встань на грузовик и руку подними.

Я сделал, как он велел.

– Есть. Он тебя видит, – радостно заорал он.

– А теперь отбери у Даши «Говорилку», дай ей по шее, чтобы в другой раз не брала без спросу, и объясни пану Латковскому что к чему. Будет ему наводчик и разведчик на ночь. Днем слишком опасно. Ну, все. Мы начинаем.

Со стороны реки разом ударили несколько крупнокалиберных пулеметов. Потом заработало не меньше трех минометов.

– Интересно, – глядя в ту сторону, сказал пан Тадеуш. – Это вот бухнуло не меньше чем из восьмидесятидвухмиллиметровки, а может, и больше. Ничего такого мы про речников не знали. А ведь это прямая обязанность нашего подразделения. Неприятно будет, если они на меня всерьез захотят обидеться. Ладно, – поворачиваясь ко мне, заявил он. – Что ты мне должен объяснить про разведчика?

В дом набилось около сотни людей, все хотели быть рядом со своими, даже если приходилось сидеть буквально на головах. Дом, конечно, не маленький, но на такое количество народа не рассчитан. Часть пришлось размещать в хозяйственных пристройках и утрамбовывать в подвал. Из всей этой толпы только девять способны отстреливаться. И то все молодые пацаны, оставленные Тадеушем, плюс Даша, которую я держал возле себя. Мы сидели и просто ждали неизвестно чего. Высовываться было глупо. Во всех концах города шла то прекращающаяся, то вновь разгорающаяся стрельба. Кто в кого палил из окон, разобраться было невозможно. Город напоминал слоеный пирог, где без всякой координации в соседних домах сидели враги.