Текст книги "Криасморский договор. Торг с мертвецами. Том 1"
Автор книги: Марина Баринова
Жанр: Героическая фантастика, Фантастика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)
4.4 Тронк
По давнему обычаю хайлигландцев, все казни проходили на рассвете. И, согласно давнему же обычаю, дезертира казнил его собственный командир. Нынче эта сомнительная честь выпала Киверу ден Ланге – командующему самым многочисленным полком Хайлигланда, старшему сыну графа Урста и близкому другу короля. Даже оказавшись на землях рундов, войско Грегора Волдхарда следовало традициям с поистине маниакальной дотошностью, даже если это не приносило радости.
В Рундкаре брату Фастреду было неуютно. Дорога, что вела их войско к Тронку, пролегала сплошь мимо поросших вереском да низкими кустарниками пологих холмов. Изредка попадались узкие ручьи с коварными топкими берегами да одинокие деревья, явно выросшие на этих землях из одного лишь упрямства. Затянутое низкими серыми облаками небо то и дело обрушивало мерзкий холодный дождь. Полные скучной походной рутины дни походили один на другой. Лишь единожды небеса Рундкара подразнили уставшую армию солнцем, да и это быстро закончилось. Обозы утопали в грязи, солдаты волочили ноги по раскисшей дороге, и песни звучали уже далеко не так бодро, как на выходе из Вадлока. Ноги воинов вязли в размокшей земле, а дух их давно увяз в унынии и страхе перед неопределенным будущим и перспективой умереть напрасно.
Вождь Магнус обещал, что под Эксенгором все будет иначе. Что там хайлигландцы увидят места столь удивительные, какие и во сне не приснятся. Говорил, что север в тех краях вовсе не похож на север и что там все они наконец-то смогут отдохнуть в тепле, сытости и женской заботе. Даже если и так, до Эксенгора еще предстояло дойти. С каждым днем эта задача становилась все сложнее.
Более всего Фастреда угнетало то, что на его глазах хайлигландцы убивали своих же. В молодости он успел много где повоевать и многое повидал, но никогда не служил в регулярных войсках Хайлигланда. Да и позже, уже в Ордене, встретился с порядками другого толка. Воинствующие братья церкви, хотя и облачались в обеты, словно богач в шелка, из-за чего нередко оступались на своем пути к праведности, прибегали к казням лишь в самых исключительных случаях. Телесные наказания, заточение в одиночную келью, ночные молитвы и тяжелый труд – так в обители карали за провинности. Во все времена Орден берег людей и старался давать шанс на искупление, даже если ошибка брата влекла за собой серьезные последствия. Поэтому сейчас Фастред взирал на происходящее в королевской армии с болью и ужасом.
Посмотреть на казнь согнали всех воинов Урста, кто не был занят в карауле. В отдалении уже сложили костер – на дровах для сожжения трупов Грегор не экономил, и зря. Их оставалось не так уж и много, скудная на леса местность путникам не помогала, и вся надежда оставалась лишь на пополнение запасов в Тронке, до которого хайлигландцы надеялись добраться на следующий день.
Фастред, хотя получил дозволение не присутствовать на казни, все же заставил себя прийти и теперь наблюдал за происходящим из первых рядов. В конце концов, он сам поклялся сопровождать и защищать брата Аристида. И раз Аристид пришел сюда вместе с королем, значит, и Фастредово место тоже было здесь. Временами данная патрону клятва неимоверно его тяготила, но на то она и клятва, чтобы испытывать дух – так он себя утешал.
Силы на обустройство эшафота решили не тратить. Нашли на холме старый, наполовину обугленный дуб – некогда в дерево ударила молния, но оно все еще жило – перекинули веревку через самую крепкую ветвь, прикатили полено, на котором, быть может, когда-то сиживал и сам дезертир и которое теперь собирались выбить из-под ног несчастного труса. Вот и вся казнь.
– Волею короля нашего Грегора из рода Волдхардов я, Кивер ден Ланге, твой лорд и командир, приговариваю тебя, Корб, сын Сеппа из Меллена, к смерти за нарушение клятвы верности командиру, нашему королю и всей хайлигландской земле. Добровольно оставив службу, ты нарушил установленный порядок и будешь наказан по всей строгости закона военного времени. Тебе дадут возможность исповедаться в грехах, а затем повесят на этом дереве, – Ланге указал на дуб и подозвал одного из церковников. – После твое тело сожгут, а прах развеют по ветру, – договорив, Ланге умолк: еще немного, и его голос наверняка дрогнул бы. Потому он жестом поторопил церковника, пробиравшегося сквозь толпу солдат.
Оцепеневший от ужаса дезертир не проронил ни слова. Лишь слезы медленно катились по бледному чистому лицу, а руки дрожали. Фастред отметил, что такими тонкими и длинными пальцами надо не меч держать, а писать длинные письма или играть красивую музыку. Не туда парня привела судьба, совсем не туда.
– Очередная ошибка войны, – беззвучным шепотом сказал он.
Молодой наставник из Спорных земель, имя которого Фастред так и не запомнил, спешно подошел к приговоренному, вложил в его правую ладонь оловянный символ веры на кожаном шнурке и прочитал краткую молитву. Корб-трус, как его уже успели прозвать с момента поимки, видимо, пытался признаться в каких-то неблаговидных поступках, но церковник слишком торопился закончить процедуру. Взмахом руки он очертил благословение, повернулся к Ланге и кивнул:
– Именем Хранителя и Последнего сына его Гилленая да будут отпущены все грехи этому праведнику. Дух его отныне чист и готов встретиться с Господом нашим. Приступайте.
Лишь на миг доброе и открытое лицо Кивера ден Ланге перекосилось гримасой боли, но он быстро взял себя в руки, сжал ладонь дезертира с символом веры, прошептал что-что наверняка утешающее и, даже не договорив, выбил полено из-под его ног под гробовое молчание войска. Никто не шелохнулся, пока конвульсии бедняги Корба не закончились и дезертир не повис на веревке. Лишь ветер свистел в ушах да трепал промокшие с ночи плащи.
Оловянный диск выпал из разжатой ладони покойника и затерялся в траве.
На Кивера было жаль смотреть: старший сын прославленного графа Урста успел прослыть способным воином, но командование большим войском принял лишь немногим более года назад, и Фастред это чувствовал. Хороший вояка не обязательно станет хорошим командиром и наоборот. Монах видел в Кивере потенциал, но путь к превращению в военачальника был для Кивера полон духовных испытаний и договоров с совестью, а сердце его порой казалось слишком мягким для поста, который он занимал. Фастред слышал, что младший Ланге до последнего уговаривал короля смягчить наказание за провинности солдат, но Грегор был непреклонен, как и всегда. Даже брат Аристид в кои-то веки оторвался от перевода очередной богословской книги и вмешался, но король не прислушался и к нему. А потому пойманных дезертиров ожидала лишь смерть – виселица для простолюдинов и отсечение головы для аристократов. Скверная и позорная кончина в чужих землях. Родные даже не смогут проститься и узнать место пограбения праха, чтобы потом посадить там деревце. Да и вряд ли оно прижилось бы на такой скудной почве.
Фастред мог облегчить конец этих оступившихся бедолаг разве что молитвой. Но в случае с этим Корбом было уже поздно.
Солдаты начали расходиться, а с ними церковники и командиры отрядов. Казнь казнью, но выполнение обязанностей никто не отменял. Осталось лишь несколько человек, которым поручили сжечь останки. Фастред дожидался, пока король, Аристид и Ланге окончательно покинут холм, а затем медленно подошел к мертвецу. Корба-труса опустили на землю и уже снимали веревку. Выглядел и пах он неважно и постыдно, как и полагалось всякому висельнику.
– Помочь, святой брат? – обратился к Фастреду один из солдат. Конопатый худой мальчишка с глазами старика и ловкостью убийцы. Такое Фастред тоже лихо подмечал. – Не переживайте, мы его быстро к костру перетащим. Тут-то недалеко, не как в прошлый раз. Может, оно и хорошо, что так вышло, с Корбом-то. Слабый он был. И дерганый. Вечно паниковал на пустом месте, да и животом был плох. А сейчас для него все кончилось, с боженькой скоро встретится, – юный солдат наконец-то перестал тараторить, задрал голову и уставился на затянутое свинцовыми тучами небо. – Но плохим Корб точно не был, вот что я скажу, святой брат. Просто не для войны его сделали. Может, там, наверху, и свидимся еще, коли свезет… – мальчишка замолчал и тряхнул головой, отгоняя задумчивость. – Надо торопиться с костром. Зуб даю, сегодня опять польет.
Фастред почти его не слышал. Он присел на корточки, нашарил в траве выроненный дезертиром оловянный диск и, приподняв голову Корба, надел символ веры на его посиневшую шею.
– Еще одна душа отошла к тебе, Милостивый, – тихо прошептал он, склонившись над телом. – Прими Корба, как тогда принял собственных детей. Молись за него, как мы молимся, ибо все мы тоже дети твои.
То была даже не молитва, а просьба. Брат Аристид учил, что Хранитель слышит всех своих детей и вне стен церкви, что к нему можно обращаться прямо, и Фастреду хотелось в это верить. Ему нравилась мысль, что Хранитель столь же прост и открыт людям, как они – миру.
Он сидел, зачем-то глядя в остекленевшие глаза мертвеца, когда кто-то прочистил горло за его спиной и робко тронул за плечо. Монах обернулся.
– Простите, святой брат, – здоровенный мужик с темной бородой, отличительным знаком главы отряда и рундским топором на поясе переминался с ноги на ногу, словно провинившийся школяр. За ним стояли трое солдат и так же нерешительно поглядывали на Фастреда.
– Мир вам, братья, – привычно отозвался монах. – Я могу чем-то помочь?
– Простите нашу дерзость, – снова заладил бородач, – мы хотели попросить о молитве. Корб был в нашем отряде, – он кивнул на стоявших за его спиной солдат. – Я Брунц, а это Вим, Игнац и Гоц. Мы все из Меллена – это деревня на правом берегу реки Лалль. Нас призвали в войско в один день, и все мы хорошо знали Корба. Погиб он как трус, но был безобидным человеком, святой брат, клянусь. И мы, если вы простите нашу дерзость…
Фастред понимающе кивнул и поднялся на ноги.
– Вы хотите, чтобы я пригласил наставника прочесть молитву перед костром? Думаю, несмотря на свой поступок, ваш друг заслужил такую милость. Это можно устроить. Я поговорю с братом Аристидом. Возможно, он сам согласится…
Брунц переглянулся с остальными и мотнул головой.
– Мы хотели попросить вас, брат Фастред, – сказал он. – Если это не великая дерзость, конечно.
– Я воинствующий брат церкви, а не проповедник. Не уверен, что смогу найти слова, которые вас утешат.
– Вы – брат с оружием. Воин. Ваши речи просты, но так же святы, как речи наставников. Вы такой же, как мы, но только диск на шее носите и соблюдаете всякие обеты, на которые у нас воли не хватит, – убеждал Брунц. – Мужи в нашем отряде, чего уж таить, люди слишком простые и часто даже не понимают, о чем говорят наставники на проповедях. А нам сейчас нужно простое и понятное слово. Слово того, кто нас понимает и знает, как мы живем.
Фастред вглядывался в усталые и печальные лица солдат. Оратор из него даже в лучшие годы был посредственным. Но если эти люди просили о помощи, он не мог отказать, иначе зачем тогда вообще пошел служить богу и отрекся от мирской жизни? В конце концов, он всегда сможет попросить брата Аристида поговорить с ними, если его собственные речи не помогут. А уж брат Аристид умел врачевать сердца словом, как никто другой.
– Понимаю, – сказал воинствующий монах. – Но я должен предупредить, что…
– Так вы согласитесь, святой брат?
– Конечно.
– Спасибо, – Брунц выдохнул с облегчением и повернулся к своим. – Гоц, сбегай за остальными. Скажи, святой брат согласился. Пусть поторапливаются. А мы сами отнесем Корба на костер.
Гоц тут же побежал вниз по холму, размахивая руками – очевидно, знаками подзывал оставшихся внизу. Брунц, Вим и Игнац взвалили мертвого товарища на плечи и готовились неуклюже понести его, когда Фастред подошел к ним и предложил помощь.
– Что вы, святой брат! Он же…
– Обмочился, да, – спокойно проговорил он. – В этом нет ничего постыдного. Нам надлежит в равной степени уважать и жизнь, и смерть во всех их проявлениях.
Игнац свободной рукой почесал бороденку – в силу молодого возраста еще не такую роскошную, как у командира, и взглянул на Фастреда с восхищением.
– А вы еще сомневались, святой брат. Наставник из Святилища не стал бы делать такого. По крайней мере, я такого еще никогда не видел. Побольше бы было в войске таких, как вы. Жаль, Корб не сможет вас отблагодарить.
– Пройдет время, и все мы встретимся в Хрустальном чертоге.
– Если повезет…
– Это не вопрос везения, юный Игнац, но веры и праведности, – рассуждал Фастред, пока они несли тело к костру. – Всего-то и нужно, что пытаться жить достойно и в согласии с совестью. Даже самые закоренелые грешники получают шанс на спасение и право войти в Хрустальный чертог, если найдут в себе силы раскаяться, – он умолк, предавшись печальным воспоминаниям из молодости и поздно заметил, что солдат не сводил глаз с его лица. У Фастреда всегда плохо получалось скрывать чувства. – Хранитель наблюдает за всеми нами, и его любовь к нам не измерить – настолько она велика. Нужно лишь попытаться ответить такой же любовью к остальным. А это вполне в твоих силах, юный Игнац.
– Вы так говорите, словно сами прошли такой путь. Простите, – осекся солдат. – Я наверняка не в свое дело лезу.
– Мне нечего скрывать от братьев, – успокоил его Фастред. – Я пришел в Орден уже в зрелом возрасте. Родился и вырос на западе Хайлигланда, рано потерял родителей и отправился на юг. Многое случилось во времена моей юности, и дорога эта привела меня к гацонским кондотьерам.
– Наймитом были? Да неужто!
– Был, и хорошим. А затем Хранитель явил мне свою волю в одном событии, и я понял, что все то время он вел меня к служению. Так я и пришел в Орден. И лишь в объятиях Господа нашел покой.
Больше с ним никто не заговорил, пока они не дошли до костра. Солдаты бережно опустили тело товарища на сложенные дрова и почтительно склонили головы. Фастред обернулся и увидел вереницу воинов, спускавшихся с холма. У одних в руках был хворост – согласно обычаю каждый, кто присутствовал при сожжении, должен был бросить ветку в костер, другие несли факелы, коптевшие жирным дымом.
Когда все собрались и окружили костер широким кольцом, ожидая проповеди, Фастред поправил сюрко с эмблемой Ордена, вытащил из ножен меч и прикоснулся к серебряному диску. Он давно так не нервничал. Все эти люди смотрели на него голодными глазами, однако алкали они не пищи, но утешения. От него ждали простых слов, что вернут дух и дадут силу идти дальше. Но что он мог им сказать, особенно после того, как на их глазах убили человека, который только тем и провинился, что отказался воевать за рундов, которых столько лет хайлигландцы считали врагами? Дружба, которую завел король Грегор с Магнусом, еще не прошла испытания ни прочностью, ни временем. Но у этого союза уже появились жертвы.
– Чем бог отличается от человека? – вопрошал Фастред, воткнув меч в землю. – Ответьте мне, братья.
Солдаты удивленно глядели на него, но молчали.
– Ну же. Мы не на экзамене в церковной школе, братья, а здесь, среди холмов и язычников. И я хочу, чтобы вы вспомнили, чем мы с вами отличаемся от Хранителя.
– Он… Всесилен? – робко предположил кто-то из солдат.
– Верно. Еще?
– Пути его неисповедимы, – донеслось с другой стороны костра. – Он знает все, а мы – нет.
– Именно так, – Фастред ходил внутри круга между костром и воинами. – Мы с вами не умеем предугадывать будущее и понятия не имеем, что нас ждет дальше. Но бог наш знает все. Нередко он насылает на нас испытания, которые, как нам кажется, нельзя вынести. Но позже, когда проходит время, мы видим все иначе и понимаем, что ниспосланы они были не просто так. У кого из вас было подобное?
Многие подняли руки. Среди них Фастред заметил Игнаца и подошел к нему.
– Расскажи братьям, как ты это понял.
– В девушку влюбился, а она предпочла мне другого и вышла за него, – глухо отозвался солдат. – Мне тогда было очень больно, но поделать ничего было нельзя. Не будешь же мил насильно… А потом выяснилось, что она от него гуляла и родила первенца не от мужа, а от какого-то гацонского пройдохи. Муж был белобрысым, а родился малец с черными кудрями, да и она во всем призналась… И тогда я подумал, что Хранитель меня уберег от гулящей жены.
Солдаты одобрительно загудели.
– У жены моей украли брошку для накидки – еще от бабки в наследство досталась, а бабка была то ли бастардом, то ли еще кем и жила в замке графском, – начал рассказывать другой солдат, имени которого Фастред не знал. – Брошка-то золотая была, с каменьями, и бабка тайком вынесла ее из господского дома. С ней и ушла жить в деревню, оставила только на память. Но драгоценность была дюже приметная: ни поносить, ни продать. А потом, уже после того, как наш дом обокрали, с этой брошкой поймали вора и казнили за кражу у графа – опознали ту брошку то ли по портрету господскому, то ли еще как. И тогда мы с женой тоже подумали, что бог с этими драгоценностями. Хорошо, что тогда украли, потому как найди ту брошку у нас, была бы беда…
Воины загудели еще громче, и Фастред понял, что завладел их вниманием.
– Много еще таких историй вам расскажут не только в Хайлигланде, но и за его пределами, ибо замысел божий масштабен, сложен и един для всего мира. Каждый из нас – лишь капля в этом море, но вместе мы – орудия божьи. Он оберегает нас от ошибок и подталкивает к истине, даже если поначалу это приносит нам боль. Но если сила Хранителя заключается в знании и могуществе, то наша – в доверии и любви.
Фастред остановился, перевел дух и взял факел из рук Игнаца.
– Не бывает напрасных смертей, даже если они таковыми выглядят, – он встретился глазами с Брунцем, тот едва заметно кивнул. – Корб не был создан для войны, но волею Хранителя стал воином. Нам не узнать, зачем Хранитель забрал его так рано, но я хочу верить, что таким образом он защитил его от впадения в тяжкие грехи. Теперь его душа отправится в Хрустальный чертог, и однажды все вы с ним встретитесь. Но своей смертью Корб сделал для вас еще кое-что важное, – Фастреду казалось, что кольчуга сейчас расплавится от пристальных взглядов солдат. Его это смущало, в горле было сухо, точно в пустыне, то и дело приходилось сглатывать ком, но он заставлял себя продолжать: – Своей смертью Корб собрал всех нас здесь, а это важнее, чем может показаться на первый взгляд. Долгий поход в чужие земли измотал всех нас. Вы скучаете по семьям, домам, переживаете за посевы. Вам страшно умереть на чужбине за чужого вождя, народ которого долгие годы приносил вам лишь опустошение. Но я прошу вас, братья, вспомните, что ничего не происходит просто так! Вы, я, Корб, король, рунды – все оказались здесь по воле Господа. Я стою перед вами и говорю эти слова, а вы оторвались от дел и собрались вместе потому, что бог пожелал вас сплотить и напомнить, кто мы друг для друга. Быть может, если бы все мы были не так заняты собственными печалями, то заметили бы, что замышлял Корб. Заметили бы и остановили. Возможно, этой трагедией Хранитель напомнил нам, что мы превращаемся в эгоистичных зверей и нам пора остановиться, – он снова прошелся, вглядываясь в лица воинов, и заметил, что в глазах некоторых стояли слезы, а лица других были полны мрачной сосредоточенности. Но были и те, кому стало легче, и таких становилось больше с каждым его словом. – Корба мы уже не вернем, но можем сделать так, чтобы его смерть обрела смысл. Мы можем сплотиться, чаще приходить друг другу на помощь, слушать и слышать друг друга. Это – праведный путь, с которого мы свернули, потому что сбиться с пути очень легко, когда уходишь так далеко от дома… Будем же помнить Корба, будем уважать его смерть и будем же братьями друг другу во имя Хранителя и короля!
Фастред выпустил весь воздух из легких и покачнулся, но устоял.
– Бросайте же ветви и прощайтесь с товарищем, – закончил он и передал факел Игнацу.
Брунц кивнул, и воины, выстроившись друг за другом, начали подходить к костру. Кто-то молча клал хворост, иные шептали простые молитвы. Последним попрощался сам командир и, жестом подозвав нескольких воинов, приказал зажигать.
А затем случилось удивительное. Небеса посветлели, и едва Брунц поднес факел, как на холм пролились солнечные лучи. И когда пламя занялось как следует, все увидели, что к небу взмыл клуб дыма, походивший по форме на человека.
Солдаты уставились на это с открытыми ртами.
– Чудо! – прошептал кто-то.
– Он, и правда, забрал его! – молвил другой. – Хранитель забрал Корба!
Дым вскоре рассеялся, а пораженные увиденным воины принялись обниматься. Фастред вытащил из земли меч, вытер о траву и вернул в ножны, а затем медленно зашагал вверх по холму к дубу, на котором закончилась жизнь дезертира. Добравшись, он устало опустился на землю меж корнями, привалился к мощному стволу и закрыл глаза. После этой спонтанной проповеди монах чувствовал себя разбитым, словно бился с пятью противниками подряд. Стар он стал для таких переживаний, да и не был создан для долгих речей. Однако, приоткрыв один глаз, Фастред увидел, что многие покидали место погребального костра в обнимку, утешая друг друга. Кто-то еще стоял там, наблюдая, как пламя поглощает бренную плоть, кто-то откупорил флягу с хреновухой и передавал по кругу, чтобы помянуть Корба.
Фастред вздохнул с облегчением. Выходит, старался не зря. Быть может, тот дым что-то и значил. Хотелось верить, что это было благословение Хранителя, но заслужил ли он его? С другой стороны, если хоть одной душе он сегодня помог, если хоть одному воину принес облегчение, значит, все было сделано правильно.
– Прекрасная проповедь. Вряд ли я смог бы сказать лучше.
Фастред широко распахнул глаза, узнав голос брата Аристида, и подорвался было, чтобы поприветствовать патрона стоя. Но монах жестом остановил его и сам уселся рядом, подстелив старый дорожный плащ. Как всегда, на его моложавом, гладко выбритом лице играла безмятежная полуулыбка, благодаря которой Фастреду всегда казалось, что мысли патрона витали где-то далеко. Впрочем, то было обманчивое впечатление: его слух, ум и внимательность отличались редкой остротой.
– У вас талант, брат Фастред, и его непременно стоит развивать, – добавил Аристид. – Как жаль, что я не знал об этом раньше.
– Не уверен, что у меня получилось их утешить.
– Поверьте, вскоре слава о вас разнесется по всей королевской армии. Это же то, что им сейчас нужно – утешение не от церковной крысы, но от человека, знающего о жизни воина не понаслышке, совершившего множество грехов в прошлом, но ступившего на путь искупления, – Аристид взглянул на Фастреда и лучезарно улыбнулся, хотя серые глаза его оставались серьезными. – О, брат Фастред. Вы еще станете живой легендой.
– Доброе слово никогда не помешает. Но моя проповедь не возымела бы эффекта, кабы не тот странный дым, что так поразил солдат. Нашим воинам нужно чудо, подтверждение божественного участия. Им нужно увидеть, что Хранитель на самом деле наблюдает и оберегает их. Но явит ли он его?
– Непременно, – голос Аристида почти слился с шелестом дубовой листвы. – Иногда о чуде достаточно просто попросить.
Фастред пожал плечами.
– Я не настолько близко общаюсь с Господом, как вы. Сомневаюсь, что он вообще когда-нибудь мне ответит. Мне кажется, я еще не заслужил его внимания.
– Вы уже попросили, – брат Аристид легко поднялся на ноги и протянул руку своему защитнику. – Чудо обязательно случится, я обещаю. Чуть позже. И это будет нечто, чего ни вы, ни наши солдаты, ни рунды не смогут забыть. Это чудо изменит очень многое.
Воинствующий монах принял руку и тяжело поднялся. Даже символ веры сейчас отчего-то давил на плечи, как свинцовый.
– У вас было видение? – спросил он, следуя за патроном.
– Можно сказать и так, – согласился еретик. – Но еще рано говорить об этом. Вам же я советую приготовиться к славе и паломничеству воинов. Узнав о сегодняшней проповеди, солдаты станут считать вас своим духовным защитником. Не отталкивайте их – вот мой совет. Однажды, брат, они сделают вас святым.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.