Текст книги "Криасморский договор. Торг с мертвецами. Том 1"

5.3 Миссолен

Ихраз нарезал круги в покоях Демоса и тщетно пытался переубедить его отказаться от безумной затеи.

– Милорд, вам нельзя отправляться туда лично. В городе все еще бушует хворь, а на проповеди этого безумца приходит всякий сброд. Подхватить болезнь, оказавшись среди такого количества людей, проще простого.

– Я должен узнать, насколько опасен этот Альбумус.

Энниец сокрушенно покачал головой и сжал кулаки в бессильной злобе. Упрямство господина уже не раз выходило тому боком, но Демос Деватон из раза в раз проверял свою жизнь на прочность. Как он не понимает? Хотя, напротив, канцлер наверняка понимал все слишком хорошо. Просто, как всегда, его совесть проснулась в неподходящий момент.

– Отправьте меня или кого-нибудь из людей Арчеллы, – взмолился Ихраз. – Но, прошу, не подвергайте риску себя. Император покинул столицу, Великий наставник заперся в Эклузуме, Двор в панике. Из всего Регентского совета в Миссолене остались лишь вы. И если с вами что-то случится, страна окажется обезглавленной!

– Знаю, – отозвался Демос. Он тщательно вымочил чистую тряпицу в уксусе и вложил внутрь маски: лекари считали, что такой способ поможет защититься от витавшей в воздухе заразы. Пахло отвратительно, но что поделать. – Знаю, что это невероятный риск. Но в таких вопросах я могу доверять лишь себе. На моей совести уже есть один еретик, и это тяжкий груз на душе. Чтобы обвинить в таком грехе еще одного человека, я должен убедиться в его виновности лично.

Ихраз поморщился как от пощечины. Господин простил его и принял обратно на службу после предательства в ту кошмарную ночь. Внешне отношение Демоса к нему никак не изменилось, и никто со стороны не смог бы и подумать, какие страсти тогда бушевали. Но что бы ни делал энниец, как бы ни старался отвоевать былое доверие и доказать, что надежен, господин не торопился менять мнение. Сейчас из-за своей подозрительности он буквально шел на смерть.

– Тогда я последую за вами. И прихвачу несколько человек в качестве охраны. Один вы туда не отправитесь.

Демос удивленно взглянул на дерзнувшего приказывать телохранителя, но ничего не сказал. Лишь жестом указал на чашу с уксусом. Ихраз кивнул и принялся готовить маску.

У него ничего не осталось, кроме службы этому искалеченному во всех смыслах человеку. Слишком многое их теперь связывало, слишком крепко переплелись их судьбы. И что бы ни ждало их впереди, он сделает все, чтобы вернуть доверие господина. Если понадобится, даже примет смерть вместо него.

* * *

«Когда же закончится эта пляска смерти?»

Демос шел по узким неосвещенным улицам позади Ихраза. Солнце давно закатилось, город беспокойно дремал в ледяном лунном свете, легкий ветер носил в воздухе миазмы гибели. Именно здесь, среди ветхих лачуг, грязных дорог и ям с нечистотами, истинной царицей была чума. Демос то и дело замечал нарисованные углем метки на дверях домов, где смерть собрала щедрый урожай, и к его ужасу, иногда черный косой крест красовался на воротах целых кварталов, означая, что все жители больны или умерли.

Поначалу смельчаки, которым Демос распорядился платить серебром, вытаскивали покойников из домов и отвозили за город на просторное поле, где днями и ночами не затухали большие костры. Затем, когда число жертв увеличилось на порядок, а желающих рискнуть даже за очень высокую плату поубавилось, умерших стали просто заворачивать в ткань и оставлять на улицах. Узнав об этом, Демос распорядился выделить патрули из солдат, чтобы те собирали трупы и увозили их на сожжение. Служивым, разумеется, такой расклад тоже не пришелся по нраву, но дисциплина и невероятная щедрость казны сделали свое.

Однако вопреки всем попыткам Демоса защитить Миссолен уже вымерло больше трети горожан.

«Этот брат Альбумус хорошо подгадал момент для появления. Люди в отчаянии. Сначала чума унесла бедняков, затем принялась выкашивать ремесленников и торговцев, а сейчас взялась и за богачей. Народ ищет объяснения этой жуткой каре. И сейчас готовы поверить во все, что скажет этот святоша, именующий себя пророком».

Демос прекрасно осознавал, на какой риск шел. И все же не мог позволить себе обвинить человека в ереси, не узнав его.

«А если он и взаправду провидец? Что, если у Альбумуса настоящий дар – той же природы, что и у меня. Что, если он – всего лишь свихнувшийся на этой почве несчастный безумец, уверовавший в собственную божественность? На моих руках уже достаточно крови, и я не могу топить в ней всех подряд. Я должен знать, с кем имею дело. Услышать своими ушами, увидеть своими глазами… Лишь тогда смогу решить, как с ним поступить. Хорошо, что Виттория далеко. Прознай она о том, во что я опять влезаю, не сносить бы мне головы».

Они перешли через широкий каменный мост и направились к Развалинам – так называли руины древнеимперской крепости, разрушенной задолго до возведения Миссолена. Некогда здесь были могучие стены, но они сильно пострадали во время одной из множества давних войн. А затем, когда Древняя империя расползлась, словно ветхое одеяло, это место и вовсе забросили – строить заново было слишком накладно. Теперь, столетия спустя, в этом квартале жили бедняки, укрываясь от ветра и непогоды под полуразрушенными сводами древних известняковых руин.

– Альбумус будет проповедовать в катакомбах, – уточнил Ихраз. – Плохое место. Выходов мало, воздуха – еще меньше. Если случится паника, нас просто затопчут.

– С чего бы ей случаться?

– Кто знает, какой эффект возымеют проповеди этого еретика? – пожал плечами Ихраз. Его голос под маской звучал глухо. – Мне докладывали, что от речей Альбумуса люди впадают в экстаз.

– Боюсь, нам это точно не грозит, – мрачно усмехнулся Демос. Чем ближе они подходили к месту проповеди, тем меньше страха в нем оставалось.

«Кураж опасности! Неужели я все еще подвержен этому ребячеству? Как странно».

Пропитанная уксусом тряпица воняла так, что он и вовсе перестал различать какие-либо запахи. Может, и к лучшему: в местах, через которые они следовали, пахло лишь смертью и разложением. Но хуже всего было то, что проклятый уксус жутко раздражал кожу. Нос и выбритые с утра щеки зудели, а почесать их возможности не было.

«Впрочем, доктора ходят и в куда менее удобных масках – те полностью закрывают лицо, а вместо глаз у них вставки из слюды или мутного стекла. Наверняка изнутри они запотевают, и пробираться через город приходится почти наощупь».

Демос издалека опознал вход в Развалины – к руинам старой крепости стекались закутанные в темные плащи фигуры. Некоторые шли с факелами, иные – с переносными масляными лампами. Многие были в масках. Изредка люди приветствовали друг друга короткими кивками, а затем терялись среди увитых густым плющом гигантских обломков.

– Готовы, господин? – пробубнил сквозь маску энниец.

– Разумеется.

– Еще не поздно…

– Идем.

Ихраз всем видом выражал неодобрение, но пошел первым. Демос держался сразу за его спиной, а чуть поодаль нарочно медленно передвигали ноги двое других охранников. Следом за эннийцем канцлер нырнул во тьму высокой арки, пересек двор и вышел на свет одинокого факела, обозначавшего спуск в катакомбы.

«Я мог бы взять сегодня их всех. Обрушиться внезапно, окружить, отрезать пути к отступлению. Но есть шанс, что Альбумус к этому подготовился и наверняка прикинул, как можно уйти через полуразрушенные ходы. В конце концов, это место власти не исследовали, да и не охраняли, и потому здесь могут быть любые сюрпризы. Если бы мы не смогли схватить Альбумуса, то навлекли бы лишь гнев толпы, которая и так держится из последних сил. Нет, нельзя рисковать. Хотя привести сюда солдат было бы правильнее».

К тому моменту, когда они спустились в катакомбы и нашли зал сбора – просторное помещение с низкими сводчатыми потолками – проповедь уже началась. Внутрь набилось несколько сотен человек – очень много с учетом обстоятельств.

«Значит, либо этот Альбумус и правда хорош, либо они окончательно отчаялись».

Демос решил не подходить близко и расположился возле стены, как можно ближе к выходу. Ихраз был прав: воздуха здесь не хватало, а ситуацию усугубляли чадившие факелы, которыми скупо освещался зал.

Альбумус оказался удивительно высоким и сухим человеком с грубыми чертами лица и живыми глазами, страстно сверкавшими из-под густых бровей. Правую сторону лба пересекал уродливый старый шрам и тянулся выше, к плешивой макушке. Брат был одет в самую простую монашескую рясу, подпоясанную куском веревки. На груди на длинном шнурке тускло блестел символ веры. Альбумус вещал, шагая из стороны в сторону, и Демос заметил, что обуви тот не носил.

«И правда, аскет. Ни маски, ни хотя бы связки чеснока на шее. Словно совсем не боится хвори».

– И говорю я вам, братья и сестры: господь наш в гневе на своих детей! На вас, построивших толстые стены вокруг своих жилищ! На вас, забывших жертву божью ради вас и его любовь! Чем вы живете, о чем мечтаете? О покое, сытом пузе да набитой мошне. Не о праведном труде, не о жизни в Хрустальном чертоге после смерти во славе божьей. Нет! Ваши души осквернены похотью, мздоимством, роскошью и мирскими удовольствиями. Вы жрете, пьете, наряжаетесь в шелка и воруете у тех, кто слабее вас, чтобы все это себе позволить. Ваш разум отравлен, ваши души гниют, а глаза ослепли от золоченых шпилей Святилищ и блеска монет и господских дворцов!

«Все это я уже слышал. В проповедях еретика Аристида. Тот, правда, выбирал выражения помягче, ибо склонял на свою сторону знать. А этот ничего не страшится. Он взывает к простолюдинам да раскаявшимся и напуганным богачам. Если Альбумус аристидианец, то явно радикал».

Доклады не лгали: брат Альбумус окружал себя плотным кольцом женщин и детей. Особенно он любил совсем молодых девиц – одетые в льняные робы, босые и бритые наголо, они распластались на сыром каменном полу, завывая молитвы о милости божьей. Леденящие завывания возносились к сводам, отражались от стен и уносились эхом по коридорам катакомб. Но внимание Демоса привлекла другая дева. Среди бритоголовых женщин, которых Альбумус называл невестами Гилленаевыми, Демос с ужасом узнал дочь графа Энно Матильду. Юная красавица Матти стояла на коленях, покачиваясь из стороны в сторону, словно в трансе. Над ней нависла уродливая старуха и брила волосы аристократки длинным ножом. Другие женщины срезали с Матти одежду, кромсали драгоценный бархат, терзали кружева и тонкий шелк нижнего платья, и ошметки падали на пол разноцветным ворохом. Матти, казалось, не замечала, как старухин нож до крови скоблит череп, грубо расправляясь с роскошными каштановыми локонами. Не издав ни звука, она позволила срезать с себя жемчужное ожерелье, вырвать из ушей рубиновые серьги, стянуть с тонких пальцев золотые перстни – мерцающие камни покатились под ноги собравшихся в зале, и никто даже не дернулся, чтобы поднять драгоценности. Матти не кричала, не морщилась. Лишь шептала молитву, исступленно сжимая в руках простенький серебряный диск, позволяя женщинам в робах делать свое ужасающее дело.

Чтобы добраться до Альбумуса, пришлось бы для начала всех их убить. Отчего-то Демос был уверен, что эти фанатичные люди скорее приняли бы смерть, защищая своего пророка, нежели позволили страже дотронуться до него.

Демос осознал, что, как и все пришедшие на проповедь миряне, завороженно смотрел на публичное бесчестье юной аристократки. Наконец, остатки одежды были сорваны, и дева осталась совершенно нагой. Не задумываясь, канцлер потянулся к шнуровке плаща, чтобы прикрыть позор девушки, но Ихраз остановил его.

«Он прав. Нельзя выдавать себя, но…»

– Но среди вас есть те, чьи души еще можно спасти! – продолжал Альбумус, направляясь к коленопреклоненной Матти. – Те, кто опомнился, раскаивается и готов принять кару за грехи прошлого. Те, кто нашел в себе силу и любовь к богу, чтобы прийти сюда и публично отречься от мирских желаний!

Монах подошел к девушке вплотную, опустился на колени возле нее – Матти лишь робко взглянула на Альбумуса и продолжила шептать молитву еще громче, когда грубая рука монаха дотронулась до ее плеч, скользнула вниз, обхватывая поочередно обе налитые груди, спустилась к животу и промежности. Демос видел, как из зажмуренных глаз Матти катились слезы, но она не закричала. Лишь то и дело вздрагивала, чувствуя прикосновение рук монаха и взгляды заметно оживившихся мужчин.

– Ну же, сестра, – успокаивал Альбумус, искоса наблюдая за реакцией собравшихся. – Тебе нечего стыдиться. Все мы приходим в этот мир нагими, а сегодня – день, когда ты рождаешься заново. Нагой ты и войдешь в новую жизнь.

Демос трясся от ярости, сжимая набалдашник трости до боли в суставах.

«Для монаха-аскета он проявляет слишком много внимания к сочным девичьим прелестям».

Альбумус взял девушку за руки, вместе с ней встал с колен и, выпрямившись, развернул ее лицом к собравшимся:

– Эта дева – Матильда из знатного рода Энно. Она единственная из своей семьи осознала, как глубоко погрязла в пороке и роскоши. Эта дева сама пришла ко мне и молила о покаянии перед взором божьим. И сегодня она очистится от своих грехов, став новой невестой Гилленаевой. Отныне мы, праведники, которые находятся под защитой божьей, станем ее семьей. Будет она жить в мире, согласии и отказе от мирских утех, но в любви с господом, который защитит ее от кары, ибо безгрешной будет наша сестра. Не тронет ее ни чума, ни всякая хворь, ни соблазны, что насылает Проклятая, дабы украсть чистые души. Отныне станет Матильда сестрой нашей под именем Идонея! – Альбумус подвел дрожавшую от сквозняка девушку к толпе одетых в робы мужчин и женщин. – Примите же ее как свою сестру и покажите свою любовь!

Началось невообразимое. Толпа фанатиков взвыла так, что миряне вздрогнули.

– Сестра!

– Идонея!

Десятки рук потянулись к девушке, облепили каждую пядь ее благородной бледной кожи, хватали за руки, плечи, груди, шею, ноги, сжимали, терзали, терлись… Матильда не выдержала, выронила символ веры и снова рухнула на колени, издав тихий крик, но его заглушил нестройный хор фанатиков. Бритая голова девушки с кровоподтеками исчезла под навалившимися на нее телами.

Альбумус обратился к мирянам, оторопевшим от увиденного.

– Любовь – вот о чем вы все забыли. Любовь – главное оружие праведности. Любовь к богу, к ближним своим и даже к врагам. Глядите, как праведники любят свою сестру.

«Полоумный ублюдок!»

Демос содрогнулся. Человеческая масса буквально поглотила девушку. Мелькали руки, ноги, грязные робы, перекошенные в экстазе лица, узловатые пальцы. Они хрипели, стонали, выли, мычали, молилась, и лишь изредка до ушей канцлера доносились обреченные всхлипы Матти. Другие миряне принялись срывать с себя одежды и украшения, падали на колени и ползли к Альбумусу, умоляя об отпущении грехов и перерождении.

– С меня хватит, – Демос рванул тесемки плаща, намотал его на руку, крепче перехватил трость и, не церемонясь, принялся пробиваться сквозь толпу к девушке.

– Господин… – зов Ихраза захлебнулся в нарастающем шуме, и энниец, шепча ругательства на родном языке, бросился вслед за канцлером.

– С дороги! – Демос размахивал тростью и рубил, словно мечом. Люди – те, что еще не впали в беспамятство от проповеди монаха, шарахались в стороны, ойкали, шипели. Многие и вовсе не замечали, как Демос грубо отталкивал их, заваливались на бок и дергались в судорогах с блаженными улыбками на лицах. Чем ближе подбирался Демос, тем страшнее было то, что он видел. Этот монах, и правда, обладал каким-то даром вводить людей в транс. Под сапогами хрустели жемчуга и драгоценные камни, ноги путались в обрывках одежд, то и дело приходилось стряхивать с себя чьи-то цепкие пальцы, норовившие сорвать камзол. Кто-то стащил с него маску, и в нос хлынула отвратительная смесь запахов немытых тел, человеческого возбуждения, дыма и сырости. Голова кружилась от духоты, но он шел дальше.

«Я не оставлю ее здесь. Не оставлю».

Ихраз вытащил саблю и с проклятьями шугал посмевших приблизиться к Демосу фанатиков. Знаком энниец приказал одному из охранников держаться у выхода, чтобы обеспечить отступление, а второго призвал помочь пробиться.

Альбумус улыбнулся, увидев обожженное лицо канцлера:

– Братья, у нас гости. Кажется, они не понимают, куда пришли. Но мы рады всем.

Демоса охватила ярость, какой он не чувствовал с той роковой ночи, когда Витторию лишили возможности играть на арфе, а верная Лахель погибла. Но теперь он был куда опытнее в обращении с даром и старался унять бурлящую кровь.

«Если я сейчас выйду из себя, здесь сгорит все – и этот Альбумус, и его фанатики, и Матти, и Ихраз. Нельзя».

И потому он орудовал тростью, до поры игнорируя речи монаха. С ним он разберется потом, а сейчас следовало вытащить отсюда Матильду. Добравшись до облепивших девушку фанатиков, он принялся наотмашь хлестать их тростью по спинам, рукам, ногам, головам. Люди выли от неожиданности, падали, выпускали ее члены из объятий и окончательно отпрянули от Матти, когда Ихраз приставил саблю к горлу одного из них.

– Клянусь всеми предками, я пущу в ход сталь, – прошипел он. – Дотронешься до девушки – умрешь.

Демос добрался до Матти. Юная аристократка дрожала, не в силах произнести ни слова, но канцлер понял, что она его узнала.

– Леди Матильда, я вытащу вас отсюда. Идти сможете?

Матти содрогнулась, закатила глаза и обмякла на руках у Демоса.

«Прекрасно, черт возьми. Давно я не носил женщин на руках. Какой романтичный повод, с ума сойти».

Только сейчас он заметил, что по бедрам девушки струилась кровь.

«Невеста Гилленаева, как же. А Гилленай-то у нас рогоносец, оказывается».

– О, нас почтил сам Горелый лорд! – Поднявшись с Мати на руках, Демос столкнулся с Альбумусом.

Деватон выпрямился.

– Не тратьте время, вашими проповедями я не проникся.

– Эта девушка отныне – наша сестра. Она сама пришла к нам. Мы не позволим отнять ее у нас.

«Разумеется! Потому что вам нужен пример раскаявшейся дворянки, чтобы обратить в свою ересь других вельмож. Только черта с два я вам позволю».

– Убирайтесь с дороги, брат Альбумус. Сегодня я видел достаточно, чтобы отдать приказ убить вас всех. Однако обещаю не делать этого, если вы позволите мне передать девушку родителям. Леди ранена, и ей нужен уход. С вами разберёмся позже, хотя разговаривать нам не о чем.

Альбумус криво улыбнулся и принялся с любопытством рассматривать бугристое лицо Демоса. Монах вообще его не боялся. Либо не осознавал, какой властью на самом деле обладал Демос.

«И правда, безумен».

– А вы, как вижу, не лишены остатков благородства, – заметил еретик. – Сложно оставаться праведником, будучи канцлером, но, быть может, вы еще не потеряны для бога?

– Судить ему. Потом разберемся.

– Как бы не стало слишком поздно для разбирательств, – улыбка монаха стала еще шире. – Но сегодня я тоже увидел достаточно интересного, милорд канцлер. Мне тоже нужно это обдумать, – Альбумус отступил в сторону. – Я разрешаю вам увести нашу сестру. Пока что. В конце концов, она уже наша, и жизнь ее отныне лишь в божьих руках. А с вами, милорд канцлер, мы обязательно увидимся снова. Очень скоро.

– Благодарю за предупреждение, – процедил Демос.

– О нет. Мы как раз явимся без него, – монах жестом велел толпе расступиться. Начавшие приходить в себя люди обескураженно оглядывались по сторонам, удивленно пялились на лохмотья, в которые превратилась их одежда. – Я приду спросить, согласитесь ли вы стать одним из нас, ваша светлость. И за мной будет много людей, много ваших подданных, которые захотят это узнать. И вам придется дать ответ перед всеми.

– Это угроза? – вкрадчиво спросил канцлер. – Вы всерьёз думаете, что можете запугивать члена Регентского совета без последствий?

Альбумус весело рассмеялся, словно Демос рассказал уморительную шутку.

– А вы всерьёз думаете, что в скором времени этот ваш пост еще будет что-то значить? – всхлипнув от смеха, спросил он.

«Безнадежен. И очень опасен».

– Прощайте.

Демос смерил Альбумуса мрачным взглядом, поудобнее подхватил Матильду и, ни слова не говоря, вышел прочь из залы.

– До встречи, ваша светлость, – донеслось ему вслед, а затем зал снова наполнился пением гимнов.

Выйдя на воздух, канцлер едва не рухнул на землю – Ихраз вовремя подскочил и успел подхватить так и не пришедшую в создание Матильду.

– Глупая девчонка! – в сердцах выругался Демос.

– Наверняка она наслушалась от слуг о проповедях, – предположил энниец. – Испугалась, что чума и правда может быть господней карой. Неокрепший юный ум, ужас происходящего…

– Да, пожалуй. Матти всегда была набожной, – Демос аккуратно укутал израненную девушку в свой плащ, но, поразмыслив, сорвал его. – Все в карантин, даже я. Отсидимся несколько дней и узнаем, не подхватили ли хворь.

«С учетом того, что там творилось, не удивлюсь, обнаружив у себя россыпь бубонов через пару дней».

– Конечно.

– Одежду сожжем, когда доберемся. Всю. Я выдам деньги на новую.

«Если все обойдется».

Ихраз переглянулся с охранниками. Те лишь пожали плечами.

– Мы знали, на что шли, – сухо сказал один из них. – Лучше поторопиться, ваша светлость.

Демос кивнул. Они вышли из Развалин и направились к мосту. Ихраз нес Матти, охрана, как обычно, держалась на несколько шагов позади. Напоследок Демос обернулся и несколько мгновений рассматривал место, где случился этот кошмар. Хотел запомнить, впечатать в память все, чему был свидетелем, чтобы в момент слабости вспоминать, с чем на самом деле сражался.

«Ты говоришь, что очищаешь души, но на деле сам их забираешь. Ранишь, калечишь, играешь с ними. Похищаешь сердца и заставляешь себе служить. Ты знаешь, как сделать так, чтобы твое воинство росло. И ты уже считаешь себя хозяином этого города. Но я придумаю, как тебя остановить. Из нас двоих править Миссоленом будет лишь один».

Через три дня Демосу сообщили, что опороченная Матильда Энно умерла от чумы прямо в карантине.