Текст книги "История исторической науки России (дореволюционный период): учебник для бакалавров"

1. Какие спорные вопросы обсуждались в публицистике XVI в.?

2. Назовите выдающихся публицистов XVI в.

3. Чьи интересы выражали отечественные публицисты XVI в.?

4. Какие черты были характерны для отечественной средневековой публицистики?

1. Будовниц И. У. Русская публицистика XVI в. – М.; Л., 1947.

2. Каравашкин А. В. Русская средневековая публицистика: Иван Пересветов, Иван Грозный, Андрей Курбский. – М., 2000.

3. Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским. – М., 1993.

Обращение к национальной древности, национальной старине – не являлось особенностью отечественной историографии. Оно было присуще и другим европейским странам периода Предвозрождения и Возрождения, но в каждой стране имело свои формы и содержание. С распадом единого государства наследие Древней (Новгородской-Киевской) Руси не прекратило своего существования. Восприняв культурное наследие Древней Руси, Московское государство обрело мощный культурный фундамент для развития.

XIV–XV вв. в отечественной истории стало временем обогащения русской культуры. «Сокровищницей, богатства которой отвечали потребностям русского духа XIV в., когда началось возрождение Великой Руси, стала «вечностная» словесность православных балканских стран. Дух народа, определявшего себя как «православные», устремился вверх, к Вечному»[267]267
  Прохоров Г. М. Древняя Русь как историко-культурный феномен. – СПб., 2010. – С. 194.


[Закрыть]. Наступило так называемое второе южнославянское влияние. Восстанавливаются книжные и духовные связи русского и югославянского мира. Русь творчески воспринимала и перерабатывала многое из южнославянских стран и Византии. Этот процесс развивался до завоевания Константинополя турками в 1453 г.

В XIV в. перед Византией и Западной Европой встал выбор – остаться соучастниками вечной «Божественной деятельности», или устремиться в «окружающий тварный мир» и жить по его временным законам. Этот выбор двух путей восточного культурно-творческого обновления Православного Возрождения и европейского (западного) внецерковного Ренессанса был персонифицирован в расхождениях св. Григория Паламы и Варлаама Калабрийского, спорах исихастов и гуманистов-западников. В спорах рождалась диалогичная форма полемической литературы, которая получает распространение и в России. Исихазм, став международным общественным движением в XIV в., оказал влияние и на Русь. Обратившись к Северо-Востоку Руси, византийские исихасты стимулировали русское православное возрождение. Они стремились к одному только необходимому и считали недопустимым придаваться стяжательству. Идеи этой литературы хорошо усвоил преподобный Нил Сорский (ок. 1433–1508), чье имя олицетворяется с движением нестяжателей. Состав библиотеки Свято-Троицкой Сергиевой лавры показывает, что сочинения исихастов переписывали и читали в этой обители, начиная с ее основания. Интерес к ней был у основателя монастыря Сергия Радонежского, который, по словам Епифания Премудрого, «божественные сладости молчания вкусил».

На Балканах распространяется своеобразный тип культурного и общественного деятеля. «Разные по происхождению, они распространяются с Балкан по всей Восточной Европе, образуя, так сказать «наднациональное» сообщество. <…>… пересекая национальные границы, они остаются в живом контакте с жизнью Афона, константинопольской «вселенской» патриархией, с культурной жизнью византийских городов»[268]268
  Прохоров Г. М. Русь и Византия в эпоху Куликовской битвы. Повесть о Митяе. – СПб., 2000. – С. 26–27.


[Закрыть].

Сторонником нестяжателей был Максим Грек (ок. 1470–1555), проживший в России 37 лет. Его выбор православия был сознательным и осуществлен после десятилетней активной жизни в Италии. Будучи византийцем, он прошел обучение в Италии, служил у Джованни Франческо Пико делла Мирандола, сотрудничал с издателем Альдом Манунцием в Венеции. В Италии он сделал идейный выбор в пользу православия. В возрасте 36 лет Михаил Триволис постригся в афонском монастыре Ватопед под именем Максим. По поручению святогорских властей и просьбе великого князя Василия III с 1518 г. в течение семи лет Максим Грек работал над переводом духовных книг. В течение следующих семи лет (1525–1532) он находился в заточении в Иосифо-Волоцком монастыре без права литературной деятельности, которое ему вернули в 1532 г., отправив в Тверь под покровительство епископа Акакия. Из ссылки Максим Грек был освобожден через 15 лет по распоряжению Ивана Грозного и в 1551 г. переведен в Троице-Сергиеву лавру.

Процесс интегрирования отечественной историографии в международный православный контекст шел успешно благодаря развитию самой русской историографии. Ее вдохновляло историческое воспоминание о старом Киеве, киевском князе Владимире, былины Киевского цикла. Народная мысль видела в Киеве и его князе Владимире символ независимости, единства и силы Руси.

Историческое сознание и историческая мысль питали политическую мысль. На духовное наследие Киева и Владимира Залесского в XIV в. опирались не только Москва, но и другие возвышавшиеся русские центры, претендовавшие на общерусскую гегемонию – Тверь и Новгород. Историческая преемственность опиралась на традицию. Со времени Ивана Калиты (ум. 1340) «Москва позиционировала себя как средоточие Богородичного культа, как третий после Киева и Владимира престол Богородицы на Русской земле. Главный храм Москвы – митрополичий кафедральный собор Успения Божьей Матери в Кремле – официально именовался «Домом Пречистой Богородицы». Приверженцем этой московской традиции был и преподобный Сергий Радонежский. Большинство основанных им монастырских храмов было посвящено праздникам Богородичного цикла»[269]269
  Борисов Н. С. Дмитрий Донской. – М., 2014. – С. 377.


[Закрыть].

В XIV–XV вв. проявляется осознание неповторимости эпох, событий, личности; тогда же находит формы для своего выражения историчность сознания. Реагируя на крушение Византии и в связи с появившимися перспективами сближения России с Западом, историческая мыслительная отечественная традиции заметно активизировалась в XV в.

Письменные тексты и произведения XVI в. были призваны оформить идеологию Московского царства. Летопись становилась школой патриотизма, школой уважения к государственной власти. И одновременно «прежние летописные своды стали постепенно перерождаться в компилятивные исторические сочинения, явно окрашенные, по словам А. С. Лаппо-Данилевского, политическими тенденциями»[270]270
  Лаппо-Данилевский А. С. Очерк развития русской историографии // Русский исторический журнал. – Пг.: 1920. – Кн. 6. – С. 14.


[Закрыть].

Публицистика придавала остроту мысли, стимулируя формулирование концепций и понятийного аппарата, активизируя интерес к современной истории. Участники борьбы «пытались объяснить ее происхождение или оправдать свой образ действий»[271]271
  Ключевский В. О. Соч.: в 9 т. – Т. VII. – М.,1989. – С. 153.


[Закрыть].

Доминирующим оставался комплекс богословских, правовых и исторических представлений. В целом, он был ориентирован на создание «энциклопедических» сводов и исторических трудов. Масштабная канонизация, проводившаяся в 1547–1549 гг., также требовала документального и духовного обоснования. Преобладало стремление объединять, оперировать большим комплексом источников и отстаивать свою позицию. По словам В. О. Ключевского, «в историческом повествовании хронологическая последовательность как руководящий прием изложения заменяется прагматическим подбором явлений с целью установить их причинную связь, генетическое отношение»[272]272
  Там же. – С. 149.


[Закрыть].

Глава 5
Историческая мысль «переходного» XVII столетия:
от традиционных форм повествования к исследованию

XVII век вошел в отечественную историю и историческую мысль России как переходный: от древней, средневековой истории к истории новой России. В это время происходил коренной пересмотр взглядов современников на русскую историю. Россия многое пережила, и в ней многое изменилось.

Россия вступила в XVII век без Рюриковичей. Династия прервалась. Последний царь-рюрикович Федор Иоаннович умер в 1598 г. Вместе с ушедшей династией утратили актуальность и теоретические основания официальной генеалогической концепции.

Россия сохранила патриаршество. При Федоре Иоанновиче (1589) по решению вселенских патриархов глава Русской Православной Церкви Иов (ум. 1607) стал носить титул патриарха. Оставались задачи Третьего Рима, но Смутное время внесло в них коррективы. Пережив крушение русской государственности, столкнувшись с угрозой утраты национальной и православной идентичности, современники задались мучительным для себя вопросом – как такое могло случиться?[273]273
  Ключевский В. О. Соч.: в 9 т. – Т. VII. – М.,1989. – С. 154.


[Закрыть]

Согласно выявленной В. О. Ключевским историографической закономерности, «общественные потрясения обыкновенно оказывают возбуждающее действие на историческое мышление» <sup>[274]274
  Там же. – С. 155.


[Закрыть]</sup>. Крупные государственные и социальные невзгоды и бедствия, становятся теми поворотными моментами в истории страны, которые благоприятно влияют на «успехи» национальной историографим: «…историческая мысль успешно растет из политых кровью развалин <…>; бедствия гораздо больше, чем книги и лекции обучили людей истории»[275]275
  Ключевский В. О. Соч.: в 9 т. – Т. VII. – М.,1989. – С. 156.


[Закрыть].

В отечественной историографии XVII в. появилась новая фигура – исторический мыслитель, мемуарист: «…исключительные явления делали мемуаристов Смуты историками поневоле»[276]276
  Там же. – С. 154.


[Закрыть]. Анализируя исторические воззрения «переходного» периода и определяя свойства этой «переходности», историографам следует определиться с хронологическими рамками и качественными характеристиками содержания, ответить на вопрос: «Где предел историографии переходной?»[277]277
  Там же. – С. 155.


[Закрыть]

«Переходное время» для отечественной историографии заключалось в:

• проявлении сомнений в отношении единственной возможности трактовок религиозно-мистических учений, возникших в XVI в. и определявших целевые установки развития Российского государства;

• осмыслении в новых исторических условиях XVII в. исторических судеб русского народа и страны и их будущего;

• появлении новых форм письменного нарратива для изложения новых мыслей;

• наработке методов прагматической критики и исторического повествования

• подготовке мыслительного поля для перехода от летописного и хронографического исторического повествования к историческому исследованию.

Все эти условия складываются в России к концу XVII.

С одной стороны, в исторической мысли XVII в. развернулась борьба противоположных тенденций, а с другой, в ней наблюдалось их сложнейшее взаимодействие. Такая противоречивость объяснялась тем, что традиционная древнерусская культура, достигнув в XVII в. пика своего развития, была уже чревата в своих недрах новыми явлениями. Зарождались новые тенденции, во многом связанные с освоением русскими людьми западноевропейского культурного опыта.

И в XVII в. центральным оставался вопрос о месте Руси, России во всемирной истории. Однако подходы к его решению менялись. Это было связано не только с тяжелыми испытаниями «смутного» времени, но и присоединением к Московскому государству Украины и Белоруссии, т. е. тех территорий, которые долгие годы находились под польским владычеством. Освободив православных малороссов и белорусов от польского латинского владычества, Россия оказалась на переднем рубеже борьбы одновременно с католическим Западом и мусульманским Востоком.

Исторические знания традиционно играли важную роль в развитии российской государственности. В XVII в. заметное влияние на их развитие оказывали государственные учреждения, и прежде всего, Посольский, а также Записной приказы. Большая роль этих государственных учреждений и думных чинов в сборе исторической документации и написании истории объяснялось необходимостью обоснования важности существования сильной внутренней государственной организации и власти для сохранения территориальной целостности России и ее развития.

В XVII в. в России появляется первая печатная книга по русской истории «Синопсис» (обозрение) или «Краткое описание о начале русского народа», ставшая учебником для многих поколений русских людей.

Угроза потери национальной и религиозной независимости в годы Смуты обернулась тяжелыми сомнениями в самодостаточности «Третьего Рима» и самой теории «Москва – Третий Рим». Стремительное «разорение» богоизбранного царства возрождало идею гибели Руси, популярную в XIII – начале XIV вв. Однако в новых условиях идея гибели Руси имела свои особенности.

Эмоциональным откликом на постигшие страну бедствия стал «Плач о пленении и конечном разорении Московского государства» (1612). Анонимный автор «Плача» именует Москву «дщерью Нового Сиона», углубляя тем самым ветхозаветные аналогии идеалов-образов. Он оплакивал греховность Москвы («и покрылись мы ложью»), но одновременно подчеркивал идею ее богоизбранности. В исторический пессимизм автор не впадал.

В повествовании он переходил от следствия к рассуждениям о причинах печальных событий. Новыми также были попытки рассматривать причины с позиций исторического прагматизма[278]278
  Перевезенцев С. В. Тайны русской веры. От язычества к империи. – М., 2001. —С. 312.


[Закрыть]. Проявляется стремление определить конкретные грехи, которые виделись в моральном несовершенстве, а также конкретных виновников разорения Русского государства и социальные причины смуты.

Автор приходит к выводу, что Россия пала в грех по вине русских царей, которые несут за это личную ответственность. Тезис о виновности русских царей стал новым явлением в истории русской мысли и свидетельствовал о кризисе традиционных представлений о роли государя в русском обществе.

В условиях безвластия, засилья самозванцев в годы Смуты само понятие «царя» как «Помазанника Божиего» было поставлено под сомнение. По мнению автора «Плача», путь к спасению гибнущего государства показал патриарх Гермоген, которого он характеризовал как столпа благочестия, радетеля христианской веры, и которому принадлежали слова о всенародном покаянии. Автор высоко оценил исторический пример героической обороны Смоленска и его жителей, оказавшихся способными своим мученическим подвигом искупить всеобщие грехи.

В 1620-е гг. «Плач» читался по церквям во время праздничной службы иконе Казанской Божией Матери и имел общерусское распространение. Он включался в сборники, посвященные Смутному времени. Так, «Плач» был присоединен в качестве заключительной главы к «Сказанию Авраамия Палицына».

Примечательным памятником русской историографии о временах Смуты является «Сказание об осаде Троицкого монастыря от поляков и литвы, и о бывших потом в России мятежах, сочиненное оного же Троицкого монастыря келарем Авраамием Палицыным». В нем описаны события 1584–1618 гг. «Сказание» написано (ок. 1620) современником и участником важных событий.

Его автор – Авраамий, в миру Аверкий Иванович сын Палицын (умер в ссылке[279]279
  Авраамий был вынужден уехать в 1619 г. в Соловецкий монастырь из-за неприязни к нему со стороны патриарха Филарета, возвратившегося тогда в Россию из Польши.


[Закрыть] в Соловецком монастыре не позднее 1627 г.) в 1608–1619 гг. был келарем Троице-Сергиевой лавры. В дни осады лавры поляками он находился в Москве. В 1610 г. Палицын входил с состав посольства к польскому королю Сигизмунду III. С помощью богатых даров было получено подтверждение прав лавры. В 1612 г. Авраамий активно содействовал победе ополчения под руководством К. М. Минина (ок. 1570–1616) и Д. М. Пожарского (1578–1642). Палицын участвовал в Земском соборе 1613 г., на котором был избран русским царем Михаил Федорович Романов, первый царь из династии Романовых. По словам Палицына, сам он «о преславном начинании» «сем возрадовался».

«Сказание» стало обобщающим трудом Авраамия. Автор включил в него не только свои более ранние произведения, но также и отредактированные им же главы другого автора, архимандрита Троице-Сергиевой Лавры Дионисия, предположительно написанные владыкой в 1610–1613 гг.

Палицын придерживался теории божественного происхождения самодержавия. Развивая ее, он возвеличивал род Романовых. В этом смысле Палицын считал русское государство незыблемым, способным преодолеть временные, пусть и тяжелые трудности.

Представления Палицына отражали сложившееся к 1613 г. убеждение, что царем в России может быть только человек православной веры, природный русский, только родственник последнего царя из династии Рюриковичей, тот на ком единогласно сосредоточатся желания всех людей Русского государства[280]280
  Томсинов В. А. История русской политической и правовой мысли X–XVIII века. – М.: Зерцало, 2003. – С. 143–144.


[Закрыть].

Как и других современников, Палицына интересовали причины произошедшей смуты. Он считал, что Россию погубило «безумное молчание».

Приведенный им фактический материал характеризует социальные причины смуты. Средство спасения от интервентов и унижения национального достоинства Палицын видел во вдохновляющей идее патриотической борьбы и в усилении в России национального начала, состоявшего, по его убеждению, в понимании православного Русского государства как величайшей и жизненно необходимой святыни.

«Временник со седмой тысячи от сотворения света во осмой в первые лета» увековечил имя Ивана Тимофеева сына Семенова[281]281
  В 1961 г. В. Б. Кобрин обнаружил в верейской писцовой книге 1626/1627 г., что в 1584 г. И. Тимофеев приобрел вотчину в Верейском уезде и его настоящая фамилия была Семенов. (См.: Кобрин В. Б. Новое о дьяке Иване Тимофееве // Исторический архив. – 1962. – № 1. – С. 246; Корецкий В. И. История русского летописания второй половины XVI – начала XVII в. – М.: Наука, 1986. – С. 176–177).


[Закрыть] (ок. 1555–1631). «Временник» – уникальное произведение[282]282
  Изучается с 1833 г. Обнаружен П. М. Строевым. Использовал С. Ф. Платонов.


[Закрыть].

Историки эпохи Смуты, к числу которых принадлежал и дьяк И. Тимофеев, обратились к новым формам исторического повествования. Старые летописно-хронографические подходы уже не подходили. Так, значительная часть «Временника» писалась Тимофеевым в Новгороде в последние, наиболее бедственные месяцы шведской оккупации (1615–1616), когда у него под рукой не было необходимых летописей и хронографов. Условия работы не располагали к компилятивному подходу. Да и сам хронографический подход не подходил для размышлений о том, чему были свидетелями авторы и современники, и что вызывало живейший резонанс у читательской аудитории, прежде всего, в узком кругу заказчиков. По словам В. И. Корецкого (1927–1985), «впервые в русской исторической литературе сложный психологический процесс зарождения и воплощения замысла, неотвратимые побудительные причины творчества» были описаны Тимофеевым «так глубоко и проникновенно»[283]283
  Корецкий В. И. История русского летописания второй половины XVI – начала XVII в. – М.: Наука, 1986. – С. 191.


[Закрыть].

Дьяк Пушкарского приказа и Приказа большого прихода И. Тимофеев – «книгочтец и временных книг писец» – в 1620-е гг. служил в Казанском приказе под началом Ивана Михайловича Воротынского (ум. 1628), ближайшего сподвижника полководца, князя Михаила Скопина-Шуйского.

Помимо Лжедмитрия Тимофеев негативно характеризовал царей Ивана IV, Бориса Годунова, Василия Шуйского, а также окольничего Михалку Татищева.

В расстановке таких «историографических акцентов» был заинтересован И. М. Воротынский, отец которого – полководец князь М. И. Воротынский скончался в муках по решению Ивана Грозного, а он сам был в опале при Борисе Годунове. Он служил М. Скопину-Шуйскому (крестному его сына Алексея) и не мог тепло относиться к В. Шуйскому, виня его в гибели полководца. Позднее И. М. Воротынский объявил В. Шуйскому о низложении.

И. М. Воротынский был почитателем И. Тимофеева и его «Временника»[284]284
  Корецкий В. И. История русского летописания второй половины XVI – начала XVII в. – М.: Наука, 1986. – С. 189.


[Закрыть]. Для Воротынских «Временник» был «чем-то вроде родового летописца, сертификата «исторической чести»» и хранился в их роде до его угасания, после чего в 1699 г. рукопись была передана в монастырское книгохранилище (порукою по душе). До обнаружения рукописи П. Строевым в 1833 г., она не вводилась в историографический оборот[285]285
  Рыбаков Д. А. «Временник Ивана Тимофеева» – несостоявшийся историографический проект начала XVII в. // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. – 1997. – № 2(28). – С. 61–62.


[Закрыть].

Тимофеев не придерживается хронологической последовательности изложения событий. Он называл свой труд «всесложением», поскольку его отдельные части писались в разное время, а затем были сгруппированы автором по тематическому принципу. Выяснивший это И. И. Полосин (1891–1956), пришел к выводу, что памятник состоит из «64 литературно-самостоятельных произведений», и показал сложность состава и мозаичность изложения Тимофеева[286]286
  Полосин И. И. Иван Тимофеев – русский мыслитель, историк и дьяк XVII в. // Ученые записки МГПИ. – М.,1949. – Т. 60. – Вып. 2.


[Закрыть].

В каждый временной промежуток написания перед автором стояли разные задачи. Так, фрагмент с историей и предысторией царствования Грозного был написан при жизни Федора Иоанновича еще до Смуты, когда могло появиться упоминание о нескончаемой идиллии царствования Рюриковичей, невозможное в годы «всеконечного разорения». Последующие сюжеты о Грозном автор писал уже в годы Смуты (скорее всего, в период междуцарствия), подчеркивая историческую связь между опричными бедствиями и последующим политическим кризисом и интервенцией. Три века спустя это положение войдет в концепцию С. Ф. Платонова о Смутном времени.

Отдельным нарративным блоком выступают фрагменты новгородской эпопеи в годы Смуты и шведской оккупации. Тимофеевская «новгородиана», последняя, заключительная часть «Временника» открывается заглавием: «Летописец вкратце тех же предипомянутых царств и о Великом Новеграде, иже бысть во дни коегождо царства их». «Летописец вкратце» стоит обособленно от другого повествования о царствованиях второй половины XVI – начала XVII в. (до Шуйского), которое составляет основную часть текста.

Отдельный блок представляют фрагменты, написанные (1618) уже после попытки Владислава IV (1595–1648)[287]287
  В 1610 г. Семибоярщина свергла царя Василия Шуйского и избрала царём 15-летнего Владислава.


[Закрыть] вступить в политические права в Московии и возвращения Филарета из латинского плена. Филарет благоволил дьяку Тимофееву и его семье.

Тимофеев прерывает свое изложение отступлениями, рассуждениями и полемикой. Они характеризуют его мировоззрение и помогают понять авторскую оценку, даваемую историческим лицам и событиям. Автор исходил из представления для своего времени хрестоматийного, об истории Московского царства как фрагменте Священной истории, язык которой должен быть выдержан в духе принципиально иной словесности, нежели язык приказной канцелярии или «подметной» публицистики. Поэтому Тимофеев и прибегал к «искусственной церковнославянизации светского языка».

В тех случаях, когда при работе над текстом автор не имел возможности пользоваться подручным историческим материалом, он не прибегал к риторической патетике[288]288
  Рыбаков Д. А. Указ. соч. – С. 63.


[Закрыть]. Помимо собственных впечатлений, воспоминаний и автобиографических сведений, источником Тимофееву служила изустная информация (версии об отравлении Ивана Грозного, Федора Иоанновича, Скопина-Шуйского и т. д.).

В. И. Корецкий высказал предположение о возможном использовании Тимофеевым несохранившейся «Истории о разорении русском» Иосифа – летописи монаха келейника патриарха Гермогена, с которой работали последующие летописцы. «Историю» Иосифа высоко ценил В. Н. Татищев, делавший из нее выписки к подготовительным материалам своей «Истории Российской»[289]289
  Корецкий В. И. Указ. соч. – С. 229.


[Закрыть].

К сожалению, условия создания текста не способствовали тому, чтобы из черновых набросков и «мемуарных» записок родилось монументальное историческое произведение. Неслучайно во «Временнике» специалисты видят «некий историографический проект» или как заметил И. И. Полосин, архив, состоящий из отдельных тетрадок и проб пера, но не труд, специально подготовленный к «обнародованию»[290]290
  Рыбаков Д. А. Указ. соч. – С. 65.


[Закрыть]. Поэтому «Временник Ивана Тимофеева» называют смелым, новаторским «проектом», «нереализованным моментом ранней российской историографии»[291]291
  Рыбаков Д. А. Указ. соч. – С. 65.


[Закрыть]. Вместе с тем создание «Временника» стало «главным патриотическим подвигом» дьяка Ивана Тимофеева[292]292
  Корецкий В. И. Указ. соч. – С. 191.


[Закрыть].

Тимофеева отличало мастерское владение уникальным для его времени историческим методом изложения и ученость, выходящая за пределы общедоступных палей и азбуковников.

Подводя итог сказанному, следует выделить наиболее существенные факторы, вызвавшие перелом в историко-нарративных практиках под воздействием Смуты: московский династический кризис, гражданскую войну и интервенцию.