Текст книги "История исторической науки России (дореволюционный период): учебник для бакалавров"

1. Проанализируйте влияние катастрофы, пережитой русскими людьми в XIII в. в связи с монголо-татарским нашествием, на их историческое сознание.

2. Охарактеризуйте образы «Слова о погибели Русской земли» с точки зрения отношения русских людей к своей истории и современности.

3. Покажите роль историко-природных описаний в историческом повествовании русского Средневековья.

4. В чем вы видите место и значение «Задонщины» в историографическом процессе?

1. Бегунов Ю. К. Памятник русской литературы XIII века «Слово о погибели Русской земли». – М.; Л., 1965.

2. Дмитриева Р. П. Приемы редакторской правки Ефросина: (К вопросу об индивидуальных чертах Кирилло-Белозерского списка «Задонщины») // «Слово о полку Игореве» и памятники Куликовского цикла: К вопросу о времени написания «Слова». – М.; Л., 1966. – С. 264–291.

3. Кистерёв С. Н. Ефросин Белозерский в отечественной историографии // Очерки феодальной России. – М., 1997. – Вып. 1. – С. 65–79.

4. Кистерёв С. Н. Кодикологические наблюдения над ефросиновским сборником с «Задонщиной» // Архив Русской Истории. – 1993. – Вып. 3. – С. 209–216.

5. Памятники литературы Древней Руси. XIII век. – М., 1981.

6. Слово о погибели Русской земли (подготовка текста, перевод и примечания Ю. К. Бегунова) / «Изборник»: сб. произв. литературы Древней Руси. – М., 1969. – С. 326–327, 738–739.

Александр Невский – ключевая фигура русской истории. Основатель династии московских Рюриковичей, прапрапраправнук Владимира Мономаха, правнук Юрия Долгорукого, внук Всеволода Большое Гнездо заслужил историческую репутацию заступника и спасителя Отечества. Его первой дошедшей до нас «биографией» стало житие.

В. О. Ключевский считал Житие Александра Невского своеобразным, не повторяющимся в древнерусской литературе опытом «жития, чуждого приемов житийного стиля»[142]142
  Ключевский В. О. Древнерусские жития святых как исторический источник. – М., 1988. – С. 78.


[Закрыть]. Необычность жития состоит в сочетании в нем элементов воинского и церковно-религиозного повествования. Поскольку автор жития с несвойственной для агиографа свободой пользовался воинскими эпическими преданиями, а также изобразительными средствами воинских повестей, появилась гипотеза, согласно которой в основе дошедшего до нас текста Жития Александра Невского была светская биография князя.

Однако, несмотря на принадлежность жития к героико-эпическому типу княжеского жития эпохи монголо-татарского ига, святой благоверный великий князь Александр Невский представлялся не столько в образе героя-полководца, защитника своего рода и земли от шведов и немцев, сколько – политика. Его поведение оценивалось с христианских, православных традиций. Подчеркивалось, что Александр не принял предложения папы[143]143
  В 1207 г. через три года после взятия крестоносцами Константинополя папа Иннокентий III потребовал, чтобы Польша. Орден, Швеция и Норвегия блокировали Русь и препятствовали ввозу в нее железа и любого оружия. Папская курия была идеологическим центром и вдохновителем нападающей стороны.


[Закрыть], как принял его Даниил Галицкий. Тем самым, Александр сознательно пошел на унижение своего княжеского достоинства ради сбережения страны и Православия, поступил по-христиански.

Ю. К. Бегунов считает, что первая редакция[144]144
  Известны 15 редакций Жития.


[Закрыть] Жития Александра Невского составлена в начале 1280-х гг. одним из монахов Владимирского Рождественского монастыря, где Александр (в схиме[145]145
  Схима – наиболее строгая аскетическая форма монашества.


[Закрыть]Алексий) был похоронен. Текст написан в духе житий светских властителей и под влиянием галицкой школы воинских повестей. В процессе неоднократной переработки текст Жития отдалялся от стиля воинской повести и приближался к каноническому, житийному. Отходя от стремления изображения князя таким, как он был в жизни, создавался идеализированный тип, персонифицирующий идею христианина, который побеждал врагов Руси, потому что верил во Христа. Этот образ в глазах древнерусского человека, исповедовавшего трансцедентальные взгляды, был реальным.

Житие Александра Невского, по мнению С. М. Соловьева, оказало влияние на «Летописную повесть о Мамаевом побоище». По наблюдению В. О. Ключевского, неизвестный автор «Слова о житии и о преставлении Дмитрия Ивановича, царя русского», писавший в конце XIV в. – 1420-х гг. (вопросы о времени написания остаются дискуссионными) подражал Житию Александра Невского.

При описании личности и высокой авторской оценке подвига тема мученического венца за веру становится ведущей.

Появляется иной тип жития – мученического жития, жития-мартирия – Житие Михаила Черниговского[146]146
  В 1246 г. в Орде по приказанию Батыя был убит черниговский князь Михаил Всеволодович вместе с сопровождавшим его в Орду боярином Федором. Убийство носило политический характер, но в Житии гибель Михаила представлена как добровольное страдание за православную веру.


[Закрыть] и Житие Михаила Ярославина Тверского[147]147
  Михаил Ярославич Тверской (1271/1272—1318) убит в Орде.


[Закрыть]. Повествовательная составляющая дала основание отнести их к жанру житийных Повестей об убиенных в Орде князьях. Ордынцы рассматриваются в них как активно действующие силы зла, орудие «казни», ниспосланное православным за их грехи.

В течение в XIII–XV вв. «ордынская» тема является центральной. В житие епископа Игнатия рассказано о нашествии Ахмыла, случившегося при ростовском епископе Прохоре (ум. 1327). В. О. Ключевский отметил: «В описании этого нашествия житие делает замечание, звучащее воспоминанием очевидца, который вместе со всей русской землей был напуган зрелищем варварского полчища, прошедшего, впрочем, на этот раз без вреда для Ростова: «страшно есть, братие, видети рать его (Ахмыла) и все войско вооружено»[148]148
  Ключевский В. О. Древнерусские жития святых как исторический источник. – М., 1989. – С. 39.


[Закрыть]. Жития монгольского периода передают устойчивость настроения страха.

Однако с конца XIV в. в рамках ордынской темы происходят изменения, вызванные переменами в настроении и сознании русских. Представления русских людей о нашествии и иге и соответственно восприятие «чужого» этноса переживают глубокую эволюцию. Если (а) первоначально летописцев интересовала идентификация «неведомого» ранее народа, выполнившего по отношению к Руси функцию «бича Божьего» и напомнившего русским о необходимости их духовного исправления, то (б) позднее более значимым для них становится вопрос о причинах произошедшего и судьбе Руси. Размышления об этом приводят к выводу о нелегитимности безбожной власти.

(а) Так, в рассказах о битве на Калке, составленных в 1220-х – 1230-х гг., летописцы давали негативную оценку действиям русских князей, на том основании, что считали их участие в сражении на стороне половцев, от которых страдала Русь, неблаговидным. В глазах летописцев, татары выполняли тогда по отношению к половцам функцию «бича Божьего»[149]149
  В советской историографии не учитывалось религиозное объяснение происходившего в истории современниками монгольского нашествия. В качестве причины осуждения ими русских князей называлась исключительно разобщенность последних.


[Закрыть]. «И текла кровь христианская, как река сильная, грех ради наших». Спасение виделось в смиренном принятии «Божьей кары».

(б) На рубеже XIII–XIV вв. рассказы о первом столкновении с татарами в битве на Калке подверглись редактированию. В измененном виде они дошли до нас в составе Новгородской первой старшего извода, Лаврентьевской и Ипатьевской летописях.

Восприятие исторической реальности во второй половине XIII в., в целом, было исключительно пессимистическим. Образцом для подражания стал «новый Иов терпением и верой». О необходимости активного противостояния «безбожным» татарам для спасения души на Страшном суде говорилось только в Ипатьевской летописи.

В первой половине 1270-х гг., сорок лет спустя после батыева нашествия епископ Серапион[150]150
  Русский проповедник – игумен, архимандрит Серапион Киево-Печерский в последний год своей жизни был поставлен митрополитом Кириллом епископом Владимирским, Суздальским и Нижегородским.


[Закрыть] (умер в 1275 г.) передал в своих «Поучениях» смысл постигших Русь бедствий. Развивая тему покаяния и обличая усобицы и поступки русских князей, он не упускал случая осудить их неблаговидные цели – «пограбить» чужое владение. Творчество Серапиона сохраняло в послемонгольский период традиции торжественного и учительского красноречия Киевской Руси XI–XII вв. Наставления пользовавшегося уважением Серапиона («зело учителей и книжен») оказали влияние на взгляды автора Слова о житии и о преставлении Дмитрия Ивановича, царя русского, а также создателей других памятников.

Длившееся более двух веков татарское иго стало тяжелейшим испытанием для русского народа. На его долю выпало спасение европейской культуры от разгрома и истощения[151]151
  Гудзий И. К. История древней русской литературы. – М., 1950. – С. 176.


[Закрыть]. «Повесть о разорении Рязани Батыем», ставшая реквиемом по Старой Рязани, дает представление о цене ее спасения. Повесть имеет сложную литературную историю и входит в цикл других рязанских повестей о Николе Заразском.

Начинаются повести с рассказа о принесении в 1225 г. «образа великого Чудотворца Николы Корсунского из преславного города Херсонеса в пределы рязанские, в область благоверного кн. Федора Юрьевича Рязанского. Икона Николая Корсунского (позже названная «Заразской» или «Зарайской») находилась в г. Корсуни (Херсонесе Таврическом), там, где в конце X в. принял крещение кн. Владимир.

В XIII, XIV, и XV вв. «Повесть о разорении Рязани Батыем» повлияла на ряд других памятников, но и сама в процессе литературной обработки испытала на себе влияние более поздних текстов.

По предположению Д. С. Лихачева, в основу «Повести о разорении Рязани Батыем» положен рассказ рязанской летописи, переданный в первой половине XIV в. в Синодальном списке Новгородской I летописи под 1238 г. в своей наиболее древней версии. Позднее этот рассказ дополнялся. Выявлены разновременные вставки фольклорных данных. Так, рассказ о подвиге Евпатия Коловрата не встречается в тех памятниках конца XIV–XV вв., на которые повлияла «Повесть о разорении Рязани». Использовались также данные местных легенд и сведения, почерпнутые из эпиграфических источников (могильных надписей в Успенском соборе старой Рязани) или в рязанском княжеском помяннике.

Исторический образ богатыря воеводы Коловрата с дружиной был призван ободрить соотечественников. С помощью этого образа утверждался доблестный воинский архетип. В виду того, что в воинской традиции христианства отсутствует понятие «неизвестного солдата» (так как христианина без имени, которое является личным ангелом-хранителем, не бывает) доблестному рязанскому воеводе Евпатию было дано прозвище, отвечающее характеру деяний героя. «Коловрат», что обозначает вращение солнечного круга (коло), настигает полчища Батыя на рубеже опустошенной земли и осуществляет идею неотвратимости возмездия. Реминисценции из рассказа «Повести о разорении Рязани Батыем» о Евпатии Коловрате содержит победная часть Куликовской битвы в «Задонщине». В этой повести рассказ о воеводе-герое приводится первые. Возникнув в конце XIII или первой половине XIV в. как произведение местное, рязанское, затем «Повесть о разорении Рязани Батыем» приобретает общерусское значение. В нем обобщается смысл трагических событий тяжелой эпохи в истории русского народа. Идеи, отраженные в повести, становятся магистральными для национального исторического сознания. Образы, символы, отдельные положения повести встречаются в «Повести о нашествии Тохтамыша на Москву», «Слове о житии и о преставлении великого князя Дмитрия Ивановича, царя русского», «Сказании о Мамаевом побоище», «Степенной книге», «Русском временнике», «Повести об Азовском осадном сидении казаков» и др.[152]152
  Лихачев Д. С. Литературная судьба «Повести о разорении Рязани Батыем» в первой четверти XV в. // Лихачев Д. С. Исследования по древнерусской литературе. – Л., 1986. – С. 264.


[Закрыть]

В конце XIV – начале XV вв. приходит осознание возможности борьбы с Ордой и ордынцами. Сдвиг в сознании русских был подготовлен в период, названный в русских летописях «великой замятнёй», когда в Орде по несколько раз в год менялись ханы (1359–1380).

Постоянная смена властителей и вопрос о законности или незаконности одного из правящих в степях ханов, не говоря уже о темнике Мамае и его жене[153]153
  Мамай возвел на престол собственную супругу Тулунбек-ханум, правившую в Сарае в 1371/72 г., что было беспрецедентным случаем в истории Золотой Орды.


[Закрыть], постепенно зарождали сомнения в законности ордынской власти над ними и Русью у предоставленных себе самим русских князей. Русские книжники называли Мамая «князем-ордынским». Для них он был не царем, а узурпатором, похитившим законную власть. Война с ним была иным делом, чем война с полновластным легитимным ордынским «царем»[154]154
  Борисов Н. С. Дмитрий Донской. – М., 2014. – С. 276.


[Закрыть]. Приходила мысль о возможности определенной коррекции бытия в рамках «воли Божией» и его «промысла», т. е. о некоторой эсхатологической свободе.

Активное противодействие князя Дмитрия Ивановича Мамаю в 1370-е гг. усилило освободительные настроения. Летописная «Повесть о битве на реке Боже» русской (московской и суздальско-нижегородской) рати под предводительством великого князя Дмитрия Ивановича с ордынской ратью Бегича в 1378 г. свидетельствует о том, что призыв к борьбе не только мог быть услышан, но и действительно был услышан. Битва закончилась победой русских войск. Меняющаяся система отношений между Русью и слабеющей Ордой подталкивала к выводу о нелегитимной власти ордынских «царей».

Современные историки пишут о произошедшем психологическом переломе: «Власть ордынских ханов на Руси привыкли рассматривать как повторение библейской матрицы – «вавилонского плена». Эту мысль духовенство внушало народу на протяжении полутора веков. Соответственно, и восстание князя Дмитрия против Орды уподоблялось богоборческому мятежу Седекии[155]155
  Седекия – последний царь Иудеи (597/6—587/6 до н. э.) перед Вавилонским пленом.


[Закрыть]. Пророчества Иеремии[156]156
  Иеремия – второй из четырёх великих пророков Ветхого Завета.


[Закрыть] звучали так, словно они прямо относились к Руси. Против такого противника бессильны были все полки мира сего. Дмитрий понимал это и внутренне трепетал. Но назад пути уже не было. А путь вперед преграждала грозная тень Иеремии. Проклятия библейского пророка мог отвести от головы великого князя только другой пророк – живой и ведущий разговор с Богом. Тогдашняя Русь знала только одного человека, чьи пророчества сбывались с удивительной точностью. То был «великий старец» Сергий Радонежский»[157]157
  Борисов Н. С. Указ. соч. – С. 370.


[Закрыть].

«Превратить войну с Мамаем из «битвы за деньги»[158]158
  Спор Дмитрия с Мамаем о размерах дани.


[Закрыть] в «битву за веру» мог только какой-то очень уважаемый в народе церковный деятель. <…> Единственный, кто мог сыграть эту великую историческую роль, был игумен Сергий Радонежский. В народе его уже при жизни считали святым»[159]159
  Борисов Н. С. Указ. соч. – С. 385.


[Закрыть]. Поход на Мамая был объявлен Сергием священным делом, «войной за веру». «Каждый, кто падет на этой войне, получит венец мученичества и попадет в рай. Уклонение от участия в походе равносильно измене православию»[160]160
  Там же. – С. 386.


[Закрыть]. Это вызвало религиозный энтузиазм.

Величайший сдвиг в сознании русского человека, толчок, давший жизнь мощному духовному движению и определивший новое направление в русской историософии, был связан с общерусским культом Троицы, «зримо» и «материально» враставшим в русскую жизнь[161]161
  Плугин В. А. Мастер «Святой Троицы». Труды и дни Андрея Рублева. – М., 2001. —С. 180.


[Закрыть], который был создан Сергием Радонежским, трудившимся над решением задачи преодоления «розни мира сего». Культ Троицы выходил за рамки чисто богословских задач[162]162
  Наумова Г. Р., Шикло А. Е. Историография истории России. – М., 2008. – С. 25.


[Закрыть]. Он имел важнейшее значение для исторического сознания.

Принципиально важную для национального сознания вещь отметил Н. С. Борисов: «В школьном изложении отечественной истории – а значит, и в историческом сознании большинства населения страны – отчеканены четыре великие битвы: Куликовская, Полтавская, Бородинская и Сталинградская. Столь разные по масштабу и времени, они близки в одном: здесь решалась судьба русского народа и Русского государства. Так, во всяком случае, утверждает наша историческая мифология – родная сестра исторической науки»[163]163
  Борисов Н. С. Дмитрий Донской. – С. 373.


[Закрыть].

В нашем распоряжении нет текстов, созданных сразу после событий на Куликовом поле. Древнейший из сохранившихся списков летописи с рассказом о Куликовской битве (Рогожский летописец) датируется 1440-ми гг. Самый старший из шести сохранившихся списков «Задонщины» (Кирилло-Белозерский) относится к концу XV в., т. е. был создан более чем через сто лет после событий. Старший список «Сказания о Мамаевом побоище» датируется 1520-ми гг.

Отраженные в них взгляды стали результатом проделанной общественным сознанием эволюции в восприятии битвы. Тексты подвергались редакторской правке несколькими поколениями книжников. Куликовская битва со временем имела тенденцию превращения в героический эпос русского Средневековья. Главными памятниками Куликовского цикла являются: Летописная повесть, «Задонщина» и «Сказание о Мамаевом побоище». Истории их создания посвящены сотни исследований.

Формирующиеся в конце XIV – начале XV вв. подходы к современной тогда отечественной истории опирались на твердый фундамент исторической памяти и исторического опыта, происходившую актуализацию наследия Киевской Руси и рост интереса к русской истории.

После Куликовской победы (1380) типичной становится «грандиозная восстановительная работа, стремящаяся возродить русскую культуру периода независимости Руси, домонгольскую культуру»[164]164
  Лихачев Д. С. Черты подражательности «Задонщины» (к вопросу об отношении «Задонщины» к «Слову о полку Игореве») // Лихачев Д. С. Исследования по древнерусской литературе. – С. 311–312.


[Закрыть]. Создаются новые списки сочинений русских писателей XI–XII вв. Во вновь создаваемых текстах используются их идеи, образы, речевые обороты и стиль. Историческая мысль развивается на основе исторической преемственности.

Укрепляющаяся идея преемственности Москвы и Киева находит отражение в «Слове о Куликовской битве» («Задонщине»).

«Задонщина», ставшая образцом русской воинской повести зрелого Средневековья, сохранила традиции жанра. Автору «Задонщины» были известны и «Слово о полку Игореве», и «Слово о погибели Русской земли», и «Повесть о разорении Рязани Батыем». Подобно автору «Слова о полку Игореве» автору «Задонщины» было важно показать, что за его плечами была конкретная традиция, в которую он себя «встраивал». Традиция привлечения и использования предшествующего исторического текста в качестве образца являлась важным аргументом в оценке исторических событий.

Автор «Задонщины» задумал написать свое произведение в подражание «Слову о полку Игореве». Обращение в «Задонщине» к «Слову» было определено трагическим сходством ситуаций. Благодаря «Слову» в «Задонщине» возникла тема Бояна. Однако образы и смыслы «Слова о полку Игореве» в «Задонщине» применены к новому времени, новому содержанию и новой теме.

Слово «Задонщина» присутствует в Кирилло-Белозерском списке этого произведения[165]165
  В одном из пяти сохранившихся списков.


[Закрыть]. Оно означает события, которым посвящено произведение» – походу Дмитрия Ивановича и Владимира Андреевича «за Дон» и представляет собой народное обозначение событий «за Доном» 1380 г.

Вопрос об авторстве и времени написания «Задонщины» остается дискуссионным. В. А. Кучкин датирует «Задонщину» первыми месяцами или первыми (одним-двумя) годами после Куликовской битвы[166]166
  В качестве «датирующей реалии» в тексте «Задонщины» рассматривается упоминание ее автором среди городов, которых достигла слава о победе Дмитрия над Мамаем на Куликовом поле, г. Орнача (Ургенча) как одного из крупнейших городов, известного автору и его читателям из европейского и азиатского мира. Поскольку в 1388 г. Орнач был взят и уничтожен Тимуром, текст мог быть написан не позднее этой даты. (См.: Кучкин В. А. К датировке Задонщины / Проблемы изучения культурного наследия. – М., 1985).


[Закрыть]. Из шести сохранившихся списков «Задонщины» имя Софония-рязанца как ее автора упомянуто в заглавии в двух списках. В трех списках его имя упомянуто в самом тексте «Задонщины». Однако внимательное чтение текста учеными XIX–XX вв.: Ф. И. Буслаевым, А. А. Шахматовым, из современных авторов – Р. П. Дмитриевой дали основание для мнения, что «Задонщина» не принадлежит самому Софонию. Ее автор использовал неизвестное нам произведение Софония как источник или образец. А. А. Шахматов высказал гипотезу, что в «Задонщине» и «Сказании о Мамаевом побоище» использован общий источник, названный условно ученым «Словом о Мамаевом побоище» – поэтическое описание Куликовской битвы, «отзвук старого дружинного эпоса».

Религиозное обоснование нового отношения к ордынцам искали и находили аналогии в библейских текстах. «Победы над степняками, пишет современный историк, – позволят московским книжникам <…> создать концепцию, согласно которой «царем» будет назван уже не хан, а великий князь Дмитрий Московский»[167]167
  Борисов Н. С. Дмитрий Донской. – С. 211.


[Закрыть].

Первым стал величать себя великим князем всея Руси тверской князь Михаил Ярославич (1271/1272—1318)[168]168
  Дьяконов М. А. Очерки общественного и государственного строя Древней Руси. – СПб., 2005. – С. 290.


[Закрыть]. Начали писать на своих печатях «великий князь всея Руси» Симеон Иванович Гордый (1317–1353) и Дмитрий Иванович (1350–1389)[169]169
  Борисов Н. С. Указ. соч. – С. 307–308.


[Закрыть].

Получивший распространение к концу XV в. вывод о нелегитимности ордынской власти (от Батыя до Ахмата) стал идейной основой падения ига. В условиях раздробленности разоренной страны и пережитого ею опыта поражения возрожденная идея прославления централизованной русской власти воспринималась уже как ценность.

Большую известность приобрело «Моление» Даниила Заточника, которое, войдя в национальную традицию, шлифовалось и изменялось переписчиками на протяжении нескольких столетий. Сохраняя свое концептуальное ядро, оно оказывало влияние на последующую литературу.

Эхо победы на Куликовом поле[170]170
  Название Куликово поле получило от старинного слова «кулига» или «кулички», означающего далекое, отдаленное место.


[Закрыть] отзывалось на Руси и через несколько веков. Роль своеобразного усилителя играли произведения «куликовского цикла», содействуя выработке новой логики объяснения иноверческого владычества.

«Сказание о Мамаевом побоище» стало одной из самых популярных воинских повестей. Оно было написано не ранее, чем спустя столетие после Куликовской битвы. Наибольшее число его списков дошло до нас от XVII–XVIII вв. «Сказание» оказалось наиболее востребованным для юбилейных исторических интерпретаций, как самой битвы, так и выдающихся представителей эпохи – князя Дмитрия Ивановича и Сергия Радонежского[171]171
  Петров А. Е. «Александрия Сербская» и «Сказание о Мамаевом побоище». URL: www.drevnyaya.ru/vyp/stat/s2_20_4.pdfl


[Закрыть].

Роль Москвы как наследницы Константинополя дисгармонировала с данническими отношениями к ордынскому хану.

Ростовский архиепископ Вассиан Рыло (ум. 1481), духовник Ивана III, всемерно побуждал своего духовного сына на скорейшее свержение ига. Узнав в октябре 1480 г. о колебаниях великого князя Ивана III и его отступлении в Кременец, переговорах с ханом Золотой Орды Ахматом, Вассиан Рыло[172]172
  В 1479 г. Вассиан крестил сына Ивана III – Василия III в Троице-Сергиевом монастыре. Во время стояния на Угре некоторые советники Ивана III (Ощера, Мамон и др.) советовали великому князю пойти на уступки хану. Московичи требовали решительной борьбы с Ахматом.


[Закрыть] написал Ивану III «Послание на Угру», призвав в нем великого князя к бескомпромиссной борьбе с татарами и мужественному стоянию против них. Важнейшие аргументы и средства воодушевления князя архиепископ нашел в примерах из Священного Писания и отечественных летописей. Вассиан обратил внимание великого князя на пример вождей древнего Израиля, которому должно следовать и не только избавиться от ненавистного ига, но и поработить ордынцев. Вассиан обосновал концепцию идеального государя. Он называл Ивана III «во благочестиивсея вселенныя в конци возсиявшим», «наипаче же во царех пресветлейшим преславным государем»[173]173
  Дьяконов М. А. Очерки общественного и государственного строя Древней Руси. – СПб., 2005. – С. 291.


[Закрыть].

Вассиан убеждал Ивана III в том, что «клятва» его прародителей ханам была клятвой «по нужди», а теперь «великому Русьских стран хрестьянскому царю» не подобает повиноваться «богостудному» «царю» Орды. Вассиан называл Русь «новым Израилем», сравнивал Ивана III с Моисеем, Иисусом Наввином, Давидом и императором Константином.

«Эта пастырская проповедь послужила целям обоснования суверенности великокняжеской власти и оказала заметное влияние на русскую книжность эпохи Московского царства», – считает современный исследователь[174]174
  Каравашкин А. В. Литературный обычай Древней Руси. – М., 2011. —С. 390.


[Закрыть].

Вассиан рассматривал монголо-татарское владычество на Руси как череду незаконных грабительских набегов. Он поставил под сомнение обиходное применение царского титула по отношению к ордынскому хану. Для русского национального возрождения было очень важно, что на рубеже XV–XVI вв. эти мысли оказались созвучными идеологическим приоритетам московских правителей. Их концептуальное ядро определяла тема национальной и государственной идентичности, суверенитета и власти.