Текст книги "История исторической науки России (дореволюционный период): учебник для бакалавров"

1. Почему в период монгольского владычества усилился интерес русских людей к произведениям Древней Руси?

2. В чем состояло значение историко-природных описаний в историческом повествовании средневековой Руси?

3. Что представлял собой героико-эпический тип княжеского бытия эпохи монголо-татарского ига?

4. Какие концептуальные изменения происходят в ордынской теме в XIII–XIV вв. под влиянием каких факторов?

5. Почему в конце XIV – начале XV вв. коренным образом меняются умонастроения русских людей? В каких произведениях они нашли отражение?

6. Охарактеризуйте концепцию архиепископа Вассиана Рыло и ее влияние на великого князя.

1. Орлов О. В. Литература / Очерки русской культуры XIII–XV веков. – Ч. 2. Духовная культура. – М.: МГУ, 1970.

2. Памятники Куликовского цикла / под ред. Б. А. Рыбакова. – СПб., 1998.

3. Памятники литературы Древней Руси. XIV – середина XV века. – М., 1989.

4. Повести о Куликовской битве. Издание подготовили М. Н. Тихомиров, В. Ф. Ржига, Л. А. Дмитриев. – М., 1959.

Изучив в свое время вопрос об «историографической производительности» к концу XIV в., В. О. Ключевский[175]175
  Подробнее о В. О. Ключевском см.: параграф 7.8.


[Закрыть] подсказал будущим историографам важную постановку вопроса и методологический подход к ее решению. В понятие «историографической производительности» историк включал не только количественные, но и качественные, содержательные характеристики отдельных видов источников, в которых видел историографическую ценность. Так, для характеристики биографического жанра он выделил группу житий, на том основании, что в них «биографии» являются «с наименьшей примесью сторонних элементов»[176]176
  Ключевский В. О. Древнерусские жития святых как исторический источник. – М., 1988. – С. 52.


[Закрыть]. Поэтому Ключевский считал, что агиобиография до XV в. решала определенную историографическую задачу. Сами жития были составлены агиографами, которые могли быть современниками святых, или со слов современников. Анализ отношения современников к подвижникам Русской земли, а также произведенного ими впечатления на современников полезен при изучении умонастроений и исторических взглядов, исторических оценок конкретного времени.

В богословско-исторических молитвенных и поучительных текстах выдающихся представителей второй половины XIII в. и второй половины XV в. – Серапиона и Ефросина находила себе дорогу глубинная древнерусская традиция, важнейшим концептом которой была Русская земля и любящее отношение к ней.

С усилением Москвы и ослаблением Орды в конце XIV–XV вв. в создаваемые тогда тексты привносились новые идеи. Процесс установления в Москве государственного центра, к которому тяготела Северо-Восточная Русь, требовал новых концепций и мотивированных обоснований происходившего, а также целей на будущее.

Противоречия между крупными русскими центрами, каждый их которых видел себя во главе общерусского объединительного процесса, требовали преодоления и примирения. В разрешении разногласий нуждались и накопившиеся затруднения в русской церковной жизни, вызванные, с одной стороны, положением русской церковной иерархии (между ее высшим авторитетом в Царь-граде и светской властью на Руси), а с другой, церковным положением различных, политически разделенных частей Руси. Горькие воспоминания, приобретенные в борьбе с врагами, вызывали у современников растущую потребность объяснения происходившего и оправдания собственных действий. Укреплялась мысль встать под сень авторитетного исторического имени, а также примириться… с московским князем, становившимся общерусским лидером.

Блестящий представитель книжного образования своего времени Епифаний[177]177
  Учеником преподобного Сергия Епифаний назван в «Похвальном слове Сергию Радонежскому». Пахомий Логофет писал, что Епифаний много лет, от своей юности, «жил вместе с Троицким игуменом». Епифаний находился в Троице-Сергиевой лавре в 1380 г. «уже взрослым, грамотным, опытным книжным писцом и графиком, а также склонным к записям летописного характера наблюдательным человеком». После смерти Сергия Радонежского (1392) Епифаний начал делать о нем записи. Эти материалы позднее использовал архимандрит Никон в своем «Житии Сергия», которое затем переработал Пахомий Лагофет (Серб).


[Закрыть], вошедший «в память потомства с прозванием премудрого»[178]178
  Ключевский В. О. Древнерусские жития святых как исторический источник. – С. 89.


[Закрыть], перебрался в Москву (после 1392 г.), где служил у митрополита Киприана и общался с Феофаном Греком. Ученик и очевидец последних подвигов Сергия Радонежского – Епифаний написал житие своего учителя, а также житие своего друга – Стефана Пермского, с которым учился в ростовском монастыре Григория Богослова, известного своей библиотекой; т. е. житие двух виднейших отечественных религиозных деятеляй второй половины XIV в. Пребывание Епифания в монастырях, имевших богатейшие библиотеки, приобретенная начитанность и ученость, позволили ему быть на уровне требований своего времени при написании церковно-исторических и агиографических текстов, в которые он привносил историческое и символическое толкование событий. Он передавал известия в форме, характерной для народной хронологии. По наблюдению В. О. Ключевского, эта хронология «считает не годами, а событиями и редко ошибается»[179]179
  Там же. – С. 106.


[Закрыть]. Более поздние авторы житий уже выстраивали именно эту биографическую историю. Она отразила закономерность, присущую изучению роли людей в истории: «не всякая биография заслуживала названия жития и не всякое лицо, заслуживающее биографии», «могло стать достойным предметом бытия». Любимое житийное чтение русского народа, тщательно и благоговейно переписываемое, несло в себе глубокую духовную нагрузку.

Глава 4
От летописной формы исторического повествования к форме хроникальной, документальной и публицистической. Представления об общерусских интересах и месте России в мире

Благоговейно переписывая древние рукописи, летописцы сохраняли память об исторических событиях. Подобно пушкинскому Пимену они «своих царей великих поминают/ за их труды, за славу, за добро —/ и за грехи, за темные деянья,/ Спасителя смиренно умоляют…».

Летописи являлись хранителями памяти допетровской Руси, основными памятниками исторического повествования, в которых воплощался широкий круг представлений и понятий. Особенность выстраивания летописного исторического повествования состояла в том, что летописец отсекал аксиденции, т. е. все, с его точки зрения, случайное, несущественное, а изображал только, по его мнению, главное и значимое. Метод создания летописи специалисты называют «историческим символизмом»[180]180
  Робинсон. А. Н. Литература Древней Руси в литературном процессе средневековья XI–XIII вв.: очерки литературно-исторической типологии. – М., 1980. – С. 40–41, 201.


[Закрыть].

Сопоставляя особенности труда летописца и задачи историка, В. О. Ключевский отмечал: «Летописца гораздо более занимает сам человек, его земная и особенно загробная жизнь. Его мысль обращена не к начальным, а к конечным причинам существующего и бывающего»[181]181
  Ключевский В. О. Курс русской истории. – Т. 1. – М., 1987. – С. 113.


[Закрыть]. Иначе говоря, на формирование определенного понимания исторического времени влияла эсхатологическая мысль летописца.

«Историк-прагматик, – писал В. О. Ключевский, – изучает генезис и механизм людского общежития; летописец ищет в событиях нравственного смысла и практических уроков для жизни, предметы его внимания – историческая теология и житейская мораль <…> историческая жизнь служит нравственно-религиозной школой, в которой человек должен научиться познавать пути провидения»[182]182
  Ключевский В. О. Курс русской истории. – Т. 1. – М., 1987. – С. 113.


[Закрыть].

Летописцы создавали письменные тексты в конкретных общественно-политических условиях, привносивших изменения в характер летописания и его ведущие тенденции. В XV в. увеличение объема исторических сведений и необходимость их систематизации активизировали развитие отечественной хронографии. Этот процесс шел как в рамках летописания, например, Елинского летописца (Летописца Еллинского и Римского), так и в памятниках хронографического жанра (Русского Хронографа), а также сборниках (например, Ефросина, любившего хронологические таблицы).

Формированию историографической концепции Русского Хронографа содействовали: необходимость осмысления места Руси-России в мире и убеждение отечественных мыслителей в необходимости ее сохранения как христианского государства и оплота православия. В условиях турецкой военной экспансии, особенно после падения Византии в 1453 г. и непрекращающейся идеологической агрессии католического Рима они видели в этом основную задачу Руси.

Рубежом, изменившим траекторию развития отечественного летописания, русский историк XVIII в. В. Н. Татищев [183]183
  В. Н. Татищеве подробнее см.: параграф 6.4.


[Закрыть] считал 1156 г. Он связывал его с переездом князя Андрея Боголюбского в Северо-Восточную Русь. В 1155 г. князь самочинно покинул Вышгород (под Киевом), куда был посажен отцом Юрием Долгоруким и обосновался во Владимире. Полвека спустя уже после возникновения г. Владимира и переезда князя Андрея Юрьевича Боголюбского начинает развиваться владимирское летописание. Возвышение нового центра летописания осуществлялось при одновременном оттеснении Ростова, бывшего до этого ведущим идеологическим и литературным центром Северо-Восточной Руси. Во Владимире отказались от привлечения неугодного там ростовского летописания, которое могло, как предполагают исследователи, даже уничтожаться. Летописец Нестор Ростовский вынужден был отъехать «в Русь». Со второй половине XII в. ослабевает влияние ростовской летописной традиции.

Во Владимире использовался южнорусский материал, обычно через летописание Переяславля Русского. Уже по «завещанию» Ярослава Мудрого (умер в 1054 г.) Суздальская Русь относилась к переяславскому уделу. В течение XII в. эти связи оставались устойчивыми. Однако затем положение Суздальской Руси коренным образом изменилось, поскольку эта бывшая периферия возвысилась над Киевской метрополией.

Уже в летописании XII – начала XIII вв., как установил А. А. Шахматов, и это мнение поддерживают современные ученые, существовали, по крайней мере, две линии взаимных влияний', владимирское летописание опиралось на южнорусские своды XII в., а киевско-галицкое летописание – на северные (владимирские) своды XII и даже начала XIII в.[184]184
  Лурье Я. С. Общерусские летописи XIV–XV вв. – Л., 1976. – С. 20.


[Закрыть]

Первые годы после татарского разгрома 1237–1240 гг. были временем сильнейшего упадка летописания. Оставив богатое наследие, киевское летописание и прежние древнерусские центры летописания, известные еще по «Повести временных лет» (ПВЛ): переяславское, галицко-волынское, ростовское, утратили то значение, которым обладали раньше. Сегодня известны не все древнейшие летописные центры и их позиции. Далеко не все следы летописания представлены в ПВЛ. Ее составители не были заинтересованы в отражении мнения летописцев целого ряда городов, в частности Смоленска, Полоцка и Чернигова.

В XIII в. летописание продолжалось в случайно уцелевшем Ростове и не задетом нашествием Новгороде. Летописцам было нелегко расспрашивать очевидцев и создавать точный отчет о нашествии. Видимо, ощущение недостатка в реальном материале, который испытывали авторы спустя некоторое время после трагических событий, способствовало появлению в XIII в. новых видов исторических описаний, сказаний и заимствований из других рассказов.

Русское летописание XIV в., т. е. в период еще не преодоленной раздробленности и ранее утраченного единства русских земель, переживало глубокие изменения. Развитие летописания в условиях государственной раздробленности выражалось в том, что в границах прежнего Древнерусского государства появлялись новые центры летописания, которые освещали местные интересы.

В конце XIV в. возник новый тип летописания – общерусский. Он получил развитие в XV в. Концептуальным стержнем общерусского летописания стала проблема политического, культурного и духовного общерусского единства. Оттесняя тему монголо-татарского нашествия, доминировавшую ранее, на первый план выходит вопрос единства. Летописцы предлагают трактовки общерусских интересов, интересов восточного славянства и православного мира.

В общерусском летописании XV век, особенно его вторая половина, получил отражение как переломное время в истории России. Перед русскими летописцами стояли вопросы: «Будет ли Русь единым государством или не будет? Каков будет социальный и политический строй единой Руси? Где пройдет ее граница на Западе – войдут ли в ее состав земли древней Киевской Руси, и какие? Когда и как будет окончательно уничтожена зависимость от Орды?»[185]185
  Лурье Я. С. Русские современники Возрождения. Книгописец Ефросин. Дьяк Федор Курицын. – Л., 1988. – С. 9.


[Закрыть]

Развернувшийся в XV в. процесс создания русского централизованного государства шел одновременно с аналогичными процессами создания национальных государств значительной части Европы, где они рождались, преодолевая, /ш/с и Россия, военные неурядицы, кризисы и «великие нестроения».

Общерусское летописание появляется в период создания единого Русского государства и отражает идеологию этого процесса. Общерусское летописание решало задачу восстановления общерусского Прошлого.

За право возглавить объединительный процесс боролись несколько русских политических центров. В Москве, Твери, Новгороде вкладывали свое понимание в идею общерусского единства и его характер. До 1480-х гг. общероссийские по характеру летописи появляются также и в православной среде Великого княжества Литовского. «Общерусское летописание» в крупных русских политических центрах имело независимый от Москвы характер.

Поскольку первоначально «общерусское летописание» формировалось в определенных рамках ведущих политических центров, его состав был сложным. Время наиболее интенсивного летописания в этих княжествах совпадает с периодами политического расцвета княжеств и их наибольшей активностью в русской жизни.

В конце XIV – начале XV вв. «великими князьями» на Руси именовались не только князья московские, владевшие владимирским великокняжеским престолом. Ими также звались тверские, суздальско-нижегородские князья, уже утратившие власть над Владимиром, и князья Рязанские[186]186
  Лурье Я. С. Русские современники Возрождения. Книгописец Ефросин. Дьяк Федор Курицын. – Л., 1988. – С. 55.


[Закрыть]. Наряду с великокняжеским летописанием существовало и летописание митрополичье.

Породив интересные памятники, независимое летописание на Руси прекращается в 1480-е гг. с укреплением власти московского государя великого князя Ивана III, некоторое время оставаясь еще во Пскове и отдаленных монастырях.

В XIV в. помимо Северо-Восточной Руси, общерусским летописям которой посвящено исследование Я. С. Лурье[187]187
  Лурье Я. С. Общерусские летописи XIV–XV вв. – Л., 1976.


[Закрыть], на общерусское значение претендует также и новгородское летописание. В качестве аргумента своего права новгородские летописцы подчеркивали более древнее, по сравнению с Москвой, происхождение Новгорода и его особую роль в истории Русской земли. Идейный смысл новгородской концепции подчеркивали пафос прославления новгородского прошлого и его поэтизация. Эти претензии не прошли бесследно для содержания новгородского летописания, которое, отказавшись от фактичности и деловитости, утратило присущую ему ранее демократичность.

Идейным вдохновителем новгородцев в запоздалой борьбе с Москвой за свою самостоятельность стал архиепископ Евфимий I (Емелиан) Брадатый (ум. 1428)[188]188
  Грамота Евфимия от 1426 г. о церковнослужителях, приходящих в новгородскую епархию «от иных стран с Русской Земли или из Литовской Земли» была в XVI в. включена митрополитом Макарием в июльскую книгу Великих Четиих Миней.


[Закрыть], по инициативе которого было предпринято составление двух важных летописных сводов – Софийского временника и свода 1430-х гг. В своде 1430-х гг. были использованы общерусские известия из московского свода Фотия[189]189
  Фотий (ум. 1431) – грек, рукоположен в 1408 г. в митрополита Киевского и всея Руси, оставил литературно-учительное наследие. А. А. Шахматов полагал, что по воле и под наблюдением Фотия был составлен общерусский летописный свод, объединивший центральнорусское и новгородское летописания, лежащий в основе ряда позднейших летописей, Софийской I и Новгородской IV. Он датировал Фотиев свод (или Владимирский, Полихрон) 1423 г. В XVI в. 16 поучений и Духовная грамота Фотия под общим названием «Книга, глаголемая Фотиос» были включены митрополитом Макарием в Великие Четии Минеи.


[Закрыть].

В новгородских летописях, несмотря на то, что летописцы Софийского временника и привлекали общерусский материал, все же преобладала местная новгородская ориентация. Новгородский свод невыгодно отличался от свода Фотия тем, что он отражал пробоярские тенденции и враждебность по отношению к новгородскому населению, которое называлось в тексте «голодниками». Концептуальные основания новгородского летописания объясняют природу симпатии новгородских народных масс не к Новгороду, а к Москве, а также его недостаточную силу в качестве идеологического и политического оружия в борьбе Новгорода с Москвой[190]190
  Орлов О. В. Литература // Очерки русской культуры XIII–XV веков. – Ч. 2. Духовная культура. – М., 1970. – С. 144.


[Закрыть].

Ориентация новгородских летописцев на прошлое, возвеличивающее Новгород и его традиции, при отсутствии чувства перспективы в борьбе за политическое превосходство с Москвой придавала новгородским текстам глубокий пессимизм.

В обстановке феодальной войны середины XV в. исключительно важное значение имела мысль о необходимости отказаться от «братоненавидения» и объединиться против внешнего врага. Условно называемый в литературе свод 1448 г., лежащий в основе Софийской I и Новгородской IV летописей, оказал влияние на развитие новгородского и общерусского летописания.

Летопись Новгородская Хронографическая – Хронографический список Летописи Новгородской IV – конца XV в. была определена А. А. Шахматовым как Новгородская V летопись. Она содержит хронографический и летописный материал (краткий хронограф, Хронографическую Александрию, Псковскую II летопись и др.). Концептуальный анализ состава сведений летописи позволил Я. С. Лурье сделать вывод о «явной связи летописца с главным «обличителем» ереси – новгородским архиепископом Геннадием»[191]191
  Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вторая половина XIV–XVI в. – Ч. 2. Л-Я. – Л., 1989. – С. 56.


[Закрыть].

Концептуальным проявлением идеи мистической связи Новгорода с «Третьим Римом» (ср. с теорией «Москва – Третий Рим», раздел I, гл. 4.5.) стала «Повесть о новгородском белом клобуке», в которой проводилась мысль о прямой связи между древнеримским христианством, византийской патриархией и духовным владыкой Новгорода. Ее автор, вероятно, дипломат и путешественник Дмитрий Герасимов старался подчеркнуть первенство Новгорода в духовном наследии Древнего Рима и Византии.

На территории Великого княжества Литовского в православной среде не ранее 1450-х гг. была написана общерусская по характеру Белорусская I летопись. В ней отразилась эволюция исторического повествования от летописной к иной – хроникальной системе изложения, более характерной для Польши и Литвы.

На основании свода 1446 г. в XVI в. в Великом княжестве Литовском были составлены второй («Хроника Великого княжества Литовского и Жемайтского) и третий («Хроника Быховца») летописные своды общегосударственного характера.

С конца XIII в. начинают вести летописные записи в Твери и Пскове. В отличие от тверского летописания, претендовавшего на общерусский характер, летописание Пскова носило по преимуществу местный деловой характер. Центральное место в нем занимали рассказы о сражениях с Ливонским орденом, описания борьбы с Новгородом и Литвой. Сообщения об общерусских событиях у псковских летописцев немногочисленны и лаконичны. Псковским летописанием руководили выборные вечевые власти, в частности, посадники. В XIV в. псковское летописание принимает регулярный характер. Составление одного из первых псковских летописных сводов, следы которого обнаруживаются в общерусском летописании, относится к концу XIV – первой половине XV в.

В Москве летописание зародилось в 1320-х гг. благодаря митрополиту Петру и князю Ивану Даниловичу Калите (ок. 1283 или 1288 – 31 марта 1340 или 1341, князь Московский с 1325, фактически с 1322). Первый Московский летописный свод предположительно датируют 1340 г. В его основу были положены записи семейного «Летописца» Ивана Калиты и «Летописца» святителя Петра (вторая половина XIII в. – 1326), первого из киевских митрополитов, имевших постоянное местопребывание в Москве (с 1325), переехавшего в Москву из Владимира на Клязьме[192]192
  Уже митрополит Максим в 1299 г. оставил Киев и поселился во Владимире на Клязьме, где с тех пор находилась митрополичья кафедра.


[Закрыть].

Роль Суздальско-Нижегородского летописания в русской культуре определила, прежде всего, одна из древнейших Лаврентьевская летопись, излагающая события до 1305 г. и названная по имени монаха Лаврентия, переписавшего ее в 1377 г. вместе с помощниками.

Тверское летописание, имевшее почти двухсотлетнюю историю, начатую при великом князе владимирском Михаиле Ярославиче Тверском, завершается с потерей Тверью независимости в 1485 г. Возвышение Твери в середине XV в. и соответственно расцвет ее летописания был недолгим.

Инициатором создания тверского летописания называют тверского епископа Симеона, служившего в главном храме Твери – соборной церкви Спаса (1285). В 1305 г. в Твери возникает великокняжеское летописание, основой для которого послужил переяславский свод 1281 г. При его написании использовались также Новгородская и Рязанская летописи и летописец князя ярославского и смоленского Федора Черного. Свод 1305 г. был продолжен и после смерти Михаила Ярославича составил свод 1319 г. Дополненный известиями местной тверской летописи он получил значение тверского великокняжеского Летописца. При князе Михаиле Александровиче, боровшемся за великое княжение Владимирское, в 1360—1370-х гг. был подготовлен новый тверской свод. В 1375–1382 гг. условиях противостояния тверского князя Москве и его вынужденного признания себя младшим братом московского князя тверское летописание прерывалось.

Тверское летописание (и, соответственно тверская версия событий) до наших дней в самостоятельном, не переработанном виде не сохранилось. Наиболее полно оно отразилось в так называемом Тверском сборнике, Рогожском летописце и Симеоновской летописи. Частично тверские известия присутствуют в летописях Воскресенской, Никоновской, Новгородской IV и Лаврентьевской.

До нашего времени Тверское летописание дошло в московской редакции. Поскольку историю, как известно, пишут победители, тверское летописание подверглось концептуально целенаправленной обработке при изложении событий. В Москве не могли согласиться с заявленной тверскими летописцами позицией о ведущей роли Твери как оплота в борьбе с татаро-монгольским игом и прославлением тверских князей как самодержцев Русской земли и мудрых государственных деятелей и военачальников.

Тверские летописные тексты по своему богатству уступали текстам новгородским. В период борьбы Тверского княжества за общерусское господство характерным текстом стало «Слово похвальное о благоверном великом князе Борисе Александровиче», написанное в середине XV в. иноком Фомой. Автор называет князя Бориса Александровича «царем» и «самодержавным государем».

Новые центры летописания продолжали традиции древнерусского летописания. Их летописи начинались с «Повести временных лет». Для определения новых реалий использовались образы прошлого. Так, татары отождествлялись в летописи с половцами, а призывы киевского летописца к объединению Руси в борьбе со степью воспринимались как призывы к борьбе с татарским игом («Повесть об Едигее», 1404 г.).

Сохранение древнерусских традиций летописания предостерегало местное летописание от приобретения им узко областного характера.

Московское княжество, набирая силу с конца XIV в. ив первой половине XV в., становилось общерусским центром, а Москва – центром русского летописания. Функции общерусского летописного свода выполнил свод митрополита Киприана 1408 г. Его списком была погибшая в московском пожаре 1812 г. Троицкая летопись. В своде Киприана в переработанном виде использовались летописи Твери, Новгорода Великого, Ростова, Смоленска, Нижнего Новгорода, Рязани, а также раннее летописание Москвы и входивших в состав Литвы княжеств, подчиненных в церковном отношении митрополиту.

Московское летописание 1470-х гг. при Иване III Васильевиче выражало идею единодержавия. Приоритет, отдаваемый властью московскому летописанию, позволял московским летописцам взять на себя представление официальной позиции и заложить основание государственному летописанию.

В основе официального летописания конца XV–XVI вв. был Лицевой Московский великокняжеский свод 1479 г. Его более позднюю редакцию представляет Лицевой Московский великокняжеский свод конца XV в.

Об официальном характере московского летописания свидетельствуют известия о присоединении к Москве Твери (1485), взятии Казани (1487), столкновениях Ивана III с братьями. В рассказе о стоянии на Угре виновниками нашествия названы братья Ивана III, ответственность возложена на дурных советников – «предателей христианских», попавших ко времени написания текста в опалу.

К концу XV в. преобладание Москвы становится очевидным и общепризнанным. «Возвышение Москвы было связано с расцветом витиеватой и украшенной манеры литературного изложения, именуемого обычно «плетением словес». Такая манера пришла на Русь отчасти из-за рубежа («второе южнославянское влияние») и хорошо послужила литературному возвеличиванию Москвы. Утверждение новой манеры способствовало обострению интереса к вопросам стиля и к развитию литературного языка. С другой стороны, тверская, и особенно новгородская, литература противопоставляла московскому украшенному стилю деловитое и лаконичное изложение, тесно связанное с живой речью и ее афористичностью. В конечном счете, обе эти стилистические тенденции сливаются в лучших произведениях XV–XVI вв.»[193]193
  Орлов О. В. Литература // Очерки русской культуры XIII–XV веков. – Ч. 2. Духовная культура. – М., 1970. – С. 119.


[Закрыть]

С обретением московским великокняжеским летописанием общерусского и официального характера и статуса в русском летописании проявляются две тенденции.

С одной стороны, с расцветом московского летописания одновременно наблюдалось угасание летописания соперников Москвы в качестве общероссийского: новгородского к 1470-м гг., тверского к 1480-х гг., а также местного летописания, которое некоторое время еще продолжало существовать, например, псковское (до XVI в. включительно).

С другой стороны, в регионах, не оппозиционных Москве, наблюдалась тенденция сочетания концептуально-общероссийского характера летописей и фиксирования местных интересов, включение в тексты сведений о своем крае. Эту тенденцию отразила Устюжская летопись XVI в., которую также называют Устюжским летописцем, Устюжским летописным сводом или Архангелогородским летописцем. Эта ветвь летописания продолжала существовать в XVII в. и даже в конце XVIII в., когда в Устюге был составлен летописец Л. Я. Вологдиным.

Общерусский характер в целом имеет и другая летопись северорусского происхождения – Холмогорская, составленная в середине XVI в. В ней также важное место занимают известия, относящиеся к Русскому Северу. В заключительной части свода, события в котором доведены до 1558 г., эти сведения становятся особенно обильными и локализуются Холмогорами и Двинской землей.

Хотя, в целом, концептуальную основу летописей Русского Севера характеризует понимание летописцами необходимости сочетания общегосударственных и местных интересов, тем не менее, там велось и независимое от великокняжеской власти летописание, в свою очередь, оказавшее влияние на русское летописание.

Соединение в летописи общерусских и местных материалов отражало взгляды составителей. Помимо летописей они привлекали и другие важные в мировоззренческом отношении памятники: Сказание о князьях Владимирских, Повесть о Флорентийском соборе Симеона Суздальского, «Просветитель» Иосифа Волоцкого, Послание Филофея Мисюрю Мунехину «на звездочетцев» и пр.

В конце XVI в. в Соловецком монастыре был составлен Соловецкий летописец. Другая летопись – свод 1472 г., составленный в Кирилло-Белозерском монастыре, которую отличала независимая от великокняжеской власти позиция, позднее легла в основу Ермолинской[194]194
  Летопись включала ряд известий о строительной деятельности русского архитектора и строителя В. Д. Ермолина в 1462–1472 гг.


[Закрыть] летописи и Сокращенных сводов конца XV в.

В текстах этих летописей Московский князь признавался великим государем, однако летописцами осуждались жестокости правителя и злоупотребления вельмож. В Ермолинской летописи летописец позволил себе нелицеприятные суждения о великокняжеской политике, в частности он включил рассказ о жестокой казни серпуховских дворян, совершенной по приказу Василия II Темного в великий пост в 6970 (1462) г. и последовавшей вслед за этим смерти Василия II Темного.

Московские великокняжеские (затем царские) летописи с этого времени приобрели общегосударственный официальный статус и централизованный характер. Их статус отражал положение Москвы в Русском централизованном государстве. В 1547 г. Иван IV был объявлен «царем всея Руси», коронован «шапкой Мономаха». В связи с этим был составлен специальный «Чин венчания». Во вступлении к нему использовалось «Сказание о князьях Владимирских», идеи которого оказали влияние, как на летописание, так и на «Степенную книгу» (XVI в.) и «Государев родословец».

К середине 1560-х гг. в Москве был создан целый ряд летописных памятников. Крупнейшим памятником русского летописания XVI в. была Никоновская летопись или как ее еще называют – летописный свод митрополита Даниила. Ее редактор-составитель крупный писатель, церковный и политический деятель русского Средневековья митрополит Даниил (1522–1539) в составленной им обширной компиляции использовал местные летописцы, повести, сказания, жития святых, записи народного эпоса, архивные документы. Он обработал Симеоновскую, Иоасафовскую, Новгородскую Хронографическую летописи.

Даниил давал историческое обоснование вопросам, которые являлись предметом обсуждения церковного собора 1531 г.: о праве монастырей на владение селами, о законности поставления русского митрополита без санкции константинопольского патриарха, о борьбе с ересью. Он последовательно проводил идеи интересов церкви, союза светской и духовной власти, поддерживал политику великого князя Василия III.

Крупнейшая после Никоновской летописи была Воскресенская, памятник московского летописания XVI в. А. А. Шахматов считал, что в основе Воскресенской летописи лежал Летописный Московский великокняжеский свод 1479 г.

«Летописец начала царства царя и великого князя Ивана Васильевича всея Руси» – официальная летопись, в которой излагались события первых двадцати лет княжения Ивана IV. Ее составили в связи с победой над Казанским ханством. Она неоднократно редактировалась. В редакции 1556 г. возвеличивался А. Ф. Адашев, который признавался составителем летописи, и были включены проекты адашевских реформ, давалась критика своевольному боярству.

Самым крупным летописно-хронографическим произведением отечественного Средневековья стал Летописный Лицевой свод XVI в. История человечества описывается в нем в виде смены великих царств. Венцом развития изображалось царствование самого Ивана IV, которому посвящен последний десятый том, охватывающий события 1535–1567 гг. Исторический процесс излагается в соответствии с концепцией укрепления самодержавной власти царя и представлением о том, что Русь является наследницей древних монархий, оплотом православия.

Свод создавался по заказу Ивана IV в Александровской слободе в 1568–1576 гг., ставшей во времена опричнины политическим центром Русского государства, постоянной резиденцией царя. В 1575 г. в изложение истории царствования Грозного по указанию царя с целью оправдания расправ были внесены материалы против лиц, которые подверглись опалам и казням во времена опричного террора.

Летопись называлась «Лицевой свод», поскольку ее текст был иллюстрирован, написан «в лицах». Он дошел до нас в десяти роскошных томах, где почти каждая страница украшена миниатюрами (всего более 16 000 искусных миниатюр). Великолепная бумага для свода была специально закуплена во Франции из королевских запасов[195]195
  На такой бумаге писали французские короли Карл IX (1550–1574), Генрих III (1551–1589) и королева Екатерина Медичи (1519–1589), жена Генриха II.


[Закрыть].

Работа над сводом не была завершена. После 1576 г. в связи с общегосударственными потрясениями, официальное летописание прекращается на несколько десятилетий и восстанавливается, но уже в иных формах к концу XVI – началу XVII вв.

Задачу представить летописание в единой системе не одно столетие решали выдающиеся историки: А. А. Шахматов, И. А. Тихомиров, М. Д. Приселков, А. Н. Насонов, Д. С. Лихачев, Я. С. Лурье, М. Н. Тихомиров, А. Г. Кузьмин, В. И. Корецкий и др.