Текст книги "Живописная Кабардино-Балкария. Занимательное путешествие с авторами и героями книг по республике, которую называют жемчужиной Кавказа"

Справа видны скалы, пики и башни двух вершин Скалистого хребта – Алмалы-кая и Наужидзе, или «зубья бабушки». (Алмалы-кая в переводе с балкарского «яблочная скала»: алмалы – «яблочный», кая – «скала»). Желтые скалы этого горного отрога, расположенного в районе поселка Былым, при освещении ярким солнцем и впрямь ассоциируются со спелым яблоком. Ну а другое название – «зубья бабушки» – во второй половине пятидесятых годов прошлого века трансформировалось в «тещины зубы». (Осыпавшиеся пики отрога действительно чем-то напоминают гнилые зубы, вызывающие кое у кого вполне обоснованные сравнения. – Авт.)

Эта новая, самая широкая на пути горная котловина Сары-Тюз разработана Баксаном и двумя его притоками – левым Гижгит и правым Гестенты. Ее большие речные террасы падают уступами. Работа трех названных рек в течение геологических эпох создала оригинальный ландшафт этой горной котловины. Вместо зеленых живых долин, выше и ниже по течению Баксана, в этой котловине развертываются суровые и дикие виды. В то время как и севернее, и южнее в долине Баксана выпадает осадков в среднем от 600 до 700 мм в год, котловина Сары-Тюз крайне засушлива. Она является частью той общей продольной долины или цепи котловины, которая располагается на северных склонах Большого Кавказа, между Скалистым и Боковым хребтами, на всем протяжении от Эльбруса на западе до Военно-Грузинской дороги на востоке. Оба названные хребта настолько высоки, что преграждают движение облаков, идущих с севера и юга. А сама долина между двумя хребтами очень глубока. Поэтому здесь всю летнюю пору года стоит ясная погода» [30]30
  Анисимов С. Кабардино-Балкария. С. 43–44.


[Закрыть].

О городе горняков Тырныаузе, проблемах некогда процветавшего горно-металлургического комбината, добывавшего вольфрам и молибден, коротко сказано в главе «Приэльбрусье». Едем дальше по Баксанскому ущелью. Сразу за Тырныаузом долина довольно резко сужается, и вскоре перед нами предстает во всей своей красе «дикая и глубокая теснина – Эльджурту, тождественная с Дарьяльским ущельем Терека на Военно-Грузинской дороге. По своей мрачной красоте это одно из интереснейших мест на всем пути. Кажется, что гранитные стены совсем преграждают впереди дорогу. Стены ущелья так смыкаются, что глаз не различает просвета. Они встают километра на полтора вверх. Изломы скал и их скульптурные формы одна интереснее другой, строги и гармоничны. Великолепным украшением всей картины служат сохранившиеся на всех недосягаемых для человека местах горные сосны»[31]31
  Там же. С. 46.


[Закрыть].

Далее автор упоминает укрепление, которое замыкало проход через Эльджурту, уточняя, что в нем «сидели средневековые хищники. С этим замком в балкарском эпосе связывается сказание о княгине Гошага, в чем-то перекликающееся с легендой Лермонтова о замке Тамары». Нам остается лишь посочувствовать путешественнику Сергею Анисимову, вынужденному давать идеологические оценки историческим памятникам, но по-иному в те «светлые» тридцатые писать было просто нельзя. Мы же обратимся к запискам братьев Нарышкиных: «…На правом берегу Баксана виднеются груды камней, обозначающих старинные кладбища и другие следы прежнего жительства; поэтому можно предполагать, что местность эта гораздо более была населена в старину. По преданию туземцев, предки их балкарцы, уступая натиску кабардинцев, постоянно занимали эти ущелья, продвигаясь все выше и выше к перевалу и не встречая нигде никакого населения, а только в некоторых местах развалины укреплений или жилищ, большей частью на высотах.

Около этих груд находится небольшое здание каменной постройки в виде часовни, сложенное из крупного булыжника, связанного известковым цементом, а внутри обмазанное известкой. Крыша с сильною покатостью составлена из тонких каменных плит наподобие черепицы, но сложенных весьма неправильно. Здание это имеет вид прямоугольника. Длина его до двух сажень, ширина около сажени. На полтора аршина от земли в нем пробиты два продолговатых окна, одно в аршин вышиною, другое же поменьше треугольной формы. …С трудом проникнув во внутрь этого здания, я увидел, что оно построено над склепом, теперь уже в одном месте проломанном, но, несмотря на это, довольно хорошо сохранившемся. В самом склепе, так же сложенном из камня, связанного цементом и имеющем глубину одну сажень, а длиною около полторы, я нашел хорошо сохранившиеся выдолбленные из соснового дерева гробы, из которых кости были вынуты и лежали в беспорядке в разных местах посреди груд обвалившейся извести, камня и прочего. Несмотря на все старания, я не нашел здесь ничего замечательного кроме нескольких железных гвоздей от гробов. Одна только человеческая берцовая кость поразила меня своею необыкновенною величиною. Мне хотелось взять ее с собою и показать специалистам, но, видя, что окружающие меня туземцы не сочувствуют моей любознательности, я оставил это намерение. Внутри памятника на стене в некоторых местах я заметил изображение оленей, сделанных весьма неправильно, и очевидно, в то время, когда известка не успела еще высохнуть. Снаружи возле самого окна (большего) заметно такое же очертание руки. К этому памятнику относится следующее, сообщенное мне туземцами, предание: Здесь жил и в этом склепе был похоронен богатырь Камгут. Жилище его или замок, следы которого заметны на противоположном берегу Баксана, господствует над окружающею местностью. Камгут принадлежал к фамилии Крым-Шамхаловых, потомки которых и теперь находятся в Карачае. В тогдашнее же время Баксанское ущелье было населено карачаевцами, которые еще не были магометанами. Камгут славился одинаково красотою, удальством и необыкновенною силою. В честь его, а также и брата его Ханчау-Бия и невесты его Кошеях, сложены народом песни, которые до сих пор сохраняются. Он умер от оспы в молодых годах и был похоронен в том склепе, который я осматривал. Долгое время этот памятник служил предметом всеобщего уважения, и никто не осмеливался дотрагиваться до него. Рассказывали, что в минуты, опасные для жителей ущелья, Камгут являлся верхом в полном вооружении и тем наводил страх на врагов, а по миновании опасности неизвестно куда исчезал…»[32]32
  Отчет гг. Нарышкиных… С. 7–9.


[Закрыть].

Мавзолей князя Камгута Крымшаухалова, как и развалины крепости, принадлежащей княгине Гошаях, можно видеть и сегодня.

Как пишет исследователь Юрий Асанов, книгу которого к печати готовил один из авторов этих строк, «в прошлом у ряда народов Северного Кавказа широко была распространена и пользовалась большой популярностью лирико-эпическая песня, известная в карачаево-балкарском фольклоре как «Каншоубий», или «Плач княгини Гошаях», в адыгском – «Песня скорби Гашагах», «Песня Гашагаг». Ряд ее персонажей – «реальные лица, имена которых в связи с теми или иными имевшими место событиями упоминаются в документах первой половины XVII века». И самое главное – «произведение это, представляющее собой лирико-эпическую повесть, в жанровом отношении сродни «Слову о полке Игореве». А «плач» княгини Гошаях стоит в одном ряду с «плачем» Ярославны»[33]33
  Асанов Ю. Н. «Песня-поэма «Каншаубий», или «Плач княгини Гошаях». Нальчик: Эль-Фа, 1996. С. 4, 97, 114.


[Закрыть]. Не здесь и не нам уточнять этническую принадлежность тех или иных персонажей, главное другое – по своей внутренней сути произведение, отражающее глубинные человеческие чувства, наднационально. Вот лишь один из фольклорных вариантов.

…К Гашагаг, жене Каншаубия, приехала в гости ее младшая сестра, которую за светло-зеленые очи звали Гашанага. Увидела она Каншоубия – красивого, опрятного, отлично владеющего конем и оружием – и полюбила его. Попросила Гашанага у Гашагаг ее платье, чтобы поглядеть, узнает ли ее муж сестры. В первый день Каншаубий отошел в сторону, и во второй не коснулся родственницы жены, а на третий раз не сдержался, провел с ней ночь. Перед отъездом плеснула Гашанага на бороду Каншаубия наговорным зельем и стали выпадать у него волосы, слезать кожа. Поехал тогда Каншаубий к сестре жены, желая излечиться, да и остался с ней навсегда. А Гашагаг, оплакивая свою судьбу, сложила горестную песню…

А вот что явствует из публикации Н. П. Тульчинского[34]34
  Тульчинский Н. П. Поэмы, легенды, песни, сказки и пословицы горских татар Нальчикского округа Терской области // Терский сборник. Владикавказ, 1904. Вып. 6. С. 249–259.


[Закрыть]. Второй сын Бекмурзы Крымшамхалова Камгут воспитывался в Кабарде у князей Бибертовых и «был пленен необыкновенной красотой малолетней дочери своих воспитателей по имени Гошиах, которую он во что бы то ни стало решил похитить, вырастить, а потом жениться на ней». В одну из конных прогулок Камгут «вместе с Гошиах умчался к себе, в аул Эль-Джурт», устроил для малолетней красавицы хижину в земле, поручил ее попечению одной старушки и вскоре она «расцвела в пышную розу». Но счастье обошло стороной Камгута, чьи «доблести прогремели по всей окрестности», – сразила его черная оспа…

После смерти Камгута «прельстился необыкновенной красотою Гошиах» Каншоубий, но и ему не суждено было обрести счастье с красавицей… История эта длинная, приводить ее не здесь, главное, что злосчастная Гошиах провела свою недолгую жизнь в сплошных страданиях, отразила их в своей песне, заслужив сочувствие. Посочувствуйте и вы ей, проезжая мимо этих мест…

На скрещении притоков Баксана Адыр-су и Сылтрана расположена альпийская котловина, на которой и разместилось селение Верхний Баксан, бывшее Урусбиево. И наверное, именно сейчас уместно сделать небольшой экскурс в историю этих мест. Вот что писал знаменитый кавказовед Леонид Лавров: «Нынешнее население Баксанского ущелья было известно до революции под названием урусбиевцев, так как во главе их стояли феодалы Урусбиевы, выводившие свой род от бизингиевских феодалов Суншевых. Старейшим известием об урусбиевцах является балкарская надпись 1715 г., вырезанная на каменной плитке. Надпись гласит, что кабардинский князь Аслан-бек Кайтуко вместе с некоторыми дигорскими и, кажется, балкарскими феодалами согласился на предоставление Исмаилу Урусбию некой территории в восточной части нынешней Кабардино-Балкарской АССР, скорее всего в районе горы Кашкатау, где еще недавно стоял мавзолей, который приписывали предку Урусбиевых. Среди балкарских «волостей», перечисленных и частично описанных в документе 1743 г., нет известий об урусбиевцах, но зато говорится о какой-то «волости Хусыр», которая упоминается между «волостями» Хулам и Малкар. Дальнейшие исследования покажут: не скрывается ли под Хусыром область, которую тогда занимали урусбиевцы? Во всяком случае, их еще не было в Баксанском ущелье, которое в 1743 г. оказалось временно занято сванами. О появлении урусбиевцев в этом ущелье становится известно в начале 1780-х годов, когда Я. Рейнеггс в своем сочинении отметил: «На баксанских горах… пасут (скот) 160 бедняков племени Орузпи».

Я. Рейнеггс сообщает, что урусбиевцы в это время платили дань кабардинским князьям. По сведениям, после переселения Урусбиевых на р. Баксан были переселены туда же остававшиеся в Бызынгы их подвластные. К ним присоединились выходцы из других районов, и население скоро увеличилось. Вскоре возник конфликт между урусбиевцами, с одной стороны, и кабардинскими князьями Атажукиными – с другой. Начались военные действия. Атажукиным помогали чегемские таубии Баресбиевы и Келеметовы. Предания рисуют гибель в этой борьбе Тугузака Келеметова, ранение Басията Баресбиева и отступление Атажукиных. По другому преданию, чегемцы во главе с Балкароковым отвоевали у урусбиевцев нынешнее с. Былым, которое с тех пор стало считаться владением Балкароковых. Очевидно, борьба закончилась не в пользу урусбиевцев»[35]35
  Лавров Л. И. Карачай и Балкария до 30-х годов XIX века // Балкария: страницы прошлого. Вып. 2. Нальчик: Издательство М. и В. Котляровых, 2005. С. 60–61


[Закрыть].

Как совершенно справедливо отмечает Исмаил Мизиев, «ни один рассказ об Эльбрусе и его окрестностях не может быть сколь-нибудь полным без хотя бы беглого рассказа о старинном и влиятельном семействе Урусбиевых, владевших Баксанским ущельем. Дом Урусбиевых получил широкую известность в культурно-просветительских и научных кругах на Кавказе и в России. …Активная деятельность Урусбиевых может быть начата с Мырза-кула, который вместе с правителем Карачая (Олием Карачая) Исламом Крымшаухаловым помогал Емануелю организовать группу проводников для покорения Эльбруса.

Дело своего отца достойно продолжали его сыновья – Хамзат, Магомет и Измаил Урусбиевы, мать которых была сестрой Ислама Крымшаухалова»[36]36
  Мизиев И. М. Следы на Эльбрусе. Ставрополь, 2000. С. 112–113.


[Закрыть]. Наиболее известен из них Исмаил Мирзакулович, чья личность запечатлена в трудах многих путешественников, ученых, писателей, композиторов, художников, побывавших во второй половине XIX века в Приэльбрусье. Благодаря исследованиям Тамары Биттировой, составителя, комментатора, автора предисловий интереснейшего двухтомника «Карачаево-балкарские деятели культуры конца XIX – начала XX в.», мы сегодня знаем, что И. М. Урусбиев родился в 1829 году, «получил образование в медресе – читал по-арабски. Знал, помимо родного, кабардинский, сванский, осетинский, русский языки. С юных лет Исмаил живо интересовался жизнью, бытом, культурой соседних народов… был прекрасным знатоком фольклора, истории, культуры народов Северного Кавказа и придавал исключительно большое значение ознакомлению других народов с духовным богатством карачаевцев и балкарцев. Эти цели он и преследовал, когда, услышав о приезде на воды известных деятелей культуры России, встречался с ними, знакомил их с музыкой, песнями, легендами Балкарии, Карачая, Кабарды»[37]37
  Урусбиевы и история культуры Балкарии // Карачаево-балкарские деятели культуры конца XIX – начала XX в.: Избранное в двух томах. Нальчик: Эльбрус, 1993. Т. 1. С. 27–28.


[Закрыть].

А вот с каким восторгом описывают «могучую, как бы из железа скованную фигуру Измаила Урусбиева» неоднократно уже цитируемые нами авторы очерка «У подошвы Эльбруса» И. Иванюков и М. Ковалевский: «Его статная фигура дышит жизнью и цветущим здоровьем. Князь не помнит, был ли он когда болен. Вся жизнь его прошла на Кавказе; в Петербург и Москву ездил один раз и ненадолго. Ни в какой школе князь не учился, читает только по-арабски и тем не менее имеет весьма обстоятельные сведения по истории. Книги читают ему сыновья, когда приезжают в аул. Князь отличный знаток народных преданий и легенд, и голова его кишит гипотезами о заселении Кавказа и об его прошлых судьбах. Память у князя феноменальная; однажды, беседуя с нами о русской литературе, он, в доказательство своей мысли, цитировал несколько мест из Добролюбова. У горских татар нет имени более популярного, как имя Измаила Урусбиева. «Кто может сделать лучше Измаила», «во всем Измаил первый» – вот выражения, которые мы обыкновенно слышали от татар, когда речь заходила о князе. Он первый джигит, первый танцор, первый музыкант, первый кузнец, первый сапожник, столяр и токарь и мн. др. Особенно же преклоняются татары пред его находчивостью и умом. Князь любит горских татар и несколько идеализирует их. В отношениях его к народу необычайная простота. Двери его дома всегда настежь, и в день перебывает несколько десятков человек для совета с князем по самым пустым житейским делам. Однажды, в дождливый вечер, князь играл на кобузе, а С. И. Танеев переводил его игру на ноты; в комнату входил всякий, желавший послушать музыку; к концу вечера набралось человек до сорока; слушатели с любопытством и недоумением смотрели на нотные знаки и приходили в неописанное изумление и восторг, когда С. И. Танеев напевал, по записанным им нотам, только что сыгранную князем мелодию»[38]38
  Иванюков И., Ковалевский М. У подошвы Эльбруса // Балкария: страницы прошлого. Вып. 1. Издательство М. и В. Котляровых. Нальчик, 2005. С. 37–38.


[Закрыть].

Сергей Иванович Танеев (1856–1015) – тот самый знаменитый русский композитор, пианист, профессор Московской консерватории, автор оперы «Орестея», музыкально-теоретических трудов по проблемам полифонии. С семьей Урусбиевых его связывали теплые и дружеские отношения. Вот отрывок из его датированного летом 1891 года письма к Петру Ильичу Чайковскому, привести которое здесь видится вполне уместным: «Трудно себе представить, до какой степени восхитительна эта поездка. Баксан в начале очень широк. Дорога идет то по одному, то по другому из его берегов. Мы множество раз должны переезжать через мосты, сложенные из нескольких бревнышек, в то время как река ревет, как дикий зверь, увлекая и переворачивая в своем течении огромные глыбы камней. Лошади наши будут лепиться по скалам, перед нами будут открываться зияющие пропасти, мы постоянно будем испытывать приятное чувство человека, благополучно избежавшего грозившей ему опасности. Налево от нас будут горы, покрытые вечными снегами. Впереди – Эльбрус, то скрывающийся за склонами, то вновь обнаруживающийся и, по мере нашего к нему приближения, принимающий все более и более чудовищные размеры. Мы едем то голыми скалами, то лесами, где деревья необычного для нас роста, то пространствами, сплошь усеянными как бы драгоценными камнями самых ярких красок, усыпанными золотыми блестками и, как искры, рассыпающимися под ногами лошадей. Прибавь к этому горный чистый воздух, который вбираешь в себя и не можешь им надышаться, ключевую воду, в обилии попадающуюся по дороге, шашлык, который жарится из тут же зарезанного барана, и ты будешь иметь слабое представление о тех прелестях, которые представляются путникам, решившимся предпринять это путешествие»[39]39
  Цит. по: Мизиев И. М. Следы на Эльбрусе. С. 126–127.


[Закрыть].

Известный русский художник Н. А. Ярошенко летом 1882 года работал над пейзажными этюдами, которые назвал «Путевые заметки из путешествия по Кавказу». Есть среди них и созданные в Баксанском ущелье; а на карандашной зарисовке «Дом в ауле Курхуджан» даже уточнено – «Дом князя Урусбеева». Но нам в большей степени интересна работа «Песни о былом», явившаяся своеобразным итогом кавказских впечатлений художника. Вот что пишет искусствовед Владимир Прытков: «Как всегда у Ярошенко, картине предшествовала эскизная и этюдная подготовка. Весь этот подготовительный материал, хранящийся в Русском музее в Ленинграде и Полтавском художественном музее, показывает упорную работу Ярошенко, его стремление к лаконичной, выразительной композиции и поиски типичных образов горцев.

Первоначально – в наброске «Кавказский хор» (Русский музей) – Ярошенко задумал картину как простую жанровую сцену. Князь сидит в мягком кресле и поет вместе со стоящими позади него горцами. Мальчик-горец подает ему длинную трубку. В этом эскизе, представляющем чисто этнографический интерес, сквозит лишь слабый проблеск будущей картины. Далек еще от картины и эскиз Полтавского музея. И только в третьем эскизе, хранящемся в Русском музее, Ярошенко сумел преодолеть узкий бытовизм первых эскизов. Здесь князь сидит уже не в мягком, а в широком деревянном кресле, как-то тяжело опустившись в него и глубоко задумавшись. Сидящий, скрестив ноги, народный певец поет героические песни о былом, которым внимают и князь, и группа горцев позади него, и старец в чалме, сидящий у очага. Пламя очага освещает колеблющимся светом их лица и фигуры, отбрасывая на стены сакли длинные тени. Найдя удовлетворившее его решение композиции, художник делает этюды (два карандашных этюда к фигуре князя находятся в Полтавском художественном музее), а в 1894 году заканчивает картину.

На картине изображена большая сакля князя, скудно украшенная висящим на стене оружием. В центре сидит, поджав под себя ноги, народный певец и, мерно покачиваясь в ритм песне, сопровождая исполнение выразительными жестами, поет про былую славу Кавказа, о героических подвигах предков. За ним стоит группа горцев в национальных костюмах, с кинжалами у пояса; на переднем плане, в широком деревянном кресле, сидит князь, а справа от него, у самого очага, – старый горец с белой чалмой на голове. Пламя очага живописными пятнами освещает всю группу людей, бросая на стены и низкий потолок сакли гигантские колеблющиеся тени. Выдержанная в мрачном, коричневом тоне, своеобразная по освещению картина романтична по самому своему замыслу. Вольнолюбивые мечты кавказских народов о свободе, о сохранении и развитии своих национальных особенностей, не осуществимые в условиях развивающегося капиталистического царского строя, выразил, как нам кажется, художник в этом произведении. Можно поразиться и проявившейся в творчестве Ярошенко характерной чертой русской культуры – чувством глубокого уважения к другим народам, умением понять их национальный характер, их быт и обычаи»[40]40
  Прытков В. А. Николай Александрович Ярошенко. М.: Искусство, 1960. С. 161–162.


[Закрыть].

Краевед Е. Польская, материалы которой в середине семидесятых годов прошлого века один из авторов этих строк не раз готовил к печати на страницах газеты «Советская молодежь», убеждена, что в образе князя художник запечатлел Исмаила Мирзакуловича Урусбиева, завершившего свой земной путь, по данным Т. Биттировой, 8 мая 1888 года.

Селение Верхний Баксан расположено в устье реки Кыртык. По невероятно крутому подъему, извивающемуся серпантином, на «Ниве», вначале рычащей от негодования, а потом и закипающей от бессилия, надо подняться наверх – к перевалу, ведущему в долину реки Малка. Интересно, что у него два названия – со стороны Баксана Су-Арык (от балкарского су айры – «водораздел»), со стороны Малки – Кыртык-Ауш (кырдык с балкарского «трава», ауш – «перевал»). Действительно, это перевал через водораздел рек Баксан и Малка, и идет он по заросшим травостоем горным склонам. Практически сразу вас ожидают непередаваемые впечатления. Открывшееся травянистое плато поражает своим волшебным изумрудием, вкраплениями самых невероятных цветов – пастбища здесь обильные и неистощимые, использовались людьми с незапамятных времен. Об этом свидетельствуют многочисленные пещеры, которыми зияют склоны горы, носящей имя Уллукай (уллу с балкарского – «большой»). Во многих из них, как и в расположенных у подножия каменных мешках, чем-то напоминающих склепы, видны следы очага, встречаются человеческие кости. В эти подобия жилища пролезать надо чуть ли не ползком, зато внутри можно даже распрямиться практически в полный рост. Огромный каменный жернов также убеждает, что люди жили здесь постоянно – выращивали хлеб, пасли скот, пили нарзан, источник которого, расположенный в нижней части осыпи, не иссякает веками. Открывающаяся взору кипенно-белоснежная панама Эльбруса отсюда кажется лежащей на травяной зелени пастбищ. Сразу вспоминается описание И. Иванюкова и М. Ковалевского, побывавших в этих местах в восьмидесятых годах XIX века: «К девяти часам утра мы были на высшей точки перевала. Перед нами стояла вторая линия вечных снегов и Эльбрус во всем своем величии и великолепии. Чем ближе подходишь к этому гиганту, тем сильнее он захватывает. Кажется, будто с куполообразных шатров его виден весь мир. Как ни изумительно эффектна с Кертыкского перевала снежная цепь, с ее тысячами многогранных конусов, с ее глубокими, разнообразных форм и положений глетчерами, а все-таки Эльбрус более приковывает к себе ваш взор и как-то фантастически настраивает ваше воображение. Казалось, вечно сидел бы перед ним.

Спуском средней крутизны по дикому ущелью, окаймленному высокими горами, въехали мы к полудню в Кертыкскую долину. Правую сторону долины составляет виденная нами с перевала цепь вечных снегов, почти отвесно спускающаяся к извивающейся реке Кертык. Горы левой стороны долины покрыты роскошными бархатистыми пастбищами, над которыми высятся по крутым склонам могучие хвойные леса. С запада долину замыкает величественная гора Су-баши, грозящая сбросить с себя громадный глетчер. Из-под глетчера с шумом вырывается масса воды – это начало Кертыка, вбирающего в себя в дальнейшем течении сотни падающих с гор ручейков.

…3атем Кертык круто поворачивает на юг, и бежит в тесном ущелье вплоть до Урусбиевского аула, где впадает в Баксан. Дорога здесь, то подымаясь над пропастями, то опускаясь к реке, извивается узкою тропою в каменной стене. Нависшие над ущельем скалы едва пропускают солнечный луч. Грозно смотрят эти скалы, и кажется, вот-вот грохнутся они и раздавят вас. Ощущение жуткости от грандиозно-мрачного характера ущелья еще более усиливалось глухим ревом яростно-мечущейся реки.

…Под нами широкая Баксанская долина и множество саклей урусбиевского аула, лежащего на высоте 5200 ф. Впереди, в пурпуровом свете от заходящего солнца, цепь вечных снегов, прорываемая двумя круто подымающимися с долины ущельями рек Адыр-су и Адыл-су. С ледяных великанов сползают глетчеры сюда. Справа долина замыкается горами Тхотитау и Эльборусом; а прямо пред нами уходила в небо семью острыми конусами одна из самых красивых и высоких гор Кавказа – Курмычи-баши»[41]41
  Иванюков И., Ковалевский М. У подошвы Эльбруса // Балкария: страницы прошлого. Вып. 1. Нальчик: Издательство М. и В. Котляровых, 2005. С. 35–36.


[Закрыть].

Еще одним описанием Эльбруса, увиденным с этих мест натуралистом Георгием Подъяпольским, мы и завершим свое путешествие по Баксанскому ущелью: «Я с восхищением смотрел на величественную картину, наблюдая волшебные превращения горного колосса под лучами восходящего солнца. Краски постепенно, но непрестанно менялись, словно стекали с вершин Эльбруса одна за другой. Перехваченная седловиной, сглаженная мягкими очертаниями, огромная гора стала розоветь, несколько ниже она уже окрасилась в пурпурный цвет, а ближе к основанию – в лилово-синий. Подножье, между тем, было еще скрыто во мраке ущелья – там густо темнела ночь. А небо! Оно тоже не хотело оставаться вне этой великолепной игры красок: из бледно-бирюзового оно становилось все ярче и прозрачнее и вскоре приобрело изумительно чистый темно-голубой цвет. Но и Эльбрус, казалось, не хотел уступать – его вершина была уже оранжевой. …В ущелье повисла синь, и кое-где у утесов, словно к ним причалили белые парусники, забелели клочки утреннего живого тумана. Некоторые из этих белых облачков отрывались от утесов, плыли мимо скал и, цепляясь за них, развевались, как седые усы великанов. Воздух был чист и прозрачен, казалось, он имел не только запах, но и вкус. В это время Эльбрус начал золотиться. Время текло, и когда, наконец, порозовели стволы березок и лучи солнца, брызнув из-за горизонта, пронизали лес, …«волшебная» гора покрылась серебром, а через мгновенье стала белой как сахар. Белизна снегов великолепно подчеркивалась фоном чистейшего синего неба, венчавшего всю панораму гор в этой изумительно нежной цветовой гамме» [42]42
  Подъяпольский Г. Н. От весны до весны. Нальчик: Эльбрус, 1984. С. 8–9.


[Закрыть].

…Баксанское ущелье неотделимо от Приэльбрусья, но при подготовке этой работы (прежде всего фотоальбомов) нам пришлось пойти на такое искусственное деление, так как имеющиеся материалы не ложились в один том. Надеемся, читатель не будет излишне строг к авторам, стремящимся показать удивительное своеобразие и Баксанского ущелья, и Приэльбрусья как можно полнее, глубже, всеохватнее.

BAKSAN CANYON

Baksan canyon is considered to be a visiting card of Kabardino-Balkaria because it is the straight way to the main treasure of our land – the Elbrus. This canyon gets its beginning just over the settlement Lashkuta but the starting point of the Elbrus itinerary is Baksan – one of the towns of Kabardino-Balkaria. The canyon – as all other canyons – got the name of the river flowing through it. The road in Baksan canyon is one of the best in our republic but we think that even those who prefer great speed we’ll choose slow travelling just not to miss something interesting.

The first sightseeing is connected with the legendary figure of Kabarda Tambiev – the man who is called the forefather of the Kabardinian people. In the old guide book (1872) there is an interesting description of the place of his burial which was chosen faultlessly by the folk fantasy. It couldn’t be better. The view from the Makhogaps mountain is stunning: the whole Kabardinian plain, as well as the mountain chains on the horizon are open to your sight from here.

This place is not only picturesque and impressive but mysterious at the same time, especially when Kizburun hills are meant. The locality is said to be miraculous. It is the place of pilgrimage for archeologists and those who believe in mystic things. The hills are known as the cemetery of Moslem upright persons. One more version – it is a Scythian burial place. According to the natives the hills, from time to time, are illuminated by some unusual light. Those who, being ill, saw it, recovered. It was a true wonderful healing. The earth of the hills is always – all the year round – warm. In spring when everything in the vicinity is green the hills are yellow. You may believe it or not but these tales seem rather attractive and add some particular charm to the place.

The settlement Zayukovo (Cornel valley – from the Kabardinian) stretches to the distance of 22 km, being the most extensive settlement in the Baksan canyon. Its former name is Atazhukino that is connected with its owners – the Atazhukins, the clan of the noblemen. Izmail-bey Atazhukin – one of this family – is a remarkable person. It is he who became the hero of the poem “Izmail-bey” by the great Russian poet M. Lermontov. He is the author of the following thought: “Our ancestors’ wisdom – whose memory is sacred to everybody – gave us the advice to live under the protection of the great state of Russia”.

Another outstanding man from the Atazhukin settlement is the national hero, the sage Ghabagy Kazanoko. He is the folklore Caucasian hero, the example of wisdom, justice and valor. His word was considered the absolute authority. It was enough to refer to one of his sayings to stop the most dangerous quarrel. There is an interesting story about a beautiful newly built crypt. The situation needed the best khokh, i.e. the adequate speech to commemorate the event. Ghabagy with his khokh – “Let this crypt be always splendid outside and empty inside” – gave the paramount saying. Nowadays the monument to Ghabagy Kazanoko is set there. His face as if expresses the rightness of his own thought: “The man of valor is always in harmony with Time”.

At the turning to the settlement Kirndelen, not far from the monument to Ghabagy Kazanoko, there is one more remarkable memorial – “The Mournfull highlander” – dedicated to all the perished in wars. By the way this cross-roads marks not only the way to Kirndelen but to one of the most picturesque gorges of our mountainous land as well. It is Tizil with its unique beauties. Its rocks, grassy slopes with flowers, wonderful trees, numerous waterfalls are quite distinct even among wonderful landscapes of other gorges, ravines and canyons. The particular interest of Tizil is ancient ceramics with solar signs which are found there from time to time. One more worthy to mention point is ochre drawings on the rocks – horseman with bow, some fantastic beasts, row of obscure animals and birds – the works of the ancient painters.

But the top wonder of Tizil is a cave with an underground azure, sky-blue lake. The cave has a hidden entry: many-coloured moss with glimmering and sparkling water streaming over it reminds of a luxuriant curtain hiding the Mystery itself. The lake in the heart of the mountain is the next token of this Mystery: its incredible penetrating blueness, the shimmering reflections on the vaults, some acute solemn silence overwhelming the space make you feel awe and rapture. Who is the owner of this underground diamond?.. What Mystery is lurking here?..