Текст книги "Стамбул. Перекресток эпох, религий и культур"

Эртогрул Осман был 43-м главой Императорского дома Османов. Он скончался в сентябре 2009 года в Стамбуле – городе своих предков. Далее династию возглавил Осман Баязид Османоглу – праправнук Абдул-Меджида I. Осман Баязид стал первым членом династии, родившимся в эмиграции. В январе 2017 года шехзаде умер в Нью-Йорке, и бразды правления перешли к потомку Абдул-Хамида II – Дюндару Алиосману. Династия исчезает именно сейчас: представителей старшей ветви уже нет в живых, представители младшей ветви также мертвы либо находятся в преклонном возрасте и не имеют детей. Ни Эртогрул Осман, ни Осман Баязид, ни Дюндар Алиосман не оставили наследников.

С женщинами рода Османов дело обстоит не лучше. В 2012 году за шехзаде Эртогрулом Османом последовала принцесса Фатма Назлишах Османоглу. Она была последним членом династии, родившимся до падения Порты, и последним человеком, зарегистрированным в Книге Османской династии. Последние годы Фатма Назлишах провела в Арнавуткёе – подальше от Долмабахче. 4 февраля 1921 года – в день ее рождения – дворцовые пушки выстрелили 121 раз. 2 апреля 2012 года – в день ее смерти – по Долмабахче сновали туристы, не имевшие понятия о том, что из жизни ушла настоящая хозяйка дворца.

Младшим братом Долмабахче считается дворец Кючюксу (Гёксу) в районе Бейкоз на азиатском берегу Босфора. Здесь в пролив впадают 2 речки – Кючюксу («Маленькая вода») и Гёксу («Небесная вода»). На Гёксу некогда стояла пеньковая фабрика, принадлежавшая деду Орхана Памука. Стамбульцы окрестили эти живописные места Сладкими водами Азии. Нерваль ностальгически вспоминает поездку в Бейкоз: полтора часа мимо старинных замков с зубчатыми стенами, некогда охранявших Стамбул от вторжений из Крыма и Трапезунда, – и вот они, Сладкие воды, зеленые и спокойные – «словно великолепие дельты Нила было переведено на язык Севера, утратив при этом красочность, как иногда случается, когда переводят с греческого языка на латинский».

Изначально вдоль Кючюксу и Гёксу располагались бостанджи – гвардейцы султана, обеспечивавшие безопасность босфорского побережья. В 1752 году природа Бейкоза заворожила великого визиря Эми-на Мехмеда-пашу, и он распорядился построить здесь ялы для Махмуда I. Со временем деревянный особняк разрушился, но в 1856 году по приказу Абдул-Хамида I на его месте вырос каменный дворец.

По сравнению с прочими дворцами Кючюксу (Гёксу) невелик. В нем нет церемониальных залов, спальных покоев и гарема – зато есть пристань, ибо падишахи приезжали в Бейкоз для охоты и лодочных прогулок. Подобно другим султанским особнякам на Босфоре, Кючюксу (Гёксу) украшают картины Айвазовского. На втором этаже дворца хранится деревянный стол без единого гвоздя, искусно вырезанный юным шехзаде Абдул-Хамидом – будущим султаном Абдул-Хамидом II. Падишахи должны были владеть каким-либо ремеслом и заниматься им регулярно. Так, Сулейман I обучился ювелирному мастерству, Мехмед III освоил изготовление стрел, Ахмед I делал кольца для натягивания тетивы лука, а Абдул-Хамид II был столяром-краснодеревщиком.

Благодаря богатому внутреннему убранству и удивительно красивому резному фасаду Кючюксу (Гёксу) получила трогательное название «маленькая жемчужина Босфора». В 1990-х годах американский кинорежиссер Майкл Эптед снял резиденцию Абдул-Хамида I в боевике про Джеймса Бонда «И целого мира мало». Султанская вилла представлена как особняк, находящийся в Баку.

Сегодня «маленькая жемчужина Босфора» является одной из самых красивых и интересных достопримечательностей Стамбула. Впрочем, до Бейкоза добирается не так много туристов, как до Ортакёя, где расположен Долмабахче – старший брат Кючюксу (Гёксу).

Долмабахче стал одним из первых дворцов, возведенных в годы босфорской архитектурной лихорадки. Он слишком дорого обошелся Порте: в 1858 году – через 5 лет после завершения строительства – было объявлено о банкротстве султанской казны. Деньги были огромной проблемой для султанов. Эта проблема обострялась из-за соревнования падишахов с правителями Египта – те имели большие доходы от Суэцкого канала и потому «разбрасывали деньги» на Босфоре. Глядя на египетских вельмож, Османы и их приближенные не жалели средств, но конкурирующие стороны не обладали художественным вкусом. Стоун именует Долмабахче дорогостоящим сооружением, наполненным уродливыми артефактами (особенно гнетущими были картины, написанные под французских «академиков»). За Долмабахче на азиатском берегу Босфора появился Бейлербей – впрочем, он оказался комфортабельным. За ним последовал Чираган – тоже не столь уж плохой.

Строительство дворца Бейлербей было предсказуемо – султанам хотелось иметь летнюю резиденцию на Босфоре. Одноименный ильче в азиатской части Стамбула является одним из старейших в городе. По легенде, император Константин Великий установил тут крест (тур. istavroz), поэтому местность долгое время называлась «сады Иставроз». Район Бейлербей славился садами и цветниками – даже во второй половине XX века канцлер ФРГ Гельмут Коль приезжал сюда за вишней и артишоками. Традиция возводить в Бейлербее загородные дома османской знати началась с Мехмеда-паши – получив от Мурада III титул бейлербея (генерал-губернатора) Румелии, он распорядился поставить для себя особняк на берегу Босфора. В XVII–XVIII веках в азиатской части Стамбула, как грибы после дождя, вырастали ялы – и в 1827 году Киркор Бальян, выполняя приказ Махмуда II, построил тут летнюю резиденцию султана. Будучи деревянной, она сгорела в 1851 году, и Абдул-Азиз велел возвести на пепелище каменный дворец – что и сделали Акоп и Саркис Бальяны. В 1864 году побережье пролива украсило еще одно пышное и причудливое здание из белого мрамора.

Полы Бейлербея покрывали тростниковыми циновками из Египта, поверх которых стелили ковры из Хереке. Богато украшенные залы всегда были готовы встретить именитых гостей – в Бейлербее останавливались принц Уэльский и будущий британский король Георг V; персидский шах Насер ад-Дин; император Австро-Венгрии Франц-Иосиф I. В 1869 году в Бейлербее гостила Евгения Монтихо – жена Наполеона III (во время этого визита в Стамбул она получила пощечину от валиде-султан).

По слухам, Абдул-Азиз был неравнодушен к императрице. По воле султана москитную сетку над кроватью августейшей гостьи усеяли мельчайшим жемчугом. Евгения была восхищена Бейлербеем – вернувшись в Париж, она распорядилась сделать в Тюильри такие же окна, как в изысканном османском дворце. Сегодня их нельзя увидеть: в 1871 году Тюильри сгорел. Спустя несколько месяцев пожар случился в Бейлербее, но огонь удалось потушить.

Следующим после Бейлербея стал дворец Чираган. Его история довольно любопытна. Мурад IV, который уже в зрелом возрасте пристрастился к алкоголю, пожелал иметь тайный киоск на берегу Босфора, где он мог бы спокойно предаваться своим порокам. Когда деревянное здание было готово, падишах начал устраивать там шумные праздники с салютами и фейерверками. Ракеты взмывали ввысь, расцветали в ночи и рассыпались серебряным дождем. Ирландский писатель Йен Макдональд сравнивает их со светящимися армиями, которые сражались над Стамбулом. Праздничные огни напоминали батальоны сверкающих сипахов и пылающих янычар. Небо взрывалось – и в один обжигающий момент вспыхивало так, будто свет всех звезд долетел до Стамбула.

Традиция запускать салюты над Босфором существует и поныне. Одним из наиболее красивых стал фейерверк по случаю открытия долгожданного третьего моста через пролив – моста Султана Селима Явуза – 26 августа 2016 года. Также ежегодно 29 октября подобным образом в Турции отмечается День Республики. Любовь жителей османской столицы к пламени и массовым торжествам восходит к древней восточной традиции огнепоклонения. Восторг обывателей от таких зрелищ всегда был огромен и сопровождал все значимые события городской истории – а также служил неиссякаемым источником слухов, шуток и каламбуров. Соответственно, в первой половине XVII века стамбульцы быстро поняли, чем занимается их правитель Мурад, – и назвали особняк персидским словом «чираган», что означало «огонь».

Дочь Мурада IV, Кайя, не меньше отца любившая веселье и получившая киоск по наследству, превратила его в полноценный сарай – дворец, который сгорел после очередного праздника в конце XVII века. В середине XVIII века Махмуд I приказал восстановить Чираган. Потомки Махмуда – Селим III и Мустафа IV – хотели существенно переделать дворец, но не успели: Селима свергли янычары, а Мустафу убили по приказу Махмуда II.

Махмуд II, слывший просвещенным монархом, открыто выражал недовольство Топкапы. Однажды астролог султана предсказал, что тот будет жить, пока будет строить дворцы. Махмуд серьезно отнесся к этим словам. Во всех красивых бухтах Босфора он распорядился ставить киоски и сараи. Всего было возведено 57 дворцов, последним из них стал Чираган. Впрочем, и Махмуду не удалось закончить строительство Чирагана – в 1839 году работы были приостановлены из-за нехватки денег. Вскоре падишах умер – и по Стамбулу долго ходили слухи, что старое пророчество сбылось.

Сын Махмуда II, Абдул-Меджид I, потратил казну на самый многочисленный в истории Турции гарем (насчитывавший 900 наложниц), возведение Долмабахче и Крымскую войну (1853–1856). После смерти Абдул-Меджида I наказ достроить Чираган вместе с престолом унаследовал его младший брат Абдул-Азиз. Новый падишах снес почти готовый дворец во французском стиле и изъявил желание возвести новый – в стиле мавританском. Деньги султан решил брать не из порядком опустевшей казны, а из фонда на прокладку железных дорог. Стамбульцы утверждали, что Чираган стоит на месте захоронения дервишей и потому приносит несчастье своим хозяевам.

Строительство Чирагана велось в 1863–1867 годах. Абдул-Азиз не скупился: он хотел показать Европе, что Османская империя по-прежнему сильна и богата. Только на декорирование потолков ушло 14 т золота. Мрамор добывали на острове Мармара в Мраморном море. Порфир привозили из античного Пергама. Алебастр доставляли из Египта. Специально для украшения Чирагана Абдул-Азиз купил у Айвазовского целую коллекцию картин. В итоге колоссальные затраты оправдались – уже в 1869 году французская императрица Евгения восхищалась великолепием сарая и роскошью султанского двора.

Визиты императрицы в османскую столицу трудно назвать удачными: помимо оскорбления, полученного ею от валиде-султан в 1869 году, во время первого посещения Евгенией Стамбула (1862) имел место еще один неприятный инцидент. Супруга Наполеона III оценила турецкое блюдо из баклажанов и баранины – и попросила дать рецепт своему личному повару. Получив разрешение, повар Евгении вооружился весами и отправился на дворцовую кухню – откуда был с позором изгнан разъяренным поваром султана. Тот кричал вслед европейцу: «Повар повелителя османов пользуется лишь своими глазами и носом!» Французы так и не узнали заветный рецепт, но само блюдо получило название «хюнкяр бейенди» (hünkar beğendi), что значит «императрице понравилось».

Наполеон III и Евгения оказались единственными высокопоставленными гостями Чирагана. Торжественное открытие дворца, запланированное на май 1876 года, не состоялось. Абдул-Азиз отрекся от престола и через несколько дней вскрыл себе вены ножницами. По одной версии, это случилось во дворце Ферие на европейском берегу Босфора, по другой – в том же Чирагане.

Преемник Абдул-Азиза, тихий сумасшедший Мурад V, правил всего 93 дня – после чего трон перешел к его брату Абдул-Хамиду II. Мурада вместе с семьей и слугами отправили в ссылку в Чираган. 20 мая 1878 года мятежники ворвались во дворец и попытались заново возвести Мурада на престол – но бывший падишах не высказал ни малейшего желания снова возглавить государство. В 1884 году во избежание подобных бунтов его объявили мертвым, но Мурад прожил еще 20 лет. Он пил на террасе вино, разглядывал Босфор в бинокль, читал книги и музицировал с дочерьми. В 1904 году Мурад скончался, и Чираган словно умер вместе со своим последним хозяином.

В 1908 году во дворце разместился турецкий парламент, но зимой 1910 года произошло короткое замыкание в проводке, и Чираган выгорел изнутри. Попытки снести мощные стены оканчивались безуспешно. Обугленный остов султанской резиденции простоял на берегу Босфора до 1987 года, пока международная гостиничная сеть «Kempinski» не решила превратить Чираган в отель. Дворец реставрировали 20 лет. Открытие 5-звездочного «Çırağan Palace Kempinski Istanbul» состоялось в 2007 году, хотя изначально его запланировали на май 2006 года – ровно 130 лет спустя после даты, намеченной Абдул-Азизом.

Рядом с Чираганом находится Йылдыз («Звездный дворец») – главная султанская резиденция со времен Абдул-Хамида II. Он переселился в Йылдыз, опасаясь нападения на Долмабахче флота вражеского государства (например, России). Кинросс связывает переезд со страхами, терзавшими падишаха. По мнению историка, Абдул-Хамид не любил Долмабахче, «пышная роскошь которого отражалась в прозрачных морских водах». Для уединения монарха больше подходил Звездный павильон – один из многочисленных султанских киосков на берегах Босфора.

Абдул-Хамид снес близлежащие дома и присвоил себе соседние земельные участки, включая два христианских кладбища. Йылдыз, по словам Кинросса, превратился в «бессистемный комплекс из павильонов и шале, секретариатов и правительственных зданий, казарм и сторожевых помещений».

Итальянский архитектор Раймондо д’Аронко и Бальяны разбили вокруг Йылдыза огромный парк. Потолок церемониального зала украсили россыпью золотых звезд, а пол устлали шелковым ковром ручной работы. Мрамор, перламутр, хрусталь и фарфор снова везли в Стамбул со всех концов Османской империи. Каждый правитель Порты, затевая грандиозное строительство, желал походить на Сулеймана Великолепного – при котором, по легенде, лед для нужд дворцовой кухни поставляли из обиталища древних богов – с вершины горы Олимп.

Невзирая на окружавшую его роскошь, Абдул-Хамид II не был счастлив. Тревожный и подозрительный, он развязал в стране полицейский террор (говорили, что одна половина Стамбула шпионит за другой) и усилил цензуру (писать о политических убийствах запрещалось; распространенным наказанием за преступления печати являлась смертная казнь). Редакторы старались избегать криминальных новостей – ибо, читая их, султан становился беспокойным. При этом Абдул-Хамид обожал детективы Конан-Дойла – он наградил писателя орденом Меджидие II степени и гордился книгой с его автографом. Шерлок Холмс был любимым литературным героем падишаха.

Представители стамбульской прессы могли только позавидовать Конан-Дойлу. Марк Твен насмешливо отмечает, что при Абдул-Хамиде с изданием газет были связаны «кое-какие неудобства». Одни газеты закрывали, в редакции других великий визирь посылал сообщения, подлежавшие обязательной публикации. Вместо реального освещения политической ситуации журналисты штамповали заказные новости.

Знаменитый турецкий литератор Ахмед Расим вспоминал, как в конце 1880-х годов его, молодого сотрудника газеты «Saadet» («Счастье»), привезли прямо из издательства к султанскому министру. Тот с порога осыпал юношу угрозами и оскорблениями. Позже оказалось, что чиновники перепутали Расима с автором неких «крамольных» стихов. Когда ошибка выяснилась, министр дал журналисту 5 лир и предложил «помалкивать». Расим вернулся на улицу Бабы-Али, где располагались редакции стамбульских газет.

Потворствуя полицейскому беспределу и ужесточив цензуру, Абдул-Хамид II параллельно увеличил количество и размер налогов. Однако он неумолимо утрачивал контроль над целыми регионами своего государства. Так, проиграв Русско-турецкую войну (1877–1878) и заключив Сан-Стефанский мирный договор, Турция фактически лишилась Балкан, Кипра и части Греции.

Подобно своим предкам, охваченным босфорской строительной лихорадкой, Абдул-Хамид был заражен лихорадкой железнодорожной. Султан любил транспортные магистрали и прокладывал их по всему Ближнему Востоку. Сирия до сих пор пользуется инфраструктурой ха-мидийской эпохи. Среди самых известных проектов падишаха – Багдадская и Хиджазская железные дороги. Первая протянулась из Кувейта в Стамбул, вторая связала Багдад и Мекку.[47]47
  Подробнее о Хиджазской железной дороге см.: Кича М. Мекка. Биография загадочного города. – М.: Бомбора, 2019.


[Закрыть]

Железнодорожные проекты Абдул-Хамида II приносили пользу арабам, немецким концессионерам и вообще кому угодно, но только не Порте. Развитие инфраструктуры требовало немалых денег, и османское государство стремительно беднело. В 1885–1886 годах оно лишилось Восточной Румелии и Крита. Торговля и промышленность приходили в упадок, бюрократический аппарат увеличивался. В 1882 году Оттоманская империя объявила себя банкротом и прекратила выплаты по государственным займам. Некогда Блистательная, Порта слабела на глазах. Страну сотрясали жесточайшие погромы, от которых страдало христианское население – болгары, греки, македонцы и армяне. Одной из наиболее кровавых вех правления Абдул-Хамида II стали 1894–1896 годы – они известны как годы первой волны геноцида армян в Османской империи. За это султана нарекли Проклятым и Великим убийцей.

Несмотря на безжалостное подавление инакомыслия, дело доходило до откровенных курьезов. Так, мнительный и суеверный Абдул-Хамид отказался присутствовать на выступлении великой французской актрисы Сары Бернар: в спектакле она изображала на сцене смерть, и султан счел это дурным знаком. Падишах запретил издавать полный перевод «Гамлета» – ему не нравилось, что в пьесе убивают короля. Это вызвало широкую популярность пьесы среди столичных оппозиционеров и диссидентов.

Многие представители анти-хамидийски настроенной интеллигенции покидали Стамбул. Талантливый и блестяще образованный великий визирь Хайреддин-паша был отстранен от должности: Абдул-Хамид поверил доносу, в котором утверждалось, что паша не знает турецкого языка и действует в интересах Франции, стремясь разрушить Порту и создать вместо нее арабское государство. (Великий визирь долго жил во Франции и Тунисе, где в совершенстве овладел французским и арабским языками.)

Воду для Абдул-Хамида брали из источника в Белградском лесу, ибо некий прорицатель объявил его безопасным от заражения чумой и холерой. (Сегодня вода из этого источника в память о падишахе называется «Хамидие» («Hamidiye»).) В империи было запрещено электричество: по слухам, султан не видел разницы между динамо и динамитом. Он страдал паранойей, мучился от ночных кошмаров, боялся покидать Йылдыз, не расставался с револьвером и пил кофе в одном из павильонов дворцового сада, оформленном как обычное кафе – только за столиками сидели телохранители в штатском.

Английские и французские журналы и газеты пестрели карикатурами на Абдул-Хамида, подчеркивавшими его кровожадность и трусливость. Гамсун рассказывает известную европейскую сплетню. Согласно ей, нервный падишах всегда держал у кровати нож. Когда его супруга пошевелилась во сне, Абдул-Хамид вскочил в ужасе и вонзил в нее нож. «Не велика важность – проткнул одну, давай сюда другую! Ведь у него еще 299 жен в запасе!» – иронизирует Гамсун. Сплетня имела под собой реальное основание – английский путешественник Джордж Дорис вспоминает историю наложницы, которую падишах застрелил в постели: одалиска позволила себе резкое движение, и султану показалось, что она хочет его задушить.

Англичанка Грейс Элисон, посетившая хамидийский Стамбул и ощутившая его удушливую атмосферу, изложила свои впечатления в статье, которую напечатали многие британские газеты. «С восшествием на престол Абдул-Хамида II музыка кончилась и прекратились забавы, – пишет Элисон. – Султан страдал маниакальным страхом смерти от руки убийцы и поэтому запретил всякие собрания, включая музыкальные представления, катания на лодках и танцы. Его правление стало периодом всеобщей скорби».

Впрочем, Абдул-Хамид был не так ужасен, как думали его противники. Отпрыск угасающей династии, он изо всех сил пытался сохранить империю. Напряженная международная обстановка, убийства родственников и традиционное восточное коварство отнюдь не способствовали душевному спокойствию падишаха. Правитель должен был опасаться даже слуг. На протяжении 30 лет его брил один и тот же цирюльник. Абдул-Хамид ценил старого брадобрея: живя в водовороте интриг и заговоров, он хотел доверять человеку, водящему бритвой по его горлу. Троих предков султана убили слуги: Мурада II отправил к праотцам повар, Мустафу Челеби – телохранитель, Ибрагима I – цирюльник.

Кинросс характеризует падишаха как несчастного человека и бесчеловечного монарха, чьи иррациональные страхи со временем переросли в манию. Бледный, молчаливый и меланхоличный Абдул-Хамид подозревал всех окружающих в измене – и потому превратил Йылдыз в крепость. На территории дворца располагались казармы для нескольких тысяч гвардейцев. На стенах были устроены наблюдательные посты с телескопами, позволявшими осматривать окрестности, включая Босфор и Золотой Рог.

Вскоре падишах уже не покидал безопасный Йылдыз. В первую очередь это отразилось на традиционном пятничном выезде султана в мечеть – данное мероприятие, по остроумному замечанию Гудвина, превратилось в стремительный бросок. Специально для Абдул-Хамида за воротами Йылдыза возвели Йылдыз Хамидие (она стала последней имперской мечетью Стамбула). Впрочем, это не помешало активистам армянской партии «Дашнакцутюн» совершить покушение на султана.

Французский историк Раймон Кеворкян рассказывает, что при подготовке операции боевики столкнулись с серьезными трудностями. Султан выезжал из Йылдыза дважды в год – на празднование Курбан-байрама и получение почестей от государственных органов. Обе церемонии проходили в Долмабахче, и падишаха сопровождали сотни вооруженных людей.

Посещение султаном мечети было грандиозным событием для столицы. Гамсун стал очевидцем еженедельного пятничного визита Абдул-Хамида II в Йылдыз Хамидие – и был поражен количеством присутствующих. Бесчисленные полки всех подвластных правителю земель маршировали под барабанный бой. Солнце зажигало огонь в золоте и серебре мундиров, в орденах, штыках, трубах и инструментах военных оркестров. В торжестве участвовали представители стамбульской аристократии, исполинского роста евнухи, уланы на белых лошадях, албанские пехотинцы, офицеры в фесках, чернокожие слуги, полковые муллы с саблями, невозмутимые курды и многие другие.

Покушение на Абдул-Хамида II затрудняли не только закрытый образ жизни падишаха и большое скопление людей во время церемоний. Кеворкян упоминает еще об одной мере предосторожности – все дома возле Йылдыз Хамидие снесли, и нельзя было незаметно подойти к мечети ближе, чем на 800 м. Члены «Дашнакцутюн» рассматривали три варианта террористической атаки: залп с крыши с указанного расстояния, начинка автомобиля взрывчаткой или заброс гранат из павильона для иностранных гостей. Боевики выбрали второй вариант – и 21 июля 1905 года у входа в Йылдыз Хамидие взорвалась бомба. По счастливой случайности Абдул-Хамид не пострадал – он задержался в мечети после намаза, чтобы перекинуться парой слов с шейх-уль-исламом.

Чудесное спасение султана ничего не изменило. Османская империя неуклонно приближалась к концу. Турецкое время вышло, и его последние крупицы высыпались в нижнюю часть песочных часов истории. Поэт Тевфик Фикрет передал тревожную атмосферу Стамбула в стихотворении «Туман»:

 
Снова твои горизонты окутал упрямый туман…
Укрой лицо и навеки усни, великая блудница мира!
 

Абдул-Хамид II провел в Йылдызе 33 года. В 1909 году войска мятежного генералиссимуса Махмуда Шевкета-паши вошли в Стамбул и окружили султанскую резиденцию, прекратив все сношения ее обитателей с внешним миром. Оставшийся без пищи, воды и информации, осыпаемый упреками своих жалких фаворитов, падишах чувствовал себя преданным и покинутым. Через пару дней он согласился на переговоры. В итоге Национальное собрание свергло Абдул-Хамида II – последнего абсолютного монарха Османской империи – и призвало на трон Мехмеда V – первого парламентского монарха Порты, не обладавшего реальной властью. Опального султана выслали на виллу в окрестностях Салоник, где Абдул-Хамид содержался под стражей до 1912 года. Потом его перевезли в Стамбул. 10 февраля 1918 года низложенный падишах умер в тюрьме.

На Йылдызе заканчивается история султанских дворцов. Его строительство ознаменовало закат Высокой Порты. Распад Османской империи нельзя было остановить. Резиденции султанов напоминали театральные декорации – после окончания спектакля они пустели. На роскошную мебель надевали чехлы. Люстры и зеркала занавешивали тканью. Люди, населявшие дворцы, медленно, но верно уходили – из власти, из жизни, из истории. Государство османов, казавшееся вечным и бессмертным, повторило судьбу прочих империй; и только вековые деревья в дворцовых парках помнят поступь людей, нареченных Грозным, Великолепным, Кровавым. Помнят, но ничего не расскажут.

Дворцы Стамбула прекрасны и многочисленны. В центре любого парка или сквера располагается особняк султана или важного чиновника. Так, к Топкапы прилегает парк Гюльхане (от перс. – дом роз), поражающий не только своими размерами, но и количеством произраставших там овощей, цветов и фруктов. В османскую эпоху их продавали на стамбульских базарах; вырученные деньги шли на оплату султанского стола. Однажды Мехмед II, разыскивая того, кто съел дыню с дворцовой бахчи, собственноручно вспорол животы 14 рабам – султан считал, что вор обокрал лично его.

В парке Эмирган раньше стоял дворец, подаренный персидскому принцу Эмирхану. Дворцовый парк с XVIII века славится тюльпанами – с 2005 года в апреле тут ежегодно проводится знаменитый Фестиваль тюльпанов.

Ыхламур касры (Липовый дворец) прячется среди вековых лип.

Дворец Хедиве утопает в розах, тюльпанах и магнолиях.

Дворец Айналы Кавак – тихое пристанище Селима III в Бейоглу – окружен большим тополиным садом. Селим III проводил здесь время с француженкой Накшидиль. Именно в Айналы Кавак султан, любивший музыку, написал свои лучшие мелодии.