Текст книги "Стамбул. Перекресток эпох, религий и культур"

Виды Стамбула всегда изумляли европейцев. Французский поэт и прозаик Жерар де Нерваль не стал исключением. В 1843 году, тяжело переживая смерть возлюбленной, Нерваль отправился в путешествие по маршруту Каир – Александрия – Сирия – Кипр – Родос – Измир – Стамбул. Вернувшись в Париж, он написал книгу «Путешествие на Восток» и посвятил целую главу городу на берегах Босфора. Одним из наиболее ярких впечатлений Нерваля стали прогулки по Пере. Он с удовольствием отмечает царящие тут радостное оживление и непреходящее праздничное настроение.

Через 35 лет после Нерваля Стамбул посетил итальянский публицист Эдмондо де Амичис. По итогам поездки он издал работу «Константинополь», где назвал Перу центром франтовства и удовольствий. Читая «Путешествие на Восток» и «Константинополь», можно понять, что с XIX века в Пере изменилось лишь название самого ильче и некоторых улиц – так, Гран-Рю-де-Пера после провозглашения республики переименовали в Истикляль (улицу Независимости). Все остальное – «блестящие магазины бижутерии, белья, кондитерские, французские и английские отели, читальные залы» Нерваля и «изящные кафе, театры, консульства, клубы, посольские дворцы» Амичиса – по-прежнему на своих местах.

Пера всегда представляла собой чуть ли не отдельную республику. Турецкий историк Мурат Гюль подробно описывает вестернизацию Галаты, достигшую расцвета в XIX веке, и называет ее шестым округом – согласно нумерации, принятой в османской столице.

Вестернизация османской Галаты имела глубокие исторические корни, идущие еще из византийской эпохи. Официально в Константинополе не существовало органов местного самоуправления. Все дела столицы находились в ведении эпарха (мэра), который подчинялся лично василевсу (византийскому императору) и назначался из числа его приближенных. Сохранившийся свод правил («Книга эпарха») свидетельствует о жесткой регламентации всех сфер общественной жизни Константинополя – начиная с торговли шелком и заканчивая организацией и проведением торжественных процессий.

Суровые правила, установленные эпархом, не распространялись только на иностранцев, которые имели особый статус. Представители купеческих корпораций Западной Европы (в первую очередь – венецианцы) не соблюдали византийские законы, не подвергались общепринятым санкциям и держали представителей при дворе василевса. Рядовые же константинопольцы не могли даже прислать к василевсу народных трибунов, как в Древнем Риме, – но данный пробел компенсировался наличием у них права на восстание. Это право не было зафиксировано письменно, однако горожане активно им пользовались. Они устраивали погромы, добивались увольнения ненавистных чиновников и свергали императоров.

Самоуправление османской Галаты было беспрецедентным для Высокой Порты. Власть делили между собой мюдюрь (глава муниципалитета) и меджлис (муниципальный совет). Первым мюдюрем стал начальник протокола министерства иностранных дел, кавалер ордена Почетного легиона Камиль Бей. Он посетил множество европейских городов и руководил организацией Османского павильона на Всемирной выставке в Париже (1856). Чиновник славился колоссальным трудолюбием и богатым административным опытом. Эти качества делали Камиля Бея идеальным кандидатом на должность главы муниципалитета шестого округа, а затем позволили ему стать настоящей легендой старого Стамбула.

Меджлис состоял из 7 человек: 2 греков, 1 армянина и 2 мусульман. Члены меджлиса избирались населением Перы из числа лиц, владеющих здесь недвижимостью и живущих в Стамбуле не менее 10 лет. В разные годы в муниципальный совет шестого округа входили известный орнитолог Амеде Аллеон, крупный коммерсант и филантроп Теодор Наум (в 1840-х годах он подарил городу оперный театр), а также знаменитый банкир и меценат по прозвищу «Ротшильд Востока» – Абрахам Камондо.

В 1860 году Камондо построил в Бейоглу мраморную лестницу гексагональной (шестиугольной) формы, с которой нельзя скатиться в случае падения. Лестница соединяла улицу Войвода с улицей Банкалар. На первой находилась элитная школа, где учились дети и внуки финансиста. На второй – банк, где работали старшие члены семейства Камондо. Европейцы узнали о необычной лестнице только в 1960-х годах – ее обессмертил в своих работах выдающийся французский фотограф Анри Картье-Брессон.[8]8
  Жители холмистого Бейоглу трепетно относятся к уличным лестницам. Во второй половине XX века пенсионер Хюзйин Сетинель раскрасил в 7 цветов радуги одну из самых длинных лестниц района (она ведет с улицы Джихангир Йокушу к улице Меджлис-и Мебусан). Муниципалитет решил вернуть лестнице первоначальный серый цвет, но горожане возмутились и принялись раскрашивать лестницы по всему Стамбулу. Так у города появился еще один символ – радужные лестницы.


[Закрыть]

Мюдюрю и меджлису помогали 4 иностранных консультанта. Их кандидатуры выдвигались муниципальными властями и утверждались Диваном – кабинетом министров Османской империи. Муниципальные власти шестого округа обладали обширной компетенцией, включая строительство и ремонт зданий, управление рынками и организацию вооруженных отрядов, призванных обеспечивать правопорядок. У Перы имелось все необходимое для автономного существования – в том числе собственный бюджет, почта, суд и тюрьма.

Благодаря привилегированному статусу к 1868 году Пера представляла собой город-государство в самом сердце османской столицы. Западные путешественники сравнивали шестой округ с купеческими республиками Европы. Подобно их свободолюбивым гражданам, обитатели Галаты регулярно выражали султану свое недовольство. Гюль приводит интересный факт: в Пере размер взимаемых государством налогов был гораздо ниже, чем в других районах Стамбула. Некоторые сборы и вовсе отсутствовали – немусульмане, находившиеся под защитой европейских посольств, просто отказались их платить.

Несмотря на западное влияние, камни Галаты дышат османской историей. Так, название одного из первых районов Бейоглу – Чукурджума – напоминает, что в XV веке тут совершил пятничный намаз[9]9
  Намаз – мусульманская молитва.


[Закрыть] грозный завоеватель Константинополя, султан Мехмед II.[10]10
  Топоним «Чукурджума» (тур. Çukurcuma) образован от турецких слов «çukur» (низина) и «cuma» (пятница).


[Закрыть] В течение сотен лет на узких, мощенных брусчаткой улочках Чукурджумы идет торговля. Постепенно бывший квартал старьевщиков превратился в крупнейший блошиный рынок Стамбула, где продается все – от грошовых вещей до антиквариата. По лавкам Чукурджумы нетерпеливо рыскал Кемаль, герой «Музея невинности» – еще одного романа Памука; здесь он воровал безделушки для своей возлюбленной.

История Бейоглу, как и история Стамбула в целом, пропитана насилием. Подтверждением тому – квартал Тарлабаши. Населенный изначально рабочими и старьевщиками, Тарлабаши разросся и стал частью Бейоглу. Но цены на жилье поднялись, бедняки уехали – и район облюбовали богатые евреи, ассирийцы, греки и армяне. Они открывали клубы, рестораны, ювелирные салоны – и быстро меняли облик старых исламских улиц. Герой романа Памука «Джевдет-бей и сыновья», хозяин скобяной лавки, неспроста жаловался, что в условиях подобной конкуренции мусульманам трудно заниматься торговлей.

Так продолжалось до 1942 года, пока турецкое правительство не обложило иудеев и христиан Бейоглу огромным налогом, который не могли заплатить даже преуспевающие коммерсанты. За неуплату налога немусульман отправили в трудовые лагеря Ашкале – за 1200 км от Стамбула. Потеряв своих веселых и деловых людей, процветающий Тарлабаши увял, как роза без воды. Квартал превратился в трущобы, заваленные мусором и населенные курдами, цыганами и выходцами из беднейших арабских стран. Они живут в полуразрушенных домах османского периода, торгуют наркотиками и промышляют кражами. Тарлабаши собираются сносить, но пока известный криминальный район в центре Стамбула – в нескольких минутах ходьбы от площади Таксим – продолжает существовать.

Однако вернемся к главному зданию Бейоглу – Галатской башне. После падения Константинополя в 1453 году она служила маяком, пожарной каланчой, обсерваторией и тюрьмой, но преимущественно была просто символом города. В 1638 году инженер-изобретатель Хезарфен Ахмед Челеби перелетел с крыши башни на азиатский берег Босфора на самодельных крыльях – за что получил прозвище «турецкий Икар» и вошел в историю как один из пионеров авиации.

Османский путешественник XVII века Эвлия Челеби повествует об этом выдающемся событии в «Книге путешествия». Сначала Хезарфен Ахмед тренировался в районе Окмейданы. Потом, когда султан Мурад IV смотрел из дворцового окна на Сарайбурну[11]11
  Сарайбурну – мыс в Стамбуле, разделяющий Золотой Рог и Мраморное море.


[Закрыть], инженер слетел с верхушки Галатской башни и приземлился на площади Доганджилар в Ускюдаре. Потрясенный султан подарил Хезарфену Ахмеду мешок золотых монет, но позже счел его крайне опасным человеком, способным на что угодно, – и сослал в Алжир. Башня долгое время использовалась в качестве портового склада.

В 1960-х годах Галатскую башню оборудовали для туристов. Как и 700 лет назад она, будто гигантский карандаш, возвышается над спичечными коробками старых домиков Бейоглу. Сегодня на первом этаже башни продают сувениры, а на верхних этажах находятся ресторан и смотровая площадка, откуда открывается вид на Стамбул с высоты птичьего полета.

Глава 2
В небесах и под землей

Вчера я смотрел на тебя с холма, мой дорогой Стамбул.

Яхья Кемаль

Подобно любой уважающей себя столице, Стамбул лежит на семи холмах. Эти холмы есть на историческом полуострове – Суричи[12]12
  Фактически Суричи – это так называемый «старый город», находившийся внутри крепостных стен Константинополя на мысе Сарайбурну; соответствует ильче Фатих.


[Закрыть]; на вершине одного из них был основан античный Византий. В византийскую и османскую эпохи на каждом холме находился грандиозный храм или монументальная мечеть. На первом холме возвышается мечеть Султанахмет, на его склонах расположились Айя-София и дворец Топкапы. Второй холм венчает мечеть Нуруосмание, за ней раскинулся Гранд-базар. На юге третьего холма стоит мечеть Баязид, на севере – Сулеймание. Четвертый холм украшает мечеть Фатих. Пятый – мечеть Селима I. Шестой – мечеть Михримах Султан, у подножия которой простираются районы Эдирнекапы и Айвансарай. Они настолько разрослись, что выходят за пределы старых крепостных стен Константинополя. Седьмой холм расположен между Аксараем и Мраморным морем – на нем стоят мечети Коджа Мустафа-паши и Джеррах-паши.

В Стамбуле много возвышенностей. Например, роща Михрабат на холме Канлыджа была излюбленным местом отдыха поэта Яхьи Кемаля. Холм Айдос высотой 537 м в районе Султанбейли называют «крышей Стамбула» – это самая высокая точка города. Холм Бюйюк Чамлыджа в Ускюдаре представляет собой самую высокую точку азиатской части мегаполиса; в османскую эпоху там зажигали сигнальные огни, предупреждая столицу о надвигающейся опасности. Недалеко от Бюйюк Чамлыджи находится холм Кючюк Чамлыджа, где завершается строительство телебашни – также с обзорной площадкой для любования Босфором и Золотым Рогом. По легенде, однажды византийцы наполнили Халич драгоценностями, и вода в нем стала золотой. Сами стамбульцы утверждают, что залив обязан своим названием золотому оттенку на водной глади, когда заходит солнце.

Лучший вид на Халич открывается с холма Пьер Лоти в Эйюпе – самом религиозном районе Стамбула. Памук называет этот тихий семт в конце Золотого Рога воплощением образа замкнутого, живописного и мистического Востока. Пьер Лоти – литературный псевдоним французского морского офицера Жюльена Вио (1850–1923). Популярность ему принес роман «Азиаде» – о любви француза и турчанки. Другое произведение, «Госпожа Хризантема», легло в основу знаменитой оперы «Мадам Баттерфляй». Поселившись в Стамбуле, Вио стал носить феску и курить трубку, набитую смесью табака, опиума и толченого жемчуга. Летними вечерами он любил сидеть в кафе на вершине холма и смотреть, как между небом и водами Золотого Рога медленно догорает закат. Позже этот холм был назван в его честь.

На Пьер Лоти можно подняться по канатной дороге или пешком – маршрут идет через османское кладбище, среди кипарисов и мраморных надгробий XVIII–XIX веков. Французский поэт и прозаик Теофиль Готье (1811–1872) говорил, что на стамбульских кладбищах, в отличие от европейских, «смерть соседствует с жизнью так непринужденно, что ее перестаешь страшиться». По наблюдениям британской путешественницы XIX века Джулии Пардо, горожане не связывали смерть с мраком и ужасом. Впрочем, отдых возле некрополей традиционен для Востока – каирцы, например, любят посещать парк Аль-Азхар с видом на знаменитый «город мертвых».

Каждое надгробие в Эйюпе несет важную информацию об усопшем. Верхняя часть стел над мужскими могилами имеет форму головного убора. Тюрбан свидетельствует о знатности и богатстве покойного. Феска – о его принадлежности к государственной службе. Кулох (конусообразная шапка) – о том, что в могиле лежит суфий. Кече (шапка со свисающим сзади куском ткани) обозначает место упокоения янычара. Женские надгробия украшены резными цветками – по числу детей усопшей. На обелисках незамужних девушек изображен барельеф в виде сломанной розы. Среди бескрайнего моря памятников зеленеют кипарисы, символизирующие бессмертие.

Таков не только некрополь в Эйюпе, но и прочие кладбища Стамбула. Крупнейшее из когда-либо существовавших на берегах Босфора – Великое царство мертвых в Пере, один из самых грандиозных некрополей мира. Он занимал более 40 га – это ориентировочно равно площади парижского Пер-Лашез.

Будучи интернациональным, Великое царство мертвых делилось на мусульманскую, еврейскую и христианскую части. Первые захоронения появились в 1560 году, когда в Стамбуле бушевала чума. Европейцы восторженно отзывались об этом величественном некрополе. По воспоминаниям Пардо, надгробия франков гравировали розами и маргаритками. Английские памятники содержали перечисления болезней, итальянские – надписи, выражавшие сожаление и отчаяние. На армянских надгробиях была высечена эмблема, обозначавшая профессию усопшего. «Банкир представлен парой счетов, священник – митрой, цирюльник – тазиком, хирург – ланцетом», – уточняет Амичис.

Великое царство мертвых в Пере олицетворяло османский мир – огромный и густо населенный разными людьми. Однако к середине ХХ века – в связи с необходимостью городской застройки – некрополь прекратил свое существование. На его территории разбивались скверы, прокладывались дороги и возводились дома. Немалая часть богемного Бейоглу – от района Тарабья до площади Таксим и затем вниз по Гюмюшсую и Фындыклы до дворца Долмабахче – буквально стоит на костях. Могилы раскопали, останки выбросили, мраморные надгробия использовали для строительства площади Эминёню.

Некоторые памятники Великого царства мертвых не были уничтожены – их перенесли на католическое кладбище возле станции метро «Османбей». Его стилистика исключительно европейская и христианская. На старинных надгробиях выгравированы сентиментальные латинские надписи, призывающие молиться за души усопших. В роскошных фамильных мавзолеях покоятся члены богатейших левантийских семей Стамбула – Корпи, Главани, Тубини и др.

Католическое кладбище соседствует с протестантским – оно раскинулось к западу от захоронений левантинцев и начинается за улицей Абиде Хюрриет. Протестантский некрополь делится на две половины: османскую и иностранную. Иностранная половина, в свою очередь, состоит из участков, предназначенных для англичан, американцев, французов, швейцарцев, голландцев, венгров, норвежцев и шведов. К османской части примыкает армянское кладбище, где также есть могилы греков, ассирийцев, арабов и турок, исповедовавших протестантизм.

Нельзя забывать и об исламских некрополях Стамбула. В число последних входит крупнейшее из нынешних городских кладбищ – Караджа Ахмед в Ускюдаре, названное в честь погребенного тут суфийского праведника. Старейшее уцелевшее захоронение датируется 1521 годом. По традиции, на Караджа Ахмед предавали земле мусульманских каллиграфов. Всего здесь обрели покой более миллиона человек, а также любимый конь султана Мурада I – внука легендарного Османа Гази, родоначальника Османской династии. На могилу коня до сих пор сыплют просо, которым его кормили при жизни.

История Стамбула насчитывает минимум 2700 лет[13]13
  Датой основания Стамбула является 667 год до н. э., когда полулегендарный грек Визант заложил на берегах Босфора город Византий. Турецкие историки утверждают, что Стамбулу около 8500 лет, ибо первые поселения появились здесь еще в эпоху неолита.


[Закрыть] – и под землей лежит гораздо больше людей, чем ходит по ней. Еще в 1717 году леди Монтегю заметила, что площадь кладбищ намного превышает площадь самого города.

Бесконечные войны Османской империи вкупе с эпидемиями, пожарами и постулатами ислама способствовали тому, что стамбульцы воспринимали смерть как неизбежность. Пока человек умирал, близкие читали ему Коран и окуривали комнату благовониями. Плакать и причитать считалось неприличным. Затем усопшего раздевали и омывали водой. После омовения имам посыпал камфарой те части тела, которые соприкасались с землей во время намаза: колени, ладони, пятки, нос и лоб. Покойному подстригали волосы и ногти и заворачивали в белую бесшовную простыню – кафан. Шариат запрещал предавать земле одетых мертвецов, за исключением шехидов (шахидов) – мучеников, погибших за ислам. Их надлежало хоронить в облачении, в котором они приняли смерть. Порванная и окровавленная одежда должна была стать для Аллаха доказательством героической кончины.

Погребальная культура османов оставалась неизменной на протяжении столетий. Ее незыблемые правила не подвергались критике. В 1877 году в Стамбуле разразился скандал – в порт прибыло судно с грузом человеческих костей. Расследование выявило, что останки собраны под болгарским городом Плевной, чья осада стала одним из самых драматичных эпизодов Русско-турецкой войны (1877–1878). Оказалось, местные жители закапывали тела убитых солдат на глубине не более полуметра; такие могилы смывались дождями и разрывались животными. Болгары собирали кости и продавали их в Стамбул – французским и немецким фирмам по производству удобрений.

Эта новость вызвала у стамбульцев ужас и негодование – ведь они верили, что до похорон умерший не может уйти на тот свет и испытывает страшные муки; поэтому тело хоронили как можно скорее. Впрочем, на султанов данный обычай не распространялся. Нередко требовалось сохранить гибель правителя в тайне, чтобы избежать янычарского бунта или династических распрей. Труп в лучшем случае бальзамировали либо обкладывали льдом, в худшем – использовали как марионетку, дабы убедить подданных, что повелитель жив. Подобных ужасных примеров в истории Блистательной Порты немало. Так, в 1603 году после смерти Мехмеда III великий визирь Йемишчи Хасан-паша небезосновательно опасался очередного восстания сипахов[14]14
  Сипахи – тяжелая кавалерия в Османской империи.


[Закрыть] – поэтому мертвый султан с помощью сложной системы рычагов, веревок и подпорок стоял у окна дворца Топкапы и махал рукой проходящим мимо него войскам.

В конце концов покойного – будь то султан или простолюдин – предавали земле. Имам читал над усопшим погребальную молитву – джаназа-намаз. Шариат запрещает использовать гробы, и тело клали на тобут (похоронные носилки). По легенде, Сулейман I Великолепный перед смертью велел, чтобы его тобут несли лучшие лекари Османской империи, чтобы по пути следования траурной процессии разбрасывали золотые монеты и чтобы его руки были видны из тобута. Свои желания Сулейман объяснил следующим образом: лучшие лекари должны нести тобут, дабы все знали, что перед лицом болезни султана они оказались бессильны. Разбрасывать золотые монеты нужно, дабы показать, что богатство нельзя забрать с собой в могилу. Руки султана должны быть видны из тобута, дабы все запомнили, что Сулейман Великолепный, властелин могущественной Османской империи, ушел из жизни с пустыми руками.

Тобут опускали в могилу и засыпали землей. Высота холма зависела от рельефа местности. В Стамбуле она обычно равнялась четырем пальцам. Все могилы и надгробия мусульман обращены на юго-запад – в сторону священного исламского города Мекка. На памятниках высечена краткая информация о покойных, многие османские надгробия содержат легкомысленные стихи и забавные эпитафии. Английский драматург Аарон Хилл приводит одну из них в «Рассказе о смерти продавца апельсинов в его брачную ночь»:

 
        Увы, увы! Тут, свободный от
                раздоров и забот,
               Лежит тот, кто был
          зацелован до смерти его
                  первой женой.
            Был бы ты кислым, как
               персидский лимон,
         Тебя не постигла бы такая
                жестокая судьба.
           Но ты был сладким, как
          апельсин, и вот ты мертв.
             Ибо женщины любят
         сладость, даже в постели.
               И та, что той ночью
          оказалась рядом с тобой,
          Пригубила тебя, ощутила
сладость и тут же выпила тебя до дна.
 

Шариат не одобряет надмогильные постройки, но в Порте – и в первую очередь в Стамбуле – более 600 лет возводились прекрасные мраморные тюрбе (усыпальницы) султанов, высокопоставленных чиновников, военачальников и городских святых.

Одна из самых красивых гробниц – тюрбе Махмуда-паши – находится в Эминёню. В ней покоится великий визирь Мехмеда II. Махмуд-паша был знатным византийцем, но принял ислам и прослужил османскому султану 20 лет. Он проявил себя талантливым государственным деятелем, однако не нравился Мустафе – любимому сыну и наследнику повелителя. По этой причине осенью 1473 года Мехмед II внезапно освободил Махмуда-пашу от должности. Имущество опального вельможи конфисковали, а его самого арестовали и заточили в легендарную стамбульскую тюрьму – замок Едикуле.

Вскоре после этих событий Мустафа тяжело заболел, а летом 1474 года умер. Безутешный Мехмед II похоронил сына и приказал казнить Махмуда-пашу, заявив: «Невозможно, чтобы враг Мустафы оставался в живых». Палачи задушили бывшего визиря шелковым шнурком. В день его похорон султан объявил траур и приказал возвести верному слуге роскошную усыпальницу.

Со многими стамбульскими тюрбе связаны различные поверья и ритуалы. Например, на гробнице шехзаде Мехмеда – сына Сулеймана Великолепного – стоял макет османского трона: принц, умерший от оспы, так и не успел на него взойти. К мавзолею дервиша Телли-бабы приезжают те, кто хочет обрести счастье в семейной жизни. Гигантская 17-метровая могила загадочного Юши ибн Нуна на холме Юша Тепеси считается местом упокоения Иисуса Навина, приказавшего евреям вострубить в трубы, дабы рухнули стены Иерихона.

В Стамбуле (да и вообще на Востоке) усопшие играют важную роль в жизни своих потомков. Герой романа Памука «Меня зовут Красный» возмущается: «Мусульмане ходят на кладбища молиться мертвым, ждут от них помощи, припадают к камням гробниц, словно идолопоклонники, загадывают желания и привязывают ленточки, дают обеты!» Прося что-то у покойных, стамбульцы приносят им свечи, благовония, сладости и фрукты. Самый распространенный в Стамбуле сорт слив называется тюрбе, потому что растет на кладбищах.

По описанному выше обряду хоронили лучших людей Османской империи. Политики, полководцы, писатели и ученые, принесшие славу Блистательной Порте, лежат на обоих берегах Босфора – в Европе и в Азии, в тюрбе и на кладбищах Эдирнекапы и Ашиян. Последнее величественно раскинулось на холмах между крепостью Румелихисари и респектабельным семтом Бебек. Он назван в память о Мустафе Челеби – юном фаворите и, предположительно, любовнике Мехмеда II по прозвищу Бебек («Малыш»), которому султан подарил эти земли. По другой версии, Мустафа Челеби был огромным человеком, обладавшим недюжинной физической силой, и его прозвище носило шутливый характер. Мехмед II поручил Малышу руководить постройкой Румелихисари и обеспечивать безопасность прилегающих к ней территорий.

Стамбульцы приходят на кладбище Ашиян летними вечерами, любуются фейерверками над Босфором и оставляют записки с желаниями на могиле турецкого поэта Орхана Вели. Кроме него, в глинистой земле Ашиян под сенью кипарисов спят вечным сном дипломат Ахмед Вефик-паша и военачальник Факхри-паша, литератор Тефвик Викет и Рукие Сабиха Османоглу – дочь султана Мехмеда VI, чье бесславное правление завершило 600-летнюю историю великой империи.

Но главным священным некрополем Стамбула считается Эйюп. Быть погребенным в Эйюпе – большая честь для мусульманина: кладбище разрослось вокруг мечети, которая стоит на месте захоронения погибшего при осаде Константинополя знаменосца пророка Мухаммеда – Абу Эйюпа аль-Ансари.

Британский историк Эдвард Гиббон в труде «История упадка и разрушения Великой Римской империи» рассказывает, что первая осада византийской столицы (674–678) оказалась очень тяжелой для Омейядского халифата. Константинополь представлялся неприступным, Византия впервые применила «греческий огонь». Арабы оплакивали гибель 30 тыс. своих воинов, в том числе Эйюпа. Место его погребения было неизвестно в течение 780 лет – вплоть до взятия Константинополя султаном Мехмедом II. В 1453 году видение известило мусульман, что Эйюп похоронен недалеко от городской стены. Воздвигнутая там мечеть была назначена местом коронации османских правителей.

Обнаружение могилы исламского праведника имело важное политическое значение для Порты. Мечеть Эйюпа не случайно стала первой, возведенной османами после падения Константинополя. Ее строительство было завершено в 1458 году при Мехмеде II, который, по легенде, и обнаружил могилу соратника пророка. Сейчас мечеть Эйюп Султан является самой важной мусульманской святыней Турции и четвертой по значимости святыней ислама – после мечетей Аль-Харам в Мекке, Ан-Набави в Медине и Аль-Акса в Иерусалиме. По слухам, произнесенные здесь молитвы сбываются.

Мечеть Эйюп Султан – одно из многочисленных исторических мест на Ближнем Востоке, где время будто остановилось. На протяжении 600 с лишним лет паломники отдыхают в тени старых платанов, гуляют среди кладбищенских кипарисов, слушают воркование голубей и гомон торговцев, продающих прохладительные напитки. Здесь ощущается подлинный дух мусульманской мистики, присущий старому Востоку и неподвластный времени.

По традиции, восходя на престол, султан отправлялся в мечеть Эйюп Султан, где шейх-уль-ислам[15]15
  Шейх-уль-ислам – высшее должностное лицо по вопросам ислама.


[Закрыть] торжественно опоясывал его клинком основателя династии Османа Гази. Если во время церемонии возникали проблемы (например, падал меч или плохо застегивалась пряжка), то стамбульцы считали, что правление новоиспеченного султана будет несчастливым. Подобный инцидент случился с Мехмедом V – 65-летний шехзаде был весьма тучного телосложения. Шейх-уль-ислам с трудом опоясал его мечом и, не дожидаясь катастрофы, подал в отставку сразу после церемонии.

Впрочем, большинство церемоний в Эйюп Султан проходило легко. Теплым сентябрьским утром 1520 года шейх-уль-ислам Зенбилли Али-эфенди надел легендарный клинок на пояс Сулеймана I.

Начался Золотой век Оттоманской Порты.