Текст книги "Скорби Сатаны"

X

Как только закончилась партия, за которой мы наблюдали, игроки встали, чтобы горячо поприветствовать Лусио. По их поведению было понятно, что его здесь считали влиятельным членом клуба и человеком, который, по всей вероятности, может одолжить денег для игры или оказаться полезным в каком-то ином финансовом отношении. Князь представил меня присутствующим, и я заметил, что мое имя произвело на них большое впечатление. Меня спросили, не присоединюсь ли я к игре в баккара, и я охотно согласился. Ставки были столь высоки, что могли многих разорить, но меня это ничуть не смущало.

Рядом со мной сидел красивый светловолосый молодой человек с аристократической внешностью. Мне представили его как виконта Линтона. Я обратил на него особое внимание из-за того, что он то и дело безрассудно удваивал ставки – по-видимому, из чистой бравады, а когда проигрывал, что случалось довольно часто, громко хохотал, словно был пьян или находился в горячке.

Начав играть, я совершенно не боялся проиграть. Лусио остался сидеть в стороне, спокойно наблюдая за мной. Как мне показалось, он обращал на меня больше внимания, чем кто-либо в зале. По счастью, удача мне сопутствовала, и я постоянно выигрывал. Чем больше мне везло, тем больше я испытывал волнение, пока мое настроение не изменилось и меня не охватило странное желание проиграть. Полагаю, это произошло из-за молодого Линтона и было проявлением чего-то лучшего в моей природе.

Виконт, казалось, обезумел от моих постоянных выигрышей и лихорадочно продолжал делать безрассудные и отчаянные ставки. Его юное лицо осунулось, а глаза блестели от страсти, как от голода. Другие игроки хотя тоже проигрывали, но лучше переносили свои неудачи, а может быть, более умело скрывали свои чувства. Во всяком случае, я поймал себя на том, что очень искренне желал бы, чтобы мое дьявольское везение прекратилось и перешло к молодому виконту. Но это желание не исполнялось: я снова и снова собирал ставки, пока наконец не поднялись из-за стола все игроки, в том числе и виконт Линтон.

– Все проиграл! – сказал он с громким принужденным смехом. – Вы должны завтра дать мне возможность отыграться, мистер Темпест!

– С удовольствием, – поклонился я.

Он подозвал официанта и велел ему принести бренди с содовой, а меня тем временем окружили остальные игроки. Все они повторяли предложение виконта о завтрашнем реванше и убеждали меня в необходимости вернуться в клуб, чтобы дать им возможность отыграть потерянное. Я охотно согласился. Когда мы разговаривали, Лусио вдруг обратился к юному Линтону.

– Не хотите сыграть со мной? – предложил он. – Начнем вот с этого!

И князь положил на стол две хрустящие пятисотфунтовые банкноты.

Повисла пауза. Виконт жадно пил бренди с содовой и столь же жадно поглядывал поверх стакана на банкноты. Глаза его были налиты кровью. Однако затем он равнодушно пожал плечами.

– Мне нечего поставить, – сказал он – Как я уже имел честь сообщить, я проиграл все. Разорен в лоск, как говорят игроки. Не смогу составить вам компанию.

– Садитесь, садитесь, Линтон! – обратился к нему один из стоявших рядом с ним. – Я одолжу вам, чтобы вы могли продолжить.

– Спасибо, но я предпочту отказаться! – ответил виконт, немного покраснев. – Я и так слишком много вам должен. Разумеется, это очень любезно с вашей стороны. Ступайте, господа, а я посмотрю спектакль.

– Позвольте мне повторить свое предложение, виконт Линтон, – сказал Лусио с ослепительной и непостижимой улыбкой. – Сыграйте просто ради забавы! Если вы не чувствуете себя вправе ставить деньги, поставьте какой-нибудь пустяк – только для того, чтобы узнать, не вернется ли удача. – И он показал игральную фишку. – Вот это обозначает пятьдесят фунтов. Но пусть сейчас фишка значит нечто эфемерное – например, вашу душу!

Эти слова были встречены взрывом смеха. Лусио негромко рассмеялся вместе со всеми.

– Надеюсь, современная наука научила всех нас тому, что такой вещи, как душа, не существует в природе, – продолжил он. – Поэтому в качестве ставки при игре в баккара она стоит меньше, чем волос с вашей головы, поскольку волос – это все-таки нечто, а душа – ничто! Соглашайтесь! Рискните ничем ради шанса выиграть тысячу фунтов!

Виконт осушил последнюю каплю бренди и повернулся к нам. В глазах его сверкали искорки насмешки и вызова.

– Идет! – воскликнул он.

Игроки сели за стол.

Все произошло очень быстро, можно сказать, молниеносно. Прошло не более пяти минут, и Лусио вышел победителем. Он улыбнулся, указав на фишку – последнюю ставку виконта.

– Итак, я выиграл, – сказал князь негромко. – Но вы мне ничего не должны, дорогой виконт, поскольку вы… ничем не рисковали! Мы сыграли просто ради забавы. Если бы души существовали, я, конечно, потребовал бы вашу в свое распоряжение… Интересно, кстати, что бы я стал с ней делать? – Он добродушно рассмеялся и продолжил: – Что за вздор! Мы должны быть благодарны судьбе за то, что живем во времена, когда поступь прогресса и чистого разума сметает со своего пути глупые суеверия! Спокойной ночи! Завтра мы с Темпестом предоставим вам возможность отыграться, Фортуна наверняка вам улыбнется, и вы одержите победу. Еще раз – спокойной ночи!

Он протянул руку, в его блестящих темных глазах светилась какая-то особая, быстро исчезающая нежность, а в его манерах – внушающая доверие доброта. Что-то – я не мог понять, что именно, – на мгновение словно заворожило всех нас, и несколько игроков за другими столами, услышав о нелепой проигранной ставке, с любопытством смотрели на нас издалека.

Виконт Линтон, однако, объявил, что прекрасно провел время, и сердечно пожал протянутую Лусио руку.

– Вы необыкновенный человек! – торопливо проговорил он срывающимся голосом. – И уверяю вас с полной серьезностью, что если бы у меня была душа, то в настоящий момент я был бы рад расстаться с ней за тысячу фунтов. Душа не принесет мне ни малейшей пользы, в отличие от этой суммы. Но я уверен, что завтра выиграю!

– Я уверен точно так же, – любезно ответил князь. – Между тем мой друг, мистер Джеффри Темпест, не будет жестким кредитором: он может позволить себе подождать. Но в случае с потерянной душой, – тут он сделал паузу, глядя прямо в глаза молодому человеку, – я, конечно, ждать не стану!

Виконт неопределенно улыбнулся этой шутке и направился к выходу. Как только дверь за ним закрылась, несколько игроков обменялись многозначительными взглядами.

– Разорен! – заметил кто-то вполголоса.

– Его карточные долги превышают все, что он когда-либо сможет выплатить, – добавил другой. – И я слышал, что он проиграл пятьдесят тысяч на скачках.

Все это говорилось равнодушно, словно разговор шел о погоде, – ни малейшего сочувствия, никакой жалости. Каждый из игроков был эгоистом до мозга костей, и когда я вгляделся в их равнодушные лица, меня охватила дрожь искреннего негодования, смешанного со стыдом. Я еще не до конца зачерствел и ожесточился, хотя, вспоминая те дни, которые сейчас кажутся мне скорее каким-то диким видением, чем действительностью, я осознаю, что с каждым часом мною все более и более овладевал эгоизм.

Тем не менее я еще не сделался подлецом и потому решил в тот же вечер написать виконту Линтону и объявить ему, что он может считать свой долг передо мной погашенным, так как я отказываюсь его требовать. Пока эта мысль проносилась у меня в голове, я встретился взглядами с Лусио. Он улыбнулся и поманил меня за собой.

Мы вышли из клуба и оказались на холодном ночном воздухе, в небе над нами морозным блеском светились звезды. Мой спутник положил руку мне на плечо и сказал:

– Послушайте, Темпест, если вы собираетесь проявлять великодушие и сочувствие по отношению к мерзавцам, то нам с вами придется расстаться! – сказал он со странной смесью сарказма и серьезности в голосе. – По выражению вашего лица я заключаю, что вы обдумываете какой-то идиотский бескорыстный поступок. С тем же успехом вы могли бы встать на колени на этой брусчатке и начать публично молиться. Вам захотелось простить Линтону его долг, и я вынужден констатировать, что вы ведете себя глупо. Линтон прирожденный негодяй и ни разу в жизни не предпринял ни малейшего усилия, чтобы встать на правильный путь. Так к чему его жалеть? С момента поступления в колледж и до сего дня он только и делал, что поддавался всевозможным соблазнам. Это никчемный повеса, который заслуживает меньше уважения, чем честный пес!

– Но ведь кто-то любит его, я полагаю? – возразил я.

– Кто-то любит его! – с неподражаемым пренебрежением повторил Лусио. – Ба! Он содержит трех балерин, – может быть, вы это имеете в виду? Его любила мать, но она умерла, потому что он разбил ей сердце. Он негодяй, повторяю я вам, так пусть отдаст свой долг сполна, включая душу, которую он так легко поставил на карту. Если бы я был сейчас Дьяволом и выиграл бы эту странную игру, то, если верить священному преданию, я бы уже с ликованием раздувал пламя для Линтона. Но поскольку я тот, кто я есть, то могу сказать только одно: пусть человек встретит свою судьбу, пусть все идет своим чередом. А раз он решил рискнуть всем, так пусть всем и заплатит.

Мы медленно шли по Пэлл-Мэлл. Я хотел было ответить, но тут заметил на противоположной стороне улицы, недалеко от Мальборо-клуба, одинокого мужчину, и невольно вскрикнул.

– Зачем он здесь? Это же Линтон!

Лусио крепко сжал мне руку:

– Вы ведь не хотите заговорить с ним сейчас?

– Нет. Но куда он идет? Посмотрите, какая у него нетвердая походка!

– Должно быть, он пьян!

На лице моего спутника мелькнуло то беспощадное выражение презрения, которое я часто видел у него и которому каждый раз удивлялся.

Мы остановились, наблюдая, как виконт бесцельно прохаживается туда-сюда перед дверью клуба. Но вот он, похоже, на что-то решился и крикнул:

– Извозчик!

Мгновенно подъехал рессорный кабриолет. Назвав извозчику какой-то адрес, Линтон вскочил в кеб, и тот двинулся в нашу сторону. Когда экипаж проезжал мимо, тишину нарушил оглушительный пистолетный выстрел.

– О Боже! – вскричал я, отшатнувшись. – Он застрелился!

Карета остановилась, возница спрыгнул на землю. Швейцары, официанты, полицейские и бесчисленное количество неизвестно откуда взявшихся людей в одно мгновение столпились вокруг экипажа. Я бросился вперед, чтобы присоединиться к быстро растущей толпе, но, прежде чем успел это сделать, сильная рука Лусио схватила меня и потащила прочь.

– Сохраняйте спокойствие, Джеффри! – приказал князь. – Или вы хотите, чтобы вас вызвали на опознание трупа? При этом вы поставите под подозрение весь клуб! Нет, пока я здесь, этого не будет! Прошу вас, друг мой, умерьте свои безумные порывы, они не приведут ни к чему, кроме затруднений. Если человек мертв, это значит, что он мертв, – вот и все.

– Лусио, у вас нет сердца! – воскликнул я, изо всех сил пытаясь вырваться. – Как вы можете рассуждать при таких обстоятельствах! Подумайте, что произошло! Я причина всех бед! Это мое проклятое везение сегодня вечером нанесло последний удар несчастному юноше. Я убежден в этом и никогда себя не прощу!..

– Честное слово, Джеффри, ваша совесть слишком чувствительна! – сказал он, еще крепче сжимая мою руку и увлекая меня прочь. – Вам следует немного укротить ее, если хотите добиться успеха в жизни. Вы думаете, что ваше «проклятое везение» стало причиной смерти Линтона? Называть везенье «проклятым» – явное противоречие, а что касается виконта, то ему не нужна была последняя партия в баккара, чтобы осознать собственный крах. Вы не виноваты. И я не намерен впутывать в дело о самоубийстве ни вас, ни себя. В заключении коронера о подобных инцидентах все обычно сводится к паре слов, которые устраивают всех: «Временное помешательство».

Я вздрогнул. Мне становилось не по себе, когда я думал, что в нескольких ярдах от нас лежит истекающий кровью труп человека, которого я только что видел живым и с которым разговаривал. Я старался понять доводы Лусио, но чувствовал себя так, как будто убил Линтона.

– Временное помешательство, – повторил князь, словно обращаясь к самому себе. – Угрызения совести, отчаяние, поруганная честь, несчастная любовь в сочетании с современной научной теорией Разумного Ничто – Жизнь есть Ничто, Бог есть Ничто, – когда они заставляют конкретного человека терять достоинство, «временное помешательство» прикрывает его погружение в бесконечность приятной ложью. Но ведь, в конце концов, как говорит Шекспир, все это безумный мир!

Я ничего не ответил, поскольку был поглощен собственными чувствами. Я бессознательно шел вперед, с недоумением глядя на звезды, танцевавшие перед моим взором, как светлячки, кружащиеся в тумане миазмов. Вскоре во мне пробудилась слабая надежда, и я спросил:

– А может быть, на самом деле он не убил себя? Может, попытка оказалась неудачной?

– Линтон был отличным стрелком, – спокойно ответил Лусио. – И это было его единственное заслуживающее похвалы качество. У него не было принципов, но стрелять он умел. Невозможно вообразить, чтобы он промахнулся.

– Но это ужасно! Еще недавно он был жив… а теперь… Послушайте, Лусио, ведь это ужасно!

– Что именно? Смерть? Она куда менее ужасна, чем скверно прожитая жизнь, – ответил князь с серьезностью, которая произвела на меня впечатление, даже несмотря на все мое волнение. – Поверьте, душевная болезнь и сознательно испорченная жизнь – это мучения, с которыми не сравнятся представления священнослужителей об аде. Послушайте, Джеффри, вы слишком близко к сердцу принимаете этот случай. Вы не виноваты. Линтон устроил себе «счастливый финал», и это самое лучшее, что он мог сделать. Его никто не любил, и теперь с ним покончено. С вашей стороны было бы непростительной слабостью придавать значение такому пустяку. Вы находитесь еще только в начале пути…

– Что ж, я надеюсь, что этот путь не приведет меня больше к таким трагедиям, как сегодняшняя, – сказал я с большим чувством. – А если и приведет, то это будет совершенно против моей воли!

Лусио с любопытством посмотрел на меня.

– Ничего не может случиться с вами против вашей воли, – ответил он. – Должно быть, вы хотите сказать, что я виноват в том, что привел вас в этот клуб? Дорогой друг, вы не отправились бы туда, если бы сами не хотели этого! Я не принуждал и не затаскивал вас туда! Вы расстроены, так пойдемте ко мне, выпьем по бокалу вина, и вы почувствуете себя мужчиной.

Мы уже были у гостиницы, и я безвольно последовал за ним. С такой же покорностью я выпил то, что он мне протянул, и, стоя с бокалом в руке, наблюдал за князем как зачарованный. Он тем временем сбросил свое пальто с меховой оторочкой и сел рядом со мной. Его бледное красивое лицо было странно застывшим и суровым, а темные глаза сверкали, как холодная сталь.

– Последняя ставка Линтона… его проигрыш вам… – начал я запинаясь, – его душа…

– Он не верил в это, и вы тоже не верите! – ответил Лусио, пристально глядя на меня. – Почему же вы теперь чуть ли не дрожите от этой мысли? Если бы такие фантасмагории, как Бог, Душа и Дьявол были реальностью, то, может быть, и стоило бы трепетать. Но поскольку это всего лишь плоды больного воображения суеверного человечества, то в них нет ничего, что оправдывало бы беспокойство или страх.

– А вы? – спросил я. – Вы же говорили, что верите в существование души?

– Я? У меня больной мозг! – и он горько засмеялся. – Разве вы еще этого не поняли? Многознание свело меня с ума, мой друг! Наука завела меня в такие дебри темных открытий, что неудивительно, если мои чувства иногда переменчивы. И в такие безумные минуты я верю в душу!

Я тяжело вздохнул и сказал:

– Думаю, пора спать. Я устал и совершенно несчастен!

– Увы, мой бедный миллионер! – мягко сказал Лусио. – Уверяю вас, мне очень жаль, что вечер закончился так скверно.

– Мне тоже! – мрачно откликнулся я.

– Вы только представьте, – продолжал он мечтательно, – если бы мои убеждения, мои сумасшедшие идеи хоть чего-нибудь стоили – а они ничего не стоят! – то я мог бы претендовать на владение душой нашего покойного знакомого, виконта Линтона, – единственной его ценностью! Но кому и как предъявить счет? Если бы я был сейчас Сатаной…

Я слабо улыбнулся и заметил:

– Тогда у вас был бы повод для радости!

Он подошел ко мне и положил руки мне на плечи.

– Нет, Джеффри, – и в его глубоком голосе прозвучала странная мягкая музыка, – нет, друг мой! Если бы я был Сатаной, я бы, наверное, оплакивал его! Ибо каждая заблудшая душа обязательно напоминала бы мне о моем собственном падении, моем собственном отчаянии – и увеличивала преграду между мной и небом! Помните: сам Дьявол когда-то был Ангелом!

Его глаза лучились улыбкой, но все же могу поклясться, что в них стояли слезы. Я пожал ему руку, чувствуя, что, несмотря на его напускную холодность и цинизм, судьба юного Линтона глубоко тронула Лусио. Моя симпатия к князю усилилась от этого впечатления, и я отправился спать более примиренным с самим собой и с миром. За те несколько минут, когда я раздевался, готовясь ко сну, мне даже удалось поразмышлять о свершившейся трагедии с меньшим сожалением и бóльшим спокойствием. Разумеется, было бесполезно волноваться о непоправимом, да и, в конце концов, разве жизнь виконта была хоть сколько-нибудь интересна мне? Ничуть. Я уже высмеивал себя за слабость и искреннее волнение. Вскоре, совершенно утомившись, я спал крепким сном.

Однако к утру, где-то около четырех или пяти часов, я внезапно пробудился, как будто меня коснулась невидимая рука. Дрожь проходила по моему телу, я обливался холодным потом. В комнате, всегда темной в этот час, присутствовало нечто странно светящееся, похожее на облако белого дыма или огня. Я вскочил, протирая глаза, и уставился во мглу, не веря собственным чувствам. Примерно в пяти шагах от моей кровати, ясно различимые, высились три фигуры, закутанные в темные одежды и с надвинутыми на глаза капюшонами. Они были так торжественно неподвижны, а их соболиные одеяния ниспадали такими крупными тяжелыми складками, что нельзя было разобрать, мужчины это или женщины.

Но что просто парализовало меня от изумления и ужаса, так это странный свет, распространявшийся вокруг них и над ними: призрачное, блуждающее, холодное сияние, освещавшее их, как лучи слабой зимней луны. Я чуть не вскрикнул, но язык мой отказывался меня слушаться, и крик застрял в горле. Трое неизвестных оставались совершенно неподвижны, и я снова протер глаза, пытаясь понять, сон это или какой-то отвратительный оптический обман. Дрожа всем телом, я протянул руку к колокольчику с намерением позвать на помощь, но тут низкий голос, сильной болью отдававшийся в голове, заставил меня в ужасе отпрянуть, и моя рука бессильно упала.

– Несчастье!

Слово прозвучало так резко, что я чуть не потерял сознание от ужаса. На этот раз одна из фигур пошевелилась, и из-под капюшона показалось ее лицо – белое, как белейший мрамор, с выражением жуткого отчаяния, от которого у меня кровь застыла в жилах. Последовал глубокий вздох, больше похожий на предсмертный стон, и снова тишину разорвало слово:

– Несчастье!

Обезумев от страха и едва осознавая свои поступки, я вскочил с постели и начал наступать на этих фантастических ряженых, желая схватить их и разоблачить весь этот неуместный розыгрыш. Но все трое вдруг разом подняли головы и обратили ко мне свои лица – о, что это были за лица! – неописуемо страшные, бледные, выражающие агонию.

Шепот, более ужасный, чем крик, заполнил все закоулки моего сознания:

– Несчастье!

Я бросился на них в яростном прыжке, но руки мои схватили пустоту. А они продолжали стоять на прежнем месте, видимые столь же отчетливо, как и прежде. Они стояли, глядя на меня сверху вниз, в то время как мои сжатые кулаки бессильно молотили воздух, проходя сквозь эти бестелесные формы!

И тут я вдруг увидел их глаза, смотревшие на меня безжалостно, упорно и пренебрежительно. Эти глаза, как колдовские огни, казалось, медленно выжигали страшные смыслы в моей плоти и в моей душе. Почти обезумев от нервного напряжения, я почувствовал отчаяние: открывшееся мне ужасное зрелище означало смерть, и я решил, что пробил мой последний час! Затем я увидел, как губы одного из этих кошмарных созданий шевельнулись… Во мне пробудился какой-то сверхчеловеческий инстинкт… каким-то странным образом мне показалось, что я знаю или догадываюсь об ужасном событии, которое последует за следующим словом…

И я изо всех оставшихся сил крикнул:

– Нет! Нет! Только не вечная погибель!.. Не сейчас!

Я продолжал бороться с пустотой, пытаясь отбиться от маячивших надо мной неосязаемых образов, иссушавших мне душу неподвижными взглядами своих гневных глаз, и звал на помощь. Но вот я словно полетел в какую-то темную яму, и на дне ее меня настиг милосердный обморок.