Текст книги "Требуется Баба Яга"

От дум зачесался затылок. Или я ничего не понимала в строительстве и охране нор, или тот, кто создал это, был полным неумехой. Любой враг без труда прорвется через первую каменную стену. Ее пробьет самый хлипкий таран, наспех собранный из сухостоя. Да и кладка позволяла вскарабкаться наверх без особого труда. А там уже стрела с веревкой или лестница подлиннее – и вот ты уже на неприступных стенах дворца бьешь по голове зазевавшегося бородача, задремавшего в башенке.

Крес сидел на стволе поваленного векового дерева, задумчиво прокручивая в руках топорик. Стальной обух ловил солнечные блики, красиво сверкая в вихре деревянной ручки.

Я покосилась на такое красивое, но опасное серебро: еще одно доказательство, что Крес не был нежитью. Я даже смотреть без содрогания на топоры не могла, а страж с ними не расстается.

Ноги сами принесли меня к дереву. Я вскарабкалась на ствол и уселась рядом с Кресом.

Молчание угнетало. Вроде как Синеглазка был стражем Серого леса, смотрителем и хранителем, а также надсмотрщиком, обвинителем и карателем в одном лице. Его боялись, ему преклонялись, его слушали и понимали. А сейчас я сидела рядом с ним в его норе, видела, как он задумчиво подбрасывает топор, и совершенно не знала, как его поддержать.

Да, его пытались убить. А кого не пытаются? В лесу постоянно идет охота: лисицы за мышами, волки за зайцами, люди за волкодлаками, упыри за людьми. Ради разнообразия и на стража напали.

– А ступеней-то семьдесят семь, – не к месту сказала я, помахивая ножками в воздухе.

Крес хмуро посмотрел на меня из-под бровей. Топорик последний раз сделал оборот и нырнул за пояс:

– И?

– Число силы. В очень удачном месте ты себе нору вырыл.

– Ничего я не рыл. Просто нашел дом, в котором никого не было, и остался.

– Удачно нашел, – я осторожно толкнула его в плечо. – Да не переживай ты так. Второй раз придет тебя убивать – ты его и поймаешь.

– А ты думаешь, он придет? – Глаза Креса нехорошо сузились, а губы стянулись в подобие улыбки.

Мурашки сразу побежали по спине – так даже хищники не скалятся при виде жертвы.

– Он потратил много сил, золота и времени на этот амулет. Значит, его ненависть сильна.

– Настолько, чтобы попытаться снова?

– Я бы попыталась.

– Будем надеяться, что ты права.

Страж замолчал. Видимо, представлял в красках, как именно будет мстить незадачливому убийце. Я же снова уткнулась взглядом себе под ноги, разглядывая траву.

Место для жилья Синеглазка выбрал небезопасное, но очень красивое: много зелени, есть вода. Отсутствие женской руки чувствовалось, но не настолько сильно, чтобы укоризненно вздыхать.

Я бы тут все переделала. Для начала – высушила бы пруд и изменила русло ручейка. Где это видано, чтобы в сенях в полу рыбы плавали!? Далее заделала бы дыру в стене, убрала камни, пыль протерла, крышу подлатала, а то зимой тут несладко придется. Цветы посадила. А из верхней сторожевой башенки вышла бы прекрасная беседка – сидеть долгими зимними вечерами и пить чай с баранками.

– …силы? – голос Креса разрушил мечты.

– Чего? – переспросила я и замотала головой, сбрасывая оцепенение.

Краска стыда загорелась на щеках: умудрилась поделить шкуру неубитого медведя. Нехорошо, кикимора, поступаешь! Ой, нехорошо!

– Что за число силы? – Страж поддел носком сапога траву, задумчиво рассматривая зеленые стебельки.

На всей лужайке надо посадить ромашки. До самого леса белым ковром раскинутся мои цветы. Аромат белых лепестков будет сильнее всех остальных запахов. И буду только я и ромашки…

– Семьдесят семь – это сильное число, очень мощное. Эту силу дают предки людей по крови. Двумя семерками бабки заговоры читают и хвори лечат. А вот если эту силу супротив врага направить, то мало что он сможет ей сопоставить.

– Ты говоришь, как сельская ведунья, – хмыкнул Крес и посмотрел на меня с улыбкой.

На его щеках появились две маленькие ямочки, а глаза на миг стали добрее.

– Я часто там бываю.

– Помню, сестра живет, – Синеглазка ухмыльнулся. – А где ее дом?

– У кузнеца, – со вздохом ответила я.

Не моя это нора. И никогда ею не будет. Надо прощаться с мечтами о цветах.

Крес вдруг нахмурился. Презрение исказило его лицо до неузнаваемости.

– Ты чего?– Моему удивлению не было предела.

– Мар-ра, – выплюнул он, нервно озираясь по сторонам с таким видом, словно дочь Агния сейчас выскочит из-за ближайшего дерева и кинется к нему. – Послала же ее нелегкая.

– Мара? – переспросила я и захохотала. – Расскажешь, почему ты из-под венца сбежал?

Судорожно вцепилась в штаны стража в попытке сохранить равновесие, от смеха на глазах выступили слезы.

Страж мельком взглянул на мою четырехпалую руку и вздохнул.

Про несчастную любовь Мары знали все окрестные деревни. И чем дальше от леса они стояли, тем более красочными подробностями наполнялись.

Изначально слухи были вполне невинными – одинокий лесник обратился за помощью к кузнецу. Крепкая рябая дочь сельского умельца пришлась ему по нраву. Под разными предлогами посещал деревню страж Серого леса: то стрелы подточить, хотя его с луком никто никогда не видел, то капкан разобрать, а зачем это делать и куда девать потом – не объяснял.

А однажды приволок серебряную цепь и заставил переплавить. По селу расползлись слухи, что страж готовил кольцо для суженой. Но, видимо, получившегося металла не хватило на могучий перст Мары. Или постеснялся дарить: вместо кольца появились острые наклепки на наручи самого лесоруба и пара заговоренных топоров для его же пользования.

Время шло, Мара ждала, а лесник никаких телодвижений в ее сторону не делал. Только сухо здоровался при встрече, тут же запираясь в кузне с ее отцом.

В это время жители Зараз и Серого леса разделились между собой на два воинствующих лагеря и даже стали ставить на кон золото: сделает-таки страж предложение руки и сердца или нет. Так закончилось лето, а потом и осень.

Зимой избранник приходил всего пару раз, и Мара, видимо, испугавшись, что сердце суженого охладело к ней вместе с погодой, решила действовать. Как только сошел снег, она собрала свои вещи и на рассвете покинула отчий дом. Кракамыра и её муж тут же известили нежить о побеге дочери Агния к любимому лесорубу. Золота посыпалось на кон вдвое больше.

До леса отчаянную невесту довезли сами заразовцы, а дальше она уже тащила котомки сама. И продолжался ее побег до самого захода солнца. Ибо Леший мороком вывел Мару обратно к деревне. Голодная и злобная невеста вернулась в отчий дом.

Очередной побег девушка совершила поздней весной. На этот раз провожать ее вышло чуть ли не полдеревни, а на окраине леса собралась вся нежить. Русалкам передавали короткие сообщения через зайцев и птиц о передвижениях Мары.

Водяной не успевал принимать ставки – пришлось просить помощи у тинников.

Страж хмурился, но азартные игры не прерывал. Леший не смог вывести девушку из леса, она подготовилась к проказам: карманы топорщились амулетами, оберегами, а все вещи были вывернуты наизнанку.

Помогли волкодлаки. Похоже, ставили против соединения двух «любящих» сердец. Мара, к слову, не бросив свои вещи, с воплями и криками вылетела из леса сама, подгоняемая клацаньем зубов и холодящим кровь воем.

Летом страж пресек третью попытку побега самостоятельно. Он связал упирающуюся Мару и кулем вывалил ее перед родительским крыльцом.

Тем временем тинники и водяной припахали к работе русалок и бобров. Места для золота уже не хватало, и была поставлена задача вырыть отдельную нору для хранения казенных средств.

Через месяц Заразы вдруг стали готовиться к пышной свадьбе: накрывались столы, мариновались овощи, откармливались свиньи. Праздник обещал быть грандиозным и веселым.

Но случилась оказия – жених не пришел на сие священное действо. Как выяснилось позже, он даже не знал, что женится. Мара, решив, что перед гневом всего селения и папы-кузнеца Крес не устоит, устроила торжество самостоятельно. Несостоявшаяся свадьба быстро перетекла в обычные посиделки и закончилась спустя пару дней полной алкогольной дезориентацией обоих Зараз.

Еще через месяц взбешенный лесоруб снова появился на людях. Страж скинул Мару с могучих плеч прямо под ноги кузнецу. Невеста, завернутая с головой в ее же одеяло, выла на одной ноте, но выбраться из плена не посмела.

Сельские быки, восхищенные воплями Мары, восторженно затрусили к дому Агния в поисках голосистой буренки.

Побледневший отец выслушал стража, кивнул и кинулся освобождать дочь.

Одеяло, которое Мара собственноручно вышивала для первой супружеской ночи, было завязано на узлы, которые распутать так и не удалось, а потому их просто разрубили топорами подоспевшие мужики.

Что именно говорил страж кузнецу, осталось тайной, но с тех пор Мара не сбегала. Но и слухи о возможном повторе соединения с суженым не пресекала. Все жители замерли в пытливом ожидании. Чем решится противостояние двух сердец? Сдастся лесоруб под натиском женского напора, или Мара переключится на другую цель?

Золото не разбирали, втайне надеясь на выигрыш.

Да что греха таить – в той норе валялись и пара моих монет.

– Ниоткуда я не сбегал, – рявкнул страж, с досадой поморщившись. – Это же Мара. За что мне это?

– За красоту, – не моргнув глазом сообщила я, все еще посмеиваясь в кулачок. – Теперь у меня есть камень для тебя. Буду носить за пазухой.

– В каком смысле?

– Надоешь – расскажу невесте, где ты живешь.

– Не посмеешь! – Крес с возмущением уставился на меня сверху вниз.

– Посмотрим, – я снова хихикнула. – Так что не доводи меня до греха.

– Ты думаешь, Маре пришлась по душе моя внешность?– В глазах стража неожиданно мелькнуло любопытство.

– Ну, – я еще раз осмотрела Креса с головы до ног, – ты вылитый богатырь. А человеческие девицы таких любят.

– Но она же меня не знает! – воскликнул он, сдвинув брови. – Как она может вот так уходить в ночи к мужчине?

– Я не знаю. – Мне стало неудобно.

Что от меня хотел страж? Поговорить о любви и чувствах? Со мной?

– Может, у Береса спросишь?

Видимо, в моем голосе было слишком много надежды: Крес улыбнулся, сверкнув белоснежными зубами:

– А какое отношение он имеет к людям?

– А я какое?

– Но личины-то у тебя человеческие!

– Это да. Но я все равно кикимора.

– А как женитесь вы? – Синие глаза с любопытством заглянули прямо мне в душу. – Как мужа выбираете?

Страж менял темы разговора с похвальной скоростью. Я с трудом успевала за ходом его мыслей.

Выдохнула, подбирая слова. И как объяснить стражу то, что я сама до конца не понимала. А самое главное – зачем Кресу понадобилась эта информация.

– Если кикимора со способностями, то она выбирает между теми, кто прислал сватов. Если способности выше среднего, то она сама может выбрать себе мужа. Или мужей.

– Среди домовых и тинников?

Взгляд Креса изменился. Он словно прожигал меня насквозь, мешая думать.

– Да. У моей болотной сестры два мужа: тинник и водяной.

– А как же личины людей? Ты же можешь выбрать мужа-человека.

– Я точно не могу. – Мне хотелось сменить тему разговора, но пристальный взгляд стража мешал это сделать.

– Почему? Твоя личина девицы очень приятная.

– Спасибо. Может быть и так. – Ноги затряслись, а лоб покрылся испариной. – Я никогда не рассматривала человека в качестве супружника. – А ты?

– Что – я? – Синие глаза стража потемнели.

– А ты почему не возьмешь в жены человеческую женщину?

– Ты снова про Мару?

– Да хоть и про нее.

– Змея!

– Я или она? – Меня пробрал смех.

Страх отступил. Крес обладал удивительной способностью тушить пожар разгорающейся ссоры одним словом.

– За твоей спиной змея, – Страж медленно вытянул руку, словно хотел погладить мои кудряшки, и вдруг резко бросился вперед.

Меня откинуло и смяло. Не знаю, что заболело больше: грудь – Крес врезался в меня с силой стенобитного тарана, спина – я со всего маху приложилась ею об изрытую корнями землю, или рука, намертво обвитая лоснящейся черной лентой.

Лента шипела, открывала пасть и очень страшно выставляла вперед два огромных клыка. Яд капельками янтарной смолы замер на самых кончиках зубов.

– А-а-а! – мой вопль наверняка распугал птиц, зверей и всех, кто был поблизости.

Я была готова отойти к праотцам от страха прямо сейчас.

Крес держал змею чуть ниже головы одной рукой, второй же с заметным усилием пытался стянуть с моей конечности смертоносные кольца. Ползучая гадина не поддавалась. Она извивалась, все сильнее сжимая мускулистое тело.

–А-а-а, – на этот раз получилось мелодичнее.

Птицы сорвались с веток и, хлопая крыльями, унеслись подальше от визгливой меня.

Рывки не приносили никакой пользы. Выбраться я не могла, рука пульсировала и отказывалась слушаться. Ощущение, что ее сейчас просто оторвет, усиливалось с каждым ударом сердца.

Не знаю, что повлияло на решение змеи. Может, она решила, что Крес раздражает ее больше, чем я. Или он – более приятная во всех смыслах добыча, и сожрать его – значит обеспечить себя едой на год, не меньше. А что толку от костей кикиморы?

Змея резко разжала кольца и, извернувшись, обняла предплечье стража несколькими витками. Я отползла в сторону, баюкая руку и радуясь освобождению. Узлы мышц на руках Креса вздулись, он с усилием разогнул черную бестию в ленту и отшвырнул в кусты, брезгливо протерев ладони о штаны.

– Ты чего вопила? – его спокойный голос никак не вязался с бешено бьющейся на виске веной. – Чуть не оглушила.

– Я-а? – на меня накатила волна возмущения. – Это же змея-а!

– И?

– И она убивает!

– Ты же нежить. – Крес удивленно осмотрел меня с головы до ног, словно увидел в первый раз.

– И что? Нежить – не значит, что я не живая. А эта бестия спокойно могла отправить меня в Навь раньше положенного срока.

– Разве нежить может убить не только нежить?

– Чего? – Меня начинало потряхивать от пережитого ужаса. – Ты с какой горы спустился? С этой задачей прекрасно справится любой, кто проявит хоть малейшее желание.

– В каком смысле?

– Да в любом! – мой голос постепенно переходил в крик, а на глаза наворачивались слезы. – Ребенок заиграется и стукнет ложкой по темечку – покойник. Бык лягнет, волк зубами клацнет – покойник. Девка какая из бани выскочит ночью да страшная – разрыв сердца со всеми вытекающими. А ты говоришь – змея! Гадюка! Аспид! Гадина!

– Ты не любишь змей, – Крес произнес это так спокойно и уверенно, словно мы в моей норе картинки на бересте разглядывали.

– Как догадался, Синеглазка?

Не могу сказать, что я не любила ползучих гадов. Они красивые и все такое. Но вот это их тело – извивается и блестит, брр. А в воде плавают – страх! И пиявки эти! А конский волос? Та же змея, только тонкая. Фу! Фу!

– А-а-а!

Этот крик был громче остальных. Намного. Мне даже показалось, что у меня лопнули уши, и я больше ничего не слышу.

Гадюка оказалась злопамятной. И почему-то на меня. Хотя не я швыряла ее в кусты и не я вытягивала ее тело веревкой. Черная лента атаковала из кустов, затем спикировала на меня как ястреб на цыпленка. Только веточка качнулась, на прощание помахивая листьями.

Я только и смогла заорать, без раздумий оборачиваясь мышью. Маленькие подушечки пальчиков приземлились на землю, а трава защекотала пушистое пузо.

Огромная пасть с черным ребристым нёбом замерла перед моими глазами на расстоянии вытянутой лапки. И исчезла в еще более огромной и зубастой глотке.

Огненный пес задумчиво прожевывал змеиную голову, одной лапой прижимая к земле извивающееся тело. Черное лоснящееся тело сворачивалось кольцами и скручивалось, щедро поливая поляну кровью.

– Очень умно было выбрать крысу, – процедил страж сквозь зубы и сел обратно на корень дерева, задумчиво рассматривая топор. – Тебе было недостаточно, что она может тебя укусить? Решила, пусть проглотит? Это намного болезненнее, знаешь ли.

Я перевела взгляд на Огненного пса: он стоял, явно прислушиваясь к ощущениям в желудке, и жевал. Вернее, дожевывал.

– А ты? – обратился Крес к Бересу. – Обязательно нужно было бросаться под топор? Я целился в змею, а мог продырявить тебя.

– Я был голоден, – Огненный пес с усилием проглотил змеиную голову. – Ты в курсе, что это кикимора?

– Я – да. А ты? – Страж вогнал топор под ремень и растер кожу на предплечье.

Две красные точки с запекшейся кровью выделялись на руке, как клюква на болоте.

– В смысле? – озадаченно тявкнул пес, откинул лапой тело гадюки и неторопливо потрусил к стражу.

– Ты не распознал в ней кикимору у реки. Стареешь?

– Смешно, – собака запрыгнула на корень дерева и села, свесив хвост. – Интересная нечисть.

– Не то слово.

– Эй, я тут! – удивление было трудно передать словами. – Синеглазка, тебя укусила гадюка. Что ты сидишь?

– Промазала.

– Нет, не промазала. – Я сменила личину на девичью и бросилась к стражу.

– Синеглазка? – пес вопросительно поднял бровь.

Крес махнул рукой, словно отгонял надоедливого комара.

– Не шевелись. Надо перетянуть руку. Ближайший травник в дальней деревне, – меня трясло от ужаса. – Если не успеем, то к кузнецу в Верхние Заразы – у него меч есть. Острый. Оттяпает руку, ты и не заметишь. Зато живым останешься.

– Она хочет отрезать тебе руку, – Берес внимательно посмотрел на стража, на меня и вдруг разразился хохотом.

Собаки не могли так смеяться. Только волкодлаки, ибо их вторая ипостась – человеческая. Но пес не пах ни волком, ни человеком. А что тут происходит?

– Змея мне не страшна, – Крес улыбнулся одними губами.

В глазах плясали смешинки.

– Змея многим не страшна. А вот ее яд очень даже опасен.

Я все еще не верила в то, чему только что стала свидетелем. Ладонь стража была теплой и немного шершавой. Я осмотрела ее со всех сторон. Только бы не было еще укусов, а то выжить – шансов совсем не останется.

– Я страж Серого леса, Крамарыка. Не думаешь ли ты, что меня может убить какая-то гадюка? – Крес с усилием высвободил свою ладонь из моих рук.

– Какая-то? Какая-то? – от негодования в груди закончился воздух. – Это аспид. Змея ядовитая. У нее зубы. И она убивает. Всех убивает, у кого кровь есть. У тебя есть кровь?

– Была с утра.

– И у собаки есть. А она, – мой палец уперся в черный нос Береса, – сожрала башку гада, потому что была голодная. Я когда жрать хочу, варю бульон. Или грибы кушаю. Или мясо. Но я не ем ядовитые части ползучих гадов!

– Успокойся, – Крес разговаривал со мной, как с младенцем.

Это невероятно злило. К тому же, испуг за стража начал проходить и меня ощутимо потряхивало. Даже не могу представить, что бы случилось, если бы Крес погиб из-за моей невнимательности. Наверно, сошла бы с ума и ушла жить на болота Глухомани. Или нашла бы волхва и попросила добровольное изгнание.

– Я не могу успокоиться!

– Ты же ешь мухоморы? А они ядовиты.

– Для людей, Синеглазка. А я – кикимора.

– Синеглазка, – снова хмыкнул пес.

Под пристальным взглядом стража Берес перестал ухмыляться и демонстративно медленно прикрыл пасть лапами.

– Что ты улыбаешься?! – Мой крик разлетелся по лужайке.

– Не кричи. Посмотри на меня. Он страж. И для меня гадюки точно так же съедобны, как для тебя поганки.

– Для меня поганки не съедобны. – Я с трудом заставила себя отвести взгляд от пса и посмотрела на Креса. – Мы чистим ими желудок.

Осознание медленно приходило в разгоряченную голову. Все правильно. С чего стражу Серого леса и Огненному недопсу бояться несчастной змеи? Если колдун зловонной волшбой его даже не поцарапал, то что говорить о паре зубов лесного аспида?

– О, – Берес смущенно потупил голову, – я не знал. А как вы чистите животы, позволь спросить? А то у меня после лесных ягод грудина огнем горит.

– А нечего жрать что попало! Это изжога. – Я отступила на шаг от бревна. – Пей больше коровьего молока и лузгай семечки. А лучше забеги ко мне как-нибудь, я тебе воду заговорю.

Хохот Креса наверняка услышали даже рыбы в Серебрянке.

–Что опять? – Мой взгляд уперся в синие глаза стража.

– Ничего. – Руки Креса разошлись в стороны. – Я просто представил Береса, сидящим на завалинке с охапкой подсолнухов.

Картинка действительно была веселой. Воображение понеслось вскачь, рисуя поленницу, пса и его пасть, наполненную шелухой. Вычищенные подсолнухи валялись у его лап, дорисовывая картину.

– Да ну вас. – Мой зад удобно разместился на ближайшем камне.

Правильная позиция – хранить молчание. Я вроде как обиделась, но не до такой степени, чтобы уйти, навлекая на себя немилость стража.

– А разве кикиморы имеют силу? – Крес нахмурил брови.– Как ты собираешься заговаривать воду?

Каждое мое слово вызывало в нем всплеск недоверия, не меньше. Страж будто постоянно искал подвох или ложь.

– Ага, – пес, сам того не зная, разрядил накалявшуюся обстановку, – доводить до белого каления. Вот какая у нее сила.

– Я много читаю, – оскалилась собакой, но гнев сдержала.

Прав был Берес – проказничать я любила.

– Но волшба у тебя есть в крови? Или нет? – Крес как будто случайно положил руку на рукоять топора.

По ногам пробежали предательские мурашки страха. Почему он так странно реагирует? Даже младенцу известно, что ворожить и колдовать могут только люди. Но никак не нежить. Страж Серого леса был единственным исключением. И то, ровно до того момента, пока я не докажу его человечность.

– Нет. Я пользуюсь своей силой. Для ворожбы отдаю часть собственной жизни.

– Ты добровольно и на ерунду растрачиваешь свой век? – Глаза пса полезли на лоб.

– А куда ее девать? – Тоска накинулась на меня с новой силой. – Я одна, предназначения у меня нет, мужа тоже. Зачем мне жить сотню лет?

Две пары глаз впились в меня с удивлением и недоверием. Я опустила голову: да, я глупая. Но это был мой выбор. И осуждать себя я не позволю. По крайней мере, вслух.

– Так, – Крес в два шага оказался рядом с валуном, служившим мне лавкой, и присел рядом, – давайте вернемся к колдуну.

Берес разлегся рядом со стражем, лениво клацая зубами на правую лапу. Его роста хватило, чтобы одновременно греть пузо на травке и следить за картой, которую страж аккуратно разложил на ровной поверхности камня.

Пришлось повернуться, чтобы хоть что-то разглядеть в черточках и каракулях.

– Это Серый лес, – Крес уверенно ткнул пальцем в тонкую бересту, – Заразы здесь.

Берес фыркнул, косясь правым глазом на карту:

– Чернила взял?

– Не надо чернил. – Мое любопытство не позволило сидеть в стороне и демонстративно обижаться. Тем более что на мою кислую физиономию никто внимания не обращал.

Соскочила с места и оббежала стража, на ходу перепрыгивая через пса. Совсем перепрыгнуть через эдакого теленка не получилось, и я вполне грубо пробежала по огненному хвосту. Берес глухо заворчал, но браниться не стал.

Заглянуть в карту росточка не хватало. Пришлось принять личину девицы. Я склонилась над валуном, чуть не сбив лбом голову Креса.

Палец стража требовательно постучал по карте, на которой с трудом читались рисунки. Каракули, палочки, галочки и загогулинки обозначали деревья и размечали логова хищников.

– Это твоя нора? – я с сомнением осмотрела чудно нарисованные горы.

Руки бы оторвать тому умельцу за его виденье местности.

– А почему всего одно озеро на карте? До второго летописец дойти не смог, устал, бедный? Глухомань расширить надо, а волкодлаки намного южнее.

– Это вход в нору, – Крес перебил меня довольно грубо, мельком взглянув на пса.

Палец с карты он убрал загодя.

Ой, какие мы неверующие! Не больно-то и хотелось.

Тут я лукавила. Конечно, мне не терпелось посмотреть, где именно находится дом стража, но требовать или просить я не посмела. В любом случае, у меня остался в памяти запах волшбы Креса, так что, если сильно приспичит, найти стража в лесу я смогу. Даже по запаху, как царская гончая.

Щелкнув пальцами, отправила на бумагу самую толику живительной силы. Пергамент обуглился: для разметки подойдет.

– Нападение на Креса было тут, – я переместила палец к реке.

– Выше, – страж подвинул мою руку на полвершка вверх по течению.

– Моя нора… – смущенно сказала я, помедлила, но все же нашла березу на карте, – …тут.

– И что мы имеем? – Берес снова вернулся к ловле блох, игнорируя наши умственные потуги.

– Болото сохнет. – Страж стрельнул на меня глазами.

Я обвела Глухомань по кругу, усердно щелкая пальцами. На свой страх и риск немного расширила границу:

– На карте она обозначена в корне неправильно.

Крес вздохнул, но переделывать контур просить не стал.

– Тут, тут и тут были ловушки.

– Откуда знаешь? – Я снова отметила точки.

Мысли, что страж может меня обманывать, не возникло.

– Нашел обугленные туши, – Крес недовольно поджал губы, – это были мои звери.

Я притихла. Надо же, страж не просто охранял наш лес, не просто беспокоился о здравии жителей – он любил это место, заботился о нем.

Стало приятно. И грустно.

– Потом череда колдовских омутов. В одну из них угодил Берес.

Пес кивнул, соглашаясь.

– Погибшие? – Я с содроганием обвела взглядом лужайку.

Вот и как теперь по лесу ходить, если каждый шаг может стать последним?

– Нет. Их выбросило на главную площадь, прямо в руки стрельцов.

– Волкодлаки?

– Несколько птиц, волк и Берес. Они все смогли вернуться. Правда, шуму было – еле успокоил людей. Язык стер, пока объяснял, что волк напугался больше, чем стрельцы.

– Несколько амулетов в Серебрянке. Тут и тут.– Добавил пес.

Я еле успевала посылать точки на карту. Колдун разошелся ни на шутку. Скоро вся карта была отмечена подпалинами, словно поле горохом.

– Я не вижу никакого смысла в его нападениях. – Крес потер лоб и выпрямился. – Он будто появляется из воздуха, творит дичь и так же бесследно исчезает.

– Это все случаи? – У меня зачесался нос: загадки.

Загадки и тайны! Настроение сразу взлетело, а глупая улыбка растянула губы.

– Да.

– Уверен?

– Да, а что? – Синеглазка снова прожег меня взглядом.

Я промолчала. Карта, нарисованная на удивительно крепкой тонкой бересте, закружилась по камню. Я крутила ее во все стороны. Тонкие пальчики девичьей личины плавно скользили по отмеченным местам, рисуя круги и овалы.

Тут должен быть смысл. Не просто так колдун приходит в лес. Он рискует, он планирует, он закупает травы и отвары, тратит силы на заговоры. У него должен быть дом, нора или место, где хранятся амулеты, одежда, и стоит кровать. Кем бы он ни был – он живой. И он должен спать, есть и пить. Нападения не были случайностью.

Он не может приходить из Царьграда – слишком далеко. От Верхнего озера до града пять десятков верст.

Колдун наверняка знает, что страж силен и потому потратил на амулет много сил. Колдовской омут перебросил Креса от Серебрянки до моей норы. Сколько это верст – две, три? Тоже мало. Колдун слабее, чем я думала? Или страж настолько силен, что смог оборвать омут на полдороги?

В самом лесу его нет, если верить Кресу и Бересу, а в их способностях я не сомневалась. Остаются человеческие селения. Но и между ними расстояния не маленькие. Если взять центр всех точек, то ближайшее – Заразы. Это три десятка верст, если не больше. Тоже далеко.

И как он ходит по лесу? Прикидывается грибником или рыбаком? А может, он волкодлак? Нет, тогда я бы почувствовала запаха мяса. Его же колдовство было чистым, правильным, без единого намека на смешение кровей. У него не было личин и он не был нежитью.

– Он – человек.– Заключила я, вытирая со лба пот.

– Кикимора меня поражает, – Берес поднялся на лапы. – Сама поняла или подсказал кто?

Я озадаченно посмотрела на стража и пса, прервавших разговор:

– Что не так?

– То, что он человек, мы и так знали, – Крес провел рукой по волосам.

– Откуда? Сами же удивились, что я могу ворожить. А почему он не может, если он нежить?

– Брегина говорила, что, во-первых, он богатырь. Во-вторых, что она хотела его зазвать. А русалку в этом деле не проведешь. Она точно знала, на кого собиралась охотиться.

– Могли бы и раньше сказать, – я снова обиделась.

Между прочим, это умозаключение далось мне нелегко. У меня чуть мозг не вскипел, пока я крутила в руках карту.

– А разве это было не очевидно?

– Раз такие умные, то и думайте дальше сами.

Покинула лужайку с гордо поднятой головой. И даже не поскользнулась на камнях, пока спускалась через проем в стене. Мне нужно было побыть одной и подумать.

Пруд залы встретил меня серебристыми спинками рыб. У воды всегда думается легче, словно течение может убрать и смыть все лишние мысли, очистить разум.

Что-то было не так во всех появлениях колдуна. Зачем ему глушить рыбу и русалок? Хотел кушать? Или мстил за убиенного родственника? А омуты? Ну, выкинуло к Царю-батюшке пару животин, не объявит же он из-за этого войну лесу. Или объявит? Да нет, наш Царь с головой крепко дружит, за такое он даже утром раньше с перины не встанет.

Я опустила кончики пальцев в воду – холодная и чистая, как Серебрянка. Очередной ручей или приток? Может быть.

Мысли снова вернулись к нападениям: какой смысл вредить лесу? И так выборочно: то убивает, то нет. А стража, наоборот, бил целенаправленно. Готовился. Русалке тот камушек никакого вреда не принес, а вот на Креса среагировал так, будто его только и ждал.

– А что, если…?

– Он у дуба, – голос Лешего узнала сразу.

Он прошелестел сверху, отраженный от листьев, закрывающих дыру в потолке залы.

Я напрягла слух всех личин одновременно, боясь шелохнуться. Разговаривали на лужайке. Трое. Отдельных слов было не разобрать, только звук голосов. Эх, рано ушла. Вот теперь подслушивай да подглядывай, кикимора.

Я боялась хозяина леса. Старалась соблюдать законы, не шалить так, чтобы попадаться ему на глаза. Пока получалось – я ни разу не видела Лешего вблизи.

Люди в селеньях тоже Царя-батюшку в лицо не знают. Так и у нежити. Только мы старших не выбираем. За нас это делает природа: кто сильнее, тот и сверху.

– Где? – резкий окрик Креса никак не вязался с тихим шепотом Лешего.

– У Нижнего озера.

Голоса стихли.

Шумел в листве ветер, пели птицы, носились жуки, плескалась рыба в пруду у моих ног, но ни пса, ни стража я не слышала ни ушами, ни носом.

– Эй? – Мои ножки замельтешили по земле.

На скользких камнях я споткнулась и чуть не свалилась головой вниз, но удержалась. Каким-то чудом выбралась на лужайку:

– Вы где?

Полянка была пуста.

Меня бросили. Забыли. Оставили. Ну, уж нет!

В собачьей личине я вылетела из норы Креса через проход, по которому пришла. Бежать напролом, как страж и пес, не рискнула. В какой части Серого леса находилась, было неизвестно, а терять время в поисках озера не хотелось. Лапы скользили по мху, облепившему ступени, но хвост помогал не заваливаться на поворотах. Я разогналась так, что чуть не сшибла башкой дерево.

Один из валунов, рассыпанных перед скалой, казался достаточно ровным и высоким. Я пронеслась по полянке и оттолкнулась от земли изо всех сил. Собачьи лапы не подвели – запрыгнула на камень без особых усилий. Еще один прыжок – и утка захлопала крыльями, поднимаясь над деревьями.