Текст книги "Требуется Баба Яга"

Тут руны стерлись и было непонятно: жила Яга непосредственно в курице или дом был размером с курицу. Или ведунья чарами увеличила несушку? Где тогда была дверь в избу, страшно было представить.

Был еще вариант: Яга курицу вырастила, выкормила и забила. Ноги к избе прирастила, а мясо продала или съела.

Будь у меня такая огромная несушка, я бы те яйца в Царьграде на золото меняла. Пять золотых за штуку, а то и десять.

Я восхищалась Ягой с первых страниц: мудрая, сильная, умелая Баба. А ее изба выше всяких похвал.

Во-первых: какая защита от зверья! Чтобы до двери добраться, надо попотеть. Защищать такую нору одно удовольствие. К тому же Яга была сильной ведуньей. Ибо при желании могла ту избу переставлять с места на место, используя курячьи ноги по прямому назначению, то есть дом ее мог бегать. Мечта!

Во-вторых: знала целую прорву заговоров. А какие не знала – на нежити и заплутавших царевичах опробывала.

А вот дальше было самое интересное: Яга оказалась защитницей леса. Почти как наш Крес. Стояла ее изба у Калинова моста, перекинутого через реку Смородину.

Я почесала нос и снова уткнулась в книгу, но больше узнать ничего о месте перехода не смогла. Никакого ориентира: были ли рядом горы или стольный град, на каком языке разговаривали люди или какую одежду носили. Удалось понять только то, что Яга была не единственным стражем. Также неподалеку жил Кощей – очень сильный нежить, и Горыныч. Яга иногда направляла к ним заблудших путников. Зачем – я так и не узнала.

Мои думы прервал Берес. Он нахально проскочил в нору, поддев носом дверь. Огромные черные глазищи уставились на меня из облака огненной шерсти.

– Я нашел верхушку.– Выпалил он, принюхался и жадно вылакал мой малиновый отвар. К слову, давно остывший.

– Где?

Пришлось сесть на кровати. Книги жалобно зашелестели страницами, нещадно сминаемые запасным одеялом. То, в котором ушел Крес, он так и не вернул. Мне напоминать было неудобно – все-таки страж.

– На крыше царского коровника. Стрельцы быстро стащили остатки дерева и разошлись.

– И что, ни у кого не появились вопросы?

– Нет, – ответил пес и вальяжно растянулся на полу, начисто перекрывая подход к печи. – Дерево не упырь, кусаться не будет. Сняли, распилили и забыли. Что читаешь?

Холодные глаза замерли на старинном переплете книги.

– Явь, Навь и граница, – я махнула рукой. – Скучно.

– Граница – это не скучно.

– Ты что-то знаешь про нее? – От радости меня подбросило на кровати.

– Зависит от того, что ты хочешь знать.

Берес положил башку на когтистые лапы и прикрыл глаза.

– Расскажи мне.

– Что? – пес повел ухом на звук моего голоса.

– У меня тут книга Яги, – я осторожно поправила листы. – Она пишет, что была стражем Калинова моста.

Берес согласно хмыкнул, но глаз не открыл.

– Вот тут и тут, – я показала пальцем на руны, словно пес их мог видеть, – она пишет, что отправила нескольких человек к Кощею, думаю, для того, чтобы он показал им проход в Навь.

– И что? – ленивый голос пса никак не вязался с настороженно поднятыми ушами.

– У них получилось пройти?

– У некоторых.

– Расскажи, – попросила я и улеглась на кровати, подперев руками голову.

Я страсть, как любила сказания. Особенно те, которые слышала впервые.

– Ну, один за женой в Навь пошел. Второй…

– Нет, так не пойдет! – мой вопль заставил пса вздрогнуть от неожиданности. – Нормально рассказывай!

Берес вздохнул, покосился на меня одним глазом, но продолжил:

– Был один. Гусельник вроде. Песни пел. Да все про жену свою – красавицу да умницу. Все шло хорошо, пока ее змея не укусила. Та и померла.

– Как? – Я так переживала за гусляра, что даже привстала на кровати.

– Как, как – насмерть. Не выдержал он разлуки и за ней отправился. А молва о его песнях бежала впереди умельца. И когда гусляр в Навье царство спустился, вышел ему навстречу сам Чернобог. Умолял его гусляр вернуть жену любимую. Согласился Чернобог. Но с условием.

– Каким?

Воздуха не хватало в норе. Или я забывала дышать от восторга.

– Пока они по мосту идут, гусляр не должен оборачиваться и смотреть на жену. Иначе Чернобог заберет ее обратно.

– И?

– И он обернулся, – пес тяжело вздохнул. – Вот такой остолоп.

– И все? – зубы сами собой скрипнули от разочарования.

– Да. Жена осталась в Нави.

– А гусляр?

– А гусляр, вот прямо как страж, от девиц всю свою жизнь шарахался. За это они его и убили.

– Ужас, – я совсем расстроилась. – А почему у Креса нет жены?

– А почему ты такая любопытная? – Берес усмехнулся и снова закрыл глаза.

– Ты спать что ли собираешься?

– Ага.

Я замерла. Что значит «ага»? Это все объяснение?

– Это моя нора. Иди в свою.

– Не. Далеко.

Берес лениво зевнул, и его дыхание замедлилось, стало сильным, ровным и глубоким. Не хватало только богатырского храпа, от которого полагалось дрожать крыше и колыхаться занавескам.

Это было слишком! Входят в мою нору, как к себе домой, пьют мои отвары и носят мои одеяла. Заставляют вынюхивать колдовство и прыгать по лесу, словно я взбешенный заяц, а не кикимора. Ярость бурлила, как огненная вода в трясущейся горе.

– Ты чего бубнишь? – недовольно спросил пес и ударил хвостом по полу.

Половицы заскрипели. Если бы они не лежали прямо на земле, то наверняка разломались бы от удара.

Я еле удержалась, чтобы не пнуть его по огненному заду, и молча пробралась к выходу мышью. Пора искать другое жилище. На верхушке дерева, например. Туда этот недопес точно не залезет.

Спряталась в ромашках. Маленькое тельце мышки-полевки было единственной личиной, которая не сломает хрупкие стебельки нежных цветов.

Ручеек журчал размеренно, будто решил убаюкать. Солнышко припекало все сильнее. Да, жаркое будет лето, жаркое.

– Бежим! – Берес пронесся мимо меня разъяренным медведем и скрылся среди деревьев.

Когти пса оставили на земле глубокие борозды. Теперь у входа в мою нору чернели огромные отпечатки звериных лап. Да что ж это такое!

В собачьей личине сорвалась с места. Я не видела и даже не слышала Огненного пса, но упорно неслась вперед. Слабые отголоски колдовского смрада щекотали ноздри. Мне незачем искать Береса в зеленом лесу. Достаточно не потерять след волшбы.

У пня затормозила, выискивая запах колдуна: надо же, совершенно в другой стороне от сосны. Как он незаметно перемещался по лесу под носом у стража и Лешего?

Думать времени не было. Я снова сорвалась с места. Зловоние становилась все сильнее и отчетливее. Несколько верст бежала прямо. Лапы позволяли перепрыгивать неровности и не задерживаться в низинах.

Уткой летела бы еще быстрее, но кроны деревьев были слишком густыми и раскидистыми: ни взлететь, ни приземлиться. К тому же я не знала, услышу ли запах так высоко над землей.

Голубая гладь Верхнего озера блеснула справа. Близость воды заглушала аромат. Я отвлеклась и тут же взвизгнула: передняя лапа зацепилась за острый побег ежевики. Запах крови ударил в нос – поцарапала, звери-человеки! Зализывать рану сейчас некогда. В норе осмотрю.

Выматывающий бег прервал огонь. Лес горел в паре верст от Глухомани. Языки пламени лизали кору деревьев и ветви кустарников. Крепкие стволы еще стояли, более слабые догорали на земле. Черная трава змеилась тонкими искрами тлеющих углей. Пепел кружился вокруг меня как первый снег. Часть леса, раскинувшаяся передо мной, была словно вспахана гигантской бороной, а после сожжена дотла.

В центре выжженного поля в пяди от земли висела огненная стена. Будто в воздухе натянули одеяло, а затем подожгли его. Большое одеяло: в ширину не меньше четырех десятков шагов. Я прикинула высоту – до середины моей березы будет, если не выше. Стена мерцала и тлела, разбрасывая вокруг себя искры.

В морду пахнул жар, перемешанный с запахом крови и колдовским смрадом. С огнем, окружившим меня, справиться было сложно, но можно. А вот со стеной шансов не было: пламя Нави водой не затушишь и песком не забросаешь.

Я попятилась, прихрамывая. Лапа болела, видимо, порез оказался глубже, чем я думала. Черная сажа запорошила шерсть собачьей личины. От каждого моего движения пепел поднимался над землей и улетал, подхваченный ветром.

Вой, стоны и плач зверей били по ушам. Меня сковал страх. Бежать, надо бежать в тихую и крепкую нору. Зарыться с головой под одеяло и переждать весь этот ужас, а утром собрать вещи и уйти. Куда угодно: в Царьград, другой лес или сразу в Навь. Лишь бы подальше от этого кошмара!

На черной выжженной земле ярким пятном мелькнул Берес. Пес с разбегу нырнул в овраг, скрываясь за черными пластами земли. Через мгновение я увидела огненный хвост: Берес поднимался по склону задом вверх. Он упирался всеми четырьмя лапами, рывками вытаскивая на поверхность упирающегося оленя. Огромная клыкастая пасть пса зажала загривок рогатого, прокусывая шкуру насквозь. Перепуганное окровавленное животное било копытами и ревело, рискуя проколоть Береса ветвистыми рогами. Псу удалось оттащить оленя на безопасное расстояние. Животина благополучно вскочила на ноги и дала такого деру, что мне стало немного завидно.

Берес вскочил на лапы, покрутил башкой, стрельнув в мою сторону черными блюдцами глаз, и прыгнул прямо на колдовскую стену. Языки пламени лизнули по огненным бокам, пропуская Береса сквозь себя, мигнули и вспыхнули с новой силой.

Треск поваленной березы разорвал шипящий гул волшбы. Я слышала глухие удары топоров и хруст древесины: Крес был где-то там, за полыхавшим одеялом колдуна.

Стена вспыхнула и вдруг резко съежилась до десятка шагов. Затхлый запах разложения ударил в нос.

Мягкие лапы собачьей личины поднимали волны пепла даже при самом осторожном движении. Я уже не сдерживала ни кашель, ни слезы. В горле свербило и чесалось, словно перца вдохнула.

Стеной управляли. Огненная колдовская полоса стояла частоколом и, что самое страшное, двигалась. Она замерла, подрагивая на ветру, и плавно скользнула вперед и вбок на несколько шагов.

Рядом со мной рухнуло дерево. Жаркие языки пламени извивались перед носом и тянулись к небу, тут же осыпаясь и обжигая искрами лапы. Я взвизгнула. Было страшно. Очень страшно. Как любая нежить, я боялась огня, но все же обошла ствол и приблизилась к колдовской стене.

Она замерла на месте, будто почувствовала мое приближение, подумала и вильнула в сторону ближайшей ели. Пушистые лапы затрещали под натиском огня, едкий густой дым поднялся в воздух. Мое сердце билось в груди так громко, что я не слышала собственных шагов. Пришлось наклонить морду к земле – жар становился невыносимым.

Прыгать через огонь, как Берес, я не рискнула. Со всех лап бросилась в сторону. Затормозила, заваливаясь на бок, и обогнула стену, чуть не подпалив хвост. В морду ударил свежий ветер, выбивая слезу. Глаза закололо от пепла. Стена вильнула в мою сторону, но не достала. Видимо, могла продвигаться только на несколько шагов. Огнем занялись кусты и небольшое деревце. Если так пойдет и дальше, то сгорит пол-леса в такую-то жару. Сейчас бы кстати был дождь.

Тихий свист привлек внимание. Совсем молодой тинник помахал рукой, подзывая меня к себе. Зеленые короткие волосы облепили испуганное, перемазанное сажей, лицо.

– Копай, кикимора, – пискнул нежить и скрылся в топкой низине.

Копать? Что? Это даже лужей назвать было сложно. Голый влажный мох и блестящие капли воды в лунках. Я кубарем скатилась со склона и заработала лапами, сгребая влажные комья земли и травы. Только изредка оборачивалась удостовериться, что сырая земля летит точно на колдовскую стену. Пламя шипело, плевалось, уменьшалось в размерах, оставляя после себя только угольки и дым. И разгоралось с новой силой.

Медленно, слишком медленно. Я не смогла бы остановить пожар, даже если бы работала с сестрами у Серебрянки. Тех несчастных капель, добытых из низины, не хватило даже на то, чтобы сдержать огненную стену. Огонь наступал медленно, но верно, шаг за шагом отбирая у леса очередной цветок или куст.

Я упала на землю. Лапы болели и чесались. От жара плавились волосы и шерстка на руках. Про брови молчу: их лишилась, когда наблюдала за спасением оленя.

Где-то совсем рядом взвыл волкодлак. Столько боли и ужаса было в его вое, что у меня лапы задрожали. Первый порыв – броситься наутек – переборола с трудом. Страшно-то как! Даже шерсть на загривке встала дыбом. И не у личины, а у меня.

Обжигая брюхо о тлеющие угли, поползла на звук. Зов волкодлака узнала бы и с закрытыми глазами. От этого воя сердце замирало, а кровь холодела в жилах. Это были лютые хищники: они соединяли в себе кровожадность волка и разум человека. А еще хитрость и коварство. Хуже волкодлака мог быть только его самка. Тогда ко всему прочему добавлялась женская злопамятность и мстительность.

Мне повезло – выл огромный матерый самец. Он бил по земле обгоревшими лапами в бессильных попытках подняться. Свалявшаяся от грязи шерсть, перемазанная кровью, при движении укутывалась дымкой из пыли и сажи. Берес вцепился клыками ему в холку и рывками оттаскивал нежить от огня. Дым мешал ему дышать, забивая легкие, но пес только злобно рычал, шаг за шагом приближаясь к нетронутому огнем участку поляны. Дело пошло бы гораздо быстрее, если бы волкодлак не упирался обожженными лапами в Береса, в тщетной попытке вернуться к огненной ловушке. Что за бездумное самоубийство?

Налитые кровью глаза волкодлака уставились на меня. Голову даю на отсечение, сейчас он впитывал мой запах, чтобы в одно прекрасное полнолуние содрать кожу с еще живой любопытной кикиморы.

Смерть, смерть, смерть… Она кружила над лесом, довольно потирая сухие руки, в жадном ожидании очередной души.

Я повертела головой, выискивая глазами Креса, но приметила нечто совсем другое – пищащий розовый комочек человеческого детеныша лежал у обгорелого куста. Розовые губки чмокали в поисках молочка, а пальчики стискивали воздух. Белая рубаха с мужского плеча служила для новорожденного одеяльцем. Ребенок лежал на самом краю оврага. И если бы не остатки куста, он уже давно скатился бы вниз. А много ли надо для такого слабого тельца? Любой удар мог стать последним.

Прыгнула вперед не думая. Лапы тут же обожгло тлеющими углями. Противно запахло паленой шерстью. Главное, не стоять на месте, а то ожог до костей будет. Два десятка шагов до ребенка. Держись, волчонок, я иду.

Личина мыши помогала там, где не справились лапы зайца. На более удачных подскоках расправляла утиные крылья, выигрывая у горящей земли несколько шагов.

Волкодлак истошно взвыл, когда понял, что я приближаюсь к его детенышу, и рванулся так, что Берес чуть не оставил челюсть в его шкуре.

Десять шагов.

Мимо меня, поднимая целые облака пепла, промчался лось. Я отскочила в сторону в последний момент, но все равно споткнулась и покатилась по земле. Собственный визг резанул уши – жжется! Стряхнуть угли с кожи не получалось. Они словно прижимались к телу, как два куска железа под рукой кузнеца. Спасла личина мыши. Тлеющие щепки отвалились от крохотного тела, и я понеслась дальше. Новорожденному волчонку сейчас было хуже, чем мне. Только бы успеть!

Пять шагов.

– Назад, кикимора! – Берес, бешено вращая глазами, навалился телом на волкодлака, с трудом удерживая его на земле. – Сгоришь!

– Нет! – крикнула я в ответ и увидела, как колдовская стена вильнула в мою сторону.

Колдун был рядом, где-то среди пожарища. Он наблюдал за нами, управлял огнем. Но если остановлюсь сейчас – потеряю жизнь, только что появившуюся на свет.

Один шаг в личине собаки.

Я склонила голову над пищащим комочком. Берес замер, прижимая самца когтистой лапой. Волкодлак тоже. Наши глаза встретились.

Может, бросить все и убежать? Никто не посмеет обвинить меня в трусости. А если и посмеет, какая разница?

Хвост и спину опалил приближающийся огонь Нави. Искры впивались в кожу, боль в лапах становилась все сильнее. Могу сгореть заживо. Прямо тут, под кустом.

Я снова посмотрела на нежить: зрачки волкодлака расширились. Отец, здоровый, как годовалый бычок. Эх, Крамарыка, теперь тебя не спасет и дупло на самой высокой ели. Эта зверюга достанет тебя везде.

Наклонив башку, поддела носом нежную хрупкую ручку младенца и обхватила пастью розовое тельце. Вот теперь главное – не споткнуться.

Шла максимально медленно. Одно неловкое движение – и мои острые зубы проткнут пищащего волчонка. Слезы застилали глаза, но сменить личину или помотать головой, чтобы их стряхнуть, я побоялась. В этом слабом тельце еще не было косточек. Только хрупкие хрящики, ломавшиеся от легкого нажима.

Огненная стена ушла правее. Либо колдун решил меня не убивать, либо нашел другую цель.

Лапы скользили по неровной земле, раны ныли. Медленнее, кикимора, еще медленнее! Словно куриное яйцо несу: малейший толчок – и скорлупа треснет!

Маленький волчонок смешно чихнул и схватил мой нос пальчиками. На удивление, ребенок оказался сильным. Даже очень. Задние лапы подогнулись от боли, глаза уставились на нос, чтобы убедиться, что он все еще на месте и не оторван с корнем. Волчонку понравилась косая кикимора: он улыбнулся и выпустил целый фонтан слюны. Вот что значит нежить: чистокровное человеческое дитя сейчас бы или спало, или орало, а не хватало за нос зверя, и уж точно у него не резались бы зубы. Я с интересом осмотрела розовые десна младенца – по бокам уже виднелись белые треугольники клыков. Хороший нежить, только не кусай тетю кикимору!

Я выплюнула ношу на траву, рядом с волкодлаком. И наконец-то встряхнулась. Пепел, сажа и слезы разлетелись в разные стороны. Трава окрасилась черным под моими лапами.

Волчонок снова улыбнулся, обнажив зубки, схватил отца за шерсть и захныкал.

– Пожрать бы ему. – Я глянула на пса и затем осторожно покосилась на волкодлака.

Желтые глаза нежити смотрели на меня, как на долгожданный кусок мяса в голодный год. Очень надеюсь, что я не стану первым обедом новорожденного.

– Ты могла погибнуть! – Берес убрал лапу с тела волкодлака и навис надо мной. – Ты о чем думала?

– Как это о чем? – Я сбросила личину собаки. – Ребенок мог сгореть!

Черные глаза пса уставились на меня с изумлением:

– А я на что? Он бы даже обжечься не успел!

– Он мог упасть! Лежал на самом краю!

– Он только что родился, кикимора! Он не умеет ни ползать, ни переворачиваться!

– А зубов у него тоже не должно быть? – я ткнула пальцем в орущее чадо и тут же отдернула руку.

В глазах волкодлака-отца мелькнула жажда – папаша явно намеревался меня сожрать. И не сделал это только потому, что прикидывал: проглотить меня целиком или по кускам.

– Это было очень глупо! – Берес повысил голос.

Пес нависал надо мной как скала, и если бы у него были руки, то непременно отходил бы меня по мягкому месту крапивой или березовыми розгами.

– Ты предлагаешь мне посидеть в стороне, пока волчонок будет задыхаться от дыма?

– Это волкодлак! – рявкнул Берес, и меня чуть не сбило с ног звуковой волной.

– Это ребенок!

– А если бы он тебя сожрал? – пес кивнул в сторону волкодлак, внимательно прислушивающегося к нашему разговору.

– Как бы он это сделал? Ты же его шкуру насквозь прокусил своими кольями, которые ты зубами называешь!

– Он мог вырваться!

– Не мог! А если бы и вырвался, что бы он сделал? – Ярость поглотила меня полностью. – У него лапы в ожогах, мясо торчит! Ну, добрался бы он до ребенка и что? Как бы он его понес? В человеческой личине и двух бы шагов не сделал, а в волчьей – непременно споткнулся. Клыки у него длиннее и острее моих! Он бы убил сына и сам погиб! И чего ты на меня орешь? Тебе-то какое дело до моей жизни? Ты лучше о страже заботься: что-то давно не слышно его топоров!

– Крес мне голову снесет, если с тобой что-то случится! А по мне, я с удовольствием придушил бы тебя сам!

Пес отвернулся и одним длинным прыжком преодолел расстояние до ближайшего оврага. Перепачканный пеплом огненный хвост скрылся в низине.

Тяжелый вздох вырвался из моей груди. Берес был прав. И чего я в подвиги играю? Не мое это дело – нежить спасать. Может, ребенок принимал какие-то специальные волкодлачьи ванны. Или ритуал рождения проходил. А я прервала обряд и стащила дитя под носом у папаши. Злого, клыкастого отца семейства!

– Я пойду? – мой голос неожиданно приобрел писклявые нотки, как у комара, который вторую ночь кружит над кроватью, спать не дает.

Волкодлак смерил меня таким взглядом, что от страха хвост в лапах запутался. Я попятилась. Нежить поднял лапу и прижал к себе пищащее чадо. Словно решил от меня отгородиться. Два острых, длинных клыка показались из-под верхней губы. Мне конец!

И тут закричала женщина.

Я вздрогнула. Кровь отлила от лица, а перед глазами поплыли черные круги. Самка! Самка волкодлака, спаси меня Белобог!

– Бе-ерес, – вместо крика получился шепот.

Волосы зашевелились на голове. Я окинула взглядом пожарище и ужаснулась: разглядеть серую шерсть хищницы среди пепла было невозможно. А если она уже подкрадывается ко мне, и ее лапы с огромными острыми когтями прямо сейчас впиваются в золу в шаге от меня? Вдруг она уже приготовилась к прыжку?

Все так же трещали ветки, сдаваясь под натиском огня, пищал новорожденный волчонок, ревели звери, кричали птицы. Но самка молчала. Либо она затихла перед прыжком, либо умерла.

Знакомый свист топоров резанул по ушам. Глухой удар и треск дерева – где-то там, в оврагах пепелища, находился Крес. Живой. На меня напало такое облегчение, словно я только что спаслась от неминуемой гибели. На глазах почему-то появились слезы.

Тихий рык раненого волкодлака вернул меня к действительности. Я обернулась. Хвост никак не хотел выпутываться из-под лап – какая же я все-таки трусиха:

– А где роженица?

Я забыла, как дышать, воздуха не хватало.

Волкодлак посмотрел на меня и перевел тяжелый взгляд на пожарище. Когтистая лапа еще сильнее прижала к себе ребенка. Звери-человеки! Новорожденного я подобрала прямо у обрыва. Тогда где его мать? Где хищная, страшная, мстительная самка?

Новый свист топора. Удар. Хруст. Злобный взвизг Береса.

Я сорвалась с места. Лапы жгло так, будто я опустила их в кипящее варево. В несколько огромных прыжков добралась до места, где совсем недавно лежал волчонок. Пришлось лечь на брюхо и подползти к кусту. Земля подо мной начала проваливаться, песчаные ручейки заскользили вниз. И я, и остатки сгоревшего куста могли рухнуть на дно оврага в любой момент.

Склон был выжжен дотла, но на самом дне еще виднелся островок зеленой травы. Кряжистая сосна лежала в овраге, обнажив корни. Ее ствол горел, но ветки с острыми иголками еще не были тронуты огнем.

Серебро топоров сверкнула в воздухе, отражая солнечные лучи – Крес был внизу. Лезвия вгрызались в дерево, повинуясь движению рук, увитых мышцами. Страж не смотрел на меня. Думаю, даже не знал, что я была рядом. Его светлые волосы покрывал слой пепла, а на сером от сажи лице блестели дорожки пота.

Берес мелькал огненной шерстью в паре шагов от Креса. Огромные когтистые лапы выгребали землю из-под ствола, будто пес рыл подкоп.

Куст, за корни которого я так удачно уперлась лапами, вздрогнул и перевалился через край обрыва. Ручейки сухой выжженной земли понеслись вниз с еще большей скоростью. Пришлось упереться лапами и задом отползать от склона. Не получилось – земля разъехалась подо мной и осела. Я с визгом покатилась вниз, сшибая боками пласты дерна.

– Звери-человеки!

– Тащи!

– Р-р-р!

Заорали одновременно. Мое позорное падение остановил камень, в который я очень неудачно врезалась плечом. Собственные лапы мелькнули перед глазами, и меня откинуло прямо в горящий ствол. Я успела перевернуться в воздухе как раз для того, чтобы разглядеть огонь. Мне конец!

Берес с диким рычанием взвился над сосной и сшиб меня в шаге от пламени. Охнула. Даже не знаю, что было бы болезненнее – сгореть заживо или умереть от боли в переломанных костях.

Пес не церемонился, не пытался поймать или схватить меня. Он просто сходу протаранил и впечатал в землю, как какую-то надоедливую муху.

– А-ай! – мой стон смешался со злобным рычанием Береса.

– Ты что тут делаешь?– Голос пса не сулил ничего хорошего.

Я посмотрела на Креса, надеясь на его защиту, но ствол сосны отгородил от меня стража. Только хруст дерева и глухие удары топоров говорили о том, что Синеглазка был рядом.

– Самку искала.– Простонала я.

Тело ныло. Плечо пронзала тупая боль. Голова гудела, словно я приложилась о камень лбом. Обожженные лапы горели и чесались.

– Берес! – голос Креса отвлек злющего пса от моей персоны. – Вытаскивай ее!

– Я сама могу уйти! Еще не хватало, чтобы пес кикимору за шкирку таскал!– Ярость сквозила в голосе, как бы я ни старалась ее скрыть.

Но Берес даже не попытался приблизиться. Он молча перемахнул через дерево и скрылся из глаз за колючими ветками.

Вверх полетели комья земли. Ствол хрустнул, надламываясь посередине. Я только успела отползти в сторону, как он с треском разломился надвое. Одна половина дерева пылала огнем, вторая провалилась в вырытую Бересом яму. Ветви приподнялись над землей. Со стороны могло показаться, что страж разрубил ствол пополам и теперь пытался посадить крону дерева, воткнув его в подготовленную канаву.

Пес зарычал и снова оказался на моей стороне, легко перескочив через огонь. Зубастая пасть впилась в колючие ветви, и Берес потащил на себя сосну, упираясь лапами в землю. Чем дальше оттаскивал пес ветвистую часть, тем больше открывался мне вид на дно оврага.

Я видела, как Крес убрал топоры за пояс и присел. Мышцы вздулись: страж рывком поднял с земли молодую женщину. Ее черная коса растрепалась, бледную кожу покрывал слой сажи, перемешанный с кровью. Порванная на груди рубаха доходила ей до колен. Я отчетливо видела босые ноги: ступни пузырились от ожогов.

Самка! Самка волкодлака! В нос ударил знакомый запах новорожденного волчонка, молока и пота. Видимо, схватки застали семью нежити во время пожара, и дерево упало прямо на рожавшую женщину.

Я вскочила на лапы и кинулась к Кресу. Голова самки безвольно лежала на руках стража, коса свисала до самой земли.

– Она жива?– Пришлось кричать, чтобы Крес меня услышал сквозь треск пожара.

– Да.

Его хладнокровию можно было позавидовать.

– Что случилось?

– Папаша себе все лапы сжег, пока дерево держал. – Вместо стража ответил Берес.

Пес догнал нас одним прыжком и, сдвинув брови, посмотрел на самку:

– Я отнес волчонка наверх, а когда вернулся, дерево уже упало. Пришлось отца силой вытаскивать. Она жива?

– Да, ранена, но жива, – голос стража был тихим, но холодным.

Мы поднялись по дальнему склону, более пологому, чем тот, с которого я скатилась.

Огонь медленно стихал. Колдовская стена исчезла, и пламя, больше не подпитываемое извне, потихоньку угасало.

Страж отнес самку к волкодлаку, а мы с Бересом немного отстали. Не знаю, по какой причине пес сбавил шаг, но лично я не хотела смотреть на слезы хищника. Отец так яростно прижимал к груди сына, что мне стало не по себе. А когда дрожащая лапа, черная от сажи, с обгоревшей плотью, нежно коснулась волос женщины, я и вовсе собралась реветь. Слезы душили. Комок стоял в груди.

– Ты плачешь? – удивленно воскликнул Берес.

– Вот еще! Просто тут так воняет волшбой, что слезы сами катятся.

Я отвернулась, пряча морду. Еще не хватало, чтобы меня пес жалел!

Пожарище раскинулось на добрую версту. Ветер черной порошей носил сажу и пепел среди сгоревших деревьев. Кусты возвышались над землей смятыми кучами веток. Зверей и птиц не было видно и слышно. Лес, нетронутый огнем, будто замер в ожидании.

Я покрутилась на месте, разглядывая границу пожарища:

– Круг.

– Где? – прямо мне на ухо шепнул Берес.

– Пепелище идеально круглое. Словно колдун обложил камнями кострище и только потом поджег хворост.

– И что?

– Пока не знаю. Зачем ему убивать семью волкодлаков? Месть?

Берес отрицательно покачал головой в ответ.

Я заметила краем глаза Креса. Он подошел бесшумной тенью и встал рядом со мной. От стража резко несло гарью. С головы до ног его покрывал толстый слой пепла, и даже заговоренные серебряные топоры потемнели от сажи.

– Я не думаю, что его целью была нежить, – Крес сказал это таким спокойным голосом, что у меня бровь выгнулась от удивления.

Как будто не он только что вытаскивал самку из-под горящего дерева. Как будто не он сейчас стоял передо мной, перемазанный сажей и кровью. Надеюсь, не своей.

– Встретимся позже. – Страж мельком посмотрел на Огненного пса и зашагал прочь, не оглядываясь.

Его руки сжимали рукояти топоров с такой силой, что, казалось, раскрошат их в порошок.

Оставалось пожать плечами – что творится в его голове, знает только он. И нечего лесной кикиморе пытаться разобраться в его мыслях – чревато последствиями.

Волкодлаки снова привлекли мое внимание. А если это действительно была месть? Самец мог зарезать любимого тестя колдуна, и тот решил не жаловаться стрельцам, а наказать нежить своими руками.

Я осторожно втянула ноздрями воздух: гарь и кровь, много крови. Но никакого колдовского смрада на шерсти. Волшба висела в воздухе. Ею пропитались и деревья, и земля, но центром ее появления было место огненной стены, а не сами волкодлаки.

Значит, тут было что-то другое. Оно не было связано ни с нежитью, ни со зверьем. Тогда с чем? С лесом? Колдун решил уничтожить Серый лес на корню? Тогда было крайне глупо с его стороны поджигать участок между озером и болотом. Нет, тут было что-то еще!

Новорожденный волчонок заскулил и потянулся к самке. В ноздри ударил запах чистокровного волкодлака – малыш был в порядке. Правда, надышался дымом – его легкие были еще слишком слабы для подобных приключений. Если бы сейчас передо мной был человеческий детеныш, то все было бы гораздо хуже.

Я незаметно щелкнула пальцами, делясь с волчонком жизненной силой. На всякий случай. Ушло больше половины – сразу начало подташнивать и ощутимо шатать.

– Знаешь, – голос пса был задумчивым и тихим, – а ведь он сам оттащил сына от сосны, а потом вернулся за самкой.

Я взглянула на волкодлака и снова повернулась к Бересу:

– И что?

– Он держал горящее дерево, даже когда огонь добрался до его лап. Он знал, что сгорит. Они оба. Но все равно оставался рядом.

– Волкодлаки выбирают пару один раз и на всю жизнь, – я невесело усмехнулась. – Именно поэтому на охоте нужно убивать всю семью. Иначе выживший придет за тобой. Даже через много лет. И вырежет всех, с кем убийца связан кровным родством.

– Ты боишься их? – Пес не сводил взгляда с новорожденного волчонка.

Самка застонала. Ее ресницы затрепетали – хорошо, значит, выживет.

– Конечно, – я пожала плечами, отвечая Бересу, – боюсь. Они же хищники!

– А если бы ты споткнулась, пока несла его, и убила ребенка? Ребенка волкодлака, – пес удивленно вскинул бровь. – Что бы сделал отец?

– Он похоронил бы его, а потом пришел за мной.